Телефона в доме не было. В его поисках Клер отчаянно металась из комнаты в комнату. В большинстве из них стояла покрытая пылью старая мебель, шкафы, столы и кресла, которые, казалось, только и ждали, когда она закроет дверь, чтобы продолжить свои приглушенные беседы.

Она вбежала в кухню. Во дворе за распахнутой дверью колыхались на ветру сорняки, украшенные зонтиками одуванчиков. Пыль все еще клубилась над дорогой за проехавшей машиной Эдисона.

Клер помнила, что ей надо подойти к Гарнеру, чтобы посмотреть, в силах ли она чем-нибудь ему помочь, но она чувствовала непреодолимое желание смыть кровь с лица Майка, узнать, как сильно он ранен, как близко или как далеко он находится от смерти. Она нашла на посудной полке треснувшую миску и наполнила ее водой, добавив пригоршню соли из пластмассовой солонки, что была на столе.

Схватив с плиты неначатый рулон бумажных полотенец, она, спотыкаясь, вернулась в гостиную, оставляя след мокрых пятен на полу.

Малчек не шевелился.

Оторвав длинную полосу от рулона, она окунула ее в миску с соленой водой и начала смывать кровь с лица Малчека. Мокрое полотенце обнажало лишь неповрежденную кожу. Наконец она нашла рану, рассекавшую его скулу рваной грязной бороздой. Кроме этого, пуля оторвала кончик уха. На мгновение Клер охватила безумная мысль отыскать его на ковре. Почему-то это казалось важным – снова собрать Шалтая-Болтая.

Она продолжала равномерно смывать кровь, которая моментально снова заливала его лицо. Постепенно, дважды сменив воду в миске, Клер начала побеждать. Поток крови превратился в струйку, а затем лишь капельки выступали из раны.

Все это время Клер с чувством вины помнила о Гарнере, лежащем на траве, хотя видеть его, сидя на полу, она не могла. Если бы только Майк заговорил, застонал, шевельнулся хотя бы. Но он до сих пор лежал неподвижно.

Почему никто не пришел? Кто-то же должен был услышать выстрелы! Хотя нет, конечно, нет. Почти все выстрелы, кроме одного, раздались в доме. Дом был старый, надежной постройки и все окна были закрыты. На револьвере Эдисона был глушитель, а его выстрел заглушил снаружи мотор автомобиля. Машина мчалась на огромной скорости, но никто бы не приехал сюда только из-за этого, поскольку местные жители, вероятно, привыкли к внезапным отъездам шерифа.

Какого шерифа?

Хоскинс, который оказался Эдисоном, который оказался Алвой, все еще где-то рядом и, возможно, возвращается, чтобы разделаться с ней.

Сколько у них осталось времени?

Она посмотрела на Майка и в изумлении увидела, что его открытые глаза смотрят на нее.

– Майк, милый… о Майк, – она наклонилась над ним в ожидании хоть какого-нибудь ответа.

Сознание проступило в его глазах, как что-то поднимающееся к свету из глубокого колодца.

– Где он?

Его голос был еле слышен, почти не отличим от дыхания.

– Его нет, он уехал… Гарнер вернулся, – начала она и запнулась. – Он там, на лужайке. Эдисон застрелил его, когда уезжал… О Майк, ты в порядке?

Она прижала новый тампон из бумажного полотенца к его щеке и неловко убрала с его лба густые волосы.

Малчек с трудом сел. Клер, видя, как волна тошноты и головокружения охватила его, попыталась снова положить его на спину, но он все еще был сильнее нее, несмотря на ранение и потерю крови. И он был зол.

– А ты в порядке? – спросил он резко. – Что случилось после… Сколько времени?…

– Я в полном порядке. Гарнер подъехал, как только он… как только он в тебя выстрелил. Разве ты не слышал мотоцикла? О, дорогой, пожалуйста…

Малчек медленно отодвинулся, чтобы взглянуть ей в лицо. Чувство было такое, как будто он дотянулся до ее сердца и крепко сжал его в руке.

Потом встал, и так резко, что она чуть не упала на спину.

– Где мой револьвер? – требовательно спросил он, хватаясь за спинку тахты, когда его ноги предательски подкосились.

