У О. Генри в его сатирическом романе «Короли и капуста» популярный огородный овощ фигурирует в виде экзотических капустных пальм, а места королей занимают самозванные президенты банановой республики Анчурии. В этой главе читатель тоже не найдет капусты, зато королей и прочих «их величеств» окажется в избытке.

…Время действия — год 1638-й, место действия — Южная Америка, Перу, город Лима. Во дворце вице-короля тревожно: серьезно больна вице-королева Чинчон. Придворные медики разводят руками: тропическая малярия, европейские лекарства, увы, бессильны. Решено попробовать средства, бытующие в практике местных индейцев. Одно из них — легендарная «перуанская кора», которую дает невысокое вечнозеленое деревце, растущее в горных лесах на склонах Анд. Индейское зелье совершает чудо — Чинчон выздоравливает. Но здешний климат ей уже противопоказан, и она едет в Испанию, разумеется, захватив с собой «перуанскую кору». В Мадриде вице-королева сама лечит ею своих приближенных. Дальше по Европе это целебное средство распространяют миссионеры-иезуиты. Его довольно успешно применяют против малярии, эпидемия которой охватила Рим. Слава перуанского лекарства растет и ширится. В Англии придворный медик Тейлор вылечил с ее помощью короля Карла II. Так калейдоскопично можно представить себе победоносное шествие хины — продукта хинного дерева.

Испанцы вовремя оценили всю значимость монопольного владения деревом, дающим «перуанскую кору». Вывоз лечебного сырья из Перу постоянно увеличивался, а вот на экспорт семян и саженцев было наложено вето: закладка новых плантаций в чужих, не испанских тропических колониях породила бы опасную конкуренцию. Однако попытки тайком вывезти запретное дерево все учащаются: ведь обладание им сулит поистине золотые горы.

В 1735 году в тропики Южной Америки отправляется французский исследователь Бернар Жюссье. Двадцать шесть лет длится его экспедиция, сотни образцов семян удивительнейших южноамериканских растений собрано во время переходов по девственным тропическим лесам, но на пути домой Жюссье постигает неудача. Гибнут почти все его сборы, в том числе и семена чудесного дерева — источника «перуанской коры». К тому времени ботаники уже знают его научное наименование: Карл Линней описал это растение в 1742 году и назвал его цинхоной лекарственной (Cinchona officinalis) в честь уже знакомой нам вице-королевы Чинчон.

В конце XVIII века семена цинхоны — хинного дерева, как его сейчас называют фармацевты, контрабандным путем добыл англичанин X. Уэддель. В ботанических садах Парижа, Лондона, Лейдена удалось из них получить небольшое количество сеянцев, которые, к сожалению, скоро погибли. Очередная попытка составить конкуренцию испанцам провалилась. Дальше история цинхоны напоминает настоящий приключенческий роман. За ней продолжают охотиться англичане, французы, голландцы. Директор тропического ботанического сада в Бейтензорге на острове Ява М. Гаскарль под фамилией Мюллер проникает в Перу и Боливию и вывозит оттуда семена. Казалось бы, цель достигнута: семена успешно проросли, сеянцы высажены на плантации. Однако это оказалось совсем другое хинное дерево, кора которого почти не содержала хинина. Вскоре выяснилось, что род цинхона содержит около 40 видов, различающихся не только внешне, но и по химическому составу.

Больше повезло англичанам. Они дважды доставляли семена лекарственной цинхоны в Королевский ботанический сад Кью под Лондоном. Последняя попытка, сделанная в 1865 году Леджером, оказалась удачной. Затем сеянцы хинного дерева в конце концов попали на Яву и дали там начало обширным плантациям, которые в первой половине нашего столетия обеспечивали около 90 процентов мирового экспорта хинина. Так закончилась почти трехвековая история введения в культуру этого дерева с «королевским» названием.

