Воскресенье, 22 мая 1988 года

— У-у, козел! — смело заявил Семен Саньковский и отхлебнул портвейна из бутылки. — Пошел вон!!!

Было солнечное утро, берег речушки и голоса друзей за спиной. Возможно, поэтому вопль прозвучал не как вызов на дуэль, а, скорее, как добрый совет.

Несмотря на это, два глаза неопределенного цвета продолжали упрямо таращиться на него. В них не читалось даже намека на пацифизм. Вонючее животное не скрывало намерений проверить на прочность костяные наросты, именуемые также «рогами». Почему для этой цели оно изо всех подходящих объектов выбрало именно его, для Семена было полнейшей загадкой чужой души, скрывающейся в потемках тела, покрытого грязно-белой шерстью. Дожив до двадцати пяти лет, он понятия не имел об «инстинкте территории», присущем в равной степени как львам, так и козлам.

Саньковский вознамерился было повторить возлияние, но не секрет, что козлам плевать на добрые советы. За мгновение до того, как рога вошли в непосредственный контакт с интимной частью тела, Семен успел-таки закупорить пальцем горлышко и даже замахнуться, демонстрируя завидную защитную реакцию…

Окружающий пейзаж кувыркнулся, и небо на ничтожный промежуток времени оказалось под ногами. Сделав пол-оборота, оно повисло над головой, звеня и покачиваясь огромным голубым колоколом.

Отнюдь не супермен, но не лишенный толики самоуважения Саньковский лежал на спине, пришпиленный земным притяжением, как бабочка иголкой. Ему не было никакого дела ни до жужжания пчел, ни до уносимого ветерком пуха сбитых им одуванчиков. Зеленая травка, отчетливо попахивающая навозом, его тоже интересовала мало. От удара ныло то, что каннибалы нежно называют «филейной частью», а от соприкосновения с земной твердью перехватило дыхание.

Выпучив красивые синие глаза, Семен пытался глотнуть воздуха и был похож на перепуганную сосиску, увидевшую дурной сон. В общем, было самое время его добить, однако даже козлы добрее людей.

— Живой, тореадор-самоучка? — послышался вопрос. Если в нем и присутствовала нотка волнения, то она полностью сглаживалась расстоянием. Тень вдруг закрыла Солнце, и тот же голос подтвердил диагноз. — Живой! Поднимайся, орел с вертикальным взлетом!

Тень материализовалась коренастым Димкой Самохиным, протянула руку и рывком поставила Семена на ноги. Мученически скорчив другу благодарную рожу, тот выгнулся, помассировал поясницу и покосился на бутылку в левой руке. Несмотря на катаклизм, уровень жидкости там не уменьшился, но это было слабым утешением.

— Хлебни чуток, чтобы столбняк прошел, — посоветовал практичный Димка и направился к импровизированному столу, где и размещались остальные зрители.

Не считая Самохина, свидетелей позора Саньковского было трое. Длинный, чья банальная кличка заменяла ему как описание внешности, так и биографию, да две девушки, с которыми познакомились здесь же, на берегу. Им было лет по двадцать, и они отличались друг от друга только степенью упитанности и именами.

Вышеописанному происшествию предшествовал визит приятелей к Семену, с целью выманить семью на природу. Однако жена Саньковского от вылазки отказалась наотрез, сославшись на мигрень, магнитную бурю и неблагоприятное расположение звезд. Ее вера в астрологию заслуживала отдельного разговора и была незыблема, как законы мироздания, хотя и отдавала атавизмом. Супруга аргументировала ее тем, что она — единственное, вселяющее в нее уверенность в завтрашнем дне. Не став уточнять, на какой именно день легли неправильно звезды, а справедливо рассудив, согласно афоризму: «Баба с воза — кони в курсе дела», Семен захлопнул за собой входную дверь и отправился наслаждаться природой и портвейном. И делал это весьма успешно, пока не забрел на чужую территорию.

— Ну, мужики, не будем отвлекаться, — Димка сел, поджал ноги и взял стакан. — Жили бы мы в Испании, например, так мы бы этих козлов одной левой!

Семен был парень незлобивый, но сейчас скрипнул зубами. Его душа жаждала реванша, однако выбор козлов отпущения был сильно ограничен.

— Согласен, — кивнул долговязый, сидевший напротив, — век живи, век учись!

— Золотые слова! Сенька, иди сюда! Послушай, что умные люди говорят!

Саньковский продолжал стоять на том же самом месте. Метрах в десяти о нем тихо сплетничали камыши, окаймляющие тихий омут, а шагах в пяти, нагло повернувшись задом ко всему миру, жевал травку козел. Он был привязан к иве, росшей у подножия холма. Склоны возвышенности были разграфлены микроскопическими огородами. На самом верху за густыми зарослями смородины можно было рассмотреть побеленные известью стены древней избушки. С хозяйкой — бабкой Грушей — они познакомились еще раньше, когда та привела животное на пастбище.

Мутным оком окидывая весь этот пейзаж, Семен раздумывал, что будет эффектнее: подкрасться к козлу и отвесить здоровенного пинка или подняться к бабке и потребовать возмещения морального ущерба. Быть такого не могло, чтобы в этой глухомани не гнали самогон!

Пропитанная идиотизмом дилемма казалась ему довольно сложной. Прилив крови к коре головного мозга спровоцировал перемещение центра тяжести, и тело начало раскачиваться, как одинокая пальма под бризом на берегу теплого острова.

— Мальчики, — заволновалась одна из девчонок, не сводя с него тревожного взгляда, — по-моему, он опять что-то задумал!

Димка бросил ленивый взгляд на далекий остров.

— Вот уж не думал, что раскачивание на ветру — признак усиленной умственной деятельности!

— А вдруг он опять к козлу полезет?.. Покалечится и что мы его жене скажем? — выдавил из себя еще одну здравую мысль Длинный. Сегодня он был в ударе.

— Сделайте что-нибудь! У меня нехорошее предчувствие!

— Ирка, перестань корчить из себя ведьму, — посоветовала подруге та, что была более упитанной, — лучше порежь хлеб.

— Предлагаю выпить за то, чтобы продолжение поединка было менее плачевным или более удачным! — Самохин относился к жизни более оптимистично, чем она того заслуживала, и остальным советовал делать то же самое по мере возможности. — Take it easy!

— Ой, он уже начал идти! — взвизгнула Ира.

— Не визжи. Такой походкой он далеко не уйдет.

И правда, движения Семена напоминали бальный танец с тенью. Следуя дружескому совету, он на ходу отхлебнул вина и швырнул бутылку в речку. Бултыхнувшись, та начала покачиваться, издевательски подмигивая ему солнечными зайчиками.

— Я так больше не могу! Ленка, идем со мной! — Ира решительно поднялась. — Ребята, почему вы сидите?

— Не такой он придурок, каким кажется, — отмахнулся Димка.

Тяжело вздохнув, Лена встала и последовала за подругой.

— Козел, конечно, козел, но и Семен ведет себя, как баран, — констатировал факт Длинный и проводил взглядом фигуры девушек. — А Ира эта очень даже ничего…

— Только нервная очень.

К тому времени, когда к нему подошли девушки, Саньковскому уже и самому начало казаться, что перед решающей схваткой не мешало бы освежиться, потому как дилемма была решена в пользу козла. Он быстро дал себя уговорить, и его под руки, как жениха русалки, препроводили к воде. Козел проблеял вслед что-то презрительное.

— Боже, какой позор… — пробормотал Семен, оттолкнул сестер милосердия и рухнул лицом в воду.

«Утопиться, что ли?» — лениво подумалось под водой, но через несколько секунд, когда в легких исчерпался кислород, этот способ самоубийства показался донельзя пошлым. Отфыркиваясь напоенным верблюдом, Саньковский выполз обратно на берег.

И тотчас раздался душераздирающий визг. На сей раз девушки завопили разом, словно узрев водяного. Димка с Длинным вскочили, как укушенные, но причины никто из друзей не понял. Правда, с головы Семена свисали водоросли, но не это же, в самом деле, признак губернатора подводного царства. Козел тоже таращился на недоумка, но атаковать, похоже, не собирался.

— Что случилось?

Девушки на секунду умолкли и синхронно ткнули пальцами перед собой. С недоумением глядя на них добрыми глазами, Семен поднялся на ноги. Пошатываясь и пьяно улыбаясь, он принялся стягивать с тяжелой головы мокрую зелень. Неожиданно рука наткнулась на нечто холодное, мягкое и пульсирующее — живое. И это сидело у него на голове. Инстинкт самосохранения моментально сошел с ума.

Саньковский запрыгал камлающим шаманом, яростно тряся башкой. Друзья подошли поближе, а подруги шарахнулись назад. Под аккомпанемент несмолкающего визга Димка и Длинный тупо смотрели на конвульсивные пляски, но понять ничего не могли.

— Убедительно прошу вас заткнуться и объяснить в чем дело! — велеречиво обратился к дамам Длинный, но орущий дуэт игнорировал просьбу.

Ответ явился сам собой в тот момент, когда неожиданно с головы Семена слетел серый ком и с противным звуком шлепнулся наземь.

— Ух, ты! — не веря своим глазам, воскликнул Самохин. — Осьминог!

Тварь, мерзко извивающаяся на такой обыкновенной траве, и в самом деле была сильно похожа на осьминога. Неожиданно она замерла, и на людей уставился круглый беспощадный глаз. Время от времени его затягивала мутно-белая пленка.