Клер доказала туда, где револьвер выпал из ее рук, около окна. Малчек подошел и подобрал его, на его лице появилось недоуменное выражение.

– Из него стреляли, – сказал он, поднимая револьвер, чтобы понюхать дуло.

– Я… я стреляла, – заикнулась она. Малчек уставился на нее, и ей почему-то стало стыдно за свое признание.

– Я думала, он тебя убил… Я… он был на столе.

Малчек взглянул на валявшийся на ковре поднос, разбросанные кофейник, молочник и сахарницу, лежащие в липкой белой луже. Стол лежал на боку, ножками кверху, как мертвое животное. Бойкая муха уже жужжала над липкой лужицей.

– Ты выстрелила в него?

Клер тупо кивнула головой и с облегчением увидела, что улыбка появилась в кончиках его губ.

– Ты попала?

– Я думаю, да. Я думала, что попала, но я не могла ничего разглядеть. От этого револьвера такая вспышка, – добавила она, словно жалуясь владельцу на плохое поведение его питомца.

Улыбка Малчека стала шире.

– Где он был, когда ты выстрелила?

– Бежал в кухню.

Клер все еще сидела на полу, рядом с миской, наполненной темной водой, окруженная комками голубоватых полотенец. Внезапно она почувствовала себя слишком усталой, чтобы двигаться.

Малчек, опираясь рукой о стену, прошел в столовую, вглядываясь в пол.

– Ты его ранила. Не сильно, правда, – не очень много крови.

Он обернулся, улыбаясь, и его взгляд упал на окно позади Клер. За ним он увидел лежащего на траве Гарнера.

– О Боже, Гарнер… – проговорил Майк. Улыбка исчезла с его лица, словно стертая бумажным полотенцем. Оторвавшись от стены, он, шатаясь, с грохотом вышел через сеточную дверь.

Малчек плохо видел сквозь туман, застилавший ему глаза. Вспышка пистолета, выстрелившего практически в упор ему в лицо, оглушила его, сила выстрела передалась через кости вокруг глаз к оптическому нерву. Он подумал, что, возможно, получил сотрясение мозга. По крайней мере, чувство было такое, словно сотни молотков стучали в голове. Правая сторона его лица опухла, ухо полыхало.

Чем ближе он подходил к Гарнеру, тем хуже все выглядело. Кровь была везде. Малчек упал на колени рядом с Гарнером и попытался перевернуть его. Эдисон прострелил Гарнеру живот.

Когда Клер вышла из дома, Малчек держал в руке рацию от мотоцикла. Вызывая Гамбини, он смотрел, как Клер медленно подошла по газону к Гарнеру и остановилась, глядя вниз. Радио слегка захрипело и голос Гамбини запищал, как пойманное насекомое, совершенно неразборчиво. Слишком поздно Малчек вспомнил, что громкоговоритель Гарнера был установлен в шлеме, которого нигде не было видно. Длинные волосы Гарнера саваном окутывали его лицо.

– Слушай, Гамбини, я тебя не слышу. Я могу только передавать. Это Майк говорит. Гарнер убит. Здесь был Эдисон. Я не знаю, кого вы там везете в грузовике, но то, что не Эдисона, – это точно. Он сбежал отсюда в… – Он повернулся к Клер. – Ты видела машину?

Она секунду смотрела на него.

– Темно-зеленая. Кажется, «Кугар», как моя.

– А номер не запомнила?

Она покачала головой, и Майк снова заговорил в рацию:

– Эдисон в темно-зеленом «Кугаре», номеров не знаю, возможно, направляется к вам, он ранен. Надеюсь, пуля в нем засела. Возвращайтесь скорее сюда, черт бы вас побрал!

Он уронил рацию и подошел к Клер.

– Пошли. Мы уезжаем.

Она в недоумении взглянула на Малчека:

– Уезжаем? И оставляем его здесь?

– Мы ничем не можем ему помочь. Скоро здесь будут ребята.

– Но…

– Пошли.

Он взял ее за руку. Его чуть-чуть качало, но он держался.

– Если Эдисон остановится на минуту, чтобы поразмыслить, он вернется. Он знает, что ты осталась жива, а это значит, что он так ничего и не добился. Садись за руль.