Систематики еще не раз обращались к именам царствующих особ, которым было лестно оказаться запечатленными не только на монетах, но и на скрижалях науки. Ну, скажем, популярный кустарник чубушник, цветущий душистыми белыми цветками, который обычно зовут садовым жасмином, обязан своим латинским названием Philadelphus памяти о египетском царе Филадельфе. Появилась, например, традесканция королевская, названная одновременно в честь английского ботаника Д. Традесканта и королевы Марии Бельгийской. Необычный южноафриканский цветок стрелитции, отдаленно похожий на голову какой-то экзотической птицы, запоминается сразу. Его посвятили жене английского короля Георга III Шарлотте, урожденной Мекленбург-Стрелитц. Дважды отражена в ботанической латыни первая жена Наполеона Бонапарта Жозефина, в девичестве Ла Пажери. В королевском саду в Мальмезоне придворный ботаник Э. Бонплан вырастил два тропических южноамериканских растения: жозефинию императорскую (Josephinia imperatricis) и лапажерию, или лапагерию, розовую (Lapageria rosea).

Европейцам еще с XVIII века по описаниям путешественников была известна гигантская водяная кувшинка, встречающаяся на Амазонке. Ее семена неоднократно привозили в Европу, но вырастить «амазонскую лилию» удалось лишь спустя почти столетие. В 1837 году на английский престол вступила королева Виктория. Систематик Линдлей сделал ей тогда поистине королевский подарок, назвав царственную «амазонскую лилию» именем Виктории (Victoria). Сейчас виктория — одно из довольно обычных и в то же время любопытнейших растений многих ботанических садов, имеющих закрытые водные бассейны. Ее похожие на огромные зеленые сковороды листья способны выдержать равномерно распределенный 80-килограммовый груз. Не менее знамениты и цветки виктории. Крупные, до 30 см в диаметре, они распускаются вечером или даже ночью и по мере цветения меняют окраску. Вначале эти большие кувшинки снежно-белые, потом постепенно розовеют и, наконец, становятся в центре пурпурными.

На Сейшельских островах встречается пальма, на которой созревают громадные орехи (в поперечнике почти до полуметра и массой около 25 килограммов) и к тому же словно бы разделенные надвое узкой перетяжкой, желобком. Орехи эти были известны еще в глубокой древности, их прибивало волнами к западным берегам Индии. А вот сами пальмы стали известны с открытием Сейшельских островов — в 1743 году. А в 1805 году французский ботаник Ф. Коммерсон назвал сейшельскую пальму Лодоицея или Людовиция (Lodoicea) в память последнего французского короля Людовика XVI, казненного в период Французской революции. Во времена же правления Бонапарта, провозгласившего себя императором, воздание почестей королям уже не было крамолой. Его имя испанские ботаники Руиз и Павон дали одному из родов семейства бромелиевые — бонапартея (Bonapartea). Можно обнаружить в списках растений также род наполеонею (Napoleonea), входящий в отдельное семейство наполеоновых (Napoleonaceae).

Но случается, что царственные имена не только появляются, но и бесследно исчезают из ботанического обихода. Так случилось, например, с родом николайя (Nicolaia), которым был «увенчан» в 1862 году самодержец Николай I. Однако потом выяснилось, что этот тропический род семейства сцитамновые был, как говорят ботаники, сборным, то есть состоящим из нескольких более мелких, но вполне обособленных родов. И николайя, таким образом, распалась, перестала существовать. Как, впрочем, вскоре и сама российская монархия, сметенная Великой Октябрьской социалистической революцией.