— Мужики! Это точно осьминог! Вот уж не думал, что в нашей речке водятся настоящие осьминоги! — Димкиному восторгу не было границ. Он радовался так, словно повстречал родного брата-близнеца, с которым его еще в детстве разлучила злая судьбина.

Остальные были настроены менее жизнерадостно. Семен медленно, но с завидным упорством приходил в себя. Два жестоких потрясения в течение десяти минут — это уже слишком даже для флегматика. То козел, то осьминог — Природа достала его до печенок. Хмель проходил, оставляя только злость и обиду. Вот этому представителю родной фауны он и предъявит вексель, а заодно докажет всем остальным, что случай с козлом — лишь досадное недоразумение!

Саньковский настороженно посмотрел на зрителей.

Девчонки выдохлись и молча пятились. Длинный, воспользовавшись тишиной, поинтересовался у Димки насчет ядовитости осьминогов. Получив довольно уклончивый ответ, он решился было подойти поближе к твари, но тут та шевельнулась и от нее поползло щупальце. Вытягиваясь пиявкой, оно влажно поблескивало на солнце и шевелило присосками. Под глазом, откуда-то из складки кожи появился клюв и раздался скрипящий звук.

Друзья опешили, а Семен счел момент подходящим, чтобы привести приговор Природе в исполнение.

— Так ты, гадина, напугать меня решила? — просипел он, когда осьминог поднял над собой два щупальца и начал раскачивать ими из стороны в сторону. — Сопля членоногая! Сейчас я тебе покажу, где должно зимовать ракам с осьминогами и в какой позе!!!

Разъяренный герой асфальта занес ногу для удара. Тварь подпрыгнула, и одно из восьми щупальцев обмоталось вокруг щиколотки.

И всё.

Димка видел, как зависнув на секунду на ноге, осьминог был отброшен в сторону. Шлепнувшись оземь, он сжался в комок и покатился к воде. Мутная пучина поглотила тварь, и только круги на невозмутимом зеркале омута говорили о том, что увиденное — отнюдь не галлюцинация.

— Вы видели? — обратился Самохин к остальным на всякий случай.

— Ты лучше на него посмотри, — предложил Длинный, указывая на Саньковского.

Тот лежал, подогнув под себя правую ногу.

Димка нагнулся над ним и похлопал по щекам. Адекватной реакции не последовало. На глазах Иры заблестели слезы.

— Я так и знала, что это плохо кончится, — всхлипнула она.

— Не ной, ради Бога, а лучше принеси водки! — рявкнул Димка. У него уже начала болеть рука, а голова приятеля лишь моталась из стороны в сторону.

Рядом присел Длинный и начал неумело искать пульс. Нащупав, он принялся считать, шевеля узкими губами. Дойдя до ста тридцати двух, он спохватился, что не засек время. Однако результат и так был ясен. Саньковский несомненно был жив, но пребывал в глубоком обмороке.

Самохин влил приятелю в рот подоспевшую водку и добился тихого мычания.

— Как самочувствие? Нормально?

Из горла Семена вырвался нечленораздельный хрип. Обладая буйной фантазией, его можно было считать утвердительным. Глаза открылись и бессмысленно полезли из орбит. По телу пробежала судорога, и оно попыталось опереться на конечности, но потерпело фиаско. Бессильно завалившись на левый бок, Саньковский снова перестал подавать признаки жизни.

Длинному все это сильно напоминало обычную агонию. Было самое время подыскивать добрые слова для некролога, но тут появилось еще одно действующее лицо.

— Привет, сосед! Ты чего такой скучный? — пнул Семена рыболов-любитель Василий Рында, привлеченный женским визгом и непонятной суетой.

— Он… э-э, заболел, — буркнул Димка.

Рында наклонился.

— Да он же пьян в стельку! — не без зависти мигом определил он болезнь. — И это в одиннадцать часов утра да еще в наше безалкогольное время…

— А вдруг эта штука его ужалила? — перебил Длинный, обращаясь к Самохину. — Давай его лучше в больницу, а? Вдруг этот осьминог ядовитый?

— Осьминог?! — обвис челюстью Василий. — Да тут у вас у всех солнечный удар! Какие осьминоги? Поменьше бы вы, ребятки, злоупотребляли на жаре, а? Если для вас слишком много, то можете поделиться. Я с приятелями с удовольствием вас выручу.

Два мужика, стоящие несколько поодаль, согласно кивнули. Один из них подмигнул Лене.

— Ну и что ты там скажешь? — пропустил добрый совет мимо ушей Самохин. — Что его укусил осьминог?! Не в Японии же живем, черт побери!

— Мм… — протянул Длинный, лихорадочно подыскивая контраргумент. Он, конечно, не верил, что в Стране Восходящего Солнца осьминоги кидаются на аборигенов, как собаки, но эту интуитивную догадку сейчас словами подтвердить не мог. — Тогда его лучше домой…

— Я не знаю, о каких осьминогах вы здесь толкуете, но скажу одно. Дурных и пьяных Бог бережет, — снова вмешался Василий. — Или вы с его женой не знакомы?

— А что жена? — буркнул Длинный. — Жена — не осьминог, не укусит!

— Какой бы она ни была, — поддержал друга Димка. Ему не улыбалось продолжать веселиться в компании полутрупа, пусть даже знакомого.

Рында одарил их скептическим взглядом, размышляя над тем, насколько соседу было бы лучше, если бы его половина была не только осьминогиней, но еще и царевной-лягушкой.

— Как хотите, мужики, — сказал он. — Можете тараканить его в больницу, домой или сразу в вытрезвитель, а мы с девчонками еще посидим. Правда, красавицы?

Ира с опаской поглядела на обманчиво-тихую заводь и поклялась пить в будущем только в более цивилизованных местах. Она отрицательно покачала головой, но подруга сказала:

— Только пойдем к озеру, хорошо?

— Как скажете, — весело согласился Василий и улыбнулся своим приятелям. — Не стойте, как столбы! Помогите дамам собраться.

Через пару минут они ушли к озеру, в которое через полкилометра впадала речушка. Димка вздохнул и окончательно взял инициативу в свои руки.

— Длинный, бери Сеньку на спину и иди, а я здесь все уберу, — он скомкал клеенку, швырнул ее в сумку и сгреб в кучу отходы.

Когда все догорело, Самохин догнал маленькую полупохоронную процессию. Когда полутруп сопровождают, это ведь можно назвать процессией, не так ли?

***

Мария возвращалась домой от подруги. Ей было двадцать три года, и была она женой Семена Саньковского. Кроме мужа, эта женщина обладала также мускулистой фигурой, на которой оставили след регулярные посещения секции тех, кто метает ядра.

Третий день стояла ужасная жара, которую она не переносила. Воздух был раздражающе плотен, а раскаленный асфальт податливо всасывал острые каблуки белых австрийских туфель. Да еще новое платье стесняло движения. Все это и в отдельности могло довести кого угодно до белого каления, а тут еще эта дура! Безмозглая лоховка, для которой журнал «Крестьянка» — последнее откровение в мире моды. Нашла же, идиотка, перед кем устраивать выставку моделей!

— Нормально! — прорычала Мария, цитируя вычеркнутую из списка подругу. — Очень нормально!!!

Ярость затмила предупреждение звезд, а ведь те верно вещали, что лучше в этот день посидеть дома и не рыпаться. Именно из-за них она не пошла загорать с мужем, но потом от скуки решила сходить к подруге, черти бы ее взяли!

При воспоминании о супруге Мария зашипела взбесившейся кошкой и ускорила галоп. Случайный прохожий шарахнулся в сторону.

— Этот урод там отдыхает! — забормотала она себе под нос. — Развалился в тени! под кустом! и попивает холодное пиво! Если снова надерется, сволочь, вышвырну с балкона!..

С этой мечтой Саньковская влетела в сырую прохладу подъезда. Каблуки простучали по лестнице на третий этаж копытами рысака, которому еще далеко до живодерни. Зазвенели ключи, дверь скрипнула и отворилась. В то же мгновение ее ноздри расширились, фиолетовые глаза обернулись драконами и полыхнули жутким пламенем.

— О, эта вонь! Снова!

Аллергия супруги на перегар была проклятием как для Семена, так и для его приятелей, но любящему сердцу он приказать в свое время не смог. В данный же момент эта напасть вообще не имела для него принципиального значения. Его тело лежало на диване в том же положении, в каком было оставлено верным Димкой. Ноги в перепачканных глиной ботинках бросались в глаза, как вспышки электросварки.

Итак, тело лежало и даже слегка похрапывало, не подозревая, что тихий час подошел к концу. Злобное сопение женщины трудно спутать с затишьем перед бурей, но, тем не менее, так оно и было. Приближался ураган с традиционным женским именем Мария. Такова уж странная привычка синоптиков, из чего следует, что и у них есть жены, тещи и прочие составляющие семейной жизни.

— Семен! — пронесся первым шквалом крик.

И жалобно звякнули стекла. И нежнейшим малиновым звоном дал о себе знать богемский хрусталь, любовно выставленный в чешской стенке.

— Семеннн!!

И полетел в открытую балконную дверь правый ботинок. И хрустнул хлипкий польский стул, на который жена свалилась, не удержав равновесия при попытке стащить бесчувственное тело с дивана, укрытого тончайшим турецким покрывалом.

— Семенннннн!!! — одно эхо рыка супруги заставило бы любого здравомыслящего капитана крепко-накрепко принайтовить себя к грот-мачте и тихо молиться, чтобы та не сломалась.

