Маргит сидела на берегу с ребенком на руках. Было тоскливо и безлюдно, как на краю света. Глухо вздыхали волны белые чайки тревожно носились над озером.
Когда же он там распродаст свой виноград?
Прошло уже больше часа, как старик Шандор причалил к береговому камню и, попросив Маргит присмотреть за веслами, подался на станцию с двумя корзинами винограда. Ах, этот Шандор!.. Прослышал где-то, что сегодня из Чиофока в Советский Союз отправляется эшелон демобилизованных бойцов, и он уже тут как тут. Вспотевший, запыхавшийся, примчался на своей лодочке с того берега, только бы завести с военными коммерцию и положить себе в карман лишний пенго.
На станции гремит оркестр. Не впервые гремит он так в эту осень. Третьего дня тоже отправился отсюда эшелон демобилизованных, его повел паровозный машинист Витез Молнар, муж Маргит. Когда он вернется? И чует ли в дороге его сердце, какое горе постигло здесь его жену и их маленькую Эржи!
Недалеко, за деревьями, маленькая станция. Сквозь просветы в покрытом осенней позолотой парке Маргит видит украшенный флагами двухэтажный серый вокзал, красную трибуну в центре перрона и на ней советского офицера, который, жестикулируя, держит речь перед выстроившимися вдоль вагонов бойцами. Сюда не доносится его голос, а там все слушают не шевелясь. Зеленеют торжественные шеренги демобилизованных. Рядом с колоннами солдат у левого крыла вокзала темнеет толпа штатских. Это венгры, приехавшие из окрестных сел проводить в путь-дорогу своих друзей-освободителей.
Там где-то и Шандор, хозяин этой утлой лодчонки, на которой должна переправляться Маргит. Помчался в надежде на бойкую торговлю, а попал на строгий, дисциплинированный митинг. Наверное, сокрушается сейчас, стиснутый в толпе вместе со своими двумя корзинами.
Ребенок на руках у Маргит спит, с пылающим личиком, тяжело дыша и часто вздрагивая во сне.
Пора, пора уже отплывать!.. Хмурится голый Балатон, капризное венгерское море!..
Противоположный берег, четко очерченный днем, сейчас начинает расплываться и, как бы отступая в туманы, отдаляется от Маргит. Сёла, раскинутые на нем, уже едва видны среди пологих холмов. Постепенно темнеют белые виллы, приткнувшиеся на склонах. Раньше эти виллы принадлежали богачам, а отныне будут принадлежать народу. Некоторые еще заняты госпиталями, в них под наблюдением опытных военных врачей долечиваются раненные в боях воины. Много слыхала Маргит о советских военных врачах. Будет просить принять ее. Но согласятся ли она осмотреть ее маленькую Эржи? Ведь госпиталь военный…
Еще утром Эржи улыбалась, как солнышко. Маргит возилась на винограднике, а она спокойно лежала под кустом в коляске. Потом вдруг захныкала, задергалась. Маргит дала ей грудь, а у нее губки, как огонь…
Хотела бежать к знахарке, но соседки отсоветовали:
— Лучше поспеши к советским врачам, за Балатон!
Бросила все и вот прибежала сюда. Но катера, который поддерживает связь с северным берегом, уже не застала: он недавно отошел и будет лишь завтра.
Решила бежать по берегу, тропками, что вьются вдоль Балатона, огибая его огромную подкову. Но родное озеро, будто почуяв ее тревогу и боль, послало ей навстречу этого пустомелю Шандора, и он пообещал, что в один момент переправит ее, куда нужно. Напрасно поверила. Кажется, он был навеселе, и лучше бы его не слушать, а итти пешком. Сейчас она была бы уже далеко.
До каких пор он будет торчать там? Не думает ли Шандор на старости лет стать оратором? Вот опять оркестр на вокзале выводит веселый туш. На трибуне уже стоит коренастый генерал.
Шумит Балатон, шумит парк, желтая листва слетает с деревьев.
Ребенок пылает, дергается во сне. Лодка причалена, камень холоден и равнодушен. Никому нет дела до несчастной Маргит, которая изнывает и томится на берегу холодного вечернего озера. Какая она сейчас маленькая и беспомощная против этих серых необъятных вод!
Низко бегут дымчатые тучи, тоскливо кричат на ветру чайки.
