Десять лет назад

Лысый явился через пятнадцать минут, но оказался вынужден бежать в магазин снова — посреди этого «смотрения» Борову стукнуло в голову, что надо было велеть ему еще и шоколада дитю купить. Мало ли, может это в таком возрасте не хуже водки расслабляет? Не зря же она тогда за конфетой поперлась, плевать, что ночью?

В общем, Вячеслав решил все методы испробовать. Слишком уж сильно не нравилось ему состояние девчонки, которая продолжала игнорировать все окружающее. Так и сидела, опустив голову на руки. Даже не плакала.

А, исходя из того, что раньше она то и дело норовила разреветься, Боров решил, что все, дело — кранты.

Однако начать приводить ее в чувство он не успел. Едва за Лысым захлопнулись двери, в квартиру ввалились какие-то мужики. И, сказать по правде, Боров, грешным делом, сначала схватился за пистолет. Хорошо, те вовремя крикнули, еще не видя его, с порога, что они из ритуального агентства и их прислал Федот.

Замерев на пороге кухни, сомневаясь, стоит ли выпускать девчонку из виду, он все-таки вышел. Велел гробовщикам забрать умершую и сделать все, чего там нужно, и чтоб те завтра организовали похороны.

После чего быстро вернулся. Бусина за эти пару минут, похоже, не двигалась.

Ругнувшись, он взял из одного шкафчика, по которым шерстил раньше, чашку (рюмок при своем осмотре Боров не заметил), и, свернув крышку, плеснул на дно водки. Поднял голову, оценивающе осмотрел сжавшуюся фигурку, и отставил бутылку.

Вряд ли, чтоб этой крохе много понадобилось.

— Бусина, эй! — Он еще раз попробовал растормошить ее. Подошел ближе, потряс за плечо.

— Давай уже, надо оклематься. Толку от твоей истерики?

Конечно, на истерику ее состояние и не тянуло вроде, но Боров просто не знал, с какой стороны подступиться к девчонке.

Бусина отреагировала, вроде бы. Выпрямилась. Села ровно, опустив руки на колени, и уставилась в точку прямо перед собой. Как слепая. На него опять никакой реакции. Так…

Он подошел впритык и поставил перед ней чашку. Поднял ее руку и заставил обхватить керамическую ручку.

— Выпей. Только быстро. Одним махом.

Она послушно сжала пальцы и поднесла чашку к лицу.

Говоря по правде, Борову стало как-то нехорошо от этого пустого взгляда и застывшего выражения лица. Вот, что кукла сидит, и все. И что ни скажи — выполняет, не думая. А если бы он че лихое задумал бы? Она и тогда делала бы все, что он сказал бы? А если бы это не он был сейчас здесь? А вот кто-то из тех мужиков, которые ввалились в квартиру пять минут назад? Чего бы им в голову стукнуло при виде такого состояния девчонки?

У него, вдруг, аж в глазах потемнело от ярости, возникшей при одной мысли о таком. Пришлось закурить, чтоб немного оклематься.

Бусина же пока прикусила зубами край чашки и как-то бездумно глядела внутрь. Это отвлекло его от размышлений.

— Давай, дите, пей.

Обхватив одной рукой ее затылок, он второй ладонью сжал руку Агнии, удерживающую чашку. И надавил, заставив девчонку опрокинуть содержимое чашки внутрь. Она автоматически глотнула. Тут же распахнула рот, резко вдохнув воздух. Бог знает, зачем.

И вот тут, наконец, он заметил на ее лице признаки оживления.

Глаза Бусины широко открылись, в них выступили слезы, а по лицу пошли пятна. Боруцкий быстро забрал у нее чашку. А девчонка вдруг закашлялась и начала задыхаться. Он продолжал поддерживать ее голову.

Наконец-то, спустя секунд десять хватания воздуха ртом, в глазах Бусины появилось осмысленное выражение.

— Вячеслав Генрихович?! — Растерянно выговорила она. — Вы… что?

Ну, или попыталась выговорить. Бусина продолжала задыхаться и кашлять. А глаза все еще слезились. Но ведь очухалась, чего и требовалось.

