Семен Семенович Бубнов в отчаянии присел на край диванной подушки и вытер вспотевший лоб, шею и затылок.
— Куда подевалась, пень в глотку, — вслух самому себе пожаловался Бубнов, потому что больше жаловаться некому, был бы жив Альберт, сразу понял, что хозяину нужно, а Бубнову позарез нужна была офицерская планшетка, так как в остальном отставник представлял собой законченный тип воина: камуфляжный бушлат, перетянутый офицерским ремнем с портупеей, такие же штаны с клапанами многочисленных карманов, тяжелые ботинки армейского образца, а вот планшетку, куда намеревался сложить толстую тетрадь в клеенчатом переплете и складной железный стаканчик, как смело.
— Пень тебе в глотку…
Кому? За что? Может, самому себе? Но выпадением памяти Семен Семенович пока не страдал. Точно помнил, что последний раз клал под диван в специальный отсек, где хранились наборы погон по мере продвижения по службе от курсантских училища связи до подполковничьих МВД.
Пришлось взять обычный продуктовый пакет с яркой этикеткой магазина «Рамстор» и сложить туда офицерскую линейку, набор цветных фломастеров и заранее разграфленную общую тетрадь в клеенчатом переплете. Потом взгляд упал на армейскую флягу в зеленом чехле. Он встряхнул емкость и пошел на кухню заполнять. Все не вошло. После секундного замешательства допил остатки прямо из горла.
Нехорошо, подумал Бубнов, зарок дал сегодня — ни капли, потом — да, после дела — гуляй смело. Гулять, собственно, уже не хотелось. И так помянул. Сколько можно… Этот запой, первый за много лет перерыва, когда обнаружил наличие в нашем обществе прослойки Бокоруков, сильно подорвал не только здоровье, но и самоуважение.
Сложив все в пакет, а флягу пристегнув к ремню, подполковник с хрустом разжевал лавровый лист, и горечь образовавшейся слюны вернула его к реальности. Поставив ручной хронометр по телевизионной заставке, вышел из дома за тридцать минут до назначенного времени. Сегодня ему предстояло председательствовать на собрании.
Среда.
Соломон Погер нервничал. Это он надоумил актив сделать председателем собрания Бубнова. Бывший военный. Собаку убили. Но главное — командир, значит, есть организаторские способности. Гражданские почему-то считают, если на погонах знаки различия и умеет ходить в строю, то и организаторский талант должен наличествовать. На самом же деле адвокат, по зрелом размышлении и основываясь на жизненном опыте, вдруг испугался. Одно дело — теория и совсем другое — практика. Кто знает, как по — ведет себя объединенный народ? Он ведь может не только противотанковые рвы рыть и войны выигрывать, он и шинки громит, автобусы переворачивает. Одними саперными лопатками сейчас не остановишь. Зимний же взяли… Короче, адвокат в последний момент струсил. Так всегда у нашей интеллигенции бывает — одно дело кухонный заговор или разработка требований восставших, в крайнем случае подпись под открытым письмом — на это тоже надо мужество иметь. Пробовали ведь договориться. И все равно Погер решил держаться в тени. В крайнем случае почетный председатель. Так и так выходило быть Бубнову Фунтом.
Теперь он ежеминутно подходил к окну кухни, выходящему на пустырь, и, рискуя вывалиться наружу, выглядывал. Десять минут назад туда направился подполковник. Пока в одиночестве. Внутри адвоката теплилась надежда на вечную неорганизованность и инертность масс. Последние выборы многие из дома игнорировали. Тогда можно были бы снова затаиться и переждать.
Между тем, отринув последние сомнения, подполковник направился прямиком к березкам, где стараниями местных пенсионеров был сооружен стол для игры в домино и уже томились в ожидании комплекта трое. Они приветствовали четвертого, как родного.
— Не, мужики, у нас здесь собрание будет. Так что попрошу покинуть место, — извинился Бубнов.
— Вот те на… Какое собрание? Ты этот стол ставил? Собрание.