Грянул марш… Митинг кончился, воины по доскам быстро вбегают в вагоны. Продолжительный прощальный гудок — и украшенный зеленью и лозунгами эшелон трогается на восток. С места набирает скорость, стремительно вылетает за семафор, уходит в седую даль…
«Счастливого пути! — мысленно желает Маргит отъезжающим. — Я бы тоже пошла вас проводить на вокзал, но… у меня сегодня заболела Эржи».
Шандор возвращался со сбитой на затылок шляпой, широко размахивая полами своего плаща, смеялся и еще издали потрясал корзинами, показывая их Маргит: они были пусты.
— Ты думаешь, Маргит, что я с них шкуру драл за свой виноград? — хвастливо кричал Шандор, швыряя корзины в лодку, где уже лежала туго надутая автомобильная камера, которая в минуту опасности должна была, очевидно, выполнять роль спасательного круга… — Эге-гс! Ты, молодка, еще не знаешь Шандора! Руки бы мне скрутило, если бы я в такой день взял с кого-нибудь хоть один пенго! Я даже с тебя ничего не возьму. Берите, говорю, на дорогу, кушайте, получайте удовольствие… за здоровье старого Шандора! Вы мне, а я вам. Как же иначе? Они прекрасные ребята, они мне в душу вошли, и я хотел им сегодня преподнести свой — пусть небогатый, но зато от всего сердца — подарок…
— Быстрее налаживай! — торопила Маргит лодочника. — Видишь, какой ветер поднимается!.. Волна растет!
— Что мне ветер, что мне волна! — добродушно разглагольствовал Шандор. — Если я при регенте Хорти не утонул, так сейчас и подавно не утону.
Пока он возился у лодки, неожиданно появились еще три пассажира. Это были советские военные: двое мужчин и стройная девушка с погонами капитана.
Остановившись на пригорке и переговариваясь, они некоторое время искали глазами катер. В конце концов они вынуждены были обратиться к Шандору. Тот как будто только этого и ждал: разболтался — не остановить. Во-первых, обстоятельно разъяснил, что ближайший рейс пассажирского катера предвидится лишь завтра, никак не раньше. Во-вторых, заявил, что однажды видел эту девушку-капитана на том берегу и поэтому доподлинно знает, куда ей нужно. И наконец заверил, что если они пожелают, то он может переправить их «одним духом».
Пассажирам это, видимо, понравилось. Коротко посоветовавшись и высказав несколько веселых замечаний по адресу посудины Шандора и его спасательного круга, они стали усаживаться.
Сели все трое рядом на самой широкой скамейке, напротив Маргит. У правого борта примостился ладно сбитый, подвижной крепыш-солдатик, слева важно уселся пожилой седой лейтенант с вытянутым худощавым лицом, а между ними, посредине, устроилась их спутница, золотоволосая девушка-капитан. Усаживаясь, она приветливо улыбнулась Маргит и с характерным женским, почти завистливым сочувствием похвалила по-венгерски ее румянощекую девочку. Эржи все еще спала.
Шандор налег на весла, лодка зашуршала днищем по береговому песку, и они поплыли. Все дальше отступали карликовые серебристые маслины на берегу озера и высокий, охваченный октябрьским багрянцем парк.
Маргит глубоко вздохнула. Хотя предстоявший путь лежал не через открытый Балатон, а лишь через один из его заливов, где расстояние от берега до берега наискосок было не больше трех километров, Маргит все же чувствовала себя так, будто выходила в грозный океан.
Не раз приходилось ей пересекать этот уголок озера. И девочкой, когда отправлялась с подругами на станцию на поденную работу, и позднее, когда уже встретила Витеза Молнара и, выйдя за него замуж, переехала сюда, в Чиофок…
Но тогда она была одна, бедная и беззаботная, как чайка, а сейчас у ее груди необъятное богатство, вот эта ее крошка Эржи!
Военные громко разговаривали, шутили, смеялись. Хотя девушка-капитан была среди них старшей по званию, сейчас это как будто не имело значения. Оба — и длинноногий уравновешенный лейтенант и непоседливый солдатик, — словно сговорившись, все время весело поддразнивали девушку, заставляя ее то и дело краснеть.
Маргит, обладая небольшим запасом русских слов, с грехом, пополам понимала, о чем говорили между собой ее соседи. Речь шла, видимо, об их общих демобилизованных друзьях, которых они проводили с только что отошедшим эшелоном. Часто упоминался в разговоре какой-то военный инженер, который как будто очень симпатизировал девушке-капитану и который ей, кажется, тоже не был безразличен. При каждом упоминании об этом инженере девушка вспыхивала в радостном волнении. Ветер шевелил у нее на плечах золотистые кудряшки, глаза ее возбужденно блестели.
