Восемь лет назад

— И долго ты там будешь? — он заглушил двигатель и глянул в сторону Бусинки, всю дорогу молча просидевшей на пассажирском сидении.

Девчонка вскинулась и как-то растерянно посмотрела на него, перевела глаза на консерваторию. Снова себе на колени уставилась.

— Я не знаю точно, обычно занятие час-час двадцать длится, если нас не прерывают. Ну, до двух часов. А что?

Он проследил за тем, как Агния мнет в руках свои перчатки.

— Да так, — Вячеслав передернул плечами.

Он планировал провести с ней куда больше времени этим утром, чем этот час, полный суматохи, непонимания и какого-то вымученного приема пищи, когда оба так ничего и не съели. ОН понятия не имел, почему у Бусинки аппетита нет, может из-за той же хандры, а может все еще нехорошо себя чувствует. Но ему, и так не привыкшему есть утром, кусок просто в горло не лез. Только курить хотелось.

— Ну, я наверное, пойду, — она не двинулась с места, только засунула свои перчатки в карман куртки. — Уже без пяти десять, все-таки…

Ему даже улыбнуться захотелось, глядя на малышку. Вот и видно, что не хочется ей уходить, и так мнется, и эдак. И с таким обреченным видом смотрит на консерваторию эту.

— А меня с тобой туда пустят? — поинтересовался Вячеслав, достав ключ из замка зажигания. Не то, чтоб он мог представить, как его кто-то попробует остановить.

Агния резко обернулась и уставилась на него, широко раскрыв глаза. С радостью, точно. Так, как всегда на него смотрела.

Моргнула. И вдруг снова потупилась, а щеки стали пунцовые.

Что-то его стала напрягать эта странная реакция.

— А вы хотите пойти? — тихо уточнила Бусинка.

— Ну, концерт я твой профукал, и потом, так ты мне и не спела. Хочу послушать, — Боруцкий усмехнулся и подмигнул ей.

Она робко улыбнулась.

— Это урок будет, так что и я не совсем петь буду, и Зоя Михайловна меня поправлять будет, говорить, что не правильно, там. Но если вы и правда хотите, я думаю, она не будет против, что вы посидите. Лишь бы вам скучно не стало.

Он, вообще, сомневался, что глядя на нее сможет заскучать, тем более после того, что с утра увидел.

— Не станет, не бойся.

Боруцкий вышел из машины и закрыл ту, когда и Бусинка выскочила следом. Осмотрелся, и чуть не рассмеялся, видя, как обеспокоенно она поглядывает на входную дверь. Опоздать боится.

— Бусинка, ты мне скажи, куда идти, а я покурю, и догоню тебя, — предложил он, чтоб не заставлять ее еще больше нервничать.

Она улыбнулась ему с благодарностью:

— Второй этаж, налево от центральной лестницы, двадцать седьмой кабинет.

— Беги, — махнул он, — я подойду.

Бусинка послушно поспешила внутрь здания, а Вячеслав остановился на крыльце, достав пачку сигарет из кармана.

Вот только когда, спустя пятнадцать минут, он поднялся и нашел тот самый кабинет — его малышка не пела, а с кем-то активно спорила.

— Нет, Зоя Михайловна.

Агния сжала губы, уговаривая себя не злиться. Наверняка, ее преподаватель исходила только из самых лучших побуждений, и просто беспокоилась и заботилась о ней. Но, видит Бог, именно сегодня, после почти бессонной ночи и полного бедлама в душе, ей было сложно увидеть весь позитив этой заботы. Тем более в присутствии чужого и совсем не симпатичного ей человека.

— Агния, ты должна понять, насколько это выгодное предложение, — вновь начала уговаривать ее Зоя Михайловна, — это не ресторан, заметь, а место в филармонии. Да, не солисткой, так, есть же куда расти! И если ты покажешь себя, то сможешь добиться куда большего. Тем более с поддержкой такого человека…

— Я. Не. Уйду. Из. Ресторана!

Агния произнесла это медленно, внятно, четко. Выделяя каждое слово. И смотрела при этом не на Зою Михайловну, а на Щура, сидевшего на одном из стульев в углу комнаты. Того самого «человека», который предлагал ей свою «поддержку», как начинающей и перспективной певице, имеющей возможность в будущем сделать карьеру не только в опере, но и на эстраде, по его словам. А он готов помочь ей и на начальном этапе, и в дальнейшей поддержке и «продюссирование». Разумеется, за весомый процент от прибыли. Ну так и вкладывать Щур готов немало, так как Зоя Михайловна уверила его, что у Агнии есть огромные перспективы и потенциал для того, чтобы оправдать любые инвестиции. А оперный «налет» исполнителя сейчас был так моден и востребован у широких масс…

— Агния, я тебе уже не раз говорила, что ты должна закончить этот этап. — Зоя Михайловна недовольно поджала губы. — Безусловно, в тот момент эта работа и то, что ты ее получила — помогло тебе выдержать все, свалившееся на тебя. Обеспечило деньгами. Но теперь у тебя есть возможность работать в более соответствующем месте и одновременно с этим уже делать карьеру.