— Давайте по-хорошему, я его арендую. И Семен Семенович выложил последний до пенсии полтинник. Это перевело конфликт в дипломатически-финансовую плоскость.
— Маловато будет.
— Сколько есть.
— А поприсутствовать можно?
— Думаю, можно. В конце концов, касается и вас, хотя собак не имеете. Разрешаю, — начал входить в роль председателя Бубнов.
— Брось, Леха, пошли в лавку. Это же собачники. Сколько раз в лифте на дерьмо наступал? Развели псарню, — сказал самый сердитый и поднялся. — Все равно дождь будет.
Доминошники ретировались, а Бубнов взглянул на небо. Действительно, за кольцевой автодорогой скапливалось нечто густо-фиолетовое. Это снимало всю ответственность, но проблемы не решало. И все-таки он ещё надеялся на дождь. Авось испугает.
Погер тоже посмотрел на небо и облегченно вздохнул. Он не привык работать с массами. Адвокаты — народ штучный, и интересы даже группы лиц защищать приходится не часто. Пускай думские кочевряжатся от лица народа, у нас кто только от его лица не кочевряжился.
Ольга Максимовна зашла к соседке, и они, взяв эрделя, покинули подъезд.
— Как думаете, выйдет у нас что-нибудь? — спросила хозяйка эрделя.
Ольга Максимовна пожала плечами:
— Если бы у руля встал Погер, возможно.
— Но это же полковник!
— Подполковник. Боюсь, слишком прямолинеен. Как бы чего не вышло. Впрочем, наш народ соскучился по твердой руке. Лишь бы не начал про своих Бокоруков теории воздвигать.
Из подъездов потянулись люди. Где сработал телефон, а кто предупрежден непосредственно — они стекались к доминошному столу. За ним восседал Бубнов и записывал в толстую тетрадь краткие сведения о породах, владельцах и прочее и прочее.
— Давайте, Ольга Максимовна, помогайте, ведите протокол, у меня уже пальцы свело. Народ прибывал.
— Никого не испугал, — радостно потирая руки, освободился от писарской работы Бубнов.
— Кто? — не поняла Ольга Максимовна.
— Дождь, кто…
А народ все прибывал и прибывал. Все, кого обошел Погер, пришли точно, но появились и новые лица. Сардор явился в сопровождении супруги. Все или почти все вывели сюда своих питомцев. И сейчас среди животных и людей шло обоюдное знакомство. Раньше держались до определенной степени обособленно. Некоторые вообще не знали друг друга даже в лицо, ибо работали в разное время. Проще домохозяйкам. Но таких в доме оказалось мало — не престижный, без консьержки, блочный.
И все-таки незримый барьер разделял владельцев крупных собак от прочей декоративно-комнатной мелюзги. Известно же, маленькая собачка и в старости щенок. Хозяева тяжеловесов типа московской сторожевой, кавказцев и восточноевропейцев, догов и ньюфаундлендов создали собственную коалицию. Несколько в сторонке стояли бойцовые. Короткошерстные хранили степенное молчание. Многие, особенно из породистых и клубных, восприняли столпотворение как должное. Удивлялись, правда, что нет разметки, а доминошный стол мало напоминал стол жюри. И не было музыки…
Зато мелочи — раздолье.
Что-то не поделили между собой две дворянки.
— Пришло почти столько, сколько мы и предполагали, — сообщил, радостно потирая руки, Бубнов Ольге Максимовне.
Он обвел взором полководца окружающих. Заметил сбоку Валерия и помахал ему призывно, но тот вяло отмахнулся. Переживает, понял Бубнов, а кто бы не переживал? Студент даже явился, ни хрена себе. Пришла из-за кольцевой Маша с Рутой — виновники и главный повод собрания. Где-то на заднем плане замаячило знакомое лицо подростка и скрылось за спинами взрослых.
Это был Хорек.
В толпе стали раздаваться выкрики, что пора начинать. А как начинать, когда главного инициатора среди собравшихся нет. Да и откуда ему тут взяться, если он в это время стоит у окна и размышляет, следит за происходящим. Как бы не припаяли мне, — мелькнуло у адвоката. Время-то какое.
