Второй день клонился к закату, но всякое указанное Сейлио Ваднором место источника оказывалось пересохшим колодцем. Терпение здоровяка Валторо подходило к концу.
— Ты обманул, сказав, будто знаешь путь к спасению! — прорычал рыжий каторжанин.
— Я не виноват! Тут должна быть вода, я видел ее!
— Ты еще и лжец!
Валторо кинулся на Сейлио и свернул приятелю шею, но тот успел полоснуть его ножом по бедру. «Уж лучше вернуться в каменоломни!» — подумал рыжий.
Вскоре он истек кровью и умер посреди пустыни, не пройдя и половины обратного пути.
* * *
Ученый-альбинос из Ва-Кост по имени Бороз Гельтенстах прибыл в Восточный Кийар, не замеченный ни историей, ни жителями молодой столицы — никем, кроме таможни. Предъявив полученное разрешение, он был направлен к Зако Фурону, давно ожидавшему его приезда.
Это гипотеза астрофизика из Кемлина заставила Гельтенстаха оставить дела в родном городе и явиться на встречу. Фурон предложил очень простое и в то же время грандиозное объяснение мироустройства, доказывая, что миры могут существовать, находясь один внутри другого и соединяясь посредством неких порталов. Эти порталы должны функционировать благодаря магнитным полям небесных тел. Гипотезу Фурона в ученом обществе не приняли — хоть и не осмеяли, — но астрофизик и не подумал отказаться от нее, увлеченно разыскивая доказательства.
Портал они с Гельтенстахом так и не нашли. До поры до времени никто не ведал, что находится он всего-то в нескольких тысячах кемов от Кийара, в развалинах древнего города посреди пустыни Агиз. Однако имена этих ученых, прославившихся иными открытиями, вошли в историю и не раз звучали из уст учителей во многих школах мира.
* * *
«Думай о своем народе!» — назойливо жужжало в ушах совсем еще юной девушки.
За великие умения ее прочили в раванги племени, но для этого она должна была оставаться нетронутой и посвятить себя служению шепчущим духам. Родня — ее и новоявленного жениха — хотела иного. После смерти своего отца он должен был стать вождем, и все знали, как он засматривается на прекрасную дочь охотника, тогда как полюбившая его Керечар, крутобедрая дочь гончара, рыдает по ночам с тех пор, как узнала о сговоре.
Аучар стояла перед всем племенем, у высокого костра — и сильная, и беззащитная. Только что духи открыли имя ее настоящего попутчика. Он родится нескоро, через много весен, и далеко-далеко отсюда, а это значит одно: великий Змей Мира не желает, чтобы в нынешней жизни они были вместе. Аучар должна была выбрать путь и не имела права на просчет. Слишком дорога цена ошибки Говорящих.
Когда вопрос раванги прозвучал в третий раз, девушка опомнилась, подняла голову и тряхнула густыми, забранными на затылке в толстый пучок волосами. Извиняющимся взглядом простилась она с женихом, посмотрела на его и своих родителей, друзей, на заплаканную Керечар, которая робко выглядывала из-за спин подруг, распрямила плечи и тихо, но твердо ответила:
— Нет!
Ропот возмущения многих и вскрик радости одной стихли, когда Аучар продолжила:
— Я думаю о своем народе, и потому я стану равангой. Ни один мужчина не коснется меня до конца моих дней! Так хотят те, кто давно ушел за горизонт, в ночь. Я всё сказала.
И раванга радостно вскинул руки к небесам.
* * *
Гайти Сотис было неприятно. Эта женщина так и въелась в нее пронырливыми глазками, не обращая внимания на Эрхо. Но они ездили по городу уже столь долго, что беременной Гайти не хотелось и думать, чтобы снова выйти под жаркие лучи солнца. Ноги ныли и готовы были взорваться, а сердце часто колотилось, трепеща в груди напуганной птицей. А еще все время хотелось пить, однако пить много воды ей было нельзя, как любой женщине на сносях.
