Ровно в 08 часов 17 минут поясницу президента фирмы «Кураре» С.С. Куравля прострелил удар радикулита. До того, в 08.14. он, как всегда, подготавливался к рабочему дню, прошел в туалет при своем кабинете, спустил брюки, присел на унитаз, а вот встать с него через три минуты так и не смог. Острая боль в крестце не давала даже шевельнуться и Куравель страдал, не в состоянии пошевелится. Явление это было для него в последние годы привычным, но тем не менее достаточно неприятным. Особенно – в означенном пикантном положении. Весь вопрос заключался в том, кто войдет первым в его кабинет – новая ли молодая дура-секретарша Марина, или кто-нибудь из мужчин.

В этом повезло – в 08. 27 он услышал, что в дверь кабинета кто-то постучал, крикнул: «Войдите!» и через секунду увидел Леонида Волохова.

– Сними меня отсюда! – страдальчески попросил Куравель и Леня засмеялся.

– Ну что ты рыгошеь, как идиот?! – жалостливо застонал Каравель. Подыми меня с толчка.

В голосе шефа было столько боли, что Леня тут же подхватил его подмышки, мягко приподнял и выволок в кабинет к столу, о который Куравель оперся, передохнул и сказал уныло.

– В такой позе ещё терпимо. Но теперь ни сесть, ни встать целую неделю, а то и две.

– Врача вызвать?

– Не надо. Ничем тут не поможешь.

Стукнули двери и появившийся Фраков тут же оценил обстановку.

– Опять пробило, Степан Степанович?!

В ответ прозвучал лишь стон страдальца.

– Домой отвезти?

– Какой домой! Столько дел, такой момент решающий! – заголосил Куравель. – Министерство здравохранения нас торопит! Список рекомендованных нами препаратов утверждать надо!

– Договорились собраться в следующий понедельник. – напомнил Фраков.

– Да нет! К пятнице все должно быть готово. – ответил Куравель и, перебирая ладонями по столу, кое как добрался до своего патентованного сейфа, открыл его и едва не упал внутрь. Через минуту он достал папки с документами, перевел дух и заговорил с допустимой деловитостью.

– Придется вам, ребятки, этим заняться. Ты, Илья, отвезешь дела в Министерство, а ты, Леня, кати к академику Плаховой Ларисе Михайловне, в Институт на Сретенке. Знаешь?

– Помню. После того я сьезжу в Болшево? Они там не платят нам по договору за вакумные насосы.

– Сьезди, скажи, что не будут платить, мы на них в суд подадим. – он повернулся к Фракову. – А ты, Илья, сьезди потом... Стоп! Забыл из-за прострела проклятого! В пять часов общий сбор фирмы! Явка обязательна всем! У нас будут значительные перемены... Всем явиться, если даже я вовсе загнусь, все одно проведем собрание.

– В пять? – спросил Фраков.

– Тебе быть персонально. На полчаса раньше.

Вместе с Фраковым Леня покинул кабинет и уже на дворе спросил.

– Что ещё за сбор трубит шеф в пять часов? Не знаешь?

– Знаю, – неуверенно ответил Илья. – Но по некоторым соображениям тебе пока не скажу. По кофеечку дерганем? «Капучино» с пенкой?

Кафе было за углом, народу по раннему часу почти не оказалось, они взяли по чашке кофе и встали к высокому столу. Фраков спросил лукаво.

– А хочешь секрет открою, на какую тему будет в пять часов собрание?

– Нет. Раз шеф держит секрет, то пусть так и будет. А можно вот я тебя спрошу, почему ты с твоим опытом, знаниями – в нашей контрое оказался?

Фраков засмеялся, неумелоя скрывая неловкость.

– Ленька! Будь со мной откровенен. Ты хочешь спросить: «Почему ты Фраков-банкрот – обанкротился?»

– Как ты обанкротился, Илья?

– Как все честные люди, Ленечка. Российский бизнес не для нас с тобой!

– Но здесь же не по тебе место, не по твоему масштабу, не по твоей силе. – сердился Леня на непонимание обычно очень смекалистого Фракова.

Тот посмотрел внимательно, с легкой улыбкой, потом сказал задумчиво.

– Касательно силы, так скажу. Считать, что этот мир делают люди динамичные, сильные, уверенные. Это не так. Сильные – только разрушает мир. Куда больше проку от тех, кто по лени своей – не торопится, созерцает, или просто на диване лежит. Прогресс творят ленивые и слабые, Леня. Вроде нас с тобой. И наш шеф Степ-Степ это понимает.

– Да? – из всей философии Фракова Леня уловил только смысл последней фразы.

– Да. И потому сегодня в пять часов всей нашей конторе будет представлена на рассмотрение кандидатура нового вице-президента!

Это было сильной новостью и Леня спросил удивленно.

– Чья кандидатура?

– Моя.

– Вот черт! – искренне обрадовался Леня. – А зачем ещё на обсуждение конторы это дело ставится? Степ-Степ же хозяин?!?

– Ох, старина, ты своего шефа так и не изучил! Он же играет в патриархальное начало истинного рассейского быта! Он желает посмотреть, как меня, новичка, банкрота Фракова – его «семья» примет! Можно ли будет надеяться, что не возникнет конфликтов?! А вдруг предложат другую кандидатуру? Вдруг я всем поперек горла?

– Другую кандидатуру, конечно предложат. – поразмышляев согласился Леня – . Мартынов давно стонет, что его в черном теле держат.

– Знаю. – спокойно ответил Фраков. – Но он неудачник. Я – активный, боевой банкрот-неудачник, значит с опытом. А он неудачник по рождению, а потому безнадежен. Ты знаешь, лучше не приходи к пяти часам на это собрание.

– Почему?

– Да ещё начнешь за меня выступать, поддерживать, нехорошо это получится. Все знают, что мы с тобой уже друзья. Не надо. Завалит меня эта «семья» так завалит.

Леня аккуратно схлебнул с поверхности кофе пенку и сказал серьезно.

– Илья, я не за тебя буду выступать.

– Против?! – обрадовался Фраков. – Тогда приходи! Поборемся!

– Нет. Я за себя буду выступать. Я соверешенно не желаю, чтоб надо мной сидел начальником сквалыжник Мартынов. Я на него в своем кабинете достаточно нагляделся – хватит. Я не удивлюсь, если он на нас на всех по ночам досье пишет! Ты вот скажи, кого ты определяешь просто «плохим человеком»?

Фраков глянул недоумевая, ответил нерешительно.

– Ну, если радуется чужим бедам... Получает удовольствие, когда люди мучаются. Что-то в этом роде.

– Ага. Так вот Мартынов однажды со смаком рассказывал, какое счастье испытывал, когда уезжал из дому в командировку, а дочь плакала! Он трижды возвращался к дверям, что б она плакала! Наслаждение получал от слез ребенка!

Фраков покачал головой.

