1

Рак.

Пожилая женщина встала со скамьи, в ее глазах застыли слезы. Они текли по бледным впалым щекам.

«Рак, – подумала Джессика. – Или у нее, или у кого-то из ее близких».

Был четверг, за окном шел дождь, утренняя месса только что закончилась, и в церкви Святого Матфея не было никого, кроме пожилой женщины, Джессики и ее тети Эллен. Последние устроились на длинной скамье в самом центре зала.

Джессике вспомнилась мать: как она приходила в эту же церковь, подолгу молилась здесь за друга или родственника, у которого обнаружили рак.

Как-то старый Салливан сказал ей, что большинство из тех, кто ставит свечи у алтаря – зеленые, красные, желтые и синие, – просят Бога о том, чтобы он излечил кого-то от рака.

– Бедняжка, – вздохнула тетя Эллен, когда женщина проходила мимо распятия к выходу, туда, где располагались купель и хоры.

На женщине было поношенное зимнее пальто и выцветший синий шарф. Ее сухой кашель гулким эхом раздавался в пустой церкви.

– Я бы хотела поставить свечку, милая, – сказала тетя Эллен.

Джессика кивнула:

– Тебе помочь?

– Не стоит.

Семь месяцев назад семидесятитрехлетняя Эллен Броди упала и сломала бедро. Она могла выйти куда-нибудь из дома, только когда Джессика приезжала и забирала ее. Последние несколько дней тетя чувствовала себя лучше и поэтому не упускала возможности это продемонстрировать.

Эллен направилась к статуе Мадонны, перед которой горели свечи, а Джессика подумала, как же все-таки они похожи – ее мать и тетя, миниатюрные ирландки с лукавыми карими глазами, готовые улыбаться по малейшему поводу.

На тете Эллен была темно-синяя кашемировая куртка, ее гордость и отрада. Она купила ее в одном из самых дорогих магазинов города. Урок, который сестры Броди усвоили у своей матери-иммигрантки, – всегда покупать самое лучшее: в перспективе это экономит кучу денег. Джессика, кстати, тоже следовала этому принципу.

Тетя Эллен зажгла зеленую свечку и склонила голову перед сверкающим алтарем. Конечно же, Джессика знала, о чем будет молиться тетя. О том, чтобы Господь позаботился о ее сестре Эми. Она молилась об этом с тех самых пор, как восемь лет назад Эми и Майкл Дэннис погибли в автокатастрофе на железнодорожном переезде. Медицинский эксперт установил, что Майкл Дэннис, сидевший за рулем, был сильно пьян.

Ненависть и досада с новой силой пробудились в душе Джессики; с большим трудом она сохранила самообладание, обуздав желание вскочить со скамьи и разбить первое, что попадется под руку, вдребезги. Только пальцы лихорадочно перебирали черные бусинки четок.

Как можно было одновременно и любить и ненавидеть человека так, как она любила и ненавидела отца, который, сколько она себя помнила, был алкоголиком и который отнял у нее мать?

Тетя Эллен, женщина, безусловно, мудрая и опытная, а значит, великодушная, никогда не сказала плохого слова о Майкле Дэннисе. «Он был неплохим человеком, дорогая. Видит Бог, он хотел как лучше и сделал все что мог». Сколько раз тетя пыталась успокоить племянницу подобными словами, когда ненависть снова брала верх в ее душе? Джессика уже сбилась со счета.

Джессика откинулась на спинку скамьи и окинула взглядом церковь. На нее нахлынули воспоминания о многочисленных рождественских и пасхальных службах под этими старыми сводами. Родители всегда выглядели такими нарядными, Отец, конечно, бывал пьян, но не слишком. В церкви пахло цветами и ладаном; многоголосие хора эхом отражалось от сводов храма…

Мать всегда была покорной и преданной, даже когда ей приходилось идти в участок и забирать отца из вытрезвителя. Так унизительно… Друзья и знакомые советовали ей развестись и подыскать себе пару получше, но она не слушала никого – слишком сильно его любила.

Джессике очень хотелось знать, имело ли ее чувство к Майклу Шоу что-то общее с этой вечной любовью ее матери. Сможет ли она доверять ему после того, что он натворил полгода назад?

– Я закончила, дорогая. – Тетя Эллен вернула ее к реальности.

В последнее время тетя сильно сдала. Вот и сейчас голос ее звучал устало.

 

2

Сидя в черном «Вольво» Джессики, красивом и 'практичном, тетя Эллен спросила:

– Как дела у Майкла?

– Нормально, – слишком поспешно ответила Джессика. Она еще не успела согреться после улицы и повыше подняла воротник куртки. Как и большинство женщин, наделенных вкусом, она старалась хорошо выглядеть, но не выходила за рамки благоразумия. В жизни существовало множество куда более важных вещей, чем попытка покорить окружающих своим внешним видом. Джессика предпочитала добиваться уважения умом и отношением к делу.

– Вы с Майклом встречаетесь?

– Бывает. – В голубых глазах Джессики отразилась боль, которая не укрылась от тети Эллен.

– Но о свадьбе пока речи быть не может?

Джессика не смогла сдержать улыбку:

– Знаешь, я думаю, у тебя отлично получилось бы вести перекрестный допрос.

В ответ на это старушка залилась почти детским смехом. Да уж, она всегда была занозой.

– Другими словами, твоя тетя сует нос туда, куда не следует?

Джессика посмотрела в окно на унылый город в пелене дождя и вспомнила такой же промозглый день пять лет назад, когда в зал суда неожиданно ворвались люди в масках, вооруженные автоматами…

– Я просто выражаю свое мнение, дорогая. По мнению Господа, именно это и должны делать такие пожилые дамы, как я.

Джессика рассмеялась:

– Это Он тебе Сам сказал?

– Да, конечно. Он сказал, что создал старушек именно для того, чтобы они донимали хорошеньких молодых девушек и заставляли тех обратиться к здравому смыслу.

– В твоем понимании проявлением здравого смысла будет выйти за Майкла Шоу?

– Ты же его любишь.

«Он алкоголик, – хотела было сказать Джессика, – так же, как и мой отец».

Но зазвонил ее сотовый, и вместо этого Джессика схватила трубку:

– Извини… Алло?

– Доброе утро, Джессика.

– Доброе утро, Сэм. – Саманта Дэвис, ее помощница и подруга. В прошлом году, когда Джессика победила на выборах и стала окружным прокурором, она перетянула Сэм за собой.

– Звонили с телестудии. Спрашивали, можешь ли ты быть у них в шесть вечера?

– Собственно, почему бы и нет? – Джессика вздохнула. – Правда, надо было отказаться с самого начала. Особенно сегодня… Это как-то мерзко, я чувствую себя падальщиком.

За шесть часов до казни Роя Джерарда в эфире популярного ток-шоу должны были проводиться теледебаты между Джессикой и священником отцом Дозеком. Тема – высшая мера наказания. Ведущим ток-шоу был Уильям Корнелл, толстый, самодовольный телевизионный бонза, завоевавший популярность у зрителей своим кровожадным стилем.

«Кровавым спортом» прозвали его передачу коллеги, а Си-Эн-Эн собиралась транслировать дебаты на всю страну, как будто и без того было мало ажиотажа вокруг казни.

– Я могу сказать им, что ты приедешь пораньше?

– Да, конечно.

– Еще звонил Майкл. Хотел узнать насчет обеда.

– Скажи ему, что я позвоню.

– Ой, у меня звонок по другой линии. Увидимся, Джессика.

– Милая девочка, – заметила тетя Эллен, когда Джессика повесила трубку.

– Да уж. Мне очень повезло с подругой.

Они молча проезжали по северной окраине центра. Дома вокруг были построены в стиле прошлого века. В семидесятые тогдашний мэр и его окружение занимались тем, что уничтожали элегантные постройки предыдущих эпох, поспешно и неряшливо возводя новые. К счастью, его преемник, а также преемник преемника приложили все усилия, чтобы сохранить как можно больше от Старого города.

Джессика увидела справа от себя небольшой парк со статуей солдата унионистской армии, сидящего верхом на лошади, – мемориал Гражданской войны. Укрытый завесой тумана и дождя, он выглядел несколько загадочно.

– А можно твоя тетя сунет свой нос еще в одно дело, раз уж ей удалось убедить тебя выйти за Майкла?

Джессика сострила шутливую гримасу.

– Ах, значит, вопрос с Майклом мы решили, да?

– Несомненно, дорогая, – важно кивнула тетя Эллен.

– Так о чем тебе хочется поговорить сейчас?

– Сейчас мне хочется спросить, почему ты не находишься под вооруженной охраной?

Джессика нервно коснулась темно-коричневого, под цвет каштановых волос, шарфа, он хорошо сочетался с деловым костюмом цвета охры. Она понимала, к чему клонит тетя Эллен. И постаралась избавиться от неизменно приходивших в голову мыслей.

– По телевизору сказали, что на прошлой неделе в Лос-Анджелесе нашли отпечатки его пальцев. В ходе расследования убийства, между прочим.

– Да, я что-то об этом слышала.

– А два дня назад было совершено еще одно убийство, уже в Чикаго. И опять его отпечатки.

Джессика нервно улыбнулась:

– Если ты хочешь заставить меня попсиховать, у тебя хорошо получается, тетя Эллен.

– Я просто хочу знать, почему на заднем сиденье твоего автомобиля не сидят двое вооруженных полицейских? Ты окружной прокурор, дорогая, и заслуживаешь подобной защиты.

Лос-Анджелес, Чикаго… В тот день, пять лет назад, Дэвиду Джерарду удалось скрыться в суматохе аварии. Его брат снова попал за решетку, а другие сообщники погибли.

Вскоре после того, как Джессика получила должность окружного прокурора, ей пришло письмо, отправленное из Парижа. Всего пять слов:

Тебе конец, сука.

Дэвид Джерард.

В ФБР провели графологическую экспертизу и выяснили, что это действительно почерк Дэвида Джерарда. На письме также были найдены отпечатки его пальцев.

Несколько дней назад в Лос-Анджелесе один из преступников, который давал показания против братьев Джерард, был найден с перерезанным горлом. Еще одного свидетеля сожгли заживо в собственной постели – облили бензином и подожгли.

– Ты не боишься, дорогая?

– Немного. Но сегодня все закончится. После казни, я имею в виду.

Тетя Эллен вздохнула:

– Надеюсь, что так.

Джессика припарковала машину на стоянке возле дома тети Эллен, трехэтажного здания, обшитого тесом, с крыльцом и фронтонами, напоминавшими о давно ушедшей эпохе.

– Спасибо, что сходила со мной на службу, – сказала тетя Эллен.

– Сегодня особый день, – улыбнулась Джессика. – Мамин день рождения.

Тетя с чувством сжала ей руку:

– Знаешь, я с ней до сих пор разговариваю. Прямо вслух, как будто она стоит передо мной. Вчера вот мыла посуду, и мы болтали с ней о Терри Болгере, девятикласснике, в которого мы обе были по уши влюблены. Нам тогда, наверное, было лет по шесть.

Джессика больше не могла сдерживаться. Она подалась вперед и обняла тетю Эллен. Сейчас в ее объятьях была не женщина, а память о прошлом, память о давно ушедших временах, куда более простых и куда менее безжалостных. Тогда ее отец и мать были молоды и здоровы, а впереди у них была счастливая семейная жизнь, частью которой должна была стать сама Джессика.

– Тебя проводить?

– Шутишь? Тогда ты ни за что не поверишь, что я пошла на поправку.

– Уверена?

– Абсолютно.

Тетя Эллен дотронулась до руки племянницы.

– Я знаю, что он полгода назад снова запил, Джессика, но мне кажется, на нем рано ставить крест. Серьезно.

– Да я понимаю, тетя Эллен, просто…

– …боишься. И я тебя за это не виню. Но по крайней мере, попробуй дать ему еще один шанс.

Майкл покорил сердце тети Эллен при первой же встрече. Он выжал максимум из того факта, что на одну восьмую был ирландцем. Как сказала потом Джессика, осталось только станцевать джигу.

– И подумай насчет полицейской охраны. Дэвид Джерард – настоящий зверь.

– В этом я не сомневаюсь. – Джессика старалась не думать о несчастных, которых он замучил и убил за последние восемь лет. – В этом я не сомневаюсь ни на секунду.

 

3

Ресторан «У Макса», расположенный в двух кварталах от здания суда, имел репутацию отличного места, чтобы обсудить что-нибудь за чашечкой кофе. А учитывая, что его завсегдатаями в основном были журналисты и адвокаты, тут только и делали, что обсуждали и спорили. В ресторане стояли пять столиков – за каждый можно было усесться вчетвером – и барная стойка. Ходила шутка, что Макс красил свое заведение примерно с той же частотой, с какой случалось полное солнечное затмение. В это десятилетие стены были горчично-желтыми, на полу доживал свой век истрепанный красный линолеум. У Макса работали трое официантов, необъяснимо похожие друг на друга, хоть и не родственники, и две официантки – в коллекции каждой примерно по четыре тысячи способов познакомиться с клиентом. На кухне трудились двое поваров, черный и белый, в совершенстве овладевшие искусством превращать обычные гамбургеры и омлеты в настоящие произведения кулинарного искусства. Что же до самого Макса, то он ежедневно занимался тем, что совершал один из самых беспардонных грехов (причем это сходило ему с рук!): давал людям советы независимо от того, нуждались те в них или нет. Весь секрет в том, что он давал советы в такой форме, что злиться на него было невозможно в принципе.

По утрам здесь просто восхитительно пахло свежесваренным кофе и булочками с корицей, только что из духовки. Макс всегда считал, что булочки должны выпекаться прямо у него в ресторане и подаваться свежими.