Он потащил ее к машине. Клер неохотно подчинилась, оглядываясь на Гарнера, распростертого на траве. Малчек выудил ключи из кармана джинсов и отдал их Клер, потом обошел машину, чтобы сесть на пассажирское сиденье. Когда Клер включила мотор, Майк захлопнул дверь.

– Развернись и езжай обратно, в направлении Лассена.

– Обратно?!

Малчек кивнул, перезаряжая револьвер, лежащий у него на коленях. Кровь опять потекла у него по щеке, но теперь лишь тонкой струйкой, и он механически вытер ее рукавом, словно это был пот. Ухо уже почти не кровоточило. Кровь засохла на его так и не стриженных волосах, приклеивая их к голове.

– Давай, давай, крошка. Двигайся, – проворчал он.

Клер повиновалась. Машину из-за спешки заносило, но все же Клер справилась с поворотом. Автомобиль выехал на покрытую гравием дорогу, по которой они приехали… когда? Час назад? Казалось, прошло несколько дней, а на самом деле не больше часа.

Злость, которая еще владела Малчеком, подавила на время его чувства к Клер. Он не мог сейчас об этом думать. Он разберется с этим позже. Сейчас только гнев.

Если бы Гонсалес чудесным образом материализовался вдруг на обочине, Малчек бы, не задумываясь, всадил ему пулю между глаз. Ему очень хотелось это сделать. Боже, как ему хотелось это сделать!

Вместо этого он сказал:

– Расскажи мне об Алве.

Часом позже они свернули с главной дороги, когда грохот в его голове начал заглушать шум мотора, заставляя сжиматься зубы. Тем более, что он все равно не хотел больше оставаться на шоссе.

Они ненадолго остановились возле аптеки, а затем проехали через деловой район городка, который назывался Фрэйджер Гроув и располагался в долине среди холмов в конце дороги. Как и во многих других окрестных городках, его население прибывало во время лыжного сезона. Он находился слишком далеко от главных маршрутов, чтобы привлечь случайных летних туристов, но тем не менее, в нем оказалось два довольно больших мотеля. Малчек выбрал второй и послал Клер уладить формальности. С его запекшимися от крови волосами, рассеченной щекой и напряженными до предела нервами, что было очевидно, ему, без сомнения, отказали бы в комнате.

Клер вышла из офиса и показывала ему девять пальцев. Малчек развернул машину, довольный тем, что она выбрала номер, который не был виден с дороги из-за большой неоновой рекламы мотеля во дворе. Он припарковался задним ходом, потому что их передние номера находились под менее удобным для любопытных углом. Клер ждала у двери и взяла из его руки свой чемодан.

– С моими руками еще пока все в порядке, – огрызнулся он.

– С моими тоже. Разве жизнь не прекрасна? Наши руки работают.

Малчек уничтожающе взглянул на нее, злясь по привычке и из-за неотвязной мысли о чьем-то предательстве. Но, глядя на хитрую улыбку, Клер не смог долго сердиться.

– Как твои колени? – осведомился он.

– Далеко не такие волосатые, как твои.

– Заткнись.

– Не хочу.

Майк покачал головой, почти улыбнулся и подождал, пока она закрыла дверь комнаты на замок. Бросив на пол чемоданы, он проследовал прямо в ванную и включил воду. Затем начал сдирать с себя пропитавшуюся кровью рубашку, оставляющую ржавые следы на его бледной коже. Достав шампунь, который купила Клер, он включил воду и над раковиной.

Двадцать минут спустя он, чистый и дрожащий, заснул в кровати. Пожалуй, это было к лучшему: он не слышал, как всхлипывала Клер, перевязывая рану на его лице.

Когда он очнулся, в комнате было темно. В тревоге он резко сел, и молот снова ударил его по лицу, раскалывая череп.

– О, Боже!

