1.
Никто в то время, кроме нескольких доверенных лиц в Ставке и членов Государственного Комитета Обороны, не знал о том, что еще в сентябре 1942 года зародилась дерзкая, вряд ли тогда кому показавшаяся реальной идея о нанесении решительного удара по немецко-фашистской группировке под Сталинградом. Не все, даже участники того совещания в Ставке, верили в возможности ее осуществления...
Для нашей страны то был трагический период лета и осени 1942 года, мало чем отличавшийся от потрясшего всех, еще очень живого в памяти лета 1941 года — начала Великой Отечественной войны. Как и минувшее, нынешнее лето началось тяжелым поражением войск нашего Юго-Западного фронта под Харьковом. Немцы, окружив несколько наших армий, ринулись через Дон к Воронежу и Сталинграду, а через Ростов — к Кавказу.
Но и в этот тяжелейший период поражений и отступлений советских войск не была подавлена воля Верховного Главнокомандования и Ставки Вооруженных Сил. Она спокойно делала ту работу, которую считала необходимой.
В начале осени представители Ставки генерал армии Г.К.Жуков и генерал-полковник А.М.Василевский вылетели на самые «горячие» фронты: Сталинградский и Юго-Восточный, чтобы найти на местах реальные возможности для выполнения зародившегося замысла — решительного контрнаступления под Сталинградом... Генерал Жуков изучал состояние своих войск и противника, наши плацдармы на правом берегу Дона у Серафимовича и Клетской. Генерал Василевский проводил большую работу с командующими 57-й и 51-й армиями, нацеливая их на захват у немцев выгодных нам позиций и выходов на дефиле между озерами Сарпа, Цаца и Барманцак...
Никто из командующих фронтов и армий, с кем они вели подготовительную работу к контрнаступлению, не знали и не могли знать, для чего все это делается. Когда генералы Жуков и Василевский вернулись в Москву, Ставка в основном утвердила план будущего контрнаступления. Были окончательно определены главные направления ударов, силы и средства для их осуществления, выбраны районы и примерные сроки сосредоточения войск.
Решено было образовать в районе Сталинграда два самостоятельных фронта: Донской под командованием генерал-лейтенанта К.К.Рокоссовского, а Юго-Восточный переименовать в Сталинградский. На этом же совещании Ставкой был предрешен вопрос о Юго-Западном фронте, командовать которым предстояло генералу Н.Ф.Ватутину.
...Так было положено начало плану Сталинградского контрнаступления. Он долго оставался «тайной тайн» для всех, в том числе и для наших войск, которые, сами того не зная, выполняли его каждодневно согласно поставленным перед ними задачам.
2.
В начале ноября в городе Серафимовиче-на-Дону, где размещался штаб Юго-Западного фронта, проводилось совещание. На него пригласили командующих армиями, командиров корпусов и дивизий. За длинным столом сидели представители Ставки: генерал армии Жуков, генерал-полковник артиллерии Воронов, командующие фронтами: генерал-полковник Ватутин, генерал-лейтенант Рокоссовский, член Военного Совета генерал-лейтенант Желтое, генералы и старшие офицеры Генерального Штаба. Заслушивались доклады командиров.
Командующий танковой армией генерал-лейтенант Кипоренко докладывал первым. Уверенно подойдя к карте, он четко и по-хозяйски деловито доложил о всех подготовительных мероприятиях, которые проделаны войсками его армии. Потом перешел к характеристике занимаемого плацдарма. Представитель Ставки генерал-полковник Василевский попросил подробнее остановиться на оперативной обстановке и особенно на противнике.
Кипоренко сообщил, что противостоящие части 3-й румынской армии в основе своей боеспособны и имеют хорошо подготовленную оборону. Но вот на участке совхоз-ферма № 3, хутор Большой, станица Верхне-Фомихинская, обороняются неустойчивые подразделения... Все присутствующие заинтересовались этими сведениями.
— Вот, чтобы не задерживать ваше внимание, — положил Кипоренко на стол листы допроса захваченных в последнюю неделю пленных. — Число перебежчиков непрерывно растет. Только в дивизии Маринина за прошлую неделю их было свыше полусотни человек.
— Чем вы это объясняете?
— Немцы, недовольные действиями румынских частей, посадили их на голодный паек. Двести граммов кукурузного хлеба и половник похлебки.
— Да, — сказал генерал Ватутин, — от такого харча, особенно в холодную пору, сбежишь не то что к противнику, а к черту в зубы.
— На нейтральной полосе, — продолжал Кипоренко, — осталась нескошенная пшеница и картофель. И как только стемнеет, румынские солдаты, как голодные крысы, бегут и ползут, чтобы добыть пропитание. Немцы и тут остались верными себе. Они расставили свои пулеметные расчеты и освещают ракетами позиции. Если обнаруживают румынских перебежчиков, расстреливают их из пулеметов.
— Ну и друзья-союзники, — переглянулись участники совещания.
— Получается так, — сказал Ватутин. — Избавь бог от таких друзей!
Кипоренко доложил свое решение. Главный удар предполагалось нанести правым флангом. Рассказал о плане взаимодействия в предстоящей операции.
— Какое количество танков вы имеете? — спросил Жуков.
— Всего триста семьдесят шесть. Сто тридцать в одном и сто семьдесят восемь в другом корпусе. Кроме того, шестьдесят восемь будут действовать как танки непосредственной поддержки пехоты со стрелковыми дивизиями.
Когда закончилось совещание, к Кипоренко подошли Ватутин и Желтов.
— Передайте от имени командования фронта и Военного Совета нашу благодарность разведчикам. По-гвардейски они потрудились.
Ночью генерал Кипоренко возвращался к себе в штаб, в Избушенский. Радовался, прислушиваясь к многоголосому разнохарактерному шуму, царившему в донских степях. Безжизненно голая, кое-где с белесыми латками снега, однообразная равнина с небольшими высотками, оврагами и балками днем словно вымирала. Но только начинали сгущаться сумерки, вокруг все оживало. Лязгали гусеницы танков, ворчливо и надсадно выли тягачи, шли колонны автомашин с боеприпасами, продовольствием, обдавая генеральский газик струями воды и грязи. На дорогах переругивались бойцы, застрявшие с повозками и орудиями в колдобинах. И к знакомому запаху размокшей земли примешивался запах бензина, горелого масла и добротной солдатской махорки.
Советские войска торопились в назначенные им районы сосредоточения.
* * *
А в это время немецкая армия Паулюса, скованная действиями армии Чуйкова под Сталинградом, не предполагала, что на нее с севера надвигается стальная огневая громада мощных ударных группировок дивизий и армий Юго-Западного фронта. И то, что с каждым днем и часом приближался с таким нетерпением ожидаемый всеми удар, не могло не радовать генерала Кипоренко.
Спустя не более недели после совещания в Серафимовиче, в селе Татьянка, южнее Сталинграда, в шта-6е 57-й армии состоялось еще одно совещание... Председательствовал представитель Ставки генерал-полковник Василевский, присутствовали член Политбюро ЦК ВКП(б), член Военного Совета Сталинградского фронта, представитель Ставки генерал армии Жуков, командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник Еременко, командующие армиями, командиры корпусов и дивизий.
