Поездка на север получилась довольно увлекательная, поскольку ни я, ни машина, которую я окрестил «Доходяга Хильда», уже давно не путешествовали. В свое время «Хильда» была, видимо, роскошным лимузином, однако за долгие годы в ее чреве и кузове сменилось столько запасных частей и прочих деталей, что я предпочитал думать о ней как о незаконнорожденном отпрыске старинного дворянского рода. Лобовое стекло украшали несмываемые пятна и разводы, приборный щиток был изъеден какими-то жучками, причем стрелки всех циферблатов застыли на нуле, кроме показателя уровня нагрева двигателя, который, напротив, то и дело зашкаливал. Прежний владелец зачем-то распотрошил весь салон, и теперь в передней его части нелепо торчали ковшеобразные сиденья, поставленные на старые ящики из-под фруктов, а вместо заднего сиденья притулилась обычная домашняя софа, за которой в беспорядке валялись драные мешки, обглоданные кости, детский волчок и обрывки газет, предвещавших скорую отставку правительства Рамсея Макдональда.

Передние стекла не опускались, но зато задние не поднимались. Под крышей свили гнездо какие-то птахи, а под днищем шныряли мыши.

Внутренности «Доходяги Хильды» внушали мне скорее профессиональный интерес, нежели тревогу. Двигатель чихал, кашлял, хрипел, сопел и задыхался, как астматик, а рулевое колесо скорее подходило для городского автобуса. Однако гордостью и украшением моего автомобиля была, конечно же, сирена. Могучая серебристая труба, змейкой извивавшаяся под капотом, выходила наружу внушительным раструбом. Ее басу позавидовал бы старый самец морской лев, созывающий к трапезе свой гарем. Под стать сирене оказались и тормоза, надежность и удаль которых мне уже очень скоро пришлось продемонстрировать.

Сразу за выездом из Лутона меня остановила дорожная полиция.

— Вы владелец этого экипажа? — спросил полицейский, рассматривая мои права.

— Да, и горжусь этим, — ответил я.

— Думаю, вам известны правила, регламентирующие пригодность автомобилей к эксплуатации? — спросил он тоном таможенника, предлагающего вам открыть второй чемодан. — Тормоза у вашей машины надежные?

— О, тормоза у нее просто изумительные, — восторженно похвастался я. — Тормозной путь у моей «Хильды» не длиннее почтовой марки.

— Это мы сейчас проверим. Поезжайте дальше, а я последую за вами. Как только я просигналю, резко тормозите.

— Пожалуйста, — храбро согласился я.

Запуская двигатель, я с опасением подумал, что меня ждет в том случае, если полиция забракует «Хильду». Мало того что на место своей новой работы я прибуду с опозданием, но еще и безвозвратно лишусь большей части своего и без того скудного капитала.

Не успел я отмахать и нескольких сотен ярдов, как ход моих мыслей был прерван требовательным гудком. Я резко вдавил педаль тормоза в пол и в ту же секунду заметил, что сигналил мне вовсе не полицейский автомобиль, а голубой «бентли», на огромной скорости пронесшийся мимо нашей процессии. Сзади послышался страшный треск, и мое лобовое стекло вывалилось на капот. Поскольку «Доходягу Хильду», подобно египетским пирамидам, строили на века, она практически не пострадала, если не считать смятого заднего бампера, тогда как изувеченный полицейский автомобиль распластался на шоссе, выпростав в стороны колеса и истекая маслом.

— Это вам даром не пройдет, — бормотал полицейский, пока я старательно замазывал йодом небольшую царапину на его носу.

Я подбросил его до ближайшей телефонной будки, после чего продолжил путешествие в неоправданно приподнятом расположении духа.

Пару часов спустя я наконец въехал в район, где мне предстояло работать. Местность и впрямь была полусельская: мелкие городки, вереницей сменявшие друг друга, ничуть не изменились с викторианских времен. Ряды мрачных домов, фабрики, обнесенные высоченными глухими стенами, словно тюрьмы, а на каждом углу — пабы, напоминавшие часовни, или часовни, напоминавшие пабы. Одинаковые ратуши, одинаковые вокзалы, футбольные площадки, кладбища и улочки, на которых еще не смолкло эхо от некогда бегавших по ним трамваев. Лишь главные улицы осовременили свой облик: бесконечные кинотеатры, рестораны, аптеки и магазинчики сделали их неотличимыми от улиц любого другого английского городка.

