Риторика

Ещё Гоголь объяснял, почему нельзя платить копейки людям, живущим в Петербурге. Да и не только в Петербурге, но и в России в целом, так как есть у всех россиян один сильный враг: «Враг этот – ни кто другой, как наш северный мороз». А для защиты от него надо тепло одеваться и хорошо кушать. Но если россиянину теперь и копеек своих, кровных не получить, то как ему быть? Власти всё это объясняют ему чарующими словами: дескать, имеются для этого «объективные причины». А что за причины такие, и почему они вдруг объективные? Может, они как раз субъективные, потому что некоему субъекту захотелось на деньгах миллионов «руки нагреть»? Не говорят. Да и что толку говорить – словами сыт не будешь.

А на дворе начало 90-х – начало подлой, беспросветной эпохи, которую через десять лет назовут «великой эпохой таких нужных народу реформ». Какому именно народу – так и не уточнят. А пока воровство и беспредел власти становятся нормой, судебная система для борьбы с ними совершенно не развита. Нельзя, например, подать в суд на заплывших жирком чиновников, которые нагло тратят своё рабочее время на что угодно, но только не на работу. ЖКХ загибается, но на него тоже некому жаловаться. И не просто жаловаться в смысле какого-то теледебатного скуления, а чтобы конкретный результат был. Чтобы суд мог своей железной рукой встряхнуть эту, не просыхающую от пережора, свору, и заставить быть людьми… Хотя через десять лет тоже негусто появится ситуаций, чтобы ограбленный люд сумел вернуть себе то, чего он был лишён «на законных основаниях»: сбережений, зарплат, нормальных условий жизни. Самой страны был лишён.

Зато появятся слова о «правовом государстве» да «гражданском обществе», об «оппозиции власти» да о какой-то «вертикали». Тоже власти, разумеется. Теперь повсюду одни слова, слова, слова. Ведь слова – главное оружие новой эпохи: больше у неё и нет ничего, если присмотреться повнимательней.

Начало девяностых – как же далеко до рассвета!.. Хотя в то время казалось, что это и есть рассвет. Отгремела Перестройка, по стране гуляет гласность, в России появились такие достижения цивилизации и свободы, как публичные дома, порнография, наркотики. Рекламу алкоголя и сигарет крутят по телику чуть ли не каждые десять минут.

И погода на улице не лучше: сволочной дождь идёт с утра. И это при поганом северо-западном ветре! Облака так быстро перемещаются по небу, словно при ускоренной съёмке. Холодно, сыро, а если ещё и голодно, то совсем абзац.

– До чего ж подлая погода нынче, – не выдерживает стука дождевых капель в окно бригадир Кондрашкин. – Убил бы её, кабы мог!

– Погода, что ж с неё взять, – зевает мастер цеха Лопахин. – Я её вообще давно не замечаю. Мне кажется, что она всегда такой была: всё дожди да дожди.

– А потом ещё морозы пойдут! – оторвал голову от стола технолог Женя и мечтательно зажмурился от какого-то ему одному ведомого удовольствия, которое он нашёл вдруг с чего-то в морозах.

– Я морозы ещё больше не люблю, чем слякоть эту, – резко вступил Илья Алексеевич Нартов, тоже технолог. – Да и какие тут у нас могут быть морозы? Так, изморозь одна. От той же сырости.

– А я люблю дожди, – мрачно заявил вдруг Паша Клещ.

– Под них и пьётся хорошо, и повод есть. А при солнечной погоде так погано пьётся! Солнце слепит до одури, только глаза болят.

– Да и для кожи лица солнце вредно! – нашла ещё один плюс в дождливой погоде Зинаида Олеговна, инженер с очистных.

– А как хорошо дрыхнуть, – пошёл дальше развивать тему Паша, – особенно на рабочем месте, когда сумерки почти весь день, и дождь по жести на карнизах звонко так: кап-кап, кап-кап…

– Но долж ны же наст у пить хоть когда-то прояснения! – хлопнул массивной ладонью по столу нервный Кондрашкин.

– Да ну тебя, Боря! – вздрогнул Клещ. – Всю поэзию смял.

И всеобщий смех, местами усталый и больше похожий на кашель, местами молодой и звонкий, хотя бы немного разрядил обстановку.

По радио кто-то хрипел про: «ай вонт ю» и «ай лав ю».

– Вот и по радио вроде как похабное что-то поют, – вслушался Кондрашкин.

– А про что же петь? – насмешливо спросил Паша. – Про строительство коммунизма?

– Зачем коммунизма? Коммунизм мы уже построили, – и бригадир указал мозолистой дланью в сторону свалки ржавых листов обшивки, из-за которой выглядывал облупившийся фасад котельной. – Такой коммунизм, что и смотреть на него страшно, а не только петь.

– Пить! – поправил Клещ.

И опять взрыв хохота.

На Заводе забастовка. Уже второй день народ сидит в Красном уголке и ждёт неизвестно чего. Некоторые, правда, бегают, силятся наладить некую смутную коммерцию, чтобы совсем ноги не протянуть, продают друг другу, у кого что есть. Бывший электрик какого-то разогнанного театра Ворохов, который недавно устроился на работу к нам, предлагает всем купить у него ножки порося для студня – тёща из деревни прислала. Он без всяких комплексов теперь вот так влезает чуть ли не в женские душевые, вытаскивает из-за пазухи полиэтиленовый, прозрачный мешок с какими-то копытами, и интересуется:

– Мосталыги тут никому не нужны? Берите-берите, у меня ещё есть! Хотите – закажите: тёща ещё пришлёт.

Ворохову даже завидуют. Оптимизму его завидуют. Потому что у многих уже и скептицизма не осталось.

Уже второй день народ упёрся рогом, и не хочет вкалывать задарма: долги по зарплате не погашены ещё за прошлый год, а уже осень этого года. Власть тоже упёрлась рогом, власть доказывает, что это не она виновата, а сам народ, который ленив и глуп, что не хочет работать. В конце концов, сам народ такую власть выбирал, поэтому он теперь вообще кругом виноват!

– Мы не воров выбирали, – негодует народ, ошалевший от наглости воров «при корочках», – а профессионалов, которые умеют работать! Так, во всяком случае, вы перед выборами себя выдвигали. А оказалось, что вы ничего не умеете, кроме как быть содержанками народа и сидеть на шее у страны!

– А вы… вы работать не умеете! – обиженно ретируется власть.

Они теперь так и обмениваются «любезностями» на каждом шагу, телевизор лучше не включать. Там если не реклама пойла, то вот эти политические теледебаты, которые хоть диспутом назови, а по сути – обычный лай и скубёж.

Забастовки по всей стране. И все понимают, что толку от них не будет. Кого-то снимут, кого-то с работы попрут, а так ничего не изменится. Выдадут зарплаты за прошлый год, зато потом будут так же год тянуть выплаты за этот. И где бы люди ни работали, всюду одна и та же картина: зарплаты не платят вообще нигде! Более того, людей даже отучили спрашивать о них у начальства, как о чём-то неприличном. Не платят учителям и врачам, рабочим и совхозникам, военным и инженерам, строителям… Строителей вообще ликвидировали, как класс: в стране давно ничего не строится, и через десять лет этих профессионалов, специалистов высшей категории, заменят полуграмотные гастарбайтеры, плюс которых будет лишь в том, что они согласны работать только за продление визы. Лишь бы не платить работникам – вот главное кредо новой власти!

– Ни гроша не уступим народу! – тупо держат оборону против страны чиновники.

Не слышно, правда, о забастовках самих чиновников и депутатов. Видимо, это – единственная категория населения, которая не знакома с такими явлениями, как задержка зарплаты и создание невыносимых условий жизни и труда.

Уже давно никто не звонит в бухгалтерию – отшили раз и навсегда. А то раньше рабочие каждый день названивали: «Когда будут деньги?». И сначала им даже что-то объясняли, вежливо. Потом стали отвечать просто: «Положь трубку!». Тогда находчивый пролетариат стал представляться, на время забыв хриплые интонации и мат, заглушив сдавленные смешки: «Это из Управления (а то и из министерства!). Не подскажете, когда вы планируете выдать своим работникам деньги?». На том конце провода немеют, теряются и отвечают. На этом конце – гогот.

Но позже в бухгалтерии научились «раскусывать» даже такой изощрённый обман: «Какого… управления?! Какой дурак додумается звонить из Управления по поводу зарплаты, если ОНИ же нам её и задерживают!».

Теперь только Нартов умудряется туда дозвониться. Он любезно представляется:

– Здравствуйте. Вам звонит Константин Сергеевич.

– Какой ещё Константин Сергеевич?

– Станиславский. Не подскажете, будет ли зарплата?

На том конце смутно вспоминают, что не знают, кто такой Станиславский, но помнят только, что это явно кто-то такой, кому грубить нельзя. Поэтому растерянно отвечают:

– Да!.. То есть, нет! Ка ка я зарплата, Константин Сергеич, где она сейчас вообще есть?!

– У нас в Кремле всегда есть.

Спрашивать высокое начальство о выдаче зарплаты было делом уже настолько устаревшим, что это самое высокое начальство даже пугалось, если слышало:

– А когда же это… когда же… когда же деньги-то… деньги-то когда же будут выдавать?..

– Да вы в своём уме, что ли?! – царственно сверкали грозные очи начальства. – Дела не знаете? Всё кто-то за вас должен решать, да? Чего вы лезете с такими пустяками?!

То есть «неслабый» такой намёк, что это ваше личное дело, – раздобыть денег. Иные из сотрудников Завода этот намёк понимали так, что и в самом деле вскоре выходили, что называется, на большую дорогу. Некоторые предлагали начальству создать какие-то временные кооперативы на территории предприятия, чтобы хоть как-то пережить «эпоху великих реформ», но умные люди их справедливо отговаривали:

– Ага, ляпни вот так, при начальстве-то. Будет тебе «поощрение»… в виде отпуска зимой, например.

Именно в те годы российские мужчины стали отращивать волосы. Раньше это было непривычно, если человек не был, конечно же, битломаном, а тут даже наш комендант оброс, что называется: отпустил бороду и хвостик. Его увидел как-то начальник Завода:

– А ты чего это с косичкой?

– Так денег нет на парикмахера. Да и лезвий не на что купить.

– А ты знаешь, тебе идёт! Так и ходи.

– То есть я так понимаю, что зарплаты ещё долго не будет?

– Ха-ха-ха! А как ты догадался?

Удивительно, но почти никто не увольняется. Некуда! К нам бегут с других предприятий, но уже окончательно разваленных, и рассказывают, что на востоке страны предприятия вообще разгоняют с помощью вооружённых налётов! Многие люди уже и не возмущаются, не бастуют – понимают, что всё бессмысленно. Просто в обморок падают от голода на рабочем месте. За работу держатся от зарплаты до зарплаты и, как много позже напишет Ходорковский; «…когда «от» давно закончилось, а «до» и не думает начинаться, тихо, сознательно, по-пионерски отдают концы».

Так называемые «биржи труда» только-только появляются, и представляют собой мошеннические конторы под видом всяких липовых департаментов по трудоустройству, которые никто не контролирует. Некоторые доверчивые граждане по полгода стоят там в очереди, но им так и не находят работу, зато уж сколько денег с них выцыганили! Заставляют заполнять какие-то идиотские, и непременно платные анкеты: кто вы по гороскопу, да совпадёт ли ваш знак зодиака с будущим рабочим коллективом, да какой род деятельности соответствует вашему психотипу. Психотип, естественно, определяет некий «специалист», которому тоже надо заплатить. В результате всем предлагают работу продавца мороженого или кондуктора в троллейбусах и трамваях, – больше вакансий по городу нет, как таковых.

И всё это делается так спокойно, будто не они – мошенники, а те, кого они обманывают. Дескать, умные люди вранью не верят, а ежели вы дураки, так мы не виноваты! Они словно бы твёрдо знают, что никто их «за руку не схватит», всё-то у них «схвачено», всё со всеми согласовано.

Некуда бежать! Начальство это хорошо чувствует. У нас был такой слесарь, Гостинцев, который раньше всегда пугал руководство, что уволится, если ему не повысят категорию. И это работало! Он ещё в советское время, когда рабочий класс имел статус гегемона общества, выбил себе таким макаром пятый разряд. Разряд тогда просто так не давали, но он периодически к своему мастеру подходил и грозился: уволюсь, мол. А слесарь хороший, жалко терять такого работника, людьми тогда на производстве дорожили. Поэтому ему каждый раз повышали разряд. С экзаменом, естественно. А тут он подходит со своим «уволюсь», – шестой разряд себе захотел, – а начальник ему и отвечает: «И увольняйся. Кому ты нужен?». Такой облом, что и словами не выразишь!

Работодатели новой России не платят деньги месяцами, где-то счёт уже на года перевалил! – и даже не волнуются, что работники куда-то пропадут. Потому что некуда. И это самое тягостное.

– Да куда вы денетесь! Кому вы и где нужны?! – эту насмешку хотя и не часто осмеливаются озвучить вслух, но она так и светится в глазах высшего руководства.

У кассы на полу пыль – здесь давно не ступала нога человека. Табличку на окошке кассы «Денег нет» заклеили бумажкой с надписью: «Бедность – не порок, нищета – тоже не предел». Кассирша Катя как-то, сама того не замечая, получила прозвище «Катя-и-не-спрашивай». Она уже старается никому не попадаться на глаза, но если её всё же увидят, то у всех к ней один и тот же вопрос: когда будет зарплата? Потом этот вопрос сократился до одного слова: «когда». Катя сначала разражалась длинной руладой, что она такой же человек, как и все. Что ей вообще оклад не повышают, как самому третьестепенному персонажу предприятия. Что она ничего не может сделать, если в кассе денег нет, и не из своего же кармана она выдаст зарплаты всем сотрудникам!.. Но потом она выдохлась вот так, каждому, объяснять простые истины, потому на это «когда?» стала отвечать просто: «И не спрашивай!». И так девку выдрессировали, что даже когда её никто и не спрашивал, она уже заранее, завидев кого-то, так отвечала. Довели! До автоматизма у неё эта фраза выработалась.

– Кать, сколько этот салат стоит? – спросят её в столовой.

– И не спрашивай! – быстро отвечает она под общий хохот.

Народ продолжает ходить на работу, за что власть, чуть ли не открыто, начинает называть его тупой сволочью. Новые хозяева жизни вопят:

– Ну, чё вы ходите, если вам не платят?! Если вам чего не нравится, так иуя… вайте отселева!.. Нет, вот ходят и ходят на работу, как бараны какие, ей-богу! Рабская нация… Перестрелять их всех, что ли, а? Поставить вот так роту автоматчиков у ворот и палить по этому быдлу.

Тактика такая: сначала руководство делает смурную харю: «Убирайтесь ВСЕ вон! Да вы нас благодарить должны, что мы САМИ вас не выгнали!». Но потом, сменив гнев на милость, разрешает… ещё немного поработать. Разумеется, бесплатно. «Да какое там платно может быть, если эти рабы и так нам должны руки целовать, что МЫ их тут ещё держим?!».

Им невдомёк, что у людей просто есть совесть: надо работать, надо сделать всё, чтобы предприятие продолжало жить. Но «хозяевам» это совершенно не нужно, это им даже мешает, поэтому честный и исполнительный работник объявлен полудурком, а лодырь и хапуга – примером для подражания. Более того, они нам говорят прямо в лицо, что только «неизбывное рабское желание, хоть что-нибудь стибрить у государства, побуждает нас не пропускать ни одного рабочего дня»! Они, которые у государства «стибрили» само государство, обвиняли нас, что кто-то упёр из цеха пару лампочек! Хотя, очень может быть, что их спёрли как раз они сами.

«Хозяева» эти теперь частенько к нам в гости таскаются из своих шикарных кабинетов. С их подачи то и дело наезжают всевозможные, и какие-то совершенно идиотские, инспекции, дебильные проверки, плановые и даже внеплановые осмотры. Мотают нервы рабочему люду проверкой знаний каких-то износов стали. При этом каждая крыса в бездонных подвалах Завода знает: даже если эта сталь износится до дыр, то её нечем менять, так как к власти пришли откровенные сволочи, решившие разорить дотла всё, что им ни подвернётся. И где-то сталь именно до дыр изнашивалась, но, как ни странно, продолжала эксплуатироваться, словно становилась русской по национальности: такой же упёртой и упрямой, дотягивающей до самого последнего вздоха.

Завод лихорадочно продолжал производить какие-то плашки, как клетки организма, находящегося в состоянии клинической смерти, переходящей уже в биологическую. Но клетки ещё живут, молекулы ещё продолжают вращать своими атомами, внутри которых тоже кипит работа. Все уже знают, что организм умер, что ему это уже ничего не нужно, но… Планеты нашей Галактики тоже продолжают вращаться вокруг Солнца, хотя кому это там нужно?

И вот Завод остановлен окончательно. Исчез ни с чем несравнимый запах Завода: пряный аромат стальной окалины, кислый вкус медных накладок. Пропали металлический шорох стружки после обточки и гул высокого напряжения. Отловили последних штрейкбрехеров, кого-то даже отметелили, образумили примкнуть к большинству. Кто-то так и не примкнул, но на работу тоже не ходит – некоторые даже дома сидят, а то бастующие коллеги ещё убьют, чего доброго: прецеденты были. Уже никто не шутит на эту тему.

Прискакал кто-то из Управы, из самого «генералитета» вчерашней советской, тяжёлой промышленности, и начал вещать: «Мы сдюжим, мы вытерпим, мы и не такое, панимашь, осиливали, когда враг стоял под воротами города!». Но противопоставление «мы – они» в схему «мы – мы» так и не переходит. Все начинают понимать, что никакие «они» не мы, и никогда они нами и с нами не будут.

– ВАША храбрость, ВАША бодрость и решительность принесут НАМ победу!

Ну, вот это уже ближе к истине.

Все они – вчерашние члены КПСС, главари каких-нибудь горкомов ВЛКСМ или ВЦСПС, – то есть, преимущественно вся та шушера, которая и в учёбе, и в работе не столько училась и работала, сколько продвигалась «по общественной линии». Балаболки, каких поискать! Не на каждой лавке у подъезда таких найдёшь: могут болтать часами, в буквальном смысле ни о чём. Иногда такое мелют, что я невольно достаю блокнотик и начинаю записывать. Некоторым ораторам это страсть как нравится, и они начинают даже для усиления сказанного грозить пальцем в сторону блокнота. Хотя иные пугаются, закрываются портфелем: «Вы меня рисуете, чё ли?!». Ага, чё ли! Нужен ты мне. Для стенгазеты.

– Из нас, как из пыльного ковра, выбили нашу Историю (каков перл!). Её отутюжили, и мы затерялись где-то там, в правильных складках (записать срочно!).

Ах, как кружевно говорит! Грех не зафиксировать. Особенно гениально у них получаются фирменные речи, которые начинаются словами «как вам не стыдно!». Речь эта универсальна на все времена, потому что в России так принято, что рядовым людям всё время должно быть стыдно за наглость других, нерядовых. «Как вам не стыдно план не выполнять!» сменило «Как вам не стыдно за копейки работать!». Они могут толкать эту речь так самозабвенно, что она растягивается на часы, вновь возвращается к поднятому вопросу, и опять уходит петлять в недостижимую даль, так что слушатели забудут, чего они изначально спрашивали у болтуна.

– Когда будет зарплата?

– Как вам не стыдно?!

– Зарплату верните!

– А я спрашиваю: как вам не стыдно? Вы меня хорошо слышите? Вы знаете, что в Сибири на таких же заводах люди в три раза меньше вас получают? Знаете? И они не ропщут, а вы… вы!..

– Куда вы дели наши, заработанные НАМИ, деньги?

– Как вам не стыдно?! Я вот после института сто двадцать рэ получал и не жаловался, а вы зажрались! Мы вам оклады сделали по две тыщи рублей, а вы всё ноете! Как вам не стыдно?.. Я не представляю даже, как же вам так не стыдно?! Да я бы со стыда сгорел на вашем месте!..

– Вы всю страну разворовали, но ни одна харя не покраснела даже.

– Я?! Мы?! Да вы!.. Да как же вам не стыдно?! Вы хоть знаете, что такое русская душа? Русская душа умеет и невозможное пережить, и неодолимое перебороть…

И так бла-бла-бла до бесконечности. Ещё примеры приводят, как где-то люди на дорогу до работы тратят в месяц две тысячи рублей, а получают только полторы: «А вы зажрались: получаете на пятьсот рублей больше, чем вам надо на дорогу и ещё чего-то требуете?! Стыда в вас нет, вот что я вам скажу!». Вся речь построена на этом «стыдно»! Гениально, до одури! Выстраивать какие-то логические ответы бесполезно: оратор на тебя не смотрит, а выдаёт это «как вам не стыдно», закатив глаза. Как гидравлический пресс ритмично штампует и куёт детали, так и этот оратор быстро выдаёт один бесполезный аргумент за другим. Они могут обесточить и обезводить ваш квартал, и тут же орать:

– Как вам не стыдно без воды жить! А без электричества обходиться – это вообще дикость! Такого даже в Африке давно нет. Это же нормы прошлого века! Нормы, а не роскошь!

– А чего нам-то должно быть за это стыдно?! – сходят с ума люди от такой «постановки вопроса». – Это нашим властям стыдно должно быть, но им-то как раз ехало-болело. Это не наш позор, это – позор власти, что они настолько всё разворовали. Мы исправно платим за воду, ни одного месяца не было, когда бы мы не заплатили. Да, есть неплательщики, но их не так и много: в нашем доме, например, всего две квартиры не платят. Две из ста восемьдесяти квартир. У нас периодически вывешивают списки неплательщиков, так что мы знаем, сколько их – их единицы. А если воду выключают, то это последствия какого-то самого позорного воровства. И пусть за него будет стыдно тем, кто в нём активно участвует. Хотя им стыдно никогда не будет, потому что они «без комплексов». Это мы все закомплексованные: живём в одной семье всю жизнь, работаем, детей растим. В то время как эти незакомплексованные по чужим кроватям развлекаются, воруют, бездельничают!..

Бесполезно так распаляться. Переживать, доказывать, спорить. В ответ эти неугомонные говоруны нагромоздят слушателям на головы кучу специальных терминов, от которых у нормальных людей возникает состояние сначала лёгкой, а потом и затяжной депрессии. Под простотой они понимают фамильярность, под раскованностью – расхлябанность. И страсть как любят употреблять «умные» словечки! Беда, что при этом не всегда понимают их значение. Вместо подлинности скажут «аутентичность». Вместо краткости – «лапидарность». Вместо неповторимый – «эксклюзив». Вместо примечания – «маргиналии» (не перепутай с маргиналом!). И вот уже намечается солидная претензия на интеллект! Уже более понятные слова в их речи самым неожиданным образом замещаются троюродными: эффектный-эффективный, невежа-невежда, абонент-абонемент. Таким людям нравится быть непонятными, это словно бы возвышает их над окружающими. Непонятность – их новая модная религия. Им кажется, что если они будут говорить понятно, то их сразу разоблачат. И всего-то надо сказать: «Шиш вам вместо зарплаты!». Ан нет, нельзя так с народом. Надо учитывать психологию и особенности контингента.

– Вы прекратите эту вашу триаду! – оборвут они любого оппонента, если что, и даже никогда не узнают, что надо было сказать «тираду».

Доходит даже до ситуальной скандации!

С ними можно препираться бесконечно, но так ничего и не добиться. И все эти диалоги очень похожи на стихотворение Игоря Талькова «Собрание в ЖЭКе»:

А затем последний съезд Процитировал нам весь, Речи, прения, доклады Зачитал, как они есть. Про бригадный про подряд Всё строчил, как автомат, Про согласность и про гласность, И вообще про всё подряд. Он ревел, как самосвал, И пыхтел, как самовар, Объявив нам в заключенье: «Завтра будет семинар. При себе иметь тетрадь — Буду лично всех гонять По вопросам Перестройки И куда её внедрять».

И ответной репликой тут может быть только приблизительно следующее:

Я на ваши семинары Болт с резьбою положил, Я, ни много и ни мало, Три режима пережил. Поначалу тоже вроде Верил в разные слова О заботе, о народе — Аж звенела голова! Ну и где забота, где же? Мне седьмой десяток лет, Ну, а я ещё и не жил, А уж впору на тот свет.

И таких дерзких ответов становится всё больше и больше, что заставляет ораторов всё чаще и чаще восклицать: «Как вам не стыдно?!». Орунов этих иногда били, но даже это не могло подавить в них тягу к ораторству.

А я забастовки… люблю. Потому что я учусь в институте на вечернем, и когда на работе «стоп всем машинам», можно спокойно решать варианты задач по физике и математике, писать рефераты к сессии, просто читать – тоже без проблем. У кого нет такой лафы, как учёба без отрыва от производства, те просто сидят по кабинетам и говорят, говорят, говорят… О той же проклятой политике, о ворах «при погонах» и просто в дорогих костюмах, о маньяках и разных извращенцах, которые теперь тоже стали свободно разгуливать по улицам, как главный признак «правового государства» и «гражданского общества».

Я поступила в институт, когда система нашего высшего образования переживала своеобразные изменения: из неё стали спешно удалять всё, что было связано с марксизмом-ленинизмом. Нас тогда всех погнали в институты, а то наплыв в вузы на заводские специальности резко упал. Конкурса даже как такового не было – два-три места на абитуриента! Красота! Три экзамена при поступлении, два из которых можно было сдать на «тройку» – и брали! За взятку, конечно же, но брали! Я сдала все на «четвёрку», а сочинение вообще написала на «пять», так что и взятку давать не пришлось, а на приготовленные для взятки деньги купила себе зимние сапоги. У соседки – им на работе тогда как раз зарплату сапогами выдавали. Им все завидовали, потому что другим зарплату могли выдать чем-то вообще неудобоваримым: от полусгнивших корнеплодов до запчастей к каким-то тумблерам, которые уже лет десять нигде не используются.

Такие «зарплаты» вообще не зависели от рода деятельности человека. Учителям какой-нибудь сельской школы могли выдать по мешку турнепса. Что учителю с ним делать – никого не интересовало. Учителя бросались в ближайшую деревню и обменивали его там у тех частников, кто держал коров, на молоко. Потом и с молоком надо было что-то делать. Но руководство это интересовало ещё меньше.

Нам один раз вместо зарплаты выдали банки с чёрной и очень ядовитой эмалью для окраски каких-то остовов: «Радуйтесь, что ещё не станину какую-нибудь всупонили». Дома в быту её было некуда употребить: и так-то не особенно радостно, а тут ещё такая чернота! К тому же эмаль не держалась на штукатурке и дереве, а была предназначена исключительно для металла. Потом кто-то у нас договорился, и мы всю эмаль отдали работникам с кладбища. Они делали ограды на могилы и красили их в чёрный цвет. Но у них тоже не было достаточного количества денег, поэтому они на радостях чуть ли не предложили нам взамен гробы и венки! Наши заводские остряки даже шутили:

– Уж лучше сразу место для могилы со скидкой!

Некоторые в такой кураж входили при всех этих обменах «шила на мыло», что влипали в самые неприятные истории. Зато какая радость была, когда удавалось наконец-то получить настоящие деньги, продав или обменяв полученные в качестве зарплаты сапоги, покрышки, кастрюли, пряжу, лампы и прочий хлам, которому и названия-то не подобрать!

Но больше всех завидовали тем, кому платили алкоголем. И это был даже не алкоголь в пищевом значении этого слова, а какой-нибудь спирт-сырец для «технических целей». Но некоторые его пили со страшной силой, и я так думаю, – да нет, я точно знаю, что никто даже никакой статистики не вёл насчёт того, сколько десятков тысяч человек тогда загнулось от такой «зарплаты».

Как мы учились – сказать сложно. Нам всюду говорили прямо в лицо: «Куда вы прётесь, идиоты, вы всё равно будете никому не нужны!». Но мы были молодые и наглые, и весь мир оценивали не с плаксиво-бабьей позиции «никому-то мы, горькие, не нужны!», а больше интересовались, кто нужен нам и, вообще, нужен ли. Мы, говорящим это, заявляли прямо в их растерянную морду:

– Да мы ещё сами вас к себе не возьмём!

Лет через десять-пятнадцать эти же провокаторы начнут вопить: «А куда это подевались все инженеры? А почему нынешняя молодёжь не хочет идти в рабочие?! Все по офисам сидеть теперь хотят! Избаловались! Зажрались!». Начнут вяло восстанавливать и создавать заново заводы, поднимать промышленность. И всё это под эгидой прогресса и чего-то неслыханно нового, хотя это «новое» было у нас только что. Буквально в прошлом веке.

Говорят, что пока нормальные страны просто спокойно развиваются и живут, в России заняты танцами «шаг вперёд, два назад»: то что-то разрушают, то это же восстанавливают, потом опять разрушают и вот опять уже восстанавливают. Иногда прямо на руинах разрушенного. То сносят главный храм страны, то вот уже выделяются миллиарды на его восстановление. И никто не даст гарантии, что очередной снос не повторится, за которым последует очередное же восстановление. И каждый раз с помпой, под звуки оркестра и дурацких речей, а главное, – непременно с почётным разрезанием памятной ленточки! А над всем этим непременно колышется какой-нибудь, совершенно дурацкий, транспарант, типа «Прогрессивные технологии – в массы!» или «Мы – впереди планеты всей!» (пока только по идиотизму). И сколько бы ни кромсали эти ленточки на память, а каждый раз память не помнит, что всё это уже было много раз.

И пока мы вот так «танцуем», весь мир просто нормально живёт и постоянно развивается. А нам развиваться некогда, потому что надо выполнять какую-то нелепую и очень трудоёмкую работу, как в анекдоте, где один человек роет канаву, а второй за ним следом её закапывает. Зачем – не знает никто. Была директива, вот они и выполняют последнее «постановление партии и правительства».

Когда я училась, нам всюду предлагали заплатить: за лабораторную, за зачёт, за реферат, за экзамен, за сессию. Сразу оптом. Тогда стала исчезать та естественная неловкость, какую люди с непривычки испытывают при даче взятки. Тогда на таких стали смотреть, как на дураков: «Ну, что это вы, на самом-то деле, и «на лапу дать» грамотно не можете! Ну, нельзя же так, проворней надо быть! Ну же, смелее!». Несогласных срезали без жалости:

– Кому ты нужен со своими знаниями?! Ты дурачок, что ли, совсем? Ты решил, что нам твои знания нужны, да? А нам нужны деньги! У нас, вон, первый этаж канализация заливает, а пятый корпус не ремонтировался аж полвека! Плати и отваливай! Нам неинтересно, что ты знаешь какие-то дурацкие матрицы и умеешь план перевозки радиоактивных грузов начертить.

Мы живём в эпоху, когда новые технологии развиваются так быстро, что не успевают даже устояться, а новые дисциплины возникают так часто, что образовательная система не успевает подготовить преподавателей для них. Появилась куча разных новых дисциплин. Взамен старых научных коммунизмов и прочих политэкономий. Преподавателей к ним или не было, или это были те же профессора «марксистских наук», которые нам просто советовали читать учебник (если мы его, конечно, найдём, так как издательства тоже за образованием не поспевали). Да, появилась настоящая Экономика! Самая настоящая, не какая-нибудь! Не скрою, она мне очень понравилась. Только настоящая, а не та, какой её принято понимать у нас.

В расхожем понимании, что чаще всего понимают под экономикой? У нас экономику почему-то скрестили с однокоренным словом «экономия» и стали считать, что это, прежде всего, – экономия на народе, который всё чаще в последнее время зовут просто быдлом. Отличительная черта быдла – неграмотность, трусость и готовность принять любой удар от власти. Его так сотни лет дрессировали. Поэтому, даже если предприятие, фирма, контора или целый завод, на управление которым ты влияешь, прочно стоит и не собирается падать, ты будешь последним неудачником, если не пополнишь свой карман за его счет. Экономим, господа, экономим! Ты и мог бы платить людям хорошую зарплату, но вся беда в том, что, как «истинный экономист», ты людей и людьми-то не считаешь, а только быдлом. И ты же не лох какой-нибудь, чтобы так лохануться: платить то, что ты можешь просто прикарманить! Экономить на быдле очень просто. Запуганное телевизором и прессой, оно приходит на работу, где ему урезали зарплату. Процентов на десять. Кто-то рискнул и на двадцать, но мы же не фашисты какие-нибудь. Все-таки свой народ, не чужие люди. И мы его иногда очень даже любим. В позе «бутерброд», ха-ха! И пока зарплаты быдла отлично крутятся на твоих счетах, ты им вешаешь лапшу со скорбным ликом:

– Наше предприятие доживает последние дни. МЫ вынуждены удержать у вас из зарплаты… процентов… этак… сто-двести! (Тьфу! Быдло ещё и на «вы» называть, – идите работать, твари!). Будьте уверены, это всё делается в ваших же интересах…

Самое замечательное, что ничего для такой экономии… то есть, экономики, и не надо! Всё держится на честном слове. Народ продолжает верить слову – ну не идиоты ли?! А уж если им сказать, что это не просто слово, а «честное слово», то это вообще на словах не описать, что с народом выделывать можно! Книжонки америкашек «Как стать миллионером за два месяца» – не для нас. У нас каждый делец сам может книжонок «Как стать миллиардером за два дня» наклепать, о-го-го скоко! Сказал только быдлу этому: «Честное слово, денег нет!», – и всё, зарплата опять задержана. И никто не додумается что-то проверять, искать, доказывать. Плюнут, поматерятся, да пойдут по рабочим местам. Ещё можно присовокупить что-нибудь душевное: «Ну, а что ты хотел, рабочий человек? В стране бардак, экономика развалилась…» и т. д., и т. п. Через год ты уже богатый человек. Законным путём. И что тебе эти убогие американские советы: «положите в хороший банк часть своих сбережений под хорошие проценты, а другую их часть…», – да тьфу на них!