— Оклемалась? — Хмыкнул он, глядя, как она растирает слезы по щекам. — Чё, первый раз водку пробуешь?

— Водку? — Девчонка растерянно посмотрела на чашку, которую он отставил. Глубоко вздохнула, вроде отдышавшись. — Первый.

Тут на кухню влетел Лысый.

— Вот, Вячеслав Генрихович, не было шоколадок, купил это!

Пацан бухнул на стол две коробки каких-то конфет. Агния даже вздрогнула и сжалась, то ли от внезапного появления парня, то ли от грохота, которым это появление сопровождалось. Он ощутил ее дрожь ладонью, так и оставшейся на затылке девчонки.

— Лысый, бл…блин! Тише нельзя?! — Рыкнул Боров, присматриваясь к девке.

— Эээ, я, того… — Пацан смутился.

— Спасибо, Вова. — Неуверенно поблагодарила Бусина, скосив глаза на Боруцкого.

«Вова»? Чет ему это не понравилось.

— Да, не за что. — Тут же воспрянул духом Лысый. — Ты, того. Хорошо, что очухалась. Я просто не знал, чего делать-то и с тобой, и с бабкой твоей. Если бы не Вячеслав Генрихович…

И тут губы Бусины задрожали, а глаза опять затянулись слезами, только теперь уже по серьезному.

— Бабушка… — Срывающимся голосом прошептала девчонка, и закусила губу.

— Ну, ё-моё! Ну, кто тебя за язык тянул, а, Лысый? — Боруцкий даже, с досады, замахнулся на не в меру болтливого парня.

— Да, я ж не хотел! Я…

— Так, вали отсюда! Чтоб глаза мои не видели!

Лысый кивнул и исчез с порога кухни. Хлопнула входная дверь.

Вячеслав отвернулся и глянул на девку. Та опустила лицо и, определенно, старалась сдержаться. Но слезы, все равно, уже катились по щекам. Он присел на корточки у ее стула.

— Слышь, Бусина, ну ты чего? — Вот, вроде, только что думал, что лучше пусть рыдает, чем статуей сидит. А теперь по столу кулаком грохнуть захотелось. — Ну, все уже, слезами тут не поможешь. Да, и решили уже все. Завтра организуют, как положено. Тебе думать не надо…

Девчонка прижала ладони к глазам.

— Она даже не узнавала меня последние три года, думала, что я — это моя мама. А мне, все равно, так больно. Я, ведь, и когда про родителей узнала, не плакала. Держалась. А сейчас — не могу. Не выходит. Почему, Вячеслав Генрихович? — Девчонка подняла голову и глянула на него.

У Боруцкого, реально, сдавило горло. Не от сантиментов там, каких, или типа того. Просто у нее сейчас такие глазищи были… Не взрослые даже. А будто на него старуха глянула. Такая, что уже всю жизнь прожила и сама на краю могилы стоит.

— Мать твою, а! — Ругнулся Боров.

Вскочил на ноги и сунул в рот новую сигарету, стараясь стряхнуть с себя пробежавший по спине холодок.

— Так, все, Бусина, успокойся. Нормально это. Ты ж всех потеряла. И плакать тут — нормально. — Резко отрубил он. — И, потом, это ж бабка твоя, а не с улицы кто-то, вот и грустно тебе.

Он как-то неуверенно переступил с ноги на ногу, достал коробок из кармана, чиркнул спичкой, бросив ту потом в раковину. И, даже для себя немного нежданно, протянул руку и неловко погладил ее по волосам, стянутым в косу.

Бусина прерывисто вздохнула, сморщила нос отчего-то, так, что он уже было отдернул руку, решив, что ей страшно или неприятно. И даже разозлиться из-за этого успел. Но девчонка, вконец сбив Вячеслава с толку, потянулась за его ладонью, что бездомный котенок, ей-Богу.

— Меня теперь точно в приют заберут. — Грустно и с безнадегой в голосе заметила она, зажмурившись, когда он неумело, осторожно провел по ее волосам, опасаясь чего-то. Словно куклу поломать боялся. Его ручищи на фоне ее головки смотрелись совсем нелепо, и не к месту. Полная несуразица. — Точно-точно. Не вывернуться. Я же совсем одна осталась. — Она начала вытирать щеки.