– А ведь пожалуй – сволочь. А?

– Ты сказал. Если речь о Мартынове пойдет, я уволюсь. Без работы останусь, но принципильно уйду. Я буду в пять часов, если даже мне ноги трамваем отрежет.

– Леня. – мягко улыбнулся Фраков. – Не культивируй в себе злости. Даже на плохих людей. Это опасно. Разломаешь собственную личность.

Леня залпом допил кофе – пенки уже не было – и оттолкнулся от стола.

– До пяти часов, Илья! Дел у меня ещё полно!

– Подожди! – засмеялся Фраков. – Забыл! У тебя ещё одно дело!

Племянница Лимоновой Вика Лобова вчера вечером на фирму звонила, твой домашний телефон спрашивала. Я дал. Ты с ней знаком?

– Да так... Она наверное на счет похорон Ольги Федоровны хлопочет.

– Похоже на то. До вечера.

На улице Леня смекнул, что похороны Лимоновой вряд ли были той проблемой, ради которой дозванивалась до него Виктория.

...Визит на Сретенку не занял у Лени и нескольких минут. Лариса Михайловна, женщина за пятьдесят лет со следами былой красоты, взглянула на посланца фирмы «Кураре» с необьяснимой неприязнью, поданный документ подчеркнуто небрежно отбросила в сторону и взялась за телефон, когда Леня после формальных слов передал поклон от своего шефа.

– Спасибо. А Степка Куравель ещё не в тюрьме? – неожиданно спросила она, не скрывая пренебрежения.

– Да нет, кажется.

– Значит, скоро там будет. А с ним и вся ваша контора. Готовся, парень, суши сухари.

– Зачем? – подивился серьезности тона академика Леня.

– Затем, что первыми за решотку идут не главари, а прислужники.

С этими словами академик отвернулась, набирая номер на телефоне, а Леня понял, что никаких слов от него более не ждут. А придавать большое значение замечанию академика не было смысла: государственные чиновники всегда свысока относятся к деятелям частного сектора – в дуще, наверное, завидуют им, и считают каждого бизнесмена потенциальным жуликом, подлинное место которого, безусловно, на тюремных нарах.

Ехать в Болшево, чтоб хлопотать относительно оплаты вакуумных насосов не было никакой нужды – Леня уже в семь утра звонил Главврачу Болшевской больницы прямо домой и получил заверения, что денег никаких не будет до конца квартала – можете подавать в суд, мужики, отсудите с нас последний клистир.

Утро оказалось свободным и Леня решил все же подскочить на вызов Коверкотова, чтоб подвести черту под отношениями с капризным стариком.

Уже на подьезде к Левобережной ему стало отчего-то тревожно. Он вспомнил, каким взволнованным голосом Коверкотов говорил с ним по телефону вчерашним вечером, каким приказным, решительным тоном вызвал к себе и можно было предположить, что настырный старикашка действительно нащупал что-то серьезное.

Поэтому, когда Леня вкатился на знакомый двор и увидел возле парадных дверей дома Коверкотова толпу старушек, машину «Скорой помощи» – Леня уже был готов к любым событиям. Он сразу уверовал, что вся мельтешня на дворе связана с Коверкотовым и никем другим.

Он отвел машину в глубь двора, а потом неторопливо подошел к микроавтобусу «скорой помощи», надеясь получить информацию у водителя. Но того за рулем не оказалось. Старушки, толпившиеся рядом, печально переговаривались, но прислушиваться к ним, а тем более самому задавать вопросы, Леня поостергся.

Через минуту из дому вышел озабоченный мужчина средних лет в белом халате, быстро прошел к автобусу, открыл его и выдернул из салона свернутые носилки. Он оглянулся, приметил Леню и позвал.

– Слышь, парень, не поможешь больного вниз спустить? Он легонький, со второго этажа, а у меня напарник колено разбил, помощи от него никакой. Помоги, а? На пиво дам.

– Не надо. – кивнул Леня. – Помогу.

Следом за санитаром Леня поднялся по лестнице, а возле знакомой квартиры тот приостановился и сказал виновато.

– Слушай, я тебя пугать не хотел. Там не больной, а уже мертвяк. Ты парень вроде как здоровый, но бывает, что мертвяков и генералы боятся.

– Мертвяк? Я не боюсь. А отчего это он?

– Врачиха говорит, сердечный приступ. Но она у нас молодая, не слишком ушла в деле. Полагаю, старикан – отжил свое.

Леня ступил в знакомую квартиру. Поначалу он увидел грузную, но очень молодую врачиху – казалась студенткой. Она присела на корточки возле распластавшегося на полу Коверкотова. Тот лежал в такой позе, будто из последних сил пытался дотянутся до телефона на тумбочке.

Врач метнула на появившихся мужчин быстрый взгляд и сказала озабочено.

– Пожалуй, Степа, это не сердечный приступ... Голова мне его не нравится. Ну, вскрытие покажет. Подожди минутку.

Она принялась аккуратными, но сильными движениями ощупывать череп Коверкотова. Лица покойника Леня не видел, но невольно проследил за его закоченевшей рукой, тянувшейся к телефону. Леня присмотрелся и обнаружил, что возле аппарата, со слегка перекошенной трубкой, лежит раскрытый телефонный справочник, поперек него шариковая ручка, а один из абонентов обведен в рамку и рядом что-то написано. Леня осторожно пододвинулся к телефону, напряг зрение и с трудом, но прочел: «Фотография-Прыщ-Маркербиллиардная-Химки». А прямо под этой записью он увидел номер собственного Московского телефона.

Врач отпустила голову мертвеца, сказала раздумчиво, словно сама себе.

– Да, похоже у него значительная черепная травма. Гематома...

– Ну, да, – согласился санитар (он был явно опытнее молодой врачихи) – Получил травму, сознание терял и к телефону потянулся, но не добрался.

Леня глянул на скрюченные пальцы Коверкотова, тянувшиеся к телефону, на тщедушное тело покойного друга и не удержался от вопроса.

– А почему он грязный такой?

Врачиха беспокойно глянула на него.

– А вы тут что делаете? Родственник, или любопытствовать пришли?

Санитар пояснил миролюбиво.

– Не заводись, Надя. Он мне поможет пациента вниз спустить.

– Тогда спускайте. – она глянула в глаза Лене. – А в дела, где вы некомпетентны, не лезьте.

Этот дельный совет она могла дать и себе самой.

Санитар развернул носилки и Леня помог ему перекинуть на них тело Коверкотова. Оказалось, что лицо старика было спокойным, никакой «печати смерти», о которой столь много написано, на физиономии Коверкотова не наблюдалось – просто спит старый человек, рот слегка приоткрыл, руку вытянул, а на пальцах левой (указательном и большом) – белые следы мела.