Безответственное же тело шлепнулось на пол и лишь тогда открыло мутные очи. Тусклым взором оно обвело комнату, крякнуло и вскинуло руку.

— Что?!! — окончательно взбесилась верная половина. — Глазки мне строить?!

Рука требовательно закачалась, игриво шевеля пальцами. Во всяком случае, именно так Мария расшифровала странные жесты. Нервное переутомление — тот еще дешифровальщик!

Железный обруч стиснул горло. От накатившего бешенства она не могла произнести ни слова. Подобную стадию непогоды бывалые морские волки называют «глазом урагана». Вокруг буря, а в самом центре — тишь да гладь. Однако минутное молчание было таким же обманчивым, как и спокойствие в центре урагана.

— Ааааааа!!! — прорвался наконец воздух из легких. — Хочешь, чтобы тебе ручку подали?!! Уронили бедного мальчика на пол, и он начал валяться!!! Несчастненький ты мой, а по ребрышкам?!! Как оно? Я ведь тебя предупреждала!!!

Операция эта, производимая остроносой туфлей, была весьма болезненна. Тело Семена изогнулось в немыслимом мостике и неуклюжим пауком забегало по квартире, пытаясь увернуться от карающей туфли и переворачивая мебель.

— Ага! Так ты, оказывается, еще и гимнаст?! — еще пуще разбуянилась стихия.

Она бушевала и бушевала, круша ребра несчастной жертвы. Звон стекла слился в одно сплошное дребезжание. Прошло не менее двадцати минут до того момента, когда муж пулей вылетел из подъезда и забился в густые заросли кустарника, спугнув кота.

Мария, успокоившись, так и не смогла понять, почему благоверный все время двигался в скорченном виде. Ранее за ним ничего подобного не замечалось.

***

Пришло время, и Семен очнулся.

И жутко удивился. У него еще никогда не было такого похмелья. Такого сказочного похмелья. Если быть точным, то сейчас этого самого похмелья не было вовсе.

Тело как будто плавало в невесомости. Голова была ясной, как никогда.

— Ах, — потянулся он, не открывая глаз, — приятно чувствовать себя человеком.

И открыл глаза.

И удивился пуще прежнего. Его окружал зеленоватый полумрак.

«Хм, вечер уже… Сколько же это я проспал? — Саньковский автоматически поднял к глазам левую руку, где носил часы, и увидел щупальце. И тупо изумился. — Неужели я приволок эту гадость домой?»

Он сделал отбрасывающее движение и снова поискал взглядом часы. И опять наткнулся на щупальце. После еще одной попытки избавиться от конечности, с ней опять не произошло никаких кардинальных изменений. Вторая рука тоже оказалась щупальцем. Оно было, словно язвами, покрыто розовыми присосками…

И ноги! Они ничем не отличались от рук!!!

Было от чего запаниковать. Обманчиво-мягкое похмелье превращалось в жуткий кошмар. У него не было ни рук, ни ног. Сплошь одни щупальца. Даже больше, чем нужно. Спрашивается, как ему теперь узнать время?..

Страшная догадка обожгла мозг. Он утонул, и душа переселилась в проклятого, мерзкого, отвратительного осьминога! Теперь всю жизнь придется влачить существование в теле кошмарной студенистой твари!!! Зачем он, идиот, к нему полез? И ведь экологи предупреждали, что Природа насилия над собой не прощает! Интересно, сколько живут осьминоги?..

Боже, какой дурацкий вопрос! Ведь это сон… Всего лишь сон! Во сне умереть невозможно. Вернее, никому не может присниться собственная смерть, а уж тем паче — жизнь после нее! Во сне нужно стремиться к свету…

Семен немного успокоился и начал делать членами плавные движения. Полумрак постепенно рассеивался. Вода или что бы это ни было становилась прозрачнее.

«Сон какой-то слишком реальный…» — подумал Саньковский, когда в глаза ударил яркий свет заходящего Солнца.

Моргнув, он огляделся. И ужас окончательного понимания истины начал сжимать холодными, прямо-таки ледяными клещами сердце. Или то, что было сейчас его сердцем.

Перед ним на волнах раскачивалась бутылка. Та самая, которую он давным-давно, еще в первой жизни бросил в речку. Она дождалась его воскрешения…

Потеряв сознание, Семен снова ушел под воду. Очнувшись на дне речном, он едва не заплакал. Черт, ведь никто и никогда не говорил ему: «Не пей, Сеня, осьминогом станешь…» При воспоминании о прошлом защемило в бессмертной душе.

Саньковский снова всплыл. На берегу, где довелось скончаться, не было даже козла. Однако Семен рискнул выбраться из воды только тогда, когда Солнце спряталось за горизонт. Выбрасывая перед собой непривычные конечности, он некоторое время растерянно ползал по траве. Затем поднатужился и начал передвигаться, пытаясь шагать на упругих щупальцах. Чужое тело немилосердно шаталось из стороны в сторону. Ногоруки разъезжались куда хотели и стремились жить своей жизнью, клюв же пахал землю. Ему хотелось плакать и каяться, но даже козлу в его положении было бы ясно, что уже слишком поздно…

С этими мыслями Саньковский снова отключился.

***

Понедельник, 23 мая 1988 года

Холод. Собачий холод и темная мгла. Так восприняли рецепторы нового тела условия внешней и чужой среды. Семен знал, что это ночь, и дрожал в образе осьминога.

«А говорят, что все земноводные твари — хладнокровные… Или холоднокровные? Один черт, разница небольшая. Будь я хладнокровным человеком, то можно было бы сказать, что у меня зуб на зуб не попадает», — размышлял он, стараясь подавить черный страх, который время от времени глистой-удавом стискивал внутренности. Еще Семен пытался утешиться мыслью, что в случае примерного поведения ему скостят срок пребывания среди земноводных и в следующей жизни снова сделают человеком…

Такие размышления должны были более приличествовать какому-нибудь ламе, нежели молодому строителю коммунизма, зародившемуся под бдительным прищуром КПСС. В конце концов, Саньковский задумался над этим и испытал приступ ничем неоправданной надежды.

«Так, так, — перескочили мысли на другие рельсы, — откуда я этой мистики набрался? От Машки, что ли? Ведь я не индус, не ислам, да и Библию никогда не держал в руках. Какие, к черту, инкарнации некрещеных младенцев? Тут что-то другое…

Начнем сначала. Откуда появился осьминог? Ответ: из воды. Где я очнулся? В воде. Вывод: я все-таки осьминог, потому что пришел в себя под водой. Бред, ведь если в школе не врали, то речных осьминогов не бывает… А я? Придурок ты, Сеня, несчастный… Стоп! Попробуем опять с самого начала.

Данный осьминог — реальность. Такая же, как и тот факт, что я сейчас в его теле. Напрашивается наглый вывод, что эта тварь, в которую меня занесла нелегкая, тварь совсем не простая. А откуда берутся все непростые твари в наше время? Либо мутация под влиянием радиации, либо…»

Семен был чужд как предрассудков, так и понятия «скальпель Оккама». Пользуясь воспоминаниями о последних страницах газет, кроме которых уже давно ничего не читал, он наконец-то с легкостью пришел к потрясающему, единственно верному, как всякое великое учение, выводу, что он — жертва инопланетян.

— Так вот он какой — первый контакт двух цивилизаций! Очень близкий и весьма непосредственный! Махнула, сволочь, со мной телами и будь здоров, шевели ластами! Можешь их даже склеить от счастья!!!

Не на шутку разволновавшись, Саньковский принялся тщательно исследовать окрестности. Тела, его родного тела, которое сейчас пребывало под гнетом подлого инопланетянина, нигде не было.

«Стоп! Конечно! Как же мог Димка оставить меня валяться на холодной земле! А вдруг, — ему стало не по себе, — они подумали, что я умер? И закопали?!»

Он еще никогда не умирал, но воспоминание о наваливающейся тьме, в которой… которая вращалась, как водоворот, и засосала его, было ничем не лучше настоящей смерти. И поведение его наверняка было соответствующим. Не приходилось сомневаться, что навыки по оказанию первой помощи у приятелей были такими же, как и у него, то есть, равнялись нулю.

«Брр! Такого не встретишь даже у Эдгара По. Похороненные живьем инопланетяне… Так им, конечно, и надо, но все же…»

Семену представилось, как он собственноручно, точнее, собственнощупальцеобразно производит эксгумацию в неверном свете молодой Луны. Пытается проникнуть в свое тело через рот и, возможно, через нос, а пришелец отчаянно сопротивляется. Пищевод сотрясают конвульсии, выворачивающие желудок, щупальца победителя проникают все глубже и глубже в свой собственный кишечник… Гадость какая!

«Могильного холмика не видно. Похоже, что сейчас мое тело в постели, около теплой Машки…»

Саньковский хрюкнул от удовольствия, вообразив, как супруга пытается изнасиловать того, кто привык сношаться исключительно с осьминожками. Однако, стоп! А вдруг это он захочет ее? Это же вполне возможно и тогда Землю заполонят маленькие осьминоги в обличьях мерзких зеленоватых ребятишек… Мало ли на что способна инопланетная генная инженерия!

От острого приступа ксенофобии его затрясло. Цель нашествия стала ему кристально ясна. Он! Только он один может и должен спасти родную планету и цивилизацию! Избавить жену от сожительства с проклятым пришельцем, в конце концов. Защитить семью — нормальная реакция на инопланетян!

На какое-то время Семен забыл, что осьминог пока что он сам.

