На стылую землю сыпалась мелкая крупа. И над этой землей висело свинцовое небо с грязно-белой каймой. Крохотные холодные снежинки укрыли долину, зажатую между глыбами отвесных скал, едва-едва припорошенных белым.

 Человек остановился над обрывом, окинув взглядом лежащую перед ним землю, что издревле принадлежала крылатым рабисам. Пустая земля, страшная.

 Он оглянулся, привлеченный шуршанием и увидел, как с каменной спины хеписахафа сполз пласт влажного снега.

 Нахмурив черные, сросшиеся у переносицы брови, человек подошел к продолговатому бугорку и, наклонившись, рванул за край материю, что укрывала мертвое тело. Тревожно осмотрев покойницу, он опустился на колени и осторожно дотронулся до лица девушки.

 Она как будто спала. И только матовая бледность ее кожи подтверждала обратное.

 «Мертва», - легко вздыхал несмелый ветерок, касаясь холодных губ.

 «Мертва», - шептали, кружась, снежинки. Они опускались на прекрасное лицо и не таяли.

 - Как ты похожа на мою Каэлис, - прошептал человек и поднялся, не отрывая от девушки глаз. – Поэтому достойна вернуться на землю из царства Теней.

 Он поднял руки и запрокинул голову, вперив в небеса закипающий чернотой взор.

 - Я призываю вас, духи великой тьмы…

 Слова его утонули в вое сорвавшегося бурана. А мятущаяся и плотная снежная завеса заслонила темную фигуру в плаще…  

 * * *

 У алтаря горели жертвенные огни, и сладко пахло благовониями. Заунывно пели служки, стоявшие за высоким помостом с жертвенником. Босые, в просторных светлых балахонах до пят, они мерзли в пустом и стылом помещении, от чего пение их становилось еще тоскливее.

 В этот ранний час в Верхнем храме Арахна все было готово к коронации первого царя Улхура. Еще не взошло солнце, а шестеро жрецов уже вознесли молитвы Темному и окропили свежей кровью аналой с алтарем.

 Днем алтарная зала опустела, и горячий воздух согрел ее, наполнив тонким ароматом цветущей Хасы.

 Главная церемония началась с восходом луны. В Алтарной стал собираться народ. Кроме малусов из самого Улхура в подземелья пришли племена с побережья. И эти последние, немного стесняясь своих шкур и бус из звериных клыков, дивились тому, как преобразились их сородичи. Как много изменилось за такое короткое время! Теперь это был другой народ, со своим городом, с новыми законами и вот теперь с первым царем! Их братья по крови даже именовали себя по-другому – арахниды! И с некоторым пренебрежением посматривали на гостей.

 Поклониться новому владыке явились эверцы, ягмары и кифрийцы. Первые вели себя по свойски, вспоминая былые заслуги. Элан горного Казуима Влах по хозяйски расхаживал по храму, не стесняясь, громко выражал восхищение здешним красотам и стучал об пол кончиком огромных ножен. Ягмары дичились, но понимали, что ухватили судьбу за хвост и скоро станут свидетелями падения глубоко ненавистных мхаров. Присутствие кифрийцев никого не удивило. Многие уже знали, что в Дэфу – первом городе детей Песка посажен был первый царек, который успел заключить с Кхорхом мир, ввергнув свой и без того бедный народ в вечную кабалу.

 - Слышал, кифрийский царь идет походом на северные племена пустынных людей, - блестя черными глазами, проговорил элан знатному арахниду. – Они издревле водили дружбу с халтами, а Кхорх имеет зуб на степняков.

 Влах надеялся участвовать в этом походе и заговорил об этом с одним из приближенных первосвященника неспроста.

 - Пустынники те же кифрийцы, - заметил его собеседник, взглянув на хозяина казуимских гор с некоторой завистью.

 Тот выглядел великолепно. Плечистый и статный, как многие эверцы, он не снял еще дорожного плаща с золотой отделкой, который и являлся предметом восторга арахнида. Плащ был сочно-синего цвета, тонко-струящийся, а улхурцы еще не научились ткать таких полотен.