Зарядил мелкий дождь, хотя, глядя на разбухшую землю и унылые лица прохожих с безнадежностью во взглядах, можно было предположить, что дождь здесь не прекращается уже несколько лет. По мере того как я разыскивал на противоположном конце городка нужный адрес, от моего веселого настроения не оставалось и следа. Наконец мы с «Хильдой» выехали на длинную улицу, по обеим сторонам которой выстроились ветхие дома викторианской эпохи, отгороженные от проезжей части небольшими палисадниками; высаженные в палисадниках деревца, с которых облетела листва, придавали домишкам особенно убогий вид. На почтовом ящике напротив самого последнего домика я разглядел выщербленную медную табличку.

Дверь открыла восхитительная блондинка в комбинезончике, державшая в руке веник. Служанка, догадался я.

— Дома доктор Хоккет? — спросил я, учтиво приподнимая шляпу. — Я доктор Гордон.

— Ну надо же! — воскликнула прелестница, широко раскрывая глаза. — Еще сегодня утром я сказала ему, что вы наверняка не приедете! Глупо, да?

— По дороге небольшая авария случилась, — пояснил я. — Мне пришлось оказывать помощь пострадавшему.

— Доктор еще не вернулся, — сказала служанка, — Но я провожу вас в вашу комнату. Давайте чемоданы.

Поднимаясь по темной лестнице с моими чемоданами, блондинка бросила через плечо:

— Что-то вы слишком молоды для доктора.

— Вообще-то из младенческого возраста я вышел довольно давно, — уклончиво ответил я, не будучи уверен, что слова ее следовало воспринять как комплимент.

— Ну да! Держу пари, вы не старше, чем я. А до вас доктору тут почему-то только сплошные старперы помогали. Последним был доктор Кристмас. Черт возьми, ему, наверное, было за девяносто! Старый склеротик. А перед ним здесь работали доктор О'Хигтинс, доктор О'Рурке и доктор О'Тул — тоже все маразматики. А до них — доктор Соломонс, доктор Задниц и доктор By…

Во мне нарастала тревога.

— Здесь перебывало так много ассистентов?

— О, сотни и тысячи.

— Понятно.

— Вот и ваша комната, — весело сказала разбитная служанка, распахивая дверь на самом верху лестницы. Спальня оказалась размером с монашескую келью и была обставлена соответственно. Поставив мои чемоданы на пол, девушка смахнула пыль с эмалированного умывальника. — Сейчас тут, конечно, сыровато, но зато летом вполне приятно.

— Ничего, дом есть дом, — с напускной бодростью произнес я, оглядываясь по сторонам.

— Вы тут задохнетесь, если не будете проветривать, — заботливо предупредила служанка. — Доктор By без конца жег тут свои травы и благовония. Вы, надеюсь, этим не увлекаетесь?

— Не особенно.

— Свет выключается внизу в одиннадцать, за стирку и пользование радиоприемником вы платите сами, зато по субботам можете утром принимать ванну, — прощебетала девушка. — Таковы правила, установленные доктором. Он сам следит за порядком в доме.

— Ну еще бы! — уязвленно воскликнул я. — Правила совершенно драконовские. Я, конечно, с ним не знаком, но бьюсь об заклад, что он жуткая зануда и скупердяй!

— Да, порой на него что-то находит, — согласилась служанка. — Даже на грошах экономит.

Я уселся на кровать, жесткую, как скамья, и призадумался. Первые шаги на моем профессиональном поприще не слишком вдохновляли. Блондинка, стоя в дверях, с улыбкой разглядывала меня. Вдруг мне пришло в голову, что она ждет чаевых, и я уже запустил руку в карман за мелочью, когда она снова заговорила:

— Приятно все-таки снова встретить земляка. Как там наш старый добрый Лондон?