Попал в ботаническую историю и император Карл Великий. В честь него, правда, названо растение, по внешнему виду отнюдь не величественное. По-русски оно зовется колючником, по-латыни Carlina. Согласно преданию, во время чумы, которая охватила войско Карла, к нему явился ангел и указал на это растение, как на средство от повального мора. В немецком «Травнике», изданном на рубеже XV и XVI веков, имеется даже изображение колючника, перед которым в молитвенной коленопреклоненной позе стоит император в блистающей короне (рис. 34). Казалось бы, сколь желанная находка для фармаколога! Божественное лекарство от грозной болезни само идет в руки, к тому же и растение отнюдь не редкое, распространено почти повсеместно. Беда только в том, что теологи до сих пор не пришли к единому мнению, на какое же растение указал Карлу ангел. Споры ведутся еще вокруг более полудюжины имен, среди которых известные многим дудник (Angelica) и дягиль (Archangelica), чьи латинские названия тоже напоминают об их легендарном происхождении.

Рис. 34. Коленопреклоненный император Карл Великий перед посвященным ему цветком — карлиной.

Королевским растением одно время считался обыкновенный табак. История его раннего появления в Европе такова. Никола Монардес никогда не бывал в Америке. Однако занимая пост придворного медика и ботаника в Севилье, он имел доступ ко всем поступавшим из-за океана диковинным растениям, а также получаемым из них продуктам. Еще Монардес скрупулезно записывал рассказы путешественников о быте, нравах и традициях обитателей далекой Вест-Индии. Все это, должным образом обработанное, было затем издано в 1569 и 1571 годах под заглавием «Две книги удивительных известий о новонайденном свете». В последнем томе упоминалось индийское растение эль табако (el tabaco) и описывалось, что уставшие индейцы и негры кладут табак в нос и в рот, после чего «лежат как мертвые три-четыре часа», а также курят: «поскольку им не разрешают пить вино, они рады доводить себя до состояния опьянения, вдыхая дым табака» (рис. 35).

Рис. 35. Изображение табака из книги Н. Монардеса (справа — голова курящего трубку индейца).

Однако в Европе с табаком познакомились еще до появления книг Монардеса. Молодой французский посланник в Португалии Жан Нико, вернувшись в середине XVI века в Париж, поразил придворных необычным растением, которое со свойственным дипломатам тонким расчетом назвал травой королевы. Сначала его использовали в дворцовых декоративных насаждениях, но вскоре слухи о наркотических свойствах табачного дыма трансформировались в утверждение, что дым этот чрезвычайно полезен при заболеваниях… легких! И тогда табак стали разводить и применять для курения «в лечебных целях» во многих европейских странах. В соответствии с этим в научных кругах он превратился из «травы королевы» в никоциану (Nicotiana) — «траву Нико». В ранг никоцианы его впервые возвел фламандский ботаник и по совместительству медик английского короля Якова I Маттиас Л’Обель в 1570 году. Под тем же именем табак позже нашел себе место в системе Линнея.

Теперь предоставим место другому растению. Символическое изображение его цветка несколько столетий назад было куда более известно и популярно, чем сейчас. Оно красовалось на королевских знаменах, дверцах придворных карет, портьерах, плащах юных пажей. При виде его ярость волной нарастала в народных толпах, заполнивших улицы Парижа в незабываемые дни Великой французской революции. Это знаменитая королевская лилия, символ королевского дома Бурбонов, деспотически правивших Францией и Испанией свыше двухсот лет. Со свержением монархии цветок лишился не только своего королевского титула. Ученые потом выяснили, что столь любимая придворными лилия — вовсе и не лилия. История данного символа гораздо древнее дома Бурбонов. Он встречался еще в V веке на штандартах франкского короля Хлодвига. Некоторые предполагают даже, что мы имеем дело просто со стилизацией наконечника алебарды. Многие же сходятся на том, что символ этот — цветок ириса. Сравните (рис. 36) старинное изображение ириса и «королевскую лилию» — «флер де лис», как ее именуют французы. Не правда ли, сходство достаточно большое? Да и само французское название fleur de lis — цветок лилии, по данным историков, появилось в применении к рассматриваемому символу сравнительно недавно как производное более раннего «флер де Луи» (fleur de Louis) — «цветок Луи (Людовика)», то есть цветок (не обязательно лилия!) короля.