Действительность быстро расставила все по своим местам. Куда с такой рожей соваться, ведь это даже не свиное рыло?! Как он объяснит, что пришелец оккупировал его тело? Но, с другой стороны, надо попытаться, ведь не барахтаться же в этом болоте до конца света!

Не вызывал сомнений тот факт, что осьминожья шкура одинаково хорошо чувствует себя как в воде, так и на суше. Это был громадный плюс. Оставалось лишь вспомнить географию родного города. Пощелкав клювом, Саньковский прикинул, что, по самым приблизительным расчетам, до теплой Машки не менее пяти километров. Черт его знает, с какой максимальной скоростью удастся перебирать щупальцами, но впереди целая ночь!

В очередной раз подавив в себе малодушное и, скорее всего, несбыточное желание утопиться, когда представил то, что его ждет, Семен приподнялся на членах. Тишину украинской темноты простреливало неистовое кваканье лягушек, а небо заволакивали тучи. Ночь дышала тревогой, потому что ему этого хотелось.

Неудачно попытавшись сплюнуть, Саньковский довольно резво поковылял на полусогнутых щупальцах в ту сторону, где должен был быть его дом.

Верить в это ему тоже хотелось.

***

Новое тело ломило от боли. Ничего подобного никогда не испытывал тот, кто родился под далекой звездой. Поведение аборигенов было настолько агрессивным и негуманным, что Тохиониус уже всерьез начал подумывать, что угодил на планету Стрджа. Именно сюда, должно быть, переселились души тхариузоков — легендарных злобных существ, которые не давали нормально жить его предкам в древних мифах родной планеты.

Сбившись с курса по вине головотяпов-технарей, подсунувших ему списанный гравитокомпас, он, пилот обыкновенного грузового корабля, был вынужден просить помощи у местной формы жизни. Первая же попытка вступить в контакт с разумными, на первый взгляд, существами потерпела крах. Одно из них драконозавром, которые еще водятся на Ракшусе, набросилось на него и Тохиониус ничего не смог с собой поделать.

Все то, что случилось в дальнейшем, было просто. В том смысле, что происходило на уровне инстинктов. Дикий ужас высвободил их из-под опеки разума. В результате древней защитной реакции, испокон веков применявшейся его народом при встрече с хищниками, он был заточен в тело, совершенно непригодное для мало-мальски нормального существования. В голове до сих пор не укладывалось, как это удалось аборигену, но факт оставался фактом — тот смог разгадать его маневр. Остальным же варварам захотелось повеселиться. Они гурьбой отволокли злосчастную тушу, в которую превратился, к своему Храму. Там свирепая жрица едва не лишила его и этого паршивого убежища для несчастной души…

Тохиониус горестно помотал головой. Теперь он на своей шкуре убедился, что виной всему физиология — наука родной планеты давно доказала, что разнополые существа не могут жить в мире. Новое тело-тюрьма, к сожалению, в сексуальном плане явно отличалось от хозяйки Храма. Дикая, кровожадная планета! Недаром же этот сектор космоса не рекомендуется для полетов…

Такие вот мысли бродили в бывшей Семеновой голове, лежащей в кустах. Грудь же и туловище были в крестах, оставленных на коже ногтями «свирепой жрицы» семейного очага.

Чужое солнце поднималось над негостеприимной планетой. Безжалостные лучи пробивались сквозь тучи, заливая нещадным светом все вокруг. Нужно было спасаться и делать это, не медля ни секунды.

Всю ночь Тохиониус, испытывая тихий ужас, сканировал доставшееся тело. Особенно поражал воображение мозг. Огромные размеры и при этом КПД, стремящийся к нулю. Некоторые центры не функционировали вообще, а другие тлели еле-еле. Судя по всему, варвары едва только ступили на первую ступень эволюции. Что ж, это хоть как-то оправдывало их существование. Усилием воли, благо чужое сознание ничем не давало о себе знать, ему удалось заставить работать нужные нервные центры и создать между ними связи, необходимые для освобождения…

И вот пришло время. Инопланетянин с легкостью подчинил примитивные центры управления четырьмя конечностями, сориентировался в пространстве и бодро зашагал к месту обмена.

К сожалению, встрече состояться было не суждено. Они разминулись буквально на несколько минут. Виной тому была передышка, которую Семен позволил новому, но измученному марш-броском телу в скверике неподалеку от родного дома. Там он долго с удивлением разглядывал щупальца, которые, несмотря на опасения, не стерлись по дороге.

***

Маскируясь среди кустов, травы, поломанных ящиков и прочего хлама, в изобилии украшавшего двор родного дома, где на первом этаже располагался гастроном, Саньковский упрямо шел вперед. Недалеко от подъезда он неожиданно наткнулся на очень знакомый предмет, при виде которого человеческое сердце облилось бы кровью. Это был его, Семена, правый ботинок.

«Чертов космический пират, — подумал он, — так ты чужим добром швыряться! Привык, босяк, без ботинок по космосу шляться и тут начинаешь свои порядки устанавливать! Ну, погоди! Я тебе устрою прием в чужом монастыре!!!»

Закончив гневную тираду, Семен взял в клюв ботинок и понесся к подъезду подобно ласточке, строящей гнездо. Он успел юркнуть в желоб водосточной трубы, не без сожаления выпустив обувь, когда дверь подъезда открылась и оттуда выползла соседка. Вздыхая и охая, древняя бабка со второго этажа двигалась так медленно, что Саньковский не удержался от соблазна и ужом проскочил между ее ног, не забыв прихватить ботинок.

Старушка молодо взвизгнула, и вслед понеслось:

— Чур тебя, нечистая сила! Куда смотрит санэпидемстанция?!!

— Что случилось, Матвеевна? — поинтересовались с какого-то балкона.

— Огромадная крыса! Да как шастнет у меня…

Диалог заглушила закрывшаяся дверь. На одном дыхании Семен взобрался на третий этаж и только тут сообразил, что ключей у него нет. Что такое не везет и как с ним бороться?!! Чертыхнувшись, он пополз вниз. Единственной надеждой был дикий виноград. Лозы тянулись почти до самой крыши.

Бабки по-прежнему обменивались впечатлениями о хамском поведении современных крыс. «Вот когда они были молоды, те не позволяли себе…»

Саньковский швырнул ботинок в сторону и нагло, мстительно и медленно, снова прополз между башмаков Матвеевны. «Я тебе покажу, как меня с крысами путать!» — злорадствовал он, наслаждаясь произведенным эффектом. Затем, подхватив символ возвращения домой, покарабкался по винограду наверх. Листва надежно укрывала его, хотя Семен и так был уверен, что сейчас до него никому нет дела.

В доме тем временем захлопали окна. Любопытные жильцы наперегонки интересовались тем, что приснилось старушке на сей раз.

— А-а!!! — вопила та. — Змея! Огромаднейшая змеюка!.. Куда смотрят змееловы?!!

Осьминог достиг своего балкона. Дверь, как всегда, была открыта. Он проскользнул в комнату. Несмотря на визг и вопли сторонницы стерильности подвалов, с которых в дни ее молодости начиналось социалистическое общежитие, Машка спала.

Саньковский забрался на стол и осторожно водрузил на полированную поверхность ботинок. Он был дорог ему, как вторая веха новой жизни. Первой была бутылка, но такого памятного знака сейчас Семен не пожелал бы и злейшему врагу.

Жена спала одна, и в душе он испытал немалое облегчение, но, правда, с примесью понятного разочарования. Коварного лазутчика нигде не было видно. Немедленная месть откладывалась на будущее.

«Неужели они меня в больницу отволокли? А ботинок? Сувенир любящей жене?»

Семен чужим нутром чувствовал, что здесь что-то произошло, но спросить было не у кого. Машку будить не хотелось. Спросонья она может и не сообразить, кто к ней пришел. Нужно было ждать и думать о том, как дать ей понять кто есть кто. И первым делом, конечно, нужно было убраться со стола.

Сползая по ножке, Саньковский вдруг заметил сломанный стул. Его обломки мигом подсказали, что здесь произошло нечто серьезное. Мелкая потасовка с ломанием мебели или что похуже? Дышит или нет?

Не на шутку разволновавшись, он направился к дивану и взобрался на одеяло. Все-таки дышит! Семен влюбленным глазом вытаращился на суженную.

На улице послышался шум подъехавшей машины. Она долго разворачивалась, затем злобно взвыла двигателем, чихнула и затихла.

— Принимайте товар! — раздался громкий голос. — Рыба! Еще живая!

Ото всех этих безобразных звуков благоверная заворочалась. Ей всегда действовали на нервы механические звуки, будь то будильник или ремонт у соседей. Вдруг внизу грохнул железом о железо раскрытый люк, и Мария открыла глаза.

И увидела огромный, бесцветный, гипнотизирующий её глаз.

***

Водитель автомобиля с гордой надписью желтыми буквами на синей цистерне «ЖИВАЯ РЫБА» сидел в кабине и искоса посматривал на грузчиков. К половине девятого утра те еще не успели опохмелиться и, в свою очередь, недовольно глядели на него. И тоже исподлобья. В их глазах без труда читалось: «Какая разгрузка с самого утра?! Твоя рыба все равно дохлая и числится живой только по той простой причине, что еще не завонялась. Караси, блин, третьей свежести!»

— Ну, мужики! Давайте веселее! Не стоять же мне до обеда! — наивно, исключительно по молодости лет, которых ему было никак не больше двадцати, воззвал к ним водитель.