Многие советы, работающие и дающие эффект в западном обществе, откуда они все и идут, у нас не работают. Например, «в элегантном костюме от Dolce & Gabbana вы непременно встретите свою судьбу и будете любимы» ни фига у нас не действует, хоть не снимай его даже в бане. У нас для этого есть свои риторические приёмы. А если и они не работают, то всегда можно прибегнуть к старой, доброй словесной порке:

– Вы действуете в интересах тех, кто разваливает нашу страну! Вы, своими тут забастовками, только на руку врагам России и их пособникам, панимашь ли! Кем вы тут себя возомнили?! Вы – плохие работники! Мало ли, что вам нужны зарплаты! Поду-умаешь, какое-то быдло, пара-тройка тысяч завтрашних безработных! Это – ничто, капля в море! Вот так! И не платить им ни х*я! Чай, не сдохнут!

Да, был даже какой-то указ какого-то нашего президента об ответственности для тех, кто не выплачивает заработную плату своим работникам. Но хоть кого-нибудь за это посадили, вы не в курсе? По-моему, никого даже не пожурили, хотя бы чуть-чуть, чтобы немного в чувство пришёл.

Именно из-за таких деятелей рядовой наш обыватель считает экономику не столько наукой, сколько рядовой разновидностью мошенничества в особо крупных размерах. Как-то так сложилось, что у нас в стране экономика представляет собой знание тысячи и одного способа, как обобрать ближнего своего. Я со многими нашими соотечественниками говорила на эту тему, и все они несказанно удивлялись, когда узнавали, что экономика направлена на улучшение жизни каждого человека. А если она с этой задачей не справляется, то это уже никакая не экономика, а нечто другое.

Но как тут не удивляться, если экономика проста, как дважды два четыре, и согласно её стройным законам, когда дешевеет нефть, то должны становиться дешевле и все продукты из неё? Но только не в России! Как бы нефть ни падала в цене, но бензин в России… дорожает! Бензин дёшев везде, а с падением цен на нефть и подавно, но только не в загадочной и непонятной России, где всё не как у людей, и экономика какая-то особенная. Как так?! А вот так! Не вашего свиного рыла дело! Это вам не хухры-мухры, понимать надо! Тут без трёх дипломов о высшем экономическом образовании не разобраться. И эти наши «экономисты» умеют так мозги запудрить, что народу уже и увеличение цен в два раза, на пустом месте, благом покажется: слава Богу, что не в три, благодетели!

Экономика в буквальном переводе означает «искусство ведения хозяйства», и рассчитана она именно на рядовых граждан, а не на «избранных». Она не случайно возникла и получила своё развитие там, где имела место быть демократия. Демократия тоже не такая, как у нас её многие люди понимают, что при ней, прежде всего, нужно воровать, пьянствовать, не отвечать за воспитание своих детей, иметь возможность смотреть по телевизору порнографию, сцены убийств и всевозможного насилия, – то есть усиленно и ускоренно деградировать всеми имеющимися способами. Демократию в данном контексте следует понимать буквально, то есть расшифровать оба корня этого слова.

Как сам термин «демократия» возник? Очень просто, оказывается. В какой-то момент мир понял, что обычные люди всегда численно превосходят людей благородного происхождения, – на одного «князя» приходится до тысячи «холопов», – а правящему классу разумней заручиться поддержкой большинства. Каждый раз использовать армию для подавления, взбунтовавшейся против невыносимых условий бытия, черни невыгодно: гибнет много солдат и дешёвой рабочей силы. Разумнее просто поддерживать интересы большинства, выработать такую государственную политику, которая будет отвечать требованиям народа, и назвать её соответственно: власть народа, по-гречески – демократия. А кого обычно называют народом (в русском языке это слово не случайно единственного числа)? Тех, кто работает на меньшинство. Работает иногда так много, что забывает о себе.

В какой-то момент сильные мира сего нашли в себе мужество признать, что «холопы» и без «князя» проживут. Они умеют работать, они умеют растить хлеб, строить себе жильё. Они значительно живучей и сильней людей благородного происхождения, а самое главное, большая часть армии состоит из них. Армия ведь очень похожа на общество, где так же большинство, – это простые солдаты, которые «тянут лямку». И «холопы» эти без «князя» проживут, а вот князь-то без них, – вряд ли. Поэтому, если он ещё не совсем конченый идиот, ему имеет смысл задуматься об их образовании, об улучшении условий труда и жизни. Чисто экономически задуматься, без слёзных речей о «любви к народу» на фоне наплевательского к нему отношения. То есть обойтись без риторики. Знаете, бывает такая богатая на риторику любовь, когда о ней так много говорят, что на деле продемонстрировать любовь уже некогда, да и сил не остаётся, – ведь речь отнимает очень много сил. Да будет вам известно, что люди, чья деятельность связана с работой речевого аппарата, – дикторы, лекторы, актёры, певцы, ораторы, – даже теряют в весе. после проведения передач, лекций, концертов, выступлений. А есть любовь молчаливая, которая ничего не говорит о себе, какая я, мол, неземная и небывалая доселе, но всячески подтверждает это на деле, так что уже и слов никаких не требуется.

В нашей стране науку Экономику воспринимают как некое божество, и каждый раз при её упоминании испытывают благоговейный (и совершенно неоправданный) трепет. Себя же ощущают какими-то ничтожными мошками перед ней:

– Если её так трудно понять, значит, она является очень важной и весомой, не так ли?

И даже не догадываются, что экономика и была придумана для… людей. Да-да, просто для людей! Что меня потрясло, когда я прочла первые страницы первого в своей жизни учебника по Экономической Теории, так это то, что Её величество Экономика, оказывается, придумана и разработана для благосостояния КАЖДОГО человека. Она, оказывается, целиком и полностью посвящена освобождению людей от нищеты и болезней, необразованности и бесправия. Кто бы мог подумать?! Особенно глядя на выкрутасы нашей отечественной «экономики». Хотя, если смотреть на мир с позиции теории, то в нашей стране экономики как таковой вообще нет, потому что экономисты наши меньше всего заинтересованы в такой «глупости», как рост благосостояния рядовых граждан. Их задача: угодить небольшой горстке так называемых «сильных мира сего», пекущихся только о собственных интересах.

Но экономика-то придумана для того, чтобы всем было весело, вкусно и сытно! Она утверждает, что «ЛЮБОМУ государству выгодно, чтобы ВСЕ его граждане и организации зарабатывали как можно больше денег, – только тогда они смогут платить государству хорошие налоги». Никогда так не подумаешь, наблюдая за тем, что у нас выделывают со страной отечественные «экономисты», которых словно бы коробит от экономики как явления: дескать, Россия вам не какое-нибудь «любое государство»! А как же, «у ней особенная стать»? Здесь вам не тут! Зачем нашим чиновникам так мучиться, выбивая деньги из граждан, из страны? Не проще ли развалить все предприятия, любую трудовую деятельность объявить «убыточной для государства», гражданам вовсе не платить, а внушить, что они – бездельники и неудачники, которые «работать не умеют», а их зарплаты сразу прикарманить себе. Это ли не выгода для «государства»? Того самого, каким они его себе, своими недалёкими мозгами, представляют.

В студенческой среде Сопромат считается одной из наиболее сложных общепрофессиональных дисциплин, в основном из-за тяжелой, сухой подачи теории, отсутствия хороших наглядных учебных пособий, что дало богатую пищу студенческому фольклору, и породило целый ряд шуток и анекдотов. Сейчас появились учебные фильмы, компьютерное моделирование такого качества, что и дурак разберётся. Но у нас словно никто не заинтересован в том, чтобы люди в чём-то разбирались. Поэтому наука Экономика запутана так, что Сопромат легче выучить!

У нас всё извращено, искажено, переврано настолько, что если отцы Экономики это увидят, то возопят, что не имеют к этому бреду никакого отношения! У нас не действуют даже самые простые её законы. Взять хотя бы известный всем ещё со школьной скамьи закон Спроса и Предложения. Где он у нас? Закон этот в России превратился в какую-то извращённую форму: что нужно – того нет. Люди хотят порядка на улицах, – его нет и близко. Многие уже давно забыли, что где-то вообще можно без опаски по улице пройтись. Нужны рабочие места в родном городе, чтобы не ездить на работу за тридевять земель, не перегружать транспорт и дороги (которые тоже ОЧЕНЬ нужны, но их тоже нет), – их нет. Нужны новые дома – и их нет! Подавляющее большинство населения живёт в аварийных и тесных хрущёбах-трущёбах, жильё самого отвратительного качества стоит миллионы даже в каких-то забытых богом деревнях. Продавайте за миллионы хоромы барские, я не спорю, но халупы, в каких мы все живём, давно пора бесплатно людям раздавать, да ещё и приплачивать за такой фанатичный патриотизм.

Где у нас сама рыночная экономика, как «совокупность экономических отношений, базирующихся на регулярных обменных операциях между производителями товаров (услуг) и потребителями»? О ней так много говорят, но никто её не видел, потому что у нас вместо рыночной экономики, – чиновничий разбой и бандитский беспредел. Спроси любого современного россиянина, какого он мнения о рыночной экономике, и он скажет, что хуже зверя нет. А он её видел вообще?

Или вот взять хотя бы налоги. Всё, что мы видим вокруг себя, создано на налоги. Мало какой богач обладает такими деньгами, чтобы выстроить целую улицу, застроить её красивыми особняками и магазинами, кафе и театрами, замостить проезжую часть, проложить тротуары, провести электричество, водоснабжение и канализацию к каждому дому. Налоги позволяют государству создавать свой собственный фонд денежных средств, за счёт которого финансируются многочисленные государственные расходы, а не только сам управленческий аппарат. В развитых капиталистических странах понимают, что высокие налоги ведут к снижению трудовой и деловой активности населения (зачем хорошо работать, если чем лучше работаешь, тем больше налогов платишь), бегство капитала в страны с более выгодным налоговым режимом, уход бизнеса в теневую экономику, где можно полностью избавиться от непосильного налогового бремени. Там налоговая политика используется для выхода из кризиса, для борьбы с инфляцией и безработицей, создания производственной и социальной инфраструктуры, укрепления обороноспособности, сокращения разрыва в доходах населения.

Очень полезное изобретение эти налоги, если с умом подойти. Они обеспечивают существование самого государства, его финансовую стабильность и независимость. Миллион человек отдаст в налоги по сто рублей. Никто не обеднеет, зато в казне – сто миллионов. А если десять миллионов налогоплательщиков заплатят по сто рублей, то уже миллиард! На эти деньги для этих же людей такую прекрасную жизнь можно обустроить… Но что происходит в России на деле? А на деле у людей нет самой примитивной инфраструктуры, хотя бы на уровне века этак девятнадцатого, в виде дорог и водопровода. Налоги должны выступать подобием страховки или кредита – кто платит, тот и получает. Каждый, кто исправно платит налоги, ДОЛЖЕН жить в ухоженном городе, ездить по чистым и освещённым улицам, и чувствовать себя, если не почётным гражданином государства, то хотя бы человеком. Уплаченные налоги должны возвращаться к налогоплательщикам в виде бесплатного образования, медицины, обеспечения обороноспособности и правопорядка в стране. Дескать, нате вам, люди, за вашу исправную уплату налогов, хорошие условия жизни и труда, благоустроенные города и сёла, дороги, и водопровод с электричеством… И что? А ничего этого нет и близко. «Бесплатное» образование устраивает поборы с родителей уже в детских садах, «бесплатная» медицина в родной районной поликлинике влетает в копеечку, на половину месячного оклада только за один запломбированный зуб! Человеку не только не дают по чистой улице пройтись, а не дают вообще никуда пройти: «Куды прёшь, быдло, плати за вход или пшёл вон отседа!». Кругом – покосившиеся хибары, телеграфные столбы прошлого века, с провисающими до земли проводами, и колдобины вместо дорог. Вода только с колодца, газ только в баллонах, – уровень жизни наших прадедов. Хотя и они налоги исправно платили, и все их потомки, но отдачи-то нет никакой. Вот что людям не нравится, а не сама идея налогообложения!

Почему у нас в двадцать первом веке появились родители, которым с двадцатью тысячами зарплаты надо где-то найти два-три миллиона на лечение ребёнка? Почему не сделать лечение детей бесплатным, точнее оплачивать его из налогов, которые их же отцы и матери платят? Или пахарь растит зерно, которым государство торгует за деньги, даёт реальный, полезный и ВСЕМ нужный продукт. Тогда почему же он беден, как мышь церковная? Сделайте для него хотя бы интересную жизнь на селе с кинотеатром и аквапарком, а не заменяйте это всё дешёвой водкой под лживую пропаганду, что «пьянство – нашо исконноё нациёняльное традицыё». Дайте ему хотя бы интересное телевидение на досуге, а то ему крутят передачки, где показывают какое-то существо, которое сначала сделало себе силиконовую грудь за двести тысяч евро, а теперь хочет её уменьшить: в новом сезоне, дескать, грудь носить не модно. Грудь ей урезали, но один сосок уполз куда-то в подмышку. То есть требуются новые солидные финансовые вливания для выправления очередной дури нашего высшего общества. Вся страна через телеящик загружена такой вот насущной проблемой – война в Сирии ерундой покажется. Ура, деньги найдены! Откуда? Да всё оттуда же, из налогов. Существо это работает на телевидении, а зарплаты там – не чета пахарю. Существо это так себя и перекраивает-то единственно зрителей ради, чтобы нас с вами, стало быть, своей красотой радовать (или пугать). Теперь оно, существо это, хочет верхнюю губу «домиком», всего-то за какие-то полмиллиона баксов. Что оно делает, чем занято это глянцевое существо, да и существует ли оно вообще в реальности, – даже опытные детективы не дознаются. Что это позорище создаёт, что ей в карман идёт львиная доля всех налогов? Пусть не материальные, но хотя бы интеллектуальные или духовные ценности. Почему наши СМИ заполонили такие вот существа, которые оглупляют зрителя, опуская его до своего низкого уровня развития рассказами о перешитых сиськах-письках, и перештопанной, никчёмной жизни в блуде и пьянстве? Существа эти верещат, что это как раз они опускаются до уровня глупого народа-налогоплательщика (естественно, умный народ не стал бы содержать на свои налоги целую армию такого дерьма вместо элиты), но им до уровня народа даже не дотянуться. Поэтому такая публика предпочитает опускать зрителя ниже плинтуса и доказывать, что это – норма.

На налоги оплачивается труд тех, кто не производит реальный продукт, который можно продать, чиновников в том числе. Ещё Бэкон в начале своего семнадцатого века писал, что нельзя содержать на налоги только знать, потому что знать от этого слишком расплодится, а народ сделается тупым и забитым, потому что ему приходится работать только на господ, совершенно не развивая себя. И он сравнивает эту ситуацию с лесными посадками: если саженцы слишком густы, то чистого и хорошего леса не получится, всё забьёт один лишь бесполезный кустарник. И вот «элита» наша нынче и похожа на этот кустарник: крепких и мощных деревьев мало, а вот от сора этого, который всё собой заполонил, спасу нет. Светских львиц больше, чем доярок! Нет, пусть они будут, но – львицы. А не кошки драные. Что это за «львицы» такие, если любая доярка на их фоне – царица? Лишнее доказательство того, что наука Экономика – одна из самых точных и правильных.

Но для большинства наших финансистов и акционеров, даже самых образованных из них, экономика понятна так же, как китайская грамота. Они потому и говорят о ней, как о неком шифре с тайным смыслом, который открывается лишь посвящённой касте, после долгого поста и умерщвления плоти. Напускаемые на бухгалтерию разные терминологические ухищрения могут даже самые хилые предприятия выставить выгодными, а самым успешным доказать их убыточность и незаконность, вот что такое экономика в их представлении. Так извилины заплетут совмещением динамического баланса со статическим, что невольно позавидуешь пещерным людям, у которых всего этого ужаса не было.

Поэтому не слушайте наших говорунов-врунов, а изучайте всё сами. По той же экономике можно пару книг самостоятельно прочитать, – не так уж и сложно. Парочку серий своего любимого, тупого сериала пропустите ради этого, – не такие уж глобальные жертвы и убытки понесёте, прямо скажем, ровным счётом ничего не потеряете. Зато вы узнаете столько интересного, о чём никогда и не догадывались! Я, например, потрясена была, когда узнала, что настоящая экономика призывает государственный аппарат быть крайне заинтересованным в повышении деловой активности своего населения, поскольку это укрепляет, прежде всего, само государство. Если же государство держит народ в невежестве и шантажирует безработицей, мешает своим гражданам не просто работать на государственных предприятиях, но и частному бизнесу то и дело ставит палки в колёса, то такое государство занимается просто… суицидом, – медленным и планомерным уничтожением самого себя.

Ещё я узнала, что единственный виновник инфляции – плохая государственная политика, которая не умеет, а то и сознательно не желает разрабатывать способы преодоления экономического спада. Инфляция, вообще, есть показатель эффективности работы правительства. Посему, последнее часто пускается во всевозможные, методологические тяжкие, чтобы продемонстрировать более низкий её уровень. Оттого на деле цены на некоторые товары могут вырасти на семьдесят и даже больше процентов, а правительство при этом бодро рапортует: инфляция в норме! Обычно называют цифру не выше 10–15 процентов. То есть правительство просто набирает себе лишние (несуществующие) баллы, повышает себе рейтинг этим враньём, как звёзды эстрады своими песнями.

А ещё оказалось, что не только товары и деньги имеют ценность – определённую ценность представляет и сам человек. В советские времена, например, экономическая оценка стоимости одного человека составляла около ста тысяч советских рублей. Тех самых, на три тысячи из которых можно было купить автомобиль. И вот советский человек оценивался государством в тридцать три раза дороже автомобиля, а польза от изобретений талантливых инженеров и учёных могла быть оценена во многие миллионы тех же добротных советских рубликов. А теперь наш человек, называя своих предшественников «совками», – а что ему ещё остаётся? – не оценивается никак и вообще никому не нужен. Он чувствует это и сам. Так явно, что почти перестал размножаться, зато начал усиленно спиваться и вымирать. Ему говорят, что он «разучился работать», но труд его тоже никому не нужен. Предприятия разгоняются и ликвидируются так тупо и бездарно, словно это детишки двух-трёх годков от роду рушат куличики из песка. А эти «детишки» управляют крупнейшим государством мира! Но всё так, шутя, делается, словно это безобидная детская игра какая-то! А десятки тысяч людей, за один такой удар глупого детского кулачка по «куличику», остаются не у дел, без работы, без надежды. Да и до них ли этим резвящимся наивным детям? Они наверняка, смотрят на людей, как на мусор: «Ну их вообще к чёрту, что им сделается-то! Вон их сколько!».

Понятно, что экономическая отдача от разных людей не может быть одинаковой, так как один человек «умеет» только создавать проблемы и приносить убытки, а другой совершает свои трудовые подвиги, чтобы эти убытки покрыть. Вот как сейчас: новые хозяева жизни умеют только создавать проблемы другим, но ценность свою завысили настолько, что деньги гребут миллиардами. Все свои очередные разрушения и ликвидации предприятий они начинают словами: «Все мы знаем, какой низкий КПД у нашей промышленности!», но у всех у них КПД вообще никакой, однако это никак не сказывается ни на их количестве, ни на оплате их «ударного труда» по развалу страны!

О, вы не представляете себе, как меня тогда захватила Экономика! Она открыла мне столько тайн, сколько не найдёшь под обложкой какого-нибудь фантастического бестселлера с названием вроде «Тайна гибели «Титаника» и её связь с падением Тунгусского метеорита». Единственное, чего я там так и не смогла найти, так это ответа на вопрос: как быть людям, которые обладают и профессией, и работой, но получают за свой труд гроши? Экономика учит помогать бедным, но это относится только к бедным иждивенцам, неспособным выполнять какую-либо работу. И нигде на её страницах нет ни слова о таком феномене, как работающий малоимущий. Ни иждивенец, ни паразит, а ра-бо-та-ю-щий! И при этом он – малоимущий. То есть феномен этот совершенно не экономический, и имеется он только у нас в России. В мире настоящего капитала такого быть никак не может, потому что тот, кто не способен оплачивать труд своих рабочих, – жалкий и забитый тузик, а никакой не капиталист.

До появления Экономики и оформления её в стройную науку продолжительность жизни человека составляла не более тридцати лет, третья часть детей не доживали до пяти лет, каждая десятая женщина умирала во время родов. Люди были неглупы: многие значительные изобретения человечества были созданы ещё древними греками. Но именно Экономика сумела поставить их на службу человеку и помогла получать прибыль изобретателям. Именно экономическая теория позволила человеку контролировать процесс преобразования ограниченных ресурсов планеты в необходимые товары. В результате человек смог удовлетворить свои потребности, уровень его жизни значительно повысился.

Заявления некоторых наших политиков и чиновников «Ваши прадеды голыми руками землю обрабатывали, и сами землю жрали вместо еды! А вы зажрались, скоты, мать вашу, – не хотите так жить, как прадеды-то!» являются не чем иным, как признаком их колоссального невежества. Наука Экономика ясно диктует, что уровень жизни людей каждые двадцать-тридцать лет должен вырастать в два раза, чтобы страна могла считаться развитой. То есть каждое новое поколение должно жить лучше в полтора-два раза, чем поколение их отцов. Я когда об этом прочла, так чуть головой об потолок не стукнулась, так подпрыгнула! Мы же все – и деды наши, и отцы – выросли на лозунгах и призывах равняться на этих самых «прадедов», которые ещё при Царе-Горохе босыми ходили и солому жевали! И все эти глупые призывы, которые до сих пор так любят орать наши ораторы, с позиции Экономики, оказывается, не просто нелепы и глупы, а даже противоестественны: если жизнь одного поколения почти не отличается от уровня жизни предыдущего, – это признак того, что данное общество живёт в корне неправильно. Точнее, оно живёт в «доэкономическую» эпоху, в Средневековье, когда люди на протяжении веков жили без надежды на хоть какие-то изменения и улучшения, страдали от мракобесия и невежества, от болезней и голода, которые и возникали большей частью от безграмотности. При этом данное общество может называть себя и демократическим, и даже постиндустриальным, и вообще бог-весть каким, но беспристрастный приговор точной науки Экономики один: Средневековье – оно и в двадцать первом веке Средневековье.

Я бы не хотела стать экономистом. Не из неуважения к Экономике, которую я на самом деле очень люблю, так как не знаю более гуманной науки. Просто общее число студентов экономических специальностей составляет около трети от всех учащихся во всех ВУЗах России, а это в полтора раза больше, чем во всей Европе! Этот бум начался как раз в те годы, когда студентам технических вузов стали говорить, что их специальности стране теперь не нужны, так как страна вступает в эпоху информационного общества, где будут цениться только шоумены какие-нибудь, а ещё юристы да экономисты. Усилиями шоуменов деньги попрут к ним рекой, так что понадобятся экономисты и финансисты, чтобы успевать их считать. А юристы будут нужны, чтобы решать многочисленные споры и тяжбы из-за денег между банками, фирмами и даже супругами.

На экономических факультетах тогда возник нешуточный конкурс. И странно, что у нас столько людей изучали и изучают Экономику, но на практике дела обстоят так, словно она вообще нигде не применяется. Словно о ней вообще никто не слышал!

Современная жизнь требует профессионалов высочайшего класса для работы с новыми технологиями, а у нас… не сыскать никого. Одни экономисты кругом! Экономисты, которые не способны применить экономическую теорию на практике. Они только и могут, что спорить друг с другом, пересыпая речь латынью. А всего за несколько километров от их роскошного офиса, старуха в деревне до сих пор таскает воду. В вёдрах, на коромысле, чапая разношенными калошами, по грязной жиже вместо дороги. Они не верят, что об экономике можно говорить просто, ведь тогда вся их значительность пропадёт! Им кажется, что непонятность – признак ума. А чем умнее (точнее сказать, непонятнее) их слова, тем большее уважение слушателей их ждёт. То есть вся их деятельность направлена не на экономическое развитие страны, а на… слушателей. Они, по сути, не экономисты, а ораторы, лекторы, докладчики. Они смеются над дилетантами, но в итоге получается, что они сами над собой смеются:

– Да что вы можете понимать в эмбарго и росте ВэВэПэ?!

– Так откройте глаза нам, неразумным! Уж снизойдите к нашему скудоумию. А пока мы от вас ничего по существу не услышали. Только вопли о всеобщей некомпетентности, включая вашу собственную. Решение назовите, а не распространяйтесь о своем алюминиево-экономическом образовании! Сейчас образования и так у всех полные карманы, у иных вон по три диплома прикуплено, словно это, – мыло в годы дефицита.

Но экономисты не разглашают своих тайн! Потому что это означает для них (и всех их корпораций) разорение, утрату административной дани. А самое главное, означают гибель этой… как её… ну, в общем, – гибель России, само собой! Как же иначе! А гибели они не допустят. Не корысти ради, а токмо из чистого патриотизма!

И тут становится понятно, что они, – такие же чиновники, которые остервенело соперничают за портфели и кресла. Не до экономик им и прочих глупостев! Отсюда все их страшилки об «угрозе национальной безопасности» и «самообороне от западной финансовой агрессии», на которые они то и дело просят денег. А на деле каждый чиновник самообороняется от нахрапистости и агрессии другого такого же чиновника – дело нехитрое.

Каждый чиновник боится пропустить сигнал или не уловить намёк об угрозе, ведь от этого зависит его будущее. Именно от ловкости отскочить вовремя, а не от какого-то дурацкого профессионализма! И им повсюду эти намеки начинают мерещиться, а такое тревожное состояние передается тем, кому они периодически «причёсывают» извилины мудрёными экономическими терминами. Они придумывают какие-то планы, как за пятьсот дней вывести Россию из мрака, а то и за пятьдесят. За пятьдесят будет быстрее, но и дороже – всё по законам рынка. Ну, до Экономики ли им?

Адам Смит считал, что если общество устроено правильно, то люди, стремящиеся получать личное благополучие, предоставят быть счастливыми и другим гражданам этого общества. Не про нас будь сказано, конечно. У нас всегда только один богат за счёт всех прочих.

Оказывается, что, согласно Экономике, нет ни эгоистов, ни альтруистов, а есть просто люди. И вот эти «просто люди», точнее, каждый человек в отдельности, основывают свой выбор и свои поступки на том, что именно принесёт им наибольшее удовлетворение. И тут всё зависит от человека: хороший человек никогда не будет рад, если его действия принесут разорение и беды другим, а гадкий человек никогда не будет удовлетворён, если его действия и устремления никому не «наступят на горло». Деление людей на эгоистов и альтруистов, – это миф. Иной «альтруист» ограбит завод, продержит людей год без зарплаты, потом, этак почти царственно, повелит выдать рабам своим какие-то копейки и молвит:

– Я ж всё для людей, всё для людей! Я ж – альтруист.

Сколько мы таких «благодетелей» перевидали!..

А другой «эгоист» захочет возглавить какое-то предприятие, потому что это и престижно, и прибыльно, но в процессе руководства не разграбит там всё, а сохранит и приумножит. Ведь быть руководителем процветающего предприятия значительно престижней и приятней, чем возглавлять какой-то сарай, где рабочие голодны и оборваны, где всё растащено и расхищено, где за версту так и разит распадом и смертью.

Все разные, все стремятся к совершенно разным вещам. Нельзя утверждать, что тот или иной «продукт», – это непременно радость и удовольствие для каждого человека. Кому-то дружба доставляет радость, а кто-то рассматривает её только как бесполезную трату времени, выслушивание чужих проблем, желание «загрузить» своими неприятностями тех, кого ты считаешь друзьями. Но экономисты утверждают, что вы можете сравнить все возможные вещи, которые можно использовать, с простой мерой счастья или удовлетворения, которые они называют полезностью. Вещи, которые вам очень нравятся, имеют высокую полезность, тогда как вещи, которые нравятся лишь отчасти, а так же не нравятся совсем, обладают низкой или даже отрицательной полезностью.

Принцип полезности очень объёмен! Для гедониста или сибарита полезность может заключаться только в физическом удовольствии, получаемом от использования определенных вещей. Но для нравственно развитой личности полезность может быть подобна ощущению морального удовлетворения от правильного поступка в данной ситуации. С точки зрения Экономики вы можете рассматривать желание помочь другим, как стремление получить личную выгоду. Например, мать, у которой в доме недостаточно еды, не ест, потому что хочет накормить своего ребёнка, – разве она не преследует целью помощь ребёнку, чтобы достичь своего личного материнского счастья? Она могла бы сама всё съесть, но получит ли она от этого удовлетворение, наблюдая голод самого дорогого для себя существа? Нет. То же самое можно сказать о благотворительности: большинство людей считают такую щедрость «бескорыстной», но она также согласуется с тезисом, что люди склонны совершать вещи, которые делают их счастливее. Люди отдают что-то потому, что это приносит им удовлетворение, их бескорыстные действия вызваны желанием достичь собственных целей. Помочь слепому перейти улицу, уступить в транспорте место старушке, – разве это не повышает нашу самооценку, не улучшает настроение?

– Я – полезная единица общества! Я МОГУ помогать другим, я УМЕЮ влиять на их судьбу благоприятным образом!

Эгоизм в чистом виде! И вот только за то, что экономика рассматривает мотивы поведения человека как эгоистические, её принято обвинять в безнравственности. Быть эгоистом – безнравственно! Так принято считать.

Если у власти сидит вор, который гребёт обеими руками себе в карманы всё, что только под лапу подвернётся, ничего не оставляя людям, которые работают и живут под его началом, то какой же он эгоист? Он разрушает себя, он прекрасно понимает, что ему скоро за это оторвут башку или ещё чего поважнее. Но он продолжает грести, проматывать самым бессмысленным образом, опять грести и опять проматывать. Хоть кто-нибудь знает случаи, чтобы заграбастанные таким макаром богатства были хоть раз потрачены на что-то разумное? Вы только понаблюдайте, как паршиво наши богачи тратят свои барыши, – ни одного разумного жеста, ни одной стоящей идеи! Один сына-наркомана в дорогущих швейцарских клиниках лечит за баснословные деньги, вместо того, чтобы просто послать его работать на самый обыкновенный завод, самым обыкновенным слесарем, или в армию служить, – дурь как рукой снимет. Другой и ворует, и взятки берёт, а тратит на то, что платит газетёнке какой-то, чтобы она компромат не опубликовала о его утехах с малолетками в публичном доме. Или своей бывшей жене, чтобы она тем же журналистам не разболтала, как он рэкетом промышлял в годы туманной юности. А всего-то и надо было педофилию свою под контролем держать, да не заводить столько жён, чтобы каждая предыдущая на этого разнузданного мудака зуб имела.

По сути, мы имеем некое, дорвавшееся до фантастических денег, быдло самой последней пробы, которое может только жрать, срать и сношаться, – на большее фантазии не хватает. Так и проходят годы: наворованное успешно смывается в унитаз, пусть он и из чистого золота, – жратва, презервативы, убитые алкоголем клетки мозга, рвота. Разве это можно назвать эгоизмом? Это убожество какое-то, а не эгоизм! Если бы человек, обладающий богатством, получил блестящее образование (не путать с получением диплома престижных вузов мира – у нас сейчас слишком много холопов, которые отхватили себе по пять дипломов «европейского образца», но образованней от этого не стали), развил бы себя умственно и физически, построил бы прекрасный город, чтобы жить в нём, где рядом жили бы точно такие же высокоразвитые граждане, где царил бы закон и порядок, культ здоровья и ума, – это, в самом деле, было бы эгоизмом высшей пробы. Потому что, согласитесь, приятнее жить в красивом городе среди разумных людей, а не в вымирающем населённом пункте среди деградации и пьянства, где нет ни дорог, ни работы, ни порядка. Но где у нас таких «эгоистов» увидишь? Все они работают только на собственный унитаз, – вот уж кому скучать не приходится в их домах, так это видавшему виды санузлу.

Только недоразвитый человек получает высшее удовольствие от физического наслаждения типа обжорства и всеми силами стремится к нему. Зато нравственно развитая личность находит для себя наслаждение, прежде всего, в ощущении морального удовлетворения от правильного поступка в данной ситуации. Беда в том, что у нас слишком много недоразвитых, а настоящих эгоистов совсем нет. Разве настоящий эгоист будет спокоен, если в регионе его проживания плохая экология? Выхлопные газы, например, не выбирают людей по степени богатства или бедности, – и тех и этих душат и травят. Он так же не будет спокоен, если вокруг него царит социальная несправедливость, потому что она может ударить и по нему. Он будет что-то делать, чтобы изменить ситуацию, он не пожалеет для этого никаких средств! По той простой причине, что достижение счастья индивидуума невозможно в условиях коллективного горя или угрозы общественному благу. Потому что человек – существо общественное. Так в любой энциклопедии написано.