И только уже на лестнице, по которой он спускал в паре с санитаром труп Коверкотова, Леня соеденил эти следы мела на руках Коверкотова и запись на телефонном справочнике: «маркер – биллиард». Вот так получалось незадолго до кончины своей Иван Васильевич отправился в биллиард поиграть. Или с какими-то другими целями, поскольку просто любовь к биллиарду до смертельной трагедии довести не могла. А в то, что Коверкотов упокоился не сам по себе, а принял смерть насильственную, Леня уверовал ещё десять минут назад, когда и трупа не видел. Не мог Коверкотов скончаться смертью естественной – не в той модели проходила его жизнь, оставшаяся для Лени до конца непонятной.

Санитар прихлопнул двери микроатобуса и полез в карман.

– Сейчас расчитаемся...

– Я не трупоед, сказал же – не надо. – остановил его Леня. – Вскрытие тела будут делать?

– А то? Конечно. В таких случаях всегда делают вскрытие. И если что милицию призывают.

Эти сведения Лене и были нужны. Он прикинул, что завтра или послезавтра установят – от чего ушел в иные миры Коверкотов, а после этого начнут искать виновников очевидного преступления. И в первых подозреваемых опять же может оказаться он: Волохов Леонид Максимович.

Старушки во дворе продолжали негромко и озабочено обсуждать происшествие, не столько пугаясь смерти Коверкотова, сколько страшась своей собственной, для многих уже скорой, кончины. Леня сел в машину, выехал со двора и остановился, чтобы разобраться в собственных мыслях.

Не оставалось сомнений, что старик Коверкотов пал жертвой своих розысков. Пришибли его не в квартире – не было на теле его стеганной куртки, тапочек, а лежал он на полу в грязном, мокром пиджаке и заляпанных глиной туфлях. Получалось – из последних сил добрался до дому, чувствовал себя плохо и пытался вызвать врача. Но откуда он пришел?

Если судить по следам мела на пальцах, то он был в той самой биллиардной, которую отметил в телефонном справочнике. А уже в биллиардной искал маркера, даже знал его имя – Прыщ.

Так или иначе, решил Леня, но на биллиардную в Химках и маркера следовало взглянуть. Просто из любопытства.

Поиски биллиардной заняли непродолжительное время – уже возле рынка в Химках Лене указали, что биллиардная здесь только одна, поскольку второй уже негде было бы развернуться, и находится она невдалеке от трассы «Москва – Санкт-Петербург», называется «Золотой шар».

Лене поехал в указанном направлении и без всяких плутаний почти тот час обнаружил вывеску над полуподвалом, возле которой перекуривали несколько мужчин. Как оказалось – ждали открытия биллиардной, в одиннадцать часов. Оставалось всего несколько минут и Леня отогнал машину за угол дома, в тень – день разгонялся опять ясный, безоблачный, к жаре. На стоянке уже парковался чистенький «опель-кадет» серебристого цвета и Леня пристроился рядом. Запирая машину, он рассеяно глянул на двух девочек, весело игравших с пушистым черным щенком и столь же безразлично подумал, что собачонка похожа на похороненого Принца. Хозяин ненадолго пережил своего пса. Больших ассоциаций у Лени не возникло, да и не могло возникнуть – Принца-Второго он не знал и видел его впервые.

Биллиардная уже открылась, когда Леня вернулся назад. Он спустился в игровой зал – пыльный, голый, прокуренный, освещенный лишь косыми лучами солнца, врывашимися скозь узкие полуокна. Завсегдатаи расхватали кии, маркер выдавал жетоны, определяющие время игры.

То что под левым глазом маркера светился припудренный синяк, верхняя губа рассечена, а правое ухо красиво распухло, Лене ещё ничего не сказало. Но реденькие нахальные усишки маркера, весь его жгучий испано-итальянский облик и ладная фигура – тут же переместили в сознании Лени эту личность на фотографию, стоявшую в металлической рамке возле спального ложа Лимоновой. Идентичность была полной. Такие лица запоминаются, даже если они и маскируются синяком под глазом.

Леня не знал, что ему делать дальше. Мертвый Коверкотов, крепко побитый маркер, запись в справочнике Коверкотова, фотография – все это сваливалось в одну кучу, но пока не имело между собой никакой связи. И самое опасное сейчас, понял Леня, неловкими действиями – разрушить эту возможную связь. Следовало лишь присмотреться и ретироваться, чтоб в покое, возможно при участии Васьки Блинова, продумать и сделать выводы из фактов очевидных, но необьяснимых.

Леня закрыд глаза, восстановил в памяти фотографию, лицо на ней, фигуру, потом уставился на маркера. Сомнений не было – он. Слащавый, сальный красавчик двадцати лет, в чем-то женственный, но с достаточно хорошо развитой мускулатурой. В бизнесе, а уж тем более на производстве таких «прыщей» не встретишь. Они обитают в зоне обслуги – используя свои внешние данные. Заветная мечта молодого «прыща» – выбиться на ТВ, а ещё лучше на эстраду, кривляться у микрофона перед истеричными до полного идиотизма поклонницами и купаться в ореоле славы. По всей России «прыщи и прыщихи» штурмовали эстрадные подмостки тысячными легионами и некоторые добивались успеха, поскольку их вокальные и сценические таланты ровным счетом никакого значения не имели – была бы наглость, удача, покровитель, башли, и – абсолютное отсутствие морали. Ровесники презирали удачливых «прыщей» и – люто завидовали им.

В тонком мастерстве биллиарда Леня ровным счетом ничего не понимал, кий в руке ни разу не держал, а потому и ушел из зала минут через пять. Но за то время он уже услышал, что маркера зовут Стасиком, а один грубый парень со следами похмелья на лице, дважды окликнул его: «Эй, Прыщ!» и маркер не обиделся, кличка была давней и он к ней привык.

Леня уже запустил мотор машины, уже выжал сцепление, когда увидел, как из-за угла торопливо выскочил Прыщ. Леня невольно тормознул, а Прыщ пробежал мимо, кинулся к серебристому «опель-кадету» и открыл багажник. Но не нашел там, чего искал, распахнул дверцы, нырнул в салон и, наконец, выдернулся из него с портфелем в руках. Затем в том же темпе поставил машину на сигнализацию и трусцой поспешил на свое рабочее место. Поспешные действия Прыща показались Лене не только суетливыми, но и откровенно испуганными.

Выждав несколько минут, Леня обошел «опель», присматриваясь к нему, словно покупать собирался. Номера оказались Московские из чего следовало несложное заключение, что жил маркер в столице, а работенку подыскал в Химках. Впрочем и Химки уже несколько лет, как числятся Москвой.

Панель управления автомобиля была густо заляпана всякими соблазнительными портретами кино-актрис, фото-моделей, болтались перед ветровым стеклом всевозможные куколки, под рычагом переключения скоростей лежала пачка «Кэмела», на задних креслах – одеяло и небольшая подушка, из под неё торчало серебряное горлышко бутылки шампанского. Судя по всему, Прыщ вел жизнь игривую, а автомобиль служил ему не только средством передвижения.