 - Так Кхорх идет? – поглаживая окладистую седую бородку, прямо спросил элан.

 - Да, на Маакор, - все еще завороженный чудным плащом, отозвался арахнид.

 Эверец поморщился и решил сменить тему:

 - Вождь ягмаров сам пришел или его пригласили?

 Этот многочисленный народ считался давним врагом детей Маакора. Вместо городов у них были болота да леса, и иной участи они себе и не желали. Довольствуясь жалкими хижинами и поклоняясь духам лесов, ягмары хранили в душах обиду на мхаров, которые все дальше вытесняли их к непроходимым топям, проклятым богами. Считая Анху своей рекой, этот разрозненный народ довольно часто совершал попытки вернуть себе благодатные земли, что исконно принадлежали предкам ягмаров. И пусть попытки эти никогда не приносили желаемого результата - злоба болотных людей лишь укреплялась.  Кхорх не мог не воспользоваться давней враждой, подкупив многих их вождей, и стараясь объединить враждующие друг с другом племена.

 - Ягмары? – встрепенулся улхурец. – Они-то и обещали нам поддержку.

 - Вот как? – Влах задумался, уязвленный тем, что господин Сульфура не поделился с ним своими планами. «Маакор? – озадаченно размышлял он. – Для чего арахнидам, ещё не окрепшим, лезть на такого сильного врага? Кхорх, похоже, малость умишком тронулся, если вознамерился одолеть мхаров. Даже с моей помощью ему не опрокинуть великую державу. Пусть у них нет постоянного войска, но дружба с корнуотами и антигусами чего то да стоит. Численностью Астемана не взять, тут даже магия не поможет. Видно, порабощение Кифры так вскружило мальчишке голову, что он теперь готов поставить её на кон».

 А между тем, в зале появился первосвященник и подданные вместе с гостями опустились на колени.

 Кхорх неторопливо прошел к трону под балдахином и, взойдя на помост, поприветствовал собравшихся.

 Церемония началась.

 Открылись западные врата, пропуская жрецов и человека, укрытого с головой пурпурным покрывалом. Служители читали молитвы, медленно приближаясь к трону Кхорха. Сам он уже спустился с помоста и подошел к приалтарным столикам, на которых лежали регалии власти.

 Служители смолкли, достигнув магических знаков на полу, окружающих амвон. Человек в пурпуре, войдя в круг, преклонил колени перед первосвященником и тот сбросил с него покрывало.

 - Приведите жертву! – воскликнул один из жрецов и перешел к алтарю.

 Другие последовали за ним и окружили жертвенник, склонив головы. Лица их, по закону жрецов были скрыты капюшонами черных плащей. Каждый из служителей держал в руке длинный и узкий нож их обсидиана.

 Нагую жертву вывели через северные врата. На этот раз дарованной Арахну оказалась молодая улхурка, что привело в замешательство многих из гостей. Она была одурманена и передвигалась, словно во сне, доверившись дюжим молодцам, которые поддерживали ее под руки. Глаза жертвы стягивала черная повязка. За девушкой шла Матенаис, одетая в алое платье с длинным шлейфом, что волочился за ней подобием пышного хвоста. Распущенные волосы жрицы украшали живые нимфеи.

 Жертву подвели к алтарному камню и уложили на него, связав цепями. Один из служителей открыл колодец и алтарь, сдвинувшись и приподнявшись, медленно повернулся, заняв вертикальное положение. Девушка повисла над пропастью на медных путах.

 После чего каждый из жрецов сделал на груди подаренной богу по неглубокому надрезу, а Матенаис собрала кровь в маленькую золотую чашу и преподнесла ее первосвященнику.

 - Да свершится! – провозгласил тот и, окунув пальцы в кровь, начертал ею на лбу коленопреклоненного человека знак Арахна – круг с вписанной в него литерой А.