Те уже раскраснелись, кстати, видно водка, хоть и мало он в нее влил, а сказалась.

Приют.

Вячеслав не сообразил, когда чуть сжал пальцы, погрузив те в стянутые волосы, и едва удержался, чтоб не притянуть голову Бусины к себе.

Что такое приют, Боров знал хорошо. И даже уважал. Это такое место, где ты сразу и четко понимаешь, что и к чему в этом мире. Быстро теряешь любые иллюзии и всю эту белиберду, которую с детства вкладывают в голову, про доброту, справедливость, и надежду. И ты или даешь кому-то помыкать собой. Или сам начинаешь помыкать, своими руками добывая и справедливость для себя, и все, чего только не захочешь. Он в свою бытность в приюте, выбрал второй вариант, и знал неписаные правила таких мест.

Может там и поменялось чего за последние двадцать лет, только, в кардинальность изменений — верилось не сильно. Из Бусины там в два счета фарш сделают. Кто знал это лучше него?

— Так, а про крестного кто тут всем растрезвонил, а, Бусина? — Легонько потянув за волосы, он заставил ее поднять голову и снова глянуть на него.

Девчонка смутилась и покраснела. Ее глаза, к счастью, утратившие то выражение, выбившее из него воздух, выдавали все ее эмоции.

— Извините, Вячеслав Генрихович. Я не думала, не собиралась… Понимаете, они спрашивали, есть ли кто еще, кто может нас поддержать с бабушкой. И я… Я понимаю, что вы рассердились, видимо. Я не имела права… — Она отвернулась.

— Не имела. — Согласился Боров, затянувшись. Стряхнул пепел в раковину. — И за базар отвечать придется. — Добавил он, заметив, как она настороженно зыркнула на него из-под ресниц. — «Назвался груздем», как говорится… — Он криво усмехнулся, увидев беспокойство в глазах малявки. — Что, неужели, наконец-то испугалась? — Чуть ли не с надеждой поинтересовался Боров, вдавив окурок в какую-то тарелку на соседней тумбочке.

Бусина вздохнула. Тяжко, так, виновато. Поперхнулась воздухом. Но все-таки покачала головой.

— Да, нет. Я сама виновата. Не стоило мне, Вячеслав Генрихович. И вас спросить следовало.

— Ненормальная ты, Бусина. Вот, как есть говорю, не-нор-маль-ная. — Покачал головой Боруцкий, глядя на девчонку. — Ладно, не переживай так. — Он еще раз осторожно провел ладонью по ее волосам. — Разберемся. И с приютом, и вообще. На то крестные и нужны же, чтоб проблемы помогать решать.

Он ухмыльнулся, видя, с каким недоумением она на него уставилась. И в глазах опять огонек появился. Хоть и слабый, но все же и не та пустота, что сразу была. Вот и ладненько.

— Вячеслав Генрихович! Спасибо! — Полностью сбив его с толку, девчонка вдруг вскочила со своего стула и прижалась к нему, крепко обхватив за пояс. — Спасибо огромное!

Твою ж налево.

Что-то с ним сегодня не так! Ну, вот, точно, словно перепил, или траванулся самогонкой. Если недавно Борову было зябко в этой небольшой кухне, то сейчас стало жарко. Просто до одурения как. И в висках заломило от напряжения, разом окатившего все тело.

И, ведь, главное, и не думал ничего такого, и что ребенок, и что горе такое — все понимал и помнил. Только, все равно, бахнуло его так, что капец.

Он прокашлялся, пытаясь прочистить горло.

— В общем, так, Бусина. — Не зная зачем, он обхватил ее рукой за плечи. Наверное, отодвинуть собрался от себя. Точно. Только, на кой хер тогда опять по волосам гладить начал? — Пойду я, наверное. Завтра уже все разгребать будем. Сейчас уже без толку, ночь ведь. Ты, давай, спи.

Он все-таки сумел отступить от нее на шаг назад, прилично врезался спиной в какой-то шкаф, стоявший там. Внутри шкафа задребезжала посуда.