На этом совещании командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник Еременко, учитывая общий замысел контрнаступления трех фронтов, о котором сообщил Василевский, доложил участникам замысел операции Сталинградского фронта. Было подробно разобрано соотношение сил по этапам боя и по дням наступления с учетом резервов противника и их возможных контрдействий и направлений главного удара, состав ударных группировок 57-й и 51-й армий, подвижные группы фронта и основные этапы их операций.
3.
У командующего группой немецких армий «Б» барона Вейхса приподнятое настроение. Давно уже подчиненные не видели его таким добродушным. Но никто из его ближайшего окружения не понимал, чем это вызвано. Правда, он долго говорил сегодня с командующим 6-й армией Паулюсом и после разговора с ним заметно повеселел. Но в штабе Вейхса все, начиная от его начальника и до рядовых штабных офицеров, недоумевали. Чему радоваться? Вот уж несколько дней подряд агентурная разведка приносит тревожные вести: «Севернее Дона и северо-восточнее появились новые части и соединения русских... Советское командование что-то замышляет. По железной дороге Лиски, Новохоперск, Самойловка — Камышин обнаружена усиленная переброска войск противника». А сегодня данные аэрофотосъемки и воздушного наблюдения снова подтвердили ранее полученные сведения. В донесениях говорилось: «Русские подтягивают танковые войска к левому берегу Дона. Замечено оживление и перегруппировка отдельных частей на правом берегу Дона и юго-западнее Клетской».
Барон фон Вейхс просматривал сводки, донесения, новые сведения о сосредоточениях советских войск И снисходительно улыбался. Когда начальник штаба предложил усилить все виды разведки и главным образом воздушную, Вейхс сказал:
— Я вполне убежден, господин генерал, что все эти передвижения русских не более как хитрый маневр. Перебрасывая одни и те же части и соединения, они пытаются ввести нас в заблуждение. Они думают, что мы клюнем на их приманку и отведем основные силы 6-й армии из Сталинграда. И тем самым хотят спасти задыхающуюся 62-ю армию, зажатую нами в тиски.
Вейхс встал и погрозил неизвестно кому пальцем.
— У них ничего не выйдет. Им не удастся обмануть нас. Фюрер правильно делает, приказывая нам не распылять силы, сосредоточить их в Сталинграде и раздавить остатки 62-й армии. Я говорил с Паулюсом, и он меня заверил, что они очистят от остатков чуйковских войск последние кварталы города в ближайшие дни этой недели.
Начальник штаба не мог возражать компетентному мнению своего высокоавторитетного военачальника, который пользовался благосклонностью фюрера и был почитаем в высших военных кругах. До кого-кого, а до начальника штаба дошли слухи, что Вейхс представлен к высшей награде — «Дубовые листья к рыцарскому кресту». Вот по этому случаю Вейхс и находился в прекрасном настроении, вызывая недоумение подчиненных.
Позвонил командующий 3-й румынской армией. Голос взволнованный. Чувствуется, что он чем-то серьезно обеспокоен.
— Последние дни, господин генерал, русские войска ведут разведку боем на ряде участков моей армии. По данным нашей разведки отмечено появление танковых частей южнее станиц Бобровская и Усть-Хоперская.
— Нам это известно, — ответил Вейхс. — Не придавайте всему этому большого значения... Все это — не более как хитрость русских... Если они и попытаются что-либо предпринять на отдельных участках малочисленными силами, мы быстро локализуем их. Поверьте мне. Я привык быть хозяином своего слова.
— Но, господин генерал, они могут начать наступление с танками. Вы же знаете, у меня в частях некомплект в людях и главное — нет надежных противотанковых средств. Тридцатисемимиллиметровые орудия на конной тяге... Их пробивная сила незначительна. Бить из них по русским танкам, что горохом в стену...
— Ну, ну, господин генерал, пока стены я не вижу... Не надо ее создавать из весьма случайных фактов. Кое-какие меры мы уже принимаем... Могу вас порадовать. У наших соседей справа дела идут хорошо. Они, как никогда, близки к цели. А с ее осуществлением вы будете дышать совсем легко. Спите спокойно, господин генерал. Я позвоню вам, когда надо будет готовить к параду в Сталинграде ваши доблестные румынские войска.
4.
Положение советских войск в Сталинграде продолжало обостряться не только с каждым днем, но и часом...
11 ноября немецко-фашистские войска после непродолжительной передышки вновь возобновили ожесточенные атаки против войск 62-й армии. Они отвели ранее действующие против Донского фронта части и бросили их в решительное наступление. Несмотря на героическое сопротивление наших войск, немецким частям удалось к исходу дня занять южную часть завода «Баррикады» и выйти к Волге. Обстановка для 62-й армии, без того тяжелая, еще больше осложнялась начавшимся на Волге ледоставом.
В это время генералы Жуков и Василевский закончили свою работу на сталинградских фронтах, где они уточнили план операции для доклада Ставке. План был отработан до мельчайших деталей.
Они доложили Ставке о следующем:
«...Силы сторон на сталинградском направлении, по данным разведки фронтов, почти равны. На направлении главных ударов, намеченных для наших фронтов, созданы мощные группировки за счет резервов Ставки и ослабления на время операции второстепенных направлений. Эта перегруппировка дала возможность создать превосходство сил над противником. И это позволяет рассчитывать на успех. Подхода значительных вражеских резервов не обнаружено. Не отмечено и существенной перегруппировки в войсках противника. Основная группировка немецких войск остается прежней: их главные силы — 6-я армия и 4-я танковая армия — по-прежнему втянуты в затяжные бои в районе города. На флангах этих армий (т.е. на направлениях наших главных ударов) обороняются румынские части.
В целом соотношение сил на сталинградском направлении весьма благоприятно для успешного выполнения поставленных Ставкой задач.
В ходе операции необходимо уделить особое внимание дальнейшему усилению фронтовой авиации, своевременному пополнению потерь в войсках, особенно в танковых и механизированных корпусах, и накоплению новых резервов Ставки на этом стратегическом направлении. Это даст возможность успешно окончить намеченную операцию и развить ее дальше.
Сосредоточение предназначенных Ставкой фронтам войск и необходимых ресурсов благодаря титанической работе железнодорожного и речного транспорта и всем тем мероприятиям, которые дополнительно осуществлены по заданиям Государственного Комитета Обороны, особенно по строительству в прифронтовой полосе железнодорожной сети, заканчивается.
В результате огромной политической работы, проведенной в войсках, моральное состояние войск хорошее, их боевой дух — высокий.
Боевые задачи операции всем командным составом фронта, до командиров полков включительно, не только правильно и точно поняты, но и практически отработаны на местности во взаимодействии с пехотой, артиллерией, танками и авиацией. Особое внимание уделено выполнению задач танковыми, механизированными и кавалерийскими корпусами.
При разработке и принятии решений по плану Сталинградской операции на местах никаких дополнительных существенных поправок оперативного порядка в прежний, принятый Ставкой план командующие фронтами, армиями и корпусами не внесли.
Мы лично уверены в успехе предстоящей операции...»