Рис. 36. Ирис и королевские лилии.

Теперь пора объяснить, почему мы брали королевскую лилию в кавычки. Дело в том, что у цветоводов существует и сейчас королевская или царственная лилия (Lilium regale), не имеющая ничего общего с лилией Бурбонов. В 1903 году ее привез в США с гор западного Китая известный охотник за растениями Э. Вильсон. Очень скоро эта величественная лилия с крупными и душистыми белыми цветками завоевала всеобщую популярность и стала одним из самых распространенных в культуре видов данного рода. Многочисленные ее гибриды при всем разнообразии окрасок цветков (от белой до оранжевой и темно-сиреневой) сохраняют аромат, присущий родительским растениям, морозостойки, хорошо размножаются.

Королевский титул носила также роза — древнейшее декоративное растение. Исторические памятники свидетельствуют, что этот ярко цветущий кустарник был известен еще за три с половиной тысячелетия до новой эры. Ему отдали дань в своих произведениях великие поэты всех времен и народов. Роза неизменно фигурирует и в дошедших до нас ранних ботанических трактатах. Причем она, по-видимому, первый цветок, у которого были известны махровые культурные формы. Древнегреческий историк V века до новой эры Геродот упоминает шестидесятилепестковую розу, растущую в садах Македонии, а двумя столетиями позже «отец ботаники» Теофраст описал уже столепестковую розу.

Но что удивительно: первоначально декоративные розы были, вероятно, только белыми, желтыми и розовыми. Французский поэт IX века Виллафрид Страбон в своей поэме «Садик» писал: «Драгоценные розы побеги венчают желтым металлом Пактола и жемчугом белым арабов». Медик и поэт XI века Одо из Мена так говорит о розе: «Я полагаю, что следом за золотом роз подобает лилий идти серебру». И это несмотря на то, что по преданию розу создала Афродита из крови Адониса, то есть изначально цветок просто обязан быть красным.

Настоящую же красную, алую розу — дамасскую — первым привез во Францию из крестового похода в 1270 году граф Тибольд IV Шампанский. Сейчас, известная многим под названием казанлыкской, она стала источником драгоценного розового масла, гордостью болгарских розоводов, превративших Казанлыкскую котловину в знаменитую Долину роз, а розу Тибольда Шампанского — в важную сельскохозяйственную культуру.

А тогда, едва появившись в Европе, красная роза перекочевала на эмблему королевского дома Ланкастеров — одной из ветвей английской династии Плантагинетов, в то время как Йорки — другая ее ветвь — отдали предпочтение белой розе (рис. 37). Кстати, и в гербе Плантагинетов тоже присутствовал растительный элемент — цветок дрока (Genista) — кустарника из семейства бобовые. Он-то и дал название всей королевской династии (по латыни planta genista — растение дрока). Эти эмблемы вошли в историю в связи с тридцатилетней войной (1455–1485) Ланкастеров и Йорков, которая больше известна как война Алой и Белой розы. Изнурительное и кровопролитное соперничество двух королевских домов нашло свое отражение не только в учебниках, исторических трактатах и рыцарских романах. Селекционеры вывели у розы дамасской садовую форму versicolor, что значит разноцветная. По-английски эта разновидность называется York-and-Lancaster — Йорк-и-Ланкастер. И недаром: на одном кусте и даже на одном побеге у нее мирно сосуществуют белые, розовые и смешанные бело-розовые полумахровые цветки. Так садоводы символически примирили спесивых аристократов.

Рис. 37. Гербы Йорков (справа) и Ланкастеров (слева).

Не без основания можно назвать розу и царским цветком. В начале XVII века ко двору русского царя Алексея Михайловича приехал голштинец Марселлин и преподнес ему розовый куст с махровыми цветками. Царю подарок понравился, и сначала розу разводили только в царских садах, в том числе и в саду подмосковного села Измайлово, давшего название одному из самых зеленых районов нашей столицы.

