Настроение у него было не фонтан и Вячеслав это четко осознавал. Как и то, что вряд ли удастся сразу спустить пар. Не при малышке, точно. А значит, как минимум, придется ждать, пока отвезет ее домой и сможет вернуться.

Три часа. Вот, какого хрена можно торчать в церкви три часа, кто б ему объяснил? Не иначе, как тот поп так и не внял предупреждению Борова и чего-то хочет от его Бусинки. А вот зря. Ничего им тут не светит. И не в деньгах дело. По правде сказать, в последнее время Вячеслав даже был доволен, что малышка успокоилась насчет своих пожертвований. По крайней мере, с тех пор как он позволил ей ходить в церковь и жертвовать, она стала и на себя тратить деньги, чего он и добивался от нее все это время. Да так тратить, что «ух», просто. Не в смысле сумм. А в смысле толка. Правда, попробуй разбери, хорошо это или плохо. Но это все ладно, с этим он знал, что делать.

А вот чего Вячеслав реально опасался, зная набожность своей девочки и ее чистоту, что попу удастся внушить ей сомнения, как-то повлиять на Агнию. Вбить в ее голову мысль, какой он на самом деле «страшный и ужасный». Хотя, конечно, по его прикидкам, поп не мог не понимать, что если Агния попытается уйти от Боруцкого, то и денежный приток с ее стороны в эту церквушку пересохнет. Так что отговаривать Бусинку попу вроде и не с руки. Но Вячеславу все равно дико не нравилось, что кто-то еще имеет на нее влияние и пользуется уважением Агнии. Тем более что до самой малышки всем этим церковникам никакого дела нет, сто пудов ведь.

Короче, как бы там ни было, а поигрались, и хватит. Он предупреждал. Не послушали — сами виноваты.

Вячеслав припарковался у машины, которую дал Лысому, чтобы тот возил Бусинку:

— Она еще там? — поинтересовался он у Вована, курящего на улице.

Пацан кивнул, тут же бросив на землю и затоптав сигарету:

— Не выходила, Вячеслав Генрихович, — отрапортовал он. — Я ж вам чего и позвонил полтора часа назад. Вы не подумайте, мне не сложно. Просто столько времени в церкви торчать — это на Агнию не очень похоже. Тем более что не праздник там какой, и решила она это с бухты-барахты. И с пар ради этого смылась. А вы ж говорили, чтоб я вас в курсе насчет церкви держал, да присматривал в этом вопросе.

Вячеслав сплюнул. Вытянул сигареты. Прикурил.

Говорил. Правда теплилась у него слабая надежда, что Агния и сама будет его в курсе держать. Да и держала, вроде все это время. А сегодня ни словом о церкви не обмолвилась. Даже и не собиралась, вроде. Да и была там пару дней назад, как обычно. Почему его это так и встревожило.

Блин. Мог бы, приехал сразу бы. Но вроде не горело, а ему нельзя было так палиться — бросать все только потому, что «крестнице» приспичило лишний раз в месяц свечку поставить. И напряг по делам в последние две недели был такой, что мама не горюй, они с Федотом как по лезвию ходили. А иначе никак, если уж решили все разыграть с переходом в легал. Не мог бизнес все время находиться в подвешенном состоянии. Раньше его вроде и так все устраивало, а тут прискакал бухгалтер с какими-то новыми законопроектами, которые ему, Вячеславу были до одного места. Но счетовод не слезал с него, наседая с убеждением, что если «поддержать» тех, кто этот закон продвинуть хочет, помочь им (материально, ясное дело), то потом никто прикопаться к нему не сможет, и не докажут, каким именно путем Вячеслав весь свой бизнес развернул когда-то. Да и благодарны ему будут эти самые законники. Тем более что один из депутатов этих, Мелешко, так и так с ними дела крутил. Да и Соболь, которого Боруцкий пробил по этому вопросу, собирался взять долю в продвижении этого закона, прикрывая какие-то свои махинации с комбинатами области.

Вот нельзя сказать, что так уж тянуло Вячеслава «отмыть» все свои фирмы. Но и не мыкаться же им туда-сюда, как было последние три года. Надо было что-то решать. И если сваливать в законные дела, то разгрести долги с парнями. А если руководствоваться старыми понятиями, то спрыгивать с курса дельца.

Только в свете последних размышлений Вячеслав все больше склонялся к первому варианту. Вечно в кулаке всех не удержишь, прыткие и молодые всегда пролезут через пальцы и слабину почувствуют. А значит, надо менять полюса пока никто эту слабину не нащупал и не приметил. Тем более схемы давно налажены и ему еще «спасибо» скажут, если он правильно разыграет это все и переведет стрелки на кого-то вменяемого. Ясно, что контроль можно оставить, да и дурь — слишком выгодное дело, чтоб кому-то дорогу уступить. И Мелешко, с которым Боров уже успел это все обсудить, был бы только рад, если партнерство останется в силе, несмотря на вероятные изменения статуса Борова. Сам Мелешко провернул подобную схему пару лет назад, и теперь вон выбился в депутаты. Борову мандат был не нужен и задаром. Разве что какой-то местной власти, чтоб не мелькать особо, но и неприкосновенность получить для страховки от каких-нибудь особо рьяных следователей.