Блин. Ладно. Надо, и правда, валить отсюда.

Он чувствовал себя придурком похлеще Лысого. Паскудное, кстати, чувство. Особенно от того, что Бусина снова загрустила.

— Да, конечно. Я понимаю. Спасибо. — Как-то неуверенно кивнула она, упершись взглядом в пол. Обхватила себя руками. — Что, вообще пришли, спасибо. И за то, что сделали.

Он только махнул рукой, торопясь уйти подальше от этой кухни, этого непонятного, некомфортного ощущений, и, что важнее всего, от этой девчонки, постоянно сбивающей его с толку и заставляющей делать то, что он, Боров, не хотел и не планировал. Ощущать то, что ему триста лет не надо.

Подхватив пальто и пистолет, Вячеслав выше в темный коридор. Бусина потянулась за ним.

— Двери закроешь за мной. — Велел он, обернувшись уже с порога. И нахмурился, глядя на девчонку.

Она застыла на середине коридора, как-то затравленно глядя на открытые двери в комнату, где раньше лежала покойница.

— Бусина, ты чего? — Не понял он причины для ужаса, который притаился в глазах девчонки.

— Вячеслав Генрихович, а вам… — Она зябко повела плечами. — А вам, правда, уже надо уходить? — Тихо поинтересовалась Агния.

Он сглотнул.

— Конечно, надо. — За него же и ответила она сама. — Простите. Я снова глупости говорю. Просто… — Бусина покосилась в сторону темной комнаты. — А вы верите в привидений, Вячеслав Генрихович? — Шепотом вдруг спросила она. — Ну, в душу там, в духов?

Боруцкий уставился на нее с недоумением.

— Слушай, кроха, я вроде тебе не больше пятидесяти грамм плеснул. Ты чего городишь? Какие духи? — Он опять закрыл двери, которые уже успел распахнуть.

Она покраснела. Причем так, что это было видно даже в темноте коридора.

— Извините. — Еле слышно прошептала Агния, втянув голову в плечи.

— Кончай извиняться. — Отмахнулся Вячеслав, не поняв, чего ж с ней творится. — Ты о чем бормочешь?

— Мне страшно. — Вдруг выпалила девчонка, подойдя к нему ближе. И опять глянула на ту комнату. — Бабушка, она в последние годы… ну, не в себе была. Понимаете. А если она на меня обижалась за что-то? — Агния глянула на него действительно испуганными глазами. — Или еще что. Знаете, я вот, смотрела несколько серий «Х-файлов»…

— Чего? — Боров наклонил голову к плечу. — Бусина, я чет не пойму. Ты боишься?

Она молча кивнула, все еще красная, как рак.

— Бл…! — Румянец на ее щеках стал сильнее. — Вот как тебя понять, а? — Он даже обиделся, кажется.

Бросил пальто, которое так и не успел надеть, щелкнул выключателем, включив свет в коридоре. А потом, послал все далеко-далеко, правда, в уме, чтоб совсем девчонку не смутить. Итак, вон, мнется.

— Меня ты не боишься, несмотря на то, кто я, несмотря на то, что мужик, в три раза тебя больше, и с пистолетом. — Боруцкий усмехнулся и покачал головой. — Нет, ты то пацана какого-то боишься, то, вообще, привидений.

Агния совсем нос повесила. Только вот, даже шаг в сторону той комнаты боялась по коридору сделать.

— Ты че, серьезно? — Он подошел к ней и поднял пальцами подбородок.

Она кивнула.

— Ё-мое! — Он чуть не сплюнул.

— А вы, что? Совсем не боитесь мертвых? — Бусина подступилась еще ближе к нему. Того и гляди, вскарабкается на шею, как маленькая обезьяна, или как котенок, что вечно за шиворот лезет.

— Да чего жмуриков бояться-то? — Так и не отпустив ее лицо, спросил Вячеслав. — Ну, что они тебе сделают? Это живые — да, и зарезать, и пристрелить, да и просто, придушить тебя могут. А мертвые, ну что они тебе сделают?