— Отличный дом! — нахваливала соседка. — Да, меня зовут Гинни. Я вижу, вы в положении, у меня тоже есть сынок, уже три годика. Они будут друзьями. Он ведь вот-вот родится, да?
Когда они перешли через дорогу и взглянули на дом со стороны, Эрхо шепнул жене, что ему здесь отчего-то не по себе. Та кивнула.
— Ну что, отказываем? — он ждал ее слова.
И тут ребенок в утробе сильно толкнул мать ножкой под ребра. Гайти ахнула, прижала руку к животу, взглянула на мужа, на дом, вспомнила неприятное лицо Гинни и ответила:
— Давай откажемся! Мне здесь нравится, но я не хочу, чтобы нашей соседкой была эта навязчивая женщина. Может, поищем что-нибудь еще?..
Эрхо воодушевился:
— Знаешь, есть еще один вариант. Это почти за городом, по соседству с одной пожилой профессоршей. Ее племянник преподавал у нас математику. Дочь ее сейчас живет где-то в Узлакане, но они с мужем собираются приехать. Мне кажется, такие соседи будут лучше Гинни. Как считаешь?
Гайти засмеялась и повисла у него на шее:
— Почему же ты не сказал сразу?
— Это был запасной вариант, потому что тот дом и в самом деле далеко от центра, а ты…
— А я выбираю соседей-профессоров! — радостно воскликнула она.
* * *
— Ну ты и вырядился! Что ты за шаман, Кьемме, Протоний покарай?! Ты комедиант!
— Всё в честь тебя! Правда, Нэфри? — и синеглазый узлаканец, сохраняя абсолютную невозмутимость, подбросил на руках маленькую дочь. — Эта одежда поможет мне достигнуть вдохновенного состояния и…
Гатаро Форгос покосился на окружающих — а в огромном вестибюле кийарского Дворца Науки людей становилось все больше и больше — и хлопнул себя по бокам:
— Это будет спектакль, а не торжество!
— Так и есть! Поверь моему опыту, мальчишка: чтобы запомниться на всю жизнь, торжества должны проходить, как веселые спектакли. Не каждый день ты получаешь диплом хирурга.
— Нейрохирурга.
— Какая разница?
— Протоний покарай, Кьемме, не зли меня сегодня, только не зли! — Гатаро потряс у него перед носом указательным пальцем и вовремя отдернул руку, когда четырехлетняя малышка-Нэфри попыталась его за этот палец укусить. — Дожить до таких лет и не понимать разницы между хирургом и нейрохирургом?!
— Прими что-нибудь от нервов, мальчишка, и прекрати психовать, всё будет как надо, я поддержу тебя. Когда придет время… Правда, колючка?
— Нет! — по привычке замотала головой упрямая Нэфри.
Тут на плечо Форгоса легла чья-то рука. Он оглянулся, увидел протолкавшуюся к ним сквозь толпу жену друга, ироничную Агатти, и перевел дух:
— Как хорошо, что ты пришла. Ты — мой талисман, не то, что этот ряженый комедиант, который меня же еще и называет мальчишкой. А ты посмотри, посмотри на него, что он напялил! Там будет целая куча кийарских и узлаканских знаменитых хирургов. Это же… это… В каком свете он меня выставит, так нарядившись?.. Он опозорит меня перед коллегами на весь Кийар! Я буду читать доклад, потом вдруг увижу среди слушателей его рожу и… Нет, боюсь даже представить! Лучше хорошенько набраться и ни о чем не думать!
— Всё просто: притворись, будто вы незнакомы, — хохотнула Агатти, и лучики солнца запрыгали в ее серо-голубых глазах.
— Что еще за сговор? И это говорит моя любимая женщина, как не стыдно! Чему ты учишь этого молокососа?
— Не знаю почему, но меня сегодня трясет, — признался Форгос, не слушая дурачившегося друга. — Клянусь, такого со мной не было еще никогда! Как будто происходит что-то, что повернет всю мою, и не только мою, судьбу… не знаю, куда…
— Поздравляю, Гатаро! — она расцеловала его в обе щеки и крепко похлопала ладонями по плечам. — Все будет отлично, поверь!