Недоразвитые общества недоразвитых индивидуумов имеют привычку мешать друг другу – отсутствие возможности наступить другому на горло и есть для них главное горе. Но это всё от недоразвитости, – что с них взять? Как писал Смит в своей книге «Исследование о природе и причинах богатства народов», опубликованной в 1776 году: «Мы можем рассчитывать на обед не потому, что мясник, пивовар или пекарь хорошо к нам относятся, а потому, что они при этом преследуют собственные интересы». Мясник, пивовар и пекарь не готовят вам продукты потому, что вы им нравитесь, а потому, что им нужны ваши деньги. И поскольку им нужны ваши деньги, они трудятся над тем, чтобы произвести для вас всё, что ВАМ нужно для хорошего обеда. Вам хорошо, потому что нет необходимости готовить все эти продукты самим, а поварам хорошо, что они за свой труд получат деньги. Когда вы обмениваете их товары на свои деньги, каждый из вас СЧАСТЛИВ! Счастлив лично. То есть всем хорошо, комфортно и кажется, что в этот момент солнце сквозь тучи проглянуло!

Даже психологи советуют: помогайте другим, потому что это благотворно влияет на соматику. Известны случаи, когда состоятельный человек страдал от бессонницы, и уж какие дорогостоящие формы лечения только не проходил: и массаж, и иглоукалывание, и какие-то бани. Массировали его и тайцы, и японцы, и даже звероподобного образа русские банщики. И не только массировали. А тут вдруг накануне выборов он чего-то на субботник вышел, помахал метлой, посадил парочку деревьев, – прямо скажем, не надорвался. И какой после этого на него снизошёл сон – десять лет так безмятежно не спал. Дорогущие таблетки жрал пачками, а такого эффекта не было! Ну, дела!..

Многие книги по популярной психологии и самопомощи призывают людей «любить себя». Отсутствие любви к себе выражается в виде повышенного чувства вины, депрессии, желания нагадить другим, чтобы «не особенно жизни радовались, когда мне так грустно». Система ценностей каждого человека должна согласовываться с ценностями окружающих его людей или, по крайней мере, не противоречить им. И не по приказу, а потому что только при таких условиях человек сможет сохранить своё психическое здоровье, высокую жизнеспособность и успешное функционирование.

Когда мы протягиваем руку помощи, нам кажется, что мы сильнее обстоятельств. Помощь другим благотворно влияет на нашу концепцию личности, повышает самооценку. Надо стараться чувствовать свою полную сопричастность к происходящему. Нельзя почувствовать себя счастливым, будучи оторванным от текущего момента жизни. Способность ценить прекрасное, умение замечать и понимать красоту отличает человека от животных. Но если человек сеет войны и раздор, создаёт упадок, превращает цветущий сад в помойку, – он никогда не будет счастлив. Какая уж тут красота, если все деньги в бюджете украдены, здания так и не будут отремонтированы, дороги – заасфальтированы, народ ходит в рванине вместо одежды, рождаются больные дети, потому что их родители хронически не выходят из алкогольного угара!

Трижды прав Смит в том, что человек, преследующий свои собственные интересы, может быть «ведомым невидимой рукой, достигая результата, который не является частью его намерения»!

Наш же отечественный менталитет таков, что у нас могут и деньги взять, и вместо обеда подсунуть гнилой суп с тараканами: «Не нравится – не жри!». Это «проклятый капиталист» Запада не понимает, как это можно НЕ заплатить своим рабочим: «Они же потратили свои силы и время на МОЁ процветание!». А у нас сколько угодно «демократов», которые и это «быдло» эксплуатируют до изнеможения, и ещё потом им в рожу плюнут:

– А не заслужили вы зарплаты, бездельники! Дармоеды!

Наш отечественный менталитет ужасен, что уж тут и говорить. Ему не хватает элементарного эгоизма. Русские люди не любят себя, нелюбовь к себе в России культивируется искусством, литературой и приравнивается чуть ли не к главной добродетели. Позволить обобрать себя, обмануть, унизить и растоптать, сложить потом об этом заунывную сагу или песню, – вот оно, основное (и любимое, надо заметить!) наше занятие. И воры не любят себя точно так же, потому что не может унижающий свою душу воровством и бесчестием человек любить себя. Видимо, никогда не появится такого вора, который сможет потратить наворованное на своё личное развитие, – только на деградацию. Не может уважающий себя, по-настоящему гордый человек испуганно тырить что-то, пока никто не видит. Вором быть стыдно. Слово «вор» до сих пор для многих является ругательным. В старину вора сажали на цепь, вешали на шею табличку «вор», – и одно это считалось наказанием. Но то в старину, а сейчас по телевизору показывают, как бабы таскают друг друга за волосы, борются за звание марухи какого-то известного вора, про которого все знают, что он ворует, да только закон никак доказать этого не может.

Я видела однажды, как в пригородной электричке какой-то старик не заплатил за проезд, и молодой контролёр-холуй принялся стыдить его: «Такие воры, как вы, обворовывают государство!». А у старика, в самом деле, нет денег! Он всю жизнь отпахал на эту подлую систему обогащения единиц, а сейчас у него нет денег, потому что все они сконцентрированы в лапах тех самых единиц, которые вообще никогда не ездят в таких «допотопных видах транспорта», как автобусы и электрички! Но старику стыдно, что его обругали вором, и он плачет: «Я же никогда не воровал!». О чём ты плачешь, милый дедушка? Э-хе-хе… Иные-то сейчас носят звание вора, как Герои Советского Союза своё звание не носили!

Нам бы поучиться достоинству у этих людей, пока они ещё живы, да только и достоинство нынче продаётся не очень дорого. Жила у нас на улице одна женщина, у которой в Великую Отечественную войну дети умирали от цинги. И вот однажды она ночью пошла к дому немецкого старосты, чтобы украсть с его огорода пару луковиц и накормить умирающих детей. И она потом до смерти не могла себе простить, что пошла на воровство: «Ведь это так стыдно, – воровать. Это так страшно, что, в самом деле, умереть не так страшно!». И ей стыдно за пару луковок, украденных у врага. А сейчас свои воруют у своих же, грабят своих же стариков, тех самых, которые «отломали» ту страшную войну, но выжили. О чём вы говорите, бабушка? Какое там стыдно? Нынче воруют миллиардами! И не рублей, а гораздо превосходящих рубль валют. Нынче разворовывают целые города, миллионы человек оставляют без средств к существованию. И если они услышат, что кому-то там стыдно за две украденные луковки, то просто не поймут, что такое стыдно и чем это лечат. Им ни за что никогда не стыдно. Они могут ограбить город, а потом ещё явится туда с наглой мордой:

– Проголосуйте за меня на выборах, братцы! Я же всё ради вас, всё для вас! Люблю я Отчизну, знаете ли, так что проголосуйте, а я вам за это ящик водки пришлю, а?..

И проголосуют, будьте уверены, – эгоистов-то нет. Их как мордой в говно ни тычь, а они всё надеются, что когда-нибудь ткнут в более приятную субстанцию.

Наше общество зациклено на нелюбви к себе. Лишениями и болезнями у нас гордятся, как главным достижением жизни. Взаимное неуважение, нелюбовь, презрение так и витают в нашем свинцовом воздухе. В какую контору не зайдёшь, в какое окошко не сунешься, а там уже прямо-таки воняет этой нелюбовью: «Ну чё вы припёрлись сюды, мать вашу растак!». Нет здорового эгоизма! Потому что общество в целом недоразвито.

В самом деле, когда смотришь на наших новоявленных богачей, то непременно гнетёт одна мысль: отчего у них такие глупые лица? Ну, ей-ей, как на подбор из музея антропологии: у одного лба вовсе нет, у другого череп как у неандертальца, третий смотрит немигающим взглядом выпуклых и совершенно стеклянных глаз. Откуда это у них? Хоть бы пластические операции себе какие сделали, что ли. С их-то деньгами можно себе это позволить. Вот сидит совет директоров какого-то пущенного по ветру предприятия, а посмотришь – ни единого осмысленного лица, ни одного разумного взгляда. Глазёнки утонули в опухших веках. Гориллы в пиджаках и при галстуках. С такими, в самом деле, можно общаться только за очень большие деньги: не случайно пресса постоянно информирует, как любовницы их «на бабки разводят». Или вот фоторепортаж, как жена очередного российского олигарха пришла пьяная на стадион во время теннисного турнира, материлась, плевалась, хотела раздеться догола, в конце концов упала с трибуны и затихла. Ну что это такое? Это какой-то «мужик камаринский», а не жена олигарха! Неужели жене олигарха больше нечем себя развлечь? Получается, в самом деле, нечем. Или извилины её мозга ничего большего придумать не в состоянии.

Учебник по Экономике я прочла тогда, как увлекательнейший роман! Сказать честно, я и романов-то таких не встречала, чтобы так интересно было изложено. Некоторые мне говорили:

– Наташка, что ты такое нудное читаешь? Ну как так можно читать эту ужасную Экономику?! Кому она нужна, если все вокруг и так знают: греби бабло, стриги купоны и просекай фишку! Вот, почитай лучше роман для женщин на восемьсот страниц, как некая Хорхита изменила Ромуальду и родила от Адреано, хотя думала, что от Альдебана, а он из-за этого перерезал соседнюю деревню, и сам в конце повесился. Интересно – сил нет как! Такие страсти кипят, что со страниц на читателя продукты кипения брызгают и даже ожоги оставляют!

А я не понимала, как они могут называть Экономику нудной. Да там ещё и не такие страсти! И кипят они ничуть не хуже, чем в мексиканских сериалах, которые мало того, что по телевизору идут, так их ещё на бумаге печатают. А потом до меня дошло, что у нас просто НИКТО её толком не знает и НИКОГДА её в глаза не видел! На самом деле Экономика изучает не то, как «вовремя удрать за бугор и перевести туда барыши с продажи имущества нескольких некогда процветавших предприятий». Экономика изучает, как люди добиваются того, что делает их счастливыми!

Когда я прочла об этом первый раз, меня это так потрясло, что трясло несколько дней: была самая настоящая лихорадка. Я даже подумала, что купила какой-то неправильный учебник, что он посвящён вовсе не экономической теории, а какой-то совершенно другой науке, человечной и живой. В книжном магазине я просмотрела другие, а там то же самое! Тут меня трясти перестало, и я поняла, что любое понятие в отдельном обществе можно так исказить и извратить, что, как говорится, «свои не узнают». С тех пор, когда у нас говорят о демократии, свободе, любви, нравственности, об экономике, да и о самой России, я знаю, что говорят просто о каких-то своих узких и ограниченных фантазиях. О том, какими, по их мнению, должны быть демократия, свобода, нравственность, экономика и сама Россия. О том, какими их выгодней видеть говорящим. Выгодней видеть Россию глупой и неразвитой деревней, а под экономикой понимать обычное разворовывание страны. Любовью называть простейшие функции мочеполовой системы, а нравственным объявить всё то, что выгодно на данный момент данному индивидууму. – Они и будут насаждать такое видение мира, посредством другой древней и мудрой науки, – Риторики.

Вот наш Женя, который учится на заочном факультете, рассказывал, что им взамен Научного Коммунизма ввели в учебную программу эту самую Риторику. Риторика нравится Жене так же, как мне Экономика, и я его понимаю! Наука – это как человек, которого тебе только предстоит полюбить. Но пока ты его иногда видишь мельком, ничего толком о нём не знаешь, кроме очень скудных слухов, поэтому он тебе неинтересен. А когда ты начинаешь узнавать, какой непростой у него жизненный путь, каким благородным и красивым он вышел из самых трудных жизненных ситуаций, как он серьёзен и умён на самом деле, – тут уж я не знаю, кем надо быть, чтобы не влюбиться.

Женя теперь, за неимением других дел в забастовку, рассказывал всем о Риторике:

– Вы не представляете себе, что это за сила – Риторика! Она наряду с другими науками способствует формированию личности. Веками отшлифованные языковые структуры дисциплинируют аморфную мысль, языковое оформление мысли способствует чёткости самой мысли, потому что, формулируя её, мы её в то же время формируем. Многие писатели и учёные отмечали, что, пытаясь донести свою мысль до слушателя или читателя, они проясняли её для самих себя и даже обнаруживали ошибки собственного мышления! Дружеская беседа тоже является предметом Риторики, – недаром Аристотель считал наличие хороших друзей главным компонентом счастья, так как беседа облагораживает людей, обогащает их, приносит радость. Речь используется как инструмент разрешения любых жизненных ситуаций: быта, труда, учёбы, конфликтов, дружбы, – любых! Риторика – это и наука, и искусство одновременно!

– Ну и что? – не понял такой патетики Лопахин. – Математика – это тоже наука и искусство одновременно. Да о любой деятельности так можно сказать, если досконально в ней разобраться…

– Это не просто теория ораторства, но и поиск оптимальных форм, вариантов, алгоритмов общения в современных условиях, в самых разнообразных ситуациях. Речь изучается в потоке жизни с учётом окружения, прошлых и ожидаемых событий. Риторика – искусство воздействия словом!..

– Ага, – со вкусом вступал язвительный Нартов, предвкушая свою победу в споре. – С её помощью можно сделать так, что честным работягам станет стыдно, и они перестанут требовать отдать им их же зарплату за позапрошлый год.

– Ну, зачем вы так, Илья Алексеевич! – обижалась лаборантка Маша. – Женечка, продолжай, пожалуйста.

– Ой, «Женечка, продолжай, пожалуйста»! – вылезал и Клещ из своей норы. – Просим-просим, бис!

– Ну что ж, товарищ Нартов прав, – подкупал Женя оппонента неприкрытой лестью. – Для убеждения слушателей играет роль даже время суток, когда происходит воздействие. Вот вы задумывались, почему все новости выливаются на человека вечером? Да потому, что утром он энергичнее и бодрее, а усталого и измотанного человека вечером гораздо легче обработать и направить его мысли в нужную сторону!

– Нужную кому?

– Тому, кто обрабатывает. Даже самая нейтральная толпа всё время находится в состоянии выжидательного внимания, которое и облегчает оратору всякое внушение. При разговоре с толпой расплываются очертания аудитории, и исчезает индивидуальный характер каждого. Зато растёт роль говорящего. И плохо, когда оратор не знает своих слушателей: их работы, интересов, усталые они или отдохнувшие. А надо знать психологию людей вообще и своих конкретных собеседников, их эмоциональное состояние в момент общения.

– Вот-вот, – проворчал Лопахин, – болтают по несколько часов. А к концу такого «марафона» люди уже не имеют никаких реакций, кроме как «ура!» или «долой!».

– Совершенно верно! – ликовал Женя. – Современная риторика биполярна.

– Это как?

– Ну, диалогична.

– О, Господи!..

– Да-да! Ведь речь – это двусторонний процесс, результат работы двух сторон, поэтому обе стороны должны быть заинтересованы в плодотворном контакте. Её сущность заключается во взаимном понимании, передаче фактов, знаний, идей. Это разговор, полемика, выработка решений, связь между народами, поколениями. Связь времён, если хотите, диалог культур! Даже внутренние диалоги с самим собой и самоанализ до мук совести, – это тоже входит в понятие Риторики! В ней нет временных границ: «Слово о полку Игореве» создано восемь веков тому назад, но беседа с его создателем продолжается до сих пор. Ведь так и говорят: «Пушкин в своей прозе не использует длинных предложений, а Достоевский подчас усложняет синтаксические конструкции настолько, что они трудны для восприятия». Мы о них говорим в настоящем времени, – не использует, усложняет, – словно они живут до сих пор, и до сих пор ведут с нами беседу. Это ли не чудо: говорить сквозь века с новыми поколениями или отправлять свою речь воображаемым слушателям, которые никогда так и не узнают об этом!

– Да уж: чудо чудное, диво дивное, – насмешливо согласился Нартов, а Паша добавил под общие смешки:

– Таково уж наше биполярное мнение.

Женя продолжал, словно к экзамену готовился:

– Писатель пишет книгу и не знает своих будущих читателей. Они, обдумывая содержание, смеются и плачут, ругают и восторгаются. Принимают решение начать новую жизнь под влиянием прочитанной книги или, наоборот, поступают вопреки убеждениям автора из-за чувства протеста к его позиции, иногда даже бессознательно. Находят ответы на когда-то поставленные автором вопросы…

– И многие вопросы так и остались без ответа, – констатировал Илья Алексеевич. – И даже не потому, что их автор давно умер, а просто никто так и не знает, что на них можно ответить. Да такие вопросы никогда и не требуют никакого ответа! Говорят, что русская литература, – это литература вопросов без ответов, их ещё называют риторическими. У Гоголя, например: «Куда ты несёшься, Русь?», у Толстого.

– «За что?». А кто не знает знаменитого вопроса Некрасова.

– «Кому на Руси жить хорошо»? Ну и, наконец, классика: «Кто виноват?» Герцена и «Что делать?» Чернышевского. Или вот лирические строки: «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?..» или «Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом здесь чистое мутить питьё моё с песком и илом?!». И самый главный вопрос – «Доколе?». Не литературный, правда, но очень наболевший.

– Хм, кому на Руси жить хорошо… – прокряхтел Кондрашкин. – На Руси всем хорошо не бывает. Тут вам не Швейцария какая-нибудь. Тут одному хорошо, а остальные ему это состояние обеспечивают, да ещё и благодарят за «почётную обязанность», что он им доверил.

Женю начинало бесить, что его почти не слушают, а каждый говорит о чём-то своём, поэтому он, в который уж раз, решительно вернул разговор к науке Риторике:

– Это называется посткоммуникативный этап или обратная связь. Он может быть отсрочен на часы и века. Создателей «Илиады», «Фауста», «Дон Кихота» давно нет в живых, но их влияние остаётся, и оно охватывает огромные массы людей! Мощный заряд их эмоций и логики произвёл своё действие, и вот уже современные люди обогащаются их идеями. При этом мы осваиваем их духовное богатство и как бы присваиваем их чувства и переживания себе: их мысли становятся нашими! Сопереживаем им, пусть даже не всегда с положительной оценкой, спорим с их героями сквозь толщу веков, ведём диалог. И всё это до сих пор может изменить нашу жизнь, наше поведение! Некоторые люди читают труды древних авторов и перерождаются, меняется их характер. Размер речи может быть из одного слова до целой книги, которую автор писал в течение нескольких лет. И автор, перечитывая спустя какое-то время после написания своё произведение, сам превращается в читателя, слушателя и даже критика. То есть коммуникатор переходит в своего же перципиента…

– Чего-чего? – лениво спросил Паша.

– Говорящий или отправитель речи – это коммуникатор, а лицо, принимающее сигнал, – перципиент, – зачитал по своему любимому учебнику Женя.

– А вот Белинский писал, – вдруг «сразил» всех Лопахин, – что «риторика есть наука красно писать о том, чего не знаешь». Сейчас со всех трибун и идёт трёп о чём угодно, но только не о деле, которое оратор умеет делать. Теперь кто Сталина поминает, кто Брежнева: дескать, они в нынешних бедах виноваты. А чего их поминать-то? Они давно в могиле. Сделай лучше них политику, если сможешь! Так в том-то и дело, что не могут ничего лучше. Вот вместо дела и болтают о событиях полувековой давности.

Тут уж вступил и бригадир Кондрашкин:

– Риторика, блин!.. Не верю я языку. Язык блудлив, что коза. Надо на дела смотреть, а не слова слушать! А то у нас повсюду только лозунги «Слава нашему народу!», а на деле народ этот и даром никому не нужен. Зачем ему ваша риторика? Если звучит истина, то она в украшениях не нуждается. А тем более такая истина, которая имеет место быть сейчас и здесь. Нас глушат, как рыбу, этой риторикой, топят, как слепых котят. Мы вынырнуть пытаемся, а нам красивой фразой по башке бьют, что «таковы требования эпохи». И кто говорит-то? Хоть бы похудели, что ли, немного для приличия, а то какая-нибудь харя, которая в телевизоре не умещается, долдонит о тяготах и лишениях русского народа! Идёт самая пошлая болтовня, реальные проблемы просто забалтываются. Вот реальная проблема, что ЖэКэХа выросло на двадцать пять процентов. А пенсии на сколько выросли?

– Тоже на двадцать пять, – подсказал кто-то. – Рублей.

– А теперь подумайте, что произошло. Произошло вот что: перераспределение бюджетных средств в пользу газо– и нефтекомпаний, только не напрямую через бюджетные ассигнования, а через пенсионеров. Почему это никто не обсуждает? А кто беспокоится о том, что ЖэКэХа неэффективно работает? А ТэСэЖэ, во что они превратились, кто-нибудь обсуждает? Нет! Потому что нет скандала. Обсуждаются только скандалы.

Тут уж никто не знал, плакать или рыдать, так бригадир всех запутал своими процентами и ТэСэЖэ. Первым подал голос Женя с видом ведомого на костёр Джордано Бруно:

– Даже несмотря на отказ от изучения Риторики в школе, её логические законы и приёмы всё равно действуют. Вот вы задумывались, почему в нашем обществе так много насилия и хамства? Почему мы, даже имея высшее образование, не умеем ясно и толково выразить свою мысль? Откуда в нас вот это косноязычие и некоммуникабельность? А ведь неразборчивость речи – верный признак низкой культуры и неуважения к окружающим: дескать, мне плевать, понимаете вы меня или нет. Тут на лицо неуважение к людям вообще! Ведь именно из-за нашего косноязычия у нас такие глупые инструкции и юридические документы. У нас даже дружить никто не умеет, и всё из-за того же косноязычия! Вместо дружбы у нас – злобное обсуждение своей нелёгкой жизни, вместо семейных и бытовых разговоров – сквернословие и оскорбления. Вы посмотрите, как «дружат» наши люди: мужики вместе только квасят или нечленораздельно мычат, а женщины преимущественно жалуются друг другу на неустроенный быт да делятся, где чего можно отхватить по дешёвке. Нет интересных бесед, диалогов! А ведь бытовое общение очень важно, так как именно оно скрепляет, цементирует общество, формирует у человека черты коммуникабельности, развивает гибкость языка, чувство юмора, выразительность речи, непринуждённую манеру. А у нас даже в педвузах до сих пор нет преподавателей по культуре речи! А что это за педагог, который не умеет говорить? Вы только представьте себе, что у нас несколько поколений учителей-словесников не знало Риторики!

– Может и не знало, зато эвон как вас выучили складно балакать! – разозлился Кондрашкин. – Это может быть где-то там Риторика является оружием демократии, а у нас вся эта «дерьмократия» исчерпывается в бесконечных словопрениях. У нас риторика всегда служит укреплению тоталитарной власти. Она обеспечивает красиво построенную, хорошо звучащую, но ни к чему не обязывающую речь. Цветистая ложь уже не воспринимается как обычное враньё, а именуется красивыми риторическими терминами. Вот так наболтают языками с три короба, а на завтра уже и не помнят ничего из сказанного, и уж точно не собираются ничего осуществлять из обещанного. Вот и вся твоя риторика. Она служит укреплению и процветанию власти, как и все мы.

– Ну конечно! – тут уж начал злиться Женя. – Вы привыкли пониманием считать бездумное и полное согласие, как в ситуации приказа или окрика, как директиву вышестоящего органа. Тут невозможен даже простой диалог, не говоря уж про полилог.

– Поли-что?

– Да ну вас! Вот такая наша жизнь: все друг на друга орут.

– Так ораторы же.

– Ха-ха-ха!

– Родители орут на детей, муж – на жену, начальник – на подчинённого, офицер – на солдат…

– Офицеры всегда хамами были! – вспомнил свои подростковые обиды Паша, когда его выперли из военного училища за систематическое нарушение дисциплины, и не дали стать этим самым офицером.

– Неправда! Чуть ли не половина русской классики создана офицерами: Лермонтовым, Фетом, Львом Толстым, Денисом Давыдовым, Куприным, Гумилёвым, Булгаковым, Солженицыным, Пикулем. Есть ещё мемуары Деникина, Жукова! А сейчас все косноязыки, как генерал из «Особенностей национальной охоты»: сказал какую-нибудь скабрезность, и сам же своей «шутке» посмеялся. А почему у нас столько хамства в сфере обслуживания? Всё оттуда же! Не умеем говорить, поэтому приходится гавкать. Не умеем говорить, поэтому не умеем и слушать. Не умеем смягчать напряжённость в отношениях, уступать во имя мира и дружбы между людьми – отсюда и семейные конфликты, и даже войны! Игнорирование такого важного предмета, как культура речи, привело к заметному упадку речевых умений в самых разнообразных сферах общения. Ведь даже отсутствие чувства юмора, когда человек с чрезмерной логичностью назойливо повторяет какие-либо разумные утверждения в ситуации лёгкого, шутливого разговора, или другая крайность, – непреодолимое желание постоянно шутить даже в условиях серьёзного разговора, – всё это тоже результаты отсутствия культуры речи.

– Скажи пожалуйста, каков правдоруб!

– Да! Это как в документах невозможны украшения речи, иносказания, метафоры, а в бытовой беседе неуместна юридическая терминология, абсолютная строгость и точность. Всё это надо понимать и изучать. А иначе языкознание теряет свою полноту, так как в центре внимания оказалась лишь структура языка, а не его жизнь в речевой деятельности человека. Это всё одно, что скелет без мяса вместо человека…

– Жуть какая! – ахнула впечатлительная Машенька.

– Ну, не пугай ты девушку, – давился смехом Клещ, а Женя вдохновенно продолжал:

– Бедность нашей речи достигла такого предела, что большинство современных людей не умеет ни в любви толком объясниться, ни стихи прочитать, ни тост сказать.

– Ага, особенно без стакана, – соглашался заводской паяц Клещ. – Вот как нахрюкаются, так начинают нести околесицу.

– Наши деды неграмотными были, а красивый тост всегда могли сказать! А мы нет. И всё потому, что отсутствует в нашей стране культура речи, искусство общения. А языковая культура, обогащённая риторическим опытом, современными теориями паралингвистики, дискурса, семиотики, прагматики…

– Короче, Склифосовский!

– …способна сформировать интеллектуально и нравственно совершенную личность.

– Что-то непохожи наши телевизионные пустобрёхи на нравственно совершенных личностей.

– Я о Риторике говорю, а не о пустобр… пустобр… пусто-брёх-стве. Об ораторском искусстве!

– Сейчас оратором быть не проблема, – заверил Нартов. – Сказал вместо слова «общество» социум, – и уже оратор. Не зря во Франции есть закон, согласно которому подвергается штрафу лицо, употребившее иностранное слово, если во французском языке есть эквивалент. А у нас в оба уха набьют кучу слов заморского происхождения, а кто не понял, сам дурак. И вообще, оратор – понятие растяжимое. Есть мастера речи, златоусты, а есть балаболки, пустомели, трепачи, брехуны. И именно последние чаще всего считают себя Цицеронами. Прирождённым оратором у нас считается тот, кто наговорит с три короба, а так ничего и не скажет, – тут уж нужен самый настоящий талант, чтобы так говорить. Я лично «виршами философскими не обык речи красить, понеже не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет».

– Здорово! – восхитилась Маша. – А как это Вы…

– Это не я. Это протопоп Аввакум в своём «Житии» писал, – сознался Нартов, довольный произведённым эффектом, но Женя не уступал:

– А вот Сократ говорил каждому своему новому ученику: «Заговори, чтобы я тебе увидел». Ведь вся наша социальная жизнь постоянно оформляется в речи – устной, письменной, мысленной. Без речи жизнь просто невозможна, поэтому необходимы нормы общения, нормы человеческих отношений внутри общности и между ними. Риторические учения возникали в периоды расцвета египетской и китайской, древнегреческой и римской цивилизаций…

– А у нашей цивилизации сейчас не расцвет, а закат. Причём, полный.

– Умение говорить надо в школе изучать в первую очередь, а мы сколько времени потратили на такую глупость, как, к примеру, «Кризис буржуазной культуры конца девятнадцатого века». Какой там был кризис, если мир до сих пор читает Ницше и Уайльда, интересуется творчеством Пикассо и Ван Гога! И вот отсюда у нас у всех имеет место быть невосполнимая задержка культурного развития. Это очень хорошо видно по нашим политикам. На Западе известны такие имена парламентариев-ораторов, как Линкольн, Черчилль, а у нас что? Где наша политическая риторика? В России к концу восемнадцатого века речевое мастерство весьма высоко ценилось не только в ораторстве, но и в светском общении, в университетах, в спорах и полемике, в среде военных. А сейчас у нас якобы «высшее общество» по фене шпарит в прямом эфире. Клинтон говорит как складно! Их там учат умению держаться в обществе, учат логике, а у нас всё только «с чуствым глубыкыгы вдвлетвренья», «нАчать», «ухлУбить», «а шта». А то и вовсе стук ботинком по трибуне. И всё это с таким выражением лица, что и описать невозможно!

– Да не было никакого стука ботинком! – заступился за эпоху своей молодости Лопахин. – Это всё из новой политической мифологии.

– Не о том я! – переживал Женя, что никто не понимает его горячих речей. – Надо относиться к слушателю с пиететом, а у нас повсюду рык и пук. Люди с такой низкой культурой речи, – как они собираются править страной?

– Так откуда нашим властям научиться риторике? – справедливо заметил бригадир. – Раньше из их уст звучали отполированные панегирики советскому правительству, тупые и бесконечные отчёты о «достижениях» по количеству мяса-рыбы-птицы на душу населения. Это всё, согласись, не развивает речевой аппарат человека.

– Но ведь по речи судят о культурном уровне личности и всего общества. Ведь все грани культуры человека выражаются именно в языковых формах. Наука, сфера образования формулируются именно в речи. Если нашу культуру подразделить на физическую, материальную и духовную, то последняя почти вся покрывается речью в её различных формах. Внутренний мир человека полностью реализуется в речи! Внешняя речь в жизни человека редко занимает больше трёх-четырёх часов в сутки, а в мире внутренней речи человек живёт всё остальное время. Ведь развивающая сила речи может обходиться без озвучивания и графической фиксации! Именно тогда человек постигает самого себя, именно тогда происходит самоанализ, самопознание и самосознание…

– Ребёнок ты ещё, вот что… В том-то и беда, что сейчас никому нет дела до развития культурного уровня как отдельного человека, так и общества в целом. На людей смотрят, как на животных: жрачку получи и заткнись. СМИ прославляют девок, которым удалось за бугор смыться и там проститутками стать в самом вонючем борделе. По телику идёт пропаганда только водки и секса, несогласных высмеивают, как больных (дескать, пить здоровье не позволяет) и импотентов (дескать, и сами в разврат бы рады, да вот потенция не та).

– Слушай, Женька, а ты сам-то как думаешь: на кой тебе эта Риторика? – спросил вдруг Нартов со своим хитрым прищуром.

– Не знаю, – откровенно растерялся Женя. – В программу обучения вот ввели, я и увлёкся… Нет, нам говорили на первом занятии, что поскольку в нашей стране человек с высшим образованием – это всегда руководитель…

– Та к.

– …то нам, как будущим руководителям…

– Ага!

– …надо уметь…

– Вешать лапшу на уши подчинённым! – закончил за него неугомонный Клещ.

– А, ну, теперь даже мне всё ясно, – воскликнул Лопахин. – Ишь, чего удумали! А я-то всё голову ломал, чего у моих детей в школе да институте теперь столько всяких культурологий да политологий? Нам, значит, вместо зарплат – порция чьей-то глупой болтовни о совести и Родине, а кто-то очередной миллиард положит в европейский банк на свой счёт. Ничего им, бедным, не остаётся, как кормить народ риторикой.

– Ничего себе «бедные»! – тут уж и Машенька не выдержала. – С миллиардом-то!

– Смотря чего, – заспорил Клещ. – Если рублей, то не такая уж и большая сумма в свете последних судорог инфляции…

– Вот сволочи! – выругался в адрес кого-то очень далёкого Кондрашкин. – Вы только подумайте: у нас же вообще всё поставлено с ног на голову! Хорошие умные люди когда-то создали такие полезные вещи, как экономика, риторика, политика; а наши воры взяли их себе на вооружение, да и извратили под себя, под свои воровские нужды. Или вот сейчас все руководители стали называть себя менеджерами: менеджментом, дескать, занимаюсь, это вам не лаптем щи кушать. А я читал учебник по менеджменту, – у дочки взял, – и там написано, что менеджер обязан заботиться о личностном и профессиональном росте персонала. Не может-хочет-желает, а именно ОБЯЗАН, – во как! Любой нормальный менеджер должен учитывать это даже при составлении бюджета, чтобы всегда можно было выделить средства на обучение персонала, на поездку в музей на досуге. А у нас что? У нас воду отключат в душевых, отопление в цехах вырубят и говорят: «А нехай быдло и так обойдётся». И это – менеджеры? Да это обезьяны дикие, а не менеджеры! Менеджер должен выявить и взрастить таланты в среде своих подчинённых, а у нас только и слышишь: «Из Управы попёрли толкового инженера, потому что боялись, что он Карпа Налимыча «подсиживал»!». У Карпа Налимыча уже маразм на почве сидения в одном и том же кресле возник, его давно пора на вынос, может, даже вместе с пропёрженным креслом, а они выгоняют толкового сотрудника, так как боятся лишиться своих насиженных мест, пусть даже с ущербом для общего дела! Да они о деле вообще никогда и не думали: им бы пенсию хорошую «высидеть», да на домишко в престижном районе накопить. Менеджеры, блин! Я смотрю, что сейчас все путейцы, все чернорабочие, все строители малообразованными выходцами из Азии заменяются. Раньше такого не было, раньше в путейцы шли русские парни со средним специальным образованием, некоторые даже на заочное в институты шли. И вот кого из «менеджеров» не спросишь, почему теперь так, а они все открыто объясняют: «Так они же ничего не знают, бессловесные, работают почти бесплатно, в отличие от наших скотов, которые научились права качать! А эти прав своих не знают, запугать их депортацией проще простого, – это ли не мечта успешного руководителя?!». Какой тут личностный рост, какое там развитие персонала, если нашему руководству на руку как раз необразованная и дикая масса, которая не умеет ни права свои грамотно отстоять, ни нормальной оплаты труда потребовать! Стало быть, нет у нас никакого менеджмента, а есть просто феодал-самодур с кнутом, который зациклен только на своей личной выгоде, а не на «процветании его дела и компании», как в учебниках пишут.