За окном гудела и лаяла толпа, а ею надо уметь управлять. История просто нашпигована случаями погромов магазинов, складов и тому подобным. Массы, они тоже не лыком шиты, понимали, где лучше пахнет. Соломон видел, что в данный момент толпа никем не управлялась. Это вселяло опасения, так как инициатором сбора был он сам. Пугало ещё и то, что этот солдафон, да ещё после недавнего купания, никогда не сможет направить события в мирное русло. А если так, то надо было идти, раз уж засветился.
— Раша, подъем, — скомандовал Погер и пошел одеваться.
Собравшиеся хозяева собак уважительно расступились, чего нельзя было сказать об их питомцах. И Раша получила даже небольшую трепку за опоздание от старой суки непонятной породы, но на голову выше.
Смирно, едва не заорал подполковник, подсознательно вытянув руки по швам. Чуть было не взял под козырек, но вовремя опомнился и поздоровался за руку.
— Присутствуют девяносто восемь человек, с вами девяносто девять. В наличии сто семь собак. Из них: сторожевые…
Такой расклад смутил скромного адвоката, и хотя он привык работать с людьми, но на демонстрации давно не ходил и боялся совокупности большого пространства и такого количества людей. Их больше, чем лимоновцев, мелькнуло в голове еврея. Льстило, что встречали, как римского консула, а до победы над врагами предстояло ещё начать и кончить. Тем не менее чувство самосохранения молчало, задавленное триумфом.
— Начинайте, Семен Семенович, — разрешил Погер и спрятался за широкую спину какой-то женщины.
Бубнов сделал шаг вперед и снял с головы вязаную шапочку.
— Скажем прямо, сегодня собраться нас заставила не любовь к животным, а недавно произошедшие события…
Председатель раскрыл тетрадь и перечислил все известные безобразия, подробно изложив их суть и последствия. С мест послышались дополнения. Картина вырисовывалась мрачная…
— Ольга Максимовна, фиксируйте. У кого рассказ длинный, прошу после собрания запротоколировать у секретаря.
Что же такое делается, даже тут выше секретаря не могу подняться, подумала Ольга Максимовна с досадой, между тем как должность в этом коллективе ей совершенно была не нужна, просто привычка сработала.
Если бы Бубнов знал азы ораторского искусства, может, речь его выстроилась совершенно по-иному, но он не знал элементарных вещей. Не знал, что в толпе необходимо выбрать одного человека и обращаться и доказывать свои постулаты именно ему, а не всем сразу. Не знал, что в зависимости от содержания и остроты темы необходимо подобрать соответствующие жесты, не знал, что, даже находясь в толпе, каждый болеет лично за себя и интересуется только собственными проблемами. Но бывший подполковник выступал только перед подчиненными, а те просто вынуждены слушать высокое начальство. Не читал Бубнов и Карнеги.
— Многие великие говорили, что сплотить массы должна одна цель, одни интересы, — продолжал Бубнов. — У нас есть такая общая цель — это покой и безопасность, есть и общие интересы — это наши четвероногие друзья.
Оратор оглядел собравшихся. Они его слушали не то чтобы внимательно, но пока не перебивали.
— Вместе мы сила. Вместе с собаками мы непобедимы. Вспомним Гая Юлия Цезаря, пока охраняла собака, враги не могли его убить. И только когда пришел в сенат без нее, Марк Брут смог нанести смертельный удар кинжалом. Подлец… Давайте вспомним, что именно собаки составляли первую шеренгу непобедимого римского войска. Оснащенные специальными кольчугами и защитными ошейниками с обоюдоострыми лезвиями наружу, они стремительно врубались в боевые порядки противника, рассекая сухожилия ног воинов и вспарывая животы лошадей. А мы чем хуже?
— Во шпарит, — вслух изумился Хорек, — животы будут вспарывать.