– Когда будешь сегодня выступать, Джессика, начал Макс в своей манере, – не отступай только потому, что перед тобой священник. Я сам католик – с фамилией Кардини кем же мне еще быть? – но знаю: если у него на шее белый воротничок, это еще не значит, что он безгрешен. Папа, говорят, непогрешим, да и в это я с трудом верю, а уж простой священник… Поняла меня, подруга?

– Поняла, Макс.

Джессика старалась совместить два дела: вежливо выслушать советы Макса и доесть яичницу с беконом. Она решила заскочить к Максу, потому что предчувствовала, что день сегодня получится длинный, и вряд ли ей удастся лечь спать раньше полуночи.

Но ей нужно было торопиться.

– Точно поняла? – переспросил словоохотливый хозяин, вытирая руки о белоснежный фартук. (Кстати, еще одно достоинство заведения Макса – нигде не было ни пятнышка).

– Точно, Макс.

Внимание Джессика привлек один из официантов. Он подошел к прикрепленному к стене за стойкой телефону, затем помахал трубкой в сторону Макса.

– Меня? – спросил хозяин.

Официант отрицательно покачал головой и качнул трубкой в сторону Джессики:

– Мисс Дэннис.

Неприятности.

Это первое, о чем подумала Джессика. Никто не позвонил бы ей сюда, если бы все было в порядке. Похоже, предстоят большие неприятности.

Она решила сразу же и расплатиться, поэтому подхватила сумочку, пальто из верблюжьей шерсти, десятидолларовую купюру и подошла к стойке бара. Расплатившись и оставив сдачу на чай, девушка обошла стойку и взяла трубку.

– Да?

– Извини, что отвлекаю тебя, Джессика. Уверена, ты хотела бы немного передохнуть перед тем, как попасть сюда сегодня утром.

– Все в порядке, Сэм. Что стряслось?

– Детектив из отдела убийств по фамилии Рибикофф только что звонил и сказал, что к тебе, Уорду и Каллигану сегодня будет приставлена вооруженная охрана. Каждого из вас будет сопровождать офицер полиции.

Джессика рассмеялась.

– Интересно, это тетя Эллен ему подсказала?

– В смысле?

– Не бери в голову.

– В общем, выгляни в окно.

– Из окна ресторана?

– Ага.

Стекло запотело – воздух сегодня был достаточно влажным, – но улицу было видно довольно хорошо.

– Смотрю.

– Видишь высокого чернокожего мужчину в пальто? Ну, такой, с проседью.

Поначалу она его не заметила, но потом разглядела силуэт возле дальнего окна.

– Ах, да, вот он.

– Его зовут Флинн. Полицейский инспектор, работает у детектива Рибикоффа. Будет тебя защищать. Когда выйдешь из ресторана, подойди к нему и спроси какие-нибудь документы. Остаток дня он будет ходить за тобой как приклеенный.

– Но мне нужно поставить машину да и вообще много чего еще сделать.

– Теперь у тебя появился попутчик. – Сэм помолчала. – Детектив Рибикофф сказал, что, возможно, Дэвид Джерард попытается свести с тобой счеты.

Вокруг царила суета зарождающегося рабочего дня. Официанты и официантки начинали передвигаться по залу с крейсерской скоростью, звоночек – «заказ готов» – на кухне раздавался все чаще и чаще, а сам Макс был настолько занят, что у него уже не было времени давать всем свои бесплатные советы.

– Ты здесь?

– Да-да, – сказала Джессика. – Просто пытаюсь все это осмыслить.

– Похоже, длинный денек намечается.

– Да уж.

– Не забудь, через пятнадцать минут у тебя встреча с Алом Де Уиттом.

– О, черт! – простонала Джессика. – Я и думать забыла про этого козла.

Ал Де Уитт был главным свидетелем по делу, которое вел один из помощников Джессики. Проблема заключалась в том, что ни ее помощник, ни сама Джессика не верили ни единому его слову.

Некоторые врали, чтобы смягчить себе приговор, другие лжесвидетельствовали, чтобы преувеличить важность своей роли. Ал Де Уитт принадлежал к последней категории.

– Пойду познакомлюсь с инспектором Флинном, – сказала Джессика. – Еще увидимся.

 

1

Майкл Шоу вышел из машины, поспешно закутался в плащ и оглядел стоянку.

Перед ним стоял мотель, какие любят воспевать авторы песен в стиле кантри – ветхое одноэтажное здание с белеными стенами. Двадцать четыре номера, к двери каждого подъезжаешь прямо на машине. Цифры на дверях большей частью были приколочена криво. Половина дверных ручек вышли из строя. Стекла окон кое-где пошли трещинами, их заклеили скотчем.

Номера мотелей всегда были местом супружеских измен, потасовок, грабежей, торговли наркотиками; детской комнатой для грустных малышей, чьи мамы и папы решили провести время в одном из ближайших баров; притоном для беженцев, незаконных иммигрантов и опасных психопатов всех разновидностей. Каждую ночь в одном из таких мотелей разбивались сердца, а подчас и головы.

Шоу поглубже засунул руки в карманы плаща. В левом нащупал диктофон, включающийся по голосовой команде, габаритами вполовину меньше, чем обычный бульварный роман, каких множество продается на уличных лотках. Правый карман оттягивал пистолет 38-го калибра. В бытность свою репортером Майкл никогда с ним не расставался.

Шоу приблизился к двери с номером 24. На покосившейся ручке висел ярлычок «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Уборщица, грузная, бледная и уставшая, как раз выходила из соседнего номера, толкая тележку с бутылкой моющего средства и тряпкой.

С этой стороны мотеля комнат больше не было, поэтому Шоу пришлось подождать, пока уборщица зайдет за угол.

Ее обширное седалище с трудом помещалось в желтые синтетические брюки. Глядя на эти не подходящие по размеру дешевые штаны, Шоу подумал, какая же, наверное, у нее скучная жизнь, и ему стало ее жалко. Она будет жить, перебиваясь на нищенскую зарплату, и вряд ли на ее долю выпадет много радости.

Когда уборщица скрылась за углом, Шоу устремился к комнате с номером 24.

Занавески задернуты.

Он прислонился к двери и прислушался. Изнутри не доносилось не звука; тишину нарушил только визг тормозов, раздавшийся со стороны шоссе.

Левой рукой он взялся за ручку двери. Не заперто.

Он повернул ее вправо. И тогда он понял: что-то не так.

 

2

Пять часов назад, часа в четыре утра, на прикроватном столике зазвонил телефон. Первое, о чем спросонья подумал Шоу, что его перебросило назад во времени. Когда он работал репортером, телефон часто звонил в четыре утра. Но эти времена давно прошли. Должно быть, приснилось.

Но телефон не прекращал звонить.

Он поднял трубку:

– Майкл Шоу.

Молчание. Но Майкл почувствовал: его слышат.

– Алло? – Шоу терял терпение.

Молчание. А потом:

– Мне нужно с вами увидеться.

Женщина. Молодая. Пьяная.

Шоу дотянулся до кнопки диктофона, записывающего телефонные разговоры. Еще один пережиток прошлого. Одновременно он включил настольную лампу.

Его комната была оформлена в пепельно-сером и белом тонах; на окнах – такие же пепельно-серые занавески и белые жалюзи с вкраплениями угольного цвета. Антрацитного цвета ковры сочетались с лакированным черным шкафом. Майклу казалось, что его комната – воплощение стиля и комфорта. Если он притаскивал сюда телевизор, чтобы посмотреть футбол, ящик не слишком контрастировал с цветными стеклами витражей, помещенных в интерьер затейливым умом дизайнера.

Майкл сел на кровати. Он спал в пижаме, так было всегда. Но при этом надевал только штаны, и так тоже было всегда. Волосы на груди у Майкла росли достаточно, густо, но на обезьяну он похож не был.

– Хорошо, – сказал Шоу, окончательно просыпаясь. – Что я могу для вас сделать?

– Я хочу вам кое о чем рассказать.

– А по телефону нельзя?

Она прошипела, едва скрывая раздражение:

– Это очень важно.

– А я и не говорю, что это не важно.

Определенно пьяна.

– Это не подождет до утра?

– Сейчас уже утро.

Он вздохнул.

– Вы хотите встретиться прямо сейчас?

– Не сейчас. – В ее голосе появился страх. – В девять тридцать.

– Сегодня утром? – уточнил он.

– Да.

– Где?

– Знаете мотель «Бездельник»?

– Неподалеку от Ривз Индастриал Парк?

– Да. Номер 24.

– Хорошо.

– Обязательно приходите.

– Да. Обязательно приду.

– Обещаете? – Прямо как ребенок.

– Обещаю.

– Буду ждать. – Теперь она, кажется, снова разозлилась и повесила трубку.

Шоу выключил лампу и записывающее устройство и снова забрался в постель, укрывшись теплым одеялом. У него еще оставался час до того ненавистного момента, когда зазвонит будильник.

Но заснуть не получалось. Шоу все думал об этой женщине, которая ни с того ни с сего позвонила ему среди ночи. У него в голове до сих пор звучал ее напуганный голос: «Я хочу вам кое о чем рассказать». Да, близко к сердцу принял он этот ночной звонок.

Майкл улыбнулся в темноту. Забавно было снова влезть в шкуру настоящего репортера, даже если это связано с недосыпанием.

 

3

Комната была небольшой. От ковра пахло плесенью. В воздухе витал застаревший запах сигаретного дыма. Когда-то Шоу курил, но сейчас малейший контакт с табачным дымом был для него крайне болезненным.

Владелец мотеля совершил большую ошибку, когда застелил стоящую здесь двуспальную кропать коричневым покрывалом. На него не раз проливали кофе, его нещадно прожигали сигаретами – случайно или нарочно. Шоу также заметил несколько пятен, подозрительно бурых, но не стал делать выводов об их природе. Над спинкой кровати и висела довольно мерзкая картина, на которой был изображена сцена на катке. Головы людей казались непропорциональными их телам.

Шоу встал на колени и заглянул под кровать. Пыль, несколько смятых сигаретных пачек, упаковка от презервативов – чего и следовало ожидать.

В комнате был еще небольшой столик из темного прессованного дерева. Он, как и стоящий рядом телевизор, крепился к полу цепью. За ширмой-гармошкой располагался туалет.

На Шоу пахнуло спертым воздухом, словно из гробницы.

Он огляделся. На стальных крючках висели три поношенные блузки. Юбка повешена на гвоздь. На полу – черные туфли на высоких каблуках, которые явно давно не чистили. Шоу непроизвольно ударил одним свободным металлическим крючком о другой – словно колокольчик зазвенел.

Он снова вернулся к кровати и посмотрел на закрытую дверь в ванную комнату, справа от себя.

Там.

Если она здесь, то только в ванной.

Шоу напомнил себе, что в свое время не боялся практически ничего. Видимо, причиной тому были несколько лет службы в спецназе во время войны во Вьетнаме, которые плавно перетекли в несколько тяжелых лет работы репортером, ведущим журналистские расследования.

Но сейчас он был старше, бросил пить, встретил женщину, о которой давно мечтал, и думал о женитьбе. Он был уже не озлобленным алкоголиком с такими серьезными личными проблемами, что все остальное казалось полной ерундой, а преуспевающим сорокасемилетним телеведущим, привыкшим к спокойной и комфортной жизни. Вспоминать случаи из своего бурного репортерского прошлого – это одно, а увидеть собственными глазами труп – совсем другое.

Шоу глубоко вдохнул и подкрался к ванной. Толкнул дверь. Включил свет. У него над головой с монотонным жужжанием заработал вентилятор, словно проснулся, проспав несколько лет.

Кровь на белой поверхности ванны и кафеля успела побуреть. Но тела не было. Открыв небольшой шкафчик для полотенец, Майкл обнаружил, что внутри пять полочек. Тело здесь не спрячешь, это точно. Тогда куда же она, черт возьми, подевалась?

Шоу вернулся в комнату и решил начать все сначала, гадая, куда подевалось тело. Он снова заглянул под кровать, хоть и был на сто процентов уверен, что трупа там нет. Но для большей уверенности необходимо было проверить все. Глупо, конечно, но Майкл понимал, что, если тело где-то в номере, он обязан его найти.

Когда дело дошло до повторной, в общем-то бессмысленной, проверки туалета, раздался женский крик. Надо сказать, крик был просто шикарный, хрестоматийный. Старшина Хичкок отвалил бы неплохие деньги, чтобы использовать его в своей картине. Впрочем, эту мысль Майкл додумывал, когда выскакивал из номера, сжимая пистолет 38-го калибра.

Он оглянулся. Никого. Машины вроде стояли, как и раньше. Никакого движения вокруг, только внутренний голос подсказывал. Майклу, что впереди его ждет зрелище не для слабонервных.

Снова послышался крик. На этот раз Майклу удалось определить направление – кричали из-за угла, куда направилась уборщица с тележкой. Шоу бросился бежать.

Завернув за угол, он оказался на заднем дворе, где увидел три ржавых мусорных бака. Уборщица застыла напротив центрального из них, закрыв лицо руками. Она продолжала кричать и плакать.

Шоу положил пистолет обратно в карман и направился к ней. Пройдя полдороги, он почувствовал сладковатый запах гниющего мусора. Контора, вывозившая мусор, похоже, забыла о том, что в мотеле тоже живут люди и мусор нужно хоть иногда вывозить.

Когда Шоу подошел к уборщице, та отняла руки от лица и посмотрела на него.

– В чем дело? – Майкл старался выглядеть спокойным.

Она кивнула в сторону бака:

– Там… Кошмар!