Вдруг Маргит насторожилась: в разговоре промелькнуло слово «госпиталь». Может, эти люди как раз там работают!
Она спросила. Девушка внимательно посмотрела на нее.
— А что случилось?
— У меня заболел кичи… ребенок.
В лодке стало тихо, смех и шутки сразу прекратились.
— Еще сегодня смеялся, играл… Мой муж с вашим офицером вчера повел эшелон… А вы, может… врач?
Маргит порывисто наклонилась, выжидающе заглядывая девушке в глаза.
— Да, я врач, — сказала девушка, — а товарищи… тоже из нашего госпиталя.
Девушка-капитан осторожно прикоснулась ладонью к лобику младенца и обещала, что в госпитале ребенку помогут.
Ветер крепчал, лодку все сильнее подбрасывало на волнах. Садившееся солнце неожиданно прорвалось где-то внизу из-под тучи и на мгновение осветило разбуженный водяной простор и далекие холмистые берега.
На душе у Маргит стало легче. Она думала, что солнце давно зашло, а оно, оказывается, еще где-то есть и только сейчас садится. Шандор, этот пьянчужка, гребет изо всех сил, пот градом катится по его лицу. Молодчина!
Словно гора свалилась с плеч Маргит.
Так удачно все обернулось! Девушка-капитан обещала помочь. Какая она красивая, приятная, чистая! Лицо нежное, брови тонкие, губки розовые и пухлые, как у подростка. Интересно, сколько ей лет? Такая молодая — и уже врач!
— Вы такая молодая — и уже врач, — вслух повторила Маргит свою мысль и впервые за всю дорогу улыбнулась. — Какая хорошая у вас специальность: спасать людей! Для этого, говорят, надо очень много учиться?
— Немало, — после паузы ответила девушка и задумалась. — Мы начинаем с детских лет и учимся потом всегда и всюду, где бы ни были… Всю жизнь.
— Всю жизнь? О, это большая наука! Самому надо много терпения, а учителям еще больше!.. Однако кто же вас учит всему этому?
— Сталин, — с гордостью произнесла девушка. — Он лучше всех умеет спасать людей и помогать им в самые трудные моменты…
Святая правда! Маргит сама убедилась в этом с тех пор, как войска Сталина пришли на Балатон и, прогнав фашистов, спасли миллионы честных людей, дали им возможность свободно дышать. Если бы не Сталин, не его войска, то машинист Витез Молнар и Маргит до сих пор не знали бы свободной человеческой жизни.
— Я вам расскажу одну маленькую историю, — взволнованно начала девушка, — и вы поймете, какой любовью к человеку преисполнено большое и щедрое сердце нашего вождя…
Маргит жадно слушала, удивительно легко понимая все и волнуясь так, будто речь шла лично о ней.
Где-то в Советском Союзе, в отдаленном степном селе, жила женщина, простая колхозница. Однажды свалилось на нее, как сейчас на Маргит, неожиданное горе: тяжело заболела у колхозницы любимица-дочка. Случилось это весной, в ветреные солнечные дни, когда тракторы уже урчали в полях, а чабаны ушли с отарами на далекие пастбища.
Как раз в тот момент фельдшера в селе не оказалось: он уехал в город по неотложным делам. Мать больной девочки была в отчаянии. Пока фельдшер вернется, девочка может умереть. Горит, задыхается, синеет от крика… Муж ушел с отарами и ничего не знает. Куда обратиться?
Кто поможет? Кто спасет? «Сталин!» — мелькнуло в мыслях у матери. Сорвалась с места, выбежала среди ночи из хаты и побежала через темную степь на станцию, дала телеграмму в Кремль. Так, мол, и так, я простая колхозница, у меня тяжело заболела доченька, умоляю…
И когда через несколько часов обессилевшая мать приближалась к дому, на краю села уже стоял сверкающий самолет, люди суетились около него, а молодой профессор спешил с чемоданом в руках к больной девочке, чтобы спасти ей жизнь, чтобы выполнить волю великого Сталина…
— О, Сталин! — восторженно воскликнула Маргит. — Он ее спас!
— Да, — улыбнулась девушка. — Она осталась жива.
Сумерки сгущались, начал накрапывать дождь. Маргит сняла с головы платок и прикрыла дочь. Девушка-капитан предложила ей плащ-палатку, но Маргит отказалась: плащ-палатка у военных была одна на троих.