Он подождал с минуту, пока худшие ощущения не пройдут. За приоткрытой дверью в ванную горела лампа. В падающем оттуда свете он разглядел Клер, все еще одетую, свернувшуюся калачиком на соседней кровати. Он дотянулся до лампы на тумбочке и включил ту ее часть, которая изгибалась к нему умирающим тюльпаном. Рядом с лампой лежал его револьвер. Он вспомнил, что был настолько не в себе, что бросил его на пол в наполненной паром ванной, под кучей джинсов. Теперь мокрые джинсы висели на спинке стула, а револьвер был начисто протерт, даже покрыт сверху тонкой пленкой масла. Наверно, Клер достала наборчик для чистки оружия из его чемодана. Он взглянул со своей кровати на ее лицо спящей Клер, повернутое к нему на подушке.

– Клер, – прошептал он.

Она не шевельнулась, но легкая сонная улыбка тронула ее губы. Рядом с револьвером она поставила пластиковый пузырек с аспирином, стакан воды, спички и его бутылочку с полудрином. Черт! А что ему делать с этим? Рискнуть? Больше ничего не оставалось. Все будет нормально, он делал это и раньше. А теперь уже недолго осталось. Он взял четыре таблетки анальгина, зажег сигарету и прислонился к спинке кровати. Стрелки часов показывали полночь.

Клер все еще не шевелилась, но дышала, видела сны, улыбалась.

«Как ты прокралась мимо меня, Клер? – спросил он мысленно. – Как тебе удалось забраться внутрь? Почему ты этого захотела? Эдисон сказал тебе правду обо мне. Я убийца. Почему ты этому не поверила?»

Комок подступил к его горлу. Он вминал сигарету в пепельницу, пока та не расплющилась.

Малчек встал, натянул брюки, вытащил темный свитер из открытого чемодана, не переставая смотреть на Клер. Потом встал около ее кровати, не отрывая от нее взгляда. «Она некрасивая, – решил он. – Нос слишком короткий, а рот слишком широкий. Морщинки начинают проступать вокруг глаз. Почему же она такая красивая? И почему я могу смотреть на нее, только когда она спит?»

Он повернулся и вышел, заперев за собой дверь. Напротив мотеля, на обочине, находилась телефонная будка. Малчек ясно помнил номер, по которому хотел позвонить. По вымощенной камнем дорожке от угла мотеля он дошел до будки и, войдя в нее, разбил лампочку над головой, перед тем как закрыть за собой дверь.

Реддесдэйл снял трубку после второго гудка. Малчек назвал себя и взорвался от негодования:

– Гонзо подвел меня, Реддесдэйл, он подставил меня, мило при этом улыбаясь. – Малчек чувствовал, как в нем снова закипает гнев. – Она лежала там совсем одна. И, кроме него, рядом с ней никого не было.

– Он не делал этого, – голос Реддесдэйла звучал раздражающе спокойно.

– Он сделал, черт побери! Этот подлец водил меня за нос, а я шел за ним, напевая. Это была ловушка, вонючая ловушка.

– Это была ошибка.

– Ошибка? Черта с два! Есть в Пауковых Лугах шериф Хоскинс?

– Нет.

– Ах, нет. Большой сюрприз! И кто же лежит у вас в госпитале со сломанной челюстью? – Он осознал, что орет в трубку, и покрепче закрыл дверь кабины.

– Мы еще не знаем. Но это не Эдисон.

– Господи! Да я знаю, что это не Эдисон. Эдисон чуть мне голову не снес.

– Где ты сейчас?

– В Южной Америке. Опля. Что ты собираешься делать с Гонзо?

– Ничего.

– Ничего?! Боже, да он же продал меня! Он сказал мне о Хоскинсе. Он сказал, что все о'кей, и он послал меня прямо в западню. Он – та чертова утечка, которую мы поручили ему искать. Какой подарок! Разве не чудесно?

Аспирин не действовал, и его голова раскалывалась, когда он повышал голос.

– Это была ошибка, Майк. Почему ты не хочешь этого понять? Мы все так сильно хотели поверить в то, что это Эдисон, что сделали ошибку. Мы не проверили. Ты сам, возможно, не проверил бы. Разве мы обычно проверяем каждого полицейского, который звонит по полицейской линии, или который посылает нам отпечатки через полицейский телетайп? Разве мы спрашиваем, когда он окончил Академию?

– Эдисон купил кого-то в том участке.