Он ее не понимал. Сам Боруцкий как-то двое суток проторчал в подвале, рядом с трупом, пока Федот не явился с новостями, что все, можно вылазить. И ничего такого страшного он в том мертвеце не заметил, хоть и сам его, по ходу, убил. Никто к нему не являлся, и мстить ни за что не порывался.

Она промолчала, но Боров по глазам видел, что речь его девчонке убедительной не показалась. И грусть опять на нее накатила. Того и гляди, снова заревет.

И где она взялась на его голову, а? И какого хрена он стоит здесь, и свалить молча не может?

— Слушай, ты чего боишься сейчас? Вот, конкретно, а?

Она неуверенно повела плечами.

— Так.

Ухватив девку за плечо, Боруцкий затащил ее в ближайшую комнату. Включил свет, ругнулся про себя, поняв, что попал в ее спальню.

— Давай, садись, — он махнул головой на диван. — И рассказывай.

Сам Боров, осмотревшись, подтянул к себе ногой стул и уселся так, чтоб спинка оказалась спереди.

— Ну, бабушка же умерла. — Бусина всхлипнула.

Снова-здорово.

— Так ее ж здесь нет. Забрали. — Как мог, аккуратно напомнил он.

Бусина кивнула.

— Да, вы правы, Вячеслав Генрихович. Я, просто. Просто мне тяжело. — Она облизнула губы. — И я о глупостях всяких думаю. Вы правы. И бояться — нечего.

Врет. Вот, ведь, видно же, что врет. Старается для него. Стесняется своего страха, что ли?

— Слушай, ну это же твоя бабка, а не ирод какой-то. Ну, даже, если явится ее дух, ну что она тебе сделает? — Попытался идти от противного Боруцкий. — Ты же ее внучка. Любила ее. И она тебя любила.

— Я не знаю! — Вдруг заорала она на него. С губ девчонки сорвалось придушенное рыдание. — Мне просто страшно! И обидно! И больно! Почему? Почему они все ушли?! Почему я осталась?!

Ух ты. На него сто лет никто не орал. Тем более такие шмакодявки. А уж так… Боруцкий даже растерялся.

— Тпру. Стоп. — Он выставил ладони перед собой, в слабой надежде этим прекратить ее истерику. — Не нервничай, Бусина. Не надо. И решили же уже, что не одна, помнишь? Не, нельзя тебе пить, наверное. Вон, как с катушек сорвало.

Бусина снова залилась краской.

— Извините… — Сквозь слезы, в который раз извинилась она.

Он вытащил из кармана сигареты, наблюдая, как девчонка пытается взять себя в руки.

Агния опять закашлялась.

— Ты чего? — Махнул головой Вячеслав.

— У меня аллергия на сигаретный дым. — Тихо ответила девчонка, кажется, стесняясь на него глянуть после этого крика.

Ругнувшись сквозь зубы, Вячеслав вдавил сигарету в пластиковую крышку стола. И ему уже было плевать, что останется след. Все. Его уже все достало. Особенно собственное непонятное отношение к этой девке.

Жестко проведя по лицу ладонью, он глянул на Агнию из-под бровей.

— Ты уснешь, если я сейчас уйду?

— Да, конечно. — Медленно кивнул она.

— Блин, врать ты не хрена не умеешь! — Не выдержал Боруцкий, вскочив со стула. — Я ж говорил тебе, не ври мне! Или научись это делать так, чтоб я поверил!

Агния сжалась на диване в комок, оторопев от его крика.

Шикарно. Они оба друг друга стоят.

— Изви…

— Хватит. — Он глубоко вздохнул и прервал ее извинения. — Хватит извиняться. Давай, лучше. Укладывайся. Я буду в соседней комнате.

Больше не ожидая от нее никакой реакции, Боруцкий развернулся, и подался в следующую дверь.

Квартира, похоже, была четырехкомнатной, и ему, наконец, повезло — он оказался в гостиной. Здесь стоял диван у стены, два кресла, достаточно современный телевизор на тумбочке, с видеомагнитофоном на полке чуть ниже. И все. Больше ничего. Никто тут не жил. Ни Бусина, ни ее «новопреставленная» бабушка, ни погибшие недавно родители. Все, тут он и просидит ночь. Может, даже, уснет. Если удастся отстраниться от закономерного, но неудобного для самого себя вопроса — какого ляда Боров здесь делает?!