За этими официально сухими, по-военному скупыми словами из доклада исполнителей воли Ставки не была видна ни огромная работа в тяжелейших фронтовых условиях сотен тысяч людей, ни понесенные в не прекращающихся ни на минуту боях потери, ни трудности, в которых рождались эти умные и дерзкие замыслы и планы, ни то многое, что препятствовало их воплощению.
Самые дотошные исследователи истории великой битвы па Волге еще долгие годы будут изучать, удивляться и восторгаться тому, как и почему случилось то «чудо» высокого военного искусства, перед которым преклоняются народы всего мира. Но все, кто тогда делал эту великую историю на берегах Волги и Дона, не думали о славе. Они спасали Родину, и каждый отдавал этому святому делу все лучшее, что он имел, и самое дорогое — жизнь.
5.
От Рубежинского до Мело-Меловского, на сотнекилометровом расстоянии вдоль правого берега Дона, будто гигантская тетива, натянутая в излучине реки, укрылись, залезли в землю войска Юго-Западного фронта, нацелив стрелы ударов своих армий на юг и юго-запад.
В ночь на 19 ноября на всем фронте работали первопроходчики во вражеской обороне — саперы, делая проходы в заграждениях и минных полях, очищая землю от затаившейся невидимой смерти. Делали они свою опасную работу под густым покровом тьмы, кое-где под огнем противника, не имея права ошибаться. Любая ошибка — верная гибель, каждая ошибка — сигнал для врага: «Здесь ожидаются действия противной стороны».
В вязкой, будто смола, тьме время от времени возникала беспорядочная ружейно-пулеметная перестрелка, вспугивая дремлющую тишину. Разноцветными метеоритами в небе проносились ракеты, освещая изрезанную позициями и окопами местность.
В эту ночь не менее опасной была работа и у разведчиков. Нужны были последние сведения: что думает о нас враг, какие у него настроения, что он делает и что знает о предстоящем прорыве...
Пленные, захваченные в ту ночь разведкой, не поведали ничего нового и подтвердили сведения, известные войскам накануне. Перед готовыми к наступлению войсками фронта стояли те же подразделения, полки, дивизии и армии союзника Гитлера — румынские войска маршала Антонеску. Правда, новыми были кое-какие сведения, мало чем влияющие на подготовленный нами удар, — это некоторые меры, предпринятые немцами. Обеспокоенные прошедшей в предыдущие дни разведкой боем, они выставили, как подпорки к падающему «забору» обороны, не надеясь на его прочность, свои заградотряды. Об этом позаботился командующий группой армии «Б» барон фон Вейхс, хотя все захваченные в ту ночь пленные румыны и немцы на допросах показывали одно: они не ожидают от советских войск серьезных боевых действий. Какое там наступление, если русские армии выдохлись и не имеют резервов, а в Сталинграде войска Паулюса добивают остатки чуйковской армии.
Разведку боем, проведенную нашими армиями на ряде участков, они приняли за неудавшиеся наступательные бои с ограниченными целями или как явную хитрость для дезориентации. И видели во всем этом прежде всего пропагандистский маневр, стремление поднять настроение засидевшихся в обороне и истощенных до предела русских войск. И немцы, и румыны, одураченные пропагандой, непоколебимо верили этим басням своих военачальников.
Грязные, голодные, вшивые, сгорбленные от холода, пленные румыны и немцы, захваченные накануне дня прорыва, уничтожавшие с волчьей жадностью красноармейские щи, с наслаждением курившие русский самосад, с легкостью, граничившей с детской наивностью, на допросах и в беседах искренне сомневались в силах русских войск и их наступательных возможностях. Не знали они, что все позиции, все огневые точки, блиндажи, дзоты и различные заграждения уже распределены для уничтожения. Одни бомбами и снарядами, другие снарядами и минами, третьи минами и пулями, четвертые пулями и гранатами, именуемыми кратким и беспощадным словом на войне — огнем пехоты, артиллерии, авиации, танков, огнем, уничтожающим все живое и мертвое.
До самых последних минут перед началом артиллерийской и авиационной подготовки идут приготовления к атаке. Непрерывно проверяется готовность всех: от рядового бойца до самого высокого военачальника.
Эта ночь в канун 19 ноября перед наступательной «бурей» прошла для командиров и штабов в бессоннице. Бойцы получили право уснуть, чтобы накопить силы, но редко кто из них спал в ту полную тревог и ожиданий ночь... Одинокие наблюдатели и часовые на своих постах с беспокойством всматривались во тьму, прислушивались к любому шороху. Каждый по-своему оценивал одиночные выстрелы, следил за огненными трассами пуль, вспышкой каждой ракеты. Но противник даже по самой придирчивой фронтовой оценке вел себя спокойно...
Чего беспокоиться?.. Никаких признаков грозящей опасности. Изредка, распугивая тьму, озаряет небо холодная зарница далекой ракеты да пробарабанит частую дробь пулемет или автомат дежурного наблюдателя. И опять все затихает, и степь будто вымирает... Ни души в ней, ни звука.
А на войне тишина всегда подозрительна. Вот уже восток замутился суровым туманным рассветом. Когда глядишь на него, на душе становится особенно тоскливо, острее ощущаешь холод, пробирающийся под одежду. Все полны одним желанием, у всех одна мысль — скорее увидеть, когда же свершится то, чего ждали столько месяцев, недель, дней...
Телефонисты судорожно, до боли в руках сжимают трубки, радисты оглохли от напряжения. Они-то будут первыми, кто услышит эту команду: «Вперед!!!» Ждут, извелись все в ожидании заветного сигнала.
Зазуммерили телефоны, будто в воздух выпустили тысячи мышей и они заполнили его своим писком. Это летят сотни, тысячи радиосигналов, команд. И началось...
Из глубины, из-за спины десятков тысяч бойцов, командиров, которые сейчас пристально всматривались в степь, в высоты и овраги — туда, где проходили позиции врага, пронеслось над головой шипение, свист, угрожающий гул, расколовший тишину. Земля вздрогнула, как человек от озноба, и забилась в лихорадочной дрожи, в хаотичном переплясе, огненных судорогах. В воздух ворвалась воющая, стонущая, свистящая симфония взрывов. В небе провисли полудуги огненных мостов «катюш».
Землю окутал густой дым, ввысь вздымаются черные, веерообразные взрывы. Огненные языки пламени мечутся по вражеским траншеям и окопам, будто вылизывают искалеченную землю. Она дрожит, как в лихорадке, и качается, как палуба корабля в шторм, грозясь выскользнуть из-под ног. Порой кажется, что земля не выдержит этих ударов и расколется на огромные глыбы, хороня под собой все живое и мертвое.
Безмолвно, напряженно, выжидаючи глядели на разразившийся артиллерийский ураган бойцы и командиры. Пыльно-дымное марево занавесило горизонт. Дышать становилось все трудней и трудней. Мелкий песок хрустел на зубах, а в горле першило, саднило, от кислых угарно-едких запахов взрывчатки подташнивало.
Но вот разрывы скучились и неторопливо поползли дальше, в глубину вражеской обороны. Противник не проявлял ни малейших признаков жизни. Всем, кто наблюдал за разбушевавшимся огнем, казалось, что противника там и не было, что такая щедрая артиллерийская подготовка вовсе ни к чему.