Короче, атмосфера накалялась. Парни, почувствовав реальный шанс урвать куш, встали в стойку. Федот, и сам уже подуставший все время жить на износе, в принципе идею одобрял и тоже был за предложенный Вячеславом план. Хотя нельзя сказать, что все мотивы Борова ему пришлись по душе. Но от этого друг работал и крутился сейчас не меньше Вячеслава.

— Так что, Вячеслав Генрихович? Мне ее не возить сюда, если она дальше просить будет?

Лысый, который все еще неуверенно топтался рядом, заставил Вячеслава оторваться от своих мыслей.

— Разберемся.

Боров бросил недокуренную сигарету под ноги и пошел к церкви.

Попа даже искать не пришлось. Боров засек того сразу, едва зашел в церковь. Тот самый священник, с которым он уже раз базарил, стоял в притворе церкви, у входа в основной зал, и на что-то смотрел. Подойдя ближе, Вячеслав понял, что пялился поп на «кого-то» — на его малышку, если уточнять. Бусинка стояла у иконы с каким-то святым, неизвестным Вячеславу, и с отрешенным видом смотрела на горящие свечи. Вроде и его девочка, а какая-то далекая. Даже платок не тот напялила, что всегда. Как же Вячеслава выбешивало, когда она такой становилась, все разнес бы, что бы под руку ни попалось. Наверное, потому и никогда не соглашался с ней в церковь эту долбанную заходить, хоть Агния каждый раз просила его об этом.

Вячеслав остановился рядом со священником, сжав в кулаки руки, спрятанные в карманы, чтобы сдержаться и тут же не забрать ее отсюда. Для начала он с попом хотел переговорить. Однако Вячеслав не успел сказать и слова, когда священник обернулся и одарил его таким обвиняющим взглядом, словно в убийстве уличил:

— Что вы с ней сделали? — сурово и обвинительно, но тихо вопросил этот поп так, будто бы имел право требовать ответа с него, с Боруцкого. — Чем довели до такого состояния?

Боров даже на пару секунд протормозил, уставившись на него:

— Ты меня в прошлый раз плохо понял? — заметил он так же тихо в ответ, не желая пугать или расстраивать свою девочку. Бусинке это точно не стоило слышать. — Я недостаточно ясно выразился для твоего ума? Оставь ее в покое, прекрати свои промывки мозгов. Я вам на нее давить не дам и доводить до такого состояния — не позволю. Сами получите по мозгам. Что ты ей сказал, что она стоит, как в воду опущенная? На что давил, падла?

Священник посмотрел на него удивленно. Перевел глаза на Агнию, продолжающую стоять у иконы. Вячеслав заметил, что малышка стала беззвучно шевелить губами.

— Это к вам вопрос. Она сюда пришла убитая. Даже со мной говорить не захотела. Уже три часа молится одна, — не сбавив наезда в голосе, обвинил его поп. — Что вы ей сделали? В чем заставили участвовать? — Священник вдруг глубоко вздохнул, словно оборвал себя, пытался утихомирить. — Разве вы не видите, что убиваете ее? То, что в ее душе? Наизнанку выворачиваете. Она же не такая, как вы. Зачем вы ребенком играете? Неужели не видите, что вы для нее второй, после Бога? Прости Господи! — священник сжал распятие, болтающееся у него на груди. — А на земле для нее уже кроме вас и нет иного светоча. Зачем вам это дите?! — Поп глянул на него с таким укором, что Вячека могло и пронять. Но не вышло. Мысли другим забиты были. — Что надо было сделать, чтоб довести ее до такого состояния, в котором она пришла?

Хороший вопрос. Когда Вячеслав свою Бусинку в последний раз целовал, привезя в ее консерваторию, малышка в шикарном настроении была. В офигительном просто. Сонная, это да. Тут он и не отрицал своей вины. Не мог от девочки своей оторваться, это да. Два дня перед этим только обнимал ее. Не мог разбудить, хотел, чтоб малышка отдыхала. А вчера, что называется, дорвался. Да еще и все эти ее изменения, платья, юбки, кружева… Будто Вячеслав и без этого всего не кидался на нее как голодный зверь.

Так что Бусинка явно не выспалась вчера, это да. Но она определенно была довольной. И он не врубался, о чем ему поп талдычил. Если этот священник с Бусинкой не говорил, и она уже пришла сюда расстроенная, значит, что-то случилось в консерватории…

— Сколько у вас таких, которым все равно? Которые сами приходят? Сколько женщин, которыми вы пользуетесь? Две? Три? Десять? Ее за что так мучаете? Агния же за вами — уже мира не видит. Своей верой спасти вас надеется. А вы…

Священник все еще продолжал ездить ему по нервам. Впрочем, Вячеславу уже стало не до попа. Даже развеселили его эти обвинения. Этому священнику с Федотом бы поговорить — нашлись бы две родственные души, только с разных полюсов его пилят. А толку? Оба неправы. И поп этот — дурак, видимо.

Косо глянув на него сверху вниз, Вячеслав насмешливо хмыкнул и пошел внутрь зала. Бусинка тут и так задержалась по ходу.

Игорь умолк на полуслове, остановленный взглядом Боруцкого. Все возмущение и праведный гнев, тлевший внутри эти часы — опали сами собой. Нет, в глазах Боруцкого не было ни капли той угрозы, с которой этот человек вошел в церковь. Скорее насмешка и пренебрежение. Какое-то знание, которое словно давало Боруцкому превосходство. И Игорь не остановил, когда Боруцкий направился к девочке.