Агния медленно втянула в воздух через нос и попыталась взять себя в руки, чтобы не заорать. Потому что, несмотря на все воспитание и с детства привитые правила поведения, в ней накопилось столько всего, а тут еще это! Агния начала подозревать, что Зоя Михайловна вообще не собиралась с ней сегодня заниматься. Похоже, все это и было задумано только для того, чтобы Агния наконец-то поговорила со Щуром, чего так долго добивалась ее преподаватель. До этого момента ей удавалось избегать и игнорировать подобные намеки с ее стороны. Сегодня Агнию столкнули с этим лицом к лицу. Впрочем, вопрос, как таковой, перед ней не стоял — Агния даже не собиралась думать о том, чтобы уйти из ресторана или вычеркнуть из своей жизни Боруцкого, на что так прозрачно намекала Зоя Михайловна, пытаясь давить на ее мнение своим авторитетом и влиянием.

А Агния в этот момент могла мечтать только о том, чтобы это закончилось до того, как сюда придет Вячеслав Генрихович. И уже задумывалась, что неплохо было бы просто уйти самой. В конце концов, не похоже, чтобы кто-то тут собирался заниматься вокалом. А слушать все это она не обязана.

— Знаете, Зоя Михайловна, со всем моим к вам уважением, я не хочу это больше обсуждать, — говоря это, Агния взяла куртку, которую бросила на стул, едва вошла в класс, — занятия не будет, как я понимаю. Так что, я пойду.

— Агния, — Зоя Михайловна нервно оглянулась на Щура и поднялась, — ну почему ты не хочешь понять, что поступаешь глупо? Ты очень умная молодая девушка, так не позволяй своему подростковому упрямству и чувству противоречия помешать твоему будущему. Понятно, что ты можешь испытывать чувство благодарности к человеку, который помог тебе в трудную минуту, и не хочешь подводить его или нечто в этом роде. Но никто же не обязывает тебя работать на Боруцкого до скончания дней, тебе никто не ставил этого условия. Тем более, я не понимаю твоего желания работать на …

— Хватит!

Агния достаточно выслушала нравоучений от Зои Михайловны, чтобы знать, что именно она сейчас собиралась сказать. И не хотела это слышать.

— Я не желаю это обсуждать! И слушать ваше мнение о Вячеславе Генриховиче! — впервые она позволила себе откровенно повысить голос на Зою Михайловну. — Он сделал для меня столько, сколько никто и не пытался. И пока я могу там работать, я буду это делать. С благодарностью и уважением. — Она твердо выдержала двойной взгляд и Щура, и Зои Михайловны. А потом повернулась к преподавателю. — И, кроме того, я откровенно не понимаю, чем ваш Михаил Петрович… — она хотела сказать «лучше Боруцкого», но одернула себя, — так хорош. Не примите на свой счет, — достаточно сердито буркнула Агния в сторону Щура, который, казалось, совершенно невозмутимо слушал этот разговор, не вмешиваясь.

Впрочем, невозмутимым он оставался до последних мгновений, сейчас же в его позе и взгляде что-то поменялась. И судя по тому, что Агния слышала, как за спиной открылись двери, там появился Вячеслав Генрихович. Оставалось надеться, что он не слышал этого спора.

— Вроде ты говорила, что тебя будут исправлять и учить. Про песни что-то было. О криках ничего не упоминалось, Бусинка.

Боруцкий казался с виду вполне безразличным. И даже слегка веселым.

Но почему-то Агнии показалось, что в классной комнате потемнело от его взгляда. Направленного, впрочем, вовсе не на нее. Вячеслав Генрихович, чуть прищурившись, смотрел прямо на Щура, а тот, медленно поднявшись со своего стула, ответил Боруцкому таким же внимательным, хоть и менее уверенным взглядом.

— И что тут у вас за скандал? — поинтересовался Боруцкий, переведя все же взгляд на нее.

Агния вздохнула, с облегчением заметив, что на нее он смотрит без того пугающего выражения, которое даже теперь, когда она достаточно неплохо знала его, заставляло ее горло неметь, а ноги отниматься.

— Ничего, Вячеслав Генрихович, все хорошо. Просто занятия не будет. У Зои Михайловны поменялись планы.

Натянув куртку, Агния отвернулась от преподавательницы и пошла в сторону двери, где так и стоял Боруцкий.

— Точно? — с явным сомнением уточнил Вячеслав Генрихович, вновь посмотрев ей за спину. Агния сомневалась, чтобы его внимание привлекла Зоя Михайловна, следовательно, он смотрел на Щура.

Она даже задумалась, у нее он уточнял, или на что-то намекал тому, кто пока предпочел отмалчиваться?

— Да, все нормально, — Агния уже подошла к нему, и даже ладонь протянула, если честно, привыкнув за последние месяцы то и дело касаться Боруцкого.

Вот и сейчас хотелось просто взять его за руку и увести отсюда, чтоб Вячеслав Генрихович не принялся разбираться, что к чему. Она сомневалась, чтоб ему понравилось то, кем его считает Зоя Михайловна, даже если это правда. Однако, вспомнив то, что было вчера, и к какому выводу пришла, Агния успела остановить этот порыв на середине пути. На секунду ее ладонь так и замерла между нею и Боруцким. А потом, закусив губу, Агния сжала пальцы, спрятав руки в карманы куртки, и не поднимая глаза, аккуратно вышла из класса. Так, чтоб не задеть Вячеслава Генриховича, который наблюдал за ее действиями с немного непривычным и странным для Агнии выражением на лице. Словно отстранился. Или, наоборот, о чем-то сосредоточенно думал.