— Да вроде нормально, — удивленно ответил я. — Впрочем, мне сразу показалось, что вы не местная.

— Да, я девушка городская, — расплылась служанка. — А как вы догадались?

Чуть замявшись, я ответил:

— Ну, вы такая утонченная.

— Льстец! — фыркнула она, но глаза заблестели. — Вы, конечно, не бывали в «Мешке гвоздей» на Латгейтсёркус? Я там пару лет простояла за стойкой бара.

— Что, паб старого Гарри Беннета? Да я знаю его как свои пять пальцев. Мы туда частенько всей компанией заваливали.

Ее хорошенькая мордашка приняла мечтательное выражение.

— Славный старина Гарри Беннет! Эх, сколько лет прошло! Занятно, что вы его знаете, да? Ладно, устраивайтесь, а потом мы с вами найдем время поболтать. Я уже предвкушаю удовольствие.

— А вы сами давно здесь?

— Да уже почти четыре года. У меня мать-старушка… — Внизу хлопнула дверь. — Доктор! — испуганно прошептала она. — Потом увидимся. Я скажу ему, что вы сейчас спуститесь.

Доктора Хоккета я застал в полутемной гостиной, где за столом был накрыт чай. Доктор, облаченный в зеленое твидовое пальто, стоял перед неразожженным газовым камином, заложив руки за спину. Он был высокий и сутулый, с вытянутым лицом и пышными седыми усами. На вид я бы дал ему лет пятьдесят. Заметив гостя, он повернулся на пятках и смерил меня хмурым взглядом.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо поздоровался я.

— Добрый вечер, — эхом откликнулся доктор Хоккет. — Я ждал вас несколько раньше, молодой человек. — Говорил он монотонно, точно молитву читал. Выпростав из-за спины правую руку, он обменялся со мной вялым рукопожатием и тотчас отпустил мою руку. — Удивительно тепло для этого времени года, — пробубнил он. — Не так ли?

— После Лондона здесь, пожалуй, чуть сыровато.

— А мне так вовсе не кажется, — тем же тоном продолжил он. — Я всегда ношу шерстяное белье, доктор. Это куда гигиеничнее, чем заполнять дом продуктами сгорания газа. Если машина на улице ваша, то вам придется оставлять ее под открытым небом — мой гараж, к сожалению, рассчитан только на один автомобиль. Впрочем, я часто предпочитаю объезжать пациентов на велосипеде: для здоровья так полезнее. Можете последовать моему примеру, хотя лично мне это все равно, поскольку свой бензин вы оплачиваете сами. За пользование моим велосипедом я буду делать соответствующие вычеты из вашего жалованья.

Не дождавшись от меня ответа, почтенный доктор снова забубнил:

— Вы ведь прежде не занимались практикой, не так ли? Да, так я и думал. Работа здесь тяжелая, однако опыт вы приобретете бесценный.

Дверь открылась, и вошла служанка с подносом, на котором я разглядел большой эмалированный чайник, краюху хлеба, пачку маргарина и полупустую жестянку с сардинами.

— Я считаю, что перегружать желудок на ночь вредно, — продолжил доктор, уставившись в пол. — Сам я в столь позднее время пищу не принимаю, но ничуть не возражаю, если вы будете покупать себе бисквиты или что-нибудь еще в этом роде. Присаживайтесь.

Он снял пальто и уселся во главе стола. Заметив третий стул и припомнив напутствие Гримсдайка, я спросил:

— Вы женаты, сэр?

Доктор Хоккет воззрился на меня исподлобья.

— Я не совсем ясно расслышал ваши слова, доктор, — пробормотал он. — Мне показалось, что вы спросили, не женат ли я. — Покосившись на блондинку, севшую между нами, он сказал: — Дорогая, налей, пожалуйста, чай доктору. Возможно, он пьет не такой крепкий, как мы. Хотите сардинку, доктор? Я вижу: там на нас троих осталось еще четыре штучки. Как, не хотите? Должно быть, вы совсем не проголодались с дороги? Что ж, я считаю, что легкий пост пойдет на пользу обмену веществ.