И тут огонь, словно натолкнувшись на какую-то преграду, вернулся назад, будто захотел проверить, а все ли им сделано так, как надо, и с еще более яростной силой стал метаться на переднем крае по позициям врага, расчищая его огненными метлами.
Рушились траншеи, окопы, с треском и грохотом разлетались брызгами щепок накатники блиндажей, укрытий, как игрушечные отлетали и кувыркались по земле пулеметы, минометы, орудия...
В бинокль были видны свернувшиеся пожухлые листья, вражеские трупы на брустверах траншей и окопов. Так «бог войны» беспощадно расправился с вражеской обороной, расчистив дорогу нашей пехоте и танкам.
Но вот стена огня разрывов, удаляясь, ушла за высоту, и только изредка на горизонте вспыхивали ее прощальные залпы. А на брустверах наших позиций засверкали штыки, вылезли тупорылые стволы автоматов с пузатыми дисками, выкатилась из траншей волна — поднялась в атаку пехота. И побежала перекатами через ложбины, бугры, то пропадая в оврагах и балках, то вновь появляясь.
Прошло около часа после начала атаки нашей пехоты и танков, и тут только дал о себе знать противник. С вражеских позиций донеслись редкие ответные выстрелы, автоматные очереди и, наконец, первые артиллерийские разрывы в третьей, четвертой волне цепей советских войск. Но уже поздно. Наша пехота пустила в ход свою «карманную артиллерию» — гранаты, ощетинилась штыками. Сейчас начнется самый яростный рукопашный бой. По степи раскатилось прибоем мощное русское «ура».
Все яснее и четче доносятся частые, сухие, будто выстрелы детских хлопушек, разрывы гранат, короткие автоматные очереди, одиночные выстрелы винтовок. Бой на какое-то мгновение как бы ослабевает, замирает... Но это только обманчивое впечатление, создаваемое расстоянием, ограничившим видимость и притупившим слух. Атака по-прежнему идет неудержимо...
6.
Командующий танковой армией генерал Кипоренко стоял в траншее, на своем наблюдательном пункте, с тревогой всматриваясь вдаль. Туман плотной завесой закрыл все впереди. «Ни черта не видно, — думал он. — Как же управлять боем?» Он то и дело глядел на часы. Прошло уже несколько минут, как началась артиллерийская подготовка. Вслед за «катюшами» ударила артиллерия и минометы. Рядом с Кипоренко стоял начальник танковой армии генерал Геворкян. Он что-то говорил командующему, но слов его не было слышно и губы шевелились, как в немом кино.
Воздух безраздельно заполнил сплошной гул, свист и рев мин и снарядов. Окрасился в оранжево-багровые цвета серый полог тумана, на котором выплескиваются темные ветви раздробленной земли, разбрасываемые взрывами то тут, то там, по всему горизонту.
На наблюдательном пункте командующего армией царит напряженное ожидание. И хотя внешне этого никто не показывает, волнуются все: от командира до рядового бойца-связиста, до боли прижавшего к вспотевшему уху трубку телефона. Час двадцать минут бушевала огненная стихия на вражеских позициях, но вот с каждой последующей минутой в гул и грохот артиллерийского огня все настойчивее вплетаются пулеметная дробь, автоматные очереди. Это наша пехота готовится к броску в атаку, прижимая своим огнем к земле уцелевших солдат врага.
Снова ударили залпы «катюш», как заключительный аккорд огневой симфонии. И сразу все стихло. Насколько видно было впереди — белая полоса нейтральной земли между нашими позициями и вражескими покрылась темными, согнутыми фигурками поднявшихся на штурм бойцов.
Туман стал постепенно рассеиваться. Кипоренко прильнул к холодным наглазникам стереотрубы. Он увидел бойцов, выскакивающих из траншей и укрытий, бегущих вслед за темными коробками танков. «Ну, пошла матушка пехота», — вздохнул он облегченно, радуясь, что все началось так, как было задумано.
Это были солдаты из дивизии полковника Андросова. Они как бы открывали «ворота» танками его армии для прорыва в центре. Справа наступала еще одна гвардейская дивизия, слева — другая стрелковая дивизия. Но их боевые порядки Кипоренко уже не мог видеть, ибо фронт наступления армии растянулся на десятки километров. И то, что эти дивизии были скрыты, беспокоило его. Он знал, что оборона противника построена по принципу отдельных опорных пунктов, связанных между собой траншеями. Что ни высота, деревня, — мощное укрепление. Овраги, балки, лощины заминированы, опоясаны несколькими рядами колючей проволоки. Да и противник после того, как прийдет в себя, начнет сопротивляться, подбрасывать войска из глубины обороны, куда еще не достала наша артиллерия. А свежие резервы непременно будут брошены врагом в контратаки. То, что так быстро, волна за волной, пошли в атаку войска полковника Андросова, еще не означало, что и дальше все пойдет так же гладко.
Размышления Кипоренко прервал подошедший начальник оперативного отдела.
— Слышите, товарищ генерал? — сказал он, показывая рукой вправо.
С участка дивизии справа доносился лающий голос немецких шестиствольных минометов. Там же участилась трескотня пулеметов и автоматов. Да, там заметно ожили вражеские огневые точки. Но где они? Кто мог сейчас ответить на этот мучающий каждого стоящего здесь вопрос?
— Давай вызывай к телефону комдива сорок седьмой.
— Что у тебя происходит, Рыжаков?
— Прижал, гад, огнем с высоты два полка. Головы не поднять...
— Ничего, дорогой, сейчас помогу твоей беде. Давай целеуказание. Куда бить?
— Да я сам ничего не вижу. Выслал вперед разведчиков. Как только обнаружат их позиции, тут же доложу.
Кипоренко подозвал стоящего в стороне командующего артиллерией армии.
— Готовься, дорогой. Надо выручать пехоту сорок седьмой дивизии.
Тут же подбежал радист.
— Товарищ генерал, Рыжаков вас просит.
— Все в порядке, товарищ генерал. Высота двести двадцать восемь. Шестнадцать дзотов. Мой правофланговый полк залег в лощине с кустарником.
— Минут через десять жди нашего огонька. А ты не теряй времени. Обходите высоту и наступайте с танками на ферму. Ваш левый сосед уже вышел на дорогу.
Кипоренко снова поглядел на часы. Прошло уже два часа боя. «А что у Андросова?» Кипоренко попросил связать его с дивизией, наступавшей в центре.
— Ну как дела, Андросов? Далеко ушли твои орлы?
— Не больно далеко. Правофланговый полк Миронова ничего идет... К хутору Клиновому подходят... Но и его прижал противник огнем. А два других полка продвигаются медленно. Встречают много дзотов.
— Артиллерию, артиллерию пусть тянут в боевые порядки. Без нее они долго будут топтаться на одном месте. А для нас сейчас важны темпы, темпы и еще раз темпы. Понял?