Она запуталась. И не знала, что надо делать, и как правильно это что-то делать. И как перестать делать то, что ему не нравится, но настолько хочется ей самой. И разговор этот дурацкий, с Зоей Михайловной.

Агнии захотелось вернуться домой и просто лечь, уставившись в потолок. Ни о чем не думать. И может быть, поесть. Потому как утром, сидя напротив Боруцкого, и безуспешно пытаясь забыть, как он выглядит без всей этой одежды, она не смогла ни кусочка проглотить. Тело просто сотрясалось в каком-то нервном и нездоровом возбуждении все утро. Да и те ее «гениальные идеи» с окном и переодеванием, когда Агния, даже для себя неожиданно, рискнула не закрыть дверь комнаты, в слабой надежде, что Боруцкий вдруг увидит что-то, и поймет, что она не ребенок — тоже не особо способствовали спокойствию.

Да и сейчас Агния еще не успокоилось.

— Слышь, Бусинка, серьезно, тебя никто не держит. И права старуха твоя — никто не говорил, что ты обязана всю жизнь ишачить в ресторане, если это не то, что тебе надо. Или не подходит для тебя. И есть варианты лучше…

Боруцкий догнал ее в два шага, и теперь Агнии приходилось прикладывать усилия, чтобы не отставать. И тон Вячеслава Генриховича. Он ее совсем не радовал. Холодный и отстраненный, совсем не такой, которым он разговаривал с ней все утро. Словно перед ней чужой человек.

— Знаете что, хоть вы не начинайте! — не выдержала Агния. Ускорила шаг и застыла перед Вячеславом Генриховичем, заставив и его притормозить. — Я сама в состоянии решить, чего хочу, и где мне нравится работать. И с кем! — заявила она, почти ткнув в него пальцем, — меня все устраивает. Если этот ваш Щур пытается построить свой бизнес — я за него рада, только лезть в это не собираюсь. Тем более под предлогом спасения своей репутации от клейма «певички кабака». Мне без разницы! И все, хватит! Я всем довольна! Полностью! Ясно?!

Вся нервозность, неуверенность, растерянность и страх от возможности потерять желанного человека, так и не став его, вдруг выплеснулся из нее в этом раздраженном и, в чем-то даже детском крике. Таком громком, что тот разнесся эхом по пустому коридору. Отдался в ее ушах звоном.

И Агния только когда этот ее крик затих, осознала, что так и стоит, «грозя» пальцем Боруцкому, и только что, наорав на человека, которого все считают очень опасным бандитом. И не безосновательно, насколько она знала.

Впрочем, он не показался ей злым, скорее на лице Вячеслава Генриховича было недоумение. Будто он не понимал, кто посмел с ним, вообще спорить, да еще и в такой форме. И изрядная доля веселья.

— А не слишком ли ты крохотная, чтоб на меня орать? — насмешливо вздернув брови, уточнил он.

Протянул руку и обхватил своими пальцами ее ладонь с тем самым выставленным пальцем. Сжал в кулак. Не сильно. Просто обхватил и мягко надавил, заставив Агнию опустить руку.

— Какая есть, — огрызнулась она, хоть и начала стыдиться своей вспышки. И попыталась скрыть, как по ее коже прошла дрожь от тепла его руки, не показать, насколько ей это приятно. Его прикосновение. — Вряд ли уже выше вырасту, — почти про себя проворчала Агния.

Но он услышал и рассмеялся.

— Грозная ты, Бусинка, как я погляжу, — отсмеявшись, заметил Боруцкий. И пошел в сторону лестницы, ведя ее за руку. — Жуть просто. И смелая, это есть. Мало у кого хватит духу на меня орать.

Она молча шла за ним, не забирая пальцы и понимая, что начинает краснеть. Вроде и не понятно, то ли хвалит он ее, то ли нет, а все равно — так приятно стало внутри и тепло.

— А вот тыкать Щуру в морду, что он тебя не устраивает и хуже кого-то, было глупо, маленькая, — пальцы Вячеслава Генриховича начали поглаживать ее ладошку и запястье. Так ненавязчиво, и будто он сам не замечал, что делает. И Агния не акцентировала, боясь лишиться нежданной, но от того не менее желанной ласки. — Ты для него средство, ну, или материал, если хочешь. А не та, с чьим мнение такой человек может посчитаться или будет уважать. Не стоило, вообще, с ним говорить. Надо было мне сказать, что он тебя достает.

Боруцкий серьезно глянул на нее.