– Разумеется, он купил кого-то в том участке, начальник Парадиза теперь с ума из-за этого сходит. Но Эдисон должен был знать твой маршрут еще до того, как он все это устроил. Задолго до того.

– Гонсалес продал его Эдисону.

– Нет! – Реддесдэйл терял терпение. – Это Гонсалес послал Гарнера назад, чтобы узнать, почему ты не догнал остальных. Это был не я. Я торчал на проклятом собрании гражданского комитета. Это был Гонзо.

– Ах, так?

– Да, так. Когда Гамбини позвонил из телефона-автомата, чтобы сообщить о состоянии арестованного, Гонзо захотел поговорить с тобой. Тот сказал ему, что ты все еще в доме. И Гонзо приказал Гарнеру вернуться, на всякий случай. Когда подъехали остальные и узнали, что ни тебя, ни девушки там нет, он чуть на стенку не полез. Мы все чуть не полезли. Почему ты уехал?

Малчек прислонился к стенке кабины и прижался лицом к холодному стеклу. Ночь была теплая и насыщенная густым пряным запахом сосен. Одинокий автомобиль показался в отдалении. Малчек инстинктивно пригнулся, но машина безразлично прошуршала мимо.

– Майк? Ты еще там?

– Здесь я, здесь.

– У тебя все в порядке? Мы нашли много крови в доме, – в голосе Реддесдэйла зазвучала внезапная забота. – А девушка в порядке?

– Она в порядке. Меня только царапнуло. Мой отец всегда говорил, что в нас есть кровь Романовых, поэтому она так быстро выходит.

Реддесдэйл начал ругаться, плавно и быстро. Если бы у Малчека и были сомнения в том, что комиссар начинал в полиции с самых низов, эта тирада бы их развеяла. Каждая фраза была чистым жаргоном участковых.

– Впечатляет, – заметил Малчек. – Даже я некоторых из них не знал.

– Ха. Ладно, ты собираешься вернуться?

Малчек вздохнул:

– Нет.

В трубке наступило молчание.

– Майк…

– Слушай, все элементарно. Если это был не Гонзо – о'кей, это был кто-то еще. Я не возвращаюсь назад, пока ты не отыщешь эту утечку и не заткнешь ее, или пока ты не схватишь Эдисона. Я не могу подать его тебе на блюдечке.

– Что ты имеешь в виду?

– Я надеюсь ты сидишь? Клер узнала Эдисона не только потому, что видела его в парке с Дондеро, – она знала его. Только она не сообразила этого до несколько часов назад. Он хотел, чтобы она узнала его, поэтому-то он все и подготовил. Ему нужна была публика, которая бы им восхищалась, хотя бы на несколько минут.

– О чем ты говоришь?

– Помнишь, Клер сказала, что он выглядел почти знакомым, потому что у него правильное красивое лицо?

– Да.

– Так вот, дело не только в этом. Он выглядел знакомым потому, что она видела его раньше. В Нью-Йорке, в своем агентстве, в барах и клубах, где бывают люди из рекламного бизнеса. Видела его и не видела, потому что тогда он был никто. В очках, как у сельского сантехника, сутулый, тихий, поденщик. Его имя – Том Алва. Он мелкий внештатный художник по проектам, который делает скучную работу с мелкими клиентами.

– Алва?

Малчек устало произнес имя по буквам.

– Но почему тогда он просто не… – начал Реддесдэйл.

– Из-за меня, – прервал его Малчек. – Из-за того, что я влез в это дело и поиздевался над ним. Это его достало. Кто-то над ним смеется, кто-то его унижает. Он очень ревностно относится к своей репутации убийцы. Клер была для него опасна вдвойне, потому что, если она когда-либо видела его в Нью-Йорке и сложила вместе два и два, – он был бы обложен с двух сторон.

– Господи!

– Знаю. Мне следовало оставить ее в больших красных руках Халливелла. Тем не менее дай эту информацию в газеты, хорошо? Это снимет ее с крючка, после этого она уже не может причинить ему вреда. По поводу меня скажи, что я мертв. Это должно вывести нас из-под удара. Когда он будет у тебя в руках, мы вернемся и она выступит свидетелем по делу Дондеро, если тебе понадобится. Но мне почему-то кажется, что на него повесят дела покрупнее. Видит Бог, тебе не должно потребоваться много времени, чтобы найти его теперь, обладая всей информацией.