Шоу собрался с мыслями, приблизился к баку и приоткрыл крышку. Запах гниющего мусора стало практически невозможно выносить. Даже дождь не мог его заглушить. Но обнаженное тело молодой женщины заставило его забыть о запахе да и вообще обо всех раздражающих факторах.

Кто бы ее ни убил, он явно подошел к делу со вкусом. На женщине живого места не было. С трудом представлялось, каким еще способом можно изуродовать человека. Ей даже отрубили или отрезали три пальца на руке. Несчастная лежала поверх мешков с мусором на недорогом черном плаще. Наверное, убийца завернул ее в плащ и донес до помойки, перед тем замучив в ванной.

И тут Шоу заметил пропитанный кровью и чуть смятый газетный лист, лежащий у жертвы на животе. Похоже, убийца скомкал его и в спешке швырнул в бак. Даже с такого расстояния Майкл узнал женщину на фотографии в газете. Это была Джессика.

Две местные газеты вчера поместили ее фото на первых полосах в материалах, посвященных предстоящей казни Роя Джерарда. Женщина, лежащая теперь перед ним, хотела рассказать ему что-то о Джессике. Он был в этом уверен.

Уведя уборщицу от мусорных баков, он пошел к управляющему мотелем и позвонил в полицию.

Дэвид Джерард в последние дни зря времени не терял. На прошлой неделе он убил двоих в Калифорнии. Сейчас он вернулся на родину, туда, где жила Джессика.

 

1

Джессика всегда предпочитала маленькие переговорные большим. Интерьер офиса окружного прокурора отражал вкусы троих ее предшественников. Жена первого из них была дизайнером, так что в отличие от многих других случаев злоупотребления служебным положением на этот раз результат был положительным. Выделенные средства позволили ей приложить руку к четырем помещениям огромного и шумного офиса, в том числе к переговорной.

Сейчас, когда Джессика прогуливалась перед огромными, во всю стену, окнами, из которых открывался неплохой вид на город, у нее была возможность по достоинству оценить отделку столика кофейного цвета, правильную расстановку обтянутых черной кожей кресел и то, как грамотно был подобран матово-синий тон стен.

Только один элемент нарушал безупречную гармонию помещения. Звали его Ал Де Уитт: длинные черные волосы, черная куртка, которая поскрипывала при малейшем движении, множество колец на пальцах и татуировки на руках. Довершала картину омерзительная серебряная сережка в левом ухе. Но эта серьга была единственным, что связывало его с настоящим. Без нее он запросто мог бы отправиться год этак в пятьдесят восьмой и смотреться там чрезвычайно органично. Впрочем, юные неформалы пятьдесят восьмого вряд ли приняли бы его, ведь Алу было пятьдесят семь лет, а в волосах не пробивалась седина только потому, что он регулярно их подкрашивал. Вздувшиеся вены на старческих руках искажали рисунок татуировок.

Последние полчаса Джессика провела в безуспешных попытках доказать, что Ал, ее главный свидетель в деле о поджоге, не сказал ни слова правды, когда рассказывал о том, что он якобы видел. За эту неделю она встречалась с ним уже в третий раз и надеялась, что в последний.

– Кажется, вы говорили, будто вышли из театра в девять вечера, – уточнила она, продолжая мерить шагами пространство вдоль окна.

– Ну, где-то около того.

– Около того?

Ал пожал плечами и одарил ее милой улыбочкой. Самое удивительное, что он был действительно мил.

– Так все-таки, мистер Де Уитт, в девять или «около того»?

– Можете называть меня Ал.

– Я предпочту обращаться к вам формально, если вы не против.

Де Уитт посмотрел на нее, ухмыляясь:

– Хлопотно вам со мной, да?

Он откровенно издевался. До начала слушаний оставалось девять дней, а он все продолжал играть в свои идиотские игры.

– Ну что вы, мистер Де Уитт, мне с вами не хлопотно. Вы меня просто достали. Я из кожи вон лезу, чтобы доказать, что шестидесятичетырехлетняя уборщица, веселая старушка, сгорела заживо, когда мистер Рэймонд собственными руками поджог свою прачечную. Так уж сложилось, что вы единственный, кто видел, как мистер Рэймонд заходил туда незадолго до начала пожара.

Его глаза были такими же черными, как и волосы. Проникновение со взломом, угон, хранение наркотиков с целью распространения, обвинения в неподобающем отношении к жене – все это составляло жизненный путь Алана Дугласа Де Уитта. Он дважды сидел в тюрьме и скорее всего будет сидеть еще. Ал понимал, что он единственный свидетель, и считал, что роль главного козыря в руках обвинения дает ему право делать окружному прокурору намеки сексуального характера.

– Думаете, вы слишком хороши для меня, да?

Джессика стояла перед выбором. Она могла повести себя дипломатично, но Ал так ей надоел, что Джессика сказала правду, насколько могла сдержанно:

– Меня от вас тошнит, мистер Де Уитт. Вы избивали женщин, продавали детям наркотики и даже не можете проявить сознательность и оказать содействие окружному прокурору в очень серьезном деле. И вы еще думаете, что я могу находить вас привлекательным?

Ал снова ухмыльнулся:

– А почему нет? Многие находят меня привлекательным, крошка, уж поверь. У меня есть много талантов, если ты понимаешь, о чем я.

Джессика вздохнула. Когда она впервые попала в офис окружного прокурора семь лет назад, старый адвокат Ларс Филипс, который только что разговаривал со своим главным свидетелем по делу об ограблении при отягчающих обстоятельствах, сказал ей: «Будь готова ко всему, Джессика. Иногда твой лучший свидетель становится твоим злейшим врагом. Особенно когда защита раскалывает его как орех».

Она посмотрела на сидящего за столом Де Уитта. Тот продолжал ухмыляться и откровенно раздевал ее взглядом. Джессика словно услышала шепот Ларса: «Познакомься с мистером Де Уиттом, своим лучшим свидетелем. И злейшим врагом».

– Такой парень, как я, многому может научить такую женщину, как вы, – продолжал мистер Ал Де Уитт, ухмыляясь. – Очень многому.

 

2

– Сэм, представляешь, он снова шлепнул меня по заднице!

– Кто?

– Де Уитт, кто же еще? – Джессика отвлеклась от заключения, которое только что пришло из пожарной части. – Козел!

– А мне он, кстати, сказал, что не страдает расовыми предрассудками.

Саманта Дэвис, стройная привлекательная афроамериканка тридцати трех лет, была правой рукой Джессики. А та, в свою очередь, хлопотала за сына Саманты Дэниэла, ныне старшеклассника: помогала в получении стипендии. С его довольно приличным средним баллом и успехами на спортивном поприще он вполне мог рассчитывать на помощь государства. Как правило, у таких учеников не возникало проблем со стипендией, но сокращение финансирования образования спутало все планы семейства Дэвис.

– Знаешь, что самое ужасное? – спросила Саманта, смеясь.

– Что?

– Де Уитт и в самом деле довольно мил.

– Я знаю. Ужас, правда?

– Наверное, все дело в его зубах, – предположила Саманта. – У него зубы как у ребенка. Это всегда смотрится мило.

– Да, правда. Особенно, когда он улыбается. Такому трудно отказать.

– Может, мы на него запали?

– Как ты можешь говорить подобные гадости! – Джессика попыталась изобразить праведный гнев, и у нее почти получилось.

Саманта наклонилась поближе к подруге и прошептала:

– А этот детектив Флинн будет целый день сидеть у нас в приемной?

Джессика кивнула:

– Он не отойдет от меня ни на шаг, пока не казнят Роя Джерарда.

– А ты заметила, что он черный?

– Заметила.

– А ты заметила, что он еще и симпатичный? – промурлыкала Саманта.

– Заметила.

– А обручального кольца у него на пальце ты случайно не заметила?

– Нет, случайно не заметила.

– Шикарно! – Саманта рассмеялась и продефилировала обратно к своему столу в приемной, соблазнительно покачивая бедрами. Джессика осталась наедине с бумагами, которых на столе у окружного прокурора, как всегда, лежало предостаточно.

Всех, кто поступал на работу в офис окружного прокурора, не предупреждали только о двух вещах: цинизме и бесконечном оформлении документации.

Ну, цинизм объяснялся достаточно просто. Так же, как и полицейские, сотрудники прокуратуры видели граждан с худшей стороны: наркотики, грабежи, сексуальные преступления, убийства, ложь. Лгали не только обвиняемые, но и свидетели обвинения. У каждого были свои причины, чтобы давать показания, и прежде всего стремление облегчить свою участь. Джессика давно выбросила розовые очки, в которых окончила юридический факультет. Сложно было оставаться в них, когда вокруг тебя сутенеры, мошенники, сексуальные маньяки, торговцы наркотиками и убийцы.

Что же касается бумажной волокиты, то в каждом деле ее хватало. Горы пояснительных записок, прошений и писем. Только от офицера, производившего арест, можно было получить пояснительную записку, список личных вещей задержанного, доклад с места происшествия, его собственное мнение о задержанном, изложенное в письменном виде, информацию о происходящем на месте происшествия, расшифровку переговоров по рации, результаты баллистической экспертизы, химического анализа, отчет о жалобах, отчет об аресте… Обе стороны в судебной системе – обвинение и защита – вынуждены были внимательно изучать все материалы следствия.

Сейчас на столе у Джессики лежало семнадцать папок с делами, которые она, как главный юрист в округе, должна была просмотреть за выходные.

Зазвонил телефон.

– Да?

– Доброе утро, Джессика, это Уильям Корнелл.

Он мог и не представляться. Уильям Корнелл был самым известным политическим обозревателем во всем штате. Сильно располневший мужчина, с кудрявыми седыми волосами в стиле римских сенаторов, привыкший ходить в дорогих темных костюмах. На его счету было пять жен, двое уничтоженных губернаторов, один сенатор, по крайней мере пять членов палаты представителей, а также бесчисленные мэры и судьи. Он не говорил, а гавкал, произнося слова в грубой театральной манере. Несмотря на то, что он владел тремя самолетами, двумя особняками, домиком в Вэйл и проводил примерно один месяц в году в своей парижской квартире, простые американцы любили его в течение вот уже тридцати лет главным образом потому, что он утолял их неутолимую жажду скандалов и сенсаций. Больше всего на свете Уильям Корнелл радовался, когда один из троих его частных детективов пронюхивал что-нибудь компрометирующее какую-либо важную персону, потому что это давало Корнеллу возможность заняться любимым делом – скармливать эту персону по кусочкам своей восторженной аудитории.

– Да, я узнала ваш голос.

– Хотел спросить, что вы делаете сегодня в обед?

– Боюсь, что я буду обедать в офисе. Слишком много работы.

– Понятно. – В его голосе зазвучали нотки разочарования.

Уильям Корнелл был известным распутником. По нему этого не было заметно: в отличие от Ала Де Уитта он никогда не переступал границу, опасаясь обвинений в сексуальном домогательстве. Но при всем том ему удавалось подбивать клинья огромному числу женщин, с которыми телеведущему приходилось встречаться по работе. Теперь настал черед Джессики. Самое удивительное, что множество женщин, и привлекательных, отвечали Корнеллу взаимностью. Генри Киссинджер был прав: власть – тоже афродизиак.

– Думаю, мы увидимся только вечером, в студии, – умело симулировала сожаление Джессика. – Дел по горло. Спасибо за приглашение. – Я польщена.

Она с облегчением повесила трубку и вернулась к работе.

 

3

Через восемь минут подал голос аппарат внутренней связи.

– Джессика?

Голос грубый, озлобленный.

– Привет, Том.

– Это чья идея была по поводу полицейского?

Том Каллиган появился в офисе окружного прокурора тогда же, когда и Джессика. Он и еще один помощник окружного прокурора были главной опорой команды, занимающейся делом Джерарда.

– Ты имеешь в виду полицейскую охрану? – спросила Джессика.

– Да. Парня, который сидит у меня под дверью. Заявился ко мне домой и порадовал известием о том, что проведет со мной остаток дня и ночь! – Каллиган был просто в бешенстве.

С чего бы ему так резко выступать против полицейской защиты?

– Том, я не вижу в этом большой проблемы.

– Проблема в том, Джесс, что у меня есть личные дела и я не хочу, чтобы за мной по пятам кто-то ходил.

Она вздохнула:

– Том, мы же уже вчера это обсуждали.

– Но о полицейской защите не было ни слова.

– Верно. Но я, Дик и ты обсудили факт, что Дэвид Джерард убил двоих в Калифорнии и, по крайней мере, одного в Чикаго. Может так случиться, что он решит убить кого-то из нас.

– Я не нуждаюсь в защите полиции, Джесс.

– Почему бы тебе не зайти ко мне? Мы можем все обсудить…

– Сейчас не могу. Скоро придет Боб Карпентер. Помнишь судью, который, как мы думаем, берет взятки?

– Да.

– Он тоже придет еще через десять минут после этого. Потом зайду.

– В любом случае идея принадлежит детективу Рибикоффу. Если он настаивает, не думаю, что имеет смысл упорствовать. Он уже сделал для нас достаточно, и, если от того, что мы будем находиться под охраной, ему станет морально легче, мы можем на это пойти. Да и в любом случае, я думаю, хуже не будет. Признаться, лично я даже рада. Как-то спокойнее становится, особенно учитывая, что Дэвид Джерард, похоже, снова в городе. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что он еще больший психопат, чем его брат?

– Я же сказал, Джесс, – голос Тома звучал гораздо спокойнее, чем в начале разговора, – мне охрана полиции не нужна, не знаю, как тебе. Поговорим об этом позже, когда я зайду.

– Да, конечно, Том.

Он повесил трубку, оставив Джессику наедине с догадками о том, с чем же на самом деле был связан этот звонок. Что такого тайного происходит в жизни Тома Каллигана?

 

1

Я.