Проследил, как она встрепенулась в тишине, оторвавшись от созерцания иконы и свечей, будто по звуку шагов узнала идущего. Еще до того, как обернулась. Наблюдал, как Агния улыбнулась, быстро закончила молитву и перекрестилась. И тихо отошел в сторону, не препятствуя этим двоим выйти. В этот момент он практически не сомневался, что эта девушка вернется. И мужчина, который пришел сегодня за ней, не будет ей запрещать приходить к Богу. И следом за ней придет.

Он не был совершен и как всякий человек мог совершить ошибку. Но Игорь был бы плохим священником, если бы впав в грех гордыни, отказался это признать. Как и заметить то, на что ранее не обращал внимания.

— Тебе Вова позвонил? — малышка следила через стекло, как машина Лысого сворачивала в противоположную сторону.

— Напугала пацана, — Вячек хмыкнул, держа ровный тон и наблюдая за ней. — Он уже струхнул, не решила ли ты в монашки податься…

— Просто захотелось постоять, подумать, — со спокойной улыбкой Бусинка пожала плечами. — Настроение такое. Извини, что тебе пришлось приехать.

Его умница. Растет Бусинка. Стала врать куда лучше. Общение с ним сказывается?

Другой бы купился. Только Вячек ее уже как свои пять пальцев знал и чувствовал, когда малышка юлила. Все равно видел в глубине глаз смятение и растерянность. А еще что-то такое непростое и не до конца ему понятное, что у Вячеслава таки заскребло за грудиной, как гвоздем по кости. Его девочка все же в чем-то сомневалась. В чем?

Боруцкий резко махнул рукой, отметая ее извинения:

— Утром у тебя было другое настроение, — тем же спокойным тоном заметил он. И косо глянул на нее, следя при этом и за дорогой. — Что случилось, Бусинка?

— Ничего, Вячек, правда, — он почувствовал прикосновение ее ладошки. Тонкие пальчики Бусинки погладили его руку, лежащую на рычаге переключения скоростей. — Погода пасмурная, суматоха в консерватории перед праздниками — вот и захотелось покоя и тишины.

Агния все еще грела его руку своей ладошкой. Теперь же она немного подалась вперед и на минуту прижалась к его щеке губами. Ладно, это отвлекало.

— Настолько захотелось тишины, что ты с пар своих слиняла? — недоверчиво хмыкнул он. — Утром пошла, хоть глаза продрать не могла, а тут так все достало?

Бусинка промолчала, продолжая улыбаться и касаться его щеки. Отвела глаза. Легко потерлась своей щекой о скулу Вячеслава.

Он улыбнулся, не смог удержаться:

— Я ведь все равно узнаю, что стряслось, малышка, — констатировал он очевидное. Хоть и не прятал улыбку. — И почему ты убитая такая была, докопаюсь. Так что лучше сама скажи, — предложил Вячеслав как вариант.

— Нечего узнавать, правда.

Агния выпрямилась на своем сидении и выскочила на улицу, едва Вячеслав остановил машину. На бешеной скорости понеслась к подъезду, не ожидая его.

Ага, он так и понял, что нечего. Сразу ж видно.

Вытащив ключи из замка, Боруцкий покачал головой, наблюдая за этим бегством, и пошел за своей малышкой.

Агния проснулась очень рано. Она даже не знала, что ее разбудило. За окном еще даже рассвет не начался. Часы показывали начало шестого. А ей больше не спалось. И опять вернулись мысли, с которыми она вчера столько времени в церкви простояла. Такой сумасшедший коктейль всего, что хотелось головой встряхнуть: стыд перед Сашей за все, за свою глупость и необдуманные слова, так отразившиеся на его жизни. Страх за Вячеслава, за тот путь, которым он шел, и за то, с чем она ничего не могла поделать, только молить Господа о милосердии к любимому человеку. А еще — такая любовь к нему, что не хватало сил держать это в себе. Агния то и дело прикусывала язык, чтобы признание не сорвалось, как уже едва не случилось однажды. Почему-то было безумно страшно сделать неправильный шаг и казалось, что этим она может вызвать лишь его раздражение. Наверное, потому, что Вячек никогда и не интересовался: любит ли она его? Вообще ни разу не упоминал хоть о чем-то подобном. Лишь определил принадлежность Агнии понятием «моя», и был этим совершенно доволен, вроде бы.

Очень осторожно она повернула голову. Агния уже имела возможность убедиться в том, насколько чутко спит Вячеслав. Но сейчас ей вовсе не хотелось его будить. Наоборот, хотелось, чтоб он отдохнул, хоть раз выспался. Еще вчера она и не задумывалась об этом, не сопоставляла очевидные факты и не анализировала, сколько же на самом деле Вячек отдыхает. А теперь — оказалась очень обеспокоена этим. Потому что вчера вечером Вячеслав просто уснул сидя. На полу.

У них не то чтоб получилось непринужденно провести вчера время. Агния так боялась выдать настоящую причину, по которой сорвалась в церковь, что готова была выдумать любой предлог улизнуть от разговора. Правда, Вячеслав не то чтобы и очень давил. Но при этом так смотрел, словно посмеивался в душе и не сомневался — еще пара часов и он все поймет. А она не была уверена, что его мысли безосновательны. Потому сначала сделала вид, что ужасно занята приготовлением обеда и «не замечает» Вячека, стоящего в дверях кухни. И видно делала это удачно. Потому как он, поинтересовавшись: не нужна ли ей помощь и уточнив, стоит ли морочится, если можно за полчаса из ресторана привезти, оставил Агнию на время в покое. После того, как она отвергла вариант с рестораном, заявив, что хочет «домашнего». А иначе чем бы Агния прикрылась от его вопросов и догадок?