Свидание с Прыщом казалось неизбежным, но следовало к нему хоть как-то подготовиться, или знать, каких результатов добиваться при этом рандеву. А Леня не имел на руках никаких козырей, кроме разрозненных, хотя и достаточно весомых фактов.

Он уже включил зажигание, когда услышал неприятный лязгающий звук за своей спиной и обернулся, как всякий осторожный водитель реагирует на сигнала внешнего, за стеклами салона машины мира.

Оказалось, что открывали железный люк в полуподвал – им пользуются, когда загруэжают вниз крупногабаритные вещи. Люк открывали изнутри и Леня не удивился, когда наружу высунулась голова Прыща. Маркер озабочеенно оглянулся, потом выкинул наружу все тот же портфель (но уже пухлый, чем-то набитый) а следом за тем вытащил большой чемодан. Выкарабкавшись через люк, Прыщ прикрыл его за собой даже повесил замок, а потом подхватил свою поклажу и утремился к «опелю».

Леня слегка запоздал тронутся с места и Прыщ вдруг метнул на него испуганный взгляд, замер на месте и чемодан выскользнул у него из рук, грянувшись о земь.

Леня тут же выжал сцепление и тронул с места, глядя не столько вперед, сколько в зеркало заднего обзора. Он различил в удаляющейся панораме, как Прыщ подхватил чемодан и бросился к «опелю».

Прыщ панически убегал, в этом не было сомнений. Бежал с места своей службы, а может быть и вообще с места своего обитания, если судить по портфелю и чемодану. Причем – бежал тайно.

Леня выкатился на улицу и остановился метрах в пятидесяти от биллиардной, намереваясь проследить за развитием событий.

Ждать пришлось недолго. Серебристый «опель-кадет» выкатился из-за дома через несколько минут, а уже через секунду Леня понял, что совершил ошибку: набравший скорость «опель» резко тормознул и на мгновение Леня увидел расширенные, полные страха глаза Прыща, который смотрел на него сквозь опущенное стекло машины. Маркер не остановился, только притормозил, чтоб убедиться, что за ним следят. Убедился и – ударил «по газам» так, что колеса завизжали и серебряная машина рванулась к Москве.

Все это становилось забавным и, не имея никакого плана, Леня тронулся следом, пытаясь не терять «опель» из виду, но не приближаясь к нему и даже пропустив между собой и ним пару машин.

Поначалу Прыщ превышал скорость незначительно, держался в рамках дозволенного и они ровно катились по трассе М-10 (Ленинградское шоссе) к Москве. Но Лене показалось от чего-то, что в столицу Прыщ заезжать не будет. Так оно и вышло – у развертки Кольцевой дороги «опель», не включая сигнала поворота, ушел вправо, на Кольцо, и Леня вновь ошибся, тут же свернул следом, так что разделявшие их машины вышли из зоны обзора. Прыщ обнаружил за собой белую «волгу» Лени и влетел на Кольцевую дорогу уже с повышенной скоростью. Леня понял, что его окончательно засекли и помчался следом, уже не таясь. Что могло дать это преследование – оставалось неизвестным.

Вполне возможно, что на юрком и мощном «опель-кадете» Прыщу удалось бы оторваться от неуклюжей «волги» Лени, но запаниковавший маркер проявлял излишнюю нервозность, бросался с полосы на полосу от чего, как это всегда и случается, только терял в сворости. Не учитывал он и того, что Кольцевую расширяли, постоянно приходилось нарываться на ремонитируемые участки, где движение сокращалось до одного ряда.

Перед Волоколамским шоссе Прыщ ушел в левый ряд, хотя именно правый оставался свободным и Леня угадал следующий маневр преследуемого – перед самым поворотом на Волоколамку, Прыщ резко взял вправо, так что машина накренилась и скользнул на выход из Москвы.

На Волоколамской трассе Прыщ выжал из мотора все, что сумел, и на скорости гдето около 155 километров в час Леня отставать. Его старая волга» таких оборотов коленчатого вала не принимала. Он уже хотел прекратить вполне бессмысленное преследование, уже терял «опель» из виду, когда успел разглядеть, как Прыщь мигнул тормозными огнями и круто принял с трассы под навес бензозаправочной станции.

Когда Леня проделал тот же маневр, то обнаружил, что Прыщ стоит третьим в очереди под бензаколонку с бензином марки 95.

Леня встал пятым под бензин 76 и вышел из машины. Остановка Прыща сразу обьяснилась – он уже выскочил из своего автомобиля и весело болтал с парой милиционеров, стоявших возле сине-желтых патрульных «жигулей». Прыщ явно стремился обезопасить себя от неприятностей – Леня видел, что Прыщ, угощая милицию сигаретами, (милиции и на АЗС курить можно) напряженно косится на него, на Леню.

Пугать – так пугать. Страх, как известно, принуждает человека к безрассудным действиям. Леня вышел из-за руля и встал возле капота, демонстративно не спуская с Прыща глаз. Присутствие милиции, судя по всему, придало маркеру уверенноности. Очередь к колонке 95-го бензина продвинулась, Прыщ переставил машину и подошел к багажнику. Он стоял спиной к Лене, но тот видел, как парень торопливо извлек из багажника чемодан и портфель, уложив оба в большой и прозрачный пластиковый мешок. Леня видел, что у Прыща даже руки тряслись, когда он туго заворачивал тесемки на горловине мешка. Прыщ забросил свою покалжу на переднее кресло «опеля».

Милиционеры продолжали курить и никаких действий не предпринимали, хотя Леня предполагал, что Прыщ уже навел их на него и сейчас будет хотя бы проверка документов.

Нет – к моменту, когда подошла очередь Прыща, он заправил бак, сел к рулю, что-то весело прокричал милиционерам, неправильно развернулся и оказался возле Лени, резко притормозив. Несколько секунд он смотрел в лицо Лени расширенными глазами, потом судорожно сглотнул и произнес срывающимся голосом.

– Киллер, да? Сколько тебе за меня заплатили? За мое убийство?

Ничего подобного Леня не ожидал и непроизвольно ответил.

– Достаточно.

Беда в том, что ироничной интонации у Лени не получилось, ответ прозвучал хрипло и серьезно настолько, что глаза у Прыща побелели и он еле выговорил, срываясь на свистящий шепот.

– Я тебе больше заплачу? Хочешь?

Леня подбирал ответ, а Прыщ посчитал его молчание за отказ. Он метнул взгляд на милицию, а потом сорвался с места на предельно возможной скорости.

Леня хорошо знал Волоколамку, поскольку часто вместе с Васькой Блиновым ездил на дачу к его родителям. Трасса, минуя городки в достаточной степени незначительные, дотягивалась до таможенного пункта на пересечении с границей Латвии, а в конечном счете упиралась в Рижский залив, в столицу ныне самостоятельного госудраства – Ригу. Если учитывать багаж Прыща и его паническую торопливость, то можно было предположить, что он стремился удрать за рубеж. Леня решил, что продержится за «опелем» сколько сможет, а как окончательно потеряет его из виду – вернется в Москву.