— Так я и не собиралась с ним говорить, — Агния сокрушенно покачала головой. — Я же не знала, что он здесь будет. Это Зоя Михайловна с ним какие-то дела завела. И все время меня грызет, чтоб я от вас… из ресторана ушла, — объяснила она, слегка запнувшись. — Знаете, я не думаю, что она со зла или что-то против вас имеет, — Агния поспешила объяснить свою мысль, пока он не придумал чего-то не того. Сашка вон, до сих пор лежал в больнице с переломом. — Мне кажется, что она со Щуром… — Агния запнулась. — Ну, понимаете… Я думаю, у них роман, или что-то типа того, — сконфуженно объяснила она, под насмешливым взглядом Боруцкого.

— Ладно, разберемся, чего там у них, и как, — он покачал головой, продолжая усмехаться, и вывел ее на улицу.

Со Щуром он поговорил на следующий день, прозрачно намекнув, что нечего его людей переманивать, тем более, если сами люди этого не хотят. Хотелось, правда, совсем без намеков, велеть оставить Бусинку в покое, но это могло выйти боком. И всплыть потом там, где и не ждешь. Боров, конечно, всегда обеспечивал защиту тех, кто работал под «его именем», но Щур был из тех, кто мог и заинтересоваться настолько всеобъемлющей «заботой о мнимой крестнице». А особенно тем, что Боров с девчонкой по консерваториям с какой-то радости шляется, на дополнительные уроки в праздничные дни. Потому пришлось давить на то, что Щур на его территорию заступил и пытается переманить человека, которого, между прочим, сам и привел, а теперь лезет, куда не надо. У Борова, может, свои планы на «раскрутку» этой девчонки есть. И коль уж он привел ее к нему тогда, а не сам раскручивать стал — пусть не обижается, но сюда ему «зась».

На слабое возражение Щура о том, что: «тогда он еще и не думал об этом, а потом просто начал поднимать все известные ему контакты, и ничего личного данный факт не содержит, да и Вячеслав Генрихович, вроде бы, поначалу не проявлял желания заниматься девчонкой», Боров не повелся.

И популярно объяснил, что нежелание возиться с ребенком — это одно, а профукать дело, которое реальными бабками пахнет — совсем другое, и он никогда не был тупым, чтоб так поступить. И если Щур сам поначалу струхнул из-за малолетства девчонки, и решил только понаблюдать — будет из нее толк или нет (а именно так он решил, пошерстив немного по разным осведомленным личностям), приведя в ресторан Борова, то теперь все, поезд ушел. И Щур с Зоей Михайловной на тот не успели.

Вячеслав не с пустого места начал разговор и предварительно узнал все, что хотел о деятельности Щура в последний год. Разведал, что кроме своей прежней посреднической деятельности и мелкого мошенничества, тот действительно заинтересовался возможностями шоу-бизнеса и продюсированием. В связи с чем наладил контакты со многими учителями и преподавателями музыкальных училищ, школ и консерватории. Так что в романтическом характере связи учительницы Бусинки со Щуром, Боров как раз сомневался, чтобы там сама малышка не придумала себе. А вот в материальную заинтересованность Зои Михайловны от «продажи» талантливой ученицы — верил вполне. Потому, очевидно, она так рьяно и давила на Агнию, заставляя сменить место работ. Вполне возможно, что это было у них со Щуром даже заранее оговорено, а может учительница и деньги уже получила, в зачет будущего, и теперь оказалась в неприятном положении из-за упорства ученицы.

Другой вопрос, что Борова подобный расклад касательно его девочки совсем не устраивал. И он собирался еще и с этой «мадам» потолковать. Но только после того, как все со Щуром уладит. Свою Бусинку он никому отдавать ни под каким предлогом не собирался.

И вроде бы даже утряс все, и растолковал, только вот удовлетворения и покоя в итоге не получил. Даже наоборот, Боров отдавал себе отчет, что с каждым днем становится все более напряженным, взвинченным и злым.

А все и не при делах вроде, и наказать за это будто бы и некого. Если верить тому, что ему говорили. Хотя, у Вячеслава имелись все более веские сомнения и подозрения, что на самом деле это не так. И кое-кто крупно облажался, а теперь пытается пропетлять, делая из Вячеслава идиота. По ходу, еще и Бусинку втащив в это все.

За последнюю неделю, если считать с первого января, каждый день только бесил его больше. Все эти непонятки, начавшиеся с того утра, когда он приехал к своей, якобы заболевшей малышке, и до сегодняшнего утра — уже достали его по самое «не могу».

А Боров же дураком не был, ну или сам предпочитал именно так считать, и мог сложить факты. И эти самые факты упорно утверждали, что между новогодней ночью и совершенно открытой, ничего не таящей от него Бусинкой, охотно тянущейся к Вячеславу, и утром второго числа, когда начался полный бардак — стояло лишь одно событие, расстояние метров в семьдесят-сто (от входных дверей клуба до его кабинета), и один человек. Федот. Который упорно делал вид, что ни фига не понимает претензий и наездов Борова.

Ладно, на это он бы не посмотрел, но и из Бусинки ничего выдавить не получалось!

Малышка в его присутствии вела себя все более странно, спасибо, хоть краснеть по поводу и без перестала. Зато, казалось, периодами впадала в какой-то ступор, не решаясь на него смотреть, даже когда Боров откровенно требовал это сделать. Она практически перестала к нему приближаться по собственной инициативе, о тех поцелуях в щеку и касаниях, которые так откровенно давали ему надежду последние несколько месяцев — не шло и речи.