— Постоишь, никуда не денешься! — процедил один из грузчиков сквозь редкие, прямо-таки антикварные зубы. Его напарник — неулыбчивый толстяк, лишь молча сплюнул, давая понять, что с незваной рыбой он церемониться не будет.

— Мне же еще в два магазина заехать надо! — приврал водитель.

— Слышь, Живая Рыба! — снова заговорил низенький и тощий владелец стоматологического чуда. — Не рыбой единой жив человек, понимаешь? У нас тут еще кой-какие дела есть. Правда, Жора?

С этими словами он потащил толстяка в подсобку. Оставшись в одиночестве, Живая Рыба уже открыл было рот, чтобы высказать мнение обо всех их делишках, как вдруг гневные слова застряли в горле в одночасье. Этому в немалой степени способствовал оглушительный визг.

Он высунулся из кабины, поднял голову и увидел, как нечто пролетело по небу и плюхнулось аккурат в открытый люк машины.

Борец за право живой рыбы быть вовремя зажаренной с ошалелым видом вылез из кабины и успел заметить, как некто извивающийся, темный, потусторонний… До отказа раскрытыми глазами он смотрел вслед длинному, блестящему чешуей телу, которое выползло из цистерны и рвануло прочь.

Когда снова появились грузчики, Живая Рыба все еще стоял, переводя безумный взгляд с люка на балконы дома и время от времени встряхивая головой.

— Ты чего это? Гимнастику делаешь, да? — поинтересовался у него тощий, демонстрируя личный вклад в стоматопатологию. — Я же тебе, Жора, говорил, что у-шу — гимнастика для всех!

— Тут та-акое было… — протянул водитель свистящим шепотом, — длинное, ползучее, летучее…

— Какая, к черту, у-ша, Жорик? — усомнился Жора в истинности слов напарника и мрачно хмыкнул. — Не понимаю, как в таком состоянии разрешают за руль садиться?

— Пьяный за рублем… Нет, за рубежом или… — начал было цитировать историческую фразу тощий, но запутался в целях жизни и умолк.

— Нет, на пьяного не похож, — хмурый взгляд оценивающе окинул водителя, а затем напарника. — Совсем не похож. Наркоман, наверное.

— Мельчает молодежь, — родил соболезнование Жорик и сплюнул сквозь многочисленные щели, которые и были, собственно, его зубами.

Обоих родители нарекли Георгиями, и они не могли не встретиться в этой жизни.

***

Гремя пустой тарой в авоське, Димка следовал в гастроном. Он собирался выгодно обменять ее на две бутылки пива для общей профилактики организма. Страдать на работе от отсутствия любимой жидкости не хотелось.

Семена Самохин заметил в тот момент, когда собирался подкурить. С первого же взгляда тот показался странным и необычным. Присмотревшись внимательнее, он сообразил, что приятель шагает в одном ботинке. Да и одежда сидела на нем не так, как всегда, и была сильно повреждена.

— Сенька, куда путь держишь? — любопытство было не самым основным Димкиным пороком, но постоянно давало о себе знать.

Прошло несколько секунд, прежде чем Семеновы глаза наткнулись на него. А когда друг его увидел, то реакция последнего оказалась более чем удивительной. Он замер, весь сжался, а глаза забегали по сторонам.

Димка, неизвестно почему, но неожиданно почувствовал себя виноватым.

Тохиониус же с ужасом понял, что сейчас за него снова возьмутся, и вряд ли ему удастся пережить в этом теле еще один сеанс пыток. Чувствуя себя не в своем теле, как в чужой «тарелке», он был далек от того, чтобы идентифицировать себя с этой тушей, абсолютно схожей видом с остальными полуразумными обитателями, как и от родной планеты. Прямым следствием этого была невообразимая путаница в мыслях.

— Ты себя нормально чувствуешь? — был следующий вопрос.

Пришелец растерялся еще больше. Если перед ним враг, то почему не нападает? И что ему делать, если тот не нападет? Нападать самому? Тхариузок их знает, эти местные традиции!

Губы неприятеля зашевелились снова и в голосе опять были вопросительные интонации. Еще вчера, пребывая в плену, он немного выучил повадки этих полуживотных. По логике вещей, сейчас должен последовать удар. Бежать? Куда? Или сделать движение головой, как это иногда делали они в схожих ситуациях?

— Идешь со мной на пиво, в последний раз спрашиваю? — агрессивно вопрошал Самохин, подстегиваемый комплексом вины.

Голова приятеля неуверенно кивнула.

— Ну и хорошо, — Димка потащил друга за собой. — Да, здорово тебе вчера досталось, ты уж извини. Как там Машка? Не сильно обиделась?

Существо, которое снова его куда-то тащило, опять о чем-то спрашивало. В звуках, которые оно издавало, не было тех ноток, от которых хотелось стать невидимым. На этот раз Тохиониус решил покачать хранилищем мозга из стороны в сторону. Поведение аборигена было абсолютно алогичным, словно тот напрочь забыл о том, что произошло вчера.

Вскоре незадачливый пришелец испытал еще большее потрясение.

Когда он оказался в толпе молящихся внутри ритуального строения, то те приняли его за своего. Тохиониус испытал несказанное облегчение, сообразив, что обмен информацией между варварами и их богами тут поставлен из щупальцев вон плохо. Молились аборигены, правда, тоже в высшей степени странно. Они размахивали руками и орали слова обращения к богам друг другу в лицо. За особо удачные вопли жрецы в белых халатах выдавали им вознаграждение.

У инопланетянина возникла догадка о том, что произошло с ним вчера. Его, — как же это называется у примитивных рас? — ах, да, причащали к религии. Из этого следует, что бояться теперь больше нечего.

Погрузившись в оптимистические размышления, Тохиониус не заметил, как рядом появился его «крестный».

— Идем, — сказал Димка и, видя, что слова отскакивают от друга, как горох от стенки, снова потащил за рукав.

Пришелец безропотно подчинился и так же покорно взял в руку дар местных богов, который вымолил ему новый знакомый. Становилось понятно, что тот во вчерашнем не виноват. Просто традиции — страшная сила…

Самохин затащил того, кого продолжал считать другом, за угол. Откупорив бутылку пива, он посмотрел на Семена и укоризненно покачал головой.

Тохиониус же таращился на священную жидкость и понятия не имел, что с ней делать, кляня себя за то, что никогда не интересовался историей чужепланетных религий, но одновременно и сознавая, что это ему сейчас вряд ли бы помогло — сколько богов, столько и традиций. Взять, к примеру, этих, с Чмандры…

Мысль до конца он додумать не успел, потому как Димка тяжело вздохнул, отдал ему свою бутылку, а его взял себе и принялся возиться с пробкой.

Послушно взяв бутылку, Тохиониус, разумно полагая, что ему никогда не разобраться в местных нравах, с удивлением определил, что внутри находиться жидкость. И, судя по запаху, явно не для питья. Даже эти, с Чмандры, и те бы такую гадость глотать не стали. Тогда для чего ее ему дали? Элементарно! Почему бы не предположить, что это было сделано для того, чтобы неофит совершил утренний обряд омовения? Будет в высшей степени логично использовать ее по прямому назначению!

Подняв голову, Димка в ужасе замер с открытой бутылкой и ртом в том же состоянии. Как зачарованный, он смотрел на приятеля, который лил пиво себе на голову. Никогда раньше за Семеном подобного не замечалось и от этого лучшему другу рехнувшегося захотелось завыть.

Тохиониус поливал чужую башку, как заботливый садовник клумбу. Блаженное выражение лица даже неопытному глазу многое сказало о состоянии психики, пошатнувшейся в результате интоксикации организма ядом осьминога после укуса.

— Совсем крыша поехала, — выдохнул Самохин и попятился. — А Длинный об этом спрашивал… Вот что значит предусмотрительность!

Удаляясь достаточно медленно, чтобы не насторожить спятившего, по макушку накачанного неведомыми подводными алкалоидами, он завернул за угол и оказался около служебного входа в гастроном.

Прислонившись к кабине, там стоял водитель машины «ЖИВАЯ РЫБА» и пялился в небо. Заметив новое лицо с дикими глазами, он повернулся к нему и спросил:

— Видел, да?

Димка на всякий случай кивнул. Сегодня был не самый удачный день, чтобы противиться Провидению. С другой стороны было понятно, что и у Провидения сегодня тоже не самый лучший день.

— Я тоже, а мне никто не верит…

«Еще один псих», — ни на секунду не усомнился в первоначальной догадке Самохин, но вслух произнес нейтральным тоном:

— Да, такое не каждый день увидишь…

Водитель посмотрел на него с интересом, от которого Димке стало не по себе. Он даже зажмурился, потому что отступать было некуда. За спиной все еще слышались хлюпающие звуки.

— Что, по-твоему, это могло бы быть? — поинтересовался у него псих, вообразив, что у них есть общая тема.

— Все, что угодно, — Самохин решил тянуть время в надежде на непредвиденный случай, который поможет выбраться из идиотской ситуации: «Черт, какой точный эпитет!»

Случай этот не заставил себя долго ждать и явился в образе двух грузчиков. Однако непредвиденность по природе своей обладает одним несомненным качеством, а именно — полной непредсказуемостью.

— Еще один наркоман, — ткнул в Димку пальцем толстяк. — Откуда их столько?