На него цыкнули. Тем не менее каждый представил себя в рядах легионеров. Женщинам места не хватило. Разве что санитарками. Начиная с Крымской кампании. Но тогда уже появились другие способы ведения боевых действий. Собаки не применялись.
— Не хуже, — заверил Бубнов. — Наши обидчики объединены по национальному признаку, по экономическим и другим интересам, я имею в виду возраст…
— Можно покороче, у меня тесто, — донеслось из задних рядов.
Бубнов оглянулся на Погера. У него было заготовлено на выступление ещё три листа текста. Погер кивнул.
— Можно и покороче… Мы создадим объединение любителей собак. Со своей силовой структурой. Среди нас есть пастушьи, охотничьи, бойцовые, караульные и комнатно-декоративные представители. Предлагаю разбить их на следующие части…
Бубнов, как фокусник, достал из-за отворота бушлата свернутую в трубку бумагу, развернул, и все увидели квадраты и линии, кружочки и ромбики разных цветов и оттенков. Используя авторучку в качестве указки, он передал свиток Ольге Максимовне и, попросив её встать, держать схему развернутой, тыкал поочередно то в одно, то в другое место на схеме и давал краткие характеристики.
Основательно подготовился, подумал Погер тоскливо. Адвокат рассчитывал, что всех просто перепишут, назначат дни и разойдутся, а там — дежурь не дежурь — дело совести. Надеялся, что месяц продержатся.
— Авангард и разведка — крупные охотничьи. Основные силы — бойцовые и караульные. Арьергард — пастушьи, а резервными и вспомогательными станут мелкие охотничьи и комнатно-декоративные породы. Обоз. При такой организации мы будем, как сейчас говорят, мочить всех даже в сортире, — закончил подполковник.
— А как же тогда разделятся хозяева? — задал вопрос гигант с карликовым пуделем, он стащил куртку и продемонстрировал бицепсы. — Я ж в основных должен быть. Но у меня пудель, а у неё боксер. У меня во-о-о. А у неё во, — намекая на разницу между его торсом и её неразвитой женской грудью, показал гигант.
— Это дискриминация по половому признаку, а не по собачьему! — выкрикнула женщина, и боксер заворчал на мужика, доказывая тем самым, что не в бицепсах дело, видали мы таких с хозяйкой.
Назревала ссора не только среди хозяев, но и среди их питомцев.
— Хозяева, естественно, будут приписаны к своим псам, — как о само собой разумеющемся доложил Бубнов.
Ничего не понявшие в дипломатических хитросплетениях собаки вразброд одобрили постановление лаем.
— А для меня это не естественно, мы с Модестом никогда последними не были и не будем. И если хотите, у карликового пуделя одни из самых острых зубов, — возмутился гигант и начал успокаивать пса, пискляво заливающегося от возмущения.
Недовольный ропот и лай усиливались… Собравшимся, честно говоря, было плевать на бредни оратора о структуре собачьего войска. Просто хозяева не могли пережить такого пренебрежения к любимцам, тем более многие на себе испытали их возможности.
Бубнов только сейчас заметил свою непростительную ошибку.
Большая половина присутствующих склонилась в три погибели, успокаивая четвероногих друзей, не желавших быть ни резервными, ни вспомогательными. К тому же хозяева разделяли их недовольство. А он-то целый день в библиотеке просидел, выписки делал… Цезарь. Брут. Тьфу.
Бубнов искренне обиделся.
Что он несет? Какой резерв? Ольга Максимовна молила Бога, чтобы подполковник не начал излагать свою знаменитую теорию, как это однажды случилось с ней, когда их вместе застукал дождь на троллейбусной остановке.
— Что он несет? — так и спросила она у Погера. — Он с вами согласовал?
— Не имел ни малейшего понятия, драгоценная Ольга Максимовна. Будет бунт.
Продавщица Маша, та, которая стала последней каплей, воспринимала все более здраво. Она жила за кольцевой. Или там воздух здоровее? Или у неё мозги устроены не как у городских, но громадье планов этих людей прежде всего напугало. Она не хотела, чтобы ей и её собакой кто-то двигал в общей массе.
Зато Хорек увидел в этом полустихийном движении масс серьезную угрозу. Пока они размазывают сопли со схемами, ещё ничего, но ведь люди очнутся, и что тогда? Тогда они разобьются на тройки и пары, устроят дежурства, и прости-прощай подъезд, уютное место под трубами, вообще прощай пустырь…
— Нет ре-зе-рву, нет ре-зе-рву, — начали дружно скандировать владельцы мелочовки.
Возмущение, охватившее большую часть толпы, было настолько искренним, что Погеру стало дурно.
— Да сделайте же что-нибудь…
Ольга Максимовна искала глазами в толпе народа спасителя Валеру. К его мнению всегда прислушивались. Признанный авторитет.
— Не допустим дискриминации, — неистово орал Хорек из задних рядов, стараясь внести как можно больше хаоса. Он бы и в милицию позвонил. Приехали и не разобравшись разогнали за милую душу как несанкционированных. Второй раз вряд ли соберутся.
— Даешь основной состав, — кричал качок. — У меня собаку потравили чернозадые. Но были и другие мнения…
— Вот вам, выкусите, — голосил, подняв характерно согнутую в локте руку со сжатыми в кулак пальцами, хилый мужичонка с огромным гавкающим сенбернаром. — Правильно сказал военный, нечего под ногами путаться… Нас в авангард, остальных в обоз.
Ответом послужил одобрительный гул владельцев крупных собак и солидный лай их питомцев.
Паноптикум, Кунсткамера, подумал адвокат, сумасшедшее поколение. Надо было что-то предпринимать, иначе… Что иначе? Вслух же сказал Ольге Максимовне совсем другое.
— Ну кто просил этого болвана разделять собравшихся по собачьим признакам. Милитарист какой-то. Мало ему бока намяли, вероятно, ещё и голову застудил в холодной воде. Вроде начал неплохо, а куда занесло. Другим теперь исправлять.
Ольга Максимовна отчаянно жестикулировала Валерию, но тот или не замечал её призыва выступить, или не хотел. Господи, хоть бы этот с мастифом появился. Она искала и не могла найти Иванова. Он стоял, отступив на несколько метров от основной массы. Ждал, когда созреет момент. Главное, правильно оценить ситуацию. Нет ничего хуже недожаренного, недоваренного, недошедшего до кондиции.
Несколько здравомыслящих ушли по-английски. Адвокат заметил их афронт. Ушла от греха подальше и Маша, с которой все началось.
— Господа, прошу тишины, — взялся Погер, решившись наконец выступить.
Однако крики и лай не прекращались.
Бубнов стоял густо-красный и беспомощно разводил руками. У него случился спазм в горле. Не со страху. От нервов.
И тут произошло то, что по логике вещей должно было произойти неминуемо и давно.
Иванов под общий гвалт и неразбериху, возникшую между собаками и хозяевами, выбрался к столу и терпеливо ждал, когда улягутся страсти. Его мастиф сделал два раза «гаф-гаф», и тишина повисла над собранием.
— Я вот что хочу вам сказать, господа-товарищи. Еще недавно сам был «безлошадным», и все вы меня презирали… Ну, не презирали, а просто не замечали. Тем не менее я наравне с вами подвергал свою жизнь опасности, идя домой со станции. Может, чуть больше. Хотя карликовый пинчер или болонка весьма ненадежная защита. Моя жена делает крюк на работу, едет троллейбусом, чтобы только не наткнуться на пьяных бомжей, патлатую шпану или бездомных собак с территории госпиталя. Этому надо положить конец. И мы это сделаем. Мы пометим нашу территорию. И в этом нам помогут… Угадайте кто? Правильно. Это не развлечение. Не игра в войну. Мы объявим настоящую войну всей грязи, что пытается ворваться в нашу жизнь. Вы знаете, о чем я говорю. Когда взрывались дома в Москве и других городах, разве смогли официальные власти что-то противопоставить террористам? Нет. Но когда люди сами встали на свою защиту, ситуация изменилась…
Он готовился к речи несколько дней. Практически все время, как узнал о собрании. Предвидел нечто подобное произошедшему и бил наверняка, когда все будут сыты демагогией и беспочвенными фантазиями. Беззастенчиво передергивал с террористами и опасностью, исходящей отовсюду, но люди устали. Устали смотреть телевизор с катастрофами, скандалами недели. А он… Он вселял надежду. Маленький — и никто не замечал роста, визгливый — и никто не замечал голоса, наглый лгун — а никто не хотел знать правды.
А он хотел, чтобы сейчас его видел Вадик!
— Пусть те, кто по каким-то причинам не хочет или не может принять участие в нашей организации, скажут это сейчас. Никто не собирается удерживать силой, и отказ никак не отразится на их дальнейшем пребывании в НАШЕМ доме. Пусть поступают, как велит совесть. Но дисциплина будет железная. Подполковник — человек военный, знает, что без порядка может родиться только беспорядок. А кому из нас нужен беспорядок в собственном доме?
Он говорил общеизвестные истины. Не кричал. Но было так тихо, что рокотавший за кольцевой гром, который не слышали во время перепалки, стал теперь очевиден. Грозы не избежать. Но и тут Иванов не оплошал. Не было у него ни шестого чувства, ни третьего глаза; поднялся резкий порывистый ветер, защелкали пружинные замки японских зонтов; народ пришел в волнение.
— Дождя не будет, — повысил голос Николай, и все послушно перестали дергаться.
Действительно, гроза, собиравшаяся с полудня, прошла стороной.
— А теперь выбирайте актив, — предложил он, и народ как бы очнулся. Опять защелкали замки, теперь уже складываемых зонтов.
Плохо дело, подумал Хорек.
Классный мужик, подумали некоторые женщины, и Ольга Максимовна была в их числе.
Поживем — увидим — это самые осторожные.
М-да… Не на того я ставил, — впервые усомнился в своем выборе адвокат относительно Валерия.
Валерий ничего не думал. У него дома лежал Геркулес. И вообще все осточертело. Захотелось как следует врезать. Да пропади оно пропадом лидерство. Пускай сами своих занюханных дворняг лечат. Он на шинах вполне зарабатывает. Отвернулись? Подумаешь. Геркулеса завалил…
Ну что ж, буду у него начальником штаба, решил подполковник и, внезапно обретя голос, предложил:
— А чего выбирать, ты и председательствуй, а мы поможем. Верно говорю?
Бабком, представители которого составляли процентов тридцать, и присоединившиеся женщины одобрительно загудели в его поддержку.
— Господа, давайте прекратим споры, — предложил Погер, хотя никто уже не спорил, просто старая адвокатская привычка с последним словом защиты. — В конце концов, как правильно заметил предыдущий оратор, у нас одна цель. Эта цель — покой и порядок. Давайте объединим наши усилия на их выполнение. График составьте сами. С учетом.
— А деньги за взятку? Ее ж не взяли…
— Можно вернуть, кто хочет, а можно как первый взнос в общественный фонд. Будем помогать малоимущим собаководам.
— И здесь объегорили… — весело крикнул кто-то, но явно без сожаления к деньгам, а из озорства.
Ольга Максимовна, как член инициативной группы, стояла рядом и вполуха слушала Соломона. Она не участвовала в дебатах, так как её кастрат все равно, кроме обоза, никуда не годился. Женщина с интересом разглядывала то Иванова, то застывшего у его ног Зверя.
А что? Такие лбы, как у Николая, не говорят о недостатке ума. Для сравнения она посмотрела на лоб Бубнова и убедилась в правильности своего вывода. По узкому, скошенному вперед челу подполковника, ставшему от волнения одного цвета с носом, текли обильные ручьи пота. Он не промокал их то ли по причине чрезмерной возбужденности, то ли из-за отсутствия платка.
— Семен Семенович, наденьте шапочку, вы весь мокрый, простудитесь, — посоветовала она и вновь перевела взгляд на Иванова. — Хорошая пара.
Бубнов провел шапочкой по мокрому лбу и натянул её на редеющий затылок. Затем развернулся к Ольге Максимовне, чтобы поблагодарить за заботу, но, перехватив её взгляд на Иванова, не стал этого делать. Иванов ему не нравился ещё с тех пор, когда был жив Альберт. Однажды последний вместе с хозяином получили от Николая разнос за то, что шпиц расслабился в лифте.
Как же он тогда склонял нас и всех собачников, а сейчас к активу поближе держится. А ведь месяца ещё не прошло с того дня. Конечно, собака у него что надо, но сам-то, ревниво рассуждал подполковник, неужели такая умная женщина не видит, какой перед ней перевертыш. Ну а если не видит, то я должен предупредить её. Конечно, не по-мужски, но кто не изменяет своим принципам в наше время.
А Погер тем временем расписывал прелести будущей жизни, когда в их дворе хулиганы станут примерными молодыми людьми, обнаглевшие представители кавказской национальности — почтительны и вежливы, а дурно пахнувшие бомжи вымоются и пойдут трудиться, принося пользу обществу. И все это станет возможным благодаря им, присутствующим здесь.
— Повторяю, наши патрули — это реальная и, что немаловажно, абсолютно законно созданная сила, — закончил адвокат выступление.
— Предлагаю установить и дневные дежурства, чтобы земля горела под ногами.
Надо дать возможность пошуметь массам перед окончательным расходом по домам, справедливо мелькнуло в голове Иванова, и массы ещё долго бороздили пустырь вдоль и поперек. Заходили группами в самые дальние уголки, о существовании которых раньше и не подозревали. Словом, смелы были не только в речах, но и вообще необычайно. Качок наконец получил возможность рассказать свою грустную историю. Слушали, ахали, возмущались. Каждый представлял своего любимца околевшим.
Бубнова почти одновременно попросили отойти две пожилые женщины и Сардор. Подполковник подошел сначала к женщинам.
— Семен Семенович, я понимаю, что, может, мы не вовремя, ещё не прошло и сорока дней со дня гибели вашего Альберта, — начала одна из них, — но мы хотели бы подарить вам щенка. Моя Лорочка принесла трех очаровательных спаниельчиков. Двух девочек и мальчика.
— Пусть это поможет перенести боль утраты, — пожелала вторая, — мы вам его принесем, как чуть окрепнет.
Огромное чувство благодарности охватило подполковника.
— Спасибо, — только и смог выдавить он из себя и удалился, стесняясь своей минутной слабости, напрочь забыв про Сардора.
После смерти жены его сегодня первый раз пожалели…
Узбек нагнал его уже около дома.
— Семеныч, да на тебе лица нет. Что с тобой? — спросил Сардор, искренне обеспокоенный состоянием товарища.
— Эх, Рахимыч, — отрешенно махнул рукой Бубнов, а через минуту спросил: — Принес?
— Обижаешь, как договаривались, — ответил приятель, доставая из внутреннего кармана запечатанную бутылку водки.
Спустя полчаса, когда подполковника отпустило, закусывающий Сардор обратился с наболевшим к товарищу:
— Скажи, Семеныч, вот вы сегодня там про кавказцев говорили. А как думаешь, нас заодно в сортире не начнут мочить?
— Да ты что, я у нас второй, после Погера и Иванова, сам же видел. Будь спок, слово офицера.
— Хотелось бы верить, — вздохнула рядышком жена Сардора и отвернулась.
Она не выносила пьянок. Но сегодня можно по двум причинам: первая ясна — собрание, а вторая… У мужа на работе сперли хороший кус баранины. Говорит, считал порядочным какого-то Василия. Где он там порядочных нашел? Наталья порядочная? Б… порядочная, вот она кто.
«Милосердием называется такая добродетель, благодаря которой любовь, питаемая нами к самим себе, переносится на других, не связанных с нами узами родства или дружбы», — прочитал Погер перед сном.
А гроза таки разразилась, да ещё какая!
Но потом.
Ночью.