Однако, странное дело, девчонка совсем не подавала признаков страха или напряженности, если Вячеслав сам подходил к ней. Она не боялась его, как он, было решил грешным делом, задумавшись, не спугнул ли Бусинку своим поцелуем. Более того, если Вячеслав вроде «в шутку» обнимал свою девочку или притягивал к себе — Бусинка охотно поддавалась. Она сама прижималась к нему. Уж дожив до своего возраста, Боров мог отличить, когда девчонка прижимается, а когда старается избежать любого контакта.

Так какого хрена, спрашивается? Что тут происходило? Если она не против его объятий и прикосновений, то почему сама жмется? Ведь Вячеслав ни разу, вроде, не давал ей повода подумать, что он против.

Ладно, в первый день он мог еще списать на ее бормотание про тоску за почившей семьей. Хорошо. Ситуация у девочки непростая, кто поспорит? Но, блин, она уже больше года была сиротой, все-таки, и что ее только теперь припечатало?

Боров не верил.

Он попробовал прощупать почву и выяснить: «не обидел ли ее чем? Не расстроил ли?», что малышка промолчала все два часа во время их последнего ужина в ресторане после ее выступления. Вот просто просидела, уставившись в тарелку, ковырялась вилкой в еде, и ни слова не сказала. Он ей про Щура все разъяснил, пообещал, что тот больше лезть не станет, но и напомнил, чтобы в случае чего, к нему шла, рассказывала. Попытался выяснить, что сама Бусинка думает насчет того, что в будущем делать планирует (и правда, не век же ей за этой ширмой петь, после услышанного спора мысли об этом то и дело лезли ему в голову) — и не получил в ответ ни слова. Только невнятный кивок и растерянный взгляд, будто она совсем о другом думала и ничего из его речи не слышала.

Так вот, в ответ на его вопрос об обиде и причине такой отстраненности в последнее время, Агния вообще глянула на него чуть ли не с отчаянием в своих глазищах и нервно, запинаясь и закусывая губы, принялась убеждать Боруцкого, что все просто замечательно.

Если это «замечательно», то как она себе тогда представляет «в конец хреново», хотелось уточнить Борову? Вместо этого он хрустнул пальцами и пошел курить, потому что нервы не выдерживали всех этих «качелей». А когда вернулся, девчонка сидела за столом, уперев локти в скатерть, чего никогда себе не позволяла, и закрыв лицо ладонями. И опять глаза прятала. Нет, не ревела, сдержалась, но он-то уже умел видеть, когда она еле сдерживалась, чтоб не разреветься.

А на фоне этого напряжения, непонимания и сожалений, что все уже было совсем неплохо неделю назад, еще и разговор, который он в консерватории услышал.

«С благодарностью и уважением», это явно не те чувства, которые он хотел бы получить от своей девочки сейчас. И понимал умом, что она вряд ли преподше своей будет, как на духу рассказывать, как на самом деле к нему относится. Да еще и при Щуре. И все-таки, еще семь дней назад он бы поклялся, что дело вовсе не уважение и благодарности за то, что Боров ей место в ресторане дал. И целует она его в щеку не по этой причине. И тянется, и обнимает…

Да и сейчас, несмотря на все странности поведения малышки, он в это не верил.

Скорее готов был окончательно убедиться, что когда Бусинка пришла к нему с подарком — Федот что-то ей сказал. Или, того хуже… Потому как слишком много иначе было совпадений, а такой вариант — виделся самым вероятным и много объясняющим.

Но перед тем как что-то спрашивать у своей малышки, чтобы тупо не погореть и не лохануться, он решил наконец-то добиться вразумительного ответа от Федота.

Потому и сидел сейчас в своем кабинете в клубе, вертя в руках зажигалку, подаренную Бусинкой, и ожидая друга.

Боров требовал, чтоб Федот приехал еще вчера, но тот, задним местом, видно, чуя, что попал, почему-то настоял именно на встрече сегодня днем. А Боров решил дать шанс другу все объяснить, перед тем, как просто удавит, если его подозрения все же правильные.

Только вот этот умник, вместо того, чтоб приехать, позвонил за двадцать минут до времени, которое они оговорили:

— Слышь, Боров, ты где?

— Это ты, типа шутишь? Или под дурака косишь? — он даже голос не повышал. В Борове сейчас накопилось столько бешенства, пусть и пока не буйного, контролируемого, что Федот и по телефону не мог этого не слышать.

— Ну, мало ли, еще не два, ты мог и отъехать куда-то, по «государственным делам»…

— Федот, я тебя сейчас найду и в землю закопаю…

— Ты знаешь, где церковь? Ну, та, что Бусина твоя ходит? — прервал его друг, видно поверив в серьезность угрозы.

— А тебе какой хрен, в святой земле тебя похоронят или нет, ты ж некрещенный, Федот. Или о смысле жизни задумался под конец? — прорычал Боров уже теряя всякое терпение.

— А ты — крещенный? — вместо внятного ответа, поинтересовался Федот.

