Итак, мы оказались в расположении N-ской части на правах то ли гостей, то ли пленников. В общем, на птичьих. Только какого вида была эта птица, правами которой мы воспользовались, нам было неведомо. Поскольку на каких-нибудь экзотических попугаев мы никак не тянули, а ощипанных ворон, на которых мы походили более всего, в клетках, как правило, не содержат.

Разумеется, будь на то воля Черноиваненко, так нам тут же присвоили бы статус курочек или индюшек и пустили бы в расход. Не сильно задумываясь. Так, на всякий случай. Чтобы голова не болела от лишних сложностей.

А так, выполняя личное распоряжение полковника Бартона, вынужденного временно отбыть в штаб дивизии, майор Черноиваненко, не просто скрепя сердце, а скрипя не только им, сердцем, но и зубами и прочими частями тела, был вынужден поставить нас на продуктовое довольствие, и в обед нам выдали по котелку солдатской каши.

Нас даже не заперли в каком-нибудь мрачном и сыром подземелье. Наверное, просто потому, что единственные имеющиеся помещения представляли собой землянки и не запирались вовсе. Нам было разрешено прогуливаться по площадке, ограниченной с одной стороны штабной землянкой, а с другой — полевой кухней. Но, тем не менее, бдительный Петренко все это время не сводил с нас глаз, при этом старательно делая вид, что просто любуется окрестностями. Штирлиц, понимаешь ли, нашелся!

Мы старались не очень уж досаждать военным своим присутствием, без необходимости в контакт не вступали. А для того, чтобы вообще поменьше мозолить глаза и в то же время быть на виду, уселись на солнечном пригорочке неподалеку от штабной палатки таким образом, чтобы ни одна былинка не смела перекрывать обзор нашему стражу и в то же время достаточно далеко от него. То есть можно было, не нервируя старшину, беседовать безо всяких помех. И без посторонних ушей. Поскольку у стен они, то есть уши, может быть и есть, а вот у сосен — вряд ли.

— Слушай, Ежик, — налетел на меня Санька, как только мы разместились. — Это что, тот самый Бартон?

— Тот самый, — кивнула я.

— Вот это да! И совсем даже живой! И молодой!

Пока Саня предавался эмоциям, Сережа подошел к вопросу более чем рационально.

— В этой дурацкой ситуации Бартон — наше единственное спасение. Надо же, как бывает. На каждый случай фатального невезения типа нашего попадания сюда, в 44-й год, приходится не менее невероятная удача. Только теперь, Ежик, все зависит от тебя. Делай что хочешь, но убеди Бартона, что мы и есть те, за кого себя выдаем! Пусть отпустит нас восвояси, пока «дырка» еще не закрылась!

— Убедить Бартона, я думаю, будет не очень сложно. Похоже, мне удастся это сделать, поскольку во время одной из последних наших с ним встреч, году в 93-м, он мне как-то сказал: «Лена, когда в 97-м году у тебя будет отпуск, то будь поосторожнее и поменьше езди по всяким озерам!» Я, помнится, совершенно не поняла, что к чему, стала расспрашивать, а он так ничего и не пояснил. Ну, а со временем это предостережение забылось. И вспомнила я о нем только сейчас, точнее, когда мы в первый раз в дыру попали. Я еще подумала, какой Бартон мудрый — даже это смог предвидеть. Ага, как же!

Я немного помолчала и, наконец, высказала мысль, которая точила меня с момента встречи с доблестными воинами:

— Меня сейчас гораздо больше беспокоит то, что мы попали не домой, в 97-й год, а провалились еще глубже. Хорошо, я смогу убедить Бартона отпустить нас с миром, а что дальше? Провалимся в прошлое еще на несколько веков? В таком случае с каким-нибудь Витовтом или Ягайлой договориться будет гораздо сложнее. На кол посадит, и баста! Так что до того, как сматываться отсюда было бы неплохо разобраться, почему нас занесло в противоположную сторону. Идеи есть?

— А, может быть, через эту «дырку» вообще нельзя вернуться назад? — растерянно спросил Саня.

— Вряд ли, — спокойно отозвался отец. — Ведь пока мы не нашли ни одного расхождения с легендой, а в ней говорится, что Андрей и Мария в конце концов благополучно вернулись!

— Может быть, не с той стороны в туман заехали? — не унимался Саня.

— Может, — неуверенно пожал плечами Сережа. — Хотя и вряд ли. Совсем как-то нелогично.

— Ага, а проваливаться на сорок лет назад — ну просто воплощение железной логики! — возразила я. — Хотя, надо сказать, и мне кажется, что тут дело не в направлении движения через туман, а в чем-то другом. Только вот в чем?

— Слушай, Ежик! — подал голос ребенок. — А если тебе попросить помощи у Бартона?

— В смысле?

— В смысле того, чтобы разобраться, как действует эта «дырка»!

— Знаешь, в этом что-то есть, — поддержал его Сережа. — Заодно и факты получим, которые подтвердят наш рассказ.

На том и порешили. Оставалось только дождаться Бартона. И в это время снова полетели перед глазами разноцветные сполохи, а уши заполнил уже знакомый треск. Мы уже настроились на очередной документальный фильм по истории родного края, но перед глазами буквально мелькнула пара-другая картинок с изображениями красот природы, откуда-то из-за кадра донесся звериный рев, и тут же все пропало.

Пожалуй, даже «короткометражкой» такой фильм можно назвать с большой натяжкой! Все произошло так стремительно, что Сережа даже не успел засечь время. Но огромная симпатичная ворона, которая незадолго до «сеанса» уселась на сосновом суку прямо перед нами, все так же невозмутимо чистила свой огромный клюв.

— Интересно, — отметил Сережа. — Чем дальше, тем короче!

— Может быть, потому, что глубже? — в тон ему добавила я и подумала, какой бы простор для самых гнусных инсинуаций получил бы Черноиваненко, если бы подслушал этот наш разговор.

День тянулся так неимоверно долго, что к вечеру мы совершенно измаялись от скуки вынужденного безделья, а Петренко абсолютно извелся на своем посту. Дошло даже до курьеза.

Захотелось мне по нужде. У мужчин этот вопрос решался быстро и просто, поскольку было оборудовано отхожее место на несколько отверстий, условно огороженное псевдозабором из тоненьких деревьев с обсыпавшимися листиками. Но, будучи единственной женщиной на несколько километров в округе, я вряд ли могла воспользоваться подобными удобствами. Так что пришлось примитивно прятаться в кустиках.

Бедный Петренко, нервно любуясь окрестностями, вдруг обнаружил мое отсутствие! Разумеется, истинная причина оного могла прийти ему в голову разве что в последнюю очередь. Скорее всего он решил, что я, бросив семью, тайными тропами пробираюсь в стан врага, чтобы сообщить ему, то есть врагу, все мыслимые и немыслимые секреты и тайны. И, не долго затрудняя себя размышлениями, бдительный старшина тут же ринулся в погоню. Поскольку никуда убегать я не собиралась, то догнал он меня очень быстро. Я только успела развязать веревочку на своих спортивных брюках, даже спустить их не успела, когда он едва не сбил меня с ног.

Та гамма чувств и мыслей, которая отразилась в этот момент на его физиономии, была достойна кисти классиков живописи! Цветисто выругавшись, что, должно быть, заменяло извинения, он отошел на несколько метров и принялся внимательно изучать кору молодой березки. В общем, когда я вернулась на место, облегчение мы испытали оба.

Наконец по проселочной дороге пропылил «Виллис». Это вернулся Бартон. А с его приездом даже Петренко слегка успокоился, уже не подпрыгивал при каждом нашем движении.