– Наверно, нет. Как я буду…

– Я свяжусь с тобой сам. Давай просто договоримся, что Клер где-то в безопасности и покончим с этим.

– Майк…

Ему внезапно захотелось обратно в комнату, увидеть, проснулась ли она, убедиться, что она существует в реальности.

Он быстрым движением повесил трубку и уставился на скрученный пластмассовый шнур, закручивающийся все туже и туже в темноте. Где-то прокричала сова, и захлопали быстрые крылья.

Что если Эдисон вернулся в Пауковые Луга как раз вовремя, чтобы увидеть, как они уезжают из дома? Что, если он сейчас где-то рядом?

Он захлопнул дверь телефонной кабины и зашагал, хрустя по камням рядом с дорожкой, затем перешел на траву. Обойдя здание мотеля, он осмотрел стоянку. «Кугаров» на ней не было, и у Эдисона не хватило бы времени, чтобы что-то предпринять, и Малчек был уверен, что никакие автомобили за ними не следовали. Клер назвалась вымышленным именем, и их комнату не было видно с дороги. Главное шоссе было в шести милях, и у них было не больше причин свернуть именно здесь, чем где-либо еще. Пока все шло хорошо, Малчек был в этом уверен.

Когда он повернул ключ в замке и неслышно проскользнул в дверь, Клер не спала и ждала, свернувшись клубком в единственном кресле. Ее глаза были широко открыты в пустоту. Он захлопнул за собой дверь и щелкнул замком.

– Мне нужно было сказать им об Алве. Я не хотел тебя будить.

Она все так же молча смотрела на него.

– Пока мы в порядке. Я проверил. Это лишь дело времени, пока его схватят. Все будет кончено… – Он не мог произнести вслух слова. – Мы… я и ты…

Потом он перестал стараться и просто смотрел на нее.

Клер чувствовала, как будто она утопает в темноте. Она пришла в ужас, когда, проснувшись, обнаружила, что Майка нет. Ей казалось, что она просидела в кресле несколько часов, ожидая, когда он, наконец, появится в дверном проеме. Живой, настоящий, вернется, чтобы без слов на нее смотреть. На его щеке белел пластырь. Черты лица были слегка освещены тусклым отсветом снаружи. Вся его фигура была прямой и надежной, как меч между ней и окружающим миром.

– О, Майк…

Она бросилась к нему в стремительном порыве, который не могла, не хотела сдержать. Рот Майка прижался к ее губам, и они раскрылись от его нетерпеливого желания. Он не мог больше удерживать свои руки, не мог не касаться ее, всей, быстро и жарко. Наконец, после стольких дней и ночей притворства, он сжимал ее в своих объятиях. Клер растворилась в нем, прижимаясь к нему, чувствуя острые кости его бедер, тугие мускулы его ног, поднимающееся в его теле желание.

Малчек начал говорить с ней, не в силах остановиться. Молчаливый мужчина, замкнутый и скрытный, вдруг широко раскрылся перед ней. И Клер дала ему то нежное и любящее молчание, в котором он так нуждался, отвечая ему только языком тела.

Он отнес ее на кровать и раздел, словно неожиданный подарок. Он ласкал ее грудь, его язык прикасался к ее шее и животу, наконец его руки скользнули между ее ног, длинные тонкие пальцы погрузились во влажную теплоту. Она распускалась навстречу будто цветок, ноги и рот – как лепестки. Ее руки настойчиво двигались в нетерпении обладать им и узнать его. Его твердые плечи, позвоночник, теплый атлас его живота и его жар, который двигался сквозь ее ищущие руки подобно нетерпеливому слепому животному в поисках дома.

Она приняла его тело в свое и обняла, поднимая бедра, чтобы ответить на его толчок своим, а потом опять и опять. Он бешено двигался внутри нее бьющим бархатным молотом, узкой рыбой, ныряющей в серебряное море, сначала в глубину, а затем все выше и выше.