– Да не переживай ты так, Кондрашкин, – успокаивал его Нартов. – У нас как смена генсека, так всё переворачивают с ног на голову. Во всех развитых странах кризисные явления не приводят к гонениям на религию или науку, на ту же риторику. Потому что хоть политика штука и важная, но наука развивается по своим законам. А у нас как придёт какой-нибудь любитель кукурузы к власти… Ну вот любит он кукурузу, ну так пусть и любит, пусть вставит её себе во все отверстия, но зачем же всю страну заставлять её так же страстно любить? И вот уже закрываются художественные выставки, отменяются столетиями изучавшиеся в школе дисциплины. А всё почему? А только потому, что новому человеку у власти кажется, что математика – это слишком скучно, а Бога и вовсе нет. Получается так, что придёт к власти дальтоник и запретит российский флаг, так как он не отличает красный цвет от синего. Да я голову на отсечение даю, что если завтра у нас к власти придёт какой-нибудь речистый хлопец, то всё одно нам зарплату не выдадут! Ещё Ленин говорил, что если бы таблица умножения задевала чьи-то интересы, то её тоже опровергали бы. Вот и они отвергают наше право получать свои зарплаты, так как это задевает их задницы.

– Правильно, Илюша! – распалялся Кондрашкин, которому нельзя было волноваться из-за давления, но он в последние годы постоянно был вынужден это делать. – А вот в США даже если заика станет президентом, то американцы будут продолжать процветать. Потому что там не позволят страну гнобить в любом случае. А у нас… у нас дуракам вот этим, будущим руководителям, так сказать, башку-то забили риторикой какой-то! На кого мы страну оставим, Илья? Для кого мы её строили? Для этих вот болтунов? Все только языками молоть мастера, а делать никто ничего не умеет и не хочет!

– Зря вы так, – Женя и не думал обижаться на Кондрашкина, потому что бригадир был очень хорошим человеком. – Цель науки красноречия Сократ, Платон и Аристотель видели, прежде всего, в служении добру и людскому счастью, государственным интересам и заботе о народе, полному взаимопониманию и взаимопомощи между людьми. Сила мастерства оратора не в том, чтобы достигать собственных целей, любой ценой подчинять людей себе, а в том, чтобы понять, в чём счастье людей и как его достигнуть. Риторика служит уважению среди людей, их благополучию и дружбе. Само государство она рассматривает как систему речевого взаимодействия…

– Не знаю, как там по Аристотелю, но наши нынешние Аристофаны давно поставили твою риторику раком, и служит она только для их обогащения за счёт навешивания на наши уши риторической лапши. Вот компрессор. Во сколько он оценивается? В миллионы рублей. Он прибыл неисправным, а мы его отремонтировали, и теперь он работает. Какова стоимость этого реального физического объекта, с помощью которого большой корабль может выйти в море, выполнить что-то нужное: рыбы там наловить, перевезти ценные грузы? Но нам доказывают, что наш труд, – это тьфу, это ничто, это ерунда, которая ничего не стоит и за которую нам никто ничего платить не собирается. Труд проституток всех рангов и обоих полов у нас теперь в стране ценится чрезвычайно высоко, а мы рожей не вышли, стало быть. А вот турбина…

– Причём тут турбина? Да ещё и проститутки! Я о том говорю, что Риторика способствует быстрому развитию интеллектуального уровня нации, создаёт прочный союз между мыслью и словом…

– Да у наших балаболок этот союз мысли и слова давно распался: думают об одном, говорят о другом! И это длится уже целый век, если не больше. Ты что же думаешь, Сталин верил в свои слова, когда говорил своё знаменитое «жить стало лучше, жить стало веселей»? Да он прекрасно знал, что десяткам миллионов не до веселья! Просто он был убеждён, что именно так можно править страной. Он считал, что именно такой вот жестокостью можно заслужить уважение своих подданных, именно таким зверством можно стимулировать людей к прогрессу. Он не умел иначе…

– Сталин, кстати, – не согласился Женя, – обладал неплохой риторикой, в частности, прибегал к топике, владел приёмами гомилетики, – ведь по образованию он как-никак был священником.

– Ха-ха-ха! – грохнули смехом некоторые. – Гоми-что?

– Дубины, – снисходительно улыбнулся Женя.

– А топика – это от слова «топить»?

– Вот-вот, русскому человеку всегда кажется, что все слова в мире от его языка должны происхождение брать. Какое самомнение! А между тем он сам виноват во многих своих проблемах…

– О-о! – заорали сразу несколько голосов из Жениных оппонентов. – Я ж говорил, вот вам будущий руководитель, который будет стыдить бесправных работников тем, что это они «сами во всём виноваты»! Ты ещё добавь, что «совести у вас нет», умник.

Как Женя выдержал этот шквал критики – непонятно. Видимо, наука Риторика и в самом деле как-то особенно закаляет дух. Когда все наорались и стали кричать несколько тише и вразнобой, он пояснил свою мысль:

– Потому что мы не умеем выразить своё мнение, которого у многих вообще нет. Не умеем говорить, не умеем заявлять о своих требованиях. Вот русский человек работает, много и тяжело работает, но ему мало платят или вовсе не платят. И он поэтому пьёт. И все говорят, что это нормально: от такой сволочной жизни сам Бог велел запить. Получается замкнутый круг: мы пьём, потому что жизнь трудна и несправедлива, а жизнь, в свою очередь, всегда становится трудной и несправедливой, если люди много пьют и совсем не занимаются обустройством этой самой жизни. У нас же никто ничего не требует! Миллионы людей живут в тесных квартирках плохо спроектированных домов, с трудом дотягивают до зарплаты, но они никогда не догадаются потребовать лучших для себя условий. Они скорее будут спиваться, ругаться с роднёй, разрушать себя и свои семьи…

– А ты попробуй, потребуй! – кипятился Кондрашкин, и все уже опасались, что у него вот-вот лопнут вены на шее, так они вздулись от спора. – Тебя и слушать никто не будет! Думаешь, я мало требовал? Да я силой глотки до самых высоких начальников из Управы добирался! Но что толку, если они никого не слушают?!

– А я уже говорил, что крик есть признак слабости речевых способностей и неумения донести мысль до собеседника, – скороговоркой, без единой запинки, выдал Женя.

– Да я!.. Да… что ж ты за человек такой! Ну… Ну точно, – будущий начальник!.. – и Кондрашкин зашептал, разумно решив, что если в крике оратора проглядывает слабость, то в шёпоте, напротив, сила: – Ты мне скажи, какой нам смысл с ними разговаривать, да к тому же по науке Риторике, если они изначально все наши вопросы и требования считают глупыми и несущественными? Никакого смысла! Ты перед ними душу изливаешь, а они хмыкают меж собой: «Ну что за наказанье, всех этих муд…ов выслушивать с вниманьем!». Образ молчаливого и терпеливого русского человека навязан нам как идеал человека для власти! А как потребовал наш человек хотя бы элементарного уважения к себе, так сразу орут ему: зажрался, зазнался, от рук отбился. А если молчит, терпит, так и хорошо, и никто пальцем для него не шевельнёт, и никто не подумает как-то разумно оплачивать его честный труд. А почему он должен выпрашивать, вымаливать у этих воров свой честный заработок?!

– Народ, харэ орать! – призвал всех только что вошедший начальник цеха. – Пошли во двор, – там опять какой-то хмырь из Управы прикатил на трёх иномарках. Хочет чего-то нам сказать оченно важное, чего мы ещё не слышали.

– Ну-с, – злорадно сказал Нартов Жене. – Щас тебе будет и гомилетика с элементами элокуции, и другие виды тропов, близкие к метафоре. Щас тебе такой пиетет окажут, что обпиетишься!

Из вражеского стана к нам теперь регулярно ездят такие вот «засланные казачки». Уговаривают «прекратить эти безобразия и начать вести себя как люди». Для этого заводчан собирают на заводской площади перед самым большим цехом предприятия. Народу там иногда довольно долго приходится топтаться и ждать, пока очередной засланец-засранец выберется из своих иномарок и проконсультируется со своими бесчисленными помощниками. При этом он время от времени грозно сверкает очами в сторону заводского начальства: дескать, поувольняю всех, к чёртовой матери, а то, ишь, распустили народ, заварили кашу!

Сегодняшний засланец приехал налегке, – всего-то десять человек свиты, – и начал задушевно просто:

– Товарищи трудящие! Увидя, как вы тута бастуете, я вспомнил далёкие годы войны. Вы не осознаваете, как вам ещё повезло, потому что тогда люди работали вообще бесплатно и без выходных. Сейчас тоже настало времена нелёгкое, страна развалена, и чтобы её восстановить, потребовается много дней работы, если не лет. А как же вы думали? Привыкли жить на всём готовом, а надо отвыкать, как я погляжу…

Работники Завода пока только вяло покатывались со смеху над нелепостями типа «осознаваете» и «потребовается», а одна старушка-уборщица прошептала:

– Осподя, и как начальники только ни надрываются, сердешные! А нужно-то просто сказать: вкалывайте, болваны, а зарплата вам не нужна.

– Да тише ты! – шикает на неё кто-то. – Щас коммюнике огласят…

– Ага, огласят тебе щас по шеям! – это уже кто-то из мотористов басит. – Да засунут пусть себе своё каммонике в…! Обворовали дураков до нитки, а они ещё ихние кюммунике заслушивают. Моя дома тоже вечером никакая от усталости, а всё, в телевизер уставившись, шикает: «Может, по телепузеру скажут чего?..». А чего они там могут сказать-то? Что цены подскочили в десять раз, а зарплату увеличили на десять рублей?

– Да уж, надоели эти трепачи, – согласился кто-то с басом. – Хоть бы отстрел какой на них объявили. А то они уже чуть ли не из утюга вылезают: «Тю-тю-тю, а я вот думаю, что это потому-то и оттого-то, что максимизирование субсидирования приведёт к пролонгированию маргинализма…», тьфу ты!.. Как телевизор ни включишь, какую газету ни развернёшь, а там повсюду их рожи и их речи из экономических терминов. Разве это по-мужски, – так языками чесать, когда страна на грани смерти? Хоть бы не печатали и не показывали их! Хватит нам этих идиотов с их глупыми прогнозами и еще более глупой системой управления государственными средствами…

– Да тише вы! Может, сейчас скажет чего путнего…

Оратор ничего этого не слышал, так как витал где-то в другом измерении. Говорил он так долго и неубедительно, как будто речь шла о дружбе народов СССР и стран Варшавского договора. Закончил от нашего лица:

– Наши дома рушатся под порывами ветра, нам не платят зарплату, но мы выстоим, как выстояли наши отцы и деды в схватке с врагом, и докажем всему миру, что…

Его никто не слушал. Не было энергетического обмена со слушателями, какой любой оратор должен чувствовать.

– А кто теперь этот враг? – спросил вдруг кто-то внятно и просто.

– Какой враг? – оратор не сразу «въехал в тему».

– Ну, вот вы только что сказали: выстояли в схватке с врагом. Тогда была война, и враг был чётко обозначен, а теперь-то с кем у нас схватка? Руины хороши, когда люди понимают, в каких боях и за что они возникли. А сейчас во имя чего всё это?

Управленец уже жалел, что неосмотрительно сказал такие слова. Пожалуй, надо было без этого дурацкого упоминания отцов и дедов. Но он употребил их машинально, так как последние годы только тем и занимался, что упрекал россиян конца ХХ века, не желающих жить по меркам полувековой давности, не находящих кайфа в том, чтобы терпеть лишения во имя неизвестно чего. Теперь он силился найти нужное слово. Не словеса, а именно Его величество Слово, «золотое слово, со слезами смешанное», чтобы разом всех положить на лопатки, но не нашёлся ничего придумать лучше, как сообщить нам:

– Впереди нас ждёт процветающая страна!..

– Ага! – и Нартов ввернул не вполне пристойный каламбурчик: – «Впереди нас – рать, позади нас – рать. И битвою мать-Россия была спасена!».

«Казачок» понял, что придётся попотеть, и пошёл живописать речами с элементами гомилетики. Он уже было достиг широты и глубины речей Платона, рассчитанных на римское самосознание первого века до нашей эры, но русское сознание конца двадцатого века нашей эры было далеко от римского. Эти лозунги, несомненно, имели бы воздействие на умы и сердца людей лет пятьдесят тому назад, но сейчас всем уже приелось это ничего не значащее словоблудие.

Мы могли бы, для вида понятно, изобразить восторг, – не впервой, наше дело служивое. Но нам было досадно, что мужик так распаляется под холодным дождём, вместо того, чтобы сказать коротко и ясно: «Денег нет, и не будет». И мы это давно поняли, и он это сам уже знал, но что-то мешало ему в этом признаться. Должно быть, неприятие плебейского стиля в речи.

– Где ваша совесть?! – вопрошал он в духе классической трагедии. – Где она! Наш народ голодал, воевал…

– А где ваша совесть? – самым нахальным образом спросили из задних рядов, как всегда самых разговорчивых. – Вот и наша там же. И вообще, эти твои лозунги нам как просроченный дихлофос, срок годности которого закончился в прошлой пятилетке.

То есть гомилетика тоже не работала, поэтому оратор приступил к баррикадному красноречию, устремив свой ясный, полный глубокого значения и благородства, взгляд куда-то сквозь толпу, куда-то в горние дали. Словно он уже видел там героический пейзаж, лишенный неба, и предчувствовал титаническое представление, лишенное зрителей. Казалось, ещё немного, и он прочтёт какой-нибудь страстный монолог из Стефана Цвейга о «докрасна раскаленной наковальне страданья», которая с каждым ударом судьбы становится только твёрже и твёрже, выковывая «формулу величия человека», которого «чем сильнее ударяет молния, тем чище звенит в нём медный слиток воли»! И вот этот человек, «поверженный наземь, разъеденный самим собой, сожженный горечью страданья, ни разу не поднял он руку, моля о пощаде». Напротив: он уже любит эту неизбежность и «просит большей, горшей боли, бездонного страданья: Сохрани меня, сбереги меня для великой судьбы»!

– Никакие угрозы суровой судьбы не смогут сломить нашей непреклонной воли к победе! – нёс ахинею на полном серьёзе несчастный управленец, словно его снимали сейчас в фильме о лишениях какой-то далёкой (доэкономической) эпохи. – Сколько народов сгинуло с лица земли, не выдержав испытаний! И только один из них, искушённый бедствиями, продолжает изумлять весь мир стойкостью и величием – Наш! Великий! Русский! Народ…

И тут даже самые внушаемые сразу поняли: зарплаты не будет.

– Хватит тут витийствовать! – надоело людям мокнуть под мерзким непрекращающимся дождём. – Ты уж соври чего-нибудь, скажи, что террористы напали, деньги отняли. Слышал анекдот про последствия мировой глобализации: «У мужа Елены уже третью зарплату подряд, по его словам, захватывают сомалийские пираты». Прояви ж смекалку! Наш народ просто так без хрена не сожрёшь, так что гляди веселей!

– Товарищи, как вам не стыдно? В стране кризис, товарищи! Кончайте эти ваши… перетрубации!

– Мы тебе не товарищи!

– Вот горе какое, вот я плакать сейчас буду, что таких «товарищей» лишился! – выпалил чиновник честно.

– Отымел он твою риторику, – нарочно громко объявил Клещ Жене, – и перешёл на более свойственный ему язык. Эй ты, коммуникатор, а не хочешь ли ты побыть перципиентом?

– Что?..

– Пасть захлопни и слушай теперь нас, вот что.

Тут уж рабочие загалдели каждый о своём:

– Дожили! Какой-то откормленный мерин на новёхоньком «мерине» мне будет рассказывать про то, как народ в годы войны голодал и бедствовал! Совсем оборзели, сволочи!

– Да. До беспредела мы уже дошли, но это ещё не предел! – мрачно заметил кто-то и предложил: – Бей его в рожу! Нажрал харю, как Дворец съездов, сучонок!

– Вы сами виноваты… – слабо защищался управленец.

– Да, мы виноваты! Мы виноваты, что вовремя вас на вилы не подняли, когда вы только начинали борзеть. Этого нам, в самом деле, простить нельзя!

Чиновника отбили в два-три напора, начальник Завода уже открыто матерился и клял непрошенного визитёра:

– Ну, чего вы сюда своих дураков всё присылаете?! Вы не видите, в каком состоянии народ? Вас тут прикончат и зароют, не ровён час, а они всё таскаются и таскаются сюда, как… потаскухи!

– А ты попомни моё слово: вылетишь к едрене-фене с поста! – грозил ему несостоявшийся Цицерон, поправляя на своём пальто смещённую за спину линию пуговиц.

– Вот я плакать буду, что такого замечательного поста лишусь! – «огрел» управленца начальник Завода его же недавним риторическим приёмом. – Тебя же сюда и спровадят, ты там в Управлении уже всем надоел – давно слухи идут. Вот тебя сюда, к рабочему классу поближе: проведут тебе тут курс молодого бойца в сжатые сроки.

– Чего вы добиваетесь, придурки? – орал «казачок» в толпу. – Сейчас по всей стране такое же бл…во, не вы одни без зарплат сидите. Сказано вам: кризис!

– Нет у нас никакого кризиса! – орали рабочие. – Банальный грабёж! Кто честно трудится, тот и страдает от этого «кризиса», а кто ворует, так тому хоть охренизис, а он всё равно процветать будет! Это как закон сохранения материи: если в одном месте убудет, то в другом прибудет. Вот из наших карманов убывает, а у ворюг – прибывает. И это не карманные воришки, а ворюги мирового масштаба, наделённые полномочиями и правом неприкосновенности!

– Ой-ой-ой! – уже открыто паясничал чиновник. – Умные какие! Закон сохранения материи они знают… Да что вы можете понимать в экономике своими пропитыми мозгами?! Мировой экономический кризис случился, вот и нету денег!

– А объясните, как получается, – вдруг возникла перед ним наша интеллигентная девушка Вика, техник из литейного цеха, – что мы все последние годы жили с огромным профицитом госбюджета и колоссальной инфляцией, а Америка, Европа, Япония и Китай жили с огромным дефицитом госбюджета, а инфляции у них не было? Получается, что главные причины инфляции не в госрасходах. Кризис в России – только её собственный, произошедший по вине не очень умных людей, которые могут серьёзно повлиять на микроэкономику страны, но не умеют или не желают просчитать все последствия своих алчных действий. Причины нашего кризиса – в монополизме и коррупции: они у нас собирают налог, который не добрало государство…

– А ты умная такая, потому что замуж никто не берёт?

– оборвал её управленец, который уже совсем не стеснялся показывать всем своё истинное рыло. – Так ты найди уж хоть какого-нибудь пьяницу, он тебе живо мозги вправит, так что больше умничать не будешь.

– Чего вы с этой падлой говорите? – негодовал Кондрашкин. – Неужели не видите, что у него на харе написано: падла!

– Ты вот первый с Завода вылетишь, когда я тут начальником стану!

– Да ты стань сначала, огрызок!

– Нет, ну подождите, надо же как-то выяснить причину задержки… – протестовала против такой риторики Вика.

– К гинекологу сходи и выясни причину своей задержки! – добил её чиновник окончательно, а народу добавил: – Кризис вам не нравится в качестве причины, тогда вспомните об инфляции. Сами не видите, что ли, как цены ползут?

Тут мне стало понятно, что не я одна читала Экономику.

– Настоящая причина инфляции в России – коррупция!

– рубил воздух сухим кулачком старичок-ветеран с маневрового поста. – Почему-то во время упомянутого вами кризиса Европа как раз испытывает спад производства и страдает от дефляции, – это когда цены растут слишком медленно. В России же темпы промышленного роста тоже упали, однако цены не падают, а почему-то стремятся всё выше и выше. В чём же дело: может быть, мы неправильно боремся с инфляцией? А дело в том, что цены поднимают искусственно. Понятно, что налоги от всего этого не в казну идут, а за причиненный стране ущерб никто не отвечает, потому что у «теневиков» есть покровители во власти. По оценке Генеральной прокуратуры у нас восемьдесят процентов чиновников коррумпированы! Это практически перечеркнуло финансовый суверенитет нашей страны, и в конечном итоге привело к искусственному раздуванию кризиса в России.

У чиновника от этих слов вытянулось лицо, а старичок продолжал:

– Объясните мне, дураку старому, что такое эта ваша инфляция, если мои сбережения в один день превратились в пыль, если простые граждане потеряли всё, что заработали, но власть не потеряла ни копейки. Я всю жизнь копил на машину, на автомобиль. Накопил, наконец-то, а деньги за один день превратились в ничто, – на них теперь даже самую дешёвую швейную машинку не купить! Но вы же покупаете себе дорогие костюмы и новые «Мерседесы», невзирая на эту мифическую инфляцию. Вот мы даём продукцию, она стоит реальных денег, но мы всё потеряли. А чиновники, которые ничего не производят, ничего не потеряли в отличие от нас, а даже разбогатели! Мы работаем на благо своей страны, и наш труд стоит огромных денег, потому что страна имеет солидный доход с наших трудов, но мы даже не можем доказать, что имеем право получить свои уже давно заработанные копейки! Что же это за инфляция? Я так думаю, что инфляции-то никакой нет, а просто наши деньги перетекли в карманы тех, кто ничего полезного для своей страны и народа не сделал и не собирается делать… Вы не сердитесь на меня, я старый человек, мне умирать скоро! Но вы же человек образованный, вы же должны знать, что каждая профессия имеет свой ценный конечный продукт. Если она не имеет этого продукта, то это не профессия, а синекура. Вот вы – чиновники. Вы поставлены для налаживания разумного процесса производства. Вас никто не заставляет дышать стальной пылью, работать в горячих цехах. Ваш ценный продукт – разумная организация производства. Но даже этого вы не можете, потому что решили, что ваша работа, – на дорогих иномарках кататься и «вешать лапшу на уши» нам, свои рабам. И вот завод остановился, а вы засуетились, потому что не будет продукции, не будет её сбыта и, следовательно, не будет вам хорошего корма. Корм-то вам всегда будет, – на Руси голодных чинушей не бывает по определению, – но вы же привыкли к хорошему корму, а от хорошего всегда трудно отвыкать. Так сделайте же что-нибудь, хотя бы ради себя! Я бы за такие деньги, какие вы получаете, ну хоть что-нибудь сделал бы! Мы за свои копейки даём план стране, а вам-то чего ж так не хочется свою работу выполнять?! Вместо того чтобы развивать производство и новые технологии, власти предпочитают сохранять «сырьевую» модель экономики, нацеленную лишь на обслуживание потребностей зарубежных государств, а на своё население им плевать! Занижение зарплат населению, якобы позволяющее избегать «роста инфляции» за счет вбрасывания в экономику лишних денег, не имеет никакого оправдания. От роста цен нас это всё равно не спасает, а только ведёт к демографическому кризису: народ разбегается кто куда, – кто за бугор, а кто и на тот свет.

– Да драпайте вы, куда хотите, только от меня отстаньте! – устало махнул рукой чиновник.

– Да как же вы не понимаете, что гробите страну?! – не могли поверить и другие работники Завода, что наша власть в самом деле не понимает, что творит. – Чтобы изменить ситуацию, необходимо насытить экономику инвестиционными потоками, стимулировать производство товаров и услуг! Население надо стимулировать к трудовой занятости, развивать конкуренцию, а не разгонять и увольнять. Что за средневековое барское отношение к людям! Необходим отказ от либеральных догм, отвергнутых уже во всем мире, нужна государственная политика по контролю за ценами, – ведь монополисты и посредники необоснованно их завышают, как вы этого не видите?! Ведь наш финансовый рынок развивается довольно-таки динамично, но так и не научился эффективно распределять денежные потоки…

– Да я-то тут при чём?! – орал управленец, стиснутый со всех сторон людьми, поднаторевшими в Экономике, и его радовало только то, что эти начитанные, культурные люди вряд ли станут его бить.

– Но вы же можете довести это до своего начальства! Как вы не понимаете, что экономия – это не денежная диета, которая лишает всех радостей жизни, когда человек довольствуется только самым необходимым минимумом. Наоборот, хорошо составленный бюджет позволяет ему получить гораздо больше товаров и услуг. Экономика страны держится не на экономии, а как раз совсем наоборот: на активном движении товаров и денег, развитии ремёсел и появления всё новых и новых профессий! А у нас ликвидируют целые классы специалистов и доказывают: «Это на благо экономике государства»! Но это же дикость! Такого просто не может быть!..

Чиновник был расстроен несказанно! Лицо его приобрело выражение «И где та власть, с которою порой казнил толпу я словом?..». Он-то думал, что все от его речей сразу ощутят родство душ, прослезятся, осознают бесполезность своего поведения и дружно пойдут к своим станкам, или с чем они там работают… Идея объединения уже, кажется, витает в воздухе, но нужен герой, который сможет её осуществить, а без героя чегой-то никак никому до энтого не додуматься. И вот он и есть этот самый герой, явился к ним, снизошёл, а они… стоят как остолопы и в ус не дуют. Не сработало! Что делать?

Он сначала думал, что вот стоят перед ним бараны, которые ни фига не смыслят, ни в налогообложении, ни в фискальной политике, а уравнение Фишера по их убогим представлениям, – это из школьного курса математики. И так ему удобно и хорошо жилось с этими мыслями, что в России живут не люди, а не думающее ни о чём быдло, которое послушно стерпит любые фокусы с экономикой, любой грабёж и беспредел. А сегодня его взяли и расстроили: он увидел именно людей. И так жалко было разочаровывать его в привычных для него стереотипах, ведь не ровён час – прёт от шока!

На мировой финансовый кризис в России нынче принято сваливать чуть ли не все отечественные экономические преступления и неудачи. Встало производство, – виноват кризис, не платят зарплату, – опять он. Не отдают долги, не строят жилья, не оплачивают коммунальные услуги, – конечно же, и тут не обошлось без глобальных экономических потрясений! А причём тут кризис, да тем более – мировой, если у нас кругом сидят хапуги и ворюги? Социальная ответственность бизнеса – это нонсенс, потому что задача бизнеса – получать прибыль, а не раздавать всё неимущим. Да, социальную ответственность можно возложить на бизнесмена, но как на члена общества, а возлагать ее на компанию – бред! И все эти заявления о долге бизнеса перед страной, об обязанности заниматься благотворительностью, – эта глупость только у нас в России имеет место быть. Чиновники не хотят упускать возможность поживиться. Они говорят бизнесу: за вами ответственность перед народом и обществом, поэтому вот мы вам создадим фондик для… для… лечения больных педикулёзом, давайте вы туда быстренько приведёте пару миллиончиков, а мы из них тысяч сто этим вшивым отдадим, так уж и быть. Желание «банкиров», коими давно являются многие наши политики и чиновники, увеличить срок своей финансовой жизни, которая принесёт им немалые дивиденды, всё глубже и дальше заводит систему денежных отношений в кризис, которому вовсе нет никакого названия. Это не экономический кризис, а кризис «пережора».

В те годы родился такой анекдот. Идёт заседание правительства с повесткой дня «Что такое кризис и как с ним бороться?». Выступают эксперты, экономисты, каждый предлагает свой вариант: поднять цены на газ, на нефть, сократить всех рабочих, вырубить весь лес и продать за границу, увеличить добычу угля… Выходит очередной докладчик и говорит: «Господа, если мы прекратим воровать хотя бы на две минуты, то Россия не только победит так называемый кризис, но и обгонит Америку, Китай с Европой вместе взятыми на сто лет вперёд!».

Наш же чиновник удалялся с поля боя и сдержанно негодовал:

– Я, человек с высшим образованием, должен распинаться тут перед этими вот мазутными фуфайками!.. Проклятый Тренькин! Вот пусть сам в следующий раз сюда едет… Врал-то, врал, что и надо-то всего наивняк какой-нибудь про лихую годину толкнуть перед безликим быдлом, которое и буквы-то давно перестало различать, а они тут сыплют терминами о дефляции, о профиците госбюджета, о сырьевой модели… Сволочи! Выучили на свою голову! То ли раньше душевный рабочий класс был – на водку им дал, и порядок! Любо-дорого смотреть!

Этот удивительный стереотип наших господ, что рабочие непременно безграмотны и дики, вряд ли возможно разрушить. Они даже не задумываются: как может человек работать на современном заводе или фабрике, на сложнейшем оборудовании, будучи безграмотным и диким? Видимо, они сами никогда нигде не работали, ничего путного не создавали.

– Ну и как тебе такая риторика? – положил руку на плечо Жене ехидный Нартов.

– Это не риторика, а софистика, – нашёлся Женя. – Великолепное владение эристическими приёмами. Именно софистика допускает такое вот охаивание, гипноз славным и трудным прошлым далёких поколений, расчёт на некомпетентность слушателей, на их неспособность следить за речью высококвалифицированного противника, на их низменные порывы… Я же говорю, что это всё надо изучать, чтобы никто не мог нами вот так манипулировать! Этика настоящей риторики не допускает такого неуважительного отношения к слушателю. Это софисты гордились тем, что они могут обвести всех вокруг пальца.

– Ха-ха-ха! – смеялся уже кто-то в толпе, а Женя горячился:

– Речь – это всегда диалог, это всегда ожидание адресата. А тут никто не ожидал адресата! Настоящий оратор, – он, как следователь, по одной безмолвной реакции волнения, досады или радости слушателя уже получает ответ на свои вопросы. Тут же полное отсутствие обратной связи, а настоящий оратор не может без обратной связи!

– Да потому что им, болтунам этим, обратная связь с нами и даром не нужна! Им надо, чтобы мы заткнулись и ждали, пока они наши деньги прокрутят в каком-нибудь выгодном для них дельце. Вот и всё.

Люди удалялись с площади. Дождь усиливался, ветер – тоже. Ветер сотрясал ветхий стенд доски объявлений, на котором кто-то вывесил лист со стихами Эдуарда Багрицкого:

Были дни – винтовкой и снарядом Отбивался пролетариат. Кровь засохла – под землёю кладом Кости выбеленные лежат. А над ними трудовой, огромный, Мир встаёт, яснеет кругозор… И на битву с крепью злой и тёмной От завода движется рабкор. Сталь пера, зажатая сурово, Крепче пули и острей ножа… И печатное стегает слово Тех, кто в темень прячется, дрожа.

Ниже было приклёпано объявление: «Продам смеситель, почти новый. Бригадир Кондрашкин».

Но в целом наука Риторика многим понравилась. Женю один раз видели за объяснением бабулькам из литейного, чем оксюморон отличается от энантиосемии. Некоторые даже просили у него сам учебник. Нартову, например, там приглянулась Первая речь Цицерона против Катилины, и он теперь периодически издевался над кассиршей Катей, грозно вопрошая прямо в её окошко, где она сидела, как барышня с лубочной картинки, подперев румяную щёку рукой:

– До каких пор, скажи мне, Катерина, будешь злоупотреблять ты нашим терпением? Сколько может продолжаться эта опасная игра с пролетариатом, потерявшим рассудок? Будет ли когда-нибудь предел разнузданной твоей заносчивости? Тебе ничто, как видно, озабоченность всех добрых граждан, что их зарплаты служат чьим-то злым замыслам…

– Ой, Нартов, отстань ты от меня!

– Таковы времена! Таковы наши нравы! Все всё понимают, но смиренно наблюдают, как ты глазами своими намечаешь, назначаешь, кому выдать деньги. Нет, Катерина, на смерть уже давно следует отправить тебя консульским приказом!..

– Да уйди ты отсюда, зараза!

– Тут же Катерина весь завод жаждет разорить, а мы, располагая властью, должны смиренно её переносить?! Да, было когда-то в этой республике мужество…

– В самом деле, – поддакивали Нартову другие. – Когда деньги-то будут?

– Я вот их тут рисую! – не выдерживала опять Катя.

– Как нарисую, так и выдам!.. Вы как дети малые. Не привозят деньги, так что я-то могу сделать? Не при-во-зят! Я же обычный заводской кассир, а не министр финансов… Нартов, а ты вообще на зарплату теперь не рассчитывай… А чего он издевается надо мной, как фашист!

Мы теперь невольно наблюдали за нашими бесчисленными политиками и министрами, депутатами и кандидатами.

– Господи, сколько же их в те годы расплодилось! – как они говорят, как держатся на публике, к каким риторическим фигурам и манипуляциям предпочитают прибегать. Это было занятно.