— Андрюха, — не выдержал Вячеслав, переходя уже на имя, чтоб друг знал, как довел его. — Во-первых, я тебя таки прибью, уже только за этот бред. Во-вторых — я просто этого не знаю…

— Вот и она не знает, — задумчиво протянул Федот, — а священнику врет, что крещенный. Как думаешь, это большой грех для нее? Сравним с мокрухой? Или все же попроще?

— Ты о чем, вообще? — Боров даже как-то раздражение и злость на задний план отодвинул, как и все свои подозрения насчет друга. — Ты о чем базаришь, Федот, и при чем тут Бусинка?

— Что, Лысый так ничего и не нарыл, да? — Федот хмыкнул, — Семен зарплату вчера выдал в ресторане?

— Ну, допустим. И что, к тебе это, каким боком?

— А никаким, — согласился Федот, — хочешь узнать, куда твоя девчонка уже две с мелочью штуки бухнула, и сейчас отдавать идет?

Что ж, чего душой кривить, ему удалось заинтересовать Борова. То, что Агния все еще мутила с деньгами, он по ее настороженным взглядам при его инспекции ее холодильника подозревал, но и правда не вычислил, куда она те тратит. Да и сумма, явно уменьшилась, вот и не настаивал, только следил, чтоб девчонка не влезла в нехорошее что-то.

— Тебе это не поможет, учти, — предупредил он Федота, — куда ехать?

— Учел. Запомнил, только я-то тут при чем? Я, вообще, никуда не лезу, так, со стороны гляжу, да носом тебя ткнуть пытаюсь, только, кто ж меня слушает…

— Федот!

— В церковь, я ж сказал, что в нескольких кварталах от ее дома.

Боров взял ключи от машины, сунул их вместе с зажигалкой в карман и, сдернув с вешалки пальто, вышел из кабинета.

— И с какой радости мы тут торчим? — Боров оперся на машину, которую припарковал рядом с тачкой Федота, на стоянке позади церкви. Прикурил. — Или ты исповедаться решил, перед смертью, покаяться?

— Сейчас увидишь, она еще идет, десять минут назад из дома вышла, — вместо ответа отмахнулся Федот.

— И какого хера ты за Бусинкой таскаешься? — подозрительно прищурился Боров. — Что ты ей тогда наплел, в клубе? Или…

— Ты меня сам отправлял за девчонкой твоей следить? Так? — Федот развел руки. — Я твое поручение выполнил. — Нашел, что хотел. Дал шанс Лысому…

— Федот, — Боров тяжело опустил ладонь на затылок друга. Надавил, так, что почти прижал его голову к крыше машины. Тот не сопротивлялся. — Ты мне тут соловьем не заливай, и про помощь младшему поколению не рассказывай, — Боров наклонился ниже к уху друга. Если ты еще месяц назад все узнал, то почему только сейчас колоться начал? И что узнал конкретно. И что ты для себя выиграть пытаешься? Я ж тебя не первый день знаю, Андрей. — Вячеслав глянул на друга из-под бровей, вновь ощутив всю злость, которая копилась эту неделю. — Ты что ей сказал, падла? С какой стати она на меня глянуть боится?

Агния даже не знала, что больше заставляет ее торопиться в церковь, желание поскорее отнести деньги, жертвуя их за Вячеслава Генриховича, или поиск покоя. Наверное, и то, и другое.

Двор не был привычно пуст, как это обычно случалось в такое время. То тут, то там ходили люди: нищие, пришедшие просить милостыню в «выгодные» дни праздников, женщины и мужчины разных возрастов, решивших посетить службы. Уже не толпа, как вчера, когда она приходила к утреннему Праздничному Богослужению, но все же много. И не разглядишь, есть кто знакомый или нет, вот так, сходу.

Она несколько раз по пути осматривала улицу, даже изменила дорогу пару раз, срезав через дворы, опасаясь возможного наблюдения. В самом начале ей показалось, что она заметила машину Федота, но тот автомобиль быстро скрылся из виду, в отличие от прошлого раза, когда друг Боруцкого буквально плелся за ней. Да и потом, все равно Федот все знал, и ничего не сказал Вячеславу Генриховичу. Из-за ее просьбы? Вряд ли, Агния сильно сомневалась, что дело было именно в этом. Скорее он просто не хотел добавлять никаких знаний и связей между ней и Боруцким. Возможно, что и именно для этого направил ее тогда в кабинет друга. Чтобы Агния своими глазами увидела, что совсем не дотягивает до предпочтений друга и тех женщин, с которыми Боруцкий предпочитает водить компанию. А поняв это — оставила надежды привлечь внимание Вячеслава Генрихович. Именно к такому выводу склонялась Агния сейчас. Хотя, это вовсе не значило, что она собиралась сделать именно так. Сдаться, в смысле. Нет, не собиралась. Правда, и особо похвастаться успехами в этом не могла. Не похоже, чтоб Агнии удалось показать Вячеславу Генриховичу, что она уже не ребенок, которого надо опекать, а девушка, безумно желающая его внимания.

Вздохнув, она набросила на голову платок и перекрестилась, заходя в церковь через центральный вход.