Следующий час она готовила, а он разговаривал по телефону. И возможно ей только привиделось, но у Агнии сложилось ощущение, что Вячеслав весь какой-то настороженный и взведенный, что ли.

Звонки на его телефон продолжались и во время самого обеда. Так что с разговором и тут не сложилось. А поев, Агния быстро скрылась в бывшей спальне родителей и села за пианино под предлогом необходимости тренировки и чтоб Вячеку не мешать свои дела «решать».

Играла Агния долго — часа три. И уже не столько, чтобы не общаться с любимым, а просто расслабилась. Как-то отошло все на задний план: и страхи, и неуверенность, и все-все. Она даже петь тихонько начала. И оторвала руки от клавиш, когда за окном уже давным-давно полностью стемнело. В комнате мягко горело одно бра, которое Агния включила сразу. А по всей квартире стояла такая тишина, что Агния даже растерялась, не поняв, куда делся Вячеслав. Неужели уехал, не сказав ей?

Но эта мысль исчезла, стоило Агнии развернуться к дверям: Вячеслав сидел прямо на пороге комнаты, на полу, опираясь спиной и затылком на косяк двери. И спал. Поначалу она просто опешила. И от того, что не слышала, не заметила, как он пришел. И потому, что вид такого Вячеслава — сбил ее с толку. Словно он пришел послушать, как она играет, да так и уснул, и музыка не помешала, и пение ее.

Как же надо было для этого устать?

Агния не думала о том, как же он справляется с усталостью, ведь, по сути, Вячеслав спал раза в три меньше нее самой, зачастую приезжаю уже за полночь. Да и потом… ну, не всегда сразу ложился все-таки. Она вон все время спать хочет из-за их рванных и бурных ночей. А ему, наверное, и того тяжелее, ведь судя по тем же телефонным звонкам, у Вячека и помимо Агнии проблем хватало. И это понимание только сейчас обрушилось на нее.

Она очень тихо встала со скамейки почти готовая к тому, что Вячеслав немедленно проснется. Но этого не произошло. Еще осторожней сняв тапки, Агния как можно тише подошла к нему, ступая босыми ногами по паркету. Опустилась рядом, сев коленями на пол. И на какое-то время замерла, рассматривая спящего Вячеслава.

Он не отреагировал на ее передвижения по комнате, только нахмурился немного, но во сне. И показался вдруг Агнии таким открытым, как никогда до этого. Близким и самым родным. И таким… Таким любимым. Таким необходимым, что она готова была в тот момент все что угодно сделать, или отдать ему или для него. Укрыть, избавить от всех проблем и всего того, что выматывает Вячеслава, что не дает ему спокойно и полноценно расслабится и спать ночами.

Смешно, конечно. Агния — такая маленькая и непритязательная, неопытная во всем девчонка, пытающаяся защитить взрослого мужчину, заправляющего большей частью криминала города. Зачем ему ее защита? Да и что она может сделать? И все-таки, ей до безумия сильно хотелось хоть что-то дать ему. Хотя бы сейчас осторожно разбудить и уговорить перейти на диван в ее комнате.

Агния протянула руку и мягко коснулась его щеки. Вячеслав тут же открыл глаза. Но не вскинулся, не схватился на ноги, как это часто бывало ночами, отчего Агния даже просыпалась. Нет, он только моргнул. И просто молча посмотрел прямо на нее. А Агния почему-то вместо того, что собиралась сказать, чуть приподнялась на коленях, продолжая держаться за Вячеслава и, подавшись вперед, нежно прижалась к его губам. Вот просто дико захотелось его поцеловать. И сказать все, что на сердце не лежало, нет. Бушевало. Рвало ее душу. Но она и теперь не решилась.

У них вообще разговоров о том, что между ними происходит — не было. И начинать это сейчас — не показалось ей разумным. Ведь так хотелось, чтобы Вячек отдохнул.

— На диване будет удобней, — только и заметила она, легко целуя его губы. Скользнула ладонями по щекам, шее, уперлась в грудь, ощущая мерный стук сердца под ладонью.

— Угу, — невнятно согласился Вячек, обхватив ее плечи одной рукой. Притянул ее ближе к себе, так что Агнии пришлось лечь на него сверху. Не позволил ей отодвинуться, не дал прервать поцелуя. — Сейчас, — коротко выдохнул он ей в губы. И снова закрыл глаза. — Посиди со мной минуту, — тихо велел он и кажется, снова заснул.

А она его больше не будила. Было неудобно и жестко, колени давило из-за пола. Но тепло от его тела согревало. А под ее рукой продолжало размеренно стучать его сердце. И это почему-то компенсировало Агнии все неудобство такого положения. Да так, что спустя минут двадцать она и сама задремала, уткнувшись лицом в шею Вячека.

В ее комнату они перебрались только спустя два часа. В этот раз проснулся Вячеслав и перенес ее на диван, почти не разбудив.

— Спи дальше.

Что ж, маневр не удался. Агния улыбнулась в темноте. Видно Вячек уже достаточно отдохнул, чтобы ощутить ее движения.