Тут было и академическое красноречие, и канцелярский стиль, и официально-холодный, и законодательно-юридический, и даже интимно-ласковый, и шутливо-юмористический, и просто нейтральный стиль. Некоторые начинали все свои речи, как начинаются вообще все лучшие русские сказания, со слов типа «был я, признаться, выпивши…». Интонации тоже были на любой вкус: от мажорных к минорным, и от восторженных до обиженных ноток. Один удерживает позу римского оратора, другой мается в позе человека, не знающего куда деть свои руки; третий злоупотребляет не только жестами, но и мимикой. Одному не хватает глубины дыхания, поэтому он больше похож на загнанную собаку; другой постоянно поправляет галстук, которого… у него нет. Все позы и стили тоже разные. Единственно, что одинаково: глаза. Вот глаза у всех выражали одно: безразличие.

И ещё их объединяло то, что все они были несостоявшимися актёрами. И если между настоящим актёром и ролью нет «швов», то тут всё шито белыми нитками и очень грубыми стежками! Такие люди страдают фобией не остаться незамеченными, поэтому любой ценой стремятся обрести зрителей и слушателей, постоянно ищут повода поговорить. Причём говорить они могут долго на любую тему, даже если в ней ни шиша не смыслят: о проституции, о коррупции, о подводных лодках, – им всё едино. Им любая тема по плечу! Раньше таких называли парлерами и фразёрами, а теперь они все находятся у руководства хоть чем-нибудь.

У чиновников выражения лиц или слащаво-евангельские, или героически-патетические. Но им плохо удаётся имитация ложной радости и фальшивой патетики. Они – участники спектакля, а мы – зрители: должен же хоть кто-нибудь оценить их игру. Они живут в ожидании своего крупного плана, а мы тупо надеемся, что они знают, как править страной, чтобы она стала если не процветающей, то хотя бы достигла уровня 70-ых годов.

Они могут часами тинтидликать о том, что главное их желание – это процветание и мир для России. А для этого в стране… надо разрешить однополые браки и многожёнство! В иных речах то гармония формы существует без гармонии смысла, то, наоборот, глубокий смысл никак не может оформиться должным образом в нужную форму. Некоторых до того тяжело слушать, такая у них орфоэпическая и смысловая каша во рту, что мысли о хорошем логопеде в голову закрадываются! Их речь кружится между двумя-тремя тезисами, и говорящим кажется, что надо бы ещё и ещё раз повторить то же самое. Зацикленность, навязчивый бред, – вот как это называется. А не искусство красноречия. И как это часто бывает с нашими ораторами, не успели они ещё исчерпать всё своё красноречие, как уже исчерпали терпение слушателей.

И нет ни одного, о ком можно было бы сказать словами Шекспира:

Искусством говорить владел он вдохновенно: Лишь отомкнёт уста – уж ждёт его успех. Смутить ли, убедить, пленить – умел он всех. Он находил слова, чтоб превратить мгновенно Улыбку – в горечь слёз, рыданья – в звонкий смех И смелой волею – все чувства, думы, страсти, Поймав в ловушку слов, в своей держал он власти.

Они много говорят о своей «гуманитарной гордости» в отношении «простого народа» и сами не понимают, что словосочетание это унизительно. и придумано теми, кто народ глубоко презирает, разделив его по своим убогим представлениям на «простой», «непростой» и «совсем не простой», среди которого тот прав, у кого больше прав.

Их риторика меняется соответственно эпохе. Если на заре Перестройки они галдели о реформах и демократии, то потом перешли на разговоры о модернизации и инновациях. В высшей точке своей карьеры, когда цены на нефть поползли вверх, они все перешли на слова патриотического свойства. Давно замечено: чем больше у власти денег, тем патриотичнее её риторика.

Их действия чаще приводят к следствиям неожиданным, хотя такие следствия всегда можно было бы предвидеть даже детям. И порой из-за одного неосторожного слова! Вот что значит поступить хоть раз неосторожно. Обдумать всё заранее надо было. Если в начале шахматной партии сделать один неверный ход, пусть даже пешкой, то он потом аукнется в середине игры. Так может аукнуться, что и не обрадуешься! Но это игра. А в жизни такие неверные ходы имеют более трагические последствия. Тут надо каждое своё слово взвешивать, а у нас языками машут, как знамёнами. Надо каждый свой шаг на десять лет вперёд просчитывать, а если не умеешь, то уйди и не мути воду. Потому что от любого государственного деятеля требуется строжайшая ответственность за каждое слово, а у нас наобещают, а потом плечами пожимают:

– Ну мало ли чего мы там сказали, мы и сами уж не помним, как героиня песни «Ты ж мине пидманула».

Если ты хочешь, чтобы тебя воспринимали как серьёзного политика, то «не позволяй твоему языку опережать твоей мысли». А огорошить какой-нибудь хлёсткой фразой типа «То, чего вы не можете достичь, вы не можете иметь, а если вы можете чего-то достичь, то вы имеете полное право это иметь», – любой может.

Наши политики и чиновники, как правило, производят впечатление только на свой народ, потому что стараются стать зеркалом сознания своего народа, а для иностранцев там ничего не отражается. Они, как рупор, усиливают неясный шёпот каждой души электората. Люди слышат из их уст свои же мысли, что пора-де покончить с коррупцией и нищетой, но на деле ничего не происходит. Так зачем об этом говорить? Найдите хоть одного сумасшедшего, который скажет, что не мешало бы как раз усилить коррупцию и увеличить степень бедности населения. Зачем же говорить о том, что очевидно? Да только для одной цели: чтобы не делать того, о чём говоришь.

Они говорят теми же словами, что и народ. Они просто озвучивают наши мысли, вот и всё, что они делают. Они выяснили, что люди хотят услышать, вот и повторяют это на все лады, словно бы по совету Лютера просто смотрят народу в рот и повторяют за ним его же разгневанное «Доколе у нас будет всё это продолжаться?». Найдите дурака, который не сможет с такой «работой» справиться.

И невольно вспомнишь слова Джона Рёскина: «Простота жизни, языка, привычек придаёт силу нации. А роскошь жизни, вычурность языка и изнеженность привычек ведёт к слабости и погибели. Истинная политическая экономия есть та, которая учит народы не желать, а презирать и уничтожать всё, ведущее к погибели».

Никто не мог чётко ответить на грызущий всех вопрос: когда этот беспредел закончится? До сих пор никто не знает ответа на этот вопрос, или отвечающие сами являются этим самым беспределом. Но сознаться в этом нельзя, так как сие вредно для имиджа. На вопросы теперь вообще никто внятно не отвечает. Говорят много, но половину времени в своём говорении тратят вовсе не на ответы. Есть много всевозможных способов уклонения от ответа на вопрос. Вопрос можно игнорировать, атаковать задающего вопрос, нападать в ответ, указывая на недостатки в речи и даже во внешности спрашивающего, бить вопросом о самом вопросе, просто отказаться от ответа, ответить на вопрос, который никто не задавал, приводить доказательство того, что ответ уже был дан ранее. То есть крутись-вертись как хошь, а уйди от ответа и сохрани видимость всезнающего мудрого руководителя.

Никто не знал, где и у кого искать защиты. Да и от кого? От государства. Каково звучит: обратиться к государству с просьбой о спасении от произвола… государства! В моём родном городе ещё в конце 80-ых годов появился первый бизнесмен, из которого рэкет «тянул» деньги, а милиция всё это дело прикрывала, да ещё и свой процент от вымогательства имела. И вот он, как нормальный, современный человек, обратился в милицию с жалобой… на саму милицию. Там так громко смеялись, что весь город вздрогнул. Бизнесмену даже ничего делать не стали, так он их развеселил. Он потом укатил за границу на ПМЖ и всё сочувствовал своим землякам:

– Это же ужас, когда людей грабит сама система, а защиты от неё искать негде, потому что за защитой приходится обращаться к ней же самой!

Его тогда мало кто понял, но к середине следующего десятилетия почти до всех дошло, как он был прав.

В профсоюзы было бесполезно обращаться: местами они просто исчезли стараниями того же начальства; а кое-где их, наоборот, появилось так много, что не сразу разберёшься, какой и за что отвечает. Началось какое-то дробление профсоюзной деятельности. Например, у нас на Заводе был создан отдельный профсоюз мотористов, механики в ответ сделали себе тоже свой независимый профсоюз. Был профсоюз мойщиц-уборщиц, которые не собирались вникать в проблемы уборщиц-обтирщиц, так что те вроде как подумывали о создании своего профсоюза. Свой персональный профком создали машинисты, но туда не пускали стрелочников, поэтому те вообще ушли в профсоюз какого-то депо. У инженеров и технологов, у техников и лаборантов никогда не было никаких профсоюзов, потому что это вроде как среднее звено между администрацией и рабочими, и им, бедолагам, всё время приходилось чувствовать себя некой прослойкой «ни то – ни сё».

Мало того, что профсоюзов сделалось так много, но они ещё между собой конфликтовали, постоянно делили какие-то зоны влияния, пока совсем не утратили своё первоначальное значение, превратившись в обычные конторы со своей бюрократией и характерной чёрствостью к людям. Некоторые профсоюзы срезали своих конкурентов излюбленными в те годы обвинениями в связях… с ЦРУ! Чиновники этим совершенно дурацким схваткам потворствовали: пущай грызут друг дружку, только нас не трогали бы.

Были профсоюзы нужные, в которых люди на деле старались улучшить условия жизни и труда. Но такие идеи в России всегда граничат с наивностью, с неумением противостоять ловким и алчным пройдохам, которые «обезвреживали» их очень просто: распускали слухи, что все они – ставленники Запада. И эти слухи работали, как ни странно! И мало кто сопоставлял факты, что вот сами чиновники годами удерживают деньги рабочих, проворачивают эти немалые суммы в банках, проценты кладут себе в карман, но они – хорошие, они свои, родные! А вот те подонки хотят улучшить условия труда, добиться если не повышения, то хотя бы выплат ещё в прошлом году заработанных денег, но это их… в ЦРУ надоумили! ЦРУ вот больше заняться совсем нечем, как готовить и засылать резидентов, чтобы те выхлопотали бы пенсию бабке Маланье, и заставили бы вернуть сто рублей зарплаты за июль позапрошлого года слесарю Парамонову! Это они только прикидываются хорошими, а на самом деле они у-у, какие плохие, потому что… потому что вон ихний председатель откудова-то себе настоящие джинсы купил! Да они вообще все – предатели и гады!

Наши люди вообще верят всему, что только в уши ни влетит. Даже если летит это из уст тех, кто внаглую их обворовывает:

– Да вы агенты канадской разведки! – такими словами «добивал» у нас особо напористый профсоюз, возглавляемый слесарем Коростылёвым, обиженный чиновник «по профсоюзной части» из Управы. – Вас сюда специально заслали, чтобы вы нарушали наш покой… то есть покой и благоденствие народа!

– Какое благоденствие, сосок свинячий? – орал Коростылёв, который мог работающую турбину переорать. – Это зарплату в тысячу рублей при стоимости коммунальных услуг в две тысячи ты благоденствием называешь?! Это ты правильно сказал, что нарушаем ваш покой. Именно, что ваш, потому что вы очень хорошо устроились, жирком обросли, поназаводили себе иномарок с тёлками. И теперь вот эти проститутки нас будут морали учить. Ты же – шлюха! Неужели ты думаешь, что никто этого не видит. Ты при Брежневе под партийной элитой лежал, а теперь под демократов лёг совершенно добровольно.

– Разве агенты ЦРУ так выглядят? – уже сомневались некоторые. – Подумаешь, джинсы купил. Тренькин вон уже третью дачу себе строит, – вот уж всем агентам агент!

А по поводу джинсов одни решили, что Коростылёв играет в карты, другие, с более игривой фантазией, предположили, что он завёл богатую любовницу. Коростылёв разразился матом, в ответ одни хихикали, другие поддерживали. Дурдом, короче.

– Я простой слесарь! – кричал профсоюзник в джинсах. – Какой буржуй с Запада захочет со мной дело иметь? У меня дочь в школу не ходит, потому что я не могу ей учебники купить на новый год обучения. Я ногти себе все сорвал в цеху! Вы, падлы, даже рукавицы не можете нам выдать, поэтому я себе всю шкуру с ладоней спустил. Вы даже рукавицы наши пропили, проиграли в казино своих, а теперь нас агентами западных разведок обзываете! Да я бы… я бы с радостью на ЦРУ согласился работать, если бы они таких сволочей, как вы, уничтожали!

– Ах ты, падлюка! – обиженный чиновник ещё больше обиделся. – Да он же только что признался в пособничестве по уничтожению нашей Родины!

Очень хорошим методом в такой ситуации является перенос вины в происходящем на иностранных участников (иногда даже мифических). Безотказно бьёт по профсоюзам утверждение, что они «мутят воду по указке своих западных хозяев».

Какая-то фабрика вышла на демонстрацию протеста от невозможности уже больше полутора лет работать без зарплаты, и уже поползли сообщения, что данная демонстрация была подготовлена из-за рубежа, и даже на её проведение было якобы выделено сколько-то тысяч рублей или даже долларов. Кому и куда пошли эти деньги, никто сказать не может, хотя если бы они достались работягам, то те вряд ли смогли после этого разыгрывать такой спектакль: актёрские способности не те у пролетариата-то, не умеет он, простодушный и миллионы раз обманутый, так притворяться.

Этот интересный феномен, когда внутренний конфликт в стране моделируют как внешний, у нас никогда не даёт сбоев. Привычка видеть врага за бугром, да плюс хроническое переутомление, и уже «осенило»: да вот же где враг! Вот кто сеет социальную напряженность и крамолу в обществе!

Наша власть ещё со времён Царя-Гороха любит к этому методу прибегать, когда любое отклонение от принятой высочайшим указом точки зрения обязательно объясняется то «кознями супостатов», то «происками проклятых империалистов»:

– Как Ленин попал в Россию?

– Его прислали немцы!

– Почему утонула подводная лодка «Курск»?

– Её протаранили американцы!

Ну куды тут русичу податься, когда кругом враги…

Нам же на Заводе представители системы доказывали, что мы сами не хотим жить нормально.

– В стране полно работы, – доказывали они нам. – Вон в газетах полно объявлений о работе: всюду бабы требуются, только покрасивше и попроворней вас. Вот, пожалуйста: «Требуются девушки с хорошей фигурой для работы за границей»! А вы тут топчетесь в фуфайках, как клуши: «Зярпляту хочем, зярпляту нам нашу грошовую выдайте!». Что вы себе на неё купите? Что вообще на ваши жалкие копейки купить можно?! Не стыдно у страны такую ерунду просить? Когда девушки с хорошей фигурой давно за бугром успешную карьеру делают! Или вот ещё объява: «Требуются крепкие мужчины с хорошей физической подготовкой для выбивания долгов»… Нет, это не то… Короче, ищите другую работу, если вам чего не нравится!

– А с какой стати Вы нас гоните с нашего Завода? – недоумевал старейший рабочий Матвей Потапыч. – Это наш Завод. Здесь мой отец работал, дед и прадед. Я здесь всю жизнь работал, а теперь пришли умники, вроде вас, и создали людям невозможные условия, чтобы мы все разбежались в официанты да посудомойки богатую публику в ресторанах обслуживать. Да? А промышленность будет разваливаться, так? Вы хоть думаете о том, что такой огромной стране, как наша, нельзя без промышленности?

– Батюшки светы, о каких глобальных материях вы беспокоитесь! Я и не думал, что наш рабочий класс на такой херне заморочился. Рабочий класс ведь только и может, что после смены в кабак, а затем в вытрезвитель… Что, правда глаза колет? Ещё раз повторяю: если кого что не устраивает, так катитесь отсюда! Не занимайте рабочие места. Мы на них других дураков найдём: дураков-то в стране полно. Не страна, а рай для мошен… успешных людей, которые умеют делать деньги!

Вообще, чиновники при разговоре с людьми теперь очень быстро снимали с себя маску государственных мужей и уже ничего не смущались. Они могли запросто сказать какому-нибудь работяге:

– Никитич, чего ты разорался? Тебе что, жена сегодня не дала? Если у тебя проблемы какие в интимной жизни, то не надо их вот так всем демонстрировать… У тебя совсем денег нет, что ли? Так давай мы тебе отбашляем, ха-ха-ха!

Ну что тут скажешь? Какой нормальный мужик после таких оскорблений станет настаивать на своём дальше. Такая вот примитивная манипуляция.

Даже если человек возмутится:

– А чего вы мне «тыкаете»? Какой я вам «ты»?..

– Переживёшь! У англичан и вовсе нет такой глупой формы обращения на «вы», а живут они не в пример лучше нас. У них ко всем на «ты» обращаются.

– Вы как раз тут не правы. Англичане как раз именно на «вы» ко всем обращаются. Ихний «you» обозначает именно «вы», а не «ты»!

Вот так заспорят, тыкают или выкают англичане, но как это влияет на тот факт, что в России повсеместно не платят зарплату по нескольку месяцев? – не знает никто.

– Да кто ты такой, чтобы к тебе на «вы» обращались?! Это ты вчера гегемоном был, а сегодня тебя любая путана от подножия Интуриста за пояс заткнёт! Сами бы давно туда шли, если вам не нравится, как мы тут рулим нашей доблестной промышленностью!

Никто на них даже не обижался. Все видели, что эти неумные и отвратительно воспитанные товарищи никакие не господа и не «хозяева новой жизни», а обычные рабы в костюмах. Хотя советские граждане в начальной школе и выводили старательно в прописях по чистописанию знаменитое: «Мы – не рабы, рабы – не мы», но так и не сумели выдавить из себя раба по капле. Правда, некоторые всё же поднялись до уровня лакеев, что, конечно, тоже не особо радует, но всё-таки уже является прогрессом. Лакеи так же прогибаются перед своим хозяином, но уже осмеливаются покрикивать на холопов низшего ранга. Особенно любо-дорого наблюдать, как приторная услужливость перед начальством резко сменяется царственным гневом к ничтожным подчинённым. Чтобы быть подчинённым и не терять своего лица, – для многих наших сограждан это, вообще, высший, и пока всё ещё недостижимый, пилотаж.

Нет, эти современные на вид люди носят дорогую одежду и прячут своё черепашье тельце в панцирь современных автомобилей, кто-то даже имеет высшее образование, но по своему менталитету и уровню развития эти люди гораздо ближе к нашим предкам из пещер. Если посмотреть на фотографии и портреты русских промышленников и торговцев конца XIX – начала XX веков, то нельзя не заметить, как изысканны и благородны их поступки, а лица светятся умом. Нынешние же… Когда сейчас говорят о любом нашем чиновнике или магнате, то сразу ожидаешь увидеть некую гориллу в дорогом костюме. И почему-то ожидания эти всегда оправдываются! Морды такие, что впору к ним сделать приписку «Их разыскивает милиция», а не «Лучшие люди страны» или даже «Выбирайте достойных слуг народа!». Такое выражение лица в лучшем случае подходит для стояния за лотком у чёрного хода на мясокомбинате, нежели для претензий на звание представителя элиты нации. Сама модификация их черепов как-то больше тяготеет к экспозиции «ископаемые человекообразные».

Когда ещё в петровскую эпоху русские начинали носить французские парики и камзолы, то порой возникал чудовищный эффект несоответствия, некоего противоречия формы и содержания. У гримёров и художников по платью даже термин такой есть: парик «конфликтует» с лицом. Человек окружён разными модными и дорогими штучками, одет с иголочки, а лицо у него такое… картофельное, что аж досада берёт!

И вот они повылезали в невиданном количестве «учить жизни» народ и распродавать страну. Логика их совершенно непонятна. С одной стороны, они хотят, чтобы люди продолжали работать, – ведь Завод до сих пор даёт продукцию, которую им выгодно продавать. С другой стороны, они то и дело предлагают катиться всем вон: мол, других дураков найдём. Они не понимают, что новое поколение растёт уже на идеалах быстро обогатившихся «новых русских», вот таких, как они сами. Поэтому среди нового поколения желающих делать карьеру в промышленности, с самой нижней ступеньки рабочего класса, всё меньше и меньше.

В ту эпоху появилась мода на утверждение, что по-настоящему успешные люди деньги сами «гребут», а не в кассе получают. Я помню ругань на эту тему из уст нашего начальства:

– Привыкли, вишь, деньги в кассе получать, панимашь, а ты попробуй заработай! Доколе вы будете клянчить у Родины? Вы сами должны заботиться о себе!

– Какое право вы имеете заставлять нас работать бесплатно? Мы не рабы, а работающие граждане своей страны.

– Но вы же граждане великой страны! – опять «закидывали удочку» с непонятной приманкой дорогие костюмы.

– Где наши зарплаты?

– Говно вы, а не граждане великой страны, вот что мы вам скажем! А где же ваша смекалка? Русский народ всегда был славен своей смекалкой. И не из таких переделок выходил, а вы… Эх! Ну что за народ несмекалистый пошёл! Слышали, как в анекдоте? В милиции зарплату дают, одного милиционера спрашивают: «А вы чего деньги не получаете?». Он в ответ очень изумляется: «У вас ещё и деньги дают! А я-то думал: выдали оружие, а там сам крутись-вертись, как хочешь, сам думай, как себя прокормить». Вот это смекалка, я понимаю!

– У нас есть смекалка. Башку тебе тут проломим, вот и узнаешь, что такое русская смекалка.

– Во-во, только это и умеете… Бандиты!

И некоторые, в самом деле, уходили в эти самые бандиты, в какие-то наспех созданные для самых смутных целей группки, которые милиция позже начнёт именовать группировками: ОПГ, организованными преступными. Идти было некуда, власти всё врали, что «в стране полно работы». Я не знала людей, у которых на работе была бы иная ситуация, кем бы они ни работали: врачами, воспитателями, агрономами, стеклодувами, таксистами. Всюду одна и та же картина: денег не платят, а на любые возмущения один и тот же ответ:

– Ищите другую работу, если вам чего не нравится! Кругом полно работы!

Словно бы их всех на каких-то специальных курсах обучили этим словам, словно бы они какую-то единую подготовку дружно прошли перед тем, как стали разваливать систему здравоохранения, образования, промышленность лёгкую и тяжёлую, правоохранительные органы.

Всем было понятно, что в стране теперь ценился только труд проституток и воров. Но ведь не может же вся страна на панель или в бандиты податься! Дело ясное, что кому-то шлюхи до зарезу нужны, кто-то без них себя полноценным человеком не чувствует, как наркоман без дозы, но ведь что плохого, если кто-то будет чем-то другим заниматься? Если все Золушки выйдут за своих принцев, то кто будет мыть посуду? Если все сапожники станут миллионерами, то кто будет чинить сапоги? Что плохого в том, что человек работает на заводе или в школе? Не может же вся страна в бизнесмены податься, в самом деле! Почему рабочий класс теперь объявлен классом неудачников и идиотов? А кто делает машины, на которых так называемые «сливки общества» разъезжают? Кто производит строительные материалы для их домов? Кто асфальтирует им дороги?

И вот по всей стране забастовки, потому что даже самая терпеливая нация на земле доведена до отчаяния, а как ни покажут какого чиновника, так он непременно с лоснящимся лицом, непременно страдает какой-то болезненной полнотой, и непременно говорит одни и те же слова:

– Стране ваша отрасль в убыток!

Учителя ли бастуют, или шахтёры, а им они все в убыток. Вот уже и у железнодорожников терпение лопнуло, закрываются депо, машинисты перекрывают железнодорожные пути собственными телами в знак протеста. Приезжает разъевшийся хмырь из министерства и мелет чушь на всю страну:

– Железная дорога убыточна казне!

Он где учился-то? Да и учился ли вообще? Как может быть убыточен, например, товарный состав, груженный углём, доставляющий это ценное топливо из пункта А в пункт Б? Только в России такое возможно.

Можно наплевать на рабочих и крестьян, объявив их банально быдлом, которое вообще никакого внимания к себе не заслуживает, но как быть с актёрами, с художниками? К нам на Завод в те годы приходили сотрудники Ленфильма, просили устроить их ночными сторожами, искали подработку статисты из разных театров, гримёры, ассистенты. Они были согласны даже вагоны с какими-то болванками по ночам разгружать! Это как надо было людей довести? Чиновники от искусства их точно так же «посылали»: в стране полно работы, катитесь, если что не устраивает. Сколько этих людей ушло из профессии, – кто-нибудь считал? Да о чём говорить, если великий актёр Владимир Ивашов в конце жизни работал… на стройке прорабом, подорвал там своё здоровье и умер! И это – исполнитель главной роли в легендарном фильме Григория Чухрая «Баллада о солдате», который получил две премии на Канском фестивале и даже был номинирован на «Оскар»! Где ещё такая дикость может быть? В Европе и Америке артисты в старости доживают свой век на заработанные миллионы в полном довольстве, а у нас многие из них идут улицы мести, чтобы выжить. Потому что и они нашим чинушам в убыток.

Когда люди знают, что они могут жить в достатке на деньги, которые они получают за свою работу, то создают огромное количество самой разнообразной продукции. А это НИКАК не может быть в убыток казне и государству. Сегодня развитые новые технологии требуют развитых и хорошо образованных граждан, но в России им неоткуда взяться, так как была разрушена система начального и среднего образования, рядовые люди были лишены возможности получить высшее образование. И всё потому, что лет двадцать тому назад нашим властям образование показалось… убыточным!

Чиновникам нашим убыточны буквально всё и вся! Сам народ им в убыток. Их мечта: безлюдная пустыня вместо России, из которой они успешно выкачивают и продают все ресурсы. И чтобы никакая букашка не вякала! И если любой мало-мальски понимающий в ведении хозяйства зарубежный министр или политик знает, что страна без железной дороги и промышленности, без медицины и образования, без науки и армии нормально функционировать не сможет, то представления наших горе-хозяев об управлении страной или какой-либо отраслью вопят: может! Ещё как может! Всех разгоним к чёртовой бабушке, ищите работу там, где требуются девушки с хорошей фигурой. и крепкие молодые люди с физической подготовкой. И к гадалке не ходи, чтобы узнать, какую «работу» им предложат.

Только в новом веке стала появляться литературка про то, как работу найти. Но там такую глупость пишут, что читать смешно. Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Я сначала думала: отчего столько нелепости? А потом поняла, – всё это просто перепечатано и переведено с иностранных изданий, где эти советы в самом деле работают и дают результат, но только не у нас. Одна мадам пишет, что ежели вас, дескать, что-то смущает или не устраивает в работе, в самой организации, в начальстве, в оплате труда, то не подписывайте контракт. А где же тогда работать? Работы-то выбор не особо большой, если в девяностые годы было уничтожено столько предприятий. Сейчас всюду что-нибудь, да не устраивает: там режим работы хороший, но зарплата ровно на рубль меньше оплаты проезда до неё; где-то оплата труда более-менее сносная: на проезд хватает и ещё чуть-чуть остаётся, но начальство звероподобное; бывает организация и коллектив хороший, но рабочий день ненормированный. И потом, нынешние мудрецы так всё завуалируют, так всё переврут, что не сразу и поймёшь, откуда хвост у крокодила растёт. При трудоустройстве вежливо сулят одну зарплату, а на деле платят в десять раз меньше. И при этом невежливо так объясняют, что ты сам виноват, что нельзя быть таким лохом, чтобы в наш проституционный век всем верить.

А эта пресловутая проблема современного трудоустройства, когда повсюду требуется опыт работы! Так это вообще классический парадокс курицы и яйца: как получить опыт работы, не имея работы, и как найти работу без опыта? Но кто там об этом думает? Работодателей теперь никто не контролирует, они могут запросто уволить за уход на больничный, за несогласие «с внутренней политикой организации».

Сколько людей вот так приходится видеть, которые начинают рассказывать об этом беспределе, хоть тебе, хоть кому ещё, чтобы только выговориться. Я помню, как одна женщина в электричке села в купе со мной и просто заревела. Она устроилась уборщицей в какую-то фирму: платят мало, но зато режим работы её устраивал. Контракт подписала, так там чёрным по белому было написано: рабочий день с десяти утра до семи вечера. А потом ей вдруг заявляют, что она должна ещё до девяти вечера задерживаться и мыть какие-то аудитории. И тычут этим контрактом, где есть маленький пунктик: «обязуюсь соблюдать внутренний распорядок в организации». Она-то думала, что это касается времени ухода и прихода на работу – ан нет! Оказалось, что под таким пунктом работодатель может вписать всё, что угодно!

– Я не могу до десяти вечера работать, потому что это уже фактически ночь, а как я ночью поеду в пригороды! А мне говорят: это не наши проблемы. И вот так теперь всюду! У меня соседка в ресторан устроилась официанткой, так ей тут намекнули, – она девка-то красивая, – что неплохо ей было бы, помимо работы официантки, взять на себя ещё кой-какие обязанности по развлечению клиентов. И точно таким же пунктом в контракте тычут. Она их послала к чёрту, так руководство на неё в суд подало и выиграло дело! Кто их там нынче поймёт? У одних проституция является внутренним распорядком в организации, у других, – работа до десяти вечера, вместо того, чтобы в шесть часов домой идти, как и было обещано при трудоустройстве. Но надо же как-то жить, надо же как-то зарабатывать, не дома же на диване лежать и ждать, когда у нас появятся работодатели с минимумом совести! У нас же нынешние работодатели перепутали себя с рабовладельцами, – спасибо трудовому законодательству. Они на своих работников смотрят как на рабов, которым не нужны ни нормальные условия труда, ни зарплата, ни отдых. Я знаю многих, кто годами без отпуска работает, так как по «внутреннему уставу» предприятия такая «ерунда» не предусмотрена. Выдохнется один раб, – его можно тут же заменить другим. Они же не понимают, что их благополучие держится на наших плечах: мы создаём конкретный продукт, который стоит конкретных денег. А они ничего не создают. Они кормятся за счёт нашего труда. Но даже не это страшно, а страшно то, что они при этом смотрят на нас как на дерьмо, об которое позволительно ноги вытирать. И они кругом правы, и никто их теперь не контролирует! Быдло у власти – это всегда страшно.

В один из дней забастовки на Завод пожаловали особисты. С заводской территории вышел состав из вагонов с каким-то хламом и пошёл блуждать по стране, минуя столицу. И вот только в столице заметили, что на одном из вагонов большими буквами было написано что-то очень матерное в адрес президента Ельцина. Нагрянули «люди в сером» с Литейного, шныряли повсюду, вежливо так выспрашивали, кто чего видел, где краску такого цвета можно взять, перепуганных малярш трясли. А они причём? В их каптёрку, где краска стоит, кто только ни шмыгает-шлындает: кому за соляркой надо, чтобы руки отмыть от мазута, кому за керосином для примуса, кому той же краской что-нибудь подмазать по бытовой надобности.

Самый старший особист, – это было видно сразу по сверлящему свинцовому взгляду и по степени вытянутости перед ним его коллег, – буравил всех глазами и тянул носом по воздуху, словно по следу преступления шёл:

– А ведь надпись сделана большими буквами, и слов в ней несколько. Тут одной баночкой краски не обойдёшься.

– А чё случилось-та? – громко шептали некоторые ротозеи, не в силах скрыть своё любопытство. – А чё конкретно-то написали?

– Вот вам крест, – божился составитель поездов. – При мне никаких надписей на вагоне не было!

– Ага. То есть это в пути кто-то написал? – вперил в него особист свинцовую стрелу своего взгляда.

– Не… не зна-зна-ю, – бедолага аж заикаться начал.

– Нет, а чё написали-та? – весело орали совсем уж идиоты.

– Да тише вы! – шикал на них начальник Завода. – Я гляжу, вы ещё не пуганы органами госбезопасности…

– Не-а! – откровенно признавались те. – А чё будет-та?

– Вы что-нибудь видели? – вырос тут перед ними обладатель свинцового взгляда. – А вы?

– Н-н-не-нет.

– А почему так много говорим?

– Не… не… не з-зна-зна-ю.

А Нартов тут вылез, сделал до невозможности придурковатое лицо и при всех громко спросил:

– А кто-нибудь знает, сколько надо краски, чтобы написать: «Ельцин – наш друг, товарищ и брат»? И чтобы в конце такой большо-ой восклицательный знак был…

Начальник Завода чуть в обморок не упал от ужаса, а особисты смотрят так снисходительно: мол, резвитесь-резвитесь дети, пока можно.

– С ума сбрендил, Илья Алексеич? – шипел начальник отдела кадров. – В застенок КГБ захотел?

– Какого КаГэБэ? Проснись и пой: его давно уж нет, – разогнали. А оставшимся наверняка не платят зарплату, как и нам. Ты думаешь, что наши власти только на рабочем классе экономят, заводы и фабрики ликвидируют? Бери круче: они на госбезопасности уже экономят! А отсюда безобразия всякие, вагоны вот расписывают неприличными словами, включая слово «ельцин». И это ещё цветочки, потому что скоро такое начнётся… Верно я говорю, товарищи? Вы нас только не пугайте выражением лица.

Это Нартов прямо к людям с Литейного обратился. Медленно-медленно, но свинцовый взгляд старшего начал оттаивать. Такое впечатление, что ему вообще стало скучно, лицо его выразило крайнюю тоску: «Чем я тут, собственно, занимаюсь?!». Тут же вынырнул откуда-то электрик Ворохов, обрадовался новому потенциальному покупателю, вытащил мешок с копытами и костями в мослах:

– Мосталыги не нужны? Берите, мне тёща ещё пришлёт.