Агния нуждалась хоть в нескольких минутах покоя. Ей так надо было подумать обо всем, а мысли разбегались. Да и тут вряд ли соберутся. Не место в церкви думать о соблазнении кого бы то ни было. И все же, Агния очень надеялась, что ей удастся собраться, найти какое-то равновесие внутри себя. Она даже собиралась сегодня задержаться здесь, не просто сделать пожертвование, но и поставить свечу, помолиться. Возможно, отстоять часть праздничной службы, продолжающейся служиться в честь Рождества.

В холле было тихо. Она специально рассчитала так, чтоб успеть в перерыве между службами. Две бабулечки сидели на скамье под дальней стеной, о чем-то негромко переговариваясь, да все та же Елена Петровна торговала свечами и иконками.

Увидев Агнию, она улыбнулась, видно успев ее запомнить.

— Здравствуйте, — почти прошептала Агния, почему-то ощутив робость, из-за присутствия других людей. — Вот, я опять хочу пожертвовать, чтобы попросить помолиться о прощении грехов…

— Да, я помню, Агния, — Елена Петровна кивнула, наблюдая, как она кладет деньги на стол, — отец Игорь о тебе спрашивал, интересовался, не приходила ли? Просил передать, что рад будет поговорить, если ты захочешь, — напомнила Елена Петровна.

Агния опустила глаза. Отец Игорь, с которым она познакомилась, принеся деньги во второй раз, теперь постоянно старался встретиться с ней. То ли он, то ли та же Елена Петровна, кто-то из них обратили внимание, что Агния достаточно часто ходит в церковь. Постепенно выяснили, за кого она заказывает сорокоуст и молитвы за упокой. Узнали и о том, что Агния — сирота, она сама ответила, не скрывая, когда священник спросил. И ей очень хотелось бы поговорить с ними и о Вячеславе Генриховиче, посоветоваться, хоть что-то спросить.

Но Агния знала, что никогда не решится на это. Никогда не заведет разговор о своем «опекуне», как бы не нуждалась в совете, и насколько бы открытым, приветливым и честным не казался ей священник. Агния боялась ошибиться, совершить что-то непоправимое и подставить Боруцкого. Кому-то проговориться в мелочах, позволить понять, кто он, и этим доставить Вячеславу Генриховичу неприятности.

— Наверное, ему сейчас не до меня, праздники, — именно из-за этих своих опасений, она и попыталась увильнуть от разговора.

— Ну, минутку он найдет. Сегодня же уже восьмое.

Не слушая больше ее возражений, Елена Петровна выскользнула из-за своего стола, забрав деньги и направившись к двери с табличкой «служебное помещение». Агния разочарованно поджала губы. Не уйдешь же теперь, когда священник выйдет, чтобы с ней поговорить? И что ему сказать, как увильнуть от очередных вопросов о своей жизни и Вячеславе, за которого Агния так просит молиться, ничего не объясняя.

Бабушки за спиной о чем-то продолжали шептаться, чуть повысив голос. Но Агния уже на них не оборачивалась, погрузившись в раздумья. Отец Игорь появился буквально через минутку и подошел к ней со своей обычной доброй и спокойной улыбкой.

— Здравствуйте, — почему-то не ощущая такой же радости в ответ, вздохнула Агния.

Священник подошел к ней и по-отечески положил руку ей на плечо, в знак приветствия:

— Как твои дела, Агния?

— Спасибо, хорошо, — она переступила с ноги на ногу. — Я думала еще на службе постоять, и за здравие несколько свечей поставить.

— Ты вчера приходила на праздничное Богослужение, но не подошла после, — мягко пожурил ее священник.

— Да, мне на работу было надо, — Агния виновато улыбнулась, — зато я сегодня пришла, и зарплату вчера получила, принесла деньги…

— Агния, я снова тебя спрошу, — перебил ее отец Игорь. — Милостыня и пожертвования — дело тайное, между твоей душой и Богом, и не мое дело мешаться. Но все же, я беспокоюсь о твоей судьбе, тем более что о тебе больше некому волноваться, после смерти всех родных. Ты уверена, что не попадешь в неприятности из-за этих денег? Ты же знаешь, чтение Псалтыря обошлось бы тебе куда меньшими тратами, а мы бы вспоминали и так того, о ком ты просишь…

— Нет, это меня не устраивает, правда, отец Игорь, пожалуйста! — Агния даже за руку его ухватила, стараясь убедить. — Это ведь совсем другое. Я вас очень прошу молиться о прощении грехов Вячеслава. Это же не то же самое, что Псалтырь. И я от чистого сердца жертвую эти деньги, никого при этом, не обижая и не ущемляя. Они же…

— Так, и что тут у вас происходит?

Она даже застыла в первый момент, с ужасом узнав голос Вячеслава Генриховича. Тихий, да. Но от этого не менее напряженный и злой. И с растерянностью, некоторым страхом глянула на священника.

Тот был всего лишь удивлен, что к ним кто-то подошел. И Боруцкого, похоже, не знал.

Агния понятия не имела, что он здесь делает. Неужели Федот все же ему все рассказал? И она еще не знала, что ему сказать. Однако не стоять же и дальше к нему спиной? Вряд ли, чтоб Боруцкому понравился такой подход. Потому она резко обернулась. И испугалась еще больше, потому что Вячеслав Генрихович смотрел то на нее, то на священника чуть прищурившись. И с тем своим выражением в глазах, которое и ее, вроде бы знающую его не первый день, заставляло неметь.