— Я вчера не смотрела, что нам задали, — шепотом ответила она. — Сейчас просмотрю. А ты спи.

— Зачем? Все равно ты сегодня в консерваторию не пойдешь, — возразил Вячеслав и перевернулся, обняв ее рукой. Притянул к себе еще ближе.

— Нет, Вячек, выходной — завтра. Сегодня еще седьмое, мы занимаемся, — поправила его Агния, продолжая улыбаться. Не удержалась, провела пальцами по лбу.

Он хмурился даже во сне. И ей вечно хотелось разгладить, расправить эти морщины, словно бы так Вячек сможет скорее расслабиться и отдохнуть.

— Я в курсе, когда праздник, Бусинка. — Вячеслав открыл глаза и посмотрел на нее в темноте. — Но в консерваторию ты пойдешь, только если расскажешь, что случилось вчера. А так — считай, у тебя незапланированные каникулы начались, — заявил он спокойно.

Агния растерялась. Попыталась немного отодвинуться. Только ее, ясное дело, никто не пустил.

— Вячек, я пойду в консерваторию, — сама не заметив, как нахмурилась, возразила она. — Ты что? Мы же это уже обсуждали…

— Пойдешь. Когда расскажешь. Я слушаю.

Он смотрел ей прямо в глаза. И ждал.

Ну как Агния могла сказать ему про то, что ее расстроило? Про Сашку? Ей отчего-то казалось, что Вячеку совсем не понравится то, как парень ее назвал. А повторять свои ошибки она не хотела.

Видимо он правильно истолковал ее молчание:

— Что ж, я тоже думаю, что тебе стоит отдохнуть, — насмешливо хмыкнул Вячеслав, продолжая смотреть на нее с улыбкой. — Так что спи, малышка. Торопиться некуда.

Он притянул ее так, чтоб упереться подбородком в макушку Агнии, наверное, демонстрируя, что не выпустит из постели.

— Вячек, серьезно, у меня сегодня куча дел. Я не могу остаться дома, — даже завтракая тогда, когда оставалось пять минут до ее первой пары, она все еще надеялась его переубедить.

— Да, легко можешь, поверь мне, — Вячек пожал плечами. — Что там у тебя за дела? — он с интересом глянул на нее.

— Мне в поликлинику надо, — Агния вздохнула. — Нам до девятого карты профосмотра сдать необходимо, а я еще ни у одного врача не была. Все откладывала. Мне очень надо. И на пары тоже. Я только те пропуски закончила отрабатывать.

— Давай сюда свою карту, я улажу, — улыбнувшись с некоторой снисходительностью, предложил Вячеслав. — Тоже мне — проблема. А насчет пар — решать тебе.

— Вячек! — Агния вскочила. — Ну не случилось ничего. Серьезно! Я же уже говорила. И как ты с осмотром уладишь? Вместо меня всех врачей пройдешь?! — разозлившись, она поджала губы и глянула на него из-под насупленных бровей.

Вячеслав рассмеялся. Даже чай отставил, видно, чтоб не разлить.

— Бусинка, ты че, серьезно? Да кто этих врачей проходит?! Не смеши меня. Я подъеду, побазарю. Поставят тебе все печати, не парься.

— А я хочу пройти врачей. Правда. Я собиралась их всех посетить, — возразила она.

И даже не из чувства противоречия. Хоть и злилась на него за этот дурацкий ультиматум. И то, что он сам, похоже, собирался сидеть с ней, в случае, если Агния попробует ослушаться решения Боруцкого.

— На хрена? — искренне удивился Вячеслав. Вдруг стал серьезным. Нахмурился. — Ты себя плохо чувствуешь? Заболела? Я тебя отвезу к нормальному врачу. Все равно в поликлинике ты всем до одного места будешь. Никто тобой не займется, пока не подмажешь или если связей нет. Да и какие врачи в поликлинике вашей сидят? — Ох, похоже, он действительно серьезно отнесся к вероятности, что она могла заболеть.

Агния даже злиться перестала.

— Я здорова, Вячек, — вздохнув, она отвела распущенные волосы с лица. — Просто хочу сделать, как положено. Пройти врачей. По-честному.

— Бусинка… — Вячек скривился.

— Ну почему мне в поликлинику-то нельзя? — не дала она ему развить идею своего пренебрежения.

Вячеслав посмотрел ей в глаза.

— Что вчера случилось, малышка? — тихо и серьезно, даже как-то сурово спросил он.

Агния вздохнула:

— Ничего.

Только взгляд отвела.

Боруцкий раздраженно цокнул языком. Ругнулся, но тихо. Подошел впритык и поднял лицо Агнии, чтобы она на него глянула:

— Позвони Лысому. Пусть он тебя в поликлинику отвезет. Узнаю, что поехала в консерваторию — приеду и сам заберу. И попутно там выясню, что произошло, что ты «убитая» в церковь свою приперлась, если поп не соврал. Ясно?

Агния часто заморгала, вдруг поняв, что он не шутит, и судорожно кивнула, решив, что лучше согласиться. Даже немного испугалась. Не за себя. Просто, если Вячек это знал — в каком плохом настроении она вчера пришла… Зачем же отец Игорь сказал ему? А если Вячек начнет и правда допытываться? Меньше всего она хотела, чтобы он еще больше навредил себе. И еще кому-то тоже.

