Когда я пришел в себя (говорить об этом можно лишь со значительной долей натяжки, потому что еще долгое время я пребывал как бы в раздвоенном состоянии, одна половина никак не могла воссоединиться с другой, словно между ними возникла невидимая, но непреодолимая перегородка), то увидел, что нахожусь невдалеке от моста моего похищения. Сверху неслись истошные вопли небесный экран оккупировали флагеманты и флагемантки, которые, бичуя друг друга, приходили в экстатическое состояние. Шла ежевечерняя передача из молодежной учебной студии «Сексперимент».
Я ступил на ленту платформы, идущую в сторону космодрома, и крепко ухватился за поручни, чтобы справиться с приступом головокружения.
– А вот и наш Улисс! – послышался сверху голос Скроба.
Я поднял глаза: флагеманты исчезли, их место занял я – шла прямая передача. Я невольно подтянулся, даже заставил свои онемевшие губы растянуться в приветственной улыбке: негоже было мне, небесному богатырю, каждое утро срубающему драконьи головы, распускать слюни только потому, что какой-то желтомордый маньяк ухитрился запустить мне под череп взрывное устройство! Даже то, что я крепко держался за поручни, у моего небесного двойника выглядело довольно эффектно: казалось, он стоит на капитанском мостике и уверенно смотрит вдаль…
А невидимый Джерри Скроб продолжал трещать с небес:
– Вот мы и дождались, малыши и малышки, возвращения нашего Победоносца! Как видите, он жив, здоров, хотя… но не будем упреждать события, об этом завтра! Время нашей передачи давно уже истекло, но мы позволили себе вклиниться в «Сексперимент», поскольку знали, что вы, малыши и малышки, все равно не уснете, пока не увидите своего идола!… Полюбуйтесь же на него! Браво, Преэр! А ну-ка, все вместе! Два, три!
– Бра-во-Пре-эр! – прокатилось над вечерней планетой.
– Будем надеяться, что завтра, в утреннем выпуске, он расскажет нам, что же с ним приключилось! Бай-бай! Джерри Скроб. Три шестерки. Триэс. М. О.
С неба опять понеслись стоны и вопли. Жадно вдыхая вечерний воздух, я думал о том, что, наверное, это мои последние вдохи и выдохи и что тут уже ничего не поделаешь: тому, кто глупо жил, суждено и глупо умереть. Я решил рассказать обо всем Допотопо. Одно лишь беспокоило меня: успею ли?
Я закрыл глаза, ожидая укола в мозг. Голова невыносимо болела, что-то в ней потрескивало, и, может быть, поэтому я не услышал первого сигнала. Еще раз испытать на себе адскую шкалу покорителей мне очень не хотелось, но и не думать в эти последние минуты своей жизни я тоже не мог.
Я жалел о том, что не делал этого раньше: не думал, когда поступал в Школу и когда готовился к вступлению в Орден, не думал, когда был отчислен и стал заливать горе трифаносомой, а тоску по далеким путешествиям с благородной миссией покровительствовать слабым и увещевать сильных быть справедливее заглушал в ближайшем лупанарии в обществе какой-нибудь желатинообразной генитальянки или потливой эрекционерки…
Об одном лишь не жалел я, делая последние вдохи и выдохи: о том, что в моей короткой, безалаберной, несостоявшейся жизни была Нда, Непревзойденная! И ничего, что все ограничилось одним поцелуем: даже если мой череп и разлетится от тринадцатого разряда, мои навсегда онемевшие губы унесут в вечность вкус, запах, следы, божественную печать этого поцелуя!…