– Нет, – равнодушно ответил особист. – Спасибо, конечно, но у меня свои пока не доедены.

Заводское начальство так и застыло в позе «нас тут нет, если что». А Илья Алексеевич пошёл в обнимку с Пашей Клещём горланить старинную частушку первых лет Советской власти, которую весь двадцатый век народ то и дело переделывает на имена нынешних руководителей государства:

Гайдар Ельцину сказал: «Пойдём, Ельцин, на базар — Купим лошадь карию, Накормим пролетарию!»

А особистов уж обступили заводские старушки-уборщицы и пытали их риторическими вопросами:

– Вот скажите нам, касатики, если у нас государство рабочих и крестьян, то почему в нём ни один рабочий и крестьянин не живёт до сих пор по-человечески? Если у нас за весь двадцатый век истребили столько народу, сколько и во всей Европе не живёт, то почему на жалкие остатки от этого народа до сих пор не хватает жилья и зарплаты, хотя бы в размере прожиточного минимума? Почему НКВД миллионами уничтожало учёных, крестьян, военных под видом «врагов народа», а сейчас настоящие враги народа беспрепятственно грабят нашу страну, а правоохранительные органы им козыряют на перекрёстках? Ради чего это всё?

– Не могу знать, мамаши, – честно отвечал главный человек «в сером». – Не в моей компетенции.

Наконец, решили идти с манифестацией к Управлению. Сдвинуть дело с мёртвой точки, так сказать. Сказали, что приедет сам Александр Невзоров с Ленинградского телевидения, будет снимать сюжет для своих «600 секунд».

Возле Управления топтались где-то час, кто-то куда-то бегал, говорили, что к нам обещалось выйти некое значительное лицо, которому можно будет задать кой-какие риторические вопросы типа «Доколе?» и «Кто виноват?». Все ждали, когда же начнут долго и нудно объяснять, почему Управление обманывает сотни рабочих ради того, чтобы заплатить лишний миллион руководству, которое явно не справляется со своими задачами. Потом вышел какой-то сморчок и утопил пролетариат в бухгалтерии. Было видно, что он привык не разговаривать с людьми, а больше диктовать им что-то по бумажке. Было ясно, что он предпочитает монолог диалогу и очень нервничает, когда кто-то этому мешает. Его речь была похожа на монотонный рёв генератора. Он давал обстоятельные, перегруженные отчётной цифирью ответы на вопросы, которых ему никто не задавал: «В прошлом году вы произвели столько-то и шестьдесят две сотых ремонтов. Это дало государству доход во столько-то миллионов рублей с копейками». Вывод: миллионы – им, копейки… Они ещё не решили, что с ними делать.

Потом начался какой-то шаривари из экономических терминов и банальных взываний к совести:

– Прекратите истерику! И это в дни великих свершений, когда наша Россия, панимашь, освобождается от мрака коммунистического прошлого…

Взвизгнул последний раз, словно взял высшую ноту, а оваций так и не сорвал. Посрамлённый, удалился со сцены.

Следующий оратор выглянул осторожно из роскошных дверей парадного подъезда, не увидел ничего опасного для себя и выплыл полностью. Этот разыгрывал своего в доску парня:

– Как дела, народ?

– Лучше некуда!

– И чем вы тут занимаетесь?

– Да вот, прожигаем жизнь по своему обыкновению.

– Вот так и держать!

И засмеялся каким-то поощрительным искусственным смехом, словно бы приглашая и нас посмеяться вместе с ним. Он явно обладал даром упрощённого истолкования самых сложных вещей и явлений: вы, мол, работали, а вот кто-то у вас всё украл. Но это не мы, а кто-то другой. А вот мы за вас умрём, в натуре, вы только перестаньте бастовать, собаки.

Так вдохновенно нёс околесицу, что некоторым, легко внушаемым гражданам, в этой белиберде даже стал мерещиться какой-то глубокий смысл:

– Мы и так вам помогаем! Мы и так вам выхлопотали за позапрошлое полугодие прошлого года деньги в мае, – думаете, нам это легко было!

– А почему ты нас сравниваешь с какими-то клошарами? – начал стройно громить все его риторические уловки Коростылёв. – Как ты смеешь сравнивать нас с какими-то бродягами, которые живут на пособия? Мы-то почему должны на милостыню господ рассчитывать? Да, мы уже ничем не отличаемся от бомжей, я согласен. Но всё же есть ма-ахонькое такое отличие: мы работаем на ЭТО государство. Оно на нас не работает уже давно, но мы на него работаем. Ты говоришь о бездомных бродягах, которые живут где-нибудь под мостом в Лондоне, потом вылезут оттуда и пойдут кушать в свою столовую, а я речь веду о наших учителях, врачах, военных, крестьянах, рабочих, инженерах, которые работают и служат на благо всей страны. Наша власть разбазарила лучшие кадры страны, рабочий класс и интеллигенция подались в бандиты и проститутки, а вот мы остались. И ты думаешь, что власть нам скажет спасибо? Да она проклинает нас, что остались какие-то ещё придурки, которые не хотят становиться проститутками и бандитами. Она специально выставила эти престижные профессии во всех фильмах, чтобы мы смотрели и верили, что продавать и продаваться – очень перспективное занятие. Пусть так. Но бандитом можно стать не сходя с этого места, б…ю можно стать безо всякого образования. А вот чтобы стать слесарем шестого разряда – это сколько надо лет, а? Это надо больше, чем полный курс обучения в университете с аспирантурой вместе! А сколько надо, чтобы высококвалифицированного токаря или машиниста сделать из человека? Тоже не пара-тройка лет на это уйдёт. И вот у нас это всё было, а власть это всё разбазарила. Теперь молодёжь идёт после всех этих своих колледжей, а ничего, кроме как клавиши на компьютере нажимать, не умеет. И ты согласен с тем, что нас приравняли к европейским бомжам?

– Во-первых, ты мне не тычь! А во-вторых… как вам не стыдно?! Вот развратили народ высокими зарплатами, так они теперь и вовсе работать не хотят. А попробовали бы вы при Сталине вот так завод остановить… Сталина на вас нет!..

– Не-ет, Сталина как раз на ВАС нет! Да тебя бы при Сталине первым к стенке поставили!

– Да причём здесь мы, если в стране кризис! Потому что менеджеры не умеют управлять, а люди не хотят работать. Вместо менеджеров – инженеришки с интегралами в башке, а не настоящие управленцы, вместо работников – пьяницы и лодыри! Надо менять не среду, а народ, который обленился окончательно, не умеет и не хочет работать! Лучше плохая работа, чем полное бездействие. Бездействие – это уже как смерть.

– Бездействием как раз страдает ваше Управление, а не мы! – рявкнул Коростылёв.

– Вот до чего наглая молодёжь пошла! – вылез предыдущий сморчок, но никто не понял, почему он обозвал сорокапятилетнего Коростылёва «молодёжью», который к тому же был его ровесником. – Откуда вы только набрались такого… такой смелости и наглости?! В наше время мы так не смели с начальством разговаривать!

– Это было ВАШЕ время, а не наше. В НАШЕМ времени МЫ будем решать, что сметь.

– Наше время требует от нас определённых жертв…

– Это не НАШЕ время, а ваше. Сейчас наступило ВАШЕ время, вот ВЫ и творите, что вам в голову взбредёт, а МЫ наблюдаем. Пока.

– Вы должны ещё лучше работать! – надрывался оратор. – И тогда МЫ всем докажем, что русский человек способен пройти через любые испытания…

– Ну, понятно, – пробурчал кто-то из рабочих. – Чтобы им ещё лучше жилось, нам надо ещё лучше работать.

– Да где и как нам ещё лучше работать, если практически все производства остановлены?!

– Идите мыть посуду в кафе!

– Но не может же вся страна, в самом деле, податься в официанты! Что это за страна такая будет? Страна обслуживающего персонала? Кого обслуживать-то? Других официантов? Других халдеев, но только выше рангом?

– Я мою посуду в кафе! – заявила какая-то женщина, тоже сотрудница нашего Завода. – По вечерам. Но там тоже… зарплату задерживают.

– По вечерам приличные женщины дома сидят! – нашёлся управленец, доказывая в который уж раз, что исправный чиновник редко бывает хорошим оратором.

И вот почва стала уходить из-под ног великого оратора и артиста. Он вдруг осознал, что находится не на сцене античного театра, а в реальной жизни, где с неба идёт мерзкий дождь, а вместо древних греков его слушают мрачные люди в чёрных спецовках и телогрейках. И вот в этом реализме его талант не возымел результата. То его вялая артикуляция сменялась энергичной, то внятная дикция переходила в неразборчивое бормотание. Мы чувствовали себя приёмной комиссией какого-то театрального вуза, которая прослушивает абитуриентов.

Он вдруг заговорил про народ. Про великий русский народ, который «вынес Победу на своих плечах». Куда и зачем он вынес чью-то победу, было совершенно непонятно, да и неинтересно. Он говорил так, словно бы народ – это не мы, а это какое-то далёкое и незнакомое нам племя, которое так страдает, что нам и не снилось, а мы потеряли совесть, и нам не хватает смекалки, чтобы прожить какие-то всего-навсего год, полгода без зарплаты. Он грозил нам каким-то локаутом, свято веря, что нас ещё можно чем-то запугать. Чувствовалось, что наговорился он досыта, и был очень доволен собой.

Второму оратору надоело блеянье первого, и он вдруг удивил всех вопросом:

– Каково целеполагание вашей забастовки?

– Дайте деньги! Верните наши деньги! Воры, сволочи!

– И в самом деле! Полно дурака-то валять. Верните нам наши деньги, и мы дальше работать пойдём. А то, что же это: цены у нас нынче, как в Европе, а зарплаты, как в ж…пе! Всё врали про капитализм, что он грабит рабочих, а в США-то, поди, такого безобразия нет, чтобы работающим людям не платить!

– Да когда же вы избавитесь от этой ущербной привычки всё время на кого-то равняться?! – риторически вопрошал чиновник вроде как у самого неба, закатив глазки. – В США же не говорят: давайте равняться во всём на Россию, давайте своим рабочим такую же зарплату сделаем, как в России. Своим умом надо учиться жить, товарищи!..

На этот раз логическая уловка не сработала, и дурак почувствовал, что его сейчас будут бить. Может быть, даже ногами.

– Ваш клистирный батальон вообще денег недостоин, – ответил он вдруг просто.

– А кто у нас чего достоин? – хрипел Кондрашкин. – Если так рассуждать, так у нас никто ничего не заслуживает! Я вообще не понимаю, по какому принципу сейчас наш труд оценивают. Раньше вся страна получала приблизительно одинаковую зарплату, но в условиях тотального дефицита при пустых прилавках это особо на психику не давило. А сейчас кто там знает, по какой схеме нам зарплату начисляют? Все эти сетки тарификационные… По ним много получает тот, кто меньше всего делает. Чиновник какой-нибудь, с профессиональным геморроем, сидит весь день в светлом и чистом кабинете, и имеет за это «великое сидение» приличную зарплату, а работяга, как бы жилы себе ни рвал, – ни черта он не получит!

– Да, – поддержала его тоненьким голоском интеллигентная девушка Вика из литейного. – Раньше наши актёры и учёные получали по пятьдесят рублей, а теперь, когда они уже умерли, стали говорить, что они были великими людьми. У нас великие нищенствуют, а мы в этом видим какое-то подвижничество, а не позор для нации. За рубежом существуют государственные расходы на поддержку предприятий, которые не умеют ничего толком произвести. Но даже убыточным для страны производствам помогают, – не выкидывать же людей на улицу. И если вы наш Завод считаете убыточным, то почему бы не помочь прямо, минуя менеджмент компаний-посредников…

Чиновник её даже не дослушал: «Ну и придурки!», и важно растворился в дверях Управления.

– Ишь, отгрохали себе хоромы! – неподдельно восхищались ему вслед роскошью парадного подъезда. – Одна дверь, наверно, стоит, как вся моя комнатёнка в коммуналке.

Следующий болтун, который выплыл из сих роскошных хором, вообще не умел говорить. Точнее, он говорить-то говорил, но как-то тяжко было его слушать. Он постоянно произносил какие-то прописные истины с видом человека, который их только что сам прямо тут вот и открыл. Эта ложная новизна просто поражала своей наглостью! Он использовал в речи полный риторический арсенал в виде крылатых слов, афоризмов, идиом, аллегорий, иносказаний, антитез, а когда умолкал, то пауза как бы говорила, что слаб могучий и великий русский язык для выражения всей грациозности и масштабности его мысли. О, эти угрожающие и многозначительные паузы-ожидания, подкрепляемые взглядом или листанием каких-то документов (среди которых вдруг оказался предательски выпавший «Плейбой»)! Он бы ещё чётки перебирал во время своих пауз, отсчитывая бусины, когда будет пора паузу прервать.

Вся его речь изначально была адресована лишь одной стороне общения, – его стороне. Никак не нашей. Мы и так всё это знали, а его сторона слушала, как Христа на Нагорной проповеди, бросая на нас взгляды партизан, попавших к немцам. Он использовал в речи какие-то только ему одному понятные аллюзии. Видимо, эти намёки были понятны людям его круга, но мы не были из этого круга. В целом было видно невооружённым глазом, что человек научился так брюзжать ещё в советские времена, когда в риторике поддерживалось только одно направление, – политический аспект пропаганды и агитации.

За ним вышел последний за сегодняшний сеанс оболванивания масс крикун, у которого оказались на редкость мощные лёгкие, которые он не щадил, невзирая на наш сырой и холодный климат. Он тоже много тараторил о совести и героизме какого-то народа, который они, видимо, давно сгнобили, а теперь сокрушаются, что вот есть ещё народ, да не тот. Впрочем, что-то неискреннее звучало в его увещеваниях, но он так кричал, что до искренности тут не доберешься. Это риторический приём такой у них специальный: кричать и таращить глаза. Иной раз говорящему не хватает одного набора воздуха даже на пять-шесть слов, а этот за один выдох выбрасывал нам до сорока – пятидесяти! И так гладко выбрасывает, с такой подачей, что грех не подхватить, а – не хочется.

В конце концов, и этот выдохся. И вот совсем заглох, покраснел и надулся, словно его хватил апоплексический удар. Бывает, что в механизме речи что-то не срабатывает, нарушается координация, и предложение обрывается, как перегоревший провод, и возникает пауза, – не смысловая и намеренная, а вынужденная и ненужная. Оратор раньше времени израсходовал весь свой материал для речи и теперь ему нечем заполнить рисунок речи, отчего он становится скомканным. Он снова разбегается с начала незаконченного предложения, словно таким образом пытается перепрыгнуть препятствие в виде затора из отсутствующих слов.

Заполнить этот мучительный вакуум было нечем, поэтому оратор сначала прибег к спасительному в таких случаях «заполнителю» в форме невнятного бормотания, мычания ммм и прочих а-а-аа, эээ, ну-у-у, тэ-экссс, но это не помогло. Тогда он начал громоздить в речь по пять придаточных предложений с соединительными союзами что и который, но это тоже не помогло. Так, произведя полную инвентаризацию всех имеющихся у него языковых средств, он в конце просто сжал кулак и потряс им в воздухе, как раньше европейские коммунисты делали при фразе «рот-фронт».

– Прорвёмся! – заверил он нас.

Точнее, это нам надо было куда-то прорываться, а они-то все давно уже прорвались-пробрались к месту под солнцем.

– Вот лучше ногою запнуться, чем языком, – сделал кто-то заключение из наших.

Из окон Управы на нас глазели её обитатели, кто испуганно, кто надменно. Некоторые из них открывали форточки и кричали: «Бездельники! Это у вас теперь работа такая бастовать, да? По «Международной панораме» научились, да?». Была такая передача в советское время по воскресеньям в 18.00.

Подобная критика на личностном уровне привела к полному блокированию у слушающих всякой способности к диалогу. Сначала издёвка в словах была едва уловима, а потом так откровенно проявилась, что народ даже переглядываться стал: это они, в самом деле, так говорят, или только у меня слуховая галлюцинация? Слово, – это сильное и страшное оружие, – стало неподконтрольным. Зазвучали маты, причём с обеих сторон.

Какие-то управленческие барышни, очень холёного вида и в шёлковых блузках, кричали из окон: «Да какие вы рабочие? Рабочие работают, а вы как побирушки ходите тут! Рабочие – от слова ра-бо-тать!». Под окнами, на улице, рабочие в шапках на рыбьем меху, грязных ватниках, стоптанных сапогах и промасленных спецовках только покатывались со смеху на писк этой мелюзги:

– Подожди, мы до тебя доберёмся, тогда узнаешь, что такое ра-бо-тать!

– Да плюнь ты на неё! Она и так из-под начальника своего только что вылезла. Вишь, блузочка-то до пупа расстёгнута! Это у неё работа такая, – в такой блузочке по апартаментам с евроремонтом шастать.

– Посмотреть бы на её юбочку. Наверняка, шокирующее мини. Чтобы боров, который её пашет прямо на секретарском столе, в ткани не запутался.

– Скоты! – ответили девушки и стали поливать работяг из лейки для офисных цветочков.

– Закройте окно, дуры! – рявкнул на них какой-то крупный мужчина из того же кабинета, оттолкнул обоих за шторы и заорал нам:

– Ишь, тута мне! Работают, панимашь, шаляй-валяй, отработали тяп-ляп и зарплату им, да? И никакого переживания о судьбах России, да? Никто не позволит вам так спустя рукава к нам относиться! Мы о вашем же благе думаем!

И так далее в том же духе. Народ уже откровенно ржал. Было невозможно смешно. И это был не смех веселья, а чисто психическая реакция на этот поразительный контраст: как пузатый разожравшийся чиновник, словно он девятый месяц беременность вынашивает, с увесистой золотой печаткой на толстом пальце (такой тип руки ещё называют эпикурейским) учит работяг жизни. Контраст лиц со впавшими щеками и вот этой ряхи с тремя подбородками. Люди хохотали до истерики! Потом говорили, что кто-то вот так зашёлся и остановиться не смог, – увезли в больничку делать успокоительный укол.

Из соседнего окна кричал какой-то картавый человек, который почему-то был очень дружелюбно к нам расположен, что не могло не радовать:

– Впеёд, товаищи, за яботу!

– Ну, вот и этот… шепелявит немножко, – веселил в толпе наших дам Нартов.

Невзорова никто не видел. Оказалось, что он в это время был на Заводе, снимал там. Потом он выпустил целую передачу, посвящённую забастовкам на предприятиях Питера, – там промелькнуло и наше предприятие, и некоторые его сотрудники, которые не ходили к Управлению, заявив сразу, что всё это бесполезно.

Зато нас показали в тот же день в выпуске Петербургских новостей! Мы потом как сумасшедшие бегали и радовались: «А вы видели!.. А ты меня видал?.. А я тебя и не узнала!». Многие были расстроены, что не попали в кадр, зато всех удивило, что туда попал Паша Клещ, когда… нежно обнимал за талию Альбину Павловну из отдела снабжения и шептал ей что-то на ушко.

– Кто с чём к Управе пришёл, а Клещ как всегда делом занят! – ржали мужики. – Паша, ты, как честный человек, теперь просто-таки обязан жениться на Альбинке! Когда муж её из дома выгонит, если в новостях увидит…

– А кто вам сказал, что я – честный человек? – недоумевал Паша. – Вот придумали тоже! Да мы ничего такого и не делали. Что там сделаешь-то… в толпе?

Зинаида Олеговна очень негодовала:

– Нет, оператор-то куда смотрел! Снимает забастовку, а выловил из толпы парочку в идиллии. Не иначе, такой же кобель, как и наш Паша, – по себе кадр искал… А мы-то с Горской полдня рисовали транспарант «Долой воровские реформы!», и нас даже не показали с транспарантом этим, будь он не ладен! И чего мы его туда таскали? Только руки замёрзли…

Дело сдвинулось с мёртвой точки, когда на Заводе случилось третье уже по счёту самоубийство. Первый случай произошёл не на самом Заводе, поэтому начальство его как-то не приняло на свой счёт: сотрудница архива выбросилась из окна девятого этажа, где жила с двумя детьми. Якобы, была даже оставлена записка, что ей нечем кормить своих детей, поэтому она не знает, как жить дальше. Не знаю, как тогда работала статья о доведении до самоубийства – это когда человеку создают настолько невыносимые условия существования, что он отказывается от бесценного дара жизни, – но дело вряд ли стали бы возбуждать. Кого обвинять? Завод? Чиновников? Саму страну? Можно ли за доведение до самоубийства подать в суд на государство, – есть ли где-то что-либо подобное в мировой практике?

И только-только начальство на следующий день стало об этом подзабывать, как грянул новый гром: человек лёг на рельсы прямо на территории Завода! Погиб тот самый старичок-ветеран, который втолковывал чиновнику из Управы об искусственно спровоцированном росте цен в стране. Он положил шею под колесо платформы в длинной веренице состава и ждал, когда тепловоз тронется. Машинист почувствовал помеху по характерному «дрыгу», высунулся в окно и увидел отделённое уже от головы тело старика. Тот был весь при параде, в орденах и медалях Великой Отечественной войны на стареньком, но очень опрятном, пиджаке. И тоже записочка в кармане: «Я преступник. Я воевал за страну воров. Мне очень стыдно, прощайте и простите».

Это было как раз в обеденное время, и многие сорвались посмотреть. Потом долго блевали только что съеденным, а комендант Завода их отгонял от «места происшествия»:

– Ну, куды, куды прёшь, пожравши! О, а этот аж жуёт на ходу! Чего ты тут не видал, позволь узнать? Кадык на рельсе? Это у вас десерт такой: после еды на разрезанные поездом трупы глазеть, изверги?! Натощак, что ли, не могли прийти, чтобы нечем было гадить тут?! Мало того, что мне кровищу вдоль путей надо теперь как-то нейтрализовать, так они тут ещё навалили своих «разносолов».

Приехал сам начальник питерского Управления промышленности товарищ Тренькин, на покойника не взглянул, а только подивился, что рабочие, оказывается, что-то едят на обед: «Значит, ещё не всё так уж и плохо».

Приехали следователи и эксперт. Эксперту очень понравился способ самоубийства:

– Ох, как грамотно старик лёг! Прямо по науке. А то ведь иные и не умеют правильно под поезд-то упасть! Бросаются на него, как на любимого, которого давно не видели, да ещё некоторые на сам локомотив прут, а надо где-нибудь посерёдке, и именно ложиться. Вот Анна Каренина, – самый неудачный способ суицида с помощью железнодорожного транспорта. Кто ж так делает! В таких случаях, кстати, некоторые выживают, но лучше бы не жить: всё переломано-перемолото, рук нет, ног тоже может не быть. Не бросаться надо, а кадыком на рельсик, чтобы вжик – и готово. И не под быстро несущийся поезд, Боже упаси, а вот так где-нибудь, на запасных путях, где поезда идут тихо-тихо…

– Да Вы с ума сошли, что ли, в своём морге! – орал на него начальник Завода и даже плакал. – Вы ещё научите их, как надо «грамотно»! Тут очередь выстроится… У меня и так люди уже на грани.

Но у эксперта даже и задней мысли не было! Он просто был рад, что у него появилась возможность поговорить с живыми людьми, а то всё трупы да трупы. И ещё он очень любил свою работу. Потому что если такую работу, как у него, не любить, то самому впору… повеситься. Странный и очень жизнерадостный человек из другого мира. Не из нашего мира железа, а человек из мира морга, где нет ничего живого, где сердце – не вместилище поэзии и самых прекрасных человеческих чувств, а… холодный и чёрный мышечный мешок, со множеством камер, с желеобразными сгустками холодной мёртвой крови в них.

Он потом даже пил с нами чай, и при этом рассказывал, как люди вешаются, стреляются, ну и, конечно, под поезд бросаются:

– Я ведь простым врачом начинал. Однажды был у меня случай, как одна баба решила под поезд броситься. И ведь до чего ж безграмотно: на высокой насыпи! Ну, кто ж так делает-то, а?.. Её вроде как даже не поездом, а воздушной волной отшвырнуло куда-то, может, вагоном слегка боднуло – укатилась она, одни словом, с этой насыпи ни с чем. И ведь такая крепкая баба оказалась – ни одного серьёзного перелома! Я ей говорю: тебе бы жить да жить надо, да детей таких же крепких рожать! А то ведь дохлятина нынче всякая рожает задохликов каких-то… Ну, она бормочет о несчастной любви, мол, бросили её. Я ей: бросили, так и радуйся – козла выпрячь, так телега сама поедет! Выбил ей койку в Военно-медицинской академии, она там с нормальным мужиком познакомилась, – с капитаном в отставке.

– Ах! – «мотали на ус» такой экстремальный способ замужества наши безнадёжные невесты.

– Через пару-тройку лет приехала меня благодарить – не узнать, какая красавица стала. Двое детишек, крепенькие такие, хорошенькие… Они потом всей семьёй погибли: сгорели в автобусе. Грузовик в них въехал, всё перекосило-переклинило, мигом пожар, взрывы горючего…

– Господи! – ужасались поворотам жестокой судьбы женщины постарше. – Сколько ж на свете горя! Сколько Вы, должно быть, таких ужасов видели!

– И не говорите, – отхлёбывал эксперт чай, закусывая сушечкой. – На транспорте хуже всего погибать. Помню, был случай, как пассажирский поезд столкнулся с товарным. Товарный то ли солярку какую вёз, то ли ещё чего легковоспламеняющееся, – сразу загорелось всё. Солярка ещё расползается-растекается повсюду, медленно так! А одному пассажиру вагоном ноги придавило, и вот на него ползёт эта горящая смесь. Медленно, как змея какая!

– Ой… – уже плакали некоторые слушатели.

– Он орёт из последних сил: отрубите мне ноги кто-нибудь, я отползу… А кто там будет ему ноги рубить? Так и сгорел заживо.

– Тьфу! – не выдержал начальник в конце концов и сказал следователям, что если они сейчас не увезут этого «разговорчивого гада», он сам ему чего-нибудь отрубит: – Скорее всего, это будет язык.

Тут уж следователи погнали своего коллегу к машине, но он нисколько не обиделся даже, а только поблагодарил, что его слушали:

– Как же хорошо с живыми людьми поговорить! Люди, оставайтесь живыми. На этом свете даже без зарплаты хорошо. Нам тоже шестой месяц не платят, я тут начальнику своему пригрозил, что повешусь, а он спокойно так: «Да на здоровье! Тебя сюда же к нам и привезут. На твоё рабочее место. Так что лучше живым на работу сам приходи, а то у нас только одна исправная машина осталась, чтобы ещё тебя в нерабочем состоянии возить».

Похохотали от души, включая не на шутку встревоженного начальника Завода.

А между тем причина для тревоги у него была. И она вскоре дала себя знать: через день повесился водитель электрокара. И ведь место выбрал тоже «самое что ни на есть подходящее»: общественный туалет цеха капремонта, – самого большого цеха Завода, где больше всего народу шляется!

Что тут началось! Милиции понаехало, начальства из Управления, все туда-сюда снуют, словно чем-то важным заняты, хотя всего-то и надо висельника с верёвки снять. А у него в кармане – тоже записка! Предсмертная: «Не могу больше». Управленцы начинают придумывать, что можно подвести под эти слова, чтобы только «никто ничего такого» не подумал. Словно свою причастность к убийству чувствуют, хотя никто и не собирается им ничего инкриминировать. Самый главный их них, товарищ Третькин, был вне себя от гнева:

– Сволочи, ещё и записки пишут! Не пролетариат, а литераторы какие-то, мать их разорви! Простые люди, а откуда столько патетики? Ещё кто так сделает, мы ему… мы с ним… мы его…

– Уволим, – подсказал кто-то из остряков.

– Нет, высечем, – дополнил другой ядовитый язык. – Или лучше так: мы его ещё раз сами повесим.

– Ха-ха-ха!..

– Ну не надо на территории Завода этого делать! – уже взмолился Тренькин. – Придумали тоже! Здесь же центр города рядом, как-никак! Охота на тот свет, так дома счёты с жизнью сводите, а не тут! И дурацких этих записок просьба не писать! А то, ишь, что удумали: на государственном предприятии, одном из крупнейших в городе… Заняться больше нечем совсем, да? А к станкам не пробовали вернуться? Может, от безделья всё, а?

И он отдавал указания начальнику отдела кадров и коменданту:

– Сделайте таблички «Не вешаться!» и развесьте на туалетах, у курилок…

– Ага, на карнизах, на вешалках, на мостах подъёмных кранов! – осмелился прервать эту глупость начальник по кадрам. – Ещё можно заранее верёвку с петлёй на конце закрепить, но чтоб с табличкой «Не вешаться!», ни-ни, не смели чтоб!.. Вы совсем уже, да? Это ж прямая подача идеи! У нас вот висит табличка «Не курить!», и ведь именно под ней все курят.

– Ну, делайте что-нибудь, делайте! – орал Тренькин. – Я один должен работать, что ли?!

Запахло от всего этого чем-то нехорошим: что это, в самом деле, почти в центре Северной столицы, на некогда успешном промышленном предприятии, сотрудники затеяли на себя руки накладывать? Нехорошо! И уж совсем плохо, если всё это вдруг просочится в близлежащую Европу, – как-никак, гласность. А ну, как выйдет ситуация из-под контроля, да из иностранных гостей кто прознает, не дай Бог, конечно же! Сразу повеяло нежелательными расследованиями, строгими выговорами, освобождениями от самых высоких (и очень хлебных) должностей в такую голодную годину.

Народ оборзел, обнаглел, распоясался. Слабеющие осколки гибнущих классов затеяли произвол против крепнущих классов ворья. Народ окончательно отбился от рук и даже уже чего-то там вякает! Точнее, уже даже не вякает, а терроризирует самым нахальным образом! Ишь, чего удумали!.. Дистиллированная пролетарская ярость достигла такой концентрации, что запахло жареным. Этак, чего доброго, они ещё вспомнят уроки становления гегемона, и баррикады начнут строить… Тут же вспомнилось, что у Маршака где-то есть такой перевод: «Когда мятеж кончается удачей, зовётся он, как правило, иначе».

Чиновникам не хотелось работать, но надо было спешно что-то придумывать, пока не образовался очередной «сюрприз» в виде нового самоубийства. С предсмертной запиской, разумеется.

Заводские шутники отреагировали на это шутливой петицией: «Обязуемся сводить счёты с жизнью только за пределами родного Завода и без записок!».

– Ничего себе, какое внимание к людям в Ленинграде-городе! – удивлялась лаборантка Алиса из Тихвина такой «заботе». – Мне мать пишет, что у них в районе комбинат закрыли, так уже пять человек на тот свет себя спровадили, а из начальства никто тревогу даже не бьёт. Говорят: а хоть все передохните, – воздух только чище будет. Опять же долги по зарплате не надо будет выплачивать.

– Вот уж фиг я теперь с собой покончу! – поклялся вдруг Паша Клещ. – Я уж и собирался было, а ты как сказала про долги по зарплате, так я подумал: ведь эти суки сколько моих денег прикарманят!

– А вам, мужикам, только бы от проблем сбежать, – плакала вдова повесившегося водителя автокара. – Готовы и на тот свет, лишь бы не делать ничего для семьи! Мой вот… повесился, а как я теперь буду детей одна поднимать, он подумал, а? Пишет: не могу, мол, больше… А я могу?! Господи, и ведь страшно-то как: взять, и себя убить!.. Бедный ты мой, бедный, как же тебе больно было! Что ж ты со мной не посоветовался? Да неужели мы бы не прожили вместе? Мы ведь и так уже со времён этой проклятой Перестройки еле концы с концами сводили, но ведь жили же…

После этого самоубийства начальство как-то зашевелилось, а в нас пыл наоборот стал угасать. Все эти хлопоты у кассы, митинги показались мелочными и глупыми перед лицом смерти. Зато чиновники засуетились. Началось с того, что кто-то пустил слух, что повесившегося в туалете товарища «жена деньгами попрекнула, вот он и того». Тут же объявился какой-то психолог, который предложил мужчинам не поддаваться на мелочные бабьи придирки, а если кого совсем уж дома донимают из-за отсутствия зарплаты, то грозите уходом из семьи.

– Наши дуры этого больше всего боятся, так что мигом заткнутся!

И ещё он начал рассказывать случай, когда муж, глубоко обиженный на жену за постоянные упреки и ссоры по любому поводу, записывая свои обиды на неё, обнаружил, что некоторые вещи, за которые жена его упрекала, зависели не от него, а от ситуации в стране. А раз упреки не по адресу, разве не глупо на них обижаться?

– А вам всё не по адресу! – вскипел уже кто-то из баб. – Денег в доме нет, – им это не по адресу! Сын от рук отбился, мать не слушает, бабушку бьёт, – мужику это опять не по адресу. В квартире ремонта уже не было пятнадцать лет, – снова не адресу! Страна в жопе, – и опять вам не по адресу! Слова им не скажи: повешусь, застрелюсь, к другой суке уйду, – благо, что их кругом навалом, и никто на них не претендует… Ишь, какие они нынче нежные стали. Не мужики, а неврастеники! Мне мой дурак тоже анекдот тут рассказал, где муж жену спрашивает: «Ты бы за сколько согласилась с богачом переспать?» Она и отвечает, что долларов бы за сто. Он уже дочь об этом спрашивает, а та отвечает, что за сто не согласилась бы, а вот за тысячу – да. Мужик подумал и вздохнул: «Полный дом проституток, а денег нет». Я ему на это говорю: иди сам переспи с кем-нибудь за деньги, раз умный такой. Сидит дома, как сыч, уже три года. Хоть бы в дворники пошёл, что ли.