Прыщ все так же изо всех сил давил на акселяратор, делал на дороге все те же ошибки, но все же мало помалу уходил от Лени все дальше. Преследование теряло смысл – если этот смысл и вообще был когда-либо.

Трасса нырнула в перелесок, Леня окончательно потерял из виду «опель», прокатился мимо Т-образного перекрестка – в сторону, в рощу, уходила грунтовая дорога. Машины Прыща нигде не было видно.

Гонка преследования кончилась. Леня сошел с полосы движения и загнал машину в тень придорожных деревьев. Как с ним часто случалось, от нервного напряжения проявил активность мочевой пузырь и Леня забрался в придорожные кусты, чтобы облегчиться.

После чего, как говориться: «на душе легче стало».

Прыщ сбежал, решил Леня, в Латвию или ещё куда, значения теперь это уже не имело, ясно, что он упрячется и упрячется надолго.

Леня уже садился в свою машину и рассеяно глянул на трассу, чтобы прикнуть свой маневр разворота – и в этот момент из под деревьев, метрах в ста от него выкатился серебряный «опель», перевалился через неглубокий кювет, но вырулил не на магистраль М-11, на Ригу, а покатился на грунтовую дорогу, направления которой Леня припомнить не мог. Но было очевидным, что Прыщ заметал следы, упрятался от Лени в перелеске, выждал пока тот прокатит мимо, да не заметил, что и преследователь остановился.

Леня докатился до перекрестка задним ходом, а затем вывернулся на грунтовку. Облако рыжей пыли, вздыбленной колесами «опеля», оседало медленно, так что ориентируясь на него, Леня набрал скорость. С каждым километром дорога становилась все хуже. В низинах появлялись даже глубокие, непросохшие на двухнедельной жаре лужи. Но на этот раз отечественное бездорожье Леню только порадовало – лишь сумасшедший будет разбивать скоростью свою машину на таких колдобинах.

Прыщ – таковым сумасшедшим и оказался. Когда перелесок кончился и Леня высокочил на просторный, просматриваемый километра на три-четыре луг облако от идущего впереди «опеля» было уже у горизонта. Но это же облако, как понял Леня, мешало Прыщу контролировать обстановку позади себя, преследователя за густым занавесом пыли он разглядеть не мог.

Леня вошел в азарт погони, но все же служебную машину было жалко и он старался обьезжать ямы, не влетать в глубокую, разьезженную колею – дорога была пуста и, как полагал Леня, чрезмерно далеко оторваться от него «опель» все одно не мог.

Через несколько минут по правому борту, метрах в ста – промелькнула какая-то деревня в десяток домов, «опеля» там видно не было и Леня проехал мимо, не снижая скорости.

Еще через пяток километров он оказался в таком сыром и густом еловом лесу, что и не удивился, когда обнаружил, что в салон влетела туча комаров. Но на мокрой колее был виден четкий след только что проехавшей машины.

Неожиданно резко посветлело, слева по ходу движения мелькнула излучина узкой речки с крутыми берегами, а впреди показался мост через эту речку – мост, метров пятнадцать в длинну. И уже издали Леня увидел, что на мосту этом – что-то не так.

Леня сбросил скорость и остановился, не вьезжая на деревянный настил моста. Дорожный знак давал предупреждение, что переправляться на другую сторону можно было имея вес автотраспорта не более четырех тонн.

В «опель-кадете» было, насколько знал Леня, никак не более тонны, но даже если бы он весил и все десять, все равно непонятно, почему машина сломала перила и соскочила с моста. Во всяком случае именно так читалась открывшаяся перед Леней картина – облака пыли на сухой дороге за мостом уже не было, в деревянных перилах ограждения моста зиял пролом. Можно считать, что в машине выбило рулевое управление и она кувыркнулась в реку. Или водитель был вдребезги пьян и не соразмерил ширину моста для своего маневра – на дороге все бывает.

Леня вышел из автомобиля и неторопливо добрался до сломанных перил.

Речка под мостом оказалась неглубокой. Серебряный корпус «опеля» порузился под воду не более чем на метр и был виден достаточно хорооо. Взбаломученная от падения машины тина и песок быстро уносились сильным течением и уже через минуту Леня мог разглядеть четко, что автомобиль упал в воду под косым углом, застрял капотом в тине, его слегка развернуло течением, а теперь машина очень медленно оседала на заднии колеса, слегка заваливаясь на бок. Обе передние дверцы были открыты – правая настежь, левая наполовину. В салоне никого и ничего не было видно, но можно было предположить, что водитель от удара о барьер перил завалился вниз, под рулевое колесо.

Песок и тина осели, «опель» плотно опустился на бок и Леня уже точно определил – салон пуст. Большого ума не надо, чтоб восстановить картину происшедшего: водитель потерял управление, проломил ограждение, ухнул в реку, от удара распахнулись дверцы и тело его течением вымыло из машины. Вместе с багажам, упакованным в непромокаемый, пластиковый мешок.

Леня оглянулся. Из сырого леса никто не выезжал, а за мостом, до горизонта расстилались просторые луга, на котором желтела пожухлая на солнце трава. Никакого движения нигде не примечалось – все словно обмякло, разомлело от жары и каждое лишнее шевеление доставляло страдание.

Леня спутился с моста и неторопливо зашагал вниз по течению реки. Шагов через шестьдесят русло за излучиной неожиданно расширилось, река словно обмелела, затон на противоположенной стороне оказался густо заросший камышами.

Леня остановился, оглянулся и громко крикнул.

– Эй, Прыщ! Я не киллер! У меня и оружия нет!

Ему никто не ответил, где-то за спиной прокаркала ворона, уместившаяся на суку одинокого, высохшего дерева.

– Прыщ! – снова закричал Леня. – Нам просто надо поговорить! Тебе же польза будет! А потом прячься где хочешь, я никому ничего не скажу!

Через несколько секунд камыши на другой стороне затона зашевелились и мокрый Прыщ с открытым портфелем в руках вышагнул на прибрежный песок. Из портфеля он уже выташил длинный пистолет с тонким дулом и разглядеть с расстояния метров в пятнадцать настоящее это оружие, или какая-нибудь игручешечная подделка, Леня не мог.

– Шевельнешся, буду стрелять! – прокричал Прыщ.

– Ладно, я только поближе подойду, чтоб нам не орать. – ответил Леня миролюбиво и, чтобы совсем успокоить Прыща, неторопливо скинул кроссовки, джинсы, ветровку и медленно принялся переходить затон. И даже руки поднял, чтоб показать, что на теле у него никакого оружия нет.

Но Прыщ был осторожен и напуган – едва Леня погрузился по грудь, как крикнул.

