Местом рождения Шерлока Холмса вполне мог стать и Эдинбург, но в этом городе были свои, очень даже реальные детективы. Джеймс Маклеви, сыщик викторианской эпохи, имел впечатляющий послужной список, отправил на скамью подсудимых многих преступников и без ложной скромности описал свою увлекательную карьеру, опубликовав рассказы о самых интересных делах.
Однажды… уже под вечер, в главное управление, где находились несколько детективов, готовых к любым непредвиденным случаям, пришел крайне взволнованный джентльмен… Он заявил, что утром того же дня вместе с женой покинул свой дом на Хаддингтон-плейс (квартиру), чтобы отправиться за город, где они намеревались прожить какое-то время. Присматривать за детьми и вести домом они поручили надежной служанке, молодой девушке, к которой, из-за ее доброты, набожности и вообще хорошего поведения, питали безграничное доверие. По какой-то причине, о коей, по-моему, упомянуто не было, джентльмен вернулся днем и, к своему ужасу, обнаружил запертую дверь и никаких следов ключа. Он постучал, но услышал лишь плач и вопли своих детей, всех еще очень маленьких, из которых один только-только был отнят от груди. Даже имея столь весьма красноречивое доказательство того, что происходит нечто нехорошее, он ни в тот миг, ни какое-то время после того, не мог заподозрить в преступлении кроткую Хелен, но, прождав еще немного, он услышал, как кто-то из юных созданий всхлипывает за дверью и кричит, что Нелли давным-давно ушла. И что у них нечего есть. Теперь джентльмен был убежден, что происходит что-то не то, и поспешил сбегать за кузнецом. Они вскрыли замок, и дверь открылась.
Войдя, он увидел необычную картину. Самый младший ребенок лежал в колыбели, едва не ослепнув от плача — глаза опухли, лицо было мокрым от слез. Другой, скорчившись, лежал на полу, охваченный ужасным страхом; третий сидел, с тоской глядя в окно, которое не открывалось, стучал по стеклу и криком звал прохожих, но за прошедшие часы на его вопли никто не отозвался; двое остальных бегали туда-сюда, не понимая, за чем, а просто повинуясь некоему порыву, который не позволял им успокоиться. Но что было еще более странным, если они испытывали голод, то, несомненно, с жадностью съели бы каравай хлеба, однако хлеб был нетронут, словно бы страх подавил всякое желание что-либо есть, и хотя желудок требовал еды, мышцы рта отказывались подчиняться даже важнейшему инстинкту. Но это было еще не все. Продолжая осматривать дом, одолеваемый подозрениями, слыша возбужденные рыдания и сбивчивые слова сквозь плач бедных маленьких детей, он обнаружил, что бюро, где хранились деньги, взломано кочергой и оттуда украдено шестнадцать фунтов. Теперь он слишком хорошо все понял и, дав детям поесть и вверив их заботам соседа, поспешил в управление. Капитан Стюарт, выслушав странный рассказ, допросил джентльмена обычным порядком.
— Какова девушка из себя?
— Скорее, хорошенькая, лет девятнадцати, темные глаза, орлиный нос, маленький рот и родинка на левой щеке.
— Как она была одета?
Вопрос посложнее — на него легче было бы ответить жене джентльмена. Он едва сумел что-то сказать.
— Никак не вспомню, — ответил джентльмен, — но мне почему-то представляется, что у нее на белой соломенной шляпке были красные ленты. Большего я не скажу; и если бы миссис Б. не заметила этого и не сказала мне днем ранее, что Нелли несколько разряжена (и следовательно, она, наверное, подумала «легкомысленна»), судя по этим ярким красным лентам, я бы не сумел подсказать вам и этой приметы, поскольку слишком мало внимания уделяю подобным вещам.
Капитан Стюарт принял его слова к сведению, и были разосланы несколько полицейских, а я пока сидел и размышлял.
«Всех этих примет вполне достаточно, — думал я, — но девушка уже могла исчезнуть из города». Подойдя к джентльмену, я прошептал (так как хотел, чтобы ответ слышал только я — не то чтобы у меня недоставало веры в такт капитана Стюарта, но порой я обнаруживал, что удобнее действовать по-своему, а докладывать после):
— Девушка из Эдинбурга?
— Нет, — ответил он, также приглушенным тоном, вероятно, понимая мои намерения.
— Тогда откуда она родом? — был мой следующий вопрос.
— Из Глазго.
— Я появлюсь у вас, наверное, утром, — сказал я капитану, чьим доверием пользовался, однако я не желал раскрывать прочим свои замыслы, каковы бы те ни были.
— Очень хорошо, — воскликнул он. — Я надеюсь лишь, что ты поймаешь эту девицу с родинкой.
— И не таких ловили, — сказал я, собираясь уходить. Но мне требовался ответ и на другой вопрос.
— Есть ли у вас какая-то причина предполагать, — продолжил я расспросы, — что девушка подозревает, что вам известно местопребывание ее друзей в Глазго?
— Нет, — ответил джентльмен, — потому что я никогда этого и не знал, и моя жена тоже этого не знает.
— Из какого банка были банкноты?
— Из «Бритиш линен компани».