Придется, похоже, и правда, пропустить несколько дней в консерватории и надеяться на то, что Вячеслав переключится на что-то другое. Или что ей удастся его переубедить.

За день его настолько достали, что пару раз у Борова реально возникало сомнение: может вчера Бусинка и правда не врала? Вот сегодня он сам имел непреодолимое желание послать всех на хрен и куда-нибудь смыться. Желательно туда, где будет его малышка.

В клубе назревал аншлаг из-за предпраздничного вечера. Ди-джей готовился чуть ли не с полудня, отчего к шести часам у Вячеслава уже просто гудела голова от визжащих обрывов и скачков музыки, а внутри кипело раздражение. Хотя немало в этом был повинен и его бухгалтер, который на пару с адвокатом сегодня переводили в легал активы Боруцкого по автомобильным сетям и автозаправкам. И постоянно вызванивали, уточняли что-то, сообщали, требовали какие-то подписи. А тут еще Федот подливал масла в огонь, выясняя, на кой ему припекло именно сейчас это все делать? В таком угаре? Мало было текущего геморра?

Вячеслав посылал друга несколько раз, но тот все равно лез. И, гад, знал же, понимал в чем дело, Боров не сомневался. А продолжал нервировать. Ну, прям следователь на дознании. Ясно, Вячеслав не собирался поддаваться на давление друга. Обойдется. То, что Боров готов любой ценой, даже таким геморроем, как выражался Федот, обезопасить Бусинку — и так понятно. И то, что делать это надо как можно скорее, пока не узнал никто о девочке — тоже знали они оба. Толку об этом еще базарить и языками чесать, когда дел куча?

Но другу этот аргумент не казался убедительным, судя по всему.

Да еще, будто мало этого всего, именно сегодня отзвонились по другим делам и пришлось ехать фиг знает куда, чтобы все уладить. В общем, закончив со всем этим, он уже ничего не хотел, тем более шляться по улицам, полным мужиков, оголтело сметающих цветы, продающиеся едва ли не под каждым фонарным столбом.

Бусинка давно вернулась домой, он звонил ей. В консерваторию малышка не ездила, не оспорила его условия. Вот и Вячеслав решил, что может махнуть на все рукой и поехать к своей девочке. Была даже мысль о том, что может, стоит как-то съехать с ультиматума, еще раз глянуть, вдруг и правда перегнул палку?

Зашел в квартиру. Глянул. И вообще отодвинул назад все, о чем думал в течение дня.

Бусинка сидела на кухне, за пустым столом. В темноте. И просто смотрела в темное окно. И не грустная, вроде. Хотя, хрен что-то нормально разберешь в полутьме. И даже повернулась, когда услышала, как он вошел. Улыбнулась. Попыталась встать. Только он сам подошел и сел на край стола, вглядываясь в ее глаза. А там снова было то же выражение, как вчера, когда он ее из церкви забрал.

— Привет, ты раньше, чем я думала, — Агния все-таки поднялась и, взяв со стола какую-то бумажку, выбросила ту в мусор.

Включила свет, принялась суетиться: сметать со стола несуществующие крошки, доставать посуду из шкафов.

— Бусинка, угомонись, — Вячеслав поймал ее за руку и потянул к себе. — Сегодня что? Ты же нигде не была, кроме больницы. Что теперь случилось? И не смей говорить «ничего». Не поверю, — резко прервал он, когда Бусинка открыла рот.

Блин. Непонимание происходящего с ней — бесило. Вячеслав не привык ощущать себя беспомощным. Отвратительное чувство. У него всегда все было под контролем, даже в самой паскудной ситуации. А с ней — Вячек словно вслепую по туману брел.

В ответ на его требование Агния вздохнула. Села на прежнее место и посмотрела на свои ладони:

— Я запуталась, Вячек, — как-то совсем тихо и потерянно призналась малышка, по живому вспарывая ему плоть этими словами. Тем, что могло за ними стоять. — Совершенно не знаю, что делать. И мне так страшно из-за этого.

Она сглотнула, подняла голову, но глянула в окно, а не на него.

— Страшно? — Он нахмурился, не врубаясь. — Почему? Кого ты боишься? На тебя кто-то наехал? В консерватории? Почему ты мне сразу не сказала? Кто?

Он встал со стола и опустился на корточки перед ней, стараясь поймать взгляд Агнии.

А она улыбнулась, правда, не очень весело:

— Нет, Вячек. Нет. Никто меня не трогает. — Она провела пальцами по лицу. Закусила губу. — Я у врачей была сегодня. В поликлинике…

— Ну? — Он совсем перестал ее понимать. — Я помню. И что? Замурыжили тебя? Или нашли что-то? Ты таки заболела? Блин, малышка, ты можешь конкретно сказать?! — Вячеслав хрустнул пальцами, начав серьезно нервничать.

Агния шумно выдохнула и вдруг чуть ли не хлопнула по столу ладонями:

— Не могу! Не могу конкретно! — Его девочка прилично повысила голос. Или это она кричала на него? — Чтобы конкретно говорить — надо знать, понимать, разбираться. А я ничего уже не знаю. — Агния глянула на него с выражением беспомощности. — Я у гинеколога была, а она, спросив о том, — малышка опять отвела глаза, по ходу, все еще смущаясь говорить об этом вслух. — Ну, есть ли у меня регулярные отношения, — невнятно пробубнила она. — Посоветовала мне таблетки, которые надо постоянно принимать. Выписала рецепт. Чтобы вместо презервативов… — Агния переплела пальцы рук. — А я пришла домой, сижу и не знаю: пить мне их или нет? Понимаешь?