– Стой на месте! Хватит! Я тебя хорошо слышу!

Леня остановился и спросил первое, что пришло в голову.

– Ты от кого бежишь, Станислав?!

– А сам не знаешь?! – напряженно выкрикнул маркер. – А если не знаешь, то и не спрашивай! Для тебя же будет лучше!

– Если это круыте парни, Станислав, так ведь они тебя и в Латвии найдут.

Прыщ дернулся и ответил слезливо.

– Не найдут. Там я для них не опасен. Ну, а ты чего хочешь? Только стой на месте я стрелять буду!

– Стою, стою. Ты у Лимоновой в любовниках был?

Прыщ презрительно засмеялся.

– Драл старую галошу! Блевал, а трахал! Такая зараза, похуже любой проститутки.

– Куда тебя возила? На Канары?

– На Крит. А ты откуда знаешь?

– Да фотография твоя у неё на столике стояла... Там море, яхты и ты.

– А у тебя к тому что за интерес? – Прыщ уже успокоился настолько, что опустил пистолет. Но любая попытка рванутся к нему была обречена на неуспех – пока выберешся из воды, да будешь продираться через камыш, легкий Прыщ если и не выстрелит, то убежать успеет далеко.

– У меня простой интерес. рассудительно ответил Леня. – Я вместе с ней работал на фирме.

– Подожди, ты не Ленька Волохов?! – Прыщ весело расхохотался. – Она говорила, что у неё на фирме есть здоровенный лох, глупый как осел! Она на тебя глаза положила, к себе в постель хотел отволочь, да я тебя обогнал!

– Кто её убил, Прыщ? Ты?

Парень даже плюнул от возмущенимя.

– Тупой ты, френд! На кой хрен мне её убивать?! Я возле этой стервы, как сыр в масле катался. Даже автомобиль мне подарила! Жалко, что утопить его пришлось. Ну, да черт с ним. – испуг вернулся в его глаза и он заговорил быстро. – Только я её не убивал! Мне это ни к чему. Курицу не режут, если она золотые яйца несет.

– Откуда у неё золотые яйца, Станислав? – Леня даже рукой безнадежно махнул. – Она зарабатывала не так, чтоб тебе автомобили дарить.

– А черт её знает, откуда! Мне это без разницы. Такие плотоядные старухи, как в раж войдут, так ради мальчиков где хочешь деньги раздобудут! Им все по фигу, хоть Храм обворовать, хоть младенца продать! Загашник у неё был, может, какой семейный капитал. И на меня хватило, и как я думаю, ещё досточно осталось.

– За этим остатком идет охота? Из-за этого её придушили?

На мгновение Прыщ призадумался, почесал дулом пистолета за ухом.

– Там настоящими башлями пахло, да теперь ни тебе, ни мне не достануться!

– Кому тогда?

– Слушай, Волохов, я тебе и так уже сказал слишком много. Не по зубам тебе это наследство, не рыпайся.

– Да. Кончено. – согласился Леня, чувствуя, что под теплой водой ноги его погружаются в тину, словно в ледяную ваннну. – Наследство, наверное, её племяннице достанется. Виктории Лобовой.

– Ни хрена ей не достанется! – со смаком возразил Прыщ. – Никому ни черта не достанется, это точно! Старая шлюха все надежно упрятала! Мечтала меня на крючке долго держать, скупердяйка! Давала мне жить, понятно. Но, как рабу, не так, как мне хочется. Брось ты это тухлое дело, безнадега полная. Она все свои капиталы в заграничный банк положила. Может на том же Крите. Тебе до башлей не дотянуться, так что кончай бодягу.

Леня уже понимал, что как бы он не заверял этого циничного парня, что капиталы Лимоновой ему не нужны – Прыщ его не поймет: такого, с его точки зрения, попросту и быть не могло. Он понимал только вещи вульгарные и для каждого человека очевидные: есть деньг – есть человек, а без оных и личности не существует. Леня изобразил предельную наивность и сказал.

– Коль ты от этого дела отвалил, я все-таки поищу её наследство.

– Как, олух? – засмеялся Прыщ.

– Ну, племянница Лимоновой прямая наследница, других нет....

– Я же тебе сказал, сперва надо найти, где и что упрятано. А племяницу уже другие люди пасут! Так что ты моих ошибок не повторяй, а то тоже смываться придется. Все, что ли? Имеешь ещё вопросы?

– Кто Вику пасет?

– Не те вопросы задаешь, френд! Один старикашка тоже очень был любопытный. Так по черепу получил, что и копыта в космос откинул!

– Это я знаю. Коверкотов.

– Может и так, я фамилией не интересовался. Бывай здоров.

Прыщ нырнул в камыши, а Леня ещё стоял в воде, лихорадочно подыскивая более сушественные вопросы, которые , само собой, придут на ум где-нибудь через пол-часа.

Он выбрался на берег и уже натягивал джинсы, когда с другой строны затона послышался голос Прыща.

– Эй, лох! Я тебе ещё кое-что скажу, но не задарма, конечно!

– Ну?

– Даешь слово, что никому не скажешь, как я здесь свою смерть изобразил?

Леня отбросил джинсы и снова шагнул в воду, погрузился по пояс.

– Меня про тебя никто спрашивать не будет. Только смерть ты свою плохо сделал. Сам подумай, менты тоже не дураки, рано или поздно сообразят, что раз твоего тела не нашли, то ты получаешся живой.

– Это пустяки, мне главное время выиграть. – пренебрежительно ответил Прыщ, а затем состроил хитрющую рожу. – Так вот, я тебе наводку небольшую дам. Если про меня никому не скажешь раньше времени... Если тебе удача подвалит... Дам наводку. Но ты со мной поделишся! Я дам путь, где капиталы старухи поискать можно. Без большой надежды, но можно.

– Ну?

– На Крите, в Гераклионе, есть банк один. Старая стерва туда заходила пару раз, я её выследил. Банк в центре Гераклиона. Называется... Ты точно со мной поделишся? Двадцать пять процентов? Я тебя найду, ты не думай. Пересижу невзгоду, вернусь и найду. Двадцать пять процентов? Это по честному, да?

– Двадцать пять. Без балды. – твердо произнес Леня.

– Ага. Так вот. Банк – «SOLLO». Если охмуришь племянницу, Вику Лобову, то может что и выгорит. Только Вика – сама стерва без пробы, почище тетки. Попробуй. Но помни, что я сказал – шею тебе могут свернуть так же, как и вонючей старухе! Запомнил? Крит, Гераклион, «SOLLO».

– Запомнил.

– А ещё запомни, что конкуренты твои из тех, кто за ломаный грош целый детский сад передушат, не то что тебя прибьют!

– Говори уж до конца! Кого остерегаться?!