— Что нам? — сказал лейтенант. — Мы непромокаемые.
И сам набросил плащ-палатку на плечи Маргит.
Балатон разыгрывался. Вокруг матово поблескивали перекатывающиеся водяные массивы. Волны били в борта и все чаще обдавали пассажиров брызгами.
Эржи проснулась и заплакала. Маргит тревожно склонилась над ней и что-то ласково прошептала. Ее смуглое, еще довольно красивое лицо и по-цыгански выпуклые блестящие глаза излучали в эту минуту столько материнского тепла, что, казалось, от одного этого взгляда девочка должна была выздороветь.
А она кричала все сильнее.
— Скоро, скоро уже доплывем, — исступленно шептала Маргит.
Сидевшего с подветренной стороны бойца неожиданно окатило с головы до ног водой.
— Холодная! — весело прокричал он, отряхиваясь, но в этот момент его вторично шлепнул в лицо водяной пласт, похожий на огромный рыбий хвост.
Лодку швырнуло в сторону, пассажиры инстинктивно вцепились пальцами в борта. Шандор крикнул, чтобы не хватались за борта и соблюдали равновесие.
В лодке набралось много воды, и лейтенант молча принялся вычерпывать ее консервной банкой. Маргит, прижав ребенка к груди, с ужасом следила за ним.
На берегу, в госпитале, уже зажглись огни. До них было недалеко, не больше полукилометра, но Маргит знала, что при таком ветре это расстояние может удесятериться.
Вспомнила, что совсем плохо плавает. Собственно, на таких глубинах да еще в такую погоду Маргит никогда не приходилось плавать. А девочка? Ведь она беспомощна, как неоперившийся птенец…
Маргит начала громко и горячо молиться: «Езуш-Мария, помоги!»
Лодка то проваливается куда-то в темные воронки, то выскакивает на гребень. Шандор держит ее все время поперек волны, ему это не впервой.
Спасательный круг лежит у ног девушки-капитана. Маргит искоса следит за кругом, и ей кажется, что все украдкой поглядывают на него и напряженно думают об одном и том же. О чем другом могут они думать сейчас, среди волн, среди этой сумасшедшей ночи, среди слепой разбушевавшейся стихии, которая, как щепку, швыряет их утлое, ненадежное суденышко!.. Каким маленьким, беспомощным выглядит оно против орды темных гривастых волн, против туч, низко нависших над ними, против неоглядной, бескрайной темноты и бешеного ветра! Огни берега? Но они еще далеко. Пятеро взрослых людей в лодке? Но разве им под силу утихомирить, укротить разнузданную ярость Балатона!
В памяти Маргит промелькнул страшный рассказ о двух братьях, балатонских рыбаках. Застигла их, говорят, ночью буря в открытом озере, был у них спасательный пояс, один на двоих. Поссорились братья из-за этого пояса, схватились насмерть, и оба пошли на дно.
«О чем я думаю? — испугалась Маргит. — То было давно, то было в открытом Балатоне… Мы скоро доплывем».
Однако лодка как будто совсем не приближается к берегу, только раскачивается на месте вверх и вниз…
Все уже промокли насквозь, одна Эржи еще в сухом. Она хнычет, подает голос из-под плащ-палатки. Уже не только лейтенант, но и девушка и солдат молча вычерпывают воду пилотками.
Их трое. Возле них спасательный круг. Один.
Один!.. А в лодке пять взрослых да еще маленькая Эржи, и всем хочется жить. Кому достанется этот круг, если… Достанется тому, кто окажется самым ловким, самым сильным.
Опять швырнуло лодку, опять бойца окатило волной.
Девушка-капитан выпрямляется, пристально вглядывается в береговые огни. Потом расстегивает кобуру, медленно вынимает револьвер. Что она собирается делать? В кого она целится? Маргит вскрикивает. А девушка, сжав губы, поднимает револьвер над головой и трижды стреляет вверх.
Может, услышат с берега?
Хлопки выстрелов замирают в свисте ветра, в сплошном шуме волн. Нет, никто этих выстрелов не услышит!
Девушка поочередно смотрит на товарищей.
— Кто умеет, плавать?
Ага, она думает о том же, о чем и Маргит! Она молодая, она хочет жить, любить своего инженера, быть матерью… Ей не хочется погибать этой ночью в балатонских волнах! Ее мучают те же мысли, что и Маргит…
— Я вырос на Волге, — радостно говорит боец. — Плаваю на все сто!