— Достаточно. — В голове у меня уже зародилась идея, что не составит труда ее отыскать, ведь вообще-то большинство животных, будь то кроты, или беспризорники, или люди (и большинство женщин), когда их преследуют, ищут свои старые норы и убежища, — и я отправился на розыски. Я знал, что дневной дилижанс в Глазго отбывает в этот самый час и предполагал прийти вовремя; но, прибыв в контору, выяснил, что экипаж отбыл всего несколько минут назад. Я понимал, что не смогу нагнать его пешком, и потому подозвал кэб. Пока он подъезжал, я кое-что выяснил, по-быстрому задав несколько вопросов клерку, — не было ли среди пассажиров молодых девушек, каковы они из себя, и так далее, — и одна подходила под мои приметы, но не по родинке, по темным глазам или по орлиному носу, а по красным лентам.
— Насчет красных лент на шляпке не могу ошибиться, — сказал служащий, — только думаю, девушек было двое — одна внутрь села, другая снаружи.
— Кто-то из девушек платил банкнотами?
— Да, одна из них.
— Дайте взглянуть.
— «Бритиш линен компани», — заметил клерк, протягивая ее мне.
— Та, что платила, сидит снаружи или внутри? — спросил я.
— Снаружи.
— Хорошо, — сказал я и взобрался в кэб. — Теперь, кэбмен, тебе нужно во что бы то ни стало догнать дилижанс на Глазго, даже если придется загнать лошадь, сломать шею себе или ключицу мне.
И кучер, хорошо понимая, кто я такой, рванул с места галопом, да таким бешеным, что гонка едва не выбила меня из размышлений — а думал я не о чем ином, как о проверке всех шляпок, которые я видел на Принсес-стрит; так что я стал, на тот момент, знатоком beau monde, по крайней мере мира шляпок. Короче говоря, мне было очень любопытно определить их размеры, а из сотен расцветок моим любимым цветом был красный. Возчик же столь яростно гнал кэб, что на нас оглядывались все прохожие на улице, но те глаза, что скрывались в тени красных лент, к счастью, не знали, что я делаю все, дабы умалить славу их любимого цвета. Вскоре мы миновали Хэй-вэйтс и оказались на проезжей дороге, ведущей в Корсторфайн. Прошло не так много времени, и я разглядел гордо раскачивающийся над дилижансом красный значок, точно так, как и говорил клерк; более того, мне показалось даже, что этот вымпел пробудил амбиции кэбмена, ибо он гнал все быстрее и быстрее, пока наконец экипаж не остановился, несомненно, потому что возчик был убежден, что у него будет припоздавший пассажир.
— Поторопитесь! — крикнул возчик, пока я вставал и вылезал из кэба. — Одно место у нас есть, но на разговоры нет времени.
— Одно место, — сказал я, глядя на лицо кроткой Нелли, где имелась родинка, и где через мгновение появилось еще кое-что: сначала на щеках расцвел яркий румянец под цвет ее лент, а затем — разлилась бледность под стать ее шляпке. — Скорее, думаю, у вас будет лишнее.
— Нет, акт парламента говорит, что у нас есть право перевозить…
— Но не эту девушку с красными лентами, — сказал я, доставая свою дубинку. — Спускайтесь, мисс Хелен Н. — (Я забыл упомянуть, что узнал имя служанки у ее хозяина.) — Я намерен отвезти вас обратно в город.
Ей того явно не хотелось, и она, по-видимому, намерена была сопротивляться изо всех сил; но пассажиры видя, что она не может сойти по своей воле, заставили ее спуститься силой и передали мне, а я поблагодарил их за хорошенького арестанта. Усадив девушку в кэб, я забрал затем ее сундук и поставил его в кэб рядом с нею. И я направился прямиком в управление. Капитан Стюарт, припоминая красные ленты и родинку и бросая взгляды на головной убор и лицо девушки, улыбнулся, несмотря на обычный для него серьезный вид. Вскоре мы обнаружили, что кроткая Нелли хочет доказать, как мы, как и ее хозяин, неправы по отношению к ней, ибо она искренне клянется в том, что она не только невиновна в совершении чего-либо противозаконного, но еще и в том, что ее зовут вовсе не Хелен Н., несмотря на ленты, родинку, черные глаза и действительно хорошенький орлиный нос; так что действительно казалось необходимым, чтобы мы убедились, к ее собственному удовлетворению, в том, кто она такая. Обыскав девушку, мы нашли при ней деньги в сумме 15 фунтов и 14 шиллингов — что, добавляя 6 шиллингов за проезд, составляет ровно 16 фунтов, — и полагали, что это избавит ее от сомнений в собственной личности; но даже такого доказательства оказалось недостаточно, и непоколебимая Нелли могла бы и до судного дня оставаться в полнейшем неведении о своем истинном имени, если бы в управление не вызвали мистера Б., и тот не убедил ее, что она именно та самая девушка. И тогда она не только была убеждена, но у нее появилась и причина не впадать вновь в подобное неведение; ибо в те шесть месяцев, провести которые в тюрьме ей определил суд, она во многом оставалась сама собой, и редко находился тот, кто сбивал бы ее с толку в том, кто она такая, и она не могла сбежать от самой себя, сколь бы к этому ни стремилась.