— Спасибо, Агатти, и пусть Святой Доэтерий сделает так, чтобы моя помощь никогда не понадобилась никому из вас.
* * *
Упустив из вида приятеля, Тут-Анн не сразу сообразил, что они не только отстали от экскурсии, но и заблудились в бесконечных коридорах подземного города. Кругом одни развалины, освещенные лучами солнца, которые то здесь, то там заглядывали сверху, в провалы между постройками верхних этажей. Пыль клубилась внутри толстых золотых струн горячего светила.
И чья только лихая голова подала идею продолжить празднование Нового года в городе древних кемлинов? Будто мало было походов сюда на уроках истории в школе! Наверняка это все придумал Оз Таггерт: только в его хмельную голову могла прийти такая глупость.
— Оз! — крикнул Хаммон. — Протоний тебя покарай, мы заплутаем в этих лабиринтах и нас сожрут гиены! Где тебя носит, идиот? Имей в виду, я не буду тебя искать и догоню группу!
От его воплей и суетливых шагов сдвинулась последняя песчинка. Этажом ниже началась осыпь.
— Только не это! — ужаснулся заблудившийся.
Понимая, что если ничего не делать, песок заполнит и этот коридор, он кинулся, куда глаза глядят, не разбирая дороги, и очень скоро очутился глубоко под землей в большом темном зале. Единственный луч солнца тускло освещал большой круглый диск.
Набравшись пьяной смелости, Хаммон взобрался на него и…
…и сбил кого-то с ног в полной темноте, совершенно голый, с плывущей от опьянения головой…
* * *
Они втроем стояли посреди большого пустыря. Невдалеке чернел древний сломанный мост, а за рекой высился невероятный город, и утреннее небо кишело летательными аппаратами.
Память Хаммона двоилась, как будто ему довелось прожить одновременно две разные жизни. Он смотрел на своих спутников — совсем юного мальчишку-клеомедянина и Кристи, хирурга-интерна, помощника Тьерри Шелла — и уже не мог понять, что было сном, что явью, откуда они тут взялись и что, черт возьми и Протоний покарай, вообще происходит в этом мире.
Кристи и Эфий озирались с таким же изумлением, разглядывая друг друга, себя и все вокруг. Впрочем, в глазах бывшего пастушка с Клеомеда удивления было куда меньше, чем у того, кто еще мгновение назад был сорокапятилетним мужчиной и явно помнил все, от начала до конца.
— Что все это может значить? — наконец выдавил из себя Элинор. — Где мы? Когда мы?
— Вчера был День весеннего равноденствия, — вдруг проговорил Эфий без малейшего клеомедянского акцента. — А там — старый Бруклин. Узнаешь, Кри?
Тот развернул к себе таращившегося по сторонам Хаммона и вгляделся в его лицо:
— Фараон, но ты такой же, как был тогда…
— Э-э-э… Я хотел тебе сказать то же самое.
Закинув концы вязаного шарфа за спину, Эфий хитро улыбнулся в воротник своего пальтишка:
— Ну ладно, мне пора…
— Стоять! — тут же прикрикнули на него мужчины, и Кристи добавил: — Никто не уйдет отсюда, пока ты не объяснишь, какого… Протония… тут делается? Откуда ты взялся?
Юноша вздохнул и постучал пальцем по лбу:
— Откуда мне взяться, если я — Омега? Сам подумай.
От безысходности Хаммон воздел глаза к пасмурному небу:
— О, нет! Снова он несет эту чушь!
Но Кристи не счел это чушью.
— Я знаю, что ты Омега, — ответил он, — я знаю, что там ты был Айятом, да и, в конце концов, я уже давно догадался, особенно после ваших дурацких ужимок и экивоков, что Айят был моим сыном и мои галлюцинации после проклятия не были галлюцинациями, как мне казалось на протяжении многих лет. Я спрашиваю о другом: что здесь делаешь ты, такой же молодой, как и тогда?