 - Свершится! – подхватили служители.

 - Именем Темного, нарекается тебе, Равл-Ат, верховный служитель Кэух, новое имя – Ксархс.

 Тот поцеловал руку Кхорха и склонил голову, на которую первосвященник возложил золотой венец.

 - Провозглашаю тебя, Ксархс, первым царем Улхура и господином Сульфура! – Кхорх передал ему скипетр и повесил на грудь золотую цепь с чеканным орденом, где был изображен сам. – Поклонитесь новому владыке!

 Все, кто был в зале, опустились на колени. Служки за жертвенником снова запели, теперь торжественно и складно.

 А когда поднялся Ксархс вдруг примерзкий и раскатистый рев огласил храм. Вырвавшийся из недр колодца хладный и зловонный поток ветра, мгновенно загасил свечи и огни в чашах.

 В кромешной темноте люди боялись шелохнуться, вслушиваясь в шелестящие и пугающие звуки, исходившие от алтаря.

 Звякнули цепи. Вскрикнула жертва. И торжествующие, полные дикого блаженства, продолжительные и захлебывающиеся рыки заглушили жалобные стоны девушки…

 Все смолкло.

 Сам собой вспыхнул приалтарный огонь, освещая истерзанную, едва живую улхурку, висящую на окровавленных цепях.

 - Арахн принял первую деву! – радостно воскликнул Кхорх. – Слышите? Наш бог только что благословил арахнидов! – он протянул руки в сторону алтаря и, не зная чем еще выразить благодарность и восторг, пал на колени…

 * * *

 Он не мог отказать себе в удовольствии поделиться этим известием с узником шестого уровня. Чувство восторга распирало его и, не находя себе места, Кхорх спустился в подземелья, предназначенные для марлогов. Он не взял провожатых и, прихватив только факел и узелок с угощением, отправился к Сидмасу.

 Внизу было темно и душно. Уже на лестницах пятого этажа его встретила мертвая тишина, и привычное ощущение тревоги вновь пришло к первосвященнику, который никак не мог привыкнуть к закрытым пространствам. Земля давила на него. И только в храме, на поверхности, он мог успокаиваться и не рисовать в воображении чудовищные картины, представляя, как рушатся своды Улхура. Но чем больше проходило времени, тем чаще появлялись навязчивые страхи и видения.

 Сейчас Кхорх не думал об этом. Он спешил увидеть человека, который с некоторых пор стал хранителем всех тайн и чаяний повелителя Сульфура.

 Минуя пустые коридоры, первосвященник представлял, как появятся в них новые обитатели – истинные сыны Арахна. И сердце его ликовало! Скоро, скоро исполнится еще одна мечта маленького Кхорха! И у него появятся свои преданные и надежные воины! Как ни стремился теперешний владыка Улхура забыть, вытравить из сердца воспоминания о прошлом, в такие моменты оно само напоминало о себе, и черноглазый подросток неотвязно шептал ему: «я здесь, я все помню, и нет такой силы, что даст мне успокоения».

 Дойдя до нужного места, Кхорх открыл потайную дверь, о которой знали не многие в Улхуре. Опасаясь матери, он сам выбрал одно из помещений, отправив туда пленника.

 Не то, чтобы его отношения к Матенаис изменились. Нет, она все так же оставалась главным человеком в его жизни, но бегство невиллы ему прощать не хотелось. И Сидмаса он не с кем делить не намеривался.

 - Эй, - позвал первосвященник тихо. – Ты слышишь меня?

 За стеной с небольшим окошком с решеткой, послышался слабый шорох.

 - Живой? – Кхорх засмеялся и, пристроив факел в держатель, заглянул в темноту закрытой комнатушки и с наслаждением вдохнул резкий запах грязного тела и человеческих испражнений.

 Он любил эту вонь. Она подтверждала те страдания, что испытывал его драгоценный враг.