Кипоренко, уже по-серьезному обеспокоенный медленным продвижением стрелковых дивизий, позвонил и в левофланговую дивизию. Там положение было таким же. Войска продвигались медленно, сопротивление врага нарастало. Все это грозило армии серьезными последствиями... Она по существу не взяла планируемого разбега, продвижение войск было незначительным, и это могло привести к тому, что танковые войска тоже завязнут на первой позиции врага. Замысел блестяще разработанной операции грозил остаться «войной» лишь на бумаге... При этой мысли Кипоренко вздрогнул. К полудню по плану операции танковые корпуса должны выйти на рубеж Калмыковский. И танки уже вышли колоннами из своих исходных районов. Остановить их теперь невозможно. К тому же, если улучшится погода, неминуемы удары вражеской авиации по колоннам.
Решение пришло мгновенно. «Рвать, рвать, не теряя ни минуты, рвать единым мощным совместным ударом стрелковых дивизий и танковых корпусов оборону врага в «центре».
Кипоренко подозвал начальника штаба. К ним подошел член Военного Совета армии полковой комиссар Поморцев. Приложил ладонь к уху, поворачивая голову на север.
— Слышите богатырскую поступь наших стальных коней?
Все умолкли, прислушались. Оттуда доносился громыхающий гул танковых колонн.
— Отпустил бы ты меня, Иван Кузьмич, с ними.
— Ты как конь боевой: заслушав сигнал тревоги, навостряешь уши, готовясь ринуться в атаку. Куда ты собрался, в какой корпус?
— Навещу Канашова. Погляжу, как он там командует.
— Давай, давай, поезжай. Командир-то он неплохой. Привет ему от меня. Скажи, спуску ему не дам, коли будет что не так, хоть и недавно в танкисты его окрестили. Признаться, тревожно мне за него.
7.
Командир танкового корпуса генерал Канашов томился в ожидании приказа. С началом атаки его танковые колонны вышли с исходного положения в сплошном тумане. Плохая видимость вполне устраивала танкистов: полная скрытность и отличная маскировка от воздушного наблюдения противника. Но тут же появились неизбежные в таких случаях затруднения. Нелегко было точно выдерживать маршрут движения. В степи много новых, не нанесенных на карту дорог, проложенных войсками. Это мешало танкистам, лишало возможности быстро ориентироваться. Приходилось делать частые остановки и сверять маршрут с местностью, чтобы не сбиться с пути.
Вместе с Канашовым ехал в машине Поморцев. Его приезд накануне марша корпуса и удивил и насторожил Канашова. «Хочет посмотреть, как буду командовать... Кипоренко тоже, наверно, беспокоится обо мне. Вот и прислал на всякий случай. Погляди, мол, Константин Васильевич, как пойдут дела у нашего наскоро испеченного танкиста. Возможно, и помочь ему надо поначалу». Мысли о том, что его как командира вздумали опекать, сердили Канашова. «Поморцев неплохой человек. Но если он приставлен ко мне как нянька, — это уже слишком...» К его удивлению, Поморцев не задал ему ни одного служебного вопроса. Даже не поинтересовался, где находятся его танковые бригады. Он поздоровался и стал рассказывать армейские анекдоты, будто затем и приехал в корпус. Все это выглядело странно. Канашов хорошо знал, что Поморцев безразлично относился к этой разновидности устного творчества. А однажды, когда Канашов посетовал на то, что не запоминает и не может пересказывать анекдоты, которые ему мастерски рассказывают другие, сказал: «Это, Михаил Николаевич, у тебя хорошее свойство мозга не держать в голове дряни». «Чего же сейчас Поморцева прорвало на анекдоты?»
— Ты что-то, Михаил Николаевич, сегодня не в духе. Меня, наверно, осуждаешь? Чего, мол, приехал чудить, развлекать побасенками. А представь себе, что у меня сегодня настроение праздничное. Так что рвется все наружу. Песни пел бы, да голоса нет. А душа поет. Не осуждаешь?
— Что вы, Константин Васильевич. За то, что у человека на душе радость, судить грешно.
— А как же не радоваться, дорогой. В наступление какое перешли. Сколько ждали этого праздника!
Канашова вызвал к рации командующий армией.
— Есть, товарищ генерал. Постараемся. Есть рвать с ходу...
С чувством важности полученного сейчас приказа — допрорвать румынские боевые позиции, на которых задерживалась стрелковая дивизия Андросова, и чувством смутной тревоги вернулся он к Поморцеву. Будучи мысленно весь там, в бою, он рвался скорее начать боевые действия танковым корпусом и все же что-то невольно тревожило его. Почему наши пехотинцы не смогли взломать вражескую оборону.
Поморцев подошел к Канашову, всматривался в задумчивое лицо, пытаясь угадать его настроение.
— Путевку получил, Михаил Николаевич?
— Все в порядке. Бьем совместно с пехотой из Клиновой и Усть-Медведецкой.
Поморцев обнял Канашова.
— Только не зарывайся... По-умному. Не очертя голову.
— Есть, товарищ полковой комиссар.
Канатов влез в командирский танк, помахал Поморцеву папахой. Танк рванул с места, заскрежетал гусеницами и, вырвавшись, обогнал грохочущую колонну, понесся вперед, грозно покачивая орудием.
«Вот бы нам теперь встретиться в этой просторной степи с генералом Мильдером, — подумал Канатов. — Потягались бы силами, померились, кто кого. Это не сорок первый и не лето сорок второго, когда мы впервые встретились...»
За командирским танком Канашова неслась стальная армада: сотни новых боевых машин, последние марки грозных танков Т-34, КВ. Попробуй, останови их... Какая сила способна их остановить?
Нет сейчас такой силы. Это хорошо знал Канашов.
Справа от дороги вздыбилась земля. Противник открыл огонь. Били минометы из хутора, упрятавшегося в лощине.
— Шумейко, — командует Канашов. — Дай-ка им по-гвардейски.
Башенный стрелок, смуглый коренастый танкист, быстро работает у орудия. Выстрелы звучат часто, один за другим. В ушах звон, глухота, будто вата закрывает уши. Во рту становится кисло от газов, наполнивших танк.
Танковые бригады с ходу ворвались в хутор Клиновой вместе с пехотой, захлестнули и отрезали последние траншеи врага. Уцелевшие солдаты бегут к обрывистым оврагам, но там уже засели наши стрелки. И потянулась гуськом колонна пленных в бараньих островерхих папахах.
Вскоре Канашов доложил Кипоренко об успешной атаке корпуса.
8.
В штаб 6-й армии Паулюса во второй половине дня 19 ноября пришло сообщение из штаба группы о том, что русские войска утром перешли в наступление с плацдармов правого берега Дона. Паулюс стоял у карты с оперативной обстановкой и внимательно рассматривал положение войск группы и его армии. «Как же расценивать эти действия советских войск?» Сведения о передвижениях армий противника с севера к Дону, о его танковых колоннах отмечались в некоторых разведывательных сводках, приходивших из штаба группы армии. Но в беседах с Вейхсом, в частных разговорах о положении немецких войск и группы армий «Б» он никогда не придавал серьезного значения этим данным, считая все эти передвижения не более как тактическими маневрами врага.
Паулюсу запомнился случай, когда Вейхс по этому поводу как-то сказал с иронией, перефразируя известную русскую пословицу: «Потеряв голову, пусть не плачут по волосам — остаткам своих территорий, которые наверняка не в силах уже спасти...»
Паулюс разделял взгляды своего начальника. События и факты упрямо подтверждали все это как неопровержимую истину.