Нет. Он ни фига не понимал.

— Если ты не хочешь пить химию, не пей. — Вячеслав попытался поймать ее ладошку.

— Нет, Вячек, не в этом дело. — Агния снова уставилась в окно, не заметив его попытки. — Эти таблетки, их просто так бросить принимать нельзя. В инструкции написано. А я не знаю, сколько они мне нужны будут. — Она вдруг ссутулилась, будто пыталась голову в плечах спрятать. — Понимаешь? Я ничего не знаю: будешь ли ты со мной на следующей неделе? И кто я тебе? Липовая крестница? Случайная… — она неуверенно облизнула губы. — Случайная любовница, потому что ты меня пожалел? Та, которую ты просто захотел, и получил? Возможная певица, которую ты, быть может, возьмешься потом продюссировать? И имею ли я вообще право о чем-то таком спрашивать? Или нет? — Она оперлась локтями о стол и спрятала лицо в ладонях. — Ты прости меня, правда. Не сердись, Вячек. Наверное, я просто глупая, или это от того, что у меня опыта никакого в этом нет. Но я совершенно не представляю, что и как мне делать. Объясни мне, пожалуйста.

Подняв голову, она глянула прямо ему в лицо. Будто не видела и не понимала, что творила с Вячеславом своими словами, своей неуверенностью в нем. Этим страхом.

— Ты тогда, в начале, сказал, что я дорога для тебя. Но… Я не знаю, понимаешь! И не требую от тебя ничего. Не прошу, ты не подумай. Господи! — Агния прикусила костяшки пальцев. — Я просто хочу знать, что мне делать и как. Чтобы не ошибиться. Чтобы правильно все сделать. Мне не у кого спросить. Разве что у Федота, кроме него же никто не знает о нас. А у меня столько вопросов, и я не знаю…И это так сложно. Потому что я так не могу. Не могу все время бояться сказать лишнее или призна…

— Бл…!

Он не выдержал. Вскочил на ноги, прервав ее. С силой провел по лбу, по волосам. Отошел в другой угол кухни. Уперся кулаками в стену, перенеся на них весь вес тела. И снова выругался.

А малышка от всего этого зажмурилась и словно вся сжалась на своей табуретке.

Вячеслав и сам закрыл глаза на минуту, пытаясь собрать, как-то облечь в слова разлетающиеся мысли.

Это из-за таких страхов она сама не своя в последнее время? Вот это имел в виду поп, говоря, что Боров убивает, губит ее?

Но как же? Твою мать! Неужели Бусинка не видит? Не понимает, что с ним делает? Не осознает, что Вячеслав не то, что «с рук ее есть готов», а с пола бы помои хлебал, если бы она те перед ним вылила. Что он надышаться на нее не может? Что отодвигает все и всех, только потому, что она просит его приехать раньше?

Вячеслав обернулся, уже открыв рот. Глянул на нее. И захлопнул. До него вдруг дошло, что неоткуда ей это понять. Что Бусинка его — еще совсем девчонка. И правда, ведь, ни хрена у нее опыта общения с мужиками нет (и, слава Богу, конечно). И его она знает не двадцать лет, как тот же Федот, который сразу сечет, что с другом происходит. А каких-то неполных два года. Да и то, реально, сильно ли она к нему в первое время приглядывалась? Разве что, как к человеку, который не отвернулся, помог сироте.

— Бусинка…

Вячеслав оттолкнулся от гребаной стены и подошел к ней. Сел прямо на пол около табурета малышки и обхватив своими руками ее ладони, крепко сжал пальцы.

— Девочка моя. Ты что? — Он наклонился и уперся головой в ее колени. — Ты…

И снова ругнулся.

Все эти мысли никак не желали выражаться словами. Вячеслав не то, что не привык о чем-то подобном говорить, даже не пробовал никогда. Да и не припекало раньше. Как о таком говорить? Как объяснить то, что и сам не столько обдумывал, сколько просто принял однажды, как новую, неизбежную, но свою реальность. Их реальность.

— Блин, Бусинка моя. Ты что такое выдумываешь? Ты — моя. Ты — все, просто …

Проклиная в уме свое косноязычие и неспособность нормально выразить то, что есть, Вячеслав попытался достать из кармана подарок для завтрашнего праздника. Сам точно не знал, чем тот может помочь. Но так ему было проще это все показать. Облечь в материальную форму.

— Извини, — прошептала она совсем без выражения. — Мне, наверное, не стоило об этом говорить. Я… Просто… Только не сердись, Вячек! — Теперь она схватила его руку, реально испугавшись, что его расстроила, похоже. — Я попытаюсь разобраться и понять. Просто… — Малышка ни с того, ни с сего снова зажмурилась и глубоко вдохнула. — Я люблю тебя, Вячек. Очень. Господи! Больше всего и всех, наверно! И так боюсь говорить об этом. Боюсь разозлить, потому что тебе это совсем не нужно, наверное. И не требовать чтобы, что-то говорю. Не пытаюсь добиться. Я просто не могу это в себя держать. Я пыталась, но… И мне так страшно сказать… И не сказать — тоже страшно…

Она частила, запиналась, тараторя это все с закрытыми глазами.

