Лабораторию проблем памяти, как я уже говорил, возглавляет Марина Вербова. Это очень красивая молодая женщина, похожая на греческую богиню. Но ей некогда думать о своей красоте. Одевается она просто и держится скромно, забывая обо всем, кроме своей работы.

Марина создала множество запоминающих машин и полумашин-полуорганизмов. Насмешливые люди говорят, что Марина создала и самое себя, сначала вытесав фигуру богини из куска мрамора, а затем наполнив ее всяческой информацией на клеточном и молекулярном уровне.

Лаборатория, возглавляемая Вербовой, рядом с нашей, в одном здании. Но всякий раз, когда я захожу туда, я чувствую себя чуточку смущенным. Почему? Не знаю сам. Может, потому, что Марина Вербова похожа на ожившую и чем-то разгневанную статую.

Смущаюсь я и сейчас, хотя Вербова не видит меня. Она разговаривает с незнакомым мне старичком, одетым в давно вышедший из моды костюм и улыбающимся старомодной улыбкой.

Я невольно прислушиваюсь к их разговору и недоумеваю. Даже в этом мире чудес и парадоксов старичок кажется скорее осколком сна, чем действительности. Меня удивляют вопросы Марины, а еще больше – ответы старичка.

М а р и н а (со строгим видом экзаменатора обращаясь к старичку). Какой день был десятого июля две тысячи восемнадцатого года?

С т а р и ч о к. Четверг. Была бурная погода. Гремел гром. Лил дождь. Ненастье застало меня в лодке, когда я ловил рыбу. Я стал грести к берегу… Но пока добрался, весь промок до нитки.

М а р и н а (все еще строго). Каким было двадцать третье января две тысячи двенадцатого года?

С т а р и ч о к (без всякой заминки). Суббота. Утром было облачно, но к полудню погода прояснилась. Земля была покрыта снегом. У моей тети – тети Елены – болела голова. Соседский мальчик Володя похвастал: отец подарил ему новые коньки.

М а р и н а. Пятнадцатого октября две тысячи пятнадцатого года?

С т а р и ч о к. Вторник. Стояла хорошая погода. Я гостил у старшего брата в Сен-Клу. Накануне вечером играл в шашки. Одну партию проиграл. Проснувшись среди ночи, долго не мог уснуть и ворочался с боку на бок.

М а р и н а. Что вы делали семнадцатого августа две тысячи двадцать третьего года?

С т а р и ч о к. Почти весь день провел, готовясь к экзамену. Вечером пошел в гости к дяде, где собралось много знакомых и незнакомых людей. Ночью спал плохо, ворочался, был слишком возбужден от выпитого вина и от разговоров дядиных гостей.

М а р и н а (с интересом). А четырнадцатого апреля две тысячи восемнадцатого?

С т а р и ч о к (смущенно). Весь день кушал мороженое. Только мороженое.

М а р и н а (опять строго). Почему?

С т а р и ч о к. У меня в тот день вырезали гланды.

М а р и н а (недоверчиво и сухо). Не ошиблись ли вы? Гланды вырезали в прошлом столетии.

С т а р и ч о к (обиженно). Вы, кажется, вчера имели возможность проворить точность моей памяти. Она оказалась точнее календаря. В календарях были обнаружены опечатки. А моя память безупречна. Мне вырезали гланды по старинному способу. И я об этом никогда не жалел.

Я с таким недоверием и любопытством смотрел на старичка, что Вербова погрозила мне пальцем.

Когда старичок ушел, я спросил Вербову:

– А он настоящий?

– Что вы имеете в виду?

– Он рожден матерью или создан в лаборатории?

– Обычный человек, – ответила Марина Вербова. – Разумеется, во всем остальном, кроме памяти. Тут он феномен. Правда, он не первый, известный науке. В позапрошлом, девятнадцатом веке жил такой же феномен. Некий Мак Картней из Пенсильвании. Мак Картней мог рассказать свою жизнь день за днем. Мой старичок ему не уступает. Он может восстановить в памяти не только каждый день своей жизни, но почти каждый час. Все его прошлое хранится в нем, как в хорошем архиве.

– А как зовут его?

– Кумби. Юлиан-Матвей Кумби.

– Не может быть.

– Почему?

– Потому что Кумби… Так зовут искусственную экспериментальную штуку в лаборатории Евгения Сироткина.

– Я поругалась из-за этого с Сироткиным. Он бесцеремонно присвоил имя моего подопытного старичка своей модели. Свинство, не правда ли? Мой старичок – живой, до отказа наполненный живым прошлым человек, а Кумби Евгения Сироткина – биофизиомашина.

Я попросил у Марины Вербовой разрешения присутствовать во время ее бесед с памятливым старцем.

– Для чего? – спросила она.

Я не сумел ей ответить. И она, вероятно, подумала, что меня влечет к старичку любопытство. Но это не так. Не просто любопытство влекло меня заглянуть в недра чужого «я», на этот раз не искусственного «я», а «я» живого, неповторимо конкретного, улыбающегося старомодной улыбкой.

Казалось, старичок (мне даже мысленно не хотелось называть его Кумби) играл с временем, демонстрируя необыкновенное могущество своей памяти, свое необыкновенное умение спрятать впрок и сохранить во всей своей живости все, что навсегда утрачивают другие. Казалось также, что он был хозяином своей жизни и по своему желанию мог возвратить почти каждое утраченное мгновение. Мне нравились быстрота и непринужденность, с какой он доставал со дна прошлого какой-нибудь факт, вдруг понадобившийся Марине.