С тяжелым сердцем Зик подъезжал к дому Рэндаллов. В коробке Д.К. рычал, не переставая. Рык был напряженным. Кот надорвал глотку.

Только он один не капитулировал. В отличие от Зика и Плимпертона. К величайшему сожалению, полученная Плимпертоном от Бога приязнь к кошачьим подверглась серьезному испытанию и оказалась недостаточной. По пути к Рэндалпам Плимпертон попросил подвезти его домой.

– Быть не может, что это чистокровный кот, – произнес он. – Это явная помесь с каким-то другим зверем.

Зик испытал чувство отчаяния, как на краю бездны. Надо было найти способ передать записку Меморандуму. Шансы были таковы, что при нормальных обстоятельствах Арти Ричфилд подождет, пока Меморандум пересадит камни в новую оправу. Но если станет известно, что Меморандум побывал в ФБР, то ждать он не будет.

Зик с трудом выполз из машины и побрел по дорожке.

– Привет, – произнес он полузадушенным голосом, когда Пэтти открыла дверь. За спиной у нее появилась встревоженная Ингрид, глядевшая во все глаза, привез ли Зик Д.К.

– Не беспокойтесь, – сказал Зик, – с котом все в порядке.

– И все-таки что-то случилось, – заявила Пэтти.

Ингрид старалась поскорее открыть коробку, но у нее ничего не получилось. На помощь пришел Зик. Он сумел выпустить Д.К., который рванулся прочь на всех парах, но вдруг резко обернулся и плюнул в Зика. Злым, полновесным плевком.

– Старик, ты прав, – произнес Зик и чихнул. – Поделом мне!

Тут закричала Ингрид:

– У него выдрана вся шерсть!

И она указала на бок Д.К. Зик кивнул:

– У нас произошла маленькая неприятность. Когда он после схватки с собакой очутился на крыше…

– Схватки с собакой? – переспросила Пэтти.

– Я сейчас расскажу. Ну а когда я его оттуда снимал, у меня в руках оказалась шерсть, а у него в когтях мясо.

И Зик показал повязку на правой руке.

– Зик, милый! – Пэтти осмотрела раненую руку и поцеловала Зика в щеку.

– Помогает, – сказал он. – Еще как помогает. – И продолжал: – Ничего не вышло. Он так и не попал на фабрику. Мы шли по своим делам, как вдруг на нас кинулась злая собака. Я уже сказал, у нас с нею была схватка, и когда я говорю «у нас», то это так и было.

Зик задрал брючину и продемонстрировал изжеванный носок.

Пэтти опустилась на пол возле Д.К.

– Бедненький ты мой!

Д.К. перестал сердиться и замурлыкал громко-громко, чтобы сделать приятное Пэтти. Независимо от того, с какими превратностями судьбы он сталкивался во внешнем мире, дома он всегда мог рассчитывать на симпатию.

Ингрид сказала:

– Поставлю музыку. Пластинки всегда успокаивают ему нервы. – Она объяснила Зику: – Он любит всех композиторов за исключением Вагнера. Вагнера он почему-то просто не выносит.

– Вот этого я совсем не понимаю, – ответил Зик. – Сегодня он выдавал такие звуки, что «Метрополитен-Опера» с удовольствием записала бы их на пленку для иллюстрации «Полета валькирий».

– У меня есть пластинки, которые он любит, – продолжала Ингрид. – С музыкой Мак-Канна. Он обожает Мак-Канна.

Д.К. воспитывали на музыке этого джазового пианиста. Когда он был еще котенком, Ингрид часами проигрывала ему великого Мак-Канна.

Когда Ингрид собралась уходить, к ней обратилась Пэтти:

– По-моему, где-то бежит вода. И сильно.

– Это Майк заливает сусличьи норы.

– Посреди ночи? Скажи ему, пусть идет домой и ложится спать. Двенадцатый час. Да и тебе пора.

– Да, дорогая сестрица. Знаю. Тебе не терпится остаться наедине, и я не против. Мне так хочется, чтобы у меня был такой шурин!

Тут Пэтти осенило.

– Чуть не забыла, – сказала она Зику. – Звонили из управления. Завтра с утра надо позвонить по этому номеру.

Он сразу же узнал номер Шерли Хатчинсон.

– Она красивая?

– Она помогает нам по одному делу, – усмехнулся Зик.

– Сногсшибательная блондинка размерами 35-25-35 дюймов.

Зик рассмеялся.

– Таких у нас не бывает. Чаще всего это старые грымзы.

Он сказал это непреднамеренно. Само вырвалось. При этом он совершил два служебных нарушения. Первое: Бюро вряд ли одобрило бы такое поведение агента – навешивание на любую женщину ярлыка «старая грымза»; второе: с какой стати скрывать привлекательность мисс Хатчинсон?

Пэтти прижала палец к губам, подошла к дверям и застала врасплох миссис Макдугалл прежде, чем та успела оторвать ухо от двери.

– Боже, вы меня так напугали! Только я хотела позвонить, как дверь открылась, будто меня подстерегали черти! Но неважно. Я так беспокоилась. Я сказала Уилберу, что должна проверить, как чувствует себя Дьявольский Кот. Я так боялась, что он умирает, я же видела, как его уносил мистер Келсо. Я умею улавливать волны из эфира, и когда я на них настраиваюсь…

– Он просто что-то съел, – сказал Зик. – Пришлось в больнице делать промывание желудка. Он проглотил утку, двух крыс, бурундука и мячик для пинг-понга.

Миссис Макдугалл захихикала как маленькая девочка.

– Да вы шутите, мистер Келсо! А я-то думала, что в ФБР работают серьезные люди. – И тут же выпалила: – Так вы возили кота к ветеринару?

– Да нет, ему просто захотелось прокатиться на машине. В такую прекрасную ночь!

– Опять вы мне морочите голову! – Она деланно рассмеялась, давая тем самым понять, что собирается расследовать происшедшее до конца. И обратилась к Пэтти: – Не дадите взаймы молока? Уилбер всегда перед сном выпивает наперсточек. В медицинских целях. Для облегчения дыхания.

В ту же секунду Пэтти принесла стакан молока, и миссис Макдугалл, внимательнейшим образом осмотрев Д.К., удалилась. Тут же появился Майк, выплывший из задней двери.

Он потрепал Д.К. по шерсти, а тот счастливо зевнул.

– Осторожно! – предупредила Пэтти, – Он сегодня дрался с собакой.

– Хотел бы я посмотреть на эту собаку! – Майк затараторил: – Я нашел главный вход в нору и пустил туда воду из шланга. На полную мощность. Не закрывай кран, Пэт. Я читал, что у сусликов подземные ходы тянутся на много миль. Увидимся, Зик. Спокойной ночи, Пэт.

Когда он удалился, Пэт обняла Зика:

– Жаль, что ничего не вышло.

Он взъерошил ей волосы.

– Придется придумать что-нибудь другое. – Он тихо продолжал:

– У тебя так не бывает: идешь спать, взбиваешь подушку, опершись на нее, смотришь в окно, а там шелестят деревья, похожие на заросли кустарника на фоне отдаленных гор, – и вдруг само собой приходит решение сложного вопроса, никак не дававшееся до тех пор?

Заросли кустарника и дальние горы. Он так часто приводил этот пример, что она научилась их видеть. Он рос в поселке Парамп на юге штата Невада, где живут всего четыреста душ. Зик любил обыгрывать это название: Па-рамп, сокращенное от «Пара-рамп», «Суперотходы».

– Все, чем занимаешься, – утверждал он всерьез, – в конце концов превращается в отходы.

– А там не водятся знаменитые скачущие лягушки? – поддразнивала Зика Пэтти.

Она любила, когда он рассказывал о себе. Делал это Зик нечасто. Она еще не встречала людей, которые бы так не любили говорить о своей жизни.

Вырос он на ранчо в глубине каньона, и мама его до сих пор живет в стареньком, разваливающемся домике, где он родился. Раз в год, летом, он туда ездит.

– Мне все время кажется, что она постареет, но у нее есть то же, что и у тебя, Пэтти, – жажда жизни. И она совсем не меняется.

– Хотелось бы познакомиться с нею.

– Обязательно. Поедем через водопад Маунтин-Спрингз, так как с этой стороны самый красивый вид на Парамп. Ты едешь через перевал, а внизу расстилается широкая зеленая долина, где и находится поселок. Там сейчас выращивают хлопок, но во времена моего детства в основном занимались скотоводством. И горнодобычей. И у каждого из нас, ребят, была лошадь.

Она предложила:

– Прогуляемся вокруг квартала?

– Не слишком ли сложно будет для миссис Макдугалл вести наблюдение на таком расстоянии?

Пэтти рассмеялась:

– Я люблю ходить пешком. Люблю с детства, просто, когда я была совсем маленькой, я гуляла с отцом и держалась за ручку, чтобы не упасть. – Она добавила: – Я люблю гулять с тобой и держаться за руки, наверное, по той же самой причине, и тогда я знаю, что нас бережет Бог в небесах.

Часом позже она тихонько проскользнула в затемненный дом. Разделась, не зажигая света, и собралась ложиться, как вдруг дверь бесшумно распахнулась.

– Сестричка, – прошептала Ингрид, – можно? Знаю, что уже страшно поздно…

– Давай заходи.

Много лет назад они занимали одну комнату. Тогда Пэтти действительно была старшей сестрой, потому что в те годы разница в возрасте что-то значила. Именно тогда Ингрид стала копировать поведение сестры даже в мелочах.

Дверь раскрылась пошире, и вошел Д.К., прыгнул в изножие постели, не говоря ни слова, свернулся в клубочек, а потом столь же внезапно спрыгнул.

Ингрид сообщила:

– Я дала согласие Джимми поехать с ним на пляж Ньюпорт-Бич.

– Все-таки согласилась?

– А ты не одобряешь?

– Я в этом деле не судья.

– Мне не хочется обижать папу, и я знаю, что я его этим обижу, и мне самой больно, но, сестричка, я не переживу, если Джимми возьмет с собой другую. Папа не понимает, каково мне, как важно все это для меня, я не сплю, я не могу есть, я не могу заниматься…

– У отца, наверное, тоже когда-то так было.

– Это было так давно, что он уже забыл. Я читала, что люди с возрастом забывают переживания молодости.

– Смотря какие люди.

– Видимо, да.

– Девочка, ты видишь Джимми другими глазами. Для тебя он слишком близко. И ты не замечаешь, что у него нет твоей глубины, твоей основательности, твоего умения себя вести. Помнишь, как говорила бабушка: у одних есть, у других нет?

– Я же не собираюсь за него замуж. Я просто еду на свидание, которое слишком много для меня значит.

– Почему бы тебе не поговорить с ним откровенно? Назвать вещи своими именами?

Ингрид задумалась.

– Он ничего не поймет, – с отчаянием высказалась она и продолжала: – Но я все равно поеду. В Диснейленде будет такая толкучка, а на пляже веселее. Джимми просто хочет, чтобы всем было весело. А папа не понимает. Он мне не доверяет. Я знаю, он мне не доверяет. Он боится. – Она раздраженно добавила: – Джимми никогда не придет в голову ничего такого.

Пэтти повернулась на бок лицом к Ингрид.

– А ты не думаешь, что можешь оказаться в такой ситуации, когда ты сама не совершишь ничего предосудительного, но другие пары чересчур увлекутся или кто-нибудь из вас непреднамеренно попадет в неприятное положение и придется вызвать полицию?

– Ты выхватила этот вопрос у него изо рта, – отреагировала Ингрид. – Он мне не доверяет.

– Это не так. Ты подходишь не с той стороны. Он просто знает, что любой из нас, попав в определенную обстановку, может сломаться. Мы ведь люди, а не машины.

– Может быть, и так, но я знаю, как думает и чувствует Джимми и как думаю и чувствую я. Не хочу причинять папе боль, но я поеду, и спорить тут не о чем.

Пэтти рассмеялась.

– А кто спорит?

Ингрид спрыгнула с кровати.

– Поговоришь, и на душе легче.

– Приходи в любое время. За разговор денег не беру.

У дверей Ингрид остановилась.

– Ты не будешь против, если Д.К. сегодня поспит со мной?

– Он твой в любое время.

Ингрид просунула руки под кота и понесла его, как на подносе. Свисающий хвост болтался туда-сюда. Сам же кот и глазом не моргнул.

– Можешь не закрывать дверь, – сказала Пэтти. Глядя на Ингрид, Пэтти подумала: вот какой я была семь лет назад. Слушаешь ее – будто заводишь старую, полузабытую пластинку. С годами забываешь не сами проблемы, не сами чувства, но их остроту. В этом разница. Как тебе тогда чего-нибудь хотелось, как отчаянно ждала чьего-нибудь поступка и молилась Богу, чтобы это случилось; как посреди ночи вдруг начинало гулко стучать сердце и ты просыпалась, просыпалась в ужасе, и ужас этот не проходил. Хотелось выговориться, освободиться от него, но ты боялась, что тебя не поймут или, что еще хуже, твои слова прозвучат банально и смешно. Острота ощущений…