Это был не револьвер, а всего-навсего разводной гаечный ключ. Вот тогда Баллард впервые понял, почему Кёрни никогда не берет с собой оружие на задание, да и другим запрещает. Будь у него с собой револьвер, он выстрелил бы еще до того, как понял, что у Одума нет огнестрельного оружия. Видя, что ни один из них не пытается бежать, растерявшийся Одум остановился в десяти шагах. Он оказался низеньким, дородным, бледным человечком со взлохмаченными волосами и в очках с линзами, напоминающими толстое бутылочное стекло. Да, его явно не назовешь ни высоким, ни красивым, ни обаятельным, подумал Баллард. Просто драный кот.

— Кто?.. — Одум запнулся и прочистил горло. По его голосу чувствовалось, что он жутко испуган. — Кто вы, черт бы вас побрал, такие?

Кёрни сразу же перешел в наступление:

— Вы Чарлз М. Гриффин?

— Нет... но... я...

— Если вы не Гриффин, то мы и знать не хотим, кто вы такой.

Баллард любил наблюдать, как работает Кёрни, как он берет инициативу в свои руки, загоняя противника в угол. Его шеф повернулся к машине, вынуждая Одума продолжать спор с широкой, облаченной в делового покроя пиджак спиной.

— Я... Какого дьявола вы забрали машину? — спросил Одум. Его подруга оставалась сидеть в «торонадо», темная тень с освещенными сзади золотистыми волосами.

Кёрни повернулся к бывшему заключенному. И все тем же резким тоном повторил:

— Вы Чарлз М. Гриффин?

— Я уже сказал вам, что нет. Но...

— Тогда не ваше собачье дело, почему мы забрали эту машину. — И он вновь отвернулся.

Осмелевший Одум шагнул по направлению к нему. Баллард, со сжатыми кулаками, вышел из-за передней части машины, но Одум, хотя и держал гаечный ключ, видимо, не собирался затевать драку.

— Послушайте, ребята... я... я заплатил триста баксов... за пользование этой машиной. Наличными. Вы не можете просто так...

— Мы уже изъяли ее. — Сложив на груди руки, Кёрни оперся спиной о дверь; теперь он говорил со спокойствием фермера, обсуждающего виды на урожай. — Вы можете отдать ключи и убираться отсюда.

— Но это же моя машина, — с отчаянием сказал Одум.

— Этого не может быть, — терпеливо, рассудительно, как отец, понятными словами рассказывающий своему сынку о птицах и пчелах, принялся разъяснять Кёрни. — Машина принадлежит Калифорнийскому гражданскому банку и зарегистрирована на имя Чарлза М. Гриффина. Вы же не станете утверждать, что вы Гриффин?

— Но я дал этому парню триста баксов.

Кёрни, все так же со сложенными на груди руками, подался вперед, всей своей волей, сконцентрировавшейся в голосе и теле, требуя ответа:

— Это был Гриффин?

Одум усиленно заморгал, словно собирался расплакаться.

— Да. Он самый. Глория готова присягнуть...

— Свидетельство Глории не может быть принято в суде, — холодно сказал Кёрни. — А кто такая Глория?

— В суде... — испуганно повторил Одум. — Глория Роуз... Она... послушайте... при чем тут суд?..

— Женщина в «торонадо»?

— Н-да.

— Гм, — произнес Кёрни таким тоном, будто подтвердились худшие его подозрения. — Она живет по адресу: 1902, Гавалло-роуд, квартира номер 7, не так ли?

Конечно же, этот черт — и до чего же догадливый! — определил номер квартиры по отсеку, в котором стоял желтый «торонадо». Он, очевидно, машинально запомнил марки всех стоявших в гараже машин. А вот он, Баллард, не мог бы назвать марки ни одной из них.

— О да... сэр. — Обращение «сэр» было добавлено с некоторой задержкой.

Сол Сэвидж, сидя за своим старым деревянным столом, наверняка проинструктировал Одума, предварительно усадив его на стул с прямой спинкой, о требованиях, соблюдение которых обязательно для всех условно освобожденных. Неужели вода из душа и впрямь лила на более комфортабельное вращающееся кресло? Или это просто хитрая уловка Сэвиджа. Да, сэр. Тут Баллард мысленно выругал себя. Не хватало еще жалеть этого гада, который, возможно, проломил Барту череп, использовав вот этот самый гаечный ключ, который сейчас в его руке, ненужный и бесполезный, словно кисточка на хвосте осла?

— С прошлого вторника вы жили с Глорией Роуз по этому адресу, что является грубым нарушением установленных для условно освобожденных правил. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я...

Его глаза метались между двумя детективами, выискивая в них хоть какую-нибудь слабинку. Баллард молчал с каменным видом. Гранитное лицо Кёрни сохраняло свое обычное выражение.

— Я... ничего, сэр.

— Хорошо. — Кёрни проговорил это так, будто оказывал Одуму большую милость. Он повернулся к Балларду: — Мистер Бим, что сказал сегодня мистер Сэвидж по поводу этого «тандерберда»?

Баллард поспешил сказать то, чего, как он предполагал, хотел от него Кёрни:

— Он выразил серьезную обеспокоенность, когда я сказал ему, что его подопечный, вопреки требованиям инструкции, возможно, раскатывает на автомобиле.

— Вот именно, — сказал, как отрубил, Кёрни.

Одум зашаркал ногами.

— Послушайте... я еще не успел... ему сказать, но на этой неделе...

— Но ведь машина-то не ваша.

— Но я заплатил за нее триста баксов...

— Откуда же вы их взяли? Напечатали, что ли?

— Господи! — провопил он. — Да нет же.

Услышав его крик, женщина вышла из машины. Всего предыдущего разговора она не слышала и теперь стояла возле машины в безмолвной нерешительности.

— И она знает о вас и Шарон Биглер? — безжалостно спросил Кёрни, чуть понизив голос, однако, чтобы его не слышала женщина.

Одум машинально оглянулся на «торонадо». Видя, что его подруга стоит возле машины, он почти истерически замахал ей, чтобы она не подходила ближе. Поколебавшись, она вновь села в машину. Баллард знал, что этого-то и добивался Кёрни. Одна из важнейших заповедей детектива — никогда не выставлять мужчину в дурацком свете перед женщиной. Оскорбленная гордость может пробудить дремлющий дух сопротивления.

Кёрни утешающе положил руку на плечо низкорослого Одума:

— Мистер Одум, мы полагаем, что вы стали жертвой обмана со стороны бесстыдного мошенника.

— Но он дал мне расписку и регистрационную карточку.

— Они у вас при себе?

— ' У меня в бумажнике...

Он положил разводной ключ на асфальт и, порывшись в бумажнике, вытащил оттуда свернутый листок бумаги, очень похожий на оберточную. У него также была белая регистрационная карточка, которая в Калифорнии выдается тем, кто пользуется машиной временно — в отличие от постоянных владельцев.

— Взгляните. — Тупой в заусеницах ноготь Одума прошелся по написанной от руки расписке и остановился под косой росписью: Чарлз М. Гриффин.

Кёрни посмотрел на него пронизывающим взглядом, на этот раз не добиваясь никаких театральных эффектов.

— А вам не показалось странным, что он отдал автомобиль стоимостью в пять тысяч долларов за триста? Да еще всучил расписку на оберточной бумаге? Вы не подумали, что все это липа?

— Он... — Глаза за толстыми линзами беспокойно забегали. — Он сказал, что из банка мне пришлют новую платежную книжку. После покупки машины я должен был выплачивать очередные взносы и, видите ли, кроме трехсот баксов, которые я ему дал, требовалось внести еще двести. За февраль и март.

— Но вы не внесли эти деньги?

— У меня... было... туго с деньгами.

— А как, по-вашему, он должен был поступить, когда банк потребовал с него немедленной уплаты невнесенных взносов?

Одум поочередно переводил встревоженный взгляд с Бал-ларда на Кёрни, с Кёрни на машину. Наконец, прочистив горло, он сказал:

— Видите ли, я должен был получать всю корреспонденцию на его имя. И еще он сказал, что, как только продаст машину, на пару лет уедет из страны. Поэтому я подумал, что не стану пересылать ему предупреждения по адресу, который он обещал мне дать.

— Но так и не дал? — уточнил Баллард.

— Нет. И никакой корреспонденции так и не приходило.