— Да гони, Жора, этих наркоманов отсюда, — посоветовал второй вместо ответа на вопрос, над которым бьются социологи. — Вечно им что-то мерещится. Всякое длинное, ползучее…

Самохин растерянно хлопал ресницами. Понедельник — день не простой, но нельзя же, чтобы до такой степени! Неужели осьминог укусил не только одного Семена?..

— Вас тоже покусал осьминог? — спросил он у народа, понимая, что никогда уже большим придурком чувствовать себя не будет.

— Какой осьминог?! — возмутился низенький грузчик.

— Точно, это был он! — завопил водитель. — Чешуйчатый, летучий…

— А ну, пошли вон отсюда! — толстяк двинулся на них, поигрывая пудовыми кулаками.

Димка от всей души пожалел, что вчера его не укусил осьминог.

***

Славик Крейдман исподлобья покосился на бабку. Человек уже пятый год посещает школу, а она все еще провожает его туда, как первоклашку. В ответ бабушка отрешенно улыбнулась то ли ему, то ли своей собаке. Та металась вокруг них на поводке, делая безуспешные попытки цапнуть кого-нибудь из немногочисленных прохожих. После каждой неудачи, она яростно облаивала ускользнувшую жертву.

«Вот тоска с этой старушенцией», — подумал Славик и с вздохом переложил портфель из правой руки в левую.

Неожиданно Жулька запуталась у него в ногах и жалобно заскулила. Славик оторвал глаза от потрескавшегося асфальта и удивленно посмотрел по сторонам. Чего могла испугаться эта наглая псина? И тут же сам встал, как вкопанный, открыв рот от восторга.

Прямо на него шел необыкновенный дядька и поливал себе голову пивом. Оно шипело, пузырилось и хлопья пены ползли медузами по лицу.

— Ба, смотри! Человек-амфибия! — не веря до конца в происходящее, пропищал он.

Варвара Моисеевна тоже остановилась и подслеповато прищурилась на прохожего. Она в молодости видела этот фильм, но до сих пор считала, что все это — выдумки. Теперь правда предстала перед ней воочию.

— Ихтиандр, — тихонько позвала она встречного. Тот был похож на того артиста, как две капли пива, а он так ей нравился двадцать лет назад! Мелко перекрестившись, она повторила громче. — Ихтиандр, господи помилуй, ты все-таки вернулся?!

Тохиониус не обратил на аборигенов внимания. От проклятой жидкости тело стало кошмарно неудобным. Бессмысленный шерстяной покров на хранилище мозга слипся, эпидерму стянуло, а органы зрения заливали выделения подкожных желез. Он взболтал остатки жидкости, мужественно вылил их за пазуху и швырнул бутылку в кусты. Тхариузок их знает, возможно, местным организмам без этого обряда не обойтись!

Со стороны он теперь был похож не на Ихтиандра, а на великомученика, собственноручно поджегшего свой костер.

***

Горелов шел на работу через местный парк имени Культуры и Отдыха. Раньше он как-то не успел заметить, что пришла весна, а тут вдруг вокруг зазеленели деревья, над зеленой травкой запорхали бабочки и защебетали птицы. Будь он не старшим лейтенантом милиции, а каким-нибудь ботаником-энтомологом, вернувшимся с Крайнего Севера, то сей факт наверняка взволновал бы его до глубины души и быстрые, деловые шаги замедлились бы, нервные вдохи стали бы глубже, глаза веселее…

Однако Природа не на того нарвалась. Вполне возможно, по той простой причине, что нигде, кроме родного города, Горелов не бывал, а во флоре и фауне разбирался слабо и уверенно мог отличить только кошку от вороны и одуванчик от старушки. Сейчас же в нос лезли уголовно не наказуемые запахи, издавали трели абсолютно незнакомые, скажем даже больше, ни разу не проходившие по делу свистуны, и трава, в отличие от хулиганов, наливалась жизненными соками, а не водкой. Душа, правда, делала хилые попытки откликнуться на зов природы, но участкового инспектора ждала работа.

Что-то еще чирикало внутри, когда Горелов открыл дверь своего кабинета. Затхлый воздух приятно щекотнул одичавшие было ноздри. Заняв рабочее место, он огляделся. Все было так же, как и вечером в пятницу. Или утром. Или днем. Солнечные лучи едва проникали наискось сквозь на совесть запыленные стекла. В скудном лейтенантском воображении те придавали кабинету вид средневековой камеры пыток. Алые отсветы на глянцевой поверхности сейфа превращали железный ящик в жаровню, где было самое место пыточному инструменту. Дыбу временно заменял в высшей степени неудобный стул для посетителей…

Непостижимо, но факт — Горелову нравилась его работа. Общество вбило ему в голову, что он является частичкой огромного каленого клейма, призванного выжечь язвы социума. Ощущение это, данное старшему лейтенанту вместе с погонами для познания реальности, придавало сил для борьбы с рутиной. И он боролся, думая, что делает это небезуспешно. Нужно отметить, что самообман и не такое выделывает с человеком.

Итак, Горелов огляделся, окончательно превратился в милиционера, и работа не заставила себя ждать. Дверь приоткрылась и одновременно с вопросом «Можно?» раздался заливистый лай. Тут же в камеру пыток проникла черная с коричневым собачонка на тоненьких ножках, зато с большими ушами. Следом вошла пожилая женщина.

Расправив плечи, участковый важно кивнул, снял фуражку и пригладил куцую стрижку. Сочтя кивок за приглашение присесть, женщина опустилась на стул, оставив дверь неплотно прикрытой. Собачонка запрыгнула к ней на колени и зарычала на фуражку. На в меру бородавчатом лице посетительницы выделялся достойный нос и блестели капельки пота.

Человеку, как правило, неведомо будущее. В этом отношении милиционеры ничем не отличаются от обычных людей, отчего тоже страдают комплексом неполноценности. Горелов не был исключением из правила и, ни сном ни духом не ведая, какую оплошность совершает, принялся благожелательно рассматривать начало рабочей недели. После выходных первые посетители обычно не вызывали никаких чувств, кроме любопытства. Возможно, загляни в кабинет это еврейское лицо вечером, и тогда его жизнь обернулась бы по-другому, а наглая собачонка навсегда забыла бы рычать на униформу. Однако есть такое народное мнение, что от судьбы не уйдешь.

— Ну? — задал он гениальный милицейский вопрос.

Сиплые вздохи приобрели более здоровое звучание, и женщина обрушила на участкового горькие жалобы:

— Нормальные коты, должна я вам сказать, у нормальных гоев нормальных мышей ловят, а эти мечтают о корейской кухне и положили голодный глаз на мою Жулечку! Травят ее черным зверем и меня, я вам точно говорю, таки тоже когда-нибудь сожрут. Клянусь, сожрут с потрохами! Глаза у Лешки огромные, черные. Вечно голодный — какой-то ужас! Всё пропивают, на закуску ни гроша ни остается. Там, в Монголии — все такие. Лешка ее оттуда, эту ведьму узкоглазую, привез. Еще хвастал, это я вам говорю, что дочка самого главного шамана. Это ихний колдун, если вы не знаете!..

На протяжении страстного монолога, от которого побледнел бы не только простой экстрасенс, но и сам Мерлин, Горелов был лишен возможности вставить хотя бы словечко. Когда у женщины прерывалось дыхание и начинало казаться, что грядет пауза, тут же в дело вступала Жулька и звонко облаивала старшего лейтенанта, решетки на окнах и крашенный половой краской сейф. Прямо на его глазах камера пыток превращалась в сумасшедший дом, где Горелов чувствовал себя отнюдь не главврачом, но простым клиентом. Это было обидно и ему начала изменять железобетонная, как совсем недавно и наивно полагал, выдержка. Лицо пошло красными пятнами, а пальцы с тупо подстриженными ногтями выбивали на столе все более быструю, пулеметную дробь. Наконец, когда пальчики непроизвольно поползли за ключом от сейфа, где лежало табельное оружие, запас воздуха у одной снова иссяк, а вторая отвлеклась, разглядывая незаполненные бланки допроса.

— Фамилия?! — гаркнул Горелов.

— Чья? — от всей души удивилась женщина.

— Её! — участковый ткнул шариковой ручкой в собаку. Уши той мгновенно прижались к черепу, а верхняя губа задралась, демонстрируя клыки.

— Позвольте, а она здесь при чем?

— Откуда я знаю? — Горелов пожал плечами. Попытка разрядить обстановку явно не удалась, потому что не каждой свидетельнице дано понять милицейский юмор. Он постоянно забывал об этом. — Говорите вашу.

— Цугундер.

— Это, по-вашему, фамилия? — его настроение начало улучшаться.

И посетительница, и собака удивительно синхронно окинули участкового ледяными взглядами, в которых сквозило заполярное презрение.

— Шутки здесь неуместны.

«Тут ты, бабушка, надвое гадала!», — подумал он, веселясь во всю, и переспросил канцелярским тоном:

— Цу-гун-дер, да?

— Да, — гавкнула в ответ одна из них.

— Имя, отчество?

— Варвара Моисеевна.

«Тоже неплохо», — мелькнуло у Горелова, и последовал следующий вопрос, попахивающий самоубийством, но, как говорят французы, его обязывал мундир:

— На кого жалуетесь?