Наконец они оба простонали в темноте долгим открытым вздохом освобождения от самих себя. Свет он неоновой рекламы падал на них разноцветными пятнами, когда они лежали рядом, почти не решаясь поверить в то, что двери между ними открылись навсегда.

Перед самой зарей, когда Клер мирно спала на его плече, боль от раны разбудила Малчека. Он лежал без движения и терпел, не желая беспокоить Клер.

«Внезапно жизнь становится простой, – решил он. – Все те другие дороги. Все другие пути, и вот, оказывается, куда я шел все это время. Я не мог свернуть, и не стоило даже пробовать».

Он смотрел, как свет от мигающей лампы рекламы дрожит на потолке. Было бы здорово, если бы это что-то значило. Возможно, пульсирующий свет посылал ему закодированное сообщение, которое он не мог прочитать.

Белый, оранжевый. Белый, белый, оранжевый, белый.

Шифры, которым научил меня отец.

И усталость сломала последний барьер. Теперь, после стольких лет, он признался себе в том, что эта последняя пустота остается в нем и никогда уже не будет заполнена снова. Слезы медленно и горячо бежали по его щекам: он беззвучно оплакивал смерть своего отца. Ушедшего прежде, чем Малчек смог попросить прощения. Мертвого уже тогда, когда он убивал во Вьетнаме.

Еще одна дорога, которая окончилась много лет назад.

Еще один пропущенный перекресток.

Они выехали из мотеля на заре, заплатив вперед еще накануне вечером. Между сосен висели облака тумана, и неподвижные ветви виднелись в полутьме, иногда капли еле слышно падали с концов сосновых иголок. Перед мотелем стояло еще три машины с запотевшими стеклами, жалюзи на всех окнах мотеля были опущены.

Малчек позволил машине катиться вниз по небольшому уклону дороги с выключенным двигателем, боясь потревожить тишину окружавшего их леса. Он не запустил мотор, пока они не проехали довольно приличное расстояние в сторону шоссе, и сделал это очень-очень мягко. Они все еще не обменялись ни словом, как будто находились в сговоре с утром, двигаясь, как утренние звери, тихо и медленно.

Когда они выехали на шоссе, оно было черным в полумраке и пустым, машины почти не встречались. Малчек остановился на перекрестке, просчитывая возможные варианты.

Он не знал, насколько сильно ранен Эдисон и как это отразится на его поступках и намерениях, если отразится вообще. Он повернул машину на север.

Как только выйдут газеты, Эдисон узнает, что больше не сможет вернуться домой, никогда. Он будет где-то в бегах, и за ним будут охотиться, пока не схватят.

– Сколько у тебя осталось денег? – спросил он Клер.

Она повернулась, вздрогнув от его голоса, прозвучавшего среди полного молчания.

– Я не знаю.

– Посчитай.

Она достала сумочку и пересчитала деньги.

– Около трехсот долларов. Зачем?

– Достань карту и найди ближайший большой город.

После минуты шуршания бумагой, она сказала:

– Реддинг. Следующий поворот направо.

Он свернул направо на следующем перекрестке.

Когда Малчек позвонил этим вечером Реддесдэйлу уже из другого мотеля, связь была плохой. Голос комиссара звучал устало, но победно. История Алвы была опубликована в дневных номерах газет.

– Рассказываю новости, Майк. ФБР обыскало квартиру Алвы. Все было на месте, чистенько и аккуратненько. Весь арсенал в подвале, взрывчатка. Файлы, картотеки, как с иголочки.

– Он ведь бизнесмен, – заметил Малчек. Он смотрел, как Клер идет от чемодана к комоду с полными руками его носков. Он еще не сказал ей, что рано утром они снова уезжают.

– Но дело вот в чем. Все файлы закодированы каким-то шифром. Мы нашли несколько интересных имен, но вся полезная информация зашифрована. Феды просто бесятся. Они подключили компьютер, но один из федов сказал мне, что это, скорее всего, так называемый «книжный шифр». Пока они не знают, что за книга, этот шифр невозможно расколоть.

– Я бы не стал пробовать Библию.

На другом конце трубки помолчали.

– Как ты?

– Устал. Что у тебя еще?