«Конечно, — думал он, — советское командование, чтобы поддержать пошатнувшийся престиж — в проигранном сражении у Волги, в неудачах на Кавказе, в летнюю кампанию 1942 года — пошло на такую отчаянную авантюру, как контрудар с донских плацдармов. Но кто-кто, а он хорошо знает, что нет у большевиков для этого ни техники, ни войск. Да и обстановка сложилась не в их пользу. Тем хуже для них. За это они жестоко поплатятся, не добившись даже каких-либо тактических успехов. Они думают отвлечь мою армию от Сталинграда. Ничего из этого не выйдет. Оборона наших союзников — 3-й румынской и 8-й итальянской армий, — как утверждает Вейхс, надежна. Она может задержать их до того, как моя армия покончит с остатками 62-й армии в Сталинграде и другими ее соседями у Волги. Если взять худший вариант и допустить, что они прорвут оборону на Дону в каком-то одном месте, то у Вейхса найдется достаточно резервов локализировать этот прорыв. Я же не сниму ни одного солдата, ни одного танка и не позволю перебрасывать их из Сталинграда, если даже на этом будет настаивать Вейхс. У меня есть для этого все основания. Фюрер мне доверяет. Он меня всегда поддержит!»
* * *
...Так думали в первый день контрнаступления войск Юго-Западного и Донского фронтов наши противники: Вейхс, Паулюс, Мильдер, Нельте и тысячи других немецких генералов и офицеров — от командующего группой «Б» до командиров немецких дивизий. Они верили сводкам и докладам своих подчиненных и не понимали подлинного хода событий, развернувшихся южнее Дона, в заснеженных степях большой донской излучины. И хотя отданные приказы привели в действие многие немецкие части и соединения, но боевые действия советских войск опередили планы и замыслы гитлеровского командования.
Мощный удар советских танков, пехоты, артиллерии прорвал, как бурный весенний поток, плотину обороны румынских войск и покатился на юг неудержимо, сметая на своем пути встречающиеся преграды, сокрушая и уничтожая вражеские гарнизоны. И остатки их, плененные советскими войсками, потянулись темными извилистыми колоннами на север, оставляя у дорог штабеля винтовок, автоматов, брошенных орудий и минометов, — теперь уже трофеев.
Пожалуй, в этот первый день наступления лучше всех понимали, что поражение неизбежно, командир 2-го румынского корпуса, принявший первый удар 5-й танковой армии русских, да командующий 3-й румынской армией генерал-полковник Думитреску.
9.
— Разрешите, товарищ генерал, — быстро вошел запыхавшийся адъютант. Молодой лейтенант был маленького роста и похож на мальчика.
— Что случилось?
— Товарищ генерал, во фланг корпуса нанесла удар немецкая танковая дивизия.
Канатов быстро достал карту из полевой сумки, развернул, кинул на стол.
— Танковая дивизия, говоришь. Откуда она взялась? Ладно, где, давай, если знаешь, показывай!
Лейтенант беспомощно шарил глазами по карте. От волнения он потерял ориентировку.
— Кажется, здесь, — ткнул он пальцем. — Вот тут штаб корпуса. Здесь бригада полковника Чураева. А вот тут Крамара.
— Значит, немцы нанесли удар по нашему штабу и чураевской бригаде.
Канашов резко поднялся из-за стола.
— Где начальник штаба корпуса?
— Тяжело ранен. Его только что привезли в медсанбат из бригады Чураева. Он мне рассказал, что случилось там, и просил передать вам...
— Доложите, куда немцы нанесли удар по бригаде.
— С тыла и правого фланга.
— Немедленно группу управления сюда.
— Есть, товарищ генерал!
Канашов сложил карту в полевую сумку. Самоуспокоились! Чуть небольшой успех, и пошла голова кругом. Забыли, что с фашистами воюем. Неужели годы войны ничему не научили? Прорвали, и некоторые стали думать — дорога скатертью. Ан нет, шалишь... Развесили уши, а они тут нас и долбанули...
В дверях показался адъютант:
— К отъезду все готово, товарищ генерал!
10.
Генерал-полковник Паулюс третьи сутки не смыкал глаз. Сегодня, 22 ноября, в шесть часов вечера передал он в штаб группы армий «Б» личное донесение на имя генерал-полковника барона фон Вейхса.
«Армия окружена. Стоит ли за счет значительного ослабления северного участка организовывать оборону на узкой полосе рубежа Карповка, Мариновка, Голубинский? Сомнительно. Дон замерз, по льду переправляться можно. Запасы горючего скоро кончатся. Танки и тяжелое оружие в этом случае будут неподвижны. Положение с боеприпасами критическое. Продовольствия хватит на шесть дней. Командование армии предполагает удерживать оставшееся в его распоряжении пространство от Сталинграда до Дона и принимает необходимые меры. Паулюс».
Вейхсу доложили донесение командующего 6-й армией. Он нервно отодвинул шторку на оперативной карте, висящей на стене.
«Армия окружена, — думал он, внимательно рассматривая карту. — Это неверно. Точней, она блокирована. И это должно заставить командующего серьезно подумать о том, как ликвидировать угрозу окружения».
Вейхс вызвал к себе начальника штаба, поделился с ним тревожными мыслями о положении 6-й армии и главным, по его мнению, — о паническом настроении самого командующего.
— Возможно, господин генерал-полковник, — сказал Шульц, — на Паулюса подействовала строгая телеграмма фюрера по поводу смены им без разрешения командного пункта и переезда в Нижне-Чирскую? Смею напомнить вам, что фюрер приказал вчера штабу шестой армии направиться в Сталинград, армии занять круговую оборону и ждать его дальнейших указаний.
Вейхс хорошо понимал, что Гитлер фактически уже давно, не считаясь с обстановкой, командует армией Паулюса через головы всех штабов и командующих, в том числе и его.
— Кстати, господин генерал-полковник, только что штаб шестой армии получил приказ фюрера именовать занимаемый армией район «Сталинградская крепость».
«Если вся затея с шестой армией и Сталинградом удастся, Гитлер небывало упрочит свою славу полководца и государственного деятеля. А если нет, боюсь, на головы всех его ближайших помощников свалится тяжкий груз его ошибок. Несомненно, это подорвет наш прежний престиж в глазах союзников», — думал Вейхс.
Телеграммы и распоряжения от Гитлера шли бесконечным потоком. Они дублировали подчас одна другую или отменяли предыдущие. Кому-то эти распоряжения угрожали, на других давили, третьим категорически приказывали — и все они обещали помощь и требовали одного: держаться.
Ранним утром следующего дня пришла очередная радиограмма, в которую больше всех верил сам автор, несколько меньше Вейхс, в какой-то мере и Паулюс, но меньше всех ей верили солдаты. Она гласила: «6-я армия частично и временно окружена русскими. Я решил сосредоточить армию в районе северной окраины Сталинграда, Котлубань, высота с отметкой 137,0, высота с отметкой 135,0, Мариновка, Цыбенко, южная окраина Сталинграда. Армия может поверить мне, что я сделаю все от меня зависящее для ее снабжения и своевременного деблокирования. Я знаю храбрую 6-ю армию и ее командующего и уверен, что она выполнит свой долг. Адольф Гитлер».