— Кот, генерал! — Варвара Моисеевна снова перешла на ненужные нежности. Могло показаться, что за возможность жаловаться она простила бы и человекообразную обезьяну при условии, что та будет кивать, соболезнуя, и что-нибудь чиркать на листе бумаги. Бедная женщина все еще не извлекла из жизни урок, что в ее положении проще было бы пойти в зоопарк. — Настоящий бандит! Нет, чтобы за кошками гоняться, так он все норовит мою Жулечку — девочку мою, загнать в угол. Извращенец, я вам точно таки скажу, проклятый! И вообще — шпион. Пропадает где-то целыми неделями! Я так подозреваю, только между нами, что он, тварь подзаборная, от них к главному шпиону бегает… Забыла, как это называется. И доставляет красным кхмерам донесения! Приходит весь ободранный и как начинает на Жулечку шипеть! Особенно в марте! Никакого спасения!..

Старлей зверел не по минутам, а по секундам. Всякие к нему приходили и видал он разных, но никто так нагло не приплетал красных кхмеров, — что за звери, черт побери, такие?! — к шаманам и черным котам. Глаза затуманились пленкой транса, а ключ от сейфа сам прыгнул в ладонь, когда совершенно неожиданно грядущее смертоубийство предотвратила собака.

В самом разгаре словесного водопада Жулька спрыгнула с колен хозяйки, поджала хвост и начала бочком пробираться к двери. Посетительница захлебнулась словесным поносом и бросилась за пострадавшей от кошачьего шовинизма собачонкой, но около двери перехватить ее не успела.

Протиснувшись в щель, Жулька очертя голову бросилась вон.

Тишина была внезапной, как явление ангела. Неожиданные повороты сюжета милиционерам обычно не нравятся, но сейчас Горелов пожал бы лапу дьяволу или расцеловал бы Бабу-Ягу, если бы знал, кто из них надоумил псину убежать в коридор. Он не подозревал, что виновник еще более фантастичен, чем десант пингвинов на Правобережную Украину. Единственным оправданием косности мышления было то, что не каждый участковый может записать в благодетели пришельца.

А дело было так.

Незамеченным пробравшись в кабинет, Семен-осьминог присосался к днищу стула, на котором восседала Варвара Моисеевна. Неприятности с женой его кое-чему научили. Спасать цивилизацию оказалось не так просто, как хотелось. Люди, даже родные, слишком закоснели, утеряв в обыденности бытия чувство опасности, и все необыкновенное, хотя и очевидное, воспринимали как личное оскорбление. Он с горечью вспомнил брезгливую мину на лице супруги, когда та вытряхивала одеяло. Присоски не смогли удержать тело на гладкой ткани, и довелось испытать аэродинамические качества новой шкуры. Слава Богу, все обошлось… Но, черт побери, спасать Человечество все равно было необходимо! И Семен решил прибегнуть к крайним мерам. Все надежды сосредоточились на участковом, с которым учились когда-то в параллельных классах.

Терпение, с которым Саньковский хотел было дождаться конца визита посетительницы, лопнуло довольно быстро. Осторожно высунувшись, он явился пред карие собачьи очи. Жулька его не подвела, и это вселило в него оптимизм. Выждав еще с полминуты, Семен начал медленно перетекать на еще теплый стул, а уже оттуда покарабкался на стол.

И там его ожидало фиаско.

Горелов еще не настолько пришел в себя, чтобы встретиться с разумным головоногом. Сказать по правде, он за всю свою жизнь не пришел бы в себя настолько, как того от него требовалось. При виде выпученного ока, он бросился к сейфу, открыл его в рекордное для закрытых помещений время и вытащил пистолет. В побелевших от ярости глазах читалось только одно — чертова кукла, сидела полчаса, лапшу на уши вешала, а потом смылась вместе с паршивой сучкой и подсунула ему вот это!

— Сволочь! Убью! Руки вверх!!! — участковый щелкнул предохранителем, подошел почти вплотную и приставил оружие, как ему хотелось того думать, к темечку.

Семен растерялся, а затем испугался. Еще никогда черная неизвестность небытия не смотрела на него своим загадочным и страшным глазом. Древние и чужие инстинкты пробудились от универсального для Вселенной вопля ужаснувшегося сознания и начали действовать. Одно из щупальцев выстрелило в лицо Горелову, и снова черный водоворот всосал в себя сознание Саньковского…

***

Когда пришелец вышел, как ему казалось, на финишную прямую, и на холме забелел домик неизвестной ему бабки Груши, начали отказывать чужие ноги. Новое тело было измождено до предела. Оно не теряло сознания только потому, что своего у него не было. Его шатало из стороны в сторону, наклоняло вперед и выгибало назад.

Тохиониус в отчаянии принялся помогать ногам руками. Он никогда не сталкивался с трудами Руссо, но со стороны это было похоже на поход под девизом: «Назад, к природе!» Еще его, как и троглодита, мало заботил внешний вид, который также был ужасен. Кошки шарахались прочь, а собаки тоскливо выли вслед человеку, который прошел сквозь огонь, воду и медную мясорубку.

Исключительно благодаря нечеловеческому упорству, ему посчастливилось добраться до искомой полянки. Отдышавшись, он огляделся. Кроме почти белого и странного животного, которое, поймав его взгляд, начало рыть копытом землю, никого не было. Никогда в жизни Тохиониусу еще не приходилось испытывать большего разочарования. Обнаружение неисправности в гравитокомпасе не шло ни в какое сравнение с фактом пропажи родного тела.

Стараясь не приближаться к явно недружелюбной особи, пришелец почти добрел до воды и свалился. Силы были исчерпаны начисто. Ему оставалось только лежать и смотреть на речку. Безысходность ситуации заставляла делать это с вожделением.

Безжалостная, чужая и такая же враждебная, как и вся планета, звезда припекала голову и эффект не заставил себя ждать. Вскоре Тохиониусу начало казаться, что вот сейчас, с минуты на минуту, гладкая поверхность заволнуется, пойдет кругами и из-под воды вынырнет цель его поисков. Однако время шло и все оставалось по-прежнему. Он смежил веки и вырубился…

Очнувшись после обморока, Тохиониус было подумал, что умереть здесь, на месте ритуальных сборищ, будет слишком уж по-аборигенски. Затем, окончательно сориентировавшись в реальности, он ужаснулся как мыслям, так и положению своего тела. Существовал фактор, который ему просто нельзя было упускать из виду, и время здесь играло решающую роль. Отчаяние и только оно заставило его пустить в расход неприкосновенный запас энергии, хранящийся в клетках тела автохтона.

Оно неохотно пришло в движение. Сантиметр за сантиметром расстояние между ним и водой начало сокращаться. Минула вечность, прежде чем прохладная вода вернула тело к жизни. Промедление было смерти подобно, и Тохиониус заставил его нырять в поисках своего вчерашнего хозяина, но того нигде не было. Девственная пустота необитаемых миров царила на дне омута. Мысль о том, что всё навсегда потеряно здесь, потрясла пришельца до глубины души.

Выбравшись из воды, он принялся обшаривать берег. Рассеянно накручивая круги, галактический неудачник размышлял, куда мог подеваться проклятый абориген, ведь вряд ли сознание того правильно оценило происшедшее. Поверить в это было еще труднее, чем в утрату надежды всей жизни. Не могли же они его, тут Тохиониус задрожал мелкой дрожью, съесть?! Он принялся было вспоминать признаки каннибализма в первобытнообщинном строе и незаметно для себя забрел на территорию, находящуюся под опекой козла. Его внимание было привлечено стуком копыт, а когда обернулся на звук, новая смертельная опасность была уже в двух шагах.

Глаза козла горели мечтой. Нет сомнений в том, что она обязательно исполнилась бы, будь тело Семена вчерашним нетрезвым бревном, которое так позорно потерпело поражение от бородатого камикадзе. Однако так уж устроен мир, что все в нем течет и меняется. Сейчас козлу предстояло схватиться с чуждой формой жизни, обладающей реакциями не в пример заторможенным интеллигентам.

Катализированные рефлексы оказались на высоте. Пальцы впились в морду агрессивного копытного брата драконозавра. Контакт длился не более секунды…

***

— Так ты, Вовка, говоришь, что оно извивалось, как клубок змей? — Димка посмотрел на водителя.

— Да! Правда, если ты говоришь, что это был осьминог… — Вовка начал жестикулировать, дабы нагляднее вспомнить увиденное. Машину повело на встречную полосу.

— Держи руль! — завопил Самохин. — Ты в городе, а не в колхозе!

Водитель выровнял автомобиль и благодарно посмотрел на нового знакомого, который снова спас ему жизнь — первый раз тот посоветовал удалиться от пьяных грузчиков на максимальное расстояние.

— И оно вылезло у тебя из цистерны?

— Ну! Сначала оно влетело туда откуда-то сверху, а потом начало убегать…

«Допустим, что насчет влетания ты загнул», — подумал Димка, и тут его осенило:

— Ты рыбу откуда возишь?

— Из «Светлого Луча». У нас, в Ставках пруды, где ее разводят. Вот я и привез ночной улов, — обстоятельно объяснил Вовка, не понимая, к чему клонит собеседник.

Самохин же самодовольно улыбнулся. Все сходилось. Пруды совсем рядом с озером. Ночью пьяные колхозники просто не заметили, кого их угораздило выловить. Если ему удастся поймать живого речного осьминога, то это будет наилучшим доказательством того, что тот имеет прямое отношение к странному поведению Семена. Это докажут в любой лаборатории, куда он сдаст его на исследование. Черт с ней, с работой! Отгул за прогул!

— Давно все это было?

— Да полчаса назад!

— Значит, он не успел далеко уйти! Разворачивайся, поможешь мне его найти!

— А грузчики?

— Поставим машину немного в стороне, так они и не заметят.