Иногда, например сейчас, Дэвид Джерард бывал буквально потрясен, глядя на свое лицо. Порой он забывал о дорогостоящих пластических операциях, которые ему сделали в Англии, и о том, что физиономия у него теперь абсолютно другая.

Человек, который смотрел на него из зеркала заднего вида, был более симпатичным, чем тот, другой. С виду гораздо благороднее: тонкий аккуратный нос, небольшой рот, удлиненный подбородок. Обесцвеченные волосы вкупе с лицом красавчика делали его похожим на плейбоя. По крайней мере, ему нравилось так думать.

Он знал, что выглядит лучше, потому что с женщинами у него теперь все получалось гораздо удачнее. А в Европе один модный режиссер, проявлявший к Дэвиду явно нездоровый интерес, уговорил его сыграть в нескольких театральных постановках.

Дэвид полюбил актерскую игру с тех пор, как еще в детстве увидел фильм «Сияние» с Джеком Николсоном. В нем жило такое же зло, что и в герое Николсона. Тот же демон ада, жаждавший выбраться на свободу. Зрители тут же отреагировали на его появление на сцене. Одна женщина, которую он больше не видел ни разу в жизни, напрыгнула на него через несколько минут после того, как опустился занавес, прямо в захламленной гримерке. Она пришла в театр вместе с мужем.

Проезжающая мимо машина обрызгала грязной водой его арендованный «понтиак», чем отвлекла Дэвида от созерцания собственного отражения в зеркале.

Старый панельный дом № 1127 по бульвару Рихтера с фронтонами на фасаде был воплощением стиля, популярного в двадцатые годы. Круговой портик, фигурные элементы и отделка, стилизованная под времена королевы Анны… Это было такое место, где люди взрослели едва ли не в младенчестве, лишаясь всех иллюзий. Сюда приползали в поисках убежища и те, кто слишком дорого заплатил за нежелание вовремя снять розовые очки. Нищенский, грязный, скучный – вот что думал о бульваре Рихтера Дэвид Джерард.

Братья Джерард были отпрысками одной из самых богатых семей штата. Причем именно богатство вынудило их убить своих родителей. Парни – им тогда было одному двадцать два, другому двадцать один год – влезли в долги, самым крупным из которых был долг владельцу казино в Лас-Вегасе.

Они убили родителей, пытаясь инсценировать нападение какой-нибудь мелкой банды на особняк Джерардов, а следующие три месяца пытались убедить полицию, что все так и было.

Возможно, преступление сошло бы им с рук, если бы братья не вошли во вкус. Убийство родителей пробудило в них страсть забирать чужие жизни. В течение трех месяцев в трех штатах они убили четверых человек, в том числе одиннадцатилетнюю девочку, которую оба изнасиловали до и после смерти.

Когда Роя посадили в тюрьму, Дэвид лег на дно и не попадал в поле зрения полиции и других структур, обеспечивающих правопорядок, пока не появился на слушании дела своего брата и не убил судью и других невинных людей.

Теперь Дэвиду снова предстояло освободить брата…

Он вышел из машины. Сверился с часами: 9.37 утра. Расписание сегодня насыщенное, и необходимо четко его придерживаться.

На тротуаре валялись какие-то сломанные детские игрушки. Дэвид направился по дорожке к парадному подъезду дома № 1127 и приготовился к тому, что сейчас ему в нос ударят неповторимые ароматы. У него всегда было хорошее обоняние. От многих старых домов, похожих на этот, насквозь пропитанных запахами гниющей древесины, готовящейся еды, стирального порошка и многими другими, его буквально тошнило.

Джерард еще раз окинул взглядом квартал, убедившись, что никто не следит за ним из окна или из припаркованной где-нибудь машины.

Человек, с которым ему предстояло встретиться, был членом ультраправой группы радикалов, за деятельностью которой постоянно следило ФБР. Такого пристального внимания эти господа удостоились после взрыва в правительственном здании в Оклахома-Сити.

 

2

– Дождь идет? – спросил он.

– Ага.

– Что-то он давно идет.

– Ага.

– Задолбал меня совсем.

На эту реплику Дэвид отвечать не стал. Он ненавидел «непринужденные беседы» с полузнакомыми людьми, и скудный запас его терпения начинал истощаться.

Настоящие дела тут вершились, без всякого сомнения, в подвале. Дэвид проследовал за низеньким толстым человеком с черной повязкой на глазу вниз по крашеной деревянной лестнице в большую комнату. Стены здесь были отделаны имитацией сосны, на полу – грубый дешевый ковер, на стенах – два флага Конфедерации, на небольшом столике – фашистская каска, скорее всего муляж.

Восточная стена вся была завешена черно-белыми фотографиями, сделанными во Вьетнаме. На некоторые из них невозможно было смотреть без содрогания. По соседству с фотографиями висели какие-то похвальные листы и знаки отличия. Дэвид сильно сомневался, что человек по имени Эверетт Граймс воевал во Вьетнаме, как и в том, что повязку на глазу он носил по необходимости, а не по собственной прихоти. У таких людей очень богатая фантазия.

В дальнем конце подвального помещения стоял массивный рабочий стол. Граймс обошел его, словно купец, демонстрирующий свои диковинные товары. Он вытер руки, провел ими по рубашке и кожаной жилетке. Затем потянулся за спину Дэвиду и приглушил звук приемника.

– Кинь куда-нибудь этот журнал и садись на табуретку. Сейчас я все покажу, – сказал Граймс. Дэвид взглянул на журнал, прежде чем положить его на пол. Назывался он «Американская истина». На обложке – несколько хорошо одетых мужчин на фоне какого-то солидного банка и заголовок: «ЧТО ЕВРЕИ ДЕЛАЮТ С ВАШИМИ ДЕНЬГАМИ».

– Жиды, – пояснил Граймс, указывая на журнал, и хмыкнул: – Скоро мы их всех достанем. – Затем он кивнул в сторону стола: – Красота, правда? Несмотря на все бредовые идеи, которые рождались в голове Граймса, он был отличным специалистом по созданию бомб. Пять человек независимо друг от друга успели порекомендовать его Дэвиду.

Хоть Дэвид и изучал взрывотехнику, экспертом он не был. Чтобы стать настоящим мастером, таким как Граймс, нужны были знания по химии, электронике и пиротехнике. Больше трети начинающих взрывников сами укладывали себя в могилу или на больничную койку.

На столе были разбросаны провода, зажимы, запалы, детонаторы, батарейки различных размеров и мощностей, два серебристых контейнера размером с пивную банку и много чего еще. Один из контейнеров крепился к куску кожи размером три на пять дюймов. К нему были приделаны ремешки с пряжками, так что бомбу можно было закрепить на запястье или лодыжке.

– «Си-4», – сказал Граймс, указав на контейнеры. – Как ты и хотел. – Он неудачно попытался сымитировать говор туземцев. – Большой огонь, хозяин. Очень большой огонь.

Разновидность пластита «Си-4» была самым сильным взрывчатым веществом из доступных. Один такой контейнер мог превратить целый дом в огненный вихрь обломков. С виду и на ощупь «Си-4» казался абсолютно безобидным, похожим на детский пластилин. Но играть с подобными вещами смертельно опасно.

– Большой огонь, – снова повторил Граймс. Убедившись, что смеяться никто не собирается, он сказал: – У меня все готово. – Указал металлическим зажимом в сторону одного из контейнеров. – В этот я положил чуть побольше.

– Специальная рекламная акция – двадцать процентов бесплатно?

– Да, типа того.

– У тебя есть чемодан?

– Теперь моя очередь спросить: у тебя тоже все готово? – сказал Граймс.

– Ты о деньгах?

– О них самых.

Дэвид вынул конверт из кармана своей синей ветровки.

– Готово, – подтвердил он.

Граймс отошел в угол, где стоял специальный алюминиевый чемодан. Подхватив его, он вернулся к столу и начал неспешно и тщательно укладывать все лежащее на столе внутрь.

Глядя на него, Дэвид думал о том, что ему удалось узнать об оппозиционных подпольных движениях за последние несколько месяцев. В шестидесятые правительственные здания взрывали хиппи. Сейчас это делали ультраправые. Жили они в основном в небольших городах, на фермах и в мотелях. По выходным во всех штатах проходили собрания, объединившие в общей численности около двух миллионов человек. Парни, которые в армии не могли дослужиться до звания выше капрала, с большой охотой становились генералами этих новых маленьких армий. Неплохой карьерный рост, нечего сказать.

– Знаешь, все проблемы западного мира берут начало в тех временах, когда евреи захватили банковскую систему. Сразу же после того, как они убили Христа, – произнес Граймс, не поднимая глаз.

– А что, уже тогда были банки?

– Ну, вроде того, – махнул рукой Граймс. – И жиды уже владели большей их частью, представляешь?

– Да, ты, похоже, действительно их ненавидишь.

Граймс поднял глаза. В них пылал гнев.

– Ты христианин?

– Слушай, мне просто нужна бомба, и все. У меня нет времени на проповеди.

– У тебя есть Библия?

– Должна быть. Где-то валяется.

– Прочитай про распятие. Прочитай про то, как евреи обошлись с нашим Спасителем. Тогда ты будешь ненавидеть их так же, как и я.

«Псих чертов», – подумал Дэвид. Ему пришлось провести там еще пятнадцать минут, в течение которых Граймс дважды пытался просветить его на тему евреев.

 

3

На столе лежало оружие: пистолет-пулемет «Инграм МАК-10»; девятимиллиметровый вальтер и штурмовая винтовка «Хеклер и Кох-94».

Ральф Харриган проверял их в течение последних двадцати минут. Дэвид Джерард назначил его ответственным за огнестрельное оружие. Во Вьетнаме Харриган был зеленым беретом. Последующие пятнадцать лет он жил тем, что работал наемником по всему миру. По большей части он тренировал солдат, не участвуя в боевых действиях. При этом всегда зарабатывал больше 150 000 долларов в год и получал множество дополнительных привилегий. Одно это дело сулило ему полмиллиона.

– Все в порядке? – спросил Тим Кейтс.

– Думаю, уместнее будет, если этот вопрос задам я, – ответил Харриган.

Он был высоким мускулистым мужчиной, недавно разменявшим шестой десяток. Отсутствие волос на голове придавало его облику еще больше мужественности. Его кожа загорела под солнцем многих стран мира, в которых ему довелось побывать. Черные брюки, белая рубашка и очки без оправы делали его похожим на преуспевающего бизнесмена.

– Знаешь, ты не похож на мою маму, – попытался пошутить Кейтс. – Так что можешь не беспокоиться.

– Мы должны были встретиться здесь вчера в десять вечера и еще раз все обговорить.

– Ну, у меня были дела, – сказал Кейтс, отпивая горячий кофе из чашки довольного Рональда Макдоналда. Кейтс был прямой противоположностью Харригана. Ковбой. Те, кто разбирается в подобных вещах, сразу бы поняли, что перед ними боец. Светлые волосы до плеч, порез на левой скуле, нос сломан именно там, где надо, суровые темные глаза – всем своим видом он демонстрировал, что его следует опасаться. Ему было не больше двадцати пяти.

Одевался он тоже соответствующим образом – рубашка, дорогая замшевая куртка синего цвета, коричневые брюки, идеально сидящие на нем, и ботинки из змеиной кожи, за которые он отвалил тысячу долларов. Когда шесть месяцев назад ему предложили работу, он был при деньгах, только что провернув одно дельце на Балканском полуострове. С помощью оружия можно получить очень многое, от техасских ботинок до одиннадцатилетних девочек, если есть такое желание.

– Ага, – фыркнул Харриган. – У тебя были дела, мать твою, до полседьмого утра? Джерард был в бешенстве.

– Я был с женщиной.

– Мог бы привезти ее сюда.

– Я боялся, что ты станешь подсматривать.

– Это не смешно. Он платит нам по полмиллиона, парень.

– Расслабься, Харриган.

Дом, в котором они находились, был расположен на северо-западной окраине города; их голоса эхом отдавались от стен с осыпающейся штукатуркой. В нескольких милях к северу начинались кукурузные поля. Они успели провести здесь две недели. Своим знакомством Харриган и Кейтс были обязаны Дэвиду Джерарду. Хоть они и занимались одним родом деятельности, раньше их пути не пересекались и, несмотря на то что оба были настоящими головорезами, на поверку они оказались совершенно разными людьми.

– Знаешь, сортир снова сломался. Я хотел спустить воду, но ручку заклинило.

– По-моему, теперь твоя очередь его чинить, Кейтс.

– Я ни хрена не понимаю в технике. Так что извини.

Он уставился в свою кружку, потом поднялся:

– Нужна дозаправка.

Харриган обрадовался, что он ушел. Ему снова нужно было сделать короткий телефонный звонок, уже четвертый за сегодняшнее утро. Три раза он звонил, и все без толку: Линда все еще была на операции.

Одним из недостатков хибары, где их поселили, в дополнение к тому, что отопление работало с перебоями, сортир все время ломался и ни одна из дверей шкафчика для посуды толком не закрывалась, было то, что здесь установили только один телефон, в гостиной. Сложно было поговорить по личному вопросу, чтобы тебя при этом не услышали.

Харриган уже успел выучить номер денверской больницы наизусть. Он нажал на нужные кнопки и, когда ему ответил оператор, назвал добавочный номер: 87.

– Доброе утро. Вы хотите узнать информацию о пациенте? – спросил безжалостно жизнерадостный женский голос.

– Это снова я.

Она тут же его узнала, и радости в голосе заметно поубавилось:

– Прошло всего двадцать минут, сэр.

– Понимаю. Но я ее отец.

Вздохнула:

– Давайте я позвоню в хирургию. Подождите минутку.