— Каким образом вы узнали, что автомобиль продается?

— По объявлению в газете. Там назывался лишь телефонный номер. Мне пришлось поехать в Сан-Хосе, чтобы осмотреть машину. Это был какой-то дом с участком, не помню номера.

— 1545, Мидфилд-роуд? — подсказал Баллард.

— Да, верно. После того как мы оформили продажу машины, он попросил меня получать его корреспонденцию. Сказал, что не доверяет почте. Я не хотел, чтобы эта корреспонденция приходила в пансионат, где я живу, вы ведь знаете, что этот адрес имеется у Сэвиджа, поэтому я сразу же подумал о Шарон. С Глорией я познакомился уже позже. Пару недель я не говорил Шарон об этом, просто забыл...

Это объясняло, почему отправленное письмо возвратилось обратно с адресом Биглера.

— Не могу ли я... оставить у себя машину... пока?..

— Нет, — решительно отрезал Кёрни. — Разумеется, мы вам дадим свою личную расписку об изъятии у вас машины и регистрационной карточки. Я уверен, что позднее вы сможете договориться с банком. И мы все уладим с Сэвиджем.

— Да, да, — подхватил Баллард. — Мы скажем ему, что полученная нами информация оказалась ложной, что вы не водите машину.

В конце концов Одум пожал плечами и косо улыбнулся. Баллард даже смог представить себе, как он подделывает чеки в барах Ист-Бея. У него был золотой зуб впереди. Этот зуб вместе с широкой улыбкой, очками и косматыми волосами придавал ему вид человека простодушного и милого и, уж конечно, неспособного украсть.

— Да, мистер Сэвидж ничего не узнает. — Он показал пальцем на «торонадо» и сидящую в нем блондинку.

— Это останется нашим маленьким секретом, мистер Одум, — утешительным тоном произнес Кёрни.

Одум отдал ключи; они помогли ему перенести весь инструмент в «торонадо». Это были единственные его личные вещи, лежавшие в «тандерберде». Как только Кёрни и Баллард отошли, Глория Роуз принялась сердито отчитывать своего приятеля. Баллард сообщил в полицию о произведенном изъятии; к тому времени, когда он вышел из телефонной будки, перебранка уже закончилась. Оставляя на асфальте следы шин, «торонадо» рванулся с места и покатил прочь.

— Ставлю десять против семи, что эти триста долларов дала она, — сказал Кёрни. — Вероятно, он даже взял у нее пять стосотенных, сказав, что двести пошлет в банк.

Баллард был того же мнения. Даже такую небольшую дичь, как Одум, Глория Роуз могла приманить лишь с помощью денег. В жизни не видывал он более безобразной женщины, во всяком случае, выше шеи. Похоже, Одум нашел ее в собачьем питомнике. Пошел за колли — вернулся с Глорией Роуз.

Кёрни задумчиво смотрел вслед уехавшему автомобилю.

— Ну, что ты думаешь? Похож ли маленький Хоуи на описание того чокнутого с фонарем, который лез под юбку к танцовщице? Что она о нем говорила? Высокий? Смуглый? Красивый? Этот парень выглядит так, словно двадцать лет просидел в сортире.

— И все же в этом Одуме, должно быть, есть что-то такое, Дэн. А Шарон Биглер?

Кёрни нетерпеливо покачал головой:

— Эта шлюха готова спустить трико перед любым мужиком, лишь бы у него стоял. Одного того, что ее муж недолюбливает Одума, достаточно, чтобы она с ним переспала.

— Стало быть, мы вернулись к тому, с чего начали. Это все же Гриффин. И мы не имеем понятия, где он находится, — есть только предположение, что он уехал из страны. Но теперь у нас со всеми заключены соглашения о выдаче преступника.

— И все же мы продвинулись, — сказал Кёрни, садясь в «тандерберд». — Мы можем исключить Одума из числа подозреваемых. И мы знаем, что если Гриффин и уезжал из страны, он возвратился — кто-то же шарахнул Барта по голове! Я вернусь в Конкорд, к моей машине, и завтра утром на жесткой сцепке отбуксирую этот «тандерберд» к нам в контору. А ты поезжай домой и поспи.

— То-то счастье, — проворчал Баллард, ощущая навалившуюся слабость.