– А ведь прав психолог: это вы, сволочи, во всём виноваты! – взревел кто-то из мужчин в адрес женщин. – Моя так меня буквально запилила! Я ей сегодня всё выскажу, когда она с третьей подработки вернётся. Устроилась, вишь, после работы подъезды мыть! Намекает, что денег мало. Да если бы не эти бабы, я бы и без денег прожил! Я человек неприхотливый, могу жить по минимуму…

– Вот ты и получил своё мини-му-му! – перебил его Нартов. – Ты ещё чиновникам нашим об этом заяви, то-то они рады будут, что этому быдлу можно вообще не платить… Вы что, совсем тупые? Вы не понимаете, что власть на что угодно идёт, чтобы от себя удар отвести, по принципу «разделяй и властвуй»! Вот они нас сейчас разделят на мужей и жён, да и вобьют между нами кол, чтобы мы грызлись друг с другом, а не их теребили по поводу прекращения нашего грабежа. А вы и пошли на поводу у них, как овцы! Каждый знает, что сегодня даже грудным детям нужны деньги, и немалые. Ребёнка отдать в детский сад – нужны деньги. Собрать его в школу – нужны деньги. Про институт я вообще молчу. Нужны немалые деньги, чтобы покупать продукты, оплачивать коммунальные услуги, которые всё хуже и хуже, но зато всё дороже и дороже. Твоя жена что, только на себя, на свои личные капризы деньги тратит? Она что, бриллиантами у тебя с ног до головы усыпана? Да она наверняка донашивает старое пальтишко, которому больше десяти лет…

– А ты-то откуда знаешь?

– А как иначе может быть, если ты гордишься тем, что согласен жить по мини, которое к тому же и му-му, лишь бы чиновников не тревожить? А для чего ты вообще живёшь? Чтобы вкалывать до седьмого пота, стать инвалидом от такой работы, ничего взамен не требовать, жить по минимуму, а потом тихонько загнуться, словно и не было тебя? Достойная цель жизни, ничего не скажешь… Это всё Риторика! Вон у Женьки возьмите учебник, почитайте: там все эти манипуляции описаны.

– Какие манипуляции?

– Такие! Капнут людям на мозги пару словечек, и вот уже жёны прут на мужей: «Ты не способен обеспечить семью!». А мужья в ответ прут на жён: «Ты не умеешь вести домашний бюджет, не владеешь искусством жить на три копейки, как на три миллиона!». А те, кто их ограбил, только посмеиваются. Толпа ждёт действия, ей только крикни: «Вот ваш враг. Ату его!». Толпа всегда состоит из людей действия, их тянет друг к другу. Это люди мысли с трудом сходятся вместе.

Так они и спорили. И никто почему-то не вспомнил: а кто «запилил» и довёл до самоубийства ту женщину, которая выбросилась из окна? В России почему-то, если гибнет женщина, то считается, что это она сама по себе гибнет. А если мужчина, так непременно в этом виноваты женщины! Они его наверняка довели и угробили своими необоснованными придирками, не ценили, каким замечательным другом и исполнительным работником он был, ничего от власти не требовал, – ну не лапочка ли? Жил по минимуму, и дальше прожил бы. Кабы не бабы проклятые, которые зачем-то родят детей, которым потом надо где-то жить, как-то расти и развиваться. А в современной России это всё теперь стоит немалых денег, хотя малые, – и те не платят.

В тот же день на Завод нагрянули лекторы. Самые настоящие, махровые такие мозговерты, какие ещё марксизмом с ленинизмом приторговывали!

Последние полгода, когда отсутствие денег стало чувствоваться особенно остро, у нас стали проводить лекции, непринуждённые беседы, собрания, где убеждали, что ничего такого ужасного в том, что не выдают зарплату, нет. Что всё это нормально, что всё так и должно быть, а мы как бы сами виноваты в своих бедах, так как деньги идут в руки только достойным людям. Когда мы начинали скучать на этих лекциях-собраниях, ораторы пытались оживить свою речь и шутками, и вопросами, и примерами из Древней истории о жизни рабов. Нам становилось жалко рабов и стыдно, что мы не ценим такого хорошего к себе отношения. Стыд и жалость вскоре сменялись гневом, но лектор к тому времени успевал-таки унести ноги.

И вот их не было несколько месяцев, а тут опять нагрянули. В Красном уголке вывесили объявление о начале просветительских лекций и каких-то стендовых докладов. Для затравки раздали листовочки «Вдохните – и будьте счастливы»: «В повседневной жизни нам угрожает множество вещей: стрессы, болезни, бессонница, экология. Хотя не в наших силах изменить мир вокруг, но кое-что мы все же в состоянии сделать. Надо прислушаться к индийскому учению Аюрведы, и окружить себя нужными ароматами!».

Мол, проблема не в том, что воры у власти зарплату не дают, а в том, что вы не те миазмы вдыхаете. Сандалом вот лучше дышите! Сандал улучшает настроение, дарует ощущение эйфории (к тому же снимает воспаление мочеполовой системы). Вы ведь такие недовольные, потому что у вас с этим делом совсем никак, да? Не хотите сандал, так вот вам корица: снимает депрессию, улучшает настроение и самочувствие, выводит из состояния дурноты. Кроме того, она является отличным афродизиаком! Или вот миндаль, который несказанно бодрит, укрепляет нервную систему, улучшает кровообращение. Лаванда помогает при депрессии, мигрени, бессоннице, переутомлении, обостряет внимание. Вы видите, что всё для вас, всё для вас, пролетарии вы наши дорогие! Если вам совсем плохо, то мы вас в беде не бросим, взбодрим с помощью учения Аюрведы. Постарайтесь правильно оценить свое состояние и выбрать нужный запах. Капните жидкость в специальную лампу для ароматических масел или зажгите курительные палочки. Дышите! И вскоре вы почувствуете себя лучше…

Я с тех пор терпеть не могу разные учения типа этой самой Аюрведы, Фен-Шуя, гороскопов, гадания на кофейной гуще и прочий оккультизм. Это, в какой-то степени, может быть и неправильно, но ничего с собой поделать не могу. Как узнаю, что кто-то верит в какие-то приметы, зодиаки, вызывания духов или жрёт таблетки счастья, так сразу как отрезало: этот человек перестаёт для меня существовать. Он опасен. Он согласен сидеть в грязи, в ветхой лачуге и гадать на кусочках сожжённого в священном пламени шёлка, когда в его жизни наступят улучшения. Или ждать, когда там химия долбанёт его по мозгам, чтобы ему стало весело, даже если кругом всё настолько грустно.

Может, ароматерапия где-то кому-то и помогает, где-то её и используют как-то разумно или просто для развлечения, слишком сытого, общества. Но у нас все эти экзотические учения часто эксплуатируют в таких подленьких целях, чтобы просто никто не мешал заниматься мошенничеством в особо крупных размерах. Чтобы доказать обманутым и обворованным людям, что причина их негодования заключается всего-навсего в… недостатке аромата корицы.

Все эти лекции поначалу вызывали заинтересованность и оживление, которые затем сменились настороженностью, безразличием, неприятием и, наконец, открытой враждебностью. Смутное чувство, что над людьми просто издеваются, стало вдруг ярко-очерченным, словно рубец от сильного удара плетью.

Первая настоящая лекция была посвящена… осени.

– Известно ли вам, – пучил за стёклами очков глаза лектор, – что все проблемы возникают из-за недостатка света и солнца? В осенние пасмурные дни ваше настроение падает. А всё потому, что при отсутствии солнечного света начинает активно вырабатываться мелатонин, тормозящий синтез серотонина, – гормона счастья. Почаще включайте в комнатах яркий свет, и вы избежите сезонной депрессии и осеннего авитаминоза…

– А если электричества нету? У нас в общаге вечером все как врубят свои печки да чайники, так пробки вылетают!

Лектор скривился в вежливой улыбке и продолжил:

– Средством против сезонной депрессии можно назвать поездку в жаркие страны. В Египет, например.

– Хо-хо-хо! А не махнуть ли нам в Египет, Петрович?

– Не-е, я отпуск исключительно на Канарах провожу!

– Товарищи, прошу не перебивать! Мне ещё в трёх местах надо лекции читать.

– Ого! И там люди тоже без зарплаты сидят?

– …Сезонная смена настроения на самом деле есть не что иное, как заболевание. В тёмное время суток увеличивается синтез мелатонина. И именно этот гормон, дорогие товарищи, виноват в плохом настроении и уменьшении энергии! Во время коротких и светлых летних ночей его количество заметно снижается, зато в осенне-зимний период по мере увеличения продолжительности тёмного времени суток резко возрастает…

– Слава те Господи, выяснили, кто во всём виноват, аж дышать легче стало! А мы-то, дураки тёмные, грешили на такой пустяк, как задержка зарплаты на год. Вот серость-то, а! А оказалось какая-то шишковидная железа в мозгу виновата. Долой её!

– Да-а, щас нас осветят лампой, увеличат нам тем самым количество света, и мы снова будем жизни радоваться. А как же!

– Осень – время обострения психических расстройств, – не сдавался отважный лектор. – Смена световых ритмов после длинных летних ритмов и коротких ночей приводит к сильнейшему стрессу, граждане мои дорогие, поэтому даже вполне здоровые люди начинают хандрить, ворчать и капризничать! Появляются перепады настроения, беспричинное чувство тревоги. Но это только КАЖЕТСЯ, что вам плохо!..

– Во как! Оказывается, виновата осень, виноваты звёзды…

– …К тому же, осень – время обострения шизофрении и маниакально-депрессивных психозов. Послеотпускная депрессия возникает в результате понижения уровня эндорфинов из-за отсутствия яркого солнечного света.

– Да какая «послеотпускная»! Чего вы нам баки заколачиваете? Может, у кого после поездки на юга понизился уровень этих эндорфинов, а я весь отпуск работал в автомастерских, чтобы хоть как-то до осени дожить.

– Ну что вы так шумно реагируете? – лектору становилось не по себе. – Цивилизованнее надо себя вести, толерантней, понимаете?..

– Нет, это получается, что они нам вообще ничего платить не будут! Сначала про ароматы верещали, теперь – про осень, а воры тут как бы ни при чём, так что ли получается?!

– Вы слишком прислушиваетесь к своим капризам, оттого и устаёте так сильно. Человек должен иногда смеяться над собой, а не быть надутым павлином «я всегда и во всём идеален и прав». Кстати, разрушает почки. Страх и беспокойство могут быть обусловлены избыточным потреблением сахара и изделий из него, или плохой работой почек. Необходимо попробовать снизить количество выпиваемой воды, и тем самым уменьшить нагрузку на почки. Слишком большой гнев приводит к заболеванию печени, между прочим…

– А вы знаете, что толстая шея и двойной подбородок свидетельствуют о плохом пищеварении и накоплении ядов в организме? – взорвался вдруг спокойный обычно Лопахин. – То есть жрать надо поменьше! А бурая и красная окраска шеи указывает на воспаление органов брюшной полости. Вы не думали до сведения наших чиновников это довести, когда они Вас сюда к нам нанимали? У них же у всех рожи безразмерного размера и кирпичного цвета…

– Ха-ха-ха! – повеселели все, кроме лектора:

– Так, позвольте продолжить. Осень – время обострения…

– Поноса, – подсказывали из зала.

– Да не поноса, а авитаминоза! – шикали из стана записывающих в блокнотик рецепты колдунов от науки.

– Авитаминоза, кстати, осенью не бывает, сами ничего не знаете! – заявляли те, кого на мякине не проведёшь. – Он бывает только весной, после скудного зимнего питания. Это в конце зимы после обеда все спят по кабинетам головой на столе из-за этого самого авитаминоза. А осенью организм, наоборот, отдыхает от летнего пожирания фруктов и овощей.

– Ага, в невиданных количествах! Особенно ананасов и манго…

– Тише, товарищи! – нервничал лектор.

– Редька ничем не хуже…

– Ага! С хреном!

– Не бывает авитаминоза осенью!

– Да не волнуйся ты так! Они нам лекции об авитаминозе на весну припасли. Зарплат-то явно до весны не будет, так что надо будет дураков какими-то новыми сказками грузить. Язву надо лечить, а не глушить боль. У моего отца зуб болел, щека распухла, а он всё боялся пойти и вырвать его к едрене-фене. Глушил боль водкой. А зачем? Вот и нас сейчас так же глушат. Ты хочешь жить достойно, а тебе говорят, что надо витамины кушать! Ты требуешь вернуть тебе твою же зарплату, а тебе отвечают, что ты стал таким нервным из-за того, что мало трахаешься! Ты недоумеваешь, почему твоей зарплаты не хватает уже на проезд до дома, а тебе заявляют в рекламе: пей пиво вёдрами, и всё пройдёт.

– Товарищи, позвольте продолжить! Итак, осень – время обострения психических расстройств, когда любой пустяк выводит человека из себя…

Как лектора не убили, я до сих пор не пойму.

– Эпоха психологии, блин! – негодовали люди после. – Зарплату не платят по году, а людям объясняют, что это они от психической или сексуальной дисгармонии такие недовольные ходят. Теперь так и пойдёт: весной скажут, что у нас у всех авитаминоз, осенью – обострение нервных заболеваний, зимой – депрессия в связи с сокращением светового дня. А зарплата нам вовсе ни к чему. Жильё нам вообще не нужно, детей кормить не надо, и, вообще, настоящему продвинутому человеку нужен только секс, кайф и попса. Это в Штатах психологи кишат на каждом шагу, – им там есть, чем заняться. Там какая-нибудь дамочка может впасть в депрессивное состояние, так как владеет несколькими квартирами, домами в престижных районах, гектарами леса и земли. Короче говоря, есть от чего впасть в депрессию. А нам-то что сделается? Мы вообще можем питаться посменно: два дня питаемся, два дня от еды отдыхаем.

На следующий день рабочие отказались идти на лекцию, заявив: «Нам этот лектор нужен как бейджик продавщице сельмага!». Но лектором на этот раз оказалась очень симпатичная женщина, поэтому пришлось пойти, поглазеть на красоту такую, – делать-то всё равно нечего.

Лекция была посвящена успокоительным средствам и народным способам снятия напряжения. Поначалу было даже весело. Женщина показывала какой-то гель для душа, который якобы улучшает самочувствие. К чудо-гелю больший интерес проявили женщины.

– А вот в рекламе по телевизору какая-то девушка помылась в душе со специальным гелем, и у неё сразу настроение улучшилось. На работе на неё начальник наорал, в транспорте ноги отдавили, в магазине в очереди нахамили. То есть домой приходит она как выжатый сухофрукт. Но вот душ с гелем приняла, и улыбаться стала. Этот такой же?

– Почти! – ослепительно улыбнулась лекторша.

– А если воды нету? – сразу же озвучили знакомую всем россиянам тревогу. – А то у нас в коммуналке никогда воды не бывает, когда помыться надо…

– Да надоела ты уже со своей коммуналкой!.. А как часто им можно пользоваться?

– Как начальник наорал, так и лезь в ванну, пользуйся! – ржали парни в последних рядах, лекторша же только благосклонно улыбалась. – Оказывается, не надо людям ни человечного отношения, ни нормальных условий труда, а надо только в душе помыться и всё тип-топ станет.

– Ой, я бы такой взяла, но у нас же в коммуналке как с работы придёшь, так в ванную не зайти: одному постирать надо, другому умыться, третий блевать туда бежит с перепою. Да и воды никогда нет, когда нужно…

– Ну не знаю: в рекламе была вода! – надоело прекрасной лекторше это коммунальное нытьё. – Итак, перейдём к такому народному целительному средству, как моча. Да-да, не смейтесь, но мочой лечатся самые разнообразные заболевания. По состоянию мочи, товарищи, можно на ранних стадиях выявить очень многие серьёзные заболевания. Для этого надо утреннюю порцию мочи собрать для осмотра в стеклянный резервуар. Моча здорового, нормального человека имеет светло-жёлтый цвет, резкий запах, осадок, товарищи, выпадает равномерно, пена покрывает всю поверхность жидкости…

– Скажи пожалуйста!

– …пар начинает исчезать от краёв посуды.

– Хи-хи-хи!

– Да тише вы! – кто-то уже старательно записывал в блокнотик эту лекцию: – Так, «от краёв посуды».

Тут Нартов встал и направился к выходу. Начальник цеха поинтересовался, не осмеливаясь его останавливать:

– Илья Алексеич, а куда же Вы это посреди лекции-то намылились?

– Да у меня жопа уже заболела от сидения. И от лекции вашей – тоже. Пойду, пройдусь.

Он зря ушёл. Он не узнал много нового о себе, о моче, о том, что человек вообще может только этой самой мочой питаться! Под конец лекторша посоветовала почаще бывать на свежем воздухе и пить валерьянку:

– Пейте успокоительные. Могу посоветовать очень хорошие седативные средства…

– Да я и хотела тут выпить таблеточку-другую, но… воды не было: воду отключили во всём квартале! Три дня не было воды! Ни помыться, ни постирать, чисто мы не люди, а скоты! И захочешь отравы выпить от такой сволочной жизни, а запить-то нечем!..

– Могу посоветовать хорошие седативные…

– Мочой запивай, – опять ржали парни. – Моча-то есть у каждого. То-то сейчас кругом полно книжек и передач, как полезно мочу хлебать и говно жрать, на хлеб намазывая.

– Фу-у! Ну как вам не стыдно о таком-то похабстве! – не выдержала красивая лекторша, затыкая носик пальцами, настолько живо представила себе картину такого «блюда». – Мне, между прочим, тоже уже полгода не платят зарплату, но я руки не опускаю, пятую лекцию за день толкаю!

Лекторы были такими же несчастными, но они бесили и злили своими глупостями словно бы специально. Следующая лекция как началась, так и сразу кончилась. Опять приехал тот мужик, который во всём обвинил осень. Теперь он сразу перешёл в наступление:

– Не страдает ли кто из вас попёрхиванием во время еды или даже разговора? Это признак недостатка железа в организме.

– Какой еды, если мы забыли, как денежные знаки выглядят? Да я за полтора года забыл, где в платёжной ведомости надо расписываться!

– Но вы же не умираете, – убеждал он нас. – Ну, сами посмотрите: вы же не при смерти. Все вышли на работу, все на ногах вроде бы держитесь. А вот в Блокаду народ прямо на улице падал, и вы ещё не видели, что такое настоящий голод! Если вам не платят зарплату, но вы как-то продолжаете жить, то, стало быть, у вас есть возможность жить, так ведь? Вот и пользуйтесь этой возможностью, а не устраивайте тут массовых психозов из-за такой ерунды. Ну что же вы так нервничаете по пустякам! Выпейте валерьянки…

– Всю страну валерьянкой не споишь.

– Нет ли у вас судорог в икроножных мышцах, особенно по ночам? Это от недостатка калия. Излишняя раздражительность – это признак недостатка магния.

– Щас у тебя будет ломота во всём теле! Гарантирую… Что же это такое делается? Не платят зарплату уже год и ещё доказывают, что мы с «излишней раздражительностью» на это реагируем? Тут губернатор предложил в Городской думе на десять рублей зарплату каждому депутату сократить, так такой визг поднялся! Не убудет с них от десяти рублей, – для них это и не деньги вовсе, прямо скажем. Так они и то не согласились на такой «грабёж»!

Народ не сразу понял, что над ним просто измываются. Ну, ограбили, обворовали, как лохов, – да, всё так. Ну, так и смылись бы тихо туда, где их искать не будут, – за границу. Но таково свойство многих преступников, что они не могут вовремя остановиться. Прислали вот лектора. Лектор сам вошёл во вкус и даже не догадывается, что его сейчас будут банально рвать. Но был он настолько мерзок, что его даже трогать побрезговали. Все разошлись, а старейшие работники Завода ругались на чём свет стоит:

– Набили карманы деньгами, а теперь, оказывается, во всём недостаток калия или магния виноват. Они будут разваливать завод, который даже в Блокаду выстоял, стране и фронту продукцию умудрялся выдавать, а эти твари хуже фашистов! Они в мирное время смогли его раскурочить, а теперь какая-то тля очкастая будет интересоваться, нет ли у меня судорог… От голода, что ли? Вы хотите, чтобы мы тут в голодных корчах сдохли?.. Нет, хуже фашистов! Те хоть чужие были, иноземцы, а эти – свои, соплеменники! А душат крепче самых злейших врагов. Мой дед пацанёнком пятнадцатилетним тут выжил в Войну, а мы безо всякой войны и нашествия внешнего врага тут подохнем!

Лектор только снисходительно улыбался, – они все так улыбаются.

Следующую лекцию он начал словами:

– Давайте сегодня поговорим о… деньгах.

– А давайте! – оживились даже самые закоренелые скептики. – Давайте о деньгах!

– Что?! Деньги дают?.. – просыпались спящие и срывались в даль светлую так быстро, что никто не рисковал их останавливать. – Люди, деньги привезли!!! Чур, я первый в кассу…

– Нет, давайте подумаем вместе: зачем нам деньги? – лектор был даже рад, что часть слушателей убежала. – Представьте, что у вас много денег, вот куча целая денег!

– Чемодан! – кто-то уже закрыл глаза, как на сеансе гипноза.

– Смотря, какой чемодан: большой или маленький, – лузгали семечки нахальные стропальщики.

– Дипломат.

– Да ну-у! Дипломат – это мало. Огромный фанерный чемодан, с каким Бурлакова Фрося Москву покорять приехала…

– А теперь давайте представим: на что мы эти деньги потратим…

– Ой, да на что угодно!

– Не-ет! – возразил лектор. – Нужен чёткий ответ. Деньгам нужен конкретный план по их растрате.

– А… ну так… на семью… Детишкам там купить то да сё… – каждый выдвигал свои варианты. – Родителям надо бы помочь, им тоже не платят ни шиша…

– Ну а поинтересней есть мечты? – лектор другого и не ожидал. – Что вы заладили «семья, дети»? Семья устарела как институт общества. Умные люди себе семью на шею не посадят.

– Как же мы можем забыть про своих голодных детей и родителей?! Мы можем работать задарма на себя, но как же наши семьи, наши дети?

– А зачем вам деньги? – этак вкрадчиво спросил он. – Нет, правда, вот зачем ВАМ деньги? Я потому и спрашиваю, что вы словно бы лично в деньгах и не нуждаетесь.

Казалось, что сейчас он произнесёт монолог Остапа Бендера, про то, что у нас же нет никакой фантазии, чтобы эти деньги потратить со вкусом! Но вместо этого Нартов сказал что-то похожее на слова гоголевского частного пристава, который всему предпочитал государственную ассигнацию:

– Да уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места много не занимает, уронишь – не разобьётся. Чего ж ещё желать?

– Вы верите, что деньги могут сделать вас счастливыми? У меня вот отец в прошлом году умирал, так никакие деньги его не спасли. Никакие деньги ничего не могут сделать, если…

– Да не хотим мы счастья. Просто жрать охота.

В последнее время в многострадальной России утвердилось мнение, что если у человека нет мечты купить себе яхту или остров в Тихом океане, то деньги ему вовсе не нужны. «У вас же нет настоящей мечты! Деньги надо тратить как-нибудь изощрённо! Только серость думает, как оплатить телефон, квартиру, купить письменный стол сыну-первокласснику, хотя бы через день ходить в магазин за хлебом. Что это за трата денег? Настоящий человек должен иметь Мечту, только тогда он достоин денег, а у кого такой мечты нет, то и денег ему можно не платить, даже если он вкалывает по двадцать пять часов в сутки».

Умиляет суета откормленных спонсорами СМИ, которые могут запустить передачу с серьёзным, вроде бы, сюжетом, почему людям перестали платить зарплату. Но затем вывернуть всё так, как умеют только на нашем телевидении, превратив трагедию в идиотский фарс. Холёный репортёр словно совсем не понимает, в какой стране живёт, поэтому делает такой «мудрый» вывод: «Людям не платят потому, что они стесняются… говорить об этом»! Кому и что надо сказать, чтобы людям вернули уже заработанные ими деньги? Слава богу, не ляпнул, что для этого надо разрешить однополые браки. В других передачах точно так же отсутствие электричества в каком-нибудь загибающемся промышленном пригороде, или опоздание единственного автобуса на неделю «умные» журналисты объясняют… низкой самооценкой нашего народа: «Только глубоко не уважающие себя люди могут жить в таких условиях! Их всех надо срочно к психологу!». И радует, что не приплёл какие-нибудь первобытные племена из Африки, которые тоже живут без электричества и автобуса, но почти всегда улыбаются. В психиатрии, кстати, такая постоянная улыбка считается признаком тяжёлого расстройства или недоразвитости мозга. Но тут-то к психологу послали, можно сказать, комплимент сделали. Дескать, психолог повысит всем поголовно самооценку, от этого появится электричество, и автобус начнёт ходить не раз в неделю, а два раза в день! Послать к психологу ворюг, которые разорили даже такую богатую страну, как Россия, чтобы он их немного подлечил от неуёмного желания воровать постоянно, – и намёка нет. Да это для современных наших СМИ как на святое посягнуть! Точнее, на спонсора.

– Да-а, не приучен ещё наш народ к благополучию, – заключил лектор. – Вы сами порождаете в себе установку на нищету. Где ваш стимул для дальнейшего развития личности? Вместо того, чтобы унывать, надо благодарить высшие силы, что вы живы и здоровы. Я правильно говорю?

– Угу, – мрачно согласилась часть рабочих.

– У вас нет связи со своим внутренним миром. Во всём существует закономерность, и человек САМ создаёт свою реальность. Вам надо разобраться, почему вы не допускаете в свою жизнь успех и состоятельность… Да не тревожьтесь вы так! Всё будет хорошо. Просто всегда следует помнить, что ваше плохое настроение вызвано тем, что на данный период года учащаются случаи нервных расстройств. Но это всего лишь последствие различных химических процессов в организме, так как в нём активизируются вредные гормоны, например те, которые вызывают состояние депрессии.

– То есть это не из-за того, что нам не платят зарплату, а по причине деятельности каких-то гормонов?

– Да! – радостно кивнул лектор, что вот наконец-то удалось втолковать этим дурням, что можно быть счастливым и без зарплаты. – Ищите причину своих горестей внутри себя.

– А если мы хотим её поискать внутри тебя?

– Зачем это?

– Да подождите вы его руками хватать!.. Вы вот скажите, лектор, или как вас там: вы сами-то верите в то, что говорите? Вы верите, что мы все такие вот ненормальные: не хотим хорошо жить, ездить на море, жить в просторных квартирах, а не в вонючих коммуналках и хрущёвках? Мы-то как раз слишком нормальные! Просто поместили нас в НЕнормальные условия, и наблюдают: а что же эти козявки предпримут, как же они выкарабкаются. Ужасти, как антиресно поглазеть на такой опыт! Доведут людей до отчаяния, а потом «лечат»: ах, да у вас, батенька, депрессия! Так выдайте зарплату, суки! У нас и пройдёт эта депрессия. Вам-то если по году зарплату не платить за ваш бздёж, тоже, чай, депрессия начнётся!

На этих лекциях мы узнали много нового о себе. Например, что у нас у всех «наследственная» бедность: наши отцы ничего не смогли нагрести и отхватить у страны, поэтому мы также ничего не можем, – это наш крест. Ещё лектор заявил, что бедные люди сами не хотят жить хорошо: они не умеют добывать деньги.

Многим ничего не оставалось, как только капитулировать перед современными психологиями и прочими учениями о счастье и душевном здоровье человека, созданными где-то далеко на успешном Западе, где никто не додумается задержать зарплату своим рабочим на год. И там не гороскопы с уринотерапией эти вопросы решают, а закон.

Это у нас кругом идиотские советы радоваться жизни, как радуются ей онкологические больные по принципу «жить осталось день». Но мы-то не больные! Каково должно быть здоровым людям, если им приводят в пример жизнерадостность смертельно больных людей? Им не платят зарплату, не дают возможности жить достойно, и при этом, подленько так, зудят: «А вот девочка одна при смерти лежит в больничке, и советует всем каждый день жить как последний. Надо находить счастье даже в глотке свежего воздуха, в прогулке по солнечной стороне улицы, – мы же вам этого не запрещаем. Пока не запрещаем! Хапайте такое «счастье» мешками, а нам надо сосчитать, на сколько мильярдов мы вас, там, за последние десять лет обобрали».

Обратите внимание, как много в последнее время появилось таких публикаций: человек с переломанным хребтом находит в себе силы жить дальше, а вы тут, мол, такие пока здоровые (пока!), всё чего-то ноете, требуете какие-то жалкие гроши вам надбавить. Этак ненавязчиво намекают: «Имейте совесть, скоты! Ну чё с недовольными харями опять у кассы выстроились? Зарплату вам? А вот хрен тебе, быдло! Вот идите лучше читать про барышню, у которой ноги отнялись, а она прямо по дороге в морг поэму о любви к жизни написала. Борец! А вы-то, – тьфу! Ну, подумаешь, второй год им деньги не платят, а они уже на сопли все изошли. Да наши деды и отцы в окопах пять лет гнили, ваще без каких-либо зарплат!».

Нам говорят, что это «всего лишь эмоции». Глупейшее открытие! У всех живых людей есть и должны быть эмоции. Это те, кто живёт одними инстинктами, эмоций не имеют, потому им и хорошо. Нам говорят, что всё ещё не так уж и страшно. Нам говорят, что это просто мы САМИ заблуждаемся, так как мы поражены ужасом недавно пережитых страной потрясений, поэтому нам и кажется, что такой беспросветный мрак никогда не опускался на Россию. А что нам все эти увещевания? Что потерявшему ногу слушать байки, что вот кто-то там потерял ещё и вторую ногу, и даже обе руки? Он и слушать-то всё это не станет, а просто даст говорящему в морду пока ещё имеющейся у него рукой.

Когда нашему токарю два пальца отрезало, то он так распереживался, что даже хотел руки на себя наложить, а врач повёл его в палату, где люди вообще без рук-ног лежат. Он там походил, посмотрел, и так ем у стыдно ста ло… Вот и на ша власть постоянно приводит нам такие примеры страдания, чтобы нам стыдно было требовать от неё нормального отношения к людям. Это называется шоковая терапия: мол, все наши трудности по сравнению с настоящим горем, – пшик!

Нет, я давно заметила, как много подобных статей и призывов появилось в последние годы. Раньше такого не было.

Распрямитесь, улыбнитесь, Сядьте прямо, взгляд вперёд! Мир прекрасен – оглянитесь: Красоты невпроворот! Мир прекрасен и спокоен, Беспроблемен в целом он… Вы расслабьтесь, но старайтесь Не считать вокруг ворон!

Народ местами медленно, но верно, сползал в оккультизм, и впадал в верования древних майя. Вскоре можно было слышать такие диалоги:

– Мужики, сегодня деньги выдадут!

– С чего бы это?

– А у меня правая ладонь чешется: как пить дать к деньгам!

– Так, может, тебя комар в ладонь укусил, вот она и чешется.

– А что, если комар укусил, так не считается?

– Не считается.

– Тьфу ты ну ты!

На следующую лекцию никто бы не пошёл, но пустили слух, что приедет сам товарищ Тренькин, и вроде как дату зарплаты назовёт. Тренькин в самом деле прикатил, а красивая лекторша на этот раз зачитывала лекцию по бумажке, сделав небольшое вступление:

– Вы просто послушайте, но только без нервов, ладно? Это не мной придумано, меня просто попросили вам это прочитать: «Толпа испытывает определённого рода мазохизм, получая удовольствие от акцен… акцен-туа-ции трудностей и нытья о невозможности жить. Толпа всегда запрограммирована на пессимистическую оценку ситуации, на невозможность выхода из неё. Поэтому лучше разойтись, чтобы ваше личное структурирование объективной реальности не зависело от настроений взбудораженной массы. Не надо так опираться на фреймы толпы, и строить на их основе свои представления о реальной действительности. На самом деле не всё так ужасно, если трезво и без самоистязаний взглянуть на жизнь…».

– Слушайте, эта сука нас вовсе в психи записала! Мы свою зарплату за прошлый год хотим получить, а она нам доказывает, что мы – мазохисты и психи.

– А надо ей морду набить.

– «…И переход толпы на насильственные действия происходит как раз из-за бесконечной конста… конста-та-ции негатива, – нашлась лекторша, постоянно спотыкаясь на латинизмах, – который в результате муссирования срывает все предохранители»…

– Вот падлы образованные! На любое возражение у них есть контраргумент. Вот как далеко шагнул прогресс! Нас тут сейчас объявят сумасшедшими, и тем самым дискредитируют наши требования вернуть нам зарплату. А общество поддержит. Общество всегда поддерживает психиатрию в плане оказания помощи больному вопреки его воле. Мы своё просим отдать, а она, знай, переводит всё в нужное этим зажравшимся сволочам русло, подстилка управленческая!

– Так я и говорю, что надо ей все зубы выбить, чтобы балыки нечем было жрать.