У девчонки обнаружили опухоль в левой груди, а через восемь дней она уже на операции – и это в двадцать один-то год!

Дело в том, что Харриган вспомнил о ней только с год назад. Он всегда знал, что у него есть дочь в Тэр-От, и каждое Рождество посылал ей чек на кругленькую сумму (помимо нескольких тысяч ее матери в качестве алиментов), но со всеми этими войнами и мелкими стычками, происходившими по всему миру, у него было слишком много дел поважнее. А бывшая жена тоже времени зря не теряла: четыре раза успела выйти замуж. Она была официанткой в баре, оформленном в стиле кантри. Двадцать один год назад он бросил жену по истечении девяти месяцев семейной жизни: сложно было сочетать работу наемника и семейную жизнь. А потом он как-то получил конверт с фотографией Линды шести недель от роду. Несомненно, отцом был именно он. Казалось даже забавным, что Господь создал девочку похожей на отца, которого ей так и не суждено было увидеть, а не на мать, воспитавшую ее.

До прошлого года он видел Линду только на фотографиях. А потом вдруг он взял ее и ее парня Пэри, который ему, кстати, совсем не понравился (Харриган считал, что тот не проявляет к ней уважения), на двухнедельную рыбалку.

А теперь она лежала на операционном столе.

– Сэр?

– Да.

– Боюсь, она все еще на операции.

– А когда началась операция?

– Четко по плану, сэр. В восемь.

– А это обычно долго длится?

– Не обязательно.

Помолчала немного.

– Ну, никогда нельзя точно знать, сколько продлится операция. В любом случае, даже если она долго, это еще ничего не значит.

– Потом она попадет в послеоперационное отделение, да?

– Да.

– Тогда и будет готово заключение о ее состоянии, да?

– Ну не знаю, будет ли готово заключение, но я, по крайней мере, могу поговорить с врачом или со старшей сестрой хирургического отделения.

– А может, вы поговорите с врачом?

– Я сделаю все, что смогу, сэр. – Снова помолчала. – Вам нужно успокоиться, сэр. Уверена, все будет в порядке. Доктор Стерн считается лучшим хирургом в Денвере.

– Значит, он уже проводил подобные операции раньше?

– И не один раз! Не беспокойтесь вы так. Перезвоните через час. Уверена, у меня будет для вас информация.

– Спасибо вам за все.

– Это просто моя работа, сэр.

Повесив трубку, он расслышал, как скрипнула половица. Обернулся, готовый увидеть подслушивающего Кейтса, но не увидел никого. Наверное, просто сквозняк.

Надо успокоиться.

Хороший совет, только последовать ему невозможно. Две вещи не давали ему покоя: во-первых, Линда и ее операция, а во-вторых, Крэй, пилот вертолета, которого также нанял Дэвид Джерард.

Когда все закончится и братья Джерард приведут их к тому месту, где они спрятали пять миллионов долларов наличными, Харриган и Крэй собирались разделаться с ними.

Убив их, они возьмут все до последнего доллара себе. А потом… Харриган не сможет отказать себе в удовольствии убить Кейтса. Думая о таких вещах, сложно успокоиться.

 

4

Наливая себе еще кофе, Кейтс гадал, успели ли найти ту сучку, которую он бросил в мусорный бак.

Ух, и напился же он вчера! Они заехали в ее номер в мотеле – она была какой-то певичкой, разъезжающей по барам Среднего Запада, останавливалась в самых дешевых мотелях, – и каким-то образом всплыла эта статья про окружного прокурора Джессику Дэннис. Он вырвал ее из газеты и положил в карман. Тогда и Кейтс, и девчонка уже были навеселе.

Ей, видите ли, захотелось узнать, что делает у него в кармане статья про окружного прокурора. Сказала еще, что не отстанет от него, пока он не расскажет. Поначалу он был осмотрительным, пичкая ее общими фразами и пространными намеками. Но потом она стала задавать вопросы, и он вдруг понял, что пьян куда сильнее, чем она.

А точнее, ему показалось, она была и вовсе трезвой. И проявляла нездоровый интерес к тому, что он делал в городе и что намеревался предпринять в отношении окружного прокурора.

Самое смешное, что он даже не мог толком вспомнить, чего успел ей наплести. Тогда они лежали в постели и он задирал дешевую мини-юбку, все ближе и ближе подбираясь к ее главному сокровищу, как вдруг выражение лица певички резко изменилось. Тогда он понял, что сболтнул лишнего и она догадалась, в чем дело. Девка начала вдруг придумывать, что ей нужно пойти пройтись. Одной. Мол, захотелось подышать свежим воздухом. Он отпустил ее, но вдруг заподозрил недоброе. Выбежал на улицу и нашел ее в квартале от мотеля разговаривающей по телефону с каким-то репортером по фамилии Шоу. Тогда он притащил ее обратно в комнату.

Давненько он не использовал свою бритву на ком-нибудь. Он ударил ее по голове и вырубил. Конечно, вся процедура доставила бы ему больше удовольствия, если бы она была в сознании, но рисковать было нельзя.

Покончив с ней – это заняло достаточно много времени, – он завернул певичку в плащ и бросил в мусорный бак. Рассвет только-только брезжил. Дождь лил как из ведра. Кейтс сел в машину и уехал. Конечно, его могли заметить, но времени на то, чтобы убедиться в этом, не было. И вот он сидел и попивал кофе. Харриган, который считал себя человеком незаурядных умственных способностей, сильно разозлится, если узнает о девушке в мусорном баке. Скажет, что подобное убийство ставит под угрозу успех всей операции, что полиция этого так не оставит.

«К черту Харригана! Считает, что если он был во Вьетнаме, то теперь его уже записали в национальные герои. – Он снова отхлебнул кофе. – К черту Харригана, к черту Дэвида Джерарда!»

Кейтс только и жил мыслью о том, что, когда все закончится, он сможет вернуться в Эйбелин и жить привычной жизнью.

 

1

Люди приходят на место преступления по разным причинам. Полицейские, медицинские эксперты и сотрудники прокуратуры – поскольку это их работа. Некоторые из них привыкли к тому, что можно увидеть на месте преступления, к пятнам крови и почти физически ощутимой атмосфере скорби; другие никогда не смогут к этому привыкнуть.

Но ничто не обязывало зевак приходить сюда. Для одних это был способ разнообразить свою скучную серую жизнь. Вдобавок ко всему об увиденном можно было сочинить отличную историю и рассказать ее в ближайшем баре. Видел бы ты эту телку! Ее как будто в кухонный комбайн сунули.

Другим нравилось пощекотать себе нервы. При просмотре фильмов ужасов никогда не добьешься такого эффекта присутствия. Здесь все было по-настоящему. На месте этой девушки мог теоретически оказаться любой. А то, что убийцу еще не поймали, даже к лучшему. Кому нужен неудачник, который сразу же и попался? Куда веселее, если он все еще разгуливает на свободе и может совершить еще что-нибудь подобное. Хорошего призрака не показывают гостям замка в первый же вечер, он должен оставаться в тени и только греметь цепями по ночами.

Третьи появлялись здесь, чтобы смириться с мыслью, что им тоже когда-нибудь предстоит умереть. Старая ирландская мудрость гласит: на похоронах мы на самом деле скорбим о себе. Тяжело смириться с тем, что придет день, и ты сам будешь точно так же лежать в гробу, к твоим ногам возложат венок и встанут кружком, давая волю слезам. И вот ты готовишься, привыкаешь к покойникам, стараясь, чтобы на твоем лице не отразилось отчаяние, что гложет изнутри несмирившегося.

Майкл Шоу присутствовал здесь, потому что у него не было другого выбора. Его уже успел допросить один полицейский, и, кажется, второй уже готовился подхватить эстафетную палочку. Три патрульные машины, «скорая» и черный «додж» криминалистов стояли под разными углами к мусорному баку.

Теперь, несмотря на проливной дождь, толпа зевак насчитывала человек тридцать. Старичок попросил у жены полиэтиленовый дождевик и надел его. Как ни странно, он смотрелся в нем достаточно мило.

– Как себя чувствует уборщица? – спросил Шоу у детектива Райли, который как раз открывал свой блокнот, готовясь задать ему какие-то вопросы.

– Похоже, управляющий угостил ее парой рюмочек горячительного, и она немного пришла в себя.

– Хорошо, – кивнул Шоу. – При такой зарплате она не обязана иметь дело с подобными вещами.

– Можно задать вам еще несколько вопросов? – спросил детектив Райли.

– Да, конечно. Но можно я сначала сделаю короткий звонок?

Рыжеволосый полицейский в массивных очках пожал плечами.

– Почему бы и нет? Мне тут еще нужно кое-что осмотреть. Потом и поговорим. Десять минут вам хватит?

– Вполне, – согласился Шоу. – Спасибо.

Он пошел к машине. Нужно было позвонить Джессике. Предупредить ее.

 

2

– Так он и в туалет будет вместе со мной ходить? – фыркнул Дик Уорд.

– Очень смешно.

– А когда мы с Сэнди займемся любовью, его присутствие обязательно? Ну, в принципе я не против. Главное, чтобы стоял в сторонке и не шумел.

Дик Уорд был любимым помощником Джессики и по совместительству самым циничным человеком во всей прокуратуре. Ему удавалось впрыснуть желчь даже в самые серьезные и грустные новости. Он поступал по принципу полицейских: боролся с горем при помощи черного юмора.

Вот и сейчас он смеялся в лицо опасности, которая грозила ему, Джессике и Каллигану, иронизируя на тему того, что за ним целый день будет ходить полицейский.

– Могли бы, по крайней мере, подобрать на эту роль симпатичную выпускницу полицейской академии.

– Такую в открытом купальнике, да?

– Ух ты! А что, еще не поздно? Я в том смысле, что мы не во Флориде.

Если существует в природе средний американец, то это Ричард Уорд. Темные волосы, карие глаза, нормальное телосложение, не красавец и не урод, одет прилично, но недорого. Любящий муж, отец двоих детей, умеренный республиканец, прихожанин методистской церкви, весьма посредственный игрок в гольф и хороший работник, который, впрочем, особо не усердствовал. Большой охотник полюбоваться хорошенькими девочками, но в порочащих его связях замечен не был. В отличие от доброй половины сотрудников прокуратуры, политические амбиции у него отсутствуют напрочь. Когда ему придется уйти на пенсию и оставить государственную службу, вряд ли он станет подыскивать себе должность в какой-нибудь солидной конторе. Скорее всего подыщет местечко, где не надо работать по ночам и выходным.

– Хочешь, я опишу тебе ее параметры? – продолжал веселиться Дик.

– Думаю, я в состоянии догадаться и сама, – улыбнулась Джессика.

Вдруг Уорд резко посерьезнел, чем сильно удивил Джессику.

– Они и вправду думают, что Дэвид Джерард попытается нас убить?

– Так считает детектив Рибикофф, а его мнению я доверяю.

– Просто как-то непривычно. Ходит за тобой, как хвостик… Сидит у меня под дверью.

– А мой в приемной.

– Думаю, мне придется заказать обед прямо сюда – работы невпроворот.

– Та же история.

– Но в два часа у меня мероприятие. Надо будет сходить к студентам в местный колледж.

– Ах, да! Не забудь попросить их, чтобы захватили с собой орфографический словарь: юристы те еще грамотеи.

Дик сел за стол напротив нее, подался чуть вперед и начал заговорщическим шепотом:

– Каллиган совсем свихнулся.

– Я заметила. С чего бы это?

– Ума не приложу. Но по какой-то причине он категорически против полицейской охраны.

Чуть расслабившись, Дик откинулся на спинку стула и перестал шептать.

– Определенно, ему есть что скрывать.

– Я тоже так думаю. Но Том такой…

– …милый и порядочный?

– Да.

– Так чего же он боится?

– Не знаю, – пожала плечами Джессика.

Перед ее мысленным взором появился Том. Сначала ой был веселым толстяком, который у всех вызывал только симпатию. Но с полгода назад он сел на протеиновую диету, отказался от походов в «Макдоналдс» с сослуживцами и сейчас выглядел абсолютно иначе. Потеряв около семидесяти фунтов, Каллиган стал совсем другим человеком. Когда-то нечесаные светлые волосы теперь всегда были аккуратно уложены. Мешковатые костюмы сменились сшитыми на заказ элегантыми пиджаками и брюками. Отношение к себе у Тома также изменилось кардинально. Впервые в его жизни женщины стали обращать внимание на Каллигана. В некоторых фразах вчерашнего добряка сквозило чувство превосходства над окружающими. Особенно заметно это было в отношении его милой жены-толстушки. Иногда в разговоре с Джессикой он даже шутил, что, может, пора «сменить старую модель на новую».

– Знаешь, он сильно изменился.

– Я заметила, – сказала Джессика. – Так что теперь…

– …ему есть что скрывать.

Снова ожил аппарат внутренней связи.

– Прошу прощения.

– Да, Саманта.

– Майкл на второй линии. Говорит, это важно.

Уорд тут же поднялся на ноги, сделал ей ручкой и удалился за дверь.

– Привет. – Голос Майкла звучал глуховато.

– Привет.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я звоню тебе не по поводу женитьбы.

– Майкл, ты же знаешь, я всегда рада тебя слышать.

– До тех пор, пока речь не заходит о женитьбе. – Он помолчал. – Извини, не стоило мне этого говорить, но предложение остается в силе.

– Я знаю. И я тебе за это благодарна.

Несмотря на то что они встречались уже пять лет, речь о свадьбе зашла только год назад. Тогда она приняла его предложение. Майкл давно бросил пить. Почти каждый день посещал собрания анонимных алкоголиков и не притрагивался к бутылке целых четыре года. Но полгода назад его младший брат, кстати тоже алкоголик, покончил с собой после тяжелого развода, и Майкл сорвался. Ушел в запой на четыре дня.