— И я неплохо, — откликается лейтенант.
— Я тоже, — признается девушка.
И хотя произнесла она это довольно решительно, настороженная Маргит каким-то уголком сердца почувствовала, что это не совсем так. Наверное, девушка плавает не очень хорошо, если беспокоится и допытывается у остальных. Но к чему она ведет?
Вот они и Шандора спрашивают, умеет ли он плавать.
— Сумею, если придется! — отвечает лодочник.
— А вы? — обращается девушка к Маргит.
Чего ей надо? Разве она не понимает, что Маргит сразу же пойдет на дно, у нее на руках ребенок!
Девушка о чем-то советуется с товарищами. О чем они шепчутся, что замышляют?
Боец, не мешкая, спокойно расшнуровывает ботинки, чтобы быть наготове. Девушка берет в руки спасательный круг.
Вот оно…
— На всякий случай, — говорит она, подавая круг перепуганной Маргит, — возьмите и наденьте это… А ребенка дайте нам. Вот лейтенант возьмет.
Отдать ребенка? Что она говорит?! Маргит в ужасе прижимает девочку к груди.
— Я умею забавлять, — говорит лейтенант. — Сам отец. А кроме того со мной безопасно: такой каланче, как я, Балатон по колени.
Маргит молчит.
— Если что случится, — объясняет девушка, — мы будем по очереди передавать вашу девочку друг другу… Можно плыть, держа ее над головой в одной руке… Вместе как-нибудь доберемся до берега.
— Не бойтесь, — уверяет боец.
Они были такие уверенные в себе, такие удивительно дружные, крепкие и надежные, что Маргит не в силах была долго сопротивляться. Сама не знает, как решилась на это, как поддалась уговорам спутников.
Передала свою Эржи лейтенанту. Взяла спасательный круг и почему-то постыдилась надеть его.
Подбрасывало и окатывало, как и раньше, даже сильнее, но теперь Маргит было уж не так страшно.
Стоило Маргит ощутить дружескую поддержку — этот человеческий, самый надежный спасательный круг, как она была уже неподвластна стихиям. Грозный Балатон теперь гремел как бы не так страшно, и огни берега быстро летели навстречу.
И вдруг огни исчезли. Все произошло молниеносно.
Лодку ударило, поставило на корму почти отвесно, потом опять швырнуло вниз, и холодная тяжелая волна всей своей массой ринулась на-людей. Кто-то вскрикнул, грубо выругался, и Маргит, теряя рассудок, простонала в последнюю секунду:
— Эржи!
Захлебнулась водой, полетела куда-то и онемела от ужаса: мокрый резиновый круг выскользнул из ее рук. Конец! Хотела поймать его, вытянула руки, но вокруг была лишь отвратительная вода, обморочная тьма. Тут же почувствовала под ногами дно и порывисто выпрямилась: ветер ударил в лицо. Блеснули берега — мелко! Успела втянуть воздух, потом опять вода, горы воды, темнота… А через несколько мгновений Маргит опять смогла вздохнуть: вода опустилась до плеч, совсем близко послышались людские голоса. Где Эржи?
В нескольких шагах от Маргит на перевернутой лодке что-то темное барахталось, кряхтело и сопело, неуклюже скользя на деревянном днище, будто боролось само с собой. Маргит догадалась: Шандор.
Лодку вертело, но заметно относило к берегу.
А где же те, где Эржи?
Ребенок запищал в темноте, за спиной Маргит, и она мгновенно повернулась на этот голосок, пронизанная им, как током. Среди высоких волн показались силуэты людей, послышались возгласы, тяжелое дыхание, всплески рук по воде. Плывут! Пятна лиц, темные очертания плеч и темный визжащий клубочек над ними… Скрылись за высокой волной и снова показались… Маргит инстинктивно кинулась им навстречу, дно выскользнуло из-под ног, и она окунулась с головой. «Тону!»
Неведомая сила больно рванула ее за косы из темноты на ветер, на береговые огни, вперед. Над самым ухом прозвенел голосок Эржи, и снова темный обвал, глубина, смертельное водяное удушье. У Маргит уже не было сил бороться с ним, она глотнула воды, захлебнулась… И опять чья-то крепкая рука рванула за косы и выбросила ее на ветер, на огни, на родной голосок… Сколько это продолжалось? Маргит утратила ощущение времени.
Помнит лишь, как все вместе брели к берегу, кто-то поддерживал ее, обессилевшую, почти потерявшую сознание, и она легко касалась ногами дна. Наконец-то можно было дышать.