– Главный – кривой на один глаз, а второй – без зубов, свистит, когда говорит. Имена-фамилии у них, сам понимаешь, фальшивые. – Прыщ внезапно рассмеялся. – Ты их не ищи! Разглядишь их, когда они тебя душить начнут! Удачи! Помни – двадцать пять процентов!

Прыщ пригнулся, нырнул в камыши и исчез, а Леня выкарабкался на берег.

Через полчаса он вырулил на Волоколамку, набрал скорость, нашел в перчаточном ящике сотовый телефолн, перевязанный изоляционной лентой (так и застрял подарок шефа в руках Лени) и набрал номер Васи Блинова. Когда тот сонно спросил, кому в такую рань (во втором часу пополудня!)не спится. Леня сказал коротко.

– У нас ещё один мертвяк.

Вася разом проснулся, ответил тут же.

– Приезжай, помянем.

Всю дорогу, пока Леня добирался до Лефортова, ему пришлось принимать мучительное решение: насколько посвящать теперь друга в свои дела? С одной строны уже много лет они ничего не скрывали друг от дружки, но с другой, зная неукротимый характер Васи и буйную его энергию, втягивать этого психа в такие опасные дела было рисковано. Вася был неуправляем и влипал в переделки там, где человеку нормальному нужно было очень постараться, чтоб оказаться битым. А в этой ситуации – уже трое мертвецов, один беглец (Прыщ) и что-то непонятное происходило вокруг самого Лени.

И более того! – уже вьезжая в Москву, подумал Леня. – Васю Блинова теперь следовало вывести из игры вообще! Вывести из-под удара в сторону, отвлечь его внимание на вещи безопасные и ненужные. План этого маневра Леня составил быстро: сказать про смерть Коверкотова, умолчать про встречу с Прыщом, но о существовании ушлого маркера – сообщить. Обозначить его в качестве убийцы Лимоновой, вероятного во всяком случае. И тогда Вася сам найдет применение своей энергии – в безопасном направлении.

Через час Вася Блинов, считавший себя беспредельно прозорливым, легко попался в простейшую ловушку.

– Леня! – радостно закричал он. – Только для тебя в этом деле что-то может быть неясным! Лимонову и Коверкотова убил этот Прыщ! Его надо найти! И учитывая сложность и смертельный риск задачи, эту сторону дела я беру на себя! Найду Прыща хоть под землей.

– Зачем? – наивно спросил Леня.

– Да как зачем?! За тобой охотится банда! Это же слепому ясно! Я найду Прыща и все разьясниться!

– Ищи. – согласился Леня, в свою очередь уверенный, что для него уже и сейчас все ясно, нужно лишь встретится с Викторией, чтоб поставить последнии точки в этих делах.

– Я высчитал, что начинать искать Прыща надо в Химках! Там где пришили твоего старикана! – обьявил Вася.

– Правильно. – ответил Леня, глянул на часы и обнаружил, что приятельская беседа затянулась и на судьбоносное собрание в фирме он опаздывает.

... Как он ни гнал машину, но в офисе оказался только около шести собрание уже закончилось. В кабинет Куравля он вошел потихоньку, когда президент, придерживаясь за все ещё болевшую поясницу, держал, судя по всему, последнее слово.

– Я повторяю, дорогое друзья. Годы мои уходят и пора ценить время. Отделять плевелы от зерен. Бизнес, деньги – это всего лишь бизнес и деньги. А потому, перед лицом уходящего времени, с этой минуты я буду больше отдавать сил своему участию в работе нашего национального движения. Это я вам говорю честно. Более того – основную работу на фирме я переложу на вице-президента и лучшей кандидатуры чем Илья Николаевич Фраков просто не вижу. Но мне нужно ваше единодушие...

Главбух Сенчукова сказала неуверенно, но с надрывом.

– Степан Степанович, мы же в приципе не против Илюши. Но маловато его знаем.

– Разве моей рекомендации все ещё недостаточно? – изобразил оскорбленное удивление Куравель.

Леня скользнул взглядом по залу. Большинстов уже хотели сбежать домой и напряженным казался только Мартынов – сидел покрасневший, раздраженный и взьерошенный, схватку и скандал он однозначно здесь устроил. Фраков был совершенно спокоен и, перехватив взгляд Лени, подмигнул.

Сенчукова уже сдала позиции и сказала ради проформы.

– Но Илья Николаевич у нас едва ли месяц работает.

Леня ещё не отдышался, после пробежки по лестнице к кабинету, и выкрик его получился звонкий.

– Фраков за месяц сделал больше, чем я, к примеру, за год!

Одобрительный смех в кабинете словно снял последнии сомнения и две дюжины сотрудников фирмы закричали.

– Любо! Любо! Илюшку в вице-президенты!

Фраков подыграл – встал и отвесил поясный поклон. Потом выждал тишину и сказал тоном ниже обычного своего голоса.

– Поклянусь вам други, что живот свой положу не за процветание личное, а только во благо всего нашего обчества! Ежели президент наш нам, что отец родной, то буду я вам ласковой матерью!

Несмотря на фиглярство, речь его произвела прекрасное впечатление, да собственно говоря, никто против Фракова иметь ничего не мог. Пусть и был «банкротом» в прошлом, но этот свой месяц – работал как вол, не отказывался ни от чего.

– Да будет так! – возвестил Куравель и обессиленный рухнул в кресло, согнулся в три погибели, аж застонал от боли в позвоночнике.

Женщины, стеная, кинулись на помощь к «отцу родному», кто-то поздравлял Фракова – Мартынов вышел молча, незаметно, ни на кого не глядя.

Через несколько минут Куравля на руках донесли до машины и отправили домой. Фраков весело крикнул всем оставшимся.

– Друзья мои на веки вечные, а не отметить ли нам сей день обильным возлиянием?! Желаю я вас угостить!

Странноле дело – обычно легко подтающийся такому соблазну коллектив фирмы вдруг застеснялся, почти все под разными предлогами рассосались в стороны, а когда Леня следом за Фраковым пришли в кафе, то за ними не было и вообще никого.

– Привыкнут! – не огорчился Фраков. – Острые были дебаты, хорошо, что ты опоздал. С такой грязью меня помешали, что я сам себя не узнал!

– Кто старался? Мартынов?

– Он да кассирша Жанна. Этой – то кнопке чем я насолить успел? Не клеился, предложений нехороших не делал...

– Не обращай внимания. Она просто профессиональная сплетница.

Они вошли в кафе и встали к тому же столу, где пили кофе утром.

– Может присядем солидно? – кивнул Фраков на соседний зал. – Тебя я обязан напоить до усрачки. Ты хорошо сломал хребет дебатов в нужный момент. Точные слова нашел, а главное – манеру высказывания.

– Случайно.

– Постой здесь, я принесу явства. А потом скажу тебе, что – не случайно.

Фраков подошел к стойке, поболтал там с минуту, а вернулся вместе с официанткой из зала, которая быстро накрыла им столик с «явствами». За ценой Фраков не постоял, выбрал все что было самым лучшим. Включая французкий коньяк.