 - Пусть будет жизнь твоя долгой, - проговорил Кхорх ласково и негромко смеясь, развязал узелок с едой и питьем. – И чтобы ты чувствовал мою заботу, я принес тебе гостинчик, Сидмас.

 Улыбаясь, он поставил перед решеткой окна кувшинчик с водой и выложил на лепешку еще теплые кусочки мяса:

 - Угощайся…

 Через какое-то время между прутьев просунулась грязная, худая руки, быстро ухватила узкий сосуд и исчезла в темноте. За кувшином последовало и все остальное…

 Это была самая веселая забава Кхорха – видеть и знать, как борется гордость мхара с голодом, который каждый раз оказывался сильнее сына маакорского правителя.

 - А теперь – поговорим?

 Он дождался, пока в бледном проеме стены снова не проступили смутные черты бородатого человека с затравленными и блестящими глазами.

 - Скучал без меня?

 Сидмас одичал и редко отвечал членораздельно. Это произошло так быстро и легко, и так разочаровало первосвященника, который надеялся, что осознание своего плачевного положения усугубит мучения презренного мхара. Но временами ему все же казалось, что хитрец пытается водить за нос мучителя, и вот тогда улхурец понимал, что это тонкая  игра, затеянная противником, ему безумно приятна.

 - Сегодня я венчал на царство Равл-Ата, слышишь? – приближая лицо к заветному оконцу, начал Кхорх, решив оставить напоследок то важное, что пело в его душе. – Теперь у этой земли есть истинный царь, понимаешь?

 Сидмас отступил в темень и первосвященник не успел разглядеть выражение его горящих глаз.

 - Ты веришь, что союз Трех царей не допустит появления Сульфура, Сидмас? Апикона уже нет. Он рухнул. В тот самый момент, когда родился Иктус.

 Из густого сумрака до него донесся не то вздох, не то стон, и Кхорх воодушевился, в который раз убеждаясь в ясности ума пленника.

 - А знаешь, что я решил, - продолжил он доверительно. – Я не трону Маакор, пока не уничтожу его союзников. Пусть его владыки дрожат от ужаса, ожидая моего удара. Эту блестящую мысль подал мне наш новый царь, ну, ты его знаешь – твой дружок Одрух и любовник Ла-Тимы, достопочтенный Равл-Ат. Ты сам мне рассказывал о матери, помнишь, Сидмас? Наверное, помнишь. Хотя, теперь об этом сложно судить. И мне все больше кажется, что ты рехнулся. Жаль, искренне жаль, мой друг…

 Я так любил слушать твои воспоминания, всегда такие яркие, всегда окрашенные глубоким чувством. Ты рисовал чудеснейшие картины. Помнишь? То расстилалась передо мной величественная река, и невиданной красоты город отражался в ее спокойных водах. То видел я чарующие черты заботливой матери и достойнейшей супруги великого Астемана. То волновала мою холодную кровь тайная любовь ахвэмской госпожи и жреца Златокрылой. То вдруг живо представлял твое беззаботное детство, мой друг. И вот уже ущербная луна снова стала огромной и блещет серебром, не в силах подняться до середины ночного неба. И что же слышу я из мрачной и зловонной тишины жилища узника, который почитал когда-то лунную богиню Хепес? Лишь редкое звериное рычание и грозное сопение? Куда же делся словоохотливый сын маакорского властелина? А как хотел бы я передать тебе всю красоту сегодняшней церемонии, рассказать, как хорошо был новый царь, как дивились и завидовали ему сегодня гости. Все они – чумазые кифрийцы, напыщенные эверцы, дикие ягмары…

 Ты, знаешь, Сидмас, мне вдруг захотелось развлечь тебя, - Кхорх присел возле стены. – Я вспомнил сейчас эверца Витегора из сказителей и его легенду о ягмарах.

 Давно это было. В те темные времена непроходимые леса покрывали землю ягмаров от края до края. И жили они у самой реки, что носила имя: Ан. Силен был этот народ и не находилось против него врагов. И думали ягмары, что это бог, создатель молний, защищает их и приносили ему за то дары. Но однажды пришел некий черный человек к одному из вождей ягмаров и назвался Слышащим волю богов. И стал говорить, что грозит им беда и не отступит, пока не принесут они злому богу земли кровавую жертву.

 Прошло время и явились с юга иные. Люди – не люди, боги – не боги. Им многое было дано. Но многое и забиралось ими. А иные хотели стать всемогущими.

 Устрашились ягмары, когда пришел к ним один из иных и рек: «отныне это наше земля и все, что на ней – тоже принадлежит нам». Но не отступили ягмары. И познали ярость иных, называющих себя мхарами…

 Вот тогда и пролилась на чистую землю первая человеческая кровь во имя богов.

 И разгневались боги, и стали помогать мхарам…» 

 Он замолчал и, поднявшись, снова заглянул в темень, ожидая чего-то.

 Тишина за стеной разозлила его, но первосвященник не все еще сказал.

 - Сегодня случился прекрасный день, Сидмас. Меня весьма порадовал явившийся на поклон кифрийский царь. Царь, слышишь, Сидмас? – он рассеялся. – Этот дикарь именует себя господином Кифры. А где она, Кифра? Пара чахлых оазисов с сожженными деревнями? Нет, мой друг. То, что являет взору сей унылый край – убого и малоинтересно. Но то, что сокрыто от нас под песками является источником несметных богатств. Рубины и синие камушки, так высоко ценимые в Антавии – прозрачные сапфиры! Поэтому это чучело в отрепьях – самый дорогой мой гость. А еще, я уговорю великого элана и он направит свои войска к степям Энгаба, на самый край кифрийских земель, чтобы привести мне новых рабов – пустынников. Тогда мне откроется новая сокровищница, полная золотых слитков!

 Слышишь, Сидмас? Ко мне пожаловали и ягмары! Они невежественны, грубы, вечно покрыты грязью и достойны только своих болот. Но у этих людей есть единственное достоинство – ненависть к Маакору. Да, и они никогда не простят ему проклятия богов. Поэтому я позволю им увидеть его падение! Сидмас? – Кхорх приблизил лицо к самой решетке, но ничего не увидел за ней, совсем ничего. Это встревожило его и почти напугало. Но он вдруг вспомнил – зачем пришел. И широко улыбнулся.

 - Я не мог не сказать этого, не мог не поделиться своим счастьем, мой друг! Арахн, - он ухватился руками за прутья, боясь, что мхар не услышит. – Сегодня Арахн взял улхурку! Понимаешь? Он вышел! И скоро мы вступим в новую эру – эру марлогов! И тогда… О! Тогда я, наконец, стану властелином этого мира! – первосвященник едва не задохнулся от избытка чувств. – И знаешь, Сидмас, - отдышавшись, добавил он, - твоя Наэла тоже сойдет в колодец, чтобы стать женой бога и…

 Черные пальцы вцепились в горло Кхорха с такой силой, что там внутри что-то хрустнуло. В глазах улхурца потемнело. Он не чувствовал боли, просто не мог больше дышать. Из распахнутого рта с натугой вырывались только хрипы, а оторвать от себя руки мхара уже не хватало сил…

 - Ты отпустишь ее, мразь, - через дрожащую дымку близко и грозно сверкнули ненавистные глаза. – Кивни, если понял.

 Хватка чуть ослабла и первосвященник согласно затряс головой.

 - Больно? – пахнуло в горевшее лицо тошнотворным запахом, который теперь не казался владыке прекрасным. – Ты тоже смертен, Кхорх, помни об этом.

 Пальцы разжались, и первосвященник свалился на пол, кашляя и хватаясь за горло, где разливалась пульсирующая боль.

 - Ты ее отпустишь, или тебе придется пожалеть о том, что посвятил меня в свои планы, - зловеще и хрипло повторил узник.

 Кхорх снова кивнул и медленно поднялся, желая только одного – быстрее покинуть страшное пристанище узника…