А вокруг Вячеслава будто все замерло. Весь мир стал. Только она жила и двигалась. А он смотрел на свою малышку.

Смотрел, вглядывался до рези в глазах… Или в груди, потому как, похоже, забыл дышать.

Смотрел, и не до конца въезжал в то, что она говорила. Что она делала. Себя отдавала ему целиком и безвозмездно, и правда, по сути, все остальное махом отодвигая в сторону.

Смотрел, и завидовал. Ей, что может это все так легко, ясно и четко выразить, хоть и младше его на жизнь, и никакого опыта. И себе. Дико так завидовал. Из-за того, что она у него была.

Вячеслав даже сам не очень понял, когда поднялся на ноги и как ее поднял, сняв с табурета, как усадил ее на стол перед собой. Кажется, он в тот момент вообще ничего кроме ее лица и зажмуренных глаз не видел. А хотел бы в те заглянуть.

— Как же ты попала, Бусинка, — хрипло прошептал Вячеслав, сжав ее плечи так, что сам испугался своей силы и жадности. — Сама ведь не понимаешь, как попала, — он прижался к ее виску губами, только теперь ощутив, насколько рванными и напряженными толчками дышит и дышал все это время. — Я же теперь тебя ни за что, никогда не отпущу. — Добрался до сомкнутых век, не то целуя, не то просто давя губами, настолько его самого прошибло это все. — Ни за какие бабки или посулы. Не упросишь.

А она вдруг открыла глаза и как-то облегченно улыбнулась, пусть неуверенно и самым краешком губ, до которых он как раз собирался добраться, но все же:

— А если бы я промолчала — отпустил бы?

— Ни хрена, — мотнул Вячеслав головой, зарываясь лицом в ее волосы. — У тебя с первого дня ни одного шанса не было. Можешь и не надеяться, — «успокоил» он ее.

И Агния действительно расслабилась. Он это почувствовал:

— Ты не сердишься? — все-таки робко уточнила она. — За то, что я призналась…

Он че, похож на придурка?

Не комментируя этот дурацкий вопрос, Вячеслав молча впился в ее губы. И не потому, что хотел сейчас секса от нее. Он просто пытался вдолбить в себя понимание того, что она сказала. Словно стремился сделать ее признание материальным. А малышку будто прорвало. Видно она и правда все это время копила в себе столько, что как голова не лопнула только от этих страхов и мыслей? И пусть поначалу ее вопросы были прерывистыми и полными стеснения, пусть сам Вячеслав больше отвечал односложно и не очень внятно, все еще захваченный теми словами, которые и часы еще пульсировали у него в мозгу — Агнии это уже не мешало. Она и про таблетки, что ей гинеколог выписала, рассказала и его мнение пыталась выяснить. И вдруг призналась, что весь гардероб поменяла только потому, что боялась недостаточно сильно ему нравиться. Что все это — лишь бы ему ребенком не казаться, когда вокруг все такие красивые. И он красивый…

Тут Вячеслав расхохотался, не специально, не планируя ее обидеть или смутить еще больше. Просто, ну серьезно, он че, себя в зеркале никогда не видел? Или реально оценить не может?

А Агния не обиделась. Она возмутилась. И с этим возмущением начала доказывать ему свою правоту.

— Бусинка моя, ты глазника, я вижу, не проходила сегодня, — обхватив ладонями ее щеки, Вячеслав большими пальцами рук надавил на ее губы, вынуждая Агнию умолкнуть. — Тебе точно нужны очки. Или нет, — тут же передумал Вячеслав, заменяя свои пальцы ртом. — Ходи лучше так. Пусть так и будет.

Он оказался настолько выбит из колеи, настолько сбит и дезориентирован ее простым и безоговорочным признанием, что не мог никак это утрясти у себя внутри. И спустя три часа, кода они давно перебрались в спальню, и она даже заснула на середине очередного вопроса, вдруг принялся будить малышку, несильно растирая ее щеки ладонью:

— Почему? — потребовал ответа Вячеслав, как только Агния слабо прищурилась.

Малышка моргнула, открыла глаза, уставилась на него непонимающим взглядом. И снова опустила веки:

— Что «почему»? — едва шевеля губами, переспросила она.

— С какой стати ты в меня влюбилась? Я тебе, вообще, чуть башку не прострелил, ты что, не помнишь? — кажется, он сам себя накручивал.

— Помню, — Бусинка улыбнулась. Немного подвинулась и потерлась щекой о его грудь. — У тебя сердце стучит, Вячек. И ты красивый, самый. И лучший. И, вообще…

Голос малышки вовсе затих, прекратив это перечисление крайне нелепых и тупых причин, по которым его можно было бы полюбить. Собственно, Вячек потому и спрашивал, что не мог придумать эти причины. Он же четко знал, кем был. И что от нее хотел, и какие мысли на счет Агнии имел — помнил. Как окружал девочку, делал от себя зависимой во всем, в каждой мысли или решении. Но потребность и зависимость — это же еще не любовь? Или…

— И ты — мой, — вдруг заявила она, зевнув и еще поерзав щекой. — Совсем мой, — уточнила Бусинка, обхватив его руками и ногами. Непонятно, то ли уже во сне, то ли засыпая.

Вячеслав минуты две осмысливал это заявление глядя на нее. А потом усмехнулся, намотал себе на пальцы волосы Агнии:

— Твой, Бусинка, — признал он, целуя ее в макушку, — со всеми потрохами.