Открыв форточку, он сел на диван и, закинув ноги на подлокотник, уперся затылком в стену. Достал сигарету, закурил и с облегчением затянулся, прислушиваясь к тихому звуку ее шагов по коридору. Вот стукнула дверь, включилась вода. Видно Бусина пошла в ванную.

Привидений она боится… Мать его, так!

Вячеслав выкурил сигарет пять, наверное, стряхивая пепел в какое-то стеклянное блюдо, обнаруженное на подоконнике. И даже успел подремать, правда, сам не заметил, когда уснул. Подскочил на этом диване, со сна не узнав места, и первым делом потянулся за пистолетом, не поняв, что и где. Расслабился немного, глянул на часы — три ночи. Можно еще спокойно вздремнуть. Оглянулся в коридор и нахмурился. В комнате девчонки так и горел свет.

Боруцкий поднялся с твердым намерением устроить Бусине разгон, что до сих пор не спит. Если рыдает в подушку, чтоб он не услышал, или боится — точно выпорет, чтоб всякие дурные мысли больше в голову не лезли. Однако, зайдя, молча застыл на пороге.

Девчонка спала. На столе горела лампа. Видно, все же, не убедил он ее, и побоялась Бусина остаться в темноте, даже с Боруцким в соседней комнате.

Ему бы развернуться и уйти, снова бы улечься на диване в гостиной. А вместо этого Вячеслав зачем-то тихо зашел в комнату и подошел к расстеленному дивану. И застыл там, глядя на Агнию. Покачал головой — Бусина, Бусина. Бусинка…

Она снова была в той пижаме. Блин, у нее, что? Ничего другого нет? Только вот это — розовое, с какими-то кружевными вставками? Да она же, холодная, сто пудов! Ну, кто в таком зимой спит?!

Не то, чтобы та просвечивалась или что-то в этом роде. Но у него с воображением, и так, все путем было. И сам додумать мог, чего и как там, под этой пижамой.

А он — таки долбанный извращенец! Стоит и подглядывает за спящей девчонкой.

Ненормальный он. Она, вон, медведя плюшевого к себе прижимает, слезы еще на щеках не до конца высохли, а он ее до одури хочет. Причем так, в таких позах и такими способами, о которых эта девчонка и слыхом не слыхивала. Если, вообще, о сексе понятие имеет, в чем он сильно сомневался, кстати.

Вячеслав тихо сел на край дивана, протянул руку и подтянул одеяло, укрыв плечи Бусины. Точно, ведь, холодно ей. Видно тянет аж сюда из форточки, что он в гостиной не закрыл.

Уперев локти в колени, Боруцкий опустил голову на кулаки.

Он действительно хотел эту девчонку. Хотел так, как никого еще, наверное. Может, конечно, лет в семнадцать, на пике своего гормонального становления, он кого-то и хотел с такой силой. Но, скорее, просто, безлико, любую девку. А чтоб вот так, конкретно, когда, даже трахая какую-то из девчонок Гели, он думает о своей Бусине… не было такого. Не помнил он.

И с чего? С какого-такого дуба на него это свалилось, спрашивается? Бог его знает.

Да и, не только ведь в этом дело.

Осторожно, так, словно украсть что-то собирался, Вячеслав протянул руку и едва прикасаясь, провел рукой по ее волосам. Агния распустила перед сном косу, и сейчас светлые пряди разметались по ее плечам, спине, подушке. И эти волосы его притягивали. Особенно теперь, когда он уже знал, какие они на ощупь. Такие тяжелые, и мягкие… и пушистые какие-то.

Ладно б, если бы он просто хотел эту девчонку. Ладно. Как-то понял бы.

Федот тот же, еще тогда, после его выходки в бильярдном зале, ясное дело, поняв, что с Боровом что-то не так, просто и прямо предложил Вячеславу трахнуть девку и успокоиться. Велика проблема, что ли? Если потянуло, кто ж ему-то запретит? Федот даже подержать предложил, если девка сильно сопротивляться будет, хоть друг и сомневался, что с этим проблемы появятся.

