«Я считаю, что философствовать следует, руководствуясь ощущением» — такими словами открывал молодой Кампанелла свой «Краткий свод философии природы» (9, стр. 27). Непосредственное обращение к природе как источнику познания было властным требованием эпохи великих открытий. Беспокойный ученик монастырских школ поднял бунт против вековой схоластической традиции. Выродившаяся в убогое школярство, в бесконечные комментарии к комментариям, в пустую игру логическими дефинициями, давно утратившими связь с научным познанием мира, в пустозвонство диспутов, где место фактов науки занимали цитаты, а доводы разума подменялись ссылками на авторитет, схоластическая философия, сыгравшая огромную роль в развитии средневековой науки и философии XIII–XIV вв., к концу XVI столетия превратилась в «схоластику», и именно это одиозное значение термина надолго заслонило ее былые заслуги и достижения. Мир изменялся, но истина, закрепленная традицией, желала оставаться неизменной. Колумб открыл Новый Свет, но ведь древние авторитеты писали о невозможности антиподов. Магеллан обогнул земной шар, но ведь Аристотель отвергал возможность жизни на экваторе. Открытия Тихо Браге и Галилея не поколебали утверждений о вечности и неизменности «пятой сущности», из которой состоит небесная субстанция. И когда профессор Падуанского университета знаменитый аристотелик Чезаре Кремонини отказался взглянуть в телескоп Галилея, это событие приобрело в истории значение глубокого символа, ясно обозначившего сущность давно назревшего конфликта.

Новые факты не укладывались в старую картину мира. Новые открытия требовали нового метода познания. А учителя, писал Кампанелла, «вместо того, чтобы исследовать природу, изучали высказывания, и даже не самих философов, а только их истолкователей… Они отвергают всякие данные ощущения, если они противоречат Аристотелю… Поэтому я никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них занялся наблюдением, отправился в поле, на море, в горы, чтобы изучать природу, они не делают этого и у себя дома, а заботятся только о книгах Аристотеля, над которыми проводят целые дни» (8, стр. 3).

Провозглашая ощущение главным орудием познания природы, Кампанелла вслед за Телезио не только противопоставлял его схоластическому рационализму, но и выдвигал требование замены старой картины мира. «Поэтому я пришел к заключению, что в исследовании природы следует доверять ощущению, которому она открывается такой, какова она в действительности и какой ее создал бог» (8, стр. 1). Сенсуализм, как метод познания, сопровождался в философии Кампанеллы требованием объяснения природы из ее собственных начал.

Пересмотру подвергались некоторые центральные понятия философии перипатетиков. Калабрийский философ в первых же своих произведениях выступил против учения о форме как самостоятельном и единственно активном начале, определяющем сущность вещей и их реальное бытие, и о материи как чистой возможности.

Новая натурфилософия начинается с реабилитации материи. Материя Кампанеллы не схоластическая абстрактная возможность бытия, она существует реально. «Ибо материя не есть ничто, но является сущим, — писал он в „Вопросах“ к „Реальной философии“. — Следовательно, она находится в мире, а не в одном лишь разуме перипатетиков. Ибо существа образуются из той материи, которая находится в мире, а не из той, что присутствует в нашем сознании». Не форма, а материя является первоосновой бытия; Кампанелла отвергает мнение схоластов, что «материя существует лишь благодаря форме»: «Формы умирают, а материя пребывает такой же. Следовательно, она едина и бессмертна, а формы многочисленны, изменчивы, тленны, подвержены возникновению и гибели. Следовательно, материя в большей мере, нежели формы, обладает действительным бытием» (16, стр. 26–27). Материя «дает формам материальное существование, сама же воспринимает от них лишь формальное бытие, но не бытие как таковое. Ибо она сама воспринимает, а воспринимать может лишь потому, что по природе предшествует формам» (15, стр. 4).

Но для того чтобы обладать реальной определенностью, действительным существованием, для того чтобы из «чистой возможности» превратиться в «субстанцию и основание мира форм» (15, стр. 4) материя в философии Кампанеллы должна стать физическим телом. «Бестелесная материя — не что иное, как аристотелева химера, — писал он в „Кратком своде философии природы“, — ибо материальность есть то же, что и телесность» (9, стр. 32). «Материя и субстанциональное тело тождественны, — продолжал он эту мысль в „Великом итоге“, — поскольку тело по природе пассивно, а не активно. И если бы это было не так, то тело возникало бы из бестелесной материи и из бестелесных действующих форм, что невозможно. Я говорю при этом, — подчеркивал Кампанелла, — о материи, находящейся в бытии, из которой образуются вещи, а не о воображаемой материи, положенной Аристотелем, которая не есть ни „что“, ни „какая“, ни „сколь великая“, над которой смеется св. Василий и относительно которой Аверроэс признался, что она не существует вне человеческого ума» (26, стр. 193). «А если она находится лишь в уме, — продолжает он эту мысль в книге „О способности вещей к ощущению“, — то ясно, что она не может быть подлежащим вещей, находящихся вне ума». Поэтому Кампанелла определяет «всеобщую материю» как «телесную массу» (24, стр. 37).

Но эта лежащая в основе вещей реальная и телесная материя сама по себе еще недостаточна для их возникновения. Ибо от старой, перипатетической традиции эта новая материя Кампанеллы унаследовала чрезвычайно существенное свойство — пассивность. Являясь началом вещей, предшествуя формам по сущности и бытию, обладая реальным существованием и телесной природой, она сама по себе еще не способна порождать вещи из собственного лона. Материя не просто тело, она, как говорит Кампанелла в «Кратком своде философии природы», «неустроенное тело» (9, стр. 31). Это «тело бесформенное, лишенное числа и фигуры, неспособное к действию и неподвижное», поясняет он в «Реальной философии». Зато оно способно «к восприятию идей, действий и чисел, так что может становиться единством и множеством, то есть соединяться и разделяться, расширяться и сжиматься, приобретать качества и принимать любую фигуру» (15, стр. 4). А следовательно, материя нуждается в воздействии «активных причин, находящихся вне ее» — так завершает Кампанелла свое определение материи в «Метафизике» (20, стр. 200), следуя в этом учению Бернардино Телезио.

Эти активные начала — два «мастера», создающие многообразный мир вещей из бесформенной телесной массы — материи, — бестелесны, но не могут существовать без тела. Сами они рождаются и гибнут, они не обладают самостоятельным и независимым от материи существованием, но именно они являются причинами возникновения вещей. Эти активные начала — тепло и холод (8, стр. 16; 26, стр. 194–195; 24, стр. 5). Враждебные друг другу, вечно стремящиеся к взаимному уничтожению, они находятся между собой в непрерывной борьбе за обладание материей.

Отвергая теорию четырех элементов (земля, вода, воздух и огонь) как основ материального мира, Кампанелла принимает лишь два первоначальных тела — небо и землю. В материи небесной господствует тепло, поэтому высшим воплощением небесного огня и тепла является Солнце; в материи земной царит холод. При этом в философии Кампанеллы снимается старинное противопоставление земной и небесной материи. Если у схоластов небесная материя не «элементарна», не состоит из четырех элементов, а является особой «пятой сущностью» — вечной и неизменной, нематериальной, — то в натурфилософии Кампанеллы теряет всякий смысл противопоставление земли и неба: они состоят из одной и той же материи, из одной и той же телесной массы, их противоположность не качественная, а физическая, это противоположность тепла и холода, а не «земных» элементов и «небесной» сущности. Тем самым утрачивало смысл и старое теологическое противопоставление земли и неба, базирующееся на «Физике» Аристотеля. Связывая конкретную форму, которую принимает под воздействием тепла и холода единая телесная материя, со степенью ее разогревания или охлаждения под воздействием активных начал, Кампанелла высказывает глубокую догадку о связи с теплом различных состояний вещества: земля, вода, воздух, огонь, т. е. твердое, жидкое, газообразное состояние зависят от воздействия тепла на единую материю, а не являются раз и навсегда данными и неизменными первоначальными «элементами» мироздания.

Материя и действующие на нее бестелесные активные начала («силы» — называет их в одном месте Кампанелла; 15, стр. 5) находятся в пространстве. Пространством, или «местом», называет Кампанелла «первую бестелесную субстанцию, неподвижную и способную к восприятию всякого тела» (9, стр. 28). Пространство есть вместилище материи. И хотя часто Кампанелла именует его «пустотой» (8, стр. 16), в действительности, утверждает он, полемизируя с атомистами, «в природе нет пустого пространства» (16, стр. 21). Понятия пустоты, места, подчеркивает Кампанелла, необходимы для того, чтобы подчеркнуть объективность пространства-вместилища, его отличие от самой материи. Это пространство предшествует материи, но предшествует не во времени, а в качестве «основы существования мира», необходимого условия существования материи (15, стр. 3).

Кампанелла отвергает Аристотелево определение времени как меры движения. Время существует объективно, в самих вещах, в самом процессе движения мира. «Эта смена дня и ночи, тепла и холода, единства и множественности, движения и покоя… именуется временем. Мы познаем его по движению Солнца, наиболее явному для нас… Но всякая мера, кроме того, что она мера, является еще чем-то и сама по себе, только поэтому мы и можем ею пользоваться в качестве меры… Время… есть также и мера покоя, и движение Солнца есть мера времени скорее, чем время есть мера его движения», — писал он в «Великом итоге» (26, стр. 211). «Время неотделимо от вещей», — говорится в «Вопросах» к «Реальной философии» (16, стр. 20). Оно «есть переменчивый поток бытия, производящий изменения в вещах», развивает Кампанелла эту мысль в первой книге своего «Богословия». «Время есть последовательная длительность, или сама последовательность, или смена вещей, в соответствии с которой вещь наследует вещи или себе самой в различном состоянии…

Ведь именно эта последовательность, собственно, производит инакость или изменение вещи, ибо всегда вещь временная отличается от самой себя, и все вместе они составляют всеобщность вещей, которая также всегда иная, как вода потока… Время же есть такая последовательность, которая существует в процессе изменения… Поэтому время состоит из сменяющих друг друга бытия и небытия» (33, стр. 238, 240).

Кампанелла выступает против главного принципа физики Аристотеля, согласно которому движущееся тело получает движение от другого. Это положение служило в философии Фомы Аквинского одним из важнейших доказательств бытия божия. Кампанелла противопоставил принципам Аристотелевой физики принцип самодвижения в природе. «Все, что движется естественно, получает движение от себя, а не от особого двигателя», — говорит он в «Философии, доказанной ощущениями» (8, стр. 515). На смену внешним двигателям небесных сфер и светил приходят в телезианско-кампанелловской философии природы внутренние источники движения. Таким источником является тепло. «Нет насильственного движения в небе… — поясняет он в „Великом итоге“. — Достаточно тепла, чтобы приводить в движение небо» (26, стр. 220, 223). Тепло оказывается не только причиной механического движения земных тел и небесных светил, но и причиной всякого вообще движения и изменения в природе: оно есть «истинная причина возникновения, изменения и гибели вещей» (26, стр. 224).

Природе в целом, ее пассивному и активному началам, всем вещам свойственно стремление к самосохранению. Но для того чтобы стремление это осуществить, для того чтобы бороться с противоположным, враждебным началом, одна противоположность должна знать о существовании другой. Следовательно, всей природе должна быть, по мысли Кампанеллы, свойственна всеобщая способность к ощущению. «Следовательно, все вещи чувствуют», — формулирует свой вывод калабрийский философ в работе «О способности вещей к ощущению» (24, стр. 12).

Гилозоизм Кампанеллы — его учение о всеобщей одушевленности природы — свидетельствовал о попытке найти в самой природе, в свойствах материального мира объяснение всех форм движения в их органическом и неразрывном единстве, создать такую концепцию живого космоса, из которой можно было бы вывести и движение небесных тел, и возникновение вещей в недрах материи, и появление растительного и животного мира, и человеческое сознание.

В то же время теория всеобщей способности вещей к ощущению явилась результатом недостаточного развития естествознания, крайне ограниченного запаса сведений об органическом мире. Не знавшая качественных скачков, бесконечно далекая от представления об эволюции в природе натурфилософия Кампанеллы не в силах была дать научное объяснение ни возникновению жизни, ни появлению человеческого сознания. Но при всей наивности этой картины мира в ней было важное достоинство: она исходила из цельного представления о Вселенной, из убеждения во всеобщности законов природы.

Ощущение пронизывает весь космос. Ощущение присуще «основе бытия» — пространству, которому свойственна «любовь к самосохранению», в силу чего оно, страшась пустоты, вовлекает в себя материю (25, стр. 139). Ощущение заложено в материи: ведь она стремится к формам, а «следовательно, ощущает, ибо всякое стремление рождается от сознания» (24, стр. 38); оно свойственно и активным началам, ведущим борьбу за обладание материей. Оно присутствует во всех вещах, которые «испытывают наслаждение от самосохранения и неудовольствие от собственной гибели» (24, стр. 11). Не будь способность к ощущению разлита в мире, он «превратился бы в хаос»; и, «следовательно, достовернейшим доводом способности вещей к ощущению служит мировой порядок» (24, стр. 13). Так гилозоизм приводит Кампанеллу к антропоморфизму в учении о космосе.

Итак, весь мир «есть чувствующее животное, и все его части наслаждаются общей жизнью» (24, стр. 26). Это не значит, что способность к ощущению в равной мере свойственна всем материальным телам. «Все вещи обладают способностью к ощущению в такой мере, в какой это необходимо для их самосохранения, а потому одни — в большей, другие — в меньшей степени» (24, стр. 17).

И если ощущение в той или иной мере свойственно всему миру, всей материи, то и возникновение органической жизни, существование растений и животных объясняются в философии Кампанеллы естественными причинами. Душа животных возникает под воздействием света и тепла, идущих от Солнца. Душа при этом определяется как нечто вполне материальное: она есть «теплый телесный дух, тонкий, подвижный, способный быстро испытывать возбуждение и чувствовать…» (6, стр. 165). Она возникает в результате воздействия активного начала — тепла — на материю: «Стало быть, душа — это теплый и тонкий дух, порожденный во влаге в недрах грубой материи; не имея возможности вырваться из нее, он образует и формирует ее так, чтобы можно было жить вместе с ней» (24, стр. 44). «Телесное и подвижное», это чувствующее начало в живой природе, этот жизненный дух «состоит из тепла и тончайшей материи» (24, стр. 89, 91, 94). Порождаемый воздействием природных начал, жизненный дух существует в организме и поддерживается благодаря процессам, происходящим в живом теле: переваривая пищу, животный организм превращает ее в жизненный дух, который с кровью разносится по всему телу. Действием и свойствами этого природного, материального жизненного духа объясняет Кампанелла не только появление высших форм ощущения в растениях и животных, но и человеческое сознание. Если растениям «досталась в удел душа стесненная и нечувствительная», то «у всех животных, у которых есть свободная душа в особенных вместилищах, есть и память, и способность к образованию представлений». И хотя человеческий разум, говорит Кампанелла, «одарен не только этой чувствительностью, памятью и животными чувственными представлениями, но… и более божественными и высокими способностями» (6, стр. 165), свою теорию познания он строит, как будет показано далее, именно на принципиальном родстве человеческой души и всеобщей способности к ощущению, разлитой в природе.

Мир, каким он предстает перед нами в натурфилософии Томмазо Кампанеллы, и пространство-вместилище, и временная последовательность потока изменчивого бытия, и телесная материя — первооснова вещей — и действующие в ней активные начала, — весь этот мир, по учению калабрийского философа, создан богом.

«Бог создал пустое бестелесное пространство и телесную массу, и присоединил к ним два бестелесных активных начала, неспособных существовать сами по себе, враждебных друг другу, то есть тепло и холод», — писал Кампанелла в первой своей книге «Философия, доказанная ощущениями». «Мир родился не из некоего хаоса от противоположных начал и не произошел из самих элементов, но от наилучшего создателя» (8, стр. 16, 29). «Необходимо признать, что существует первая мудрость, именуемая богом…», — продолжал он полемику с материализмом древних атомистов в книге «О способности вещей к ощущению» (24, стр. 7). «Смехотворно, конечно, мнение Лукреция, что мир произошел случайно из атомов, движущихся в пустоте и случайно сталкивающихся в построении мира», — заявлял он в «Побежденном атеизме» (12, стр. 34) и в письмах Пьеру Гассенди и Клоду Пейреску, 40 с лишним лет спустя после издания «Философии, доказанной ощущениями», писал: «Я не вижу, каким образом можно избежать принятия первого ума… Строение мира, и растений, и животных достаточно и с избытком свидетельствует о существовании этой первой силы, которую мы именуем богом. Ни атомы, ни элементы, ни их физические качества и соединения не могут в достаточной мере объяснить явления природы» (25, стр. 239, 323).

Так бог, изгнанный из натурфилософии Кампанеллы в прежней его роли неподвижного перводвигателя, возвращается в нее в качестве творца.

Чем объяснить это неожиданное появление бога-творца в натуралистической картине мира, созданной калабрийским философом? Что это? Уступка тысячелетней традиции схоластического богословия? Страх перед костром?