— А себя ты видел? — вмешался Хаммон. — Ты даже одет так же, как в то 22 марта, — он дернул его за ремень с подвесной аптечкой-минимизатором и пультом ОЭЗ.
— Давайте по порядку! — отрезал Кристи, задергивая полы куртки. — Сначала Эфий.
— Да отстань ты от парня! Ты слышал что-нибудь про откат системы? Не знаю, как тут у вас, а у нас его делали, когда не помогала перезагрузка и запуск антивирусных программ.
— «Rollback» называется по-здешнему, — поддакивая, ввернул клеомедянин. — Только любые новые данные, появившиеся за этот период, потеряются…
Кристи подбоченился:
— Так вот и я об этом же! О потере данных! Почему я всё помню? Хаммон, ты ведь помнишь всё?
— В двойном размере. И, покарай Протоний вместе с чертом и, вон, с Эфиевыми тегинантьеста, я даже не знаю, какой из вариантов этих воспоминаний правильный: где в меня стреляют или где я отстал от экскурсии… Кристи, ну так чего ты выступаешь? Ты можешь все прожить заново! Это называется чудом, а ты…
Доктор покачал длинноволосой головой, откровенно огорченный его недалекостью, и Хаммон понял, что из-за радости упустил какой-то важный нюанс.
— Ты и правда не догадываешься? — тихо спросил Кристи, глядя на Хаммона такими глазами, что тот содрогнулся и, словно ошпаренный догадкой, как стоял, так и сел на кочку.
Кристи понял сразу: если всё так поменялось, то в этой реальности может просто не быть тех, кого он любил и к кому стремился из той. Он настолько привык к постоянным подвохам и необходимости расплачиваться стократно за сущую безделицу, которую снисходительно швыряла ему в виде подачки жизнь, что и теперь не верил в отсутствие скрытой каверзы.
— Я должен проверить! — сказал он и почти побежал в направлении города. — Я должен всё это проверить!
Эфий и вскочивший Хаммон кинулись вслед за ним.
— Чудеса случаются! — крикнул клеомедянин, но Кристи лишь махнул рукой и прибавил шагу.
* * *
Фанни молча помешивала свой чай — пятую чашку за утро! — и не знала, как поступить. Джо позвонила и впервые заговорила именно с нею, а не с Диком. Лицо красавицы-итальянки припухло от слез, глаза стеклянно блестели, и под ними пролегли тени скорби. Фаина даже не предполагала, что в этой «коробочке с секретом» бушуют страсти из ларца, некогда раскрытого одной любопытной феминой по имени Пандора.
— Давай позавтракаем вместе в кафетерии, Джо? — предложила она, и Джоконда без колебаний согласилась.
— Ей просто нужно выплакаться, — сказал Дик, после вчерашних похорон такой же мрачный, как и начальница «Черных эльфов».
Но та не стала больше ни плакать, ни выговариваться. Фанни почувствовала, что ей просто хочется находиться рядом с кем-то, кто тоже знал Кристиана и кто понимает ее без лишних слов.
Так они и сидели за столиком, друг против друга, в полном молчании. Кафе то пустело, то вновь наполнялось людьми. Посетители оживленно шумели, играла музыка, бегали «синты»-официанты — всё как всегда. Утомившись от ничегонеделания, Паллада поняла, что пора уходить, и уже наклонилась к Джоконде, чтобы сказать об этом, как вдруг появление нескольких фигур у входа заставило ее замереть и отпрянуть. Джо ничего не заметила, продолжая крутить на блюдце чашку с давно уже холодным кофе.