Боров его тогда чуть голыми руками не удушил за такое предложение. Так взбеленился, что кий поломал, на хрен. Наорал на друга и ушел, так и не доиграв партии.

Он за нее кому угодно горло перережет. Без ножа, зубами перегрызет.

Бог его знает, с чего, вдруг.

Только, правда, ведь. Если с другом разругался, Лысого чуть не прибил за эту малявку, что уж в сторону уходить? Надо смотреть фактам в лицо.

И дело, ведь, не только в том, что хочет он ее. Боруцкий смотреть не может, как девчонка плачет, хотя, обычно, до фени ему чужие страдания были. У него взрослые мужики навзрыд иногда плакали, и ничего. А тут — от слез в глазах Агнии, он бесится. И думает о ней, замечает ее, стоит только появиться. Или, наоборот, не появиться. Весь вечер, вон, сегодня маялся, пока-таки у Семена не выспросил.

И где он сейчас?

Сидит же здесь, в этой квартире, только потому, что ей страшно стало одной на ночь остаться. Сидит, и молча смотрит. И сам ведь знает, что пальцем не тронет, как не припекало бы.

Очень медленно, стараясь, чтобы ни одна пружина дивана не скрипнула под его весом, он наклонился, и так же сидя, оперся плечом о подушку. Лег щекой на эти волосы.

Зря его ребята опасались девчонку. Не Бусина маньяк, он. Точно.

Ее волосы пахли чем-то сладким. А может, и кожа, он не мог понять. И чем именно — то ли корицей, то ли ванилью, не знал.

Помнил только, что давно, еще в приюте, им каждый четверг давали в обед булки. И в другие дни давали, и сухари сладкие, и печенье. Порционно, не по многу. Но давали. При советах, все же, за этим следили. И все это было. И ясное дело, Вячеслав съедал это все до последней крошки. Но по четвергам им давали именно эту булку. Отчего-то казавшуюся ему, малому пацану, особенной. Эту сдобу пекли у них же на кухне, и еще с десяти часов по всему первому этажу стоял одурительно-сладкий запах. Такой вкусный, что он им надышаться не мог. Специально в туалет отпрашивался с урока, или на наказание нарывался, лишь бы лишний раз по коридору пройти. И потом, за обедом, он ждал этой булки, присыпанной сверху желтоватой маслянистой крошкой, как самой большой награды. С пацанами другими дрался, чтобы и их порцию забрать, до того ему вкус и запах нравились.

Так вот волосы и кожа Бусинки пахли так же. Ему хотелось зарыться лицом в эти пряди и просто лежать, дыша этим запахом. Что он сейчас и делал, несмотря на весь здравый смысл. Вячеслав повернулся, прижавшись губами к ее волосам у самого затылка девчонки. Прислушался к тихому дыханию.

Блин, взрослый мужик, а как припечатало-то.

Если кто-то об этом узнает, тот же Федот — поднимет на смех…

Он вдруг резко выпрямился, ругнувшись от легкого скрипа дивана. Но Агния не проснулась. Боруцкий глянул на ее лицо, такое спокойное сейчас, пусть и грустное немного.

Если об этом узнает Федот, не страшно. Друг, и так, знает Борова, как облупленного, одни его сегодняшние поддевки чего стоят. Но если кто-то еще поймет, как его глючит на эту девчонку, она ж неделю не проживет. У него, что, врагов мало? Да, зашибись, сколько.

Жизнь в его мире простая и четкая лишь тогда, когда прижать, достать тебя нечем. Тут все ясно — ты, или рискнул, и победил, или погорел. Если выжил — наживешь заново. Не выжил — уже без разницы будет, какой расклад дел.

Но если у тебя появляется тот, кем тебя можно достать, кем можно прижать… Разве он сам пару раз не использовал этот козырь в борьбе за власть в городе?

Проведя ладонью по своему ежику волос, Боруцкий глянул через плечо на спящую девчонку. Сжал кулаки.

Надо бы ему валить отсюда. И не возвращаться. И из ресторана своего — гнать взашей. Ей, вообще, нечего делать в этой среде. Пусть бы и жила между домом, школой и консерваторией своей.

Только, что с ней будет, если он сейчас уйдет? Если прогонит? Что ждет Бусинку сейчас? Прямая дорога в приют, в систему, с ее иерархией, не хуже их, бандитских кланов? С ее доминированием правды сильнейшего? Она ж там и год протянуть не сможет. А если и протянет — что с девчонки останется? Сломают, исковеркают.

Вновь опустившись рядом, он пристроился щекой на ее волосах. Может, «крестный», не такой уж безумный выход. Так он хоть, относительно безопасно, за ней присматривать сможет. И, может, его попустит, как гриппом переболеет. И это у него пройдет, в конце концов, а?

Наше время

Ее начало лихорадить еще в поезде, минут за сорок до того, как им было выходить. Вячеслав без всяких жалоб от своей Бусинки, заметил, как она начинает кутаться в простыню, и сильнее жаться к нему. И это при том, что в купе было дико жарко, он даже кондиционер перед этим включал. И простыни были влажными от испарины их тел из-за той же жары.

Но ей, определенно, стало холодно. И дико хотелось пить — его жена выпила оба стакана с остывшим чаем, про который они совсем забыли поначалу. Да и еще не отказалась бы, судя по взгляду.

Усадив Агнию себе на колени, уже одевшись, Вячеслав закутал ее в свой пиджак. Достал с запасной полки одеяло. То оказалось пыльным, но выбирать не приходилось. Постаравшись немного встряхнуть его в коридоре, он закутал Бусинку в то, как в кокон. Только дрожь не унималась. Организм его жены, видимо, начинал испытывать потребность в наркотике, к которому ее приучил Шамалко.

Что он мог сделать здесь и сейчас?

До черта мало — только обнимать ее, стараясь согреть своим телом, жевать незажжённую сигарету, и проклинать эту тварь в уме. А его Бусинка еще и улыбаться старалась. И глядела на него так, будто все равно еще не поверила до конца. Постоянно касалась то щеки, то волос, то рук Вячеслава, выбираясь из одеяла. И прижималась головой к его груди, слушая, как стучит сердце. А может, пыталась утаить от него появившийся лихорадочный блеск в глазах, и нервное подергивание пальцев. Только он, все равно видел. И обнимал ее все сильнее.

— Я так хочу домой, Вячек. — Тихо прошептала Бусинка, обняв его руками под рубашкой, которую он из-за этого никак не мог застегнуть.

— Уже немного, чуть-чуть совсем. — Хрипло ответил он, не готовый пока сказать, что их дома уже нет. Того, что он купил для нее. Где они жили последние семь лет до того, как… И сам Вячеслав последний год жил в старой квартире, о которой никто чужой не знал. Оставшейся Агнии от родных, потому что не имел желания искать что-то другое, и до рыка в горле, хотел быть там, где осталась хоть частичка ее. — Федот машину пригнал на вокзал. Мы сразу домой поедем.

— Хорошо. — Агния кивнула, и вновь прижалась щекой к его шее. — Хорошо.

Она заерзала, словно не могла усидеть на месте, сжала ладони в кулаки и прижала к губам. Опять повернулась к нему, жадно вдыхая запах его кожи.

Он не выдержал.

— Очень плохо? — Сипло спросил Вячеслав, сжав ее в объятиях.

Бусинка отвела от него взгляд. Облизнула сухие губы. И опять глянула. И снова со стыдом в глазах.

— Я… Они… — Она вздохнула. — Кажется, я теперь наркоманка, Вячек. Прости.

Боров сжал пальцы на ее затылке, притиснув голову Агнии к своему плечу.

— Я знаю, малыш. Знаю про наркотики. Ты же не виновата ни в чем. — Зашептал он ей на ухо, перемежая слова с коротки поцелуями. Даже не ласковыми, а выплескивающими его боль, его чувство вины, желание хоть как-то облегчить это для нее. — Мы справимся. Как-то, да решим все.

Она не ответила. Повернулась и сильно прижалась губами к его коже, словно ища в этом прикосновении облегчения.