Наряду с «их величествами и высочествами» попал в ботанический пантеон и «их преосвещенство». На влажных опушках и в болотах восточных районов Канады и США от Брансуика до Флориды встречается интересное растение — лобелия кардинальская (Lobelia cardinalis). Ее многочисленные пунцовые цветки, собранные в пикообразное соцветие, издалека бросаются в глаза. Однако несмотря на всю свою привлекательность, эта лобелия редко встречается в культуре. История же эпитета «кардинальская» такова. Из Канады, бывшей в начале XVII века французской колонией, это растение попало во Францию. Американскую диковинку подарили королеве Генриэтте Марии, которая, поглядев на цветок, рассмеялась и сказала, что он напоминает ей по окраске чулок кардинала. Она имела в виду кардинала Ришелье, своего злейшего врага, чьи интриги вынудили ее эмигрировать в Англию. Так, благодаря язвительной королевской шутке вошел в ботаническую номенклатуру вельможа, фактический правитель Франции, известный теперь большинству из нас по роману А. Дюма «Три мушкетера».

Каждый, кто знакомится с полезными растениями тропической флоры, не может обойти вниманием род евгения (Eugenia). Ближайшие родственники гвоздичному дереву и ямайскому душистому перцу — основным поставщикам тропических пряностей, виды евгении в основном знамениты своими душистыми вкусными плодами, с одним единственным семенем внутри. Красная «кайенская вишня» — питанга, «бразильская вишня» — грумичама с белыми, красными и фиолетовыми кисловатыми плодами, черноплодная кубинская помароза, самаранговое «розовое яблоко» с острова Ява — вот далеко не полный перечень этих фруктовых растений. Назван же этот род, носящий, казалось бы, женское имя, в честь известного полководца, принца Евгения Савойского (1663–1736). Француз по происхождению, главнокомандующий австрийской армией, впоследствии наместник Нидерландов, он провел всю жизнь в походах и сражениях. Как подсчитали биографы, в его жизни не случалось даже двух следующих друг за другом мирных лет. Удача всегда сопутствовала ему на поле боя, и поэтому Наполеон числил принца среди своих учителей наряду с Ганнибалом, Юлием Цезарем и Фридрихом Великим. Однако вряд ли этот до мозга костей вояка мог быть покровителем ботаников, как считают некоторые систематики, объясняя происхождение названия рассматриваемого рода. Видимо «крестный отец» евгении Карл Линней отдал должное королевской крови Евгения Савойского и его таланту военачальника.

Но оставим в стороне королей и высокородных вельмож, а расскажем о прославившем себя вожде индейского племени чероки. Это могучее племя, как и многие десятки других, обитало на востоке Северной Америки. Земля их предков простиралась по обе стороны Аллеганских гор, там, где сейчас находятся штаты Теннесси и Северная Каролина. С незапамятных времен чероки охотились и пасли стада, но одними из первых среди североамериканских индейцев сменили кочевой образ жизни на оседлый, занявшись земледелием. Здесь во второй половине XVIII века родился Секвойя — будущий вождь племени чероки (рис. 38). Он обладал большими и разносторонними способностями: был ювелиром, кузнецом, прекрасно рисовал. Однако основной его заслугой стала разработка алфавита родного языка. Он кропотливо трудился над ним долгое время и закончил в 1821 году. Богатый звуками язык чероки потребовал 85 знаков, чтобы перенести живую речь на бумагу. Спустя несколько лет была даже выпущена газета «Чероки Феникс», наполовину напечатанная с помощью алфавита чероки, созданного Секвойей. Но белым колонизаторам алфавит был нужен совсем для иной цели, и первой книгой, изданной на языке чероки, оказалось Евангелие. Секвойю заставили принять католическую веру и сменить индейское имя на христианское. Он стал Георгом Гуэсом. Но и это не способствовало сближению белых и краснокожих американцев. Слишком велика была пропасть между колонизаторами и коренными жителями страны, слишком различны были их стремления и интересы.