Вовка вздохнул, но развернулся, потому что отказывать было неудобно. Через десять минут они снова были во дворе гастронома.

Жориков нигде не было видно.

— Только будь осторожен, — предупредил Димка, приступая к поискам. — Как только его заметишь — зови меня.

— А вдруг он улетит от крика?

— Если ты не перепутаешь его с вороной, то не улетит.

Их ждала неудача. Обшарив двор гастронома и несколько соседних, они не обнаружили никого, способного держаться на воде, за исключением бродячих котов и кошек. У Вовки, правда, несколько раз замирало сердце, когда вспугивал голубей и воробьев, но вместе со стаей птиц осьминог в воздух не поднимался. В конце концов, Самохин пришел к логическому выводу, что тот попытается вернуться в свое логово. Ему не составило труда убедить водителя, что «у этих тварей чувство направления дай Бог каждому». Вовка согласился даже на большее — отвезти его туда, где Димка впервые увидел чудище речное.

— Его логово наверняка в той заводи, ведь недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся! — разглагольствовал по дороге Самохин.

Через семь минут они прибыли на место, где их ждал сюрприз.

Остановившись у небольшой ложбинки, препятствовавшей дальнейшему продвижению, осьминоголовы прошли с десяток метров, огибая холм, и увидели Семена. Тот чуть ли не в обнимку лежал около нокаутированного козла.

— Все-таки Семен его победил, — изумленно констатировал Самохин, рассматривая поверженного друга. — Честно говоря, не думал, что он такой мстительный…

— Кто кого? — недоуменно поинтересовался Вовка — Живая Рыба.

— Друг это мой. Я про него тебе уже рассказывал.

— Который себе пивом голову поливал?!

— Угадал с первого раза, — вздохнул Димка. — А вчера он с этим самым козлом один на один вышел, но проиграл… И сегодня все-таки свернул ему шею!

— Упрямый боец, — в Вовкином голосе прозвучали зависть и невольное уважение. Сам он вряд ли бы один вернулся туда, где уже не повезло. — А он живой?

— Что ему сделается?! Разве не слышишь, как сопит?

Живая Рыба нагнулся.

— Точно сопит. Что теперь делать будем? Нырять в засаду на осьминога или, может, отвезем его в город? — с этими словами он перевернул Семена и отшатнулся. Лохмотья рубашки не скрывали огромных кровоподтеков на ребрах и изодранной груди. Грязное расцарапанное лицо бледностью напоминало посмертную маску, а желтые белки под полуприкрытыми веками навевали не самые веселые мысли. — Слушай, а может он уже на ладан сопит, а?

Самохину очень хотелось поймать осьминога, потому что в противном случае пришлось бы потерять веру в друга. С другой стороны, друг, в которого хотелось верить, валялся у ног и налицо был риск потерять его самого. Врожденное чувство долга проснулось и забормотало о милосердии, которое нужно проявлять к ближним, юродивым и нищим духом.

— Ладно, — выдавил он из себя. — Грузим тореадора в катафалк.

Вовка на «катафалк» не обиделся. Во всяком случае, виду не подал.

— А где его ботинок? Надо бы поискать, — предложил он.

— Да этот придурок с самого утра в одном ботинке щеголяет, несмотря на погоду, — отмахнулся брат милосердия и, взяв бесчувственное тело за не совсем обутые ноги, поволок его по траве к машине.

***

Тохиониус уже вполне адаптировался к новой шкуре и теперь наблюдал, как его прошлое тело снова куда-то поволокли. Это в корне опровергало все предыдущие измышления, но факт оставался фактом.

«Как они об этом узнают? — задался вопросом незадачливый путешественник. — Нет, все-таки у этих аборигенов мания таскать чужие тела. Одно утешение, что у нас этим не болеют. До чего сумасшедшая планета!»

Он поднялся на все четыре ноги, отряхнулся и начал с любопытством, погубившем в свое время не одного кота и нынче угрожающем одному бывшему головоногу, рассматривать свое очередное тело. Удивительное дело, но сейчас находиться в вертикальном положении было гораздо удобнее, чем в предыдущем варианте.

«Вот она — раса, которая неминуемо исправит кровожадную оплошность эволюции!» — с надеждой подумал Тохиониус, ничуть не удивляясь тому, что коварные аборигены привязали конкурента к дереву.

Дальше было так. Отчаянно дергая веревку, пришелец уже почти дотянулся до тхариузокового узла, но тут начали мешать рога. Он начал разочаровываться в эволюции, потому что, как уже было сказано, принадлежал к гермафродитам.

***

В кабине «ГАЗ-53» тело Семена начало слабо мычать и подергивать задней правой ногой. Нокаутированный козел потихоньку возвращался к жизни. Подоплека сего факта была неизвестна как Живой Рыбе, так и верному другу.

Заметив шевеление потенциального покойника, Вовка начал боязливо коситься на Грозу Козлиного Племени.

— Слышь, давай его к фельдшеру отвезем, а? — предложил он.

— В твой «Солнечный Зайчик»?

— В «Светлый Луч». Тут совсем недалеко.

Димка был уже почти готов согласиться, но вдруг поморщился и идею забраковал:

— Нет, не стоит. Начнутся всякие расспросы. Кто, откуда, зачем, а у него семья… Везем домой, пусть жена над ним колдует.

— А она у него ведьма?

— Можно и так сказать.

— Ну, как знаешь…

***

Мария была дома, но счастливой из-за того, что на работу нужно идти только после обеда, себя не чувствовала. Истерика уже прошла, но веко нет-нет да и подергивалось. Перед глазами продолжал стоять утренний кошмар и ботинок…

Ботинок, который вчера собственноручно вышвырнула в окно, сегодня, словно неразменный пятак, опять красовался на столе. Неужели кто-то забросил его обратно с такой невероятной точностью? И вместе с той тварью, которая хотела ее задушить? Если это проделки Семена!..

Да нет, она догадывалась об истинной причине, но не хотела ее признавать, несмотря на простоту. И ботинок, и чудовище были проделками полтергейста. Если даже нет, то в лучшем случае — кара Божья за избиение родного мужа. Три года они почти счастливо прожили в браке, и никогда еще с ней такого не случалось, а ведь звезды предупреждали… И теперь мстили за непослушание.

Голова зудела от единственного, но классического вопроса: «Что делать?»

Если это — полтергейст, считай, пропала квартира. Начнутся пожары, битьё посуды и прочие бытовые ужасы…

Ежели это — Божья кара, то тогда еще не все потеряно. Можно пойти в церковь и поставить свечку потолще за невинно избиенного супруга. В конце концов, почистить ему ботинки или даже купить модные туфли. Приласкать его, утешить всем телом… — мысли приходили одна праведнее другой.

И тут в дверь позвонили.

«Вот сейчас все выяснится, — содрогнулась Саньковская. — Если за дверью никого нет, то, значит, точно полтергейст!»

Лежа на диване, Мария медлила, ведь не каждый человек ждет в гости буйного духа, и тут в замочной скважине заскрежетал ключ. Дверь со скрипом отворилась, и что-то тяжелое рухнуло в прихожей. Затем звякнул упавший ключ и прозвучало короткое хриплое блеяние. Дверь хлопнула и в тишине послышалась непонятная возня.

Все похолодело внутри у Саньковской.

***

Семен вынырнул из тьмы и несколько мгновений удивленно смотрел перед собой. Когда понимание ситуации пришло к нему, то его лицо расплылось в улыбке, а из груди вырвался вздох облегчения. Его не пристрелили, как земноводную собаку. Более того, перед ним на столе валялся осьминог. Подумав, он пришел к выводу, что это — старший лейтенант Горелов собственной персоной.

— А ведь был однокашником, — пробормотал Семен, взвесив в руке пистолет. — Боже, что с людьми жизнь делает!

Его грудь начала распирать бурная радость. Дрожащими руками сунув пистолет в кобуру и застегнув ее ремень на себе, Саньковский принялся ощупывать человеческое тело. Убедившись, что это не сон, ведь ему никогда не снились пистолеты, равно как и автоматы с гаубицами, он пустился вприпрыжку по кабинету.

— Ну! — выкрикивал Семен. — С таким телом! Все проблемы! Решим!

Успокоившись, он взялся строить планы на ближайшее будущее. Происшедшее было ему на руку, но неясным оставалось одно. Что начнет вытворять бедолага Горелов, когда очнется в образине осьминога, и где шляется его собственное тело? Пораскинув человеческими мозгами, Саньковский пришел к выводу, что победа не за горами, хотя орать о ней все еще рано.

Участковый по-прежнему не подавал признаков жизни. Поискав глазами сумку, куда можно было бы его упаковать, Семен ничего подходящего, кроме сейфа, не обнаружил.

— Делать нечего — придется эвакуировать отсюда извращенного по натуре товарища за пазухой, ведь не нести же сейф на вытянутых руках, ей-богу!

Он заправил форменную рубашку в казенные брюки, засунул под нее килограмм десять однокашника и поежился от щекотки. Образовался симпатичный «трудовой мозоль» имени Горелова, которому деваться оттуда было некуда.

— Мент за пазухой! Ор-ригинально! — воскликнул Семен и задумался, но не о том, что слишком часто начал говорить сам с собой, а совсем о другом.

Может быть, на этом и остановиться? Ведь это тело покрепче прежнего, а из этого вытекают сплошные плюсы — жену на место в случае необходимости, конечно, поставить будет легче, работа тоже непыльная, сиди да плюй в потолок, слава Богу, осьