Без особого шума Зик подъехал к дому Рэндаллов. Он плавно нажал на тормоз, а затем посидел немного, репетируя свои реплики. Он попробовал перефразировать пару заготовленных предложений, понимая, что объясняться с Пэтти ненужно и незачем. Если она ему до такой степени не доверяет… что ж, тогда нельзя углубляться в эту проблему. Он не имеет права давать волю раздражению.

Дело-то выеденного яйца не стоит. Он повел информатора на обед.

Правда, он слегка исказит истину. Он не собирается признаваться в том, что счет оплатил информатор. Об этом он не сказал даже Ньютону. Затем информатор поехал домой на своей машине, а он на своей – прямо на фабрику. А спрятался он, когда появилась Пэтти, потому, что опасался, что Пэтти назовет его по имени и тем самым поставит под угрозу ход расследования.

Что ж, пора двигаться. Четыре часа утра. Он вылез из машины и прикрыл дверцу, не потрудившись ее захлопнуть. Ночь была поразительно тихой. Даже кошки не бегали. Зик бросил взгляд на дом Макдугаллов и с облегчением заметил, что свет не горит. А он готов был поклясться, что миссис Макдугалл обслуживала этот аванпост сплетен и слухов круглые сутки.

Он убавил шаг и чуть не споткнулся. Привязанный к апельсиновому дереву козел подозрительно посмотрел на него. Он замер на мгновение, потом вспомнил про устроенную Ингрид вечеринку с «козлом отпущения».

Обходя перегородившего дорогу козла, он решил, что дело сделано, хотя козел, пострадавший от несправедливостей и насмешек со стороны визжащего от восторга человечества, пускать его не собирался. Он сказал козлу «Т-сс!», но понял, как глупо это выглядит. И тут козел подал голос, прорезавший тишину ночи, и нервы Зика, и без того напряженные, задергались, как под током.

Он еще шел по дорожке, как отворилась дверь и появилась Пэтти, блистательная, светлая мечта в кружевной ночной рубашке с волосами, призывно зачесанными набок.

– Я знаю, что уже страшно поздно, – начал он, после чего замер, когда на него пахнуло ледяным холодом. – Мне надо было с тобой увидеться. – Голос его треснул. – Между нами не должно быть недоразумений.

Она говорила так тихо, что он едва ее слышал.

– Думаю, что будет лучше, если мы воздержимся от разговора.

Пэтти стояла, заслоняя вход.

– Мне хотя бы можно войти? – спросил он.

– Мы провели прекрасный год, и я желаю запомнить тебя таким, каким ты был.

– Прямо надгробное слово.

– Не хочу резкостей. Между нами их никогда не было.

– Я находился с информатором. Будничная, тяжелая работа.

– Прекрасная работа.

Козел опять подал голос, и Зик раздраженно спросил:

– Нельзя ли заткнуть этого козла? Он перебудит всю округу.

– Полагаю, его комментарий соответствует по духу предмету нашего разговора.

– Пэтти, прошу, поговорим, как два разумных человека, любящих друг друга.

– Любивших. Неправильное употребление времен.

Тут из-за спины Пэтти вылез Д.К., желая лично выяснить, что происходит в столь поздний час. Он сел и зевнул. Опять этот! Ему было так хорошо, пока не возник этот кретин. Он еще раз зевнул. Можно пойти погулять. Можно оставить Пэтти и использовать свободное время по своему усмотрению, пока она не одна. Однако кот не ушел, а стал вычищать из шерсти колючки и с шумом выплевывать их. Окончив эту процедуру, он радостно сел.

Зик продолжал:

– Она передавала мне информацию. Поверь, Пэтти, у меня не было выбора.

– Я не собираюсь обсуждать эту тему. – Не удержалась и добавила: – Нечего было прятаться.

Зик чихнул. Вот чертов кот!

– Я боялся… а, черт!.. Боялся, что ты меня увидишь после того, как я вынужден был отменить свидание, что ты не так подумаешь. Я люблю тебя, Пэтти. Я люблю тебя до боли.

– Не заметила, чтобы ты сопротивлялся, когда она обжималась с тобой.

– Я не мог сопротивляться. Нельзя раздражать информатора, если ждешь от него помощи, хотя я потом отчитал ее. Я попросил ее открытым текстом, чтобы она воздержалась от телячьих нежностей. – Зик тут же пожалел, что употребил это выражение: при сложившихся обстоятельствах этого делать не стоило.

– Значит, ты признаешь, что были «телячьи нежности»?

– Я не думал…

– А я не верю, чтобы женщина позволила себе, как ты деликатно выразился, «телячьи нежности», если у нее нет оснований полагать, что ее ухаживания будут благосклонно приняты. Может быть, так ведут себя в Парампе, но не здесь.