Рис. 38. Вождь чероков Секвойя.

Беда пришла внезапно. На землях чероки было найдено золото. Не так много, как несколькими десятилетиями позднее в Калифорнии, а затем и на Аляске, и севере Канады. Но и этого оказалось достаточно, чтобы прогнать индейцев с их родных мест. Не помогло им и обращение в федеральное правительство: закон всегда был на стороне белых колонизаторов. Лишенный родины, Секвойя умер в изгнании, в северной Мексике, в 1842 году. Никто не издает сейчас книг на языке чероки, мало кто помнит об этом племени. Но имя Секвойи живет в памяти людей. Его носит знаменитое американское хвойное дерево секвойя вечнозеленая (Sequoia sempervirens). Это самые высокие деревья нашей планеты. В парке секвой в штате Калифорния есть, например, экземпляр высотой более 110 метров. Имя же «секвойя» дал этому роду немецкий ботаник Стефан Фридрих Эндлихер в 1847 году.

Первоначально считали, что в роде Секвойя два вида: секвойя вечнозеленая и секвойя гигантская (мамонтово дерево), уступающая первому по высоте, но зато обладающая более толстым стволом. Затем англичанин Линдлей выделил мамонтово дерево в отдельный род и присвоил ему имя Веллингтония (Wellingtonia) в честь Веллингтона, очередного в нашей книге герцога, командовавшего англо-голландской армией в битве при Ватерлоо. Почти одновременно американец Уинслер назвал мамонтово дерево Вашингтонией, стремясь увековечить память первого президента США Джорджа Вашингтона. Но оба эти названия впоследствии, согласно Кодексу Ботанической номенклатуры, оказались недействительными. Именем Веллингтона еще раньше был назван род из тропического семейства мелиссовых, а наименование Вашингтон уже числилось за двумя видами калифорнийских пальм. Однако различия между настоящей секвойей и мамонтовым деревом настолько велики, что последний вид в 1939 году все же выделили в отдельный род секвойядендрон (Sequoiadendron), или буквально «секвойное дерево».

Пальмой вашингтонией открывается список мемориальных растений американских президентов. Он невелик — вместе с упомянутой пальмой всего три названия. Род джефферсония (Jeffersonia) запечатлел имя третьего президента США Томаса Джефферсона (1743–1826). Внимание ботаников к нему не случайно. Разносторонне развитый человек — философ, архитектор, видный государственный и общественный деятель, один из авторов знаменитой «Декларации независимости» — он не оставил без внимания развитие молодой американской ботаники. При нем в 1801 году был основан первый в стране Нью-Йоркский ботанический сад. При его содействии знаменитый американский ученый Бенжамин Франклин вел в Европе переговоры об обмене семенами. На усадьбе Джефферсона Монтичелло в Северной Каролине выращивались многие из известных в то время в США декоративных растений. Наконец, еще одно имя и еще один род пальм. Франклин Делано Рузвельт, немало сделавший на посту президента для укрепления взаимопонимания между Советским Союзом и США, и названная в его честь рузвельтия. Единственный вид этого рода рузвельтия Франклина (Rooseveltia frankliniana) встречается в Коста-Рике.

А закончить эту главу хотелось бы упоминанием о человеке отнюдь не королевских кровей, кого, однако, ботаники всего мира с уважением и восхищением называют и королем, и принцем, и князем. «Принц ботаники» — Princeps botanicorum — так лаконично написано на могильном камне знаменитого шведского систематика Карла Линнея в кафедральном соборе города Упсалы, где он жил и работал последние годы. На старинной гравюре (рис. 39) принц ботаники изображен со своим мемориальным цветком — линнеей северной (Linnaea borealis). Но подробнее об этом великом человеке — в следующей главе.

Рис. 39. Портрет молодого Карла Линнея.