Вихрь мыслей тут же пронесся в голове гречанки, когда она увидела Элинора, Эфия и Хаммона. Первой была: «Они передумали и не полетели в Египет». Но присутствовало что-то странное во взгляде Кристиана, чего она не замечала прежде, даже вчера, прощаясь с ним после траурного торжества и не подозревая о его самоубийственных намерениях насчет прыжка в мир Фараона. Глаза Элинора словно состарились на много десятилетий, а лицо и тело остались прежними. Да и Эфий, лукаво улыбнувшись, приложил к губам палец — и это был жест, не присущий культуре клеомедян, — подавая Фанни знак ничего не говорить Джоконде.
Хаммон и Эфий остались неподалеку от входа, а Кристиан осторожно подошел к Фанни с Джо и сел за свободный соседний столик. Гречанка сначала подумала, что он хочет разыграть Джоконду, но в следующее мгновение осязаемо почувствовала, что он просто пытается совладать с собой, как смертник на эшафоте, которому вдруг объявили об амнистии. «Почему он медлит? Что-то хочет выяснить?» — подумала Фанни.
И тут Джоконда наконец уловила его присутствие. Она вздрогнула, оставила чашку, посмотрела сквозь витрину на улицу, завертела головой, пристально вглядываясь в лица окружающих. Паллада указала ей глазами на соседа, и рука Джо мелко задрожала. Они с Кристианом, окаменев, с минуту смотрели друг на друга, а Хаммон поманил Фанни к ним с Эфием и мотнул головой в сторону улицы, приглашая на прогулку втроем.
И уже никто не обращал внимания на двух тихо обнявшихся молодых людей — девушку-южанку и юношу-северянина. Они стояли, прижимаясь друг к другу, и молчали, изо всех сил проглатывая рвущиеся рыдания и боясь, что первое же сказанное слово заставит хлынуть бурные, не предназначенные для любопытства зевак слезы.
«Этой ночью мне снился кошмар, Кристиан. Мне снилась жизнь без тебя»…
* * *
Племя Птичников пришло к кругу из белых валунов, чтобы принести дары великим богам, которые приходят со звезд. У вождя Сейхета и его жены Керечар, прежде рожавшей только девочек, сегодня появился наследник, и его назвали Араго, что означало «ястреб» и прочило будущему главе племени храбрость, ум и острый взор. Сама раванга Аучар, Говорящая Аучар, которая и в сорок весен казалась юной девушкой, посмотрела судьбу новорожденного и объявила ее счастливой. Птичники торжествовали, плясали неподалеку от белых валунов и пели песни во славу щедрых божеств.
И вот в самый разгар веселья, когда солнце уже закатилось за горы, в центре круга появился тот, кого никто не ждал. Голоса смолкли, и племя замерло.
Нетвердой походкой мужчина вышел наружу. Он был как обычный белый, кудрявый и не очень молодой — обычным белым был он, пришелец со звезд!
— А, это опять вы! — рассеянно сказал он на языке Птичников, и Говорящая, а вслед за нею и остальные опустились в траву на колени, но звездный странник этого даже не заметил. — Вы тут пляшете, а мне теперь черт знает сколько до дома добираться…
На щеке его краснело яркое пятно в форме женских губ, а взгляд был мечтательным-мечтательным. Отмеченный поцелуем белый бог картинно запрокинул голову, застил глаза рукой и оперся спиной на ствол сухого дерева.
— Ах, Фанни! Ах, чертовка! Проводила так проводила… Всю душу всколыхнула! — он посмотрел на вождя: — Ну вот и что мне теперь прикажешь делать, Сейхет?
— Будь нашим богом! — ответил тот, и за ним то же самое стали повторять сородичи.
— Да ну вас всех! Эх, Фанни — это Фанни! И чего мне не тридцать, и чего я не из ее мира?..
И тут мертвое дерево не выдержало его веса — или витиеватости речей — и сломалось. Но, даже падая в траву, Хаммон сохранил блаженную улыбку.
* * *
«Переписать историю заново нетрудно. Однако подумай, Фараон, так ли просто переписать жизнь?»
КОНЕЦ КНИГИ
Первая редакция: апрель — август 2004 г.
Последняя редакция: декабрь 2009 — май 2010 гг. (30 мая)