— Ты какого хрена сюда деньги бухаешь, а сама на лапше сидишь, а, Бусинка? — спросил Боруцкий, разглядывая при этом не ее, а священника. — Ты че, попам отдаешь деньги, которые на себя должна тратить, а не в протекающих сапогах ходить?!

— Вячеслав Генрихович! — Агния успела возмутиться раньше отца Игоря. — Это же церковь, здесь нельзя такое говорить!

— Та ты шо? — Боруцкий насмешливо хмыкнул. — Кто сказал? — перевел он глаза на нее. Подозрительные, изучающие.

— Послушайте… — попытался вмешаться отец Игорь. — Я не знаю, кто вы и почему ругаете ребенка, — он даже попробовал выступить вперед, словно пряча за собой Агнию.

Судя по еще больше потемневшим глазам Вячеслава Генриховича, это было неправильное решение.

— Так, а ты у нас кто?

У Агнии холод прошел по позвоночнику от взгляда, которым Боруцкий смерил священника. И почему-то появились неприятные мысли. Очень нехорошие. О Саше, о разговорах всяких, слышанных краем уха в ресторане…

Не собираясь допускать дальнейшего развития нелепой ситуации, она вывернулась из-под руки отца Игоря и подскочила к Вячеславу Генриховичу. И растерявшись, схватила его за руку, забыв обо всем, что так старательно пыталась не делать в эти дни:

— Вячеслав Генрихович, вы, наверное, что-то не так поняли, послушайте, ничего такого не случилось. И деньги я сама… — попыталась она объяснить ему.

— Ага, сама. Типа я не знаю, как они умеют людей на бабки разводить. Тем более если сироту или вроде этого. Еще и впаривать тебе будут, что это для твоего же блага, — с издевкой заметил Боруцкий.

Но внимание, вроде бы, переключил на нее. И руку не оттолкнул, наоборот, притянул ее к себе ближе за ладонь, и крепко сжал, заставив Агнию стать совсем рядом.

— Ты, Бусинка, иди в машину, там Федот во дворе сидит, — отпустив ее пальцы, Боруцкий легко сжал плечо Агнии. Потянул, подталкивая ее к выходу. — А я тут поговорю, потолкую…

— Нет, Вячеслав Генрихович! — Агния начала испытывать отчаяние. — Вы не понимаете! Я сама приносила им деньги, и просила, чтобы они молились…

— Да, я ж и говорю, что они тебе весь мозг задурили, — Боруцкий отмел ее возражение недовольным передергиванием плеч.

— Агния, ты не обязана никуда уходить, если не хочешь, — вдруг вмешался отец Игорь, наблюдающий за всем этим. Священник явно не понимал, что здесь происходит. И, как показалось Агнии, решил, что все так, как ему представлялось, и ей грозит что-то. — Никто не заставит тебя, можешь поверить.

Агния почувствовала, как пальцы Вячеслава Генриховича гораздо сильнее сжались на ее плече. Не до боли. Нет. Просто так, словно он и правда поверил, что она сейчас попробует отойти от него и остаться в церкви.

— Агния, иди в машину, — велел он таким тоном, что и вода, наверное, замерзла бы.

— Нет, — она покачала головой, подняв лицо к нему, почему-то уверенная, что ей не стоит уходить. — Я пойду, — тут же поторопилась объяснить она, когда Боруцкий тяжело глянул на нее, — но с вами, Вячеслав Генрихович. Вы не поняли, и не слушаете меня, а я пытаюсь объяснить, что сама деньги приношу. И никто меня не заставляет, ни отец Игорь, ни еще кто-то. Это мое решение.

— И на… с какой стати? — скривил губы Вячеслав Генрихович. Но все же немного расслабился, вроде, и уже так не сжимал ей плечо. Но и не отпускал. Держал, почти прижав к себе.

Агния поняла, что увильнуть не удастся. Если только она не хочет, чтобы все закончилось как-то плохо.

— Я просила их молиться за вас, — тихо призналась она, не глядя на него. — Чтобы прощения грехов… ну, отмолить, что ли… Все, — испытывая неловкость и не решаясь сейчас посмотреть ему в глаза, Агния обхватила себя руками.

Он молчал несколько секунд. Только пальцы, продолжающие держать ее, снова сжались крепче.

— Агния? — опять вмешался священник, — может, ты все-таки подойдешь ко мне? И мы все решим с твоим знакомым, я уверен.

Она покачала головой на предложение отца Игоря. И заставила себя посмотреть на Боруцкого.

Тот стоял совсем близко к ней и смотрел на Агнию… ну, может, удивленно? Она не смогла придумать название этому выражению его лица и темных глаз. Никогда не видела такого у Боруцкого.

— В машину. Быстро, — тихо велел он, увидев, что Агния на него глянула.

И, не обращая уже внимания на священника, наблюдающего за ними с опасением, потянул Агнию к боковой двери. Хорошо еще, что и сам пошел с нею. Агния послушно пошла, через плечо, глянув на отца Игоря взглядом, который, как она надеялась, выражал ее полную убежденность, что все будет в порядке.