Пил настолько сильно, что попал в больницу и провалялся там три дня. Этот случай заставил Джессику вспомнить отца. Вспомнить чувство незащищенности, душевную боль, постоянный страх, унижение перед соседями, чувство вины за происходящее. Если бы она не была такой плохой девочкой, папа не пил бы и любил маму. Во всем виновата она.

Сейчас ее любовь к Майклу была как никогда сильна, но перспектива выйти за него замуж пугала ее. Что, если он снова начнет пить? Когда живешь с алкоголиком, ни в чем нельзя быть уверенным.

К сожалению, уже нельзя было просто сказать «да» или «нет». Им нужно было все как следует обсудить, но не представлялось такой возможности.

– У меня сегодня важный день, – сказала Джессика.

– Знаю. Когда закончу работу, зайду посмотреть, как у тебя все пройдет.

– Нервничать буду, наверное.

– Ты справишься.

– Надеюсь, Корнелл останется верен своему эгоцентризму и займет собой большую часть эфирного времени.

– Ну, на это ты точно можешь рассчитывать, – заверил ее Шоу.

– Майкл, я люблю тебя, – сказала она после недолгой паузы.

– Боже, ты бы знала, как я рад это слышать!

Я тоже тебя очень люблю.

– Знаю, Майкл. Но нам правда нужно поговорить.

– Назови время.

– Сегодня вечером, когда закончатся дебаты. Как ты смотришь на то, чтобы поесть пиццы?

– Замечательно.

– Пойдем в «Пилигарис»?

– Заметано. А сейчас я бы хотел поговорить с тобой кое о чем другом.

Его хорошее настроение сразу как-то улетучилось.

– В чем дело? – спросила она.

Он рассказал ей, где находится, о девушке в мусорном баке и о газетной статье с фотографией Джессики.

– Не подумай, что я паникую, Джессика, но, по-моему, тебя должна охранять полиция.

– Детективу Рибикоффу, представь, пришла в голову та же мысль – усмехнулась она. А затем поведала о том, что к ним троим были приставлены офицеры полиции.

– Ну, ты меня немного успокоила, – сказал Шоу. – Ой, погоди минутку.

Она услышала, как он прикрыл микрофон рукой. Через несколько секунд, Майкл сказал:

– Мне нужно идти. Один из детективов говорит, что они нашли женщину, которая видела человека, выходившего из мотеля рано утром. Говорит, что сможет его опознать.

– Конечно, беги. С нетерпением буду ждать сегодняшней встречи.

– Как же я тебя люблю!

 

3

Через двадцать минут – Джессика как раз просматривала дело о мошенничестве – в ее дверь вежливо, но настойчиво постучали.

– Да?

Вошла Саманта. Вид у нее был явно расстроенный.

– Знаю, что ты занята, но я решила, что тебе следует узнать кое-что о Томе.

– Каллигане?

Саманта кивнула:

– Он пропал.

– Разве у него под дверью не должен был сидеть офицер полиции?

– Он и сидел. Но Том сказал, что хочет в туалет. Объяснил, что это в холле и что он скоро вернется. Офицер все равно пошел с ним. Ждал его снаружи. Но Том так и не вышел. Тогда он сам зашел внутрь, но там никого не было.

«Этого нам еще не хватало, – подумала Джессика: «Тайна закрытой комнаты». В роли закрытой комнаты мужской туалет окружной прокуратуры».

Она вышла из кабинета вслед за Самантой и присоединилась к всеобщим поискам.

Три года назад…

Мысль сходить на исповедь пришла ей в голову, когда она спускалась на лифте. Нужно было что-то предпринять. Она не могла смириться с тем, что произошло на тридцать восьмом этаже. Никак не могла.

Вышла на шестом и попала в холодный темный цементный гроб гаража. Старалась не думать о том, сколько женщин подвергались нападениям в подобных местах. Но все, конечно, обошлось.

Она отыскала свой старенький «БМВ». Вставила ключ в замок зажигания – мотор с готовностью заурчал. Выехала из гаража.

Дорожная развязка сегодня выглядела как-то зловеще. Из-за сильного снегопада многие уехали домой пораньше, и теперь здесь почти не встречались машины. Как будто была объявлена экстренная эвакуация. Все это напомнило фильмы-антиутопии, которые она смотрела в детстве: заброшенные города, оставленные людьми после ядерной войны, чудовищные мутанты рыскают по пустынным улицам.…

Может быть, сегодня она забеременела. А может, заразилась чем-нибудь мерзким… Боже! Как она раньше об этом не подумала? Что, если Дэн бисексуал? Она ничего толком о нем не знала, кроме того, что он новый бухгалтер в рекламном агентстве. Такой симпатичный, накачанный.

«СПИД!» – пронеслось у нее в голове.

Остановившись на светофоре и глядя на снегоочистительные машины в соседнем ряду, которые устрашающе надвигались на нее, словно гигантские насекомые, она открыла бардачок и достала оттуда резервную пачку «Уинстона». Официально она бросила курить год назад, но время от времени все же срывалась.

Сигарета успокоила ее, и тогда она снова подумала о том, чтобы сходить на исповедь. Да, отличная идея! Она не посещала службу, не говоря уже об исповеди, вот уже несколько лет. Сейчас самый подходящий момент, чтобы исправиться, – побывать на исповеди, прежде чем вернуться домой к Бобу и девочкам.

Может быть, произнося всем известные слова, она сможет избавиться не только от чувства вины, но и от воспоминания.… о том, как Дон задрал ей юбку, прижал к стене, раздвинул горячей опытной рукой ее ноги… Наверное, он приятно удивился, обнаружив, что в тот день она не надела трусики…

Поначалу ей показалось, что старая каменная церковь закрыта, но потом она заметила тусклое мерцание свечей в разноцветных витражах. Она припарковала машину и вошла внутрь.

Интерьер производил величественное впечатление. Целый мини-собор, построенный в двадцатые годы, когда Чикаго был оплотом католицизма на Среднем Западе. В высоких сводах потолка залегли тени, помещение освещалось только свечами – красными, зелеными, желтыми, синими. Алтарь оказался пуст. Печальный лик Христа под терновым венцом был обращен вниз, к алтарю, словно его вид вызывал сожаление у Спасителя. В воздухе стоял терпкий запах ладана.

Снова она почувствовала себя одинокой, словно люди покинули этот мир. Похоже, в церкви кроме нее ни души.

Сначала она посмотрела направо. Над дверью в исповедальню свет не горел, значит, священник не был готов выслушивать исповеди. Зато неяркий янтарный огонек горел над исповедальней слева от нее.

Даже в такой поздний час священник все же ждал заблудшие души. Стуча каблучками по каменному полу, она заспешила к исповедальне и вошла внутрь.

Вдруг ее охватила паника: что, если она не сможет вспомнить подобающих слов?

Но отступать было поздно. Она встала на колени.

Из темноты напротив раздался голос священника:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, святой отец.

– Я как раз хотел заканчивать: вот уже полчаса здесь никого нет.

– Я здесь одна, святой отец. Вы выслушаете мою исповедь?

– Конечно, дорогая.

Ей понравилось, как он к ней обратился. По-отечески. Ей представился ее любимый священник, отец Дэниэлс из католической школы, с веселыми голубыми глазами и седыми волосами. Ей хотелось бы, чтобы напротив нее в исповедальне сидел именно он.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила.

– Когда вы в последний раз были на исповеди?

– Э… двенадцать лет назад.

Недовольное молчание. Священники и монахини знали секрет осуждающего молчания.

– Вы католичка?

– Больше нет, святой отец, но я хочу снова ею стать.

– Сколько вам лет, дорогая?

– Тридцать семь.

– У вас есть дети?

– Да, святой отец.

– Я так полагаю, вы не воспитываете их в католическом духе?

– Вы правы. Но я собираюсь сводить их на мессу. Обещаю вам, святой отец.

– Вы чем-то расстроены. Наверное, поэтому вы сегодня пришли сюда.

– Да. Но.… Прошло столько времени, я не уверена, что смогу подобрать нужные слова.

– Не думайте о словах, дорогая. Просто поведайте мне, что вас так беспокоит.

– Сегодня я совершила прелюбодеяние, святой отец.

– Ясно. Вы знаете, что прелюбодеяние – это страшный грех?

– Да, святой отец, знаю.

– Говорите, это случилось сегодня?

– Да. В рекламном агентстве, где я работаю. С моим новым начальником.

– Это произошло по принуждению?

– Нет. Как бы мне хотелось, чтобы это было действительно так. Но… мне хотелось этого так же сильно, как и ему. А сейчас… мне так стыдно. Я уже десять лет в браке и никогда не изменяла своему мужу.

Повисла долгая пауза. Она расслышала, как он задышал чаще, более отчетливо. Нагнулся вперед. Небольшая занавеска, отделявшая их друг от друга, колыхалась от его дыхания. Смутное предчувствие закралось в ее душу.

– Святой отец?

Человек с той стороны поднялся на ноги. Она оглянулась на дверь. Что-то было не так, все эти странные вопросы. А теперь он что-то затеял в своей каморке.…

Затем дверь распахнулась. За ней стоял высокий симпатичный мужчина в черной кожаной куртке и джинсах. В руке у него был тесак, и огоньки свечей плясали на лезвии.

– Дрянная девчонка, – сказал он и засмеялся.

– Где настоящий священник? – прошептала она.

– Ему немного не повезло.

Она закричала, но было поздно: мужчина шагнул внутрь исповедальни, схватил ее, развернул и зажал рот ладонью.

Он был необычайно силен. Сумел разорвать и юбку, и плащ, наклонил ее вперед и вошел в нее.

– Готов поспорить, он был не настолько хорош, как я, – прорычал он, не прекращая ритмичных движений.

Он дожидался момента оргазма, чтобы убить ее. И вот, когда ее разум уже начал мутиться, он запрокинул ей голову и перерезал горло. Кровь залила дверь исповедальни.

Мужчина застегнул джинсы и вышел из церкви.

 

1

Расс Эткинсон полагал, что он единственный начальник тюрьмы во всей системе правосудия, чей отец сидел в камере смертников. Именно так Эткинсон обнаружил в себе интерес к тюрьмам.

Два раза в месяц мать сажала Расса и двоих его братьев в свою старую развалюху и везла их к папаше.

Мать и братья ненавидели тюрьму и все, что с ней связано, а особенно охранников с их резиновыми дубинками, внушительными ремнями и мерзкими ухмылками.

Но юному Рассу нравилась атмосфера тюрьмы: то, как происходил процесс сопровождения заключенных, и четкое расписание, в соответствии с которым все работало словно часы. Рассу нравилось, как открываются главные ворота, нравились зеркальные темные очки вооруженных винтовками охранников на вышках.

Но больше всего мальчишку привлекал авторитет начальника тюрьмы: он был богом, который превращал хаос в порядок, а опасность в надежность. Персонал его уважал, а заключенные боялись. Все как и полагалось.

Мать и братья всегда высмеивали начальника тюрьмы Дэлла. Для них он был средоточием зла, ужасным человеком, который получал удовольствие от того, что приводил в исполнение приговор суда, который измывался над бедными заключенными, попавшими сюда, потому что жизнь обошлась с ними несправедливо.

Но Расс понимал, что это все чушь и сопли. Папаша угодил за решетку потому, что длительное время грабил винные магазины и заправки. Впервые он загремел, когда Рассу было три месяца, а вышел лишь спустя шесть лет, но на свободе пробыл всего одиннадцать месяцев, после чего ограбил за одни выходные два магазина и одну заправку. Папашу сложно было назвать изворотливым вором. Полиция поймала его через два часа после последнего ограбления, и он опять отправился на нары.

То же касалось и его друзей. Мамаша Расса была привлекательной женщиной, поэтому подельнички отца регулярно ошивались у них дома, выражая свои «глубокие соболезнования». В них не было ни чести, ни дружеской преданности.

Да и вообще, по наблюдениям Расса, все заключенные, в том числе и его отец, не имели ни чести, ни дружеской преданности. Большинство из них ничем особо не выделялись, многие были законченными хищниками, а десятую часть вообще следовало бы истребить, потому что они олицетворяли собой истинное зло и ставили под угрозу выживание человечества. В этом видел Расс свое предназначение – наказывать тех, кто терроризировал невинных людей. К выполнению своей миссии он подошел очень серьезно.

Некоторые ребята из его района попали в колонию, а затем и в тюрьму. Расс держался от них подальше и в драки не лез. По правде сказать, если бы братья Расса не были грозой района, паиньку Эткинсона били бы каждый день. Проблемы начались, когда Нэд в четырнадцать лет ограбил свою первую заправку. Он нацепил маску и взял пневматический пистолет, который очень походил на настоящий. Второй брат, Майк, угнал первую машину в двенадцать. У парня была навязчивая идея – угонять новые машины, а затем бросать их на дороге и уходить. Выпендривался.

Когда приличные детки заканчивали школу, братья уже вовсю мотали свои сроки.

Сегодня был вторник, и в это дождливое утро Расс Эткинсон зашел проверить блок «D». За спиной у него было три года службы начальником тюрьмы. Много лет назад, получив степень бакалавра по специальности «управление персоналом» – чтобы быть успешным начальником, требовались хорошие навыки управленца, – Расс пошел работать тюремным охранником, затем осуществлял контроль за условно освобожденными, был начальником службы надзора за недавно выпущенными на свободу. Он изучил систему исполнения наказания со всех сторон. Потом его взяли помощником начальника тюрьмы сюда, и с этого момента дальнейшее продвижение Расса вверх по карьерной лестнице было предопределено. Сейчас ему предстояло увидеть шестую казнь в своей жизни, и настроение у него было препаршивое. Штатный сотрудник, который всегда приводил приговор в исполнение, сегодня слег с гриппом. На замену ему назначили одного из «ковбоев», которые считали, что работать палачом – это большое веселье. Эткинсон не на секунду не сомневался, что Роя Джерарда нужно успокоить раз и навсегда, но даже он заслуживал, чтобы это сделали профессионально.