...Вейхс, узнав о радиограмме фюрера, распорядился через Шульца: «Мой приказ о выходе из окружения 6-й армии передавать не следует».
Так была потеряна еще одна реальная возможность хотя бы отдельным частям армии Паулюса выйти из окружения.
* * *
Генерал Мильдер торопился. Времени до начала решительных действий по деблокированию 6-й армии оставалось очень мало, а его танковая дивизия должна была пройти за ночь около ста километров, выйти к Перелазовскому и, соединившись с 1-й румынской танковой армией, нанести контрудар по прорвавшимся русским подвижным группам, отбросив их на север. Задача предстояла нелегкая. Но Мильдер дорожил тем последним доверием, которое оказал ему сам командующий группой армий барон фон Вейхс.
— Я отдаю под ваше командование, господин генерал, мой самый сильный резерв — свежую танковую дивизию. Русские подвижные группы, надо полагать, будут стремиться нанести удар в тыл 6-й армии Паулюса или 4-й армии Гота. Они хотят помочь обреченной, доживающей последние часы своего существования армии Чуйкова и отвлечь наши войска, сражающиеся в Сталинграде. Этого вы, генерал, не должны допустить. Я полагаюсь на ваш полководческий талант, на богатейший опыт войны с русскими. И, между нами говоря, я не очень верю в боеспособность наших союзников. Они не умеют воевать: не смогли продержаться даже сутки на позициях, которые мы строили и укрепляли все лето и осень, — Вейхс поправил пенсне и ткнул указкой в висевшую на стене карту. — Они поставили под угрозу успех, которого мы добивались почти за пять месяцев упорных боев, стоящих жизни сотням тысяч лучших солдат наших отборных дивизий. Приказываю вам, Мильдер. На вас возлагаю надежду. Идите на Калач и разгромите там прорвавшуюся русскую танковую бригаду.
— Слушаю, господин генерал. Есть, идти с дивизией на Калач и нанести удар с тыла по русской подвижной группе.
...Вейхс по ошибочным сведениям разведки был уверен, что там, на Дону, была всего одна танковая бригада русских. «С бригадой, — подумал Мильдер, — мы как-нибудь справимся».
11.
Никогда еще за все время войны Канашов не был так обеспокоен случившимся. Как же дальше выполнять задачу? Да, нелегко теперь исправить положение. Бригада Чураева завязла в бою с немцами. Один батальон второй бригады в распоряжении Канашова. Сила-то невелика... Десять танков. А вот удачная контратака немцев грозит сорвать развитие операции на окружение, которую обязан завершить корпус Канашова и соединиться с войсками Сталинградского фронта в районе города Калач. Ну, а если мосты через Дон будут взорваны, тогда и совсем плохо. По неокрепшему льду танкам не пройти... «Ладно, — в раздумье приказал он шоферу, — давай, жми побыстрее до совхоз-фермы». Там теперь находился вспомогательный пункт управления корпуса Канашова после налета на его штаб немецкой дивизии. Туда согласно радиограмме Кипоренко был направлен танковый батальон майора Кряжева.
Через час Канашов приехал на вспомогательный пункт управления корпусом. Много неприятных новостей ждало его там. Начальник штаба корпуса скончался от большой потери крови. Командир бригады Чураев тяжело ранен.
— Товарищ генерал, полки в полном составе сосредоточены в оврагах, — доложил командир второй бригады полковник Кареница. — Готов, товарищ генерал, к выполнению боевой задачи.
Комкор пожал ему руку, заглянул в глаза.
Канашов склонился над картой, изучая обстановку. Пока бригада Чураева будет сражаться с немцами, сдерживая их, он может выбросить вперед танковый батальон и захватить переправу через Дон. И бригада Кареницы через эту переправу пойдет на Калач, на соединение с войсками Сталинградского фронта.
...Если мысленно провести линию в сорок километров от хутора Ефремовский до станции Добринка, то все дороги, которые шли от этой линии в юго-восточном направлении, были сплошь усеяны разбитыми автомашинами и мотоциклами, обозами немцев и румын. Нередко попадались и целые обозы, груженные ящиками с боеприпасами, продовольствием и разным военным имуществом. И повсюду по полю, а особенно ближе к дорогам лежали трупы вражеских солдат и офицеров. Будто по этим дорогам прошел смертельный ураган...
Об этом думал Канашов, вспоминая путь своего корпуса. И вот последний рывок. Его надо совершить умно, продуманно во всех деталях. В районе Калача для форсирования через Дон имеется одна-единственная мостовая переправа у хутора Березовский. «Конечно, немцы понимают ее важность и для себя и для нас. Наверняка мост этот подготовлен к взрыву. Значит, брать его надо ночью и внезапно. Чтобы подкрепить передовой отряд, выделю одну-две мотострелковые роты. А чтобы немцы не завязали бой с передовым отрядом и не сорвали нашего замысла, прикажу отряду двигаться на самой большой скорости, с выключенными фарами».
...В час ночи майор Кряжев, командир танкового батальона, получил задачу от Канашова — захватить мост. В три часа отряд выступил и начал действовать.
На другой день генерал Канашов разыскал майора Кряжева в селе Новом.
— Ну, герой, здравствуй! — Он протянул ему руку и обнял.
Кряжев смутился, пожал плечами.
— Что я? Как все... Народ у меня хороший, вот и удалось.
— Нет, ты расскажи, майор! Садись ко мне в машину.
— Замысел ваш, товарищ генерал, очень правильный. Немцы приняли нашу колонну за своих, и оборона их была пройдена без единого выстрела. Когда мы очутились в их тылу, разведчик привел местного жителя, который вез на повозке трех немцев. Он оказался довольно сведущим человеком, показал путь к переправе и рассказал о расположении немецких позиций.
— Разыскать его надо, товарищ майор! К награде представим.
— Есть, товарищ генерал! Так вот, к шести часам утра подошли мы к переправе. Когда несколько машин проскочили на больших скоростях мост и дали сигнал ракетой, мы в рукопашном бою перебили охрану и захватили мост.
— Молодцы, хорошо действовали, — сказал Канашов. — А чего ты решил на Калач идти? Я же не ставил такой задачи.
— Товарищ генерал, есть поговорка: аппетит приходит во время еды. Вот и у меня. Дай, думаю, попробую. Рванули мы с ходу па Калач. А они уже поняли, что с мостом что-то не в порядке. Да и гарнизон у них в Калаче дай бог. Полка два пехоты и артиллерии было много.
— Так уж и два полка, — усомнился генерал. — А что же дальше было?
— Дальше? Они, как следовало ожидать, ринулись на нас. Вижу, дело плохо. За двумя зайцами погонюсь — все упущу. Ну и принял решение отойти к мосту и занять круговую оборону. Что поделаешь, надо ждать главные силы корпуса. Немцы нас окружили, хотели мост вернуть, ну а остальное вы сами знаете.
— Молодец, майор Кряжев! Представляю вас к высшей награде — званию Героя Советского Союза. Великое дело вы сделали.
12.