– Говорю тебе, мы встречались по работе.

– Интересная работа.

Д.К. высказался, выплюнув очередную колючку.

Зик опять чихнул.

– Этот кот… нельзя ли…

– У него столько же прав находиться здесь, как и у тебя. Даже, по-моему, больше. Значительно больше.

Козел выразил свое согласие.

– Прошу, – умолял Зик. – Я не могу стоять тут и разговаривать. Эта старая карга уже, наверное, направила антенны.

Направила. Миссис Макдугалл неоднократно уведомляла Уилбера, что разум ее всегда на страже. И ночью, и днем он принимал «импульсы». Он работал интенсивнее, чем тело.

– В этом доме нет ни одной вещи, которая бы износилась от того, что я ею пользуюсь, – любила она хвастаться, как правило впустую, выключенному слуховому аппарату. Уилбер был хитер, так что она никогда не знала, включен аппарат или выключен. Обычно он время от времени хмыкал, что могло сойти и за положительный, и за отрицательный ответ на ее заявления.

В эту ночь мягкий, приглушенный шелест шин сразу же стал для нее «импульсом», и она тут же встала. Зик еще не вышел из машины, а она уже была у окна. Вел он себя странно. Ей было слышно, что он лишь чуть-чуть прикрыл дверцу. И так испугался, услышав «Ме-э!» козла. Рука ее по привычке потянулась к старому, изношенному халату цвета помоев, висевшему наготове на спинке ступа. Как у пожарного, все было под рукой: тапочки, темный платок на голову, фонарик, садовая лопаточка, которую она пустит в ход, если ее застанут, грелка для рук на батарейках.

Крадучись, миссис Макдугалл вышла в ночь, согнувшись в три погибели. Бесшумно пробралась к розовым кустам, как старый индеец-разведчик, и заняла заранее подготовленную позицию. Она натренировалась не двигать ни единым мускулом, когда выходила на дело. Ее захлестнуло счастье. Было отчетливо слышно каждое слово.

Когда она узнала, что Зик погуливает, она испугалась, что кровяное давление у нее подскочит до опасного предела. Доктор предупреждал, что ей нельзя волноваться. Но даже под страхом смерти она не могла покинуть свой пост.

Она, конечно, заранее знала, что мистер Келсо никуда не годится. Такие, как он, ни на что не годны. Сразу видно. Интересно, знает ли мистер Гувер, что его сотрудник бегает за женщинами легкого поведения. Кто-то должен сообщить об этом мистеру Гуверу. А кто информирован лучше, чем она? И она стала составлять в уме текст письма.

В сопровождении полного набора звуковых эффектов Д.К. вынул еще одну колючку. В этот момент из-за спины Зика из кустарника вылез Приблудный Кот. Д.К. прищурил глаза и уставился на пришельца. Если этот пискун-визгун встанет хотя бы одной лапой на ступеньки парадного входа, он готов сшибить его оттуда. Это настроение каким-то образом передалось П.К., который встал на трещине поперек пешеходной дорожки, игравшей роль демаркационной линии, границы столь прочной и нерушимой, как если бы ее установила Организация Объединенных Наций.

Козел, видя благодарную аудиторию, опять подал голос. И Зику стало не по себе. Он почувствовал, что попал в окружение.

Пэтти холодно заявила:

– Прошу меня извинить, но завтра у меня трудный день.

– Ты не знаешь, что ты со мной делаешь, – взмолился Зик. – Ты – вся моя жизнь.

Ингрид застала их врасплох.

– Слушай, сестренка, пускай он войдет. – На ней была отцовская пижама, и двигалась она с трудом.

– Мы в школе проходим курс человеческих взаимоотношений, и там говорится, что первый принцип умения находить общий язык с людьми – это контакт. Следует сесть и внимательно выслушать другую сторону, попытаться встать на место собеседника. Затем…

– Хватит! – вспыхнула Пэтти. – Если хочешь вступить в контакт, контактируй с ним. Что касается меня, то у меня нет ни малейшего желания обсуждать что бы то ни было с мистером Келсо. Спокойной ночи!

Она сгребла ничего не подозревающего Д.К. и надменно двинулась в дом. Ингрид умудрилась прошествовать в пижаме прямо к двери. – Извини, Зик, но завтра мы с нею поговорим, как две подружки, и все будет в порядке. Не беспокойся.

У него горло перехватило, а у нее сердце выпрыгнуло из груди. Она медленно затворила дверь. Какой он милый, подумала она. Как можно быть с ним такой жестокой, не впустить и не выслушать? И ясно как божий день всем, кто не ослеп или не хочет видеть, что он абсолютно не хотел обедать с этой ужасной женщиной.

Если бы была жива мама! Уж она-то знала бы, как справиться с ситуацией.