Оставалось только надеяться, что «ковбой» справится.

 

2

Звали его Мак-Кен. У него было одно из тех вытянутых лиц, какие часто можно увидеть на старых фотографиях, сделанных на Западе. Одет он был в коричневую кожаную куртку с бахромой на плечах и рукавах и бело-голубую ковбойку, заправленную в обтягивающие черные брюки, которые он в свою очередь заправлял в высокие ботинки из змеиной кожи. Волосы на голове у «ковбоя» были уложены в высокую прическу при помощи геля.

Но больше всего Эткинсона раздражали его глаза – бездушные глаза ящерицы. Он расположился на стуле перед столом начальника тюрьмы, положив на колени небольшую медицинскую сумку черного цвета. Мак-Кен работал фельдшером в частной медицинской компании. В этом штате приходилось прибегать к услугам фельдшеров: врачи не хотели иметь ничего общего с казнью. Единственное, что они делали, – констатировали факт смерти, а потом выписывали свидетельство.

Говорил Эткинсон:

– Не скажу, что вы мне чем-то не нравитесь, мистер Мак-Кен, но у вас уже были некоторые проблемы, и пресса сожрет меня живьем уже за то, что я прибегнул к вашим услугам.

– Пресса! – хмыкнул Мак-Кен. – Да это просто толпа идиотов!

Эткинсон вздохнул и окинул взглядом свой кабинет, словно искал поддержки. На одной стене висело множество фотографий Мирны и девочек, на другой – не меньше грамот и похвальных листов. Мебель вся была дубовая, ковер – успокаивающего коричневого цвета. Лампа над головой светила достаточно тускло – не слепила глаза. Если Эткинсону нужно было поработать с бумагами, он включал настольную лампу.

Мак-Кен понял, что Эткинсон его замечанием не удовлетворился.

– Я не мог найти вену – вот и все, – сказал он, пожав плечами. – Вот и все дела.

– Ой ли? Когда нужно было сделать первые две, проблем с тем, чтобы найти вену, у вас не возникло. В результате казнимого парализовало, и ему стало тяжело дышать. Но когда пришел черед делать третью инъекцию, ту, которая должна была его убить, избавив от мучений, все вены вдруг куда-то делись. Пока вы искали вену в третий раз, прошло сорок пять минут, и все это время он страдал. Поэтому в газетах написали, что казнь прошла варварским способом, мистер Мак-Кен.

– Всякое бывает.

Эткинсон уставился на него, не веря своим ушам.

– Вам больше нечего сказать? «Всякое бывает»!

– На моем месте мог оказаться любой.

– Искать вену сорок пять минут? Чем вы все это время занимались?

– Ну, у меня немного сдали нервы. Знаете, достаточно непросто кого-нибудь убивать. Тем более вокруг стояли эти придурки…

– Но заключенный три четверти часа медленно задыхался. – Эткинсону казалось, что он разговаривает с биомеханоидом из системы Альфа Центавра.

Мак-Кен вздохнул:

– Послушайте, я знаю, что на моем месте вы хотели бы видеть Дженингса. Но Дженингс заболел. Поверьте, я справлюсь. Никаких проблем.

Впервые в жизни Эткинсону хотелось самому научиться делать уколы. В конце концов, государство забирает у человека жизнь, и это должно быть сделано нормально, без лишней суеты и гуманно (насколько вообще можно говорить о гуманности смертной казни).

Мак-Кен продолжал:

– За последние шесть лет я прикончил двадцать семь ублюдков, и только два раза возникали затруднения. – Он коснулся своей черной сумки, словно она приносила ему удачу. – Двадцать семь человек, – повторил Мак-Кен. – На западном побережье меня опережает только Бэкстер: на его счету тридцать один. Но я собираюсь догнать и перегнать его. Вот увидите.

Эткинсон посмотрел на этого парня с глазами ящерицы. Часто приходится работать с людьми, к которым испытываешь личную неприязнь. Слишком часто.

 

3

Рой Джерард сидел в небольшой камере недалеко от того места, где его собирались казнить. Он читал журнал «Тайм». Пару раз к нему уже заходил охранник и, видя, как Рой сидит и читает, расслабленный и спокойный, в недоумении удалялся.

Рой представлял, в каком замешательстве находится охранник, и это знание грело его, распирало от самодовольства.

Джерард представлял, как охранник вернется к своим сослуживцам и скажет что-нибудь типа:

– Ребята, у него стальные нервы. Клянусь вам! Знаете, чем он занимается все утро? Сидит и читает журналы. Его сегодня прикончат, а он сидит себе и читает.

Класс! Рою всегда нравилось манипулировать людьми, и это получалось у него в совершенстве.

– Тебе что-нибудь принести? – спросил охранник во время своего третьего визита.

Этот парень, О'Халон, никогда раньше не был с Роем вежлив, не говоря уже о том, чтобы поинтересоваться, не нужно ли тому чего.

– Да нет, спасибо.

Где-то с полминуты О'Халон смотрел на приговоренного.

– Журнал читаешь?

Рой кивнул и как-то неопределенно махнул журналом в его сторону.

– Ты в квантовой физике не разбираешься?

– Э-э-э… Да вроде нет…

– Жаль. А то тут очень интересная статья – излагаются новые теории квантовой физики.

– Серьезно?

Рой с трудом отыскал в себе силы, чтобы не улыбнуться:

– Вполне.

Через десять минут пришел священник.

– Меня зовут отец Мак-Гивен.

Рой поднял глаза на человека, который только что постучал и вошел в маленькую камеру, где приговоренные к смерти проводили последние дни. Здесь стояли ветхий диванчик с цветочной обивкой и такое же ветхое кресло, попавшие сюда прямо из запасников Армии спасения.

Родным и близким дозволялось проводить с заключенным почти целый день. Адвокаты прибегали сюда с запоздалыми прошениями о помиловании и новостями о том, что губернатор, как ни странно, и в этот раз не отменит казнь.

В этой же самой комнате приговоренному подавали его легендарный последний обед. Выполняли любые просьбы. Ходили байки о том, что тот или иной изобретательный смертник заказывал тюремным поварам. Иногда запросы были по меньшей мере странными. Например, один парень попросил хот-доги с кислой капустой. У многих крыша ехала от осознания того, что их сегодня убьют.

Священнику было под семьдесят. Седые волосы, традиционный черный костюм с белым воротничком. В левой руке он держал четки.

– Я не просил, чтобы приходил священник, – сказал Рой Джерард.

– Я думал, что…

Джерард улыбнулся:

– Вы пришли спасать мою душу?

Священник невесело рассмеялся:

– Ну, вроде того.

Рой подошел к окну и посмотрел во двор. По земле стелился туман, дождь продолжал идти, а небо было серым и таким низким, что, казалось, давило на плечи.

Не поворачиваясь, Джерард сказал круглолицему святому отцу:

– Думаете, вы сможете доказать мне, что существует жизнь после смерти?

– Я не собираюсь доказывать аксиому, мистер Джерард.

– Вот как?

– Да. Жизнь после смерти есть, именно поэтому самой смерти нет. Мне легче, чем вам: я в это верю.

Джерард снова улыбнулся:

– Вера… Сложная штука, да?

– Очень сложная.

У отца Мак-Гивена, похоже, сложилось впечатление, что он берет верх в их маленьком споре.

Джерард обернулся к нему:

– Вы хотите со мной потрахаться, падре? Я слышал, что большинство священников – педики. Вы педик, падре?

– Нет, мистер Джерард, так сложилось, что я не гомосексуалист. И, даже если бы я был гомосексуалистом, я пришел сюда, чтобы помочь вам, а не заняться с вами сексом.

Священник выглядел опечаленным. Рою все это начинало нравиться.

– Хотите – верьте, хотите – нет, но я здесь, чтобы помочь, мистер Джерард.

– Нет, падре. Вы хотите казаться себе лучше, чем вы есть. Ну конечно, пришли сюда, чтобы поговорить с такой мразью, как я.

– Нам нужно поговорить о состоянии вашей души, мистер Джерард.

– Лучше бы о своей душе подумал, придурок. Давай проваливай отсюда и оставь меня в покое!

Священник опечалился еще больше. Сейчас он выглядел значительно старше своего возраста.

– Вы страшный человек, мистер Джерард. Мне неприятно это говорить, но это так.

– Ах, падре, вы меня без ножа режете!

Священник покачал головой и ушел.

Джерард проводил его взглядом и улыбнулся. Он не душу свою хотел спасти, а тело. Определенно Дэвид придумает что-нибудь, чтобы вытащить его.

 

1

– Меня зовут Мартин Штайнберг, и я алкоголик. Последний раз я выпивал шесть месяцев и двенадцать дней назад…

Собрание анонимных алкоголиков в подвале синагоги. Шоу отделался от полиции только к одиннадцати часам утра. Он решил заскочить в «Макдоналдс», чтобы перекусить, а потом отправиться в студию, по дороге посетив собрание анонимных алкоголиков.

Стараясь способствовать своему выздоровлению, Майкл бывал на собраниях пять раз в неделю. Обычно он ходил в разные места. Но самым надежным был подвал синагоги. Днем он не пустовал ни минуты. Когда Шоу бывало тяжело, он приходил именно сюда. Хоть он и считал себя католиком, синагога, казалось, приносила ему удачу.

Сегодня здесь было не слишком много народу: трое мужчин в костюмах и при галстуках и женщина с бледным лицом, одетая в выцветшее домашнее платье. Глядя на нее, можно было понять: недавно она пила.

Они сидели за круглым столом в небольшой комнате, оформленной в светло-голубых тонах.

Настал черед Шоу.

– Меня зовут Майкл Шоу, и я алкоголик.

Он представился, несмотря на то что был знаком с тремя мужчинами. Завсегдатаи.

Посмотрел на женщину – она встретила его взгляд и отвела глаза.

Он поведал им об убийстве, о том, как это потрясло его, и о том, что раньше скорее всего ему бы пришлось выпить рюмку-другую, чтобы успокоиться.

– А сейчас? – спросил Мартин Штайнберг.

Шоу качнул головой:

– Сейчас все в порядке.

– Я обеспечиваю тебе аудиторию, Майкл, – подал голос Билл Фельдман. – Один из моих дядьев теперь каждый день слушает твою передачу.

Шоу рассмеялся:

– Отлично. Скоро мне придется отчислять тебе проценты.

И Фельдман, который занимался рекламой, и Штайнберг, работающий в муниципалитете, были примерно одного возраста с Майклом. Оба они давно были женаты и вели спокойную размеренную жизнь. Они нравились ему, но он чувствовал себя ближе Милту Саймону, у которого в браке было далеко не все в порядке. Прямо как у них с Джессикой.

– Думаю, пора выслушать нашу новую подругу, – спокойно сказал Милт.

Милт был высоким солидным мужчиной, который больше всего на свете любил две вещи: играть в покер и рассказывать всем истории о трудовых буднях мойщика окон. Его компания занималась мойкой окон небоскребов. Он сам иногда работал этаже так на: семьдесят шестом или даже выше.

Милт кивнул в сторону женщины, которая закрыла лицо руками.

Она начала плакать, и все обернулись в ее сторону. Фельдман даже подошел к ней и приобнял.

– Все будет хорошо, – успокоил он ее.

Шоу тоже встал и подошел к ней с другой стороны.

– Хотите кофе?

Она отрывисто кивнула.

Он принес ей кофе.

Когда он передавал ей чашку, она подняла глаза и сказала:

– Я вчера сорвалась. После восьми лет.

Ее слова повисли в воздухе.

Они выражали то, чего все они так боялись. Того, что снова начнут искать счастье на донышке бутылки после долгих лет воздержания.

Они сели и выслушали ее рассказ с интересом. И с ужасом.

 

2

– Как выглядит моя задница?

– Бесподобно.

– Готов поспорить, это звучит дико. Ведь я же мужик и все такое.

– Не смешите меня, мистер Каллиган. Мужчины беспокоятся о том, как выглядят их задницы, не меньше, чем женщины.

– И не только голубые?

– Нет, не только голубые. Ну, конечно, это не афишируется, но можете поверить мне, как человеку, знающему толк в своем деле, что они регулярно осматривают себя со стороны и очень много внимания уделяют этой части тела. Особенно когда на них такие отличные брюки, как вот эти.

– Ну, ты меня успокоил. – Том Каллиган облегченно вздохнул. Упомянув свою пятую точку, он подумал, что сказал нечто неприличное. Ну, то, что может заставить окружающих задуматься о твоей ориентации. Но с этим ничего нельзя было поделать. В последнее время он стал замечать, что даже Джессика смотрит на него по-другому, с интересом. Он видел, как она оценивала его, и, судя по всему, его акции были достаточно высоки. Нет, конечно же, она никогда не переспит с ним – слишком уж сильны были ее чувства к Майклу Шоу, и не важно, сколько раз они ссорились. Но все равно факт оставался фактом: теперь в ее глазах он был мужчиной, а не просто веселым другом-толстяком и не более того.

Поэтому теперь он беспокоился, как выглядит его задница. По правде сказать, он по-настоящему ею гордился. Сбросить вес – это вам не шутки шутить. А еще сложнее было остаться в форме.

Сейчас Каллиган пребывал в особенно хорошем настроении: здорово ему удалось провести этого детектива сегодня утром. Он зашел в кабинку и пробыл там так долго, что у детектива не осталось другого выбора, кроме как войти вслед за ним. Пока он проверял другие кабинки, Том на цыпочках проскочил к выходу. Когда полицейский сообразил, что к чему, Том был уже далеко.

Рик, продавец в магазине мужской одежды «Чонсейз», наверное, одном из самых дорогих в городе, улыбнулся и сказал:

– Если хотите знать, мистер Каллиган, даже я беспокоюсь о том, как выглядит моя задница.

– Правда?

– Еще как!

– Ну, теперь я окончательно успокоился.

– Возьмете вот эти?

– Да, отлично.

– Рубашку, которую вы выбрали несколько минут назад, уже гладят.

– Ты шутишь?

– Отнюдь. – Рик, смуглый парень с темными волосами и фигурой спортсмена, заговорщически улыбнулся и наклонился поближе к Каллигану. – Строго между нами, мистер Каллиган, скажите, у вас сегодня что-то намечается?

– Ну…

– Раньше их называли «давалки».

Каллиган рассмеялся:

– Сто лет не слышал этого выражения!

– Так что, я подумал, сегодня вы должны выглядеть бесподобно.

– Большое спасибо, Рик.

Похоже, парень сегодня решил заработать себе чаевых на неделю вперед. Боже, как же Каллигану здесь нравилось! Обстановка в высшей степени приятная. Чего стоит одна только музыка Моцарта, льющаяся из динамиков. А эти отношения, которые могут возникнуть только с безупречным продавцом? Их можно было назвать почти интимными. Раньше Том приходил сюда, и Рик подбирал ему одежду, которая скрывала бы все недостатки его фигуры, если его тело тогда можно было назвать фигурой. Но сейчас Рик, кажется, понял, что Каллиган изменился не только внешне, но и внутренне и, следовательно, хотел, чтобы к нему относились по-другому.

Рик развязно подмигнул ему и направился в сторону примерочных и мастерской портного.

– Не скучайте.

Каллиган продолжал улыбаться и ничего не мог с собой поделать. Всю жизнь он мечтал стать таким. Может быть, не Казановой, но ходоком уж точно. Разбитным парнем. Когда ему на ум приходили мысли о жене, доброй и порядочной женщине, Каллигана одолевало чувство вины, поэтому о ней он старался не думать. Там, за городом, она растила троих его детей и напоминала ему о предыдущей жизни. О том, как его не приняли ни в одно студенческое братство в колледже. Обо всех насмешках и нападках. Неужели, так сильно изменившись, он должен был продолжать жить с ней?

Странно ожидать, что он ограничится ею. Любой мужик поймет его.

Ну да, у него была и другая. Любовница. Произнося это слово, он не мог отделаться от какого-то постыдного ощущения, словно стал героем бульварного романа.

Подумав о ней, он подошел к столу, на котором стоял телефон, и быстро набрал номер. Вот еще за что Каллиган любил «Чонсейз» – здесь он чувствовал себя как дома. И не нужно было никому лизать задницу, чтобы воспользоваться телефоном. Так было заведено в мире, куда он теперь попал: если тебе что-то нужно, просто приди и возьми.

– Привет.

– Боже, ты где? – спросила Кэнди.

– В «Чонсейз». – Он оглянулся, убедившись, что никто не подслушивает.

– Это где женским бельем торгуют?

– Нет, детка, тут торгуют мужской одеждой.

– Ты принесешь мне подарок? – В ее голосе появились игривые нотки, которые он так любил.

– Да, большой подарок.

– Большой и жесткий?

Как он себя ни корил, понимая, что это грязно, но ему нравилось, когда она говорила непристойности. Когда однажды он попросил жену сказать ему что-нибудь непристойное, та только удивленно посмотрела на него и сказала: «Если ты не заметил, я порядочная женщина, а не какая-нибудь шлюха». А чего еще было ожидать от дочери священника?

– Да, – сказал он, понизив голос. – Большой и жесткий.

– Не могу больше ждать.

– Я тоже.

– Когда?

– Через несколько минут после того, как я доберусь до скоростного шоссе, детка Кэнди нравилось, когда Каллиган называл ее деткой. А его благопристойная Мишель в ответ на такое обращение ляпнула:

– По-моему, Сонни называл так Шер.

Нет, вне всякого сомнения, Бог создал его, чтобы он был вместе с Кэнди! Только почему-то забыл объяснить, каким образом Тому удастся развестись так, чтобы на банковском счету остались хоть какие-то деньги. А желательно бы не просто какие-то, ведь Кэнди любила дорогие вещи и не скрывала этого.

– Вот, пожалуйста, мистер Каллиган, – сказал Рик, внося отутюженную белую рубашку, еще горячую.

У нее был высокий воротник, и она сидела на Томе просто великолепно; две верхние пуговицы он застегивать не стал. Единственное, о чем теперь оставалось мечтать, – чтобы волос у него на груди было побольше. У Рика, наверное, вся грудь волосатая.

Продавец снова подмигнул ему и сказал:

– Смотрите там, не подкачайте.

И оба от души расхохотались.

Когда Каллиган вышел из магазина и сел в свою машину, в зеркале заднего вида он заметил темно-синий автомобиль. В салоне сидел мужчина и читал газету.

Джерард?

Каллиган усмехнулся: паранойя. У этого ублюдка на хвосте сейчас, наверное, вся полиция города.

Он включил зажигание и тронулся с места. Через полторы минуты Дэвид Джерард, сидевший в темно-синем автомобиле, опустил газету и последовал за ним.

 

3

Каллиган знал, что дамочки, живущие по соседству, наблюдают за ним из-за занавесок, но это его не злило, скорее, забавляло. Здорово! Он в новой рубашке и брюках подходит к двухквартирному дому, за аренду которого ему приходилось отстегивать кругленькую сумму каждый месяц. Но такие женщины, как Кэнди Ролингз, обходились дорого.

Кэнди… Когда он впервые с ней встретился, ему показалось, что это имя звучит как-то дешево. Его родители, люди старой закалки, никогда бы не одобрили такое имя.

Но, познакомившись с ней поближе, узнав, что она любит похабные шутки и развратные мультики, впервые испытав на себе ее мастерство, когда они вместе смотрели порнуху, Том понял: имя Кэнди отлично ей подходит.

Каллиган надеялся, что на ней его любимые ярко-синие трусики-стринги. Ему нравилось входить в нее, не снимая с Кэнди этой весьма соблазнительной детали туалета.

Он постучал в дверь и огляделся. Это был самый приличный район из всех появившихся недавно в ближайшем пригороде. Все остальное – дешевые хибары в колониальном стиле, стоявшие бесконечными рядами друг напротив друга. Сам он вырос в затененном кронами трех деревьев доме, расположенном в тупике небольшой улицы, и никак не мог привыкнуть к облику современных квартир, в которых явно не хватало мебели, словно ее забыли купить. Поэтому он выбрал улицу, которая больше всего напоминала ему о детстве. Состоятельный средний класс.

Кэнди открыла дверь. На ней была футболка с надписью: «Я – девственница». Надпись пересекала пышную грудь, за которую Том отвалил кругленькую сумму во время их поездки на западное побережье в прошлом году. Пластический хирург постарался на славу. Джинсы, как всегда, подчеркивали округлую попку. Изнутри донеслись охи и ахи аудитории какого-то дневного ток-шоу. Наверное, кто-нибудь только что признался, что изменял жене с немецкой овчаркой или вроде того. Или съел свою тетю. Тема каннибализма часто обсасывалась в подобных передачах, рассказывала Кэнди.

– Пароль? – спросила она, ухмыляясь из-за стеклянной двери.

– Эрекция?

Сдавленный смешок.

– Нет, этот пароль был на прошлой неделе.

– Киска?

– А этот – две недели назад.

– О!

– Сейчас я тебе намекну.

Ему нравилась эта игра не меньше, чем ей.

– Произнесу по буквам.

– Давай.

– А-р-г-а-з-м.

Конечно же, она хотела сказать о-р-г-а-з-м, но уточнять не имело смысла. Как-то он в чем-то поправил Кэнди, и это ее просто взбесило. Девчонка уселась в кресло, которое, кстати, купил он, и раскричалась до слез:

– Ты считаешь меня тупой!

– Это не так.

– Думаешь, из-за того, что я бросила школу и сбежала с байкерами, значит, об меня теперь ноги можно вытирать?

– Послушай, Кэнди, я не считаю, что ты тупая.

Богом клянусь!

Она посмотрела на него глазами, полными слез, и сказала:

– Тогда докажи это. Купи мне что-нибудь.

– Конечно, дорогая. Что-нибудь конкретное?

– Что-нибудь хорошее. Очень хорошее.

Черт, подумал тогда он. Квартира, вся эта мебель, ее карманные деньги – все это и так уже подорвало его финансовое состояние.

– Например?

– Например, машину.

– Машину! А чем тебе твоя не нравится?

И она поведала ему, чем ее не устраивает ее машина.

И на следующий день он купил Кэнди небольшой автомобильчик, который ей так понравился.

– Оргазм.

– Правильно, оргазм. Можешь входить.

И он вошел, закрыв за собой дверь, и тут же обвил ее руками, а затем приступил к делам поважнее.

В это время Дэвид Джерард в подвале дома Кэнди подкручивал карманным гаечным ключом клапаны водопроводных котлов. Он возился достаточно долго, но результат того стоил. Теперь по трубам в дом шел лютый кипяток.

На Кэнди действительно были те ярко-синие трусики-стринги, а ее теплая и влажная «подружка» уже готова была принять в себя Тома.

Занимаясь любовью, Кэнди любила покричать. Иногда ее крики не на шутку пугали Каллигана. Хорошо, что ее соседка по дому днем работала и не слышала этих воплей: в противном случае она могла бы подумать, что здесь поселились настоящие извращенцы.

Покончив с приятным занятием, они лежали на неразобранной кровати, покрытые потом и измотанные, стараясь выровнять дыхание и наслаждаясь тем, как прохладный воздух поглаживал их обнаженные тела.

Потом она сказала то же, что и обычно:

– Пойду приму душ.

А он, как всегда, предложил составить ей компанию.

У похода в душ была далеко не только гигиеническая цель – там в Каллигане снова пробуждалось желание. Второй тур.

Взявшись за руки, они проследовали в ванную.

– Ты был великолепен, – промурлыкала она.

Вот за что еще он любил Кэнди: она не скупилась на комплименты. От жены комплиментов не дождешься.

– Ты тоже была великолепна, детка, – искренне ответил он.

Они уже собирались войти в ванную, когда Кэнди неожиданно остановилась и насторожилась:

– Ты ничего не слышал?

– Не-а.

Она наклонила голову и прислушалась.

– Хм, наверное, послышалось.

Из подвала можно было попасть на кухню. Джерард без труда взломал замок и проник внутрь. В руках у него был автоматический браунинг.

Он на цыпочках прокрался в гостиную, на мгновение замер и прислушался. Из ванной доносились стоны.

Сегодня Каллигану не нужно было становиться под душ. Стоя лицом к нему, Кэнди облокотилась на раковину, и он снова в нее вошел, наслаждаясь звуками, которые она издавала.

Вдруг она снова что-то услышала и открыла глаза, посмотрев через плечо Каллигана. У него спиной стоял мужчина с устрашающего вида оружием.

Ее язык тут же выскользнул изо рта Каллигана.

– О, черт!

– В чем дело? – спросил Том.

А затем посмотрел в зеркало над раковиной и увидел его.

Через секунду Каллиган вспомнил мужчину в синем автомобиле, поджидавшего, пока он выйдет из магазина.

– Полезай в душ, – скомандовал Дэвид.

– Что? – изумился Каллиган.

Дэвид переступил порог. Ванная была просторной. На стенах – симпатичный розовый кафель, шикарная раковина, белые полотенца на полочках.

– В душ, – повторил Дэвид. – Живо!

– Но зачем? – не унимался Каллиган, дрожа всем телом. Желание у него пропало напрочь.

Дэвид направил на них пистолет. Кэнди начала плакать:

– Он нас убьет, да?

Джерард загнал их в душевую кабину и захлопнул ногой дверь.

В ванной приятно пахло жидким мылом и косметикой. Разнообразные флакончики и бутылочки стояли на полочке с внутренней стороны дверцы.

– Включи воду, – скомандовал Джерард.

– Но зачем? – опешил Каллиган.

– Включай!

В следующий момент ванную наполнили истошные крики: сверху на них лился крутой кипяток – не зря же Дэвид столько возился в подвале. Забавно было смотреть, как они вдвоем беспомощно прыгают на месте, не переставая орать.

Каллиган потянулся к крану, но Дэвид предостерег его:

– Выключишь воду – я тебя пристрелю.

Девчонка хотела было выскочить из душевой, но Дэвид направил дуло ей в лицо, и она тут же юркнула обратно.

Они продолжали скакать, и теперь их крики стали оформленными: «Пожалуйста! Пожалуйста!» Дэвид подумал, что они теперь, пожалуй, похожи на вареных раков. Ожоги третьей степени, безо всяких сомнений.

И тут Каллиган не выдержал и бросился на стеклянную ширму кабинки, расколов ее надвое.

Осколок порезал ему нос, и кровь в одно мгновение залила лицо.

В этот момент Дэвид открыл огонь.

Можно было еще их помучить, но он не имел права на ошибку.

Двадцать пуль, выпущенные из пистолета с глушителем, изрешетили тела любовников. Джерард выключил воду. Нагнувшись к Каллигану, он одним ударом ножа отхватил его палец: милый сувенир. Затем бросил последний взгляд на тела, распростертые на полу ванной, плюнул на Каллигана и удалился.