– Отпечатки, естественно. Он служил снайпером в Корее.

– Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

– Хорошо. Сегодня в банках Реддинга довольно оживленно.

Малчек перевел дыхание.

– Да, я отхватил себе богатую невесту. Всегда знал, что меня ждет красивая жизнь.

Клер обернулась и высунула ему язык.

– Я бы тебя поздравил, если бы на этом все закончилось, – Малчек слышал шуршание бумаги на другом конце провода. – В девять тридцать утра главный офис «Банк оф Америка» в Реддинге связался в офисом «Банк оф Америка» здесь в Сан-Франциско, по поводу счета Клер Рэнделл. Она разговаривала персонально с одним из вице-президентов БА, и они закрыли ее счет. Она вышла из банка с семнадцатью тысячами долларов наличными, к большому сожалению официальных лиц Реддинга, которые не смогли убедить ее так не поступать.

– Ее парень не верит в кредитные карточки.

– Ага. В два тридцать главный офис Первого Федерального Банка в Реддинге связался с Первым Федеральным в Нью-Йорке по поводу счета Томаса Алвы. Он вышел из банка с девятью тысячами наличными, к большому огорчению официальных лиц, которые не смогли его убедить, что чеки безопаснее.

Малчека бросило сначала в жар, затем в холод. Два главных банка находились в одном квартале в центре Реддинга. Только разница во времени между побережьями и пара сотен ярдов разделяли их. Клер заметила выражение его лица и села рядом на кровать.

– Что-нибудь о нем слышно?

– Ничего, – скорбно сказал Реддесдэйл. – Мы разослали его портрет по аэропортам, автобусным и железно дорожным станциям, на обе границы, номер паспорта, описание – что только можно.

– Он может купить новый паспорт в любой момент.

– Разумеется. ФБР нажимает, Майк. По-видимому, некоторые из имен произвели большой фурор. Большой бизнес, профсоюзы, политика.

– Становится дешевле убить своего оппонента, чем платить за выборную кампанию.

– Это точно. Как ты думаешь, что он собирается делать?

– Взять деньги и сматываться, что еще? У него за границей должен быть в запасе приличный капитал. Я бы на его месте сбежал. Что ты сказал обо мне и Клер?

– Ничего. Все думают, что я какой-то гениальный детектив, который все вынимает из шляпы.

Малчек было улыбнулся, но рана напомнила о себе.

– Что слышно на улицах? Ему сейчас необходима помощь, хотя, я думаю, в связи с возросшей популярностью, он обнаружит, что цены поднялись.

– Пока ничего. Это дело времени.

Малчек повесил трубку, в задумчивости продолжая держать на ней руку. Всего лишь дело времени. Конечно. Но как долго? Если Эдисон на свободе, как они могут быть уверены, что находятся в безопасности? Как они могут знать, не затаился ли он совсем рядом?

Следующие два дня прошли мирно, но неспокойно. Они постоянно переезжали с места на место, находясь в напряженном ожидании. Эти переезды изматывали их обоих: одинаковые мотели, одинаковые дороги, одинаковые рестораны. Они могли рассчитывать лишь друг на друга. Но так не могло продолжаться долго.

Однажды за завтраком в маленькой столовой в Виде ожидание окончилось. История Эдисона-Алвы все еще занимала первые страницы газет. «Фотографии и интервью бывших коллег только льют бальзам на душу этого негодяя, если он все еще где-то здесь, чтобы этим наслаждаться, – ворчал Малчек. – Наконец-то добился славы и признания, хоть и за такую цену».

Он перевернул страницу и оцепенел. Его лицо окаменело, стало таким белым, что Клер пролила кофе, ставя чашку на стол.

– Что такое? Они его поймали? Медленно, осторожно он положил газету на столик между ними и показал, что увидел. Совершенно пустая страница, только три черных слова в центре.

После долгого молчания Клер отрешенно произнесла:

– Жирный шрифт «носсос». Он всегда его использует, это его любимый. Его даже за это поддразнивали.

Рука Малчека коротко задрожала, он схватил край газеты, комкая ее. Слова тем не менее ясно выделялись:

МАЛЧЕК, ТЫ ПОКОЙНИК.