Эржи была уже на руках у девушки-капитана.
— Промокла?
— Ничего! Крепче будет!..
— Дайте ее мне!
— Подождите… После…
Когда набегала волна, девушка поднимала ребенка над головой. Она брела между бойцом и лейтенантом, все время поддерживавшими ее. Дно было неровное, и они двигались осторожно, шаг за шагом. И все же то и дело кто-нибудь проваливался в промоину. Тогда еще крепче держались за руки и вместе вытягивали потерпевшего. Волны то расступались перед ними, то, накатываясь, накрывали их с головой. Хуже других приходилось низкорослому солдату, который одной рукой поддерживал девушку, другой обнимал Маргит. Ему особенно часто приходилось глотать воду, когда набегала волна. Откашливаясь и чихая, он громко чертыхался.
Брели плечо в плечо, маневрируя среди пенистых бурунов. Вода еще набрасывалась, толкала, сбивала с ног, но самое страшное было уже пройдено. Впереди, рядом с перевернутой лодкой, стоял Шандор и кричал, что попал на мелкое место.
Вскоре добрались до него. Здесь и в самом деле вода едва доходила до груди. Шандор набросился на Маргит с упреками: зачем в момент аварии бросила спасательный круг? Этим кругом уже был опоясан сам Шандор; ему удалось поймать камеру среди волн.
Не задерживаясь, побрели дальше.
Шандор упрямо не хотел расставаться с лодкой. Уцепившись правой рукой за Маргит, он левой тащил за собой лодку, позвякивая в темноте цепью.
Берег приближался, освещенные окна госпиталя становились все шире, все выше. Пронзительный ветер гнал и гнал седые косяки воды мимо освещенных окон домов, в бурлящую темень.
Госпитальные часовые заметили группу людей, медленно выходящую из озера, и прожекторами осветили перед ними весь берег.
Девушка-капитан окликнула часовых и сказала, чтобы не поднимали тревоги, так как ничего особенного, дескать, не случилось.
— Я же вам обещал, что ничего не случится, — оживился Шандор, почувствовав под ногой берег; еще смертельно напуганный, бледный, он улыбался одними губами. — Единым духом… Разве не так?
Выбрались на сушу, вытащили лодку и только теперь почувствовали, как замерзли от такого купания. Ярко освещенные окна домов манили уютным теплом.
Девушка-капитан пригласила всех к себе на квартиру.
Маргит взяла у девушки свою Эржи, прижала к груди, поцеловала и они быстро пошли от берега. Шандор комично подпрыгивал на ходу, «разгоняя по жилам кровь» и развлекая общество.
Радостный возглас Маргит неожиданно заставил всех остановиться: ребенок, кажется, улыбнулся! Девочке стало легче!
— Вполне возможно, — пошутил лейтенант. — После такой купели, после такой встряски кто не почувствует себя лучше!..
Шли возбужденные, радостные. Как выяснилось, девушка-капитан действительно плавала не очень хорошо. Но сейчас это только развлекало ее неутомимых друзей и служило лишь поводом для новых шуток.
Растроганная Маргит шла и думала о своих спутниках — о девушке-капитане и ее товарищах. Если бы не они, эти советские люди, что сталось бы с маленькой Эржи и с самой Маргит? Наверняка пошли бы ко дну! И она вспомнила рассказ девушки-капитана, самолет в степном советском селе и больную крестьянскую девочку.
— Где она теперь, та маленькая колхозничка, спасенная Сталиным? — спросила Маргит свою спутницу. — Вы не знаете?
Боец и лейтенант засмеялись.
— Почему вы смеетесь?
— Эта маленькая колхозничка перед вами, — сказал лейтенант и жестом указал на девушку-капитана. — Вот эта самая…
— Вы? — опешила Маргит. Девушка улыбнулась.
— Я.
— Но ведь та была маленькая?
— Была маленькая, а теперь выросла.
Прошли какой-то двор, поднялись на высокое легкое крыльцо, обсаженное тополями, и еще раз оглянулись на Балатон. В эту ночь он дал, кажется, полную волю своим силам. Все вокруг бушевало, ревело, стонало. Катера, парусники и рыбачьи лодки прижимались вплотную к берегу, как будто затравленные грозными стихиями. Секло острым дождем, тополя гудели и гнулись под натиском ветра, налетавшего на них с темного, мрачного Балатона.
— А все-таки мы его одолели!.. — сказала Маргит.