– Прости, Леня, я по старшинству скажу первым, хоть и положено тебе поздравлять меня. Мы с тобой хорошо будем работать. И со всеми я буду хорошо работать, даже с Мартыновым. Выпьем и скажу почему.

Выпили по коньячку, закусили маслинками и, не делая перерыва в темпе, Фраков начал чуть мрачновато.

– Так вот ЧТО сегодня не случайно и почему я буду хорошо работать. Наш отец родной Куравель – умирает.

– Что?! – Леня выронил маслинку с ложечки и полез за ней под стол. Вернулся и повторил. – Что ты сказал?

– Выброси маслину. Я сказал – Степан Степанович умирает. До этой минуты об этом знал только он и я. С его слов. Теперь знаешь и ты, но молчи под любой пыткой. И не дай Бог, если он заметит жалость в твоих глазах.

– Да подожди! От чего он умираете? Рак?

Фраков кивнул.

– Или что ещё похуже. Прострелы в пояснице, радикулит , это отговорка для публики.. .

– И когда... Конец? – с трудом выговорил Леня.

– Он приговорен. Дни сочтены. Год. Плюс минус пара месяцев.

– И потому он тебя выдвинул в «вице»?

– Дослушай. У него нет никаких накоплений. Есть только молодая жена, старая беспомощная жена и двое несовершеннолетних детей. К нему всё поздно приходило. Деньги, любовь и дети. Им по десять, двенадцать лет. И они остануться сиротами.

– Ты меня просто ошарашил, – промямлил Леня, в рассеянности так и сжевав маслину, которую уронил на пол.

– Дальше вообще обалдеешь. Фирма Степана Степановича останется после его смерти за мной.

– К тебе перейдет?! Почему?

Фраков помолчал.

– Потому, что я женюсь на его жене Дине. То есть – на вдове.

– Когда? – ошалело глянул Леня. – После смерти?

– Нет. ДО смерти. Чтобы это выглядело и было по честному. Они уже развелись, а мы с Диной подали заявление.

– Но ведь они живут вместе!

– И будут жить вместе. До его последнего часа. А потом я возьму на себя его молодую жену, его детей и все остальное. Вот такой у нас договор.

– Лучше бы ты этого мне не говорил! – в сердцах сказал Леня. – А Дина...

– Она мне нравится. – просто ответил Фраков. – Честно сказать, Леньчик, сексуальные мои потенции занижены, а главное в том, что женщины меня не очень интересуют.

– Прости, – поежился Леня. – А ты не «голубой»? Мне это без разницы, но...

– Нет, нет! – Фраков хлопнул его по плечу. – Просто всю эту сторону жизни я так хватил через край в юности, что ничего нового мне дамы уже не принесут. То есть – вру, конечно. Но я к ним спокоен. А вот игра в бизнес, игра в деньги – это мой конек. Это во мне Куравель и углядел! Выпьем по второй и я тебя добью окончательно.

– Добивай разом, чтоб я запил. – выдавил улыбку Леня, все ещё никак не в состоянии понять сути услышанного.

– Хорошо. За этот год я тебя ЗАСТАВЛЮ так хорошо работать, что на следующем витке судьбы, вице-президентом будешь ты! Через год.

– Не надо, Илья. Я тебя подведу. – безнадежно сказал Леня.

– Что так?!

– Ты мне тайну сказал и я тебе скажу. Вся эта фармокология, вся наша работа – не мое дело. Она не доставляет мне удовольствия и никогда здесь не разбогатешшь.

– Ты с ума сошел! – с искренним изумлением воскликнул Фраков. – Да все фармакологи в мире это ж богатейшие люди! Что там нефтные короли! Это шума больше чем денег! Ты представляешь, сейчас в мире шесть миллиардов людей и каждый – раз по сто в год, коть десяток пилюль да сожрет! От младенца до мертвеца! Американцы сьедают аспирина больше чем хлеба!

– Не хочу. – коротко сказал Леня.

– Хорошо. А чего ты хочешь?

– Ничего не хочу, Илья. Можешь это понять?

– С трудом, – недоверчиво улыбнулся Фраков. – Я надеялся найти в тебе опору. Но коль так – будь по твоему. Забудь про все, что было сказано. Если мне подвернется, я найду тебе синекуру. Друзьями, надеюсь, мы остаемся?

– Конечно! – торопливо ответил Леня. – А Куравель, он так сильно держится! Просто настоящий мужик оказался!

Фраков нахмурился и наполнил рюмки, заметив сдержанно.

– Я помогу Степ-Степу в эти последнии дни. Пусть поживет в полную радость. Оставим эту грустную тему. Есть ещё одна, достоточно неприятная, но неизбежная... Тебе не кажется, что твой друг Мартынов излишне суетится вокруг убийства Лимоновой?

– Ну?

– Бегал сам к следователю Свиридову. Степ-Степ его поймал, когда он в столе секретарши копался. То ли он следствие ведет любительское, сыщика изображает, то ли ещё что похуже.

– Мартынов? – Леня не сдержал смех. – Знаешь, Илья, если я не хочу ничего, то Коля Мартынов хочет всего!

– Вот именно. Такие люди самые страшные, Леня. Ходит приодетый словно бомж, а я его в городе случайно с семьей встретил – в костюме «от Версачи» и профессиональная японская видео-камера в руках. Штука дорогая, если не знаешь.

– Ты его с кем-то спутал. – уверенно возразил Леня. – Он всего навсего скандалист, ябедник и доносчик.

– Доносчик? – подивился Фраков.

– Да. Тебя зимой ещё не было, так был написан анонимный донос на Куравля в налоговую полицию. Мартынов вычислялся в качестве автора очень легко – Ну вот видишь! Он опасный жлоб!

– Он просто мелкий дурак. – убежденно сказал Леня. – Никаких костюмов от Версчаи и видео-камер у него нет. Все что у него есть, это кусок болота величиной с шахматную доску и на нем собачья будка. Это называется сад-огород и вилла. Кроме того дочь с ребенком без мужа и вечно больная жена. Вот и весь тебе Мартынов. Но с этого дня – он твой лютый враг, чтоб ты знал.

– И твой тоже. – закончил Фраков. – Хватит о плохих людях. Давай лучше помянем Лимонову Ольгу Федоровну. Славная была женщина, хотя и с придурью.

– Да. – кивнул Леня, хотя мнения Фракова не разделял.

Потом они выпили здоровье Куравля – пусть ему все же повезет, вдруг и вывернется, ведь бывает же такое?

Лене не терпелось узнать, чтобы сказал Фраков про уголовные татуировки на теле Куравля, своего благодетеля? Каково его мнение по такому неожиданному вопросу? Но этот разговор покался неу естен и начинать его Леня не стал.

Домой Леня вернулся поздним вечером и настолько усталым, что вспоминать события минувшего пестрого дня не было сил.