Родители встречали меня в аэропорту вдвоем, отчего мне показалось, что они действительно постарели. Обычно только у пожилых пар, оставивших позади бесконечные повседневные споры, хватает времени и терпения вместе посещать аэропорты. Поэтому я немного расстроилась, хотя рада была их видеть.

Когда мы выехали на автостраду, направляясь к ферме в пятидесяти милях от Цинциннати, я, единственное их дитя, уютно устроилась на заднем сиденье. Мама обернулась, чтобы полностью сосредоточиться на моей особе.

— Ты когда-нибудь ела индуцыпку? — взволнованно спросила она.

— Кого-кого? — недоверчиво переспросила я.

— Индуцыпку, — терпеливо повторила мама. — Это индюшка, начиненная уткой, начиненной цыпленком. Индуцыпка.

На секунду я представила, как мама участвует в состязании на дикцию. У нее очень четкое произношение.

— Вроде никогда об этом не слышала, — ответила я.

На самом деле я была совершенно уверена, что не слышала. Индуцыпка. Звучит как самый страшный параноидальный ночной кошмар члена общества защиты животных.

— Твоя мать решила приготовить ее завтра вместо обычной, старой, скучной индюшки, — объяснил отец, улыбаясь мне в зеркало заднего вида.

— Интересно, — заметила я. — Но, мам, ты ведь, кажется, вегетарианка?

Она упоминала об этом недели две назад. Я решила, что она тряхнула стариной — пошла по стопам Пола Маккартни. В последнее время о нем много пишут.

— Да, я попыталась, — кивнула мама. — И несколько дней действительно была вегетарианкой. Но потом я увидела по Историческому каналу, что вегетарианцем был Гитлер, и это показалось мне путем зла.

Я кивнула, и мама продолжила:

— Поэтому будь готова к индуцыпке, — предупредила она. — С ней придется немного повозиться.

Да уж, могу представить. Меня слегка замутило, когда я вообразила, как это готовят; хорошо бы родители взяли на себя самое сложное. А я за это приготовлю картофельное пюре и украшу дом.

Позже, разбирая у себя в комнате сумки, я обнаружила, что забыла зарядник для «Блэкберри». Учитывая, что родительская ферма слишком далеко от цивилизации — здесь даже сотовый не ловит, — я недолго огорчалась. К счастью, я еще помнила, как посылать электронные письма с обычного компьютера. К несчастью, родители разорвали контракт с провайдером, который я подарила им на годовщину свадьбы, решив, что это слишком дорого.

— Но ведь это я за него плачу, — возразила я.

— Мы знаем и ценим это, дорогая, — сказала мама. — Но мы пользуемся Интернетом не так часто, чтобы оправдать затраты. Ты не похожа на миллионершу.

Это правда, спору нет, но я-то эгоистично хотела, чтобы дома всегда был Интернет, на случай, если я нагряну. Однако сейчас его явно не было.

Похоже, я оказалась в электронном вакууме. Я подавила краткий приступ паники. Я не в ловушке, говорила я себе, а на отдыхе, черт побери.

— Ну хоть телефон у нас еще остался? — спросила я с притворным спокойствием.

Или они вернулись к более дешевым почтовым голубям?

— Конечно, золотко, — кивнула мама. — Неужели тебе есть кому звонить на выходных?

Я помедлила. Рассказать им про Аарона? Они обрадуются или заботливо закудахтают? Заранее не угадаешь, как все повернется. Родителям всегда прекрасно удавалось сажать моих парней в калошу, хотя к этому неизменному итогу вели разные пути. Мама начинала отчаянно трещать, словно торговка моими прелестями, отец держался холодно и осуждающе. Понятно теперь, почему мужчины часто обвиняют меня в неоднозначном поведении. Родители вырастили меня. Они просочились в мою кровь.

Впрочем, мне уже двадцать шесть, и если Аарон отречется от своего шефа и еще кое-что изменит, возможно, со временем он станет их зятем. Вероятно, пора сообщить о нем родителям.

— Ну, я встречаюсь с одним мужчиной, — начала я.

— Чудесно! — взвизгнула мама.

— Он что, один из этих вашингтонских придурков? — довольно резко спросил отец.

Ну вот, началось.

— Его зовут Аарон, он родом не из Вашингтона, но работает там уже четыре года. Он главный спичрайтер сенатора Брэмена, — спокойно сообщила я, подавив рвотный позыв при имени Брэмена.

Мне казалось, что я делаю доклад в школе. Не считая того, что я рассказывала о своем парне, а не о «Битлз». Британский рок, благодаря матери, стал первой и единственной музыкой моего детства. Мне нравились все группы, особенно «Битлз», в которых я влюбилась сразу и безоговорочно. В начальной школе это переросло почти в одержимость, так что все мои школьные доклады вплоть до седьмого класса были посвящены «Битлз». Напрасно учителя писали родителям записки с просьбами расширить круг моих интересов. Я спокойно выслушивала очередной выговор и начинала старательно готовить очередной устный доклад о ливерпульской четверке, и плевать хотела на родительское красноречие.

Пока я не узнала о Стиве Мартине, мир моих фантазий крутился вокруг Джона Леннона, Джорджа Харрисона, Ринго Старра и Пола Маккартни. Я до сих пор могла подпевать любой их песне, не пропуская ни одного слова, ни одного аккорда на воображаемой гитаре, но с возрастом — вероятно, к большому облегчению моих родителей и учителей — у меня появились и другие интересы.

— Мне не нравится Брэмен, — сварливо сказал отец. — Он какой-то скользкий.

Полностью согласна, но интересно, связана ли отцовская неприязнь с тем, что Аарон работает на Брэмена?

— Он выглядит так, словно только и делает, что причесывается, — продолжал отец. Ну да, у Брэмена довольно пышная шевелюра.

— Волосы — не самое страшное, — присоединилась мама. — Он всегда говорит с людьми свысока. Он несколько туповат.

Истинная правда. Я была согласна со всей этой критикой, но надеялась, что они не станут переносить неприязнь к Брэмену на моего потенциального мужа. Мне и самой это нелегко давалось.

— Да, Брэмен и правда ужасен, но Аарон очень даже ничего, — мягко сказала я.

— Я уверена, что он замечателен, солнышко, — ответила мама. — Расскажи мне о нем!

Отец вернулся к разгадыванию кроссворда, но я не сомневалась, что он прислушивается.

— Ну хорошо, попробую. Он красивый, умный, очаровательный и…

— Насколько красивый? — перебила мама. — У тебя от него прыщи на шее?

— Сыпь, мама, — раздраженно ответила я. — Да.

Мама кивала.

— Ты когда-нибудь говорила с дерматологом? — спросила она. — Ведь должен быть какой-нибудь крем.

Я уставилась на нее.

— Что? — невинно спросила она. — Ах да, извини, продолжай. Значит, он очень красивый…

— Да. Еще он честолюбивый, веселый и…

— Сколько ему лет? — спросил папа, доказав тем самым, что не так уж поглощен кроссвордом.

— Двадцать девять, — ответила я.

— Достаточно, чтобы поостеречься работать на такого человека, как Брэмен.

Интересная мысль. Пожалуй, пора сворачивать разговор об Аароне.

— Да, мы с ним расходимся в этом вопросе, но ведь в любви всегда приходится идти на компромисс, правда? Ладно, может, вы когда-нибудь с ним увидитесь и сами решите.

Папа всем своим видом выражал неодобрение, мама — ликование. Я надеялась, что раз мои отношения с Аароном отличаются от отношений с предыдущими возлюбленными, то разговор о нем свернет с накатанной колеи. Как бы не так. Очевидно, приезд домой по-прежнему означал возвращение к ролям, которые мы играли в нашей бесконечной семейной пьесе. Видимо, родители не сочли, что Аарон заслуживает переписывания сценария — что он не такой, как все, что отец может не злиться и не ругать его, а мать — не смущать меня расспросами. А сама я верю, что Аарон достоин таких жертв? Надо не пропустить момент, когда начнется второй акт.

Вечером, звоня Аарону, я прислушалась, не дышит ли в трубке мама. Она редко подслушивала, но время от времени не могла совладать с любопытством. Я решила, что дневные откровения о новом парне могут привести к подобному результату, поэтому была настороже. Мама никогда не умела подслушивать. По ее отношению к Интернету видно, что она не особо разбирается в современных технологиях. Вместо того чтобы выключить звук, она просто снимала вторую трубку и пыталась слушать очень тихо. Старательно храня молчание, она дышала все громче и громче, пока наконец не затыкала микрофон подушкой или одеялом. Я же невозмутимо разговаривала по телефону, и мой натренированный слух легко улавливал малейшие изменения.

Сразу я не услышала ее, но это и неважно, потому что Аарон по сотовому не отвечал. Я терпеть не могла, когда не получалось с ним связаться. Мое беспокойство усиливалось — и неприятно, и неуместно. Но я ничего не могла поделать. Я хотела знать, где он и почему не отвечает. А единственный способ это выяснить — дождаться его звонка и услышать ответ. Все это ужасно меня злило.

А еще я ненавидела функцию «Пропущенные звонки» в сотовых телефонах. После того кошмарного случая с автоответчиком в самом начале моей вашингтонской карьеры я страшно боялась, что техника выдаст мою манию. Каждый раз, когда телефон Аарона переключался в режим голосовой почты, я знала, что он записывает еще один пропущенный звонок с номера моих родителей, и поэтому старалась звонить не более шести раз.

Однако на законный шестой раз его телефон сразу переключился на голосовую почту, без всяких гудков. Это значило, что он выключил телефон или кто-то звонит ему одновременно со мной. В любом случае, хорошего мало. Если он выключил телефон, значит, увидел пропущенные звонки и понял, что я пытаюсь дозвониться. Конечно, он должен перезвонить. Я оставила сообщение, где разрешала позвонить мне на номер родителей. Если кто-то еще позвонил ему в то же время, то кто это был, и смог ли он дозвониться? Я решила, что могу нарушить правило и позвонить в седьмой раз, чтобы получить ответы на эти вопросы.

Сразу на голосовую почту. Хм, думаю, кто-то может продолжать названивать ему одновременно со мной. На восьмой раз — то же самое. Ладно, похоже, Аарон и в самом деле выключил телефон. Через двадцать мучительных минут я заставила себя больше не думать, почему он так поступил, вместо того чтобы прослушать мое сообщение и перезвонить. Я решила списать все на позднее время, утром разберусь, в чем тут дело.

Когда я вошла в комнату, на моей постели по-хозяйски развалилась Киса. Киса — это наша семнадцатилетняя кошка. Честное слово, это не я так ее назвала. Вообще-то, я всегда любила животных, но кошки ставили меня в тупик. Даже когда я в детстве часами шаталась по зоопарку, обдумывая план спасения всех лишенных свободы существ, я никогда не соглашалась включить в него львов, тигров и пантер. Они пугали меня больше всего на свете.

Возможно, Киса почувствовала мой страх перед кошачьими, поскольку с самого начала относилась ко мне со смесью жалости и презрения. Она терпела мое присутствие, но не желала иметь со мной никаких дел. Много раз я ловила на себе ее злобный взгляд, словно она обдумывала, как избавиться от назойливой помехи на пути к неограниченной кормежке и любви моих родителей. В общем, больше всего это походило на детскую ревность, которой я никогда не испытывала.

Пока я осматривала комнату, Киса презрительно разглядывала меня из-под полуприкрытых век. Несмотря на преклонный возраст, она не разучилась накалять обстановку. Ее поза выражала скрытый вызов. Я решила, что могу его принять, и жестко произнесла:

— Все правильно, я снова здесь.

Киса не шелохнулась.

— Я знаю, ты не хочешь спать со мной в одной комнате, поэтому тебе придется уйти, — продолжила я.

Она моргнула и зевнула во всю пасть.

— Я ложусь спать. Честно, — предупредила я.

Я села на кровать и осторожно откинула покрывало. Когда я скользнула под одеяло, Киса цапнула меня левой лапой, оставив длинную неглубокую царапину, и спрыгнула на пол. Ой. Я изучала рану, припоминая симптомы лихорадки кошачьих царапин. Вдоль царапины шла цепочка капелек крови. Я вспомнила, что основные признаки лихорадки — опухшие лимфатические узлы в подмышках, на шее или в паху. Наверное, надо подождать несколько часов, чтобы проверить, хотя шея уже болит.

Справочник болезней на прикроватном столике сообщил, что еще надо проследить за такими симптомами, как невысокая температура, потеря аппетита, общая усталость и головные боли. Сказать ли родителям о своем состоянии? Что, если ночью я потеряю сознание и впаду в кому, вызванную кошачьей царапиной? Никто, кроме Кисы, не будет знать, что со мной произошло, а уж она точно никому не скажет.

Я посмотрела на часы. Родители уже спят, и я сомневалась, что стоит будить их и сообщать печальную новость о своем здоровье. Но как же угроза комы? Я решила написать записку. Закончив черновик, в котором осторожно, но внятно объяснила родителям, что именно произошло и кто виноват, я помазала ранку антибиотиком и вернулась в постель. На всякий случай я завела будильник на середину ночи. Если я проснусь, значит, буду не в коме, что определенно меня порадует.

В три часа ночи я подскочила в постели — звучала песня «Хэнсонов». Мир медленно просочился в мое сознание. Я дома, Киса — мой кровный враг, и я не в коме, насколько можно судить. Я попыталась нащупать опухшие лимфатические узлы, но измерить их величину было сложно, поскольку моя рука уснула. Я закрыла глаза и вскоре последовала за ней.

Утро мы посвятили обсуждению индуцыпки. Она оказалась ужасно вкусной, хотя наша трапеза походила на научный эксперимент. После еды мы провели несколько раундов алкогольной игры «Задница». Я научила родителей играть в нее во время очень долгих и одиноких зимних каникул после первого семестра колледжа. На самом деле это была игра не для трех человек, равно как и не милая семейная игра, но, как единственный ребенок, я давно привыкла перекраивать групповые игры под небольшую компанию, а также пить с родителями. К счастью, ханжами они не были, зато оказались неожиданно приятными собутыльниками. Они сразу полюбили «Задницу», приняв оскорбительное название за часть ее грубого шарма. Папа до сих пор запинался, когда по игре должен был обратиться ко мне или к маме «задница», но мама никогда не смущалась. Она сразу проникалась духом соперничества и становилась даже немного агрессивной, когда достигала должности «президента».

— Пей, задница! — рявкнула она на меня.

И я немедленно отхлебнула пива из бутылки. Я привыкла играть в эту игру и не удивлялась, что мать заставляет меня пить.

— А ты, вице-задница, пойди и нарежь нам еще лаймов, — крикнула она отцу.

Он отложил карты и пошел на кухню, по пути переглянувшись со мной, чтобы договориться. В следующем раунде мы должны ее победить. Неважно, кто из нас преуспеет. Я кивнула, подтвердив, что мы напарники.

На самом деле понадобилось три раунда, чтобы мама наконец упала в звании до задницы. После этого игра ей тут же надоела. Спорить мы не стали, а отправились на задний двор и битый час играли в мяч, после чего состязались в поедании тыквенного пирога. К ночи я так устала и наелась, что мне даже поплохело.

Родители пошли спать. Я тоже вернулась к себе в комнату, где принялась листать школьный альбом и думать о Рике Хагене, моем бывшем парне. Мы встречались с десятого по двенадцатый класс, и я бы осталась с ним, но через неделю после выпуска он бросил меня ради восьмиклассницы из группы поддержки. Сейчас я понимаю, что это было к лучшему, но тогда считала иначе. Рик разыскал меня на первом курсе колледжа, извинился и предложил остаться друзьями. Я милостиво согласилась. С тех пор мы виделись только случайно, всегда в Цинциннати. Я не собиралась ни возрождать наши отношения, ни мстить — мне просто нравилось с ним общаться. Я закрыла альбом и позвонила Рику.

Мы выпили в «Темном жеребце» — местном баре, который я помнила с детства. Мне всегда нравилась вывеска-домик над дверью, и я часто просила родителей взять меня туда. Мама позволила мне зайти только раз, когда мне было двенадцать. Забавно наконец по праву обосноваться в его темном, потертом нутре.

Рик остался таким же красавчиком, каким я его помнила. Мы пригласили на встречу еще нескольких друзей и коротали время до их прихода за угловым столиком, смеясь и вспоминая школьные приключения. После двух стаканчиков я даже смогла изобразить взрослую женщину.

— Ну как, еще встречаешься с Мисти? — небрежно спросила я. Так звали девчонку из группы поддержки, она была бойкой, гибкой и совсем не походила на меня.

— Нет, — покачал головой Рик.

Я обрадовалась. Я, конечно, заявляла, что не желаю ей зла, но втайне надеялась, что Мисти превратилась в скучающую неудачницу и живет в каком-нибудь гнусном месте. Я знала, что это жестоко и по-детски. Поэтому никому и не говорила.

— Я слышал, она работает моделью в Италии, — добавил Рик. Хм. Ну, может, она скучающая модель-неудачница, живущая в самом захолустье Италии. Надежда умирает последней. Я увела разговор от Мисти и спросила Рика про отца, которого год назад разбил паралич. Рик недавно переехал обратно, чтобы позаботиться о родителях и ферме. С виду он не слишком переживал из-за этого, и я всегда подозревала, что здесь он и окончит свои дни. В моих воспоминаниях он принадлежит местам, где прошло мое детство, вполне естественно, что он до сих пор здесь околачивается.

К половине двенадцатого стало ясно, что больше никто не придет. Пиво и дружеская беседа согрели и размягчили меня. Когда я вернулась из туалета — вскоре после того, как бармен объявил «последний заказ», — Рик посмотрел на меня снизу вверх; его ладони расслабленно лежали на коленях. Мне всегда очень нравились его колени.

— Слушай… — улыбнулся он.

— В чем дело? — улыбнулась я в ответ.

Интересно было снова оказаться рядом с ним. Былая страсть еще витала между нами, но со сладковатым, несвежим душком.

— Так здорово снова встретить тебя, Сэмми. Ты классно выглядишь. Просто прелесть.

Рик никогда не был болтлив, и я отнеслась к его комплиментам серьезно.

— Спасибо, — поблагодарила я.

Я заглянула ему в глаза и поняла, что мне пора домой. Он не согласился.

— Может, посидим еще немного? — попросил он и взял меня за руку. — Хочешь, я покажу тебе дом? Ты уже столько лет не была у меня.

Это правда. Я любила его дом. Это был прекрасный дом, а теперь моя первая любовь снова зовет меня к себе. Я подумала, не согласиться ли, отчасти ради старых добрых времен, отчасти потому, что последние девять лет говорили мне о том же. Но нет, лучше не стоит.

— Я не могу, — ответила я с грустью. — Знаешь, если честно, у меня есть парень.

Рик кивнул.

— Я так и думал. — Он потупился.

Я обрадовалась, что он не отпустил мою руку. Еще лучше стало, когда он снова посмотрел мне в глаза.

— Надеюсь, ты счастлива с ним, Сэмми. Надеюсь, он хорошо с тобой обращается и никогда не повторит мою ошибку.

Приятно, конечно, но когда Рик отвез меня домой и поцеловал на прощание в щеку (мы пообещали друг другу не пропадать), я еще долго вспоминала его слова, задавая себе все новые и новые неприятные вопросы. Счастлива ли я с Аароном? Хорошо ли он со мной обращается? Аарон не раз ошибался — стоят ли того все мои компромиссы? Я позвонила ему в надежде получить немного заверений в любви.

Вместо этого я обнаружила, что его сотовый опять выключен. Я оставила сообщение и села на постель, пылая от выпивки и тревоги. В голове роились сомнения. Я нерешительно гнала их прочь.

Я помотала головой, глубоко вздохнула и попыталась рассуждать здраво. Конечно, иногда Аарон недоступен по телефону или «Блэкберри», и много ночей мы проводим врозь. Но все это легко объяснить напряженной и важной работой. Играя в той же пьесе, пусть и не такую видную роль, я прекрасно знала, как легко Капитолийский холм может украсть у человека личную жизнь.

Кроме того, я проводила с ним достаточно времени, чтобы определить, что он искренне заботится обо мне, и неважно, обменялись мы в трезвом виде признаниями в любви или нет. Скажу лишь, что он гордится своим положением и, думаю, руководствуется самыми высокими принципами. Не считая того, что часто напивается. Этот неоспоримый факт вступил в противоречие с мыслью о высоких принципах. Равно как и то, что Аарон работает на Брэмена. Способен ли он на измену? Если он еще не изменил мне, есть ли вероятность, что это произойдет в будущем? Я не могла не думать о том, что это самое ненадежное в наших отношениях. Мне еще предстоит понять, в чем дело — в моих комплексах или в том, как Аарон со мной обращается. Но что-то мне определенно не нравится.

Пока я размышляла, меня охватило жгучее желание проверить эту мысль. Чтобы что-то решить, нужны новые факты. Лучше проверить, а не мучиться сомнениями. Но как собрать необходимые улики? Что сделать, чтобы узнать чуточку больше?

Взгляд на бесполезный сотовый породил блестящую идею. Пусть я не могу поймать сеть, зато могу позвонить на сотовый со стационарного телефона и прочитать сообщения. Проще всего (проще, чем вспомнить специальный номер голосовой почты) позвонить на свой собственный номер и, когда он перейдет в режим автоответчика, нажать звездочку. После этого у меня запросят пароль, я введу его и получу доступ ко всем сообщениям. Думаю, можно проделать то же самое с телефоном Аарона. Все, что мне нужно, это его пароль.

Сомневаюсь, что осмелилась бы на этот полночный следственный эксперимент, не будь я под хмельком. Но стоило только начать, и меня охватил азарт. Я должна узнать этот код, черт побери. Я отказывалась признать поражение от противного механического голоса, который раз за разом объявлял, что я ошиблась. Я снова и снова набирала номер Аарона. Когда сразу включался автоответчик, я нажимала звездочку и пыталась угадать пароль. И снова и снова получала отказ. Я испробовала все, что смогла вспомнить об Аароне. Я вбила имя его первого любимца, хомячка Вонючки (кстати, порнокличка Аарона — Вонючка Фанкер), джерсийский номер Дерека Джетера в сочетании с кодом родного города Аарона, дату рождения Аарона (он — Рак, астрологическое значение этого мне еще предстоит выяснить), а также случайные комбинации цифр, которые, как мне казалось, могли ему нравиться. Но ничего не сработало. Через час я сдалась, разочарованная и пристыженная.

Утром я твердо решила никогда больше не вести себя так гадко. Во что я превращаюсь? Я никогда никому не признаюсь, чем занималась ночью. Разве что Лизе. И то не просто так, а исключительно под мартини.

В середине дня наконец позвонил Аарон.

— Где ты был? — выпалила я.

Я не хотела навязываться, но мы ведь несколько дней не разговаривали.

— С семьей. Я думал, ты так же занята с родными, и не хотел тебе докучать, — ответил он.

Похоже, моя реакция удивила его. Сама невинность. Возможно, я слишком эмоциональна?

— Я без конца звонила тебе на сотовый, — произнесла я как можно спокойнее. — Я правда хотела поговорить с тобой.

— О господи, извини. Я потерял зарядник и не успел купить новый. Вокруг столько народу.

Ну хорошо. Вроде бы.

— Ты должен был позвонить, — просто сказала я.

— Извини, детка, — повинился он. — Родственники не оставили мне ни минутки свободной. Но я чертовски по тебе скучал. Как прошел День благодарения?

Он говорил так спокойно и рассудительно, что я решила последовать его примеру. Наверное, я чересчур прилипчива. Классные, уверенные в себе девчонки не начинают вопить, лишь на секунду выпустив приятелей из виду. Притворюсь, что я такая.

— М-м-м, прекрасно. У нас была индуцыпка, — сообщила я, убедив голос стать небрежным.

— Правда? Я об этом слышал. Целая куча птиц, — отозвался Аарон.

— Да, я так толком и не разобралась в способе ее приготовления. Не в курсе, концепция индуцыпки распространяется и на других животных?

— В смысле, что-то вроде коросвинорыбы?

Рыба внутри свиньи внутри коровы, расшифровала я.

— Это что, деликатес, о котором я не знаю? Никогда раньше не слышала про индуцыпку. Я начинаю думать, что плохо разбираюсь в кулинарии, — заключила я.

— Да, над этим надо поработать. Я и сам не специалист, но здесь можно напасть на золотую жилу. Мы можем придумывать новые блюда, засовывая одних животных в других.

Любопытная тема для беседы, но меня начало подташнивать. Я решила сменить тему.

— Хорошо повеселился с родными? — спросила я.

— Да, здорово было увидеться. Я умудрился еще и нескольких старых друзей встретить. А ты как? Виделась с кем-нибудь, кроме родителей?

Я вкратце рассказала ему про вечер, извинилась за общение с Риком и остановилась как раз вовремя, чтобы утаить попытки взлома голосовой почты.

— Интересно. Вы с Риком раньше встречались? — небрежно спросил он.

— Да, если честно, в школе, но уже почти десять лет мы только друзья, — ответила я.

— Так-так, ясненько, — слишком быстро проговорил Аарон. — Он к тебе клеился?

Вот дилемма. Должна ли я сказать правду? Я быстренько прикинула в уме все «за» и «против». Конечно, я хотела, чтобы он говорил правду мне, поэтому остановилась на варианте «поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой», пусть и осторожно.

— Странно, что ты спросил. Ну да, немножко. Но ничего серьезного. В любом случае у него не вышло.

— Что он сказал? — поинтересовался Аарон. — Он приглашал тебя к себе домой?

Внезапно в его голосе прорезались нотки прокурора, на которого он учился. Он что, ревнует? Надеюсь, что да. По крайней мере, в этом я буду не одинока.

— Да, приглашал. Я отказалась, и он не настаивал.

— Ладно. Ты еще собираешься видеться с ним до отъезда? — продолжил Аарон.

Точно, ревнует.

— Нет, не собираюсь. Послушай, я ужасно по тебе скучаю, — закинула удочку я.

— Я тоже. Прости за допрос. Мне просто не нравится, когда к тебе клеятся старые приятели, — извиняющимся тоном ответил он.

— Да, мне тоже, — солгала я. — Что будешь делать вечером?

— Не знаю. Придумаю что-нибудь, — туманно сказал он.

— Послушай, у тебя есть счастливое число или вроде того? — спросила я и немедленно пожалела, что не придумала чего-нибудь получше.

— Пардон?

— Ну, я просто говорила с родителями насчет счастливых чисел и цветов. Я знаю, ты не любишь оранжевый. Любимое мамино число — три. Ну так как, у тебя есть?

Я говорила как четырехлетка под «риталином». Надеюсь, ему понравится.

— Хм… — Аарон смутился и неуверенно протянул: — Ну, наверное, пятьдесят семь.

— Как соус «Хайнц 57»?

— Нет, просто пятьдесят семь. А у меня обязательно должно быть счастливое число?

— Это может помочь, — сухо сказала я.

— Хорошо. Пусть будет пятьдесят семь. Или девять.

С этим ценным сырым материалом стоит поработать. Но минутку, я же обещала никогда впредь не пытаться угадать его пароль. Ладно, узнать о нем больше все равно не помешает.

— Ты поедешь завтра домой? — спросил он.

— Да, как и планировала. Выберемся куда-нибудь?

— Скорей бы уж, — откровенно вздохнул он.

Я с нетерпением ждала встречи.

— И скажи Рику, чтобы держался от тебя подальше, — немного угрожающе добавил Аарон.

Ого! Оказывается, я чертовски мудрая и рассудительная по сравнению с ним. Но все равно здорово, что он меня пасет. Торжествуя, я повесила трубку.

Когда я вошла на кухню, родители мыли посуду.

— Ну, как там Аарон? — спросила мама, словно они были старыми друзьями.

Когда он звонил, она сняла трубку, представилась, спросила, какая в Вашингтоне погода, и только потом уступила телефон мне.

— Нормально, — уклончиво ответила я.

— Он такой же скользкий тип, как Брэмен? — угрюмо спросил отец.

— Не знаю, папа, — вздохнула я. — По-моему, нет.

— М-м-м-хм, — неодобрительно промычал отец.

Внезапно я устала от внутрисемейных течений. Словно по команде, в комнату прошествовала Киса и положила мне на ногу дохлую мышь. Да, определенно пора уезжать.

На следующий день родители отвезли меня в аэропорт. Когда я обнимала их на прощание, отец сунул мне конверт.

— Это тебе, чтоб отметить хорошую работу, — подмигнул он. — Купи себе что-нибудь приятное. Мы ужасно гордимся тобой, Сэмми.

Это немедленно стерло все неприятные эмоции. Не сами деньги, нет — надеюсь, я не настолько корыстна, — но этот жест напомнил мне о заботе и поддержке, которую родители всегда мне оказывали. Конечно, они немного бесили меня, но я никогда не сомневалась, что меня горячо любят. С возрастом я все больше понимала, как редки подобные чувства, и моя благодарность родителям росла. И я знала: неважно, что меня ждет, у меня всегда есть опора — моя маленькая, крепко сбитая домашняя команда.

— Счастливого пути, задница! — крикнула мама, когда я исчезла за автоматическими дверьми.