– Ка… какие балыки?! – лекторша не на шутку испугалась и кинулась к Тренькину: – Я больше не могу! Они и в самом деле меня сейчас убьют…

Тренькин принялся выталкивать её назад:

– Иди к народу, дура! Я тебя для чего в Сочи возил! Чтобы ты тут ерепенилась? Да я тебя одним взмахом пера из НИИ выпру! Да я начальник управле…

– Козёл ты, а не начальник! – рыкнула лекторша. – Прикрылся бабой от разъярённых мужиков, как сука с яйцами! Ты мне что сказал? Мозги попрессовать им малость, чтобы они разошлись, а они у тебя тут уже совершенно неподконтрольные…

– Дать им, что ли, по стольнику на рыло, чтоб заткнулись, а? – беспомощно спросил начальник Управы кого-то из своих помощников, но оттуда зашептали:

– Нету. В банк уже звонили. Не выйдет по сто.

– Ну, хоть по полтиннику! Чтобы им хотя бы на выпивку хватило? А?!

– И по десятке не наскрести…

– Вот куда всю казну просрали, ворюги?! Сука Чижов в Италию укатил с новой тёлкой, а меня тут оставил за всё отдуваться…

Больше лекторы не приезжали, но народ ещё долго потешался, отвечая на любые всплески «социального нытья»:

– Вы всего-навсего застряли в энергетическом паттерне! Э-э, батенька, да у вас сезонная депрессия, – к лету пройдёт.

А до лета ещё ой как далеко! За окном льёт осенний дождь. Льёт так, что начинаешь думать: чего бы принести ему в жертву, чтобы он прекратился? Надоел до невозможности! Ведь и в самом деле стало бы легче, если бы хоть погода была солнечной.

Тренькин даже подкупил некоторых вот этим своим неподдельным участием в судьбе народа: «Ну, хоть по полтиннику». У многих всегда наступает какое-то невольное благоговение перед чиновниками, если они вот так «о народе радеют». Кому-то сделалось даже стыдно: человек за нас буквально когти рвёт, а мы тут!.. К тому же человек этот на следующий день повелел выдать заводчанам продуктовые наборы, чтоб уж совсем ноги не протянули от голодной смерти: то-то номер будет посреди мирной жизни, да ещё после случаев суицида! И вот мы все получили по пачке чая и гречневой крупы.

Чай в те годы сделался какой-то непонятный. Старый, добрый, грузинский чай, который пил весь СССР, уже исчез: в Грузии уже несколько лет шла затяжная междоусобица, видимо, не до выращивания чая им там было. В продаже блуждал чай непонятного производства, но я помню, что из стран, где чай в принципе не растёт, – климат не тот. Тогда по телевизору даже крутили специальную рекламу, где объясняли, что этот чай надо как-то по особому заваривать, чтобы получить настой, более-менее на чайную заварку похожий. Тогда страна была буквально наводнена продуктами непонятного происхождения, которые не каждый ещё мог правильно употребить без сноровки.

Гречка была наша, но, видимо, давно пролежала на складах: она пахла плесенью. Только четырёхкратное промывание крупы, в горячей воде, могло отбить у неё этот запах. Некоторые ели её и безо всякого промывания, – не привыкать.

– Можно ещё лучок туда покрошить, – робели на раздаче пайков женщины.

– Да есть масса вариантов, как эту вонь отбить! – заверял бойкий раздатчик. – Ну, разве не абсурд, что вы так заботитесь о таких пустяках, когда в жизни столько более важных дел!

– Абсурд, – соглашались измученные люди.

– Подходи, нар-род, за пайком, расстар-рался р-родной р-р-райком! Ишь, как оголодал-то, хе-хе!..

– Вы совершенно напрасно меня «оголодавшим» ругаете! Я вчера очень даже ел.

Других это всё ой как злило:

– Что за глупая привычка у нашего народа: стоять и слушать всех этих трепачей? Вечно сбегутся и слушают, рты разинув, будто сам Господь-Бог к нам пожаловал! Это же шестёрка, маленький человечек большой системы. Что он может сделать? Свои личные деньги нам раздать, что ли? Их у него много, конечно, но и аппетит у него не такой, как у нас. Его прислали сюда, чтобы он нам доказал, что мы зажрались и оборзели, а мы его слушаем зачем-то.

– Что же остаётся делать?

– Просто не слушать, словно его вообще нет. Задом бы повернулись все к нему. Это же, как пирамида: чем дальше от вершины, тем больше кирпичиков. Вот к нам и пожаловал такой кирпичик.

– А если сам президент пожалует?

– А что президент? Что он вообще может, президент этот, со своим фирменным «а шта»? С одной стороны, он видит наши тощие хари, а с другой стороны на него давят «демократы» и «либералы», которые ни за что теперь не отдадут, – ни добровольно, ни принудительно, – всё то, что они награбили хитростью, обманом, ложью, дезинформацией и прочими уловками. Тут требуется внимание местных властей, а не Центра. Президент, каким бы энергичным он ни был, не может просто физически вот так бегать по стране, чтобы решать подобные проблемы. Нынешняя «элита» неспособна действовать в интересах населения и страны. Плановая экономика при нынешних наших банкирах и монополистах тоже невозможна в принципе. Нужен террор. Только не по отношению к нам, а к ним.

– Да. Но нужны люди, которые будут этот террор осуществлять. Вы пойдёте этим заниматься?

– А что? Я бы пошёл. Вот как накроется всё медным тазом, так и пойду! Скоро в России денег останется так мало, что репрессии против тех, кто успел нахапать за последние годы, окажутся очень действенным способом получения средств, для хоть каких-то действий.

– А вот статистика утверждает, что средняя продолжительность жизни высокопоставленных чиновников на двадцать лет больше, чем продолжительность жизни рядовых граждан в нашей стране!

– Так с чего бы им не жить-то? В их положении изловчиться надо, чтобы заболеть или помереть!

Но не все вели такие боевые речи. Многим было просто тошно. Многие чувствовали, что их просто из работающих людей перевели в разряд рабов.

– Слушайте, а ведь мы же рабы. Вот в Древнем Риме и прочих рабовладельческих государствах хозяин должен был кормить своих рабов, чтобы они не умерли с голоду и могли работать. И нас тоже кормят ровно столько, чтобы мы не загнулись от голода и продолжали работать на капиталистов, которые ещё вчера все в КПСС состояли. Или умерли бы, но не сразу. Все эти прожиточные минимумы и потребительские корзины для чего придуманы? Кто это выдумал, что человек в день может обходиться набором в триста граммов хлеба и сто граммов мяса. У меня бабка в Блокаду получала шестьсот граммов хлеба, а иждивенцы получали триста грамм. А теперь работающим столько положено! А как же книги, музыка, театр, образование? Это нашему человеку уже не нужно? Человек в их глазах скотина бездумная? То-то теперь по телику герои фильмов только тем и заняты, что сношаются да водку жрут, а на любые возгласы телезрителей теледелатели отвечают: «Вы сами хотите на такое смотреть!». Не зря это всё, ой не зря.

– Ну, рабы, и что ж? Если каждый вытравит из себя раба, то кто же тогда будет работать? Кто будет строить, создавать, возводить? Эти? Эти со своим х…ем совладать не могут, если верить жёлтой прессе, а не то, чтобы с отбойным молотком.

– Но рабочий не обязан быть рабом, а из нас сделали какое-то быдло! Капиталистический рабочий или фермер не стоит у окошечка, не клянчит свою зарплату, как иждивенец пособие. Какое тут у нас может быть человеческое достоинство? Никакого. Погубили достоинство народа, а теперь с нами можно делать, что угодно. Теперь мы согласны унижаться, вкалывать за спасибо. Чтоб этим рабовладельцам ожирением заболеть и никогда не выздороветь!

– Потому что у нас рабство отменили не так давно, как в Европе или Америке, где быстрые поджарые чиновники уже не заклинены на своей царственности и относятся к своему посту, как к обычной работе, а не избранности. У нас же чиновничество, – это что-то вроде родового титула, с каким бессмысленно тягаться даже князьям. В России Крепостное право официально отменили в 1861-ом году, а на деле ещё совсем недавно рабочий не мог уволиться с завода, колхозник не имел права переехать в город, – даже паспорта им на руки не отдавали, чтоб не сбежали. Сейчас противоположная ситуация: катись, куда хошь! А некуда. Так что терпи, потому что и скулить бессмысленно, – сразу срежут своим фирменным: «НАШЕМУ народу такие пустяки не страшны!». Нас давят, а мы терпим и гордимся этим, потому что больше нечем. Люди подавляют в себе инстинкт голода, потому что жрать нечего. Собственнический инстинкт они давно в себе изничтожили, так как у обнищавшего населения не может быть собственности. А жесточайшее подавление базовых инстинктов (это только дегенераты думают, что базовый инстинкт – это какой-нибудь трах-бах, и только он) приводит к революции. Учёными доказано. Человек, живущий на подаяние, не может себя уважать, а уж когда подаяние получает работающий человек, так это стократный позор для него! Чтобы люди достойно жили и себя уважали, у них должно быть ощущение, что они славно потрудились и зарплату соответствующую получили. А мы-то нищие!

– И не надоест им вот так кривляться-то перед нами? Сказали бы сразу: «Пшли все нах!». Ан нет, суетятся всё чего-то, крутятся, вертятся, как плохие актёры в бездарном спектакле.

– Нужда заставит, – ещё не так кривляться начнёшь. Они ведь актёры и есть. Только не по призванию, а по принуждению.

Даже электрик Ворохов приуныл, забросив свои мосталыги:

– Не умеют они руководить, вот что. Нет у нас в России хороших режиссёров жизни, которые сумели бы увлечь свою страну хорошим спектаклем с удачным сценарием! Ведь жизнь – это не просто набор сцен, а научно обоснованное действо со своей сверхзадачей. А они ведут себя как в Средние века, когда профессии режиссёра ещё не было, когда театр был похож на оркестр без дирижёра. Это всё последствия той политики, когда советский народ в Перестройку обвинили, что он якобы привык жить на всём готовом. Дескать, советская власть нас избаловала до невозможности, обеспечивала работой, зарплатой, жильём, а вы вот попробуйте сами по себе жить. Это нас-то власть избаловала? Разве что войнами и истреблением, а ещё ударными стройками в Сибири и на Дальнем Востоке. Никому же не давали ничего просто так, надо было заработать! Но народ поверил, что он был слишком уж сплочённым. Наш народ всегда и всему верит, – ничего уж тут с ним не поделаешь. Вот и начали все сами по себе существовать: и люди, и власть. А когда в театре каждый сам по себе, – спектакля не выйдет. В оркестре без дирижёра каждый на свой лад балакает что-то, пусть даже грамотно и правильно, но мелодии-то нет. А как нужна власти мелодия, – особливо накануне выборов или приезда каких-нибудь иностранцев, – так бездарность какая-нибудь выскочит, начнёт руками размахивать и недоумевать: «Чего это вы не играете слаженно?! Я же гениальный дирижёр!». Никакой ты не дирижёр и не режиссёр. Ты только думаешь, что постиг все необходимые премудрости этого непростого ремесла, а на самом деле даже не способен вникнуть в причины, побуждающие того или иного героя твоего спектакля действовать и говорить именно так. Азы системы Станиславского не знают!

– А зачем во власти система Станиславского? Зачем чиновнику быть режиссёром?

– А как же! Это в его же интересах, – если он, конечно, настоящий режиссёр в своей отрасли, – чтобы в его спектакле каждый занимался своим делом, так как он создал для этого все необходимые условия. Он не ждёт восхищения своей сознательностью и ответственностью, потому что он работать сюда пришёл, а не тешить своё незрелое самолюбие. А плохой режиссёр умеет только орать на актёров и операторов, винить их в бездарности и тупости, сетовать, что никто из них не понимает его избранности и гениальности. Сколько я перевидал в театре этих глупых мальчиков, которые возомнили себя новыми Копполами и Феллини: дескать, поэтому им всё позволено, а дисциплина и организованность – это для жалких актёришек и техников сцены! И что они создали? Ни-че-го! Только развалили всё, что было создано до них.

В последний день забастовки на Завод приехало начальство аж из самой из Москвы.

– Допрыгались! Доигрались! Уже до столицы о вашей дурости слухи докатились, – бегал бледный Тренькин, и было видно, что он этого высокого визита боится больше, чем мы.

Никто даже не догадывался, что этот обрюзгший и неповоротливый чиновник ещё может так бегать! Ну, пусть растрясётся, хоть маленько, от кабинетного застою во всём организме. Так что ему это даже полезно. А нам-то что бегать? Нам за беготню не платят. Нам вообще не платят! А вера, что «вот приедет барин, барин нас рассудит», давно оставила нас.

Приехали иномарки. Много иномарок. И мы в сторонке стоим в телогрейках. Всё словно бы продумано для того, чтобы каждый почувствовал это противопоставление «мы – они». Из машин сначала выскочили какие-то проворные молодые люди, стали открывать двери пассажирских мест. И вот начали медленно-медленно, царственно-царственно вываливаться и сами чиновники! В дублёнках и шубах, в меховых воротниках и высоких шапках: ни дать ни взять – бояре! Или даже можно сказать просто: бары. Тары-бары-растабары. Налетели, как хищные птицы на неприбранное тело.

Были и женщины. Одна была такой кряжистой, что никто не подумал бы, что это лицо женского пола, если бы не пышный соболий воротник и огромная шапка из песца. Сразу видно, чиновница ещё с хрущёвской эпохи. Она, невзирая на мнение, что болтливостью страдают именно женщины, вообще молчала. Другая была чудо, как хороша, и иногда что-то даже щебетала. Была она уж очень декольтирована, но тоже вся в мехах, невзирая на сильный дождь, который уродовал всю эту красоту нещадно.

Сейчас-то наши чиновники уже так не одеваются, чтобы не смешить или даже не пугать иностранных инвесторов и «партнёров по бизнесу». А тогда казалось, что они напяливали на себя вообще всё ценное, что было в их домах, словно заявить хотели: «Не зря же воровали, чтобы простым плебеям не показать, как надо жить!». И невольно понимаешь, что увеличение окладов высшим чинам требуется, дабы они наружным своим блеском поддерживали величие власти в глазах плебеев. А сытый и довольный подчинённый, – это для них противоестественно, так как он сразу обретает совершенно несвойственную его положению осанистость и самоуважение, тогда как для успешного течения дел подчинённый должен пребывать в постоянном трепете и неуверенности: а не дадут ли ему за что-нибудь по шее?

Повылазили невесть откуда (словно бы из багажников) бесчисленные секретари и заместители, помощники и советники: суетливые, заискивающие, настороженные, всё время шушукающиеся. Вот так, суетятся-суетятся, и ждут, когда же наступит и их время, чтобы из энергичных превратиться в такие вот величавые и малоподвижные, массивные статуи, которые лениво водят вокруг государственным оком и чванливо чмокают губами:

– М-да-а, о времена, о нравы!..

Тут откуда ни возьмись, вылез электрик Ворохов, который уже не различал ни чинов, ни погон, так его захватил бизнес «на мослах»:

– Мосталыги не нужны? – спросил он некоего высокого сановника из столицы, который, находясь в каком-то своём, недоступном простым смертным, измерении, не мог сразу из него перейти в другое, поэтому хлопал глазами несколько секунд.

– Что это было? – спросил он, проморгавшись, словно моряк, который только что увидел в пучине волн морского дьявола.

– Не обращайте внимания. Это так, издержки производства, – уже извинялся вовремя подоспевший Тренькин, запихивая Ворохова за спины своих людей, а те – ещё куда подальше, с глаз долой, из сердца вон.

Первым взял слово второй секретарь какого-то пятого заместителя невесть чего председателя некоего отдела при таком-то министерстве. Старший помощник младшего дворника, как говорят в народе.

– А-а… э-э… м-м… так что это… – не отличился он оригинальностью во вступлении, но всё же продолжил.

Мы не могли понять, о чём он говорит. О промышленности или о музыке? А может, о любви? Речи таких горе-ораторов оказывают на слушателей не всегда адекватное замыслу говорящего воздействие. Он никак не мог закончить ни одного своего периода речи. Его протасис, с необычной по силе восходящей интонацией, достигал вершины периода, но так и не переходил в аподосис. Казалось, что он всё вдыхает и вдыхает, и воздух уже грозится разорвать его лёгкие, но совершить выдох он не в состоянии. Он нагромоздил уже целую пирамиду из колонов, но так и не решался спуститься с неё коротким и решительным прыжком. Не было в его речи ни ремы, ни темы; не было субординаций тем: всё смешал в одну кучу. Ему казалось, что он принадлежит к типу таких людей, которые могут своими идеями вдохновить и увлечь окружающих. Такие люди всегда ведут себя так, словно каждый их шаг фиксируется на видеокамеру для Истории. Именно для Истории с большой буквы, а не для банальной историйки. Они разговаривают таким тоном, словно верят в то, что все люди вокруг созданы для их удовольствия, и не дай бог, если вдруг кто-то осмелится разрушить эту их веру!

Должность второго выступающего тоже состояла из каких-то кашлей типа зам-сек-зав-пом-нач-глав-председатель отдела по снаб-сбыт-газ-тяж-маш при мин-чин-дрын-фин… Тьфу!

Он просто пообещал милостиво простить нас, за то, что мы «осмелились требовать свои нищенские оклады» за последний год, призывал нас к новым жертвам в виде работы без зарплаты ещё пару-тройку месяцев.

– Ни хрена с вами не сделается! – парировал он на всеобщее негодование, ну и, под конец, как бы для профилактики, всплакнул и вспомнил героев Блокады, которые голодали, но не выдвигали таких нелепых требований в «трудную для всей страны годину».

А вообще этот «первый зам второго пома третьего сека» дольше всех проговорил о «тяготах в военную годину», – оказалось, что это вообще его фирменный конёк, и он очень обижался на своих коллег, если кто-то из них перехватывал у него эту тему.

Сначала он говорил стройно, прибегал к анафорам и перебегал к аллегориям, пересыпал речь анекдотами и прибаутками, блистал и поблёскивал яркими словами и образами, даже вводил в прозу некий стихотворный размер! Его контрастные фигуры, многообразные интонации, иносказания, намёки, ритмика, – всё это было призвано возбудить в наших закопчённых душах какую-то торжественную мысль благодарности за выпавшую нам честь примазаться к славе стоического русского народа. Лицо его то искажалось на манер древнегреческой маски трагедии, то озарялось подлинным счастьем, словно эта секунда просветления оправдывала всю его жизнь.

Потом он понёс что-то уж совсем несуразное, речь его всё больше насыщалась эллиптическими конструкциями и переходила в высокоситуативную. Отдельные выкрики и краткие реплики ещё можно было разобрать, но в целом жесты и мимика говорили уже безо всяких слов. Контроля сознания уже нет, как при защитных реакциях в случае опасности.

Цель высказывания не была достигнута. То ли речь была неправильно понята слушателями, то ли оратор не сумел её правильно донести, а скорее всего, никакой цели у этой речи вообще не было. В самом деле, какие тут могут быть речи? В конце ХХ века квалифицированным рабочим не платят зарплату уже почти по году. Чёрт его знает, как этим сукиным детям объяснить и доказать, что перебьются они как-нибудь и без зарплаты! Занятие, прямо скажем, не из простых. Тут самое главное умение: в сотую долю секунды из десятков тысяч слов выбрать нужное и самое лучшее слово. Он почти справлялся. Почти. Несколько раз вместо слова «факт» он произнёс фактор, вместо «логичный» – логический, перепутал слова: «дельный» с деловым и «гуманный» с гуманитарным. Так что его царственный взгляд постепенно стал нам казаться совсем уж царским.

За ним очереди ожидал шикарный барин, самое значительное лицо из всех присутствовавших и, как говаривали, обладатель хрестоматийного хамства, замаскированного под демократичность и простоту в общении с «хехемоном», как он любил называть презренный рабочий класс. Очень хорош был собой: стоял в эффектной позе и взирал на окружающих взором отца народов. Облагородил своим видом и присутствием наше непрезентабельное общество. Перед речью принял ещё более важный вид, хотя, казалось бы, больше уже и некуда, и одел маску «я весь в думах о Родине», которая временами сменялась гримасой «чтоб вам всем пусто было!».

Народ понял, что это надолго. Народу эти болтуны уже давно надоели, похлеще занудного мужа или сварливой жены за сто лет совместной жизни! Галдят о каком-то успехе «нашей страны», но не говорят: очки с какими линзами надо надеть, чтобы этот успех разглядеть. До чего смешно выглядят со стороны попытки этих бесполезных людей придать всем своим словам и поступкам хотя бы налёт какой бы то ни было пользы. А что делать? Никому из них не хочется обнаружить, что он занят ненужным и бесполезным делом, единственным смыслом которого является хорошее жалование, которое не зависит ни от эффективности работы, ни от выполнения плана. Плана там вовсе никакого нет.

«Хорошо живётся и тем, кто даёт пышные названия своим ничтожным занятиям и даже своим страстишкам и преподносит их роду человеческому как грандиозные подвиги во имя его пользы и процветания… Кто всё это понимает, тот молчит и строит свой мир в самом себе и счастлив уже тем, что он человек».

Дело шло плохо, так как работа проводилась в агрессивной, по отношению к вводимым сообщениям, среде. Но ораторы этого не замечали! «Не буди лихо, пока оно тихо» – это не для них и не про них. Никто не додумается тушить пожар, бросая в огонь солому. Но чиновник этим как раз и занимался. И поднял в людях своими речами желчь! Ему бы помолчать, выслушать, пусть даже ничего не делать, а только кратко и кротко обещать разобраться и решить, а он пошёл в наступление:

– Ну что, лихие пролетарии, вы опять, «закушав водку килечкой, пошли в свои подполия налаживать борьбу», да?

– А ты так много говоришь, потому что у тебя зубов больше, чем у всех, да?

Раздались смешки, кто-то даже повернулся к оратору задом, свита его разношёрстно загалдела за спиной «хозяина». Держать аудиторию в напряжённом состоянии нелегко, но хуже всего не замечать падения внимания к своей, пусть даже такой яркой и необычной, персоне.

Ведь он заранее настроился играть роль человека, знающего ответы на все насущные вопросы человечества, а такие люди никогда не любят попадать в нелепые, смешные положения, потому он смешался и даже пошёл пятнами. Диалога не получалось, поэтому он продолжал свой монолог. Ему была невыносима сама мысль, что от него могут отвернуться! Значительное лицо багровело, бледнело, брызгало слюной, короче говоря, державший речь бесился, как липовый фокусник, который видит, что фокус его не получается, но сдаваться не хочет. Величавость манер вмиг оставила его. Он бы ещё богвесть сколько времени так тужился, но из толпы спецовок кто-то внятно оборвал:

– Слушай, атаман, довольно об ветер язык чесать.

Чиновник такого хамства не ожидал, посему челюсть отвесил до мостовой. И чего они все реагируют так одинаково: открывают скворечник пошире и ждут, – может, залетит кто? Рот открылся, а закрываться решительно не хочет! Но и звуков оттуда никаких нет. С дыханием, бедолага, не справился. Ничего, бывает.

– Сука!!! – вдруг рявкнул чиновник, сам пугаясь своих слов. – А ну-ка, подь сюды! Да ты с кем говоришь?! Да ты знашь хоть, что тебе за такие слова будет??!

В ответ толпа рабочих приблизилась, и вдруг… из неё вылетел… кулак!.. И прямо… да не может быть!.. по… по морде… Самому! Значительному!! Лицу!!!

Кулак ударил как-то мягко, словно его обладатель уже в процессе удара усомнился, стоит ли бить, – уж больно много вони последует, – поэтому удар получился какой-то смазанный, кошачий. Но от него остался мазутный след на брыластой щёчке!

Схлопотавший по морде, оказался не таким уж монументальным, а довольно-таки проворно подался в свою толпу и спрятался там за роскошной горностаевой спиной той самой сильно декольтированной дамы. Нырнул за неё, как король за ладью при рокировке! А она по всем правилам выскочила вперёд:

– Быдло! – и добавила: – Вот такие звери, как вы, и убили русского царя!..

Она ещё что-то визжала, побитый тоже верещал из своего укрытия, но всем стало как-то неловко. Бить их никому не хотелось, – противно. Одних мехов перепачкают да порвут на миллион рублей. А дама ещё и почти открытым бюстом трясёт, а уж с ним-то, что делать в такой ситуации – вообще никто не знает.

А главное: у всех перед глазами предстал образ последнего русского царя, у которого на всех портретах и фотографиях выражение лица «что ж вы, братцы, натворили-то?..». Его тогда как-то надсадно стали всюду показывать, писать о нём книги, делать передачи… Ну, я уже говорила, что пока весь мир спокойно живёт и развивается, в России то и дело что-то разрушают, а затем восстанавливают. То человека расстреливают как врага народа, то вот уже реабилитируют и даже канонизируют, сопли льются рекой: «Не того убили!», речи хлещут водопадами: «Заклеймим позором преступный режим палачей монархии!».

Тренькина как ветром сдуло вместе со всей его свитой! Его потом даже искали, но так и не смогли найти. Следом за ним не выдержал Кондрашкин:

– Ничего мне от вас не надо! Ни зарплаты своей кровной, ни нормальных условий труда! Всё, пошёл я работать.

– Вот и славненько! – обрадовались чиновники.

– Боря, подожди, ты чего? Надо выяснить…

– Ничего ты у них не выяснишь! Пускай подавятся они моими копейками, пускай они у них поперёк глотки встанут, а если и не встанут, то в кишках их гнилых пускай застрянут, да так, что и не каждый хирург вытащить возьмётся! Пойду я лучше в грузчики в магазин: там хоть продуктами зарплату выдают, когда денег нет в наличии.

– Но вот они нажрутся, поперхнутся, да и о нас вспомнят!

– Когда они нажрутся? Ты на хари их посмотри: им же целого мира мало. У них одни шубы и автомобили стоимость всего нашего заводского оборудования перевесят!

– Боря, ну нельзя отступать, когда уже столько сил потрачено! Они же будут думать, что мы им уступили…

– Да мы не уступили, а про-иг-ра-ли! Всё проиграли им: зарплаты, страну, детей, внуков, – всё им продули! Страну распродадут, из детей с помощью телевидения и газетёнок поганых наркоманов и проституток сделают, вот увидишь… А то, что они будут о нас думать, так ты себе льстишь: они о нас вообще не думают. У них дела поинтересней имеются, как о нас с тобой думать. Да они вообще вряд ли догадываются, что у нас имена и фамилии есть.

– Но постой…

– Да идите вы все! Не могу я вот так на работе НЕ работать. Не приучен. Я риторикам не обучен, поэтому не могу объяснить эту простую вещь сложными и красивыми словами! Да и станок мне надо чистить. Это человека можно в грязном теле держать, не кормить его, а с металлом так нельзя. Металл ухода требует. Да и денег он больших стоит. В отличие от нас.

Уже через пятнадцать минут заработали два главных цеха, затем и другие, Завод ожил и заревел, радуясь своему воскрешению. Ещё ерепенились отдельные мастерские и каптёрки, но они уже не могли остановить эту жадную волну жизни, этот густой гул высокого напряжения.

Чиновники ещё топтались на заводской площади и отдувались, словно только что вместе тяжёлую штангу толкнули, чуть ли не поздравляли друг друга с чем-то. Декольтированная дама вытирала самому значительному лицу щеку от мазута батистовым платочком, а закончив, брезгливо бросила этот, изумительной красоты, лоскуток, с безобразным чёрным жирным пятном, на землю.

– Не сори, дура! – чиновник даже не взглянул в её сторону. – Подними и брось в урну. Здесь тебе не в будуаре! Здесь Завод, понимать надо.

– Да что же это! – сокрушался наш начальник. – Да неужели денег так и не будет? Людей же жалко…

– Жалко у пчёлки, – жёстко отрезал главарь чиновничьей банды из Москвы.

– Но я же их всех много лет знаю! Я же… я же мальчишкой сюда пришёл, а они меня работать учили, человека из меня сделали… Я ведь на улице рос после войны, а они мне тут место в училище… потом институт по направлению от Завода…

– Вот и отрабатывай Заводу, раз он на тебя вкалывал, пока ты в вузе штаны протирал!.. Мы тебя не снимем, не дрейфь. Некем тебя менять – никто в эту клоаку не полезет. А людей своих надоумь, чтоб не борзели – только хуже будет.

– Что ж это за блядство такое! – рыдал начальник Завода. – Людям месяцами заработанные ими деньги не выдают, а я ещё должен их совестить, что как же им не стыдно?!

– А ты как думал? Чем сейчас начальники каких-то там заводов занимаются? Они не руководят. Они совестят своих вконец обнищавших подчинённых, рабочих. Как погонщики стада, которое выдохлось, но они знай его подгоняют: там усовестят, тут прутиком шмякнут по тощей заднице. На ковре у начальства вытрут мокрую лысину: «Уф-ф, мои ещё согласились месяцок зарплату подождать». Начальство рявкнет: «Молодец!», а ты им: «Рады стараться, ваш бродь!». Вот так. В институтах этому не учат. Я вот по морде получил, а даже не обижен. Потому что на Урале меня вообще чуть не убили. Да-да, такова наша долюшка, кто хоть какой-то «постик» занимает: верхушка ворует, а мы как между молотом и наковальней, – и тех ублажи, и этих дальше заставь работать за спасибо.

– Да какое там спасибо! До того обнаглели, что уже и спасибо не дождёшься…

– Да хватит хныкать! – сердито махнул главарь банды лапой. – Христос по любому больше твоего страдал.

И уехал, слава те, Осподи!

Илья Алексеевич издевался над Женей, изводил его вопросами, как надо было выстроить речь, чтобы она не переросла в этакую свару.

– Фактор адресата не был учтён, – хмуро сказал Женя.

– Не были приняты во внимание эмоции, идеологическая позиция и ценностные ориентации слушателей, поэтому диалога и не получилось. Слушатели – это тоже очень важная и активная сторона общения, а тут был такой диалог, где участники неравноправны. Мы им про умирание завода, а они нам про американскую военщину, или эпидемию холеры в Африке. А настоящий оратор не гоняется за эффектами, не трещит громкими фразами, а больше беседует, чем декламирует только для публики.

– Ну что ж ты хотел? Во многословии не без пустословия.

– Он мог вообще выбрать для своей речи другого адресата, – горячился наивный Женя, – обращение к которому обеспечило бы ему успех и аплодисменты! Фактор адресата в речи – один из важнейших. Здесь же преобладала речь эгоцентрическая, целью которой является просто блеснуть своей эрудицией и унизить слушателей. Такие стремления бывают только у людей с низким уровнем развития. А чтобы стать настоящим оратором, надо полностью отказаться от узости мышления, так как только на прочном общекультурном фундаменте возможно подлинное владение речью!

– Жень, брось ты свою риторику, – устал уже и неугомонный Нартов. – Ты посмотри, как они нас опять «обули», без всяких там риторик! Немного матов, парочка пошлых визгов о убиенном царе-батюшке, и на тебе, – результат. Они получили, что хотели, а мы опять ни с чем. Им и говорить-то ничего не пришлось…

– Трудно говорить с набитым ртом, – не выдержал Женя, – особенно, если бьют регулярно!

– Зря мы его не урыли! – сокрушались рабочие по принципу «после несостоявшейся драки кулаки особенно сильно чешутся». – И эту суку в шубе! Ох, надо было их повалять! Зря наш начальник так перед ним приседал, бормотал о роли промышленности в жизни страны… Да плевать они хотели и на страну, и на промышленность! Они умеют думать только о своей мошне, чтобы в желудке икра в обнимку с балыком булькала, а остальное гори ясным пламенем! А этот-то брыластый, наверняка сейчас поедет к какой-нибудь лярве трахаться, стресс от мордобоя снимать, потом начальству отчитается в своей успешной болтовне. Господи, ведь есть ещё люди, которые искренне верят, что он будет думать о том, как так сделать, чтобы Россия имела свою промышленность, а не у китайцев или корейцев закупала всё, вплоть до трусов! Он рад, что ему всего-навсего по морде дали, а не лом в жопу засунули, а мы с ним задушевные разговоры ведём. И отчего мы никак не поумнеем-то, а? Что власть ещё с нами должна сделать, чтобы мы окончательно прозрели, что этой власти всегда было плевать на всех нас?

В тот же день уволили двадцать человек «зачинщиков», ещё человек пятьдесят уволилось по собственному желанию. В отделе кадров им говорили какую-то странную речь из противоречащих друг другу предложений:

– Да катитесь вы на все четыре стороны! Кому и где вы только нужны? Может, ещё передумаете, а?.. Ведь сейчас по всей стране такая же жопа.

Начальник Завода слёг с инфарктом на три месяца. Начальство вообще перестали как-то воспринимать. Нет, не было ни хамства, ни презрения, а вот такое странное отношение сформировалось, как к людям-невидимкам. Словно они и есть, а влияния никакого на процесс не оказывают. Всё за них уже решено.

А первую зарплату выдали только к Новому году. С помпой! Мол, вот вам, к празднику – мы ж не звери какие-нибудь, мы понимаем: праздник как-никак. Да мы ж для народа и не на такие жертвы готовы пойти!..

Горская Н. В.

В оформлении книги использованы рисунки художника Глеба Андросова (г. Екатеринбург) из серии «Окна кризиса» журнала «Красная бурда» за 2009–2010 гг. и плакаты «Окна РОСТА» 1919–1921 гг.

Название книги

Горская Наталья В.

Ссылки

Содержание