Но Кампанелла достаточно открыто рвал с традицией — и в науке, и в философии, и в космологии, и в теории познания, и в политических своих идеалах. Свое бесстрашие он доказал неоднократно и в обстоятельствах, исключающих сомнения на сей счет. И если была объективная причина для принятия бога-творца в разработанную Кампанеллой систему, то заключалась она в самом характере его натурфилософии.

Материя в натурфилософии Кампанеллы хотя и является первоосновой вещей, но остается пассивным началом. Она лишена самостоятельных сил и способности к порождению вещей. Она лишена внутренней динамики, внутренних источников движения, а потому неизбежно нуждается во внешнем воздействии. И хотя Кампанелла изгнал из природы внешние двигатели Аристотелевой космологии, хотя он отказался от понятия активной формы, образующей вещи из недр материи, но само определение материи как пассивного начала требовало принятия иных, нематериальных активных начал. «Так как тело не действует само по себе, но только благодаря активным способностям, то, следовательно, активная сила есть первая мощь, которая действует потому, что может, знает и хочет, и, следовательно, является бестелесной» (12, стр. 34). Из пассивной материи нельзя было вывести движение и жизнь. И поскольку мысль об эволюции еще чужда научному и философскому сознанию XVI–XVII столетий, существование органической жизни оказалось возможным объяснить только «оживлением» всей природы, всего космоса, и ощущение, как свойство живой материи, было перенесено на мир в целом: «Весь мир исполнен ощущения и жизни» (12, стр. 35).

Перенеся на мир и материю, на пространство и активные начала способность к ощущению, Кампанелла находит ее выражение во всех явлениях природы. И тогда оказывается, что природе свойственны и другие чувства и стремления, перенесенные на нее из мира живой природы и человеческого сознания. В своем движении, в борьбе за материю активные начала движимы стремлением к самосохранению, всякой вещи должны быть свойственны способность бытия, осознание своего бытия и всего, что этому бытию враждебно, и любовь к своему бытию, без чего сохранение вещи невозможно. «Ведь всякое сущее есть постольку, поскольку может быть, обладает возможностью бытия… А то, что может быть, осознает свое бытие, ибо если бы оно не ощущало самого себя, то и не любило бы свое бытие, и не стремилось бы избежать пагубного врага, и не следовало бы за другом, охраняющим его бытие, как поистине поступают вещи. Знание же исходит из мощи: мы ведь не знаем того, чего не можем знать, и, напротив того, можем знать многое, чего реально еще не знаем… И все сущности испытывают всегда и повсюду любовь к себе самим» (33, стр. 134).

Так от гилозоистского представления о всеобщей способности вещей к ощущению и от учения о стремлении к самосохранению Кампанелла приходит к учению о прималитетах (первичностях) — трех первоначалах бытия — мощи, мудрости и любви, — перенося, в духе неоплатоновского антропоморфизма, человеческие свойства на космос. Сформулированное в «Метафизике» и в «Теологии» учение о прималитетах выглядело как проекция в философской картине мира христианского догмата о святой троице: «Всякое сущее состоит из возможности бытия, ощущения бытия и любви к бытию, подобно богу, чей образ они несут» (26, стр. 39). Но напрасно Дж. Ди Наполи видит в этих словах «Метафизики» «вдохновение таинством троицы» (96, стр. 238). В действительности путь был обратным:

Кампанелла шел от гилозоизма к прималитетам и от прималитетов к принятию сотворения мира и связи его структуры с троякой природой «первого разума». «Весь мир и всякая его частица состоят из мощи, мудрости и любви», — писал он в «Великом итоге» (26, стр. 186). И жители «Города Солнца» равным образом полагали, что «все существа метафизически состоят из мощи, мудрости и любви, поскольку они имеют бытие» (5, стр. 115).

Так натуралистическое в основе своей объяснение жизни в природе с помощью учения о всеобщей способности к ощущению, а борьбы начал стремлением к самосохранению привело Кампанеллу к принятию разумного начала в природе. А от принятия разумного начала в неживой природе, в растениях и животных — во всем космосе — Кампанелла приходит и к принятию бога-творца.

«Итак, необходимо признать, — заключал он свое рассуждение о всеобщей одушевленности природы, — что существует первая мудрость и первый разум… Необходимо прийти к первому разуму, к первому искусству и к первой мудрости, источнику бытия». Так гилозоизм и антропоморфизм приводят к религии: от ощущения и разумного начала, разлитого в природе, Кампанелла приходит к «ощущению и разуму, заботящемуся о сохранении целого» (12, стр. 24).

К религиозно-идеалистическим выводам вело калабрийского философа и сохранившееся в его натурфилософии аристотелевское представление о целенаправленном характере космоса, о господстве целесообразности в природе: телеология неизбежно вела к теологии. Мир подчинен стремлению к гармонии и порядку. «Я всегда ставлю на первое место, — писал Кампанелла в замечаниях к „Великому итогу“, — целевое начало, поскольку оно является подлинной причиной вещей, созданных искусством, а физические начала — как тепло, холод, материя, пространство — являются средствами для достижения цели, о чем я говорил в „Метафизике“. Но тот, кто считает мир вечным или возникшим случайно, не ищет в нем цели. Я же ясно вижу, что действующая природа ничего не делает без цели и никогда не впадает в излишества и не терпит недостатка в необходимом, управляемая наилучшей доблестью» (26, стр. 307).

Так закономерность, господствующая в природе, осмысляется в философии Кампанеллы как целенаправленность бытия, а совокупность природных законов из мира природы переносится на небо, соотносится с мудростью, волей и мощью бога-творца. В «Великом итоге» Кампанелла вложил в уста бога такие слова: «Я предоставлю им (природным началам) действовать, чтобы рок, зависящий от моей воли, руководил ими с необходимостью моей мощи таким образом, чтобы они соразмерялись в гармонии, зависящей от моей мудрости» (26, стр. 244).

Необходимость, рок и гармония выражают в философии Кампанеллы в теологизированной форме объективные закономерности бытия, господствующие в природе. Ибо не с небес на землю низводит калабрийский мыслитель законы природы, а объективно присущие природе закономерности представляет как зависящие от божественной воли. Бог Кампанеллы — бог-диалектик, объединяющий в гармонии целого глубокие внутренние противоречия природы; по существу ему остается только освятить своим авторитетом ту структуру космоса, которую открывает миру «Философия, доказанная ощущениями».

Все вещи в мире образуются, по учению Кампанеллы (и в этом он следует традиции неоплатонизма), в результате их одновременной причастности бытию и небытию. Это отрицательное определение-ограничение вещи связано с тем, что всякая вещь не только существует в действительности и тем самым причастна бытию, но и одновременно тем самым, что она является данной вещью, ограничивает свое бытие и причастна к небытию. «Все сущее состоит из конечного бытия и бесконечного небытия», — писал Кампанелла в «Богословии» (33, стр. 132). «Всякая конечная вещь ограничена небытием, следовательно, причастна небытию», — развивал он эту мысль в последнем варианте своей «Метафизики» (19, стр. 99). Еще в «Городе Солнца» обосновывал он свое учение о диалектике бытия и небытия: солярии «начал метафизических полагают… два: сущее, то есть вышнего бога, и небытие, которое есть недостаток бытийности и необходимое условие всякого физического становления; ибо то, что есть, не становится, и, следовательно, того, что становится, раньше не было» (5, стр. 114).

Так всякая вещь оказывается частным моментом в непрерывном потоке бытия. В этом потоке изменения, возникновения и гибели вещей и осуществляется всеобщая гармония целого. В природе «нет уничтожения, но только превращение», писал Кампанелла в «Богословии» (34, стр. 86). «Мы не знаем, чем были в материнской утробе, и еще меньше знаем, чем были, находясь в семени отца или являясь кровью и хлебом, из которого произошла кровь, и травой, из которой произошел хлеб, и это изменение поэты уподобляют движению вод Леты. Действительно, как всегда различна вода в реке, так постоянно изменяются и вещи физического мира. И когда они изменяются, то превращаются не в одну какую-либо вещь, но во многие; так, мясо коровы становится дымом, и паром, и навозом, и мочой, и многими иными вещами. И как типографский шрифт постоянно употребляется для составления новых страниц и постоянно разбирается, так и всякая телесность подвергается превращениям, и смерть одного служит зарождению многих, и из многих смертей рождается новая вещь. И однако, в целом жизнь едина, подобно тому как в человеческом теле хлеб, умирая, оживает как кровь, а кровь умирает, чтобы стать плотью и жизненным духом, и он уже не помнит, что был кровью, и так многочисленные страдания и наслаждения, смерти и рождения создают жизнь одного-единственного тела. Нам предшествует не постоянная жизнь одного организма, но поток жизни, состоящей из жизней и смертей, сменяющих друг друга в потоке, и так многочисленные превращения составляют из многих смертей и рождений жизнь мира, и, однако, ничто не умирает, потому что бог не позволяет умереть тому, чему он дал бытие. Это понял Вергилий, сказав, что смерти нет и что бог находится во всех вещах» (20, стр. 143).

Формула эта — относительно бога, находящегося в вещах, — в философии Кампанеллы не вела к радикальному пантеизму в духе Джордано Бруно, к отождествлению бога и мира, бога и природы, бога и материи. Будучи «более внутренне присущим вещам, чем природа», бог Кампанеллы «не смешивается и не соизмеряется с материей» (33, стр. 92, 100). Это разделение природы и бога необходимо Кампанелле для того, чтобы подчеркнуть несовпадение бога и мира. «Мир не есть бог», — утверждает он в «Богословии», полемизируя с пантеистической философией (33, стр. 106).

Бог-творец Кампанеллы по самому определению своему есть бог конечного мира. Принятие бесконечности космоса — и это убедительно показал Джордано Бруно — неизбежно вело к отождествлению бога и природы, к обожествлению материи. В своей «Космологии» — третьей книге «Богословия», посвященной строению материального мира, — Кампанелла неоднократно ставит вопрос о бесконечности Вселенной и всякий раз убедительно показывает, что принятие бесконечности материального мира с необходимостью ведет к отождествлению мира и бога.

«Если бы мир был бесконечным, в нем существование не отличалось бы от сущности», — говорил Кампанелла (48, стр. 12); а это означало бы совпадение мира и бога, ибо отделение реального бытия от его сущности служило гносеологической предпосылкой теологической картины мира. Поэтому Кампанелла не принимает телесной бесконечности бога. Бесконечный мир не может быть создан богом, сотворен во времени. «Если бы мир был бесконечен, то я не вижу, каким бы образом я мог дать ему начало» (48, стр. 46).

«Я не смею вслед за Патрицци полагать бесконечными пространство и тела», — писал Кампанелла в «Космологии» (48, стр. 88). Что означает это «не смею»? Сочинения Франческо Патрицци были занесены в Индекс запрещенных книг. Имени Джордано Бруно Кампанелла в своей «Космологии» не произнес ни разу. Но дело не в страхе перед инквизицией. Суть дела в том, что бесконечность мира в пространстве означала бы одновременно и наличие в нем самостоятельной активной способности к движению, «ибо то, что бесконечно в величине, бесконечно и в силе», а тогда нельзя доказать, что этот бесконечный мир «имеет начало от другого»: бесконечная Вселенная исключает бога-творца. «Мы же, — говорит Кампанелла, — полагая начало творения мира и пространства, не можем считать сотворенный мир бесконечным» (48, стр. 88).

Бесконечность Вселенной требовала признания совсем другой материи, нежели та, что лежит в основе натурфилософии Томмазо Кампанеллы. Совпадение мира и бога означало бы, что материя сама по себе является достаточным активным началом, объясняющим движение и развитие в мире. И когда Кампанелла в первой книге «Богословия» писал, что «бог не есть телесная масса и не является, следовательно, материей вещей», т. е. когда он отрицал тем самым не только материальность бога, но и божественность (т. е. в понятиях пантеистической философии активность, а стало быть, и первичность) материи, он объяснял это тем, что «тело пассивно, бог же есть активнейшая причина» (33, стр. 82).

Кампанелла «не посмел» принять бесконечность Вселенной, потому что это неизбежно привело бы к разрушению самих основ его натурфилософии. Ему пришлось бы отказаться от сотворенной материи, от находящихся вне материи нематериальных активных начал, отказаться от учения о прималитетах. Столь решительный шаг в сторону пантеизма — причем такого пантеизма, который являлся бы уже своеобразной формой материалистической философии, — Кампанеллой сделан не был.

Но, принимая сотворение мира и природных начал, Кампанелла вместе с тем дал такое решение проблемы отношения природы и бога, которое оставляло весьма мало места непосредственному божественному вмешательству в жизнь Вселенной.

«Природа, — писал Кампанелла в книге „О способности вещей к ощущению“, — есть божественное искусство, приданное вещам» (24, стр. 16), «искусство, — добавлял он в „Космологии“, — ведущее вещи к их цели» (49, стр. 172). Она соединяет в себе в некоем единстве мощь, мудрость и любовь, именно в ней осуществляются в жизни космоса лежащие в основе бытия прималитеты, писал он в «Великом итоге» (26, стр. 234). Она есть «внутреннее» искусство (26, стр. 322). Отождествленная в философии Кампанеллы с «внутренним началом движения» (48, стр 162, 174), природа приобретает значение внутреннего закона, закона естественного, который, завися от бога по своему происхождению, определяет вместе с тем внутреннюю автономию мира и его законов. Так Кампанелла приходит к сформулированному в «Апологии Галилея» определению природы как «божественного закона» (10, стр. 43).

При таком определении природы бог освобождался от непосредственного вмешательства в жизнь природы; будучи творцом мира, создателем естественного, природного закона, он является в философско-теологической системе Кампанеллы своего рода гарантом стабильности природы. Величайшим чудом считает Кампанелла сотворение мира, но такое признание чудесного, божественного действия равносильно отрицанию дальнейшего воздействия бога на природу. Еще в ранней «Философии, доказанной ощущениями» Кампанелла ограничивал роль бога сотворением материи и природных начал, от которых в дальнейшем, уже независимо от непосредственного божественного вмешательства произошли все вещи (8, стр. 32). «Чудеса, которые показывает нам бог в природе, более велики, нежели те, о которых мы читаем в священных книгах», — писал он в «Богословии», обосновывая преимущество живой книги — природы перед Писанием (33, стр. 22).

Рассматривая в «Космологии» структуру природы и ее закономерностей, Кампанелла настаивает на автономии природы, на том, чтобы изучать строение мира независимо от дальнейших проявлений божественной воли. «Хотя творение есть чудеснейшая вещь, однако бог в акте творения учредил Природу, и созданные им вещи следует изучать не как чудеса, а как природные сущности, обладающие природными законами» (48, стр. 98). Отвергая всякие попытки внести момент чудесного, т. е. необъяснимого с позиций науки и рациональной, естественной философии, в объяснение мироустройства, Кампанелла писал: «В устроении природы возвещается не чудо, а природный закон» (33, стр. 116).

Природный закон, данный богом вещам в самом акте творения, ограничивает, по учению Кампанеллы, божественное всемогущество. Такое понимание соотношения бога и природы создавало реальные возможности адекватного научного познания мира. Оно позволяло сделать целью познания изучение объективных, господствующих в природе закономерностей. Утверждение автономии природы и ее объективных законов явилось необходимой предпосылкой развития нового естествознания. Связанное с рассмотренным выше учением Кампанеллы в «двух книгах», оно обеспечило автономию науки.

Но этим не исчерпываются те ограничения, которые налагает Кампанелла-богослов на бога-творца. Божественное всеведение не означает, по учению Кампанеллы, полную возможность неограниченного произвола. Бог Кампанеллы подчинен законам строгой логики. Он «не может себе противоречить» (20, стр. 92). Таким образом, предшествующие решения божественной воли уже тем самым ограничивают его дальнейшие возможности. Бог «не может одной и той же вещи одновременно даровать бытие и небытие» (19, стр. 110). Он не может выйти за пределы им установленных законов: не в божественной власти нарушить правила арифметики и сделать так, чтобы 2 плюс 5 не было 7.

Самое же существенное — в определении божественного закона. Дав миру общие законы движения и бытия, бог Кампанеллы «не заботится о частностях» (20, стр. 186), он не действует непосредственно. Божественное предписание в мире не есть абсолютная и не подлежащая изменению воля монарха-бюрократа, предусматривающего все до последних мелочей. Дело бога лишь общая закономерность. Его воля лишь совокупность возможностей. В рамках общих закономерностей остается место для отклонений и случайностей, не зависящих от непосредственного вмешательства божественной воли.

Так бог Кампанеллы, несмотря на сохранившиеся в его философии существенные черты пантеизма (учение о всеобщей одушевленности природы), оказывается богом деистической философии. Он выносится за скобки в общей картине природы, и не случайно в «Богословии» Кампанеллы воскресает старинная метафора бога-часовщика, который завел механизм природных движений подобно колесикам часов (90, стр. 224).