Танковым бригадам Канашова в наступлении предстояло пройти долгий путь — свыше трехсот километров. Это была тяжелая и сложная задача. В декабре значительно посуровела зима, участились метели. Снегу навалило в рост человека, а в оврагах и балках и дна не достать. В ровной и гладкой, как стол, степи снег демаскировал войска и особенно боевую технику: орудия, машины, танки. Возникали и другие трудности. Холод понижал работоспособность людей, требовал специальной подготовки техники. Зима позволила свободно передвигаться вне постоянных дорог, появилось такое множество новых, что даже самим местным жителям было нелегко в них разобраться. Все это неизбежно усложняло ориентировку войск, замедляло скорость действий.
Канашов, получив задачу от Кипоренко, решил наступать корпусом по двум маршрутам, в двух эшелонах. Чтобы не сбиться с намеченных им маршрутов, он приказал выделить специальных, наиболее подготовленных командиров-колонновожатых.
Канатов вызвал лейтенанта Чубенко,
— Ну вот что, дорогой! Перед корпусом поставлена сложная задача. Мне будет не до писанины, а тебя обязываю все, что будет происходить в боевых действиях корпуса, брать на карандаш. Записывай все важное в полевую книжку. Понял?
...И полевая походная книжка адъютанта Чубенко заговорила. В редкие свободные минуты Канатов сам читал эти записи и вносил в них свои поправки:
«17 декабря (утро).
В деревне Кожухово наш передовой танковый батальон уничтожил колонну немецкой пехоты. Их было не менее шестисот человек с артиллерией и хозяйственными обозами. По сведениям пленных, они направлялись к фронту.
17 декабря (вечер).
В боях за Калвинскую бригада корпуса разгромила свыше тысячи немецких солдат и офицеров. Захвачены большие трофеи: склады боеприпасов, горючего, инженерного имущества. Кроме того, восемьдесят исправных автомашин, бронетранспортеров и мотоциклов.
18 декабря (утро).
Боковой отряд корпуса в районе станции Гутково перерезал железную и шоссейную дороги, взорвал четыре железнодорожных моста, прекратив движение поездов по главной магистрали Чертково — Миллерово.
18 декабря (вечер).
Все бригады обошли Гутково с востока и запада, разгромили маршевой полк немцев и заставили остатки его отходить на юго-запад. Захвачены большие трофеи, которые подсчитываются.
19 декабря.
Корпус в течение дня и ночи преследовал отходящие части противника. Уничтожено до шестисот солдат и офицеров, пятнадцать бронетранспортеров, четыре исправных танка. Захвачено пятьдесят машин и десять бензозаправщиков.
20 декабря.
После небольшого привала корпус ночью продолжал преследование немцев двумя бригадами. В районе Бурново бригадой Гришаева были разгромлены части и обозы 161-й дивизии немцев. А бригада Синева встретила остатки 22-й пехотной дивизии, разгромила их, взяв в плен тысячу двести пятьдесят шесть человек».
...Но Канашова уже не привлекали эти обычные, как он считал, бои, хотя он знал, что они наносили большой ущерб тыловым частям противника. И он мечтал нанести противнику более ощутимый удар. Ненависть к войне и тем, кто навязал ее нам, переполнила его сердце.
Утром 23 декабря разведчики сообщили, что неподалеку, километрах в двадцати — двадцати пяти, у станции Цинской, находится фронтовая база немцев. Там много боеприпасов, есть вещевое имущество, технические базы и много горючего. Неподалеку от станции находится аэродром немецкой боевой и транспортной авиации, снабжающий окруженную армию Паулюса. С него гитлеровцы вылетали бомбить наши войска в Сталинграде и у Волги.
В Канашове боролись два противоречивых и мучительных желания: он хорошо понимал, что после длительных, тяжелых боев корпус надо привести в порядок, дать отдохнуть уставшим от многодневных боев людям. В то же время обстановка не позволяла делать этого. Нельзя было упускать счастливой военной возможности. «Шестым чувством» ощущал все это Канашов. И решил: хотя и мало времени, а все же дать небольшой отдых людям, а заодно подготовить танки к движению, а главное — продолжать выполнять боевую задачу,
* * *
...Утром степь заполнил сплошной туман. Ни зги не видно. Туман стал союзником корпуса и помог скрытно подойти к Цинской. Танковый корпус развернулся перед немцами неожиданно и быстро. Солдаты противника отдыхали, находясь в землянках, артиллеристы-зенитчики были далеко от орудий. Немецкий гарнизон мирно и беззаботно спал.
По сигналу — залпу гвардейского минометного дивизиона — танковые бригады рванулись в атаку на Цинскую и прилегающий аэродром.
...К вечеру Кипоренко получил от Канашова донесение: «В 17.00 окончательно очищен от противника поселок Цинская, аэродром и станция. Захвачено и раздавлено свыше трехсот самолетов различных марок, много складов с боеприпасами, горюче-смазочными материалами и продовольственными товарами и несколько эшелонов с оружием».
Кипоренко, довольный, улыбался, читая Поморцеву канашовское донесение.
— Выходит, Константин Васильевич, не ошибся я, рекомендуя Канашова генералу Ватутину. Ты смотри, какой классический разгром он им устроил! Всю фронтовую базу и самый крупный их аэродром разнес.
— А как же можно ошибиться в таком человеке, Иван Кузьмич, когда он умно и честно воюет. Честный коммунист, сколько мы его с тобой знаем.
— Да, верно. Теперь просит разрешения продолжать глубокий танковый рейд. А боеприпасы у него на исходе. Если Ватутин поможет в доставке авиацией, пусть идет, гуляет по вражеским тылам. С окруженными в Сталинграде без его корпуса покончат. Еще не одно «кольцо», Константин Васильевич, придется нам делать, чтобы очистить нашу землю от врага.
— Но этот разгром, Иван Кузьмич, я так понимаю, будет переломным в ходе войны. Таких битв еще не знала история. Отборнейшие армии Гитлера разгромлены и повержены у Волги.
...Их разговор прервало сообщение Советского информбюро «В последний час»:
«Наши войска закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда. Нашими войсками взят в плен вместе со своим штабом командующий группой немецких войск под Сталинградом, состоящей из 6-й армии и 4-й танковой армии, генерал-фельдмаршал Паулюс и его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт. Фельдмаршальское звание Паулюс получил несколько дней назад... Кроме того, взяты в плен следующие генералы: командир 14-го танкового корпуса генерал-лейтенант Шлеммер, командир 5-го армейского корпуса генерал-лейтенант Зайдлиц...».
Сообщение то и дело прерывалось, а диктор все перечислял фамилии захваченных немецких генералов.
— Пошли, — обратился Кипоренко к шоферу. — Надо торопиться.
— Сколько же этих генералов наши захватили? Со счету собьешься...
— Шестнадцать, — ответил Кипоренко. — Главное не в этом... Уничтожено за двадцать дней свыше ста тысяч вражеских солдат и офицеров. Понимаешь — сто тысяч. А вот где взять стотысячное войско? Они же под Сталинградом уже десять раз по сто тысяч потеряли. А миллион терять — это, брат, полный разгром и поражение.
_____________________________________________________
Гончаренко Г.И. Рождение подвига: Рассказы. / М.: Издательство ДОСААФ, 1967. — 64 с.
_____________________________________________________