Утро в лагере Следопытов «Хиус» на планете Кала-и-Муг начиналось с подъема флага. Белое полотнище со стилизованным изображением семигранной гайки взвивалось в розовое небо, трепеща на прохладном ветру. Следопыты, построенные в каре, с удовольствием салютовали своему знамени. Руководитель лагеря, профессор астроархеологии Киотского университета Исидзиро Морохаси тут же у флагштока собирал на летучку руководителей групп. Масштаб раскопок не умещался в воображении. Рабочих рук не хватало, хотя от добровольцев не было отбоя. Но за добровольцами нужен глаз да глаз. Простой энтузиаст-грунтокоп мог такого натворить, что потом специалистам за год не разобраться. Поэтому профессор Морохаси приставлял к новичкам самых ответственных работников.

— Петр Врадимирович! — обратился он к старейшему астроархеологу группы, которая раскапывала огромное, многоуровневое, уходящее в глубь планеты сооружение неизвестного назначения в северной субполярной области. — Принимайте новичка. Ваш земряк Арександр Дымок.

Вересаев пожал крепкую ладонь темноволосого мужчины с чеканным индейским профилем.

— Добро пожаловать в Крепость Магов, Александр! — сказал он.

— Крепость Магов? — удивился новичок.

— Так переводится с таджикского название планеты, — пояснил Следопыт. — И мы предпочитаем это название официальному. — Он оглянулся на профессора, который уже не обращал на них внимания. — Кроме того, нашему сэнсэю не нравится, когда сию археологическую сокровищницу именуют парадоксальной планетой Морохаси, он считает это чрезвычайно нескромным.

— Понимаю, — отозвался Дымок.

— Космонавт? Глубоководник? Прогрессор? — быстро спросил Вересаев.

— Прогрессор… бывший.

— Ну что ж, — проговорил астроархеолог, — думаю, мы поладим. Ступайте завтракать — и ко мне на инструктаж.

Через полчаса они стояли на бруствере грандиозного раскопа. Курган вынутого грунта возвышался в добром километре. От раскопа к нему вела канатная дорога с подвесными вагонетками. Вагонетки двигались непрерыно: туда с вынутым, тщательно просеянным грунтом, обратно — с порожними. В раскопе громоздились леса, облепленные археологами, словно муравьями.

— Что вы здесь, собственно, копаете? — поинтересовался новичок.

— Не знаю, — отозвался Вересаев.

— Как так?

— Видите ли, большая часть того, что нам известно о цивилизации оборотней, или кицунэ, как называет их наш профессор, носит отрицательный характер. Нам известно, что кицунэ не прогрессировали, подобно нам, безудержно и во все стороны сразу, но и не тормозили прогресс, пробираясь на ощупь от одного открытия к другому, как тагоряне; не слились с природой, как это произошло с леонидянами, но и не затерялись в Большом Космосе в отличие от Странников. А вот по какому пути они пошли — нам неведомо. Разумеется, мы придумали ворох гипотез. Почитайте Макса Хорса. В своей монографии «Оборотни Кала-и-Муг: вопросов больше, чем ответов» он скрупулезно анализирует каждую.

— А какая гипотеза нравится лично вам, Петр Владимирович?

Старейший астроархеолог хмыкнул.

— У нас, Следопытов, есть своя, — проговорил он. — Гипотеза не гипотеза, а что-то вроде легенды…

— Расскажите!

— Расскажу, но сначала вы должны на кое-что взглянуть…

Вересаев решительно двинулся к трапу, ведущему с бруствера к верхней площадке лесов. Они спустились на три уровня вниз и оказались у стены, словно бы выложенной пластинами кварца. Пластины были плохо пригнаны друг другу, торчали вкривь и вкось, а может быть, просто отслоились от времени. И видимо, из-за этого возникал удивительный оптический эффект.

Астроархеолог потянул добровольца за рукав.

— Встаньте вот сюда, — велел он. — Всмотритесь внимательно.

Дымок послушно встал на указанное место, старательно вглядываясь в размытую тень, бывшую его собственным искаженным отражением. В какое-то мгновение оно стало отчетливым, но перед новичком стоял кто-то другой. И этот другой непрерывно изменялся, постепенно теряя человеческий облик. Александр Дымок вволю полюбовался фасеточными глазами на своем, вернее — чужом лице, усиками на подбородке, клешнеобразными выростами на плечах, влажно пульсирующем полупрозрачным горловым мешком и розовыми в синеватых прожилках перепонках между верхними и нижними конечностями.

— Это и есть оборотень?

Вересаев усмехнулся.

— Возможно, — сказал он. — Я ведь не знаю, что именно вы наблюдаете. Каждый, кто оказывается на этом месте, видит что-то свое. И число вариантов бесконечно.

— Так о чем же гласит ваша гипотеза-легенда?

— Она гласит, что кицунэ — это не столько инопланетная раса, сколько человечество в будущем. Были неандертальцы, на смену им пришли кроманьонцы, потом современное человечество отделило от себя расу люденов, но остальная часть продолжит эволюционировать, пока не превратится в таких вот «оборотней» — существ, способных по собственному произволу менять облик, приспосабливаться к любым условиям, или даже изменять их, как заблагорассудится.

— А что, если эта картинка всего лишь оптический фокус? — спросил Дымок. — Что-нибудь вроде кривого зеркала в комнате смеха… Был такой аттракцион в старину.

— Не исключено, — отозвался астроархеолог. — Я же предупреждал, что это скорее легенда, чем гипотеза. Следопытский фольклор. Раскопки здесь приносят сюрпризы и похлеще. Не напрасно планета названа Крепостью Магов. Она просто напичкана чудесами, секрет которых, к сожалению, утерян. Возможно, что и навсегда. А этому фокусу, может, и не стоило бы придавать такого значения, если бы не один нюанс.

— Какой же?

— Это единственный технологический артефакт Кала-и-Муг, который хоть как-то взаимодействует с человеком… Впрочем, мы заболтались. А работа стоит. Пойдемте, я покажу вам фронт работ. Кто знает, вдруг вам повезет наткнуться на что-нибудь эдакое, что прольет свет на природу «кицунэ» и суть их цивилизации.

— Признайтесь, — сказал новичок. — Вы каждого добровольца вдохновляете таким образом? Работа рутинная, грязная. Шанс у неспециалиста отыскать что-нибудь стоящее — мизерный. Вот вы и стараетесь подсластить пилюлю.

— По форме звучит грубовато, — откликнулся Вересаев, — но по существу верно.

— Спасибо. Вы меня вдохновили. Я готов.

Кала-и-Муг вращалась вокруг своей оси медленнее Земли. Сутки здесь длились двадцать семь часов с четвертью. Местное солнце, желтый карлик, совсем скоро, по галактическим меркам, грозило превратиться в красный гигант, но, как шутили в лагере «Хиус», примерно миллиард лет у астроархеологов в запасе имелся.

Долгий пыльный день тянулся для новичка бесконечно. Никто не принуждал его работать с той же энергией и упорством, которые были обыденными для Следопытов, но всеобщий энтузиазм заражал. И, вопреки собственному скепсису, на исходе дня доброволец Дымок наткнулся на нечто действительно необыкновенное.

Все работы на участке были приостановлены. Из лагеря вызвали самого профессора Морохаси. Он прилетел на закате. Его глайдер сопровождала целая флотилия флаеров и птерокаров. Мощные галогеновые прожекторы осветили площадку на седьмом уровне раскопа, где в окружении необычно молчаливых Следопытов стоял «герой дня».

Маленький японец в сопровождении свиты спустился в раскоп.

— Кто это обнаружир? — осведомился он.

— Грунтокоп-доброволец Дымок, профессор, — доложил Вересаев.

Исидзиро Морохаси пожал грунтокопу-добровольцу натруженную руку.

— Вы на редкость удачривы, мородой черовек, — сказал глава «Хиуса».

— Если эту находку можно назвать удачей, — эхом отозвался Дымок.

Профессор мягко оттер его в сторонку, наклонился над провалом.

— Дайте поборьше света! — потребовал Морохаси.

Четверо здоровенных Следопытов подтащили к провалу два прожектора.

Потоки беспощадного, как истина, света выхватили часть громадного, уходящего в глубину планеты тоннеля, сплошь заваленного нечеловеческими скелетами. Своды тоннеля были выложены теми же «кварцевыми» пластинами, что и стена на третьем уровне. В них, многократно умноженные, отражались мириады костяков, которые медленно меняли очертания. Казалось, что в этом тоннеле захоронены обитатели целой Галактики.

Кто-то ахнул. Послышался девичий всхлип. Доброволец Дымок осторожно притронулся к локтю астроархеолога Вересаева. Там, где розовела родинка в виде японского иероглифа «дзюсан», который обозначает число тринадцать.

— Идемте, Петр Владимирович, — тихо произнес Лев Абалкин. — Это поучительное зрелище нас с вами уже не касается.