(продолжение)

(…) только включение гурницкой организации в состав ППР и подчинение ее варшавскому руководству сделало нас сильными и укрепило внутреннюю дисциплину, хотя мы и не сразу поняли принципы ППР. Этому мешали характер Потурецкого, а также его бесспорный моральный авторитет; мы не раз шли за ним, зная, что объективно он не прав. После проведенной летом 1942 года операции, в ходе которой нам удалось создать разветвленную сеть опорных пунктов и баз, мы направили по этому маршруту наш отряд, поставив перед ним главную задачу — «агитировать оружием». Этот отряд освободил несколько групп, вывозимых на принудительные работы в Германию, и сам значительно пополнился за счет беглецов. Отряд уничтожал также списки лиц, не сдавших обязательные поставки сельскохозяйственных продуктов, громил жандармские и полицейские посты, карал предателей и доносчиков. 15 августа 1942 года мы выпустили первый номер нашей газеты. Педальный печатный станок раздобыл товарищ Анастазий Бартодзей, «Настек». Он выкрал его из музея Гуриицкой земли, а его товарищи собрали и наладили его. Типография помещалась в слесарной мастерской «Настека» на улице Круткой 12, в подвале, в который спускались по лестнице, ведущей из мастерской. В газету писали все, редколлегии не было, материалы обсуждались на заседаниях комитета. Все статьи о деревне были написаны мною. Выпуск газеты мы считали своим большим успехом, поскольку ни одна подпольная организация в городе не имела своего печатного органа. В то время, после покушения на Потурецкого, всей повседневной работой организации руководил, по существу, я, так как Потурецкие вынуждены были скрываться. Ванда уехала к дочке в деревню к Сянко, а сам Потурецкий раздобыл фальшивые документы и поселился на окраине города.

В этот период заметно активизировалась наша деятельность среди рабочих; раньше наши интеллигенты этого недооценивали. Здесь нам очень помог Кромер. 20 августа, я хорошо помню эту дату, поскольку это был день моего рождения, Кромер передал нам опытный образец небольшой по размерам, но блестяще сконструированной мины, вместе с чертежами для ее массового изготовления. Мы наладили производство. Одни детали изготовляли на заводе сельскохозяйственных машин, другие — в мастерской «Настека», там же и собирали. Первые изготовленные мины Ян Добрый забрал с собой в отряд, вскоре такой миной мы взорвали железнодорожный мост в Сташкувке. Движение было остановлено на несколько дней, поскольку мост рухнул, а вызванное проливными дождями наводнение затрудняло его восстановление. Отряд «Хеля» насчитывал тогда уже около 80 бойцов, но мы беспокоились, что с ними не ведется никакой политической работы, поэтому я направил туда Доброго, хотя и не разделял всех его взглядов, однако мне хотелось, чтобы у них был контакт с настоящим коммунистом. Когда он вернулся, мы с ним и Бартодзеем начали создавать заводские комитеты, в руки которых должны были перейти впоследствии заводы, о их существовании знал лишь узкий круг лиц. Я запретил их членам заниматься какой-либо другой деятельностью, что вызывало протест Потурецкого, возражавшего против такой двойной конспирации. Правда, в то время он уже не имел связи с рабочими, поскольку вынужден был скрываться и резко ограничить свободу передвижений.

1 сентября мы отметили годовщину начала войны. В тот день расклеили на стенах домов и заборах второй номер газеты, а отряд «Хеля» напал на нефтеперегонный завод в Белче. Нападение не дало особых результатов, но привлекло внимание рабочих к нашей деятельности. Была возможность уничтожить всю хранящуюся в цистернах нефть, «Хель» не решился на это, опасаясь, что могут быть жертвы среди польского обслуживающего персонала. Для командира у него было слишком мягкое сердце. На обратном пути отряд подвергся нападению одной из рот Армии Крайовой под командованием Адама Юрговского, жителя Гурников, который руководил покушением на Потурецкого, а после войны был осужден за политические убийства, совершенные уже после освобождения, позже помилован. К счастью, мы потеряли всего одного человека, «Хель», не приняв боя, отошел. 1 сентября запечатлелось в моей памяти еще и потому, что в этот день к нам приехал «Петр» — Войцех Добрый, он принял участие в заседании комитета, состоявшемся в деревне у Сянко. Он приехал с предложением о снятии Потурецкого, но до этого дело не дошло, хотя, по-моему, решение ЦК было правильным. Вскоре после этого гестапо арестовало весь краковский комитет, а Потурецкий знал там нескольких товарищей.

Однако фактически Потурецкий потерял свое прежнее положение. В букинистическом магазине его заменил Кжижаковский. Потурецкий его не переваривал, досаждал ему по всякому поводу, высмеивал его взгляды, иронизировал, считая его недоучкой и зазнайкой. Во время летней поездки, когда мы остановились у пани Доом, Потурецкий из-за неприязни к Кжижаковскому не дал этим женщинам никакого задания, отказался от их помощи, а Марию Доом, невесту Кжижаковского, даже оскорбил, пренебрежительно высказываясь о ней за глаза. Сам Кжижаковский рассказывал мне, уже после ареста Потурецких, что однажды Вацлав избил его и с такой силой толкнул на большие напольные часы, что разбил ему голову. А поссорились они из-за Марии Доом.

Отстраненному от повседневной деятельности комитета и вообще от работы Потурецкому пришла в голову мысль заняться восстановлением народных университетов и в тех условиях сделать их «рейдовыми». Я всегда был их сторонником и поэтому не возражал. Потурецкий с увлечением принялся за работу и к зиме уже имел три постоянные базы, разъезжал с лекциями, привлекал на помощь своих знакомых, и никто ему не отказывал. Он много тогда писал, у него были свои связи, не все из которых нам нравились. Кроме того, мы подозревали, что он по собственной инициативе пытается влиять на нашу партийную организацию, используя старые и новые знакомства. Он часто менял нелегальные квартиры, хотя имел отличные фальшивые документы, не помню уже откуда, во всяком случае не от нас (…)

Зимой 1942/43 года партия понесла большие потери. После первой волны арестов в Кракове началась вторая, а ведь Потурецкий знал там многих известных партийных деятелей. Спустя несколько дней после убийства секретаря ЦК ППР Новотки на одной из варшавских улиц погиб при невыясненных обстоятельствах Войцех Добрый, а вскоре после этого в Гурниках гестапо арестовало Зембу. Во время обыска у него в доме нашли, в частности, отпечатанные на машинке стихи Потурецкого, которые, к счастью, были без подписи. Зембу отправили в Бухенвальд, как известно, после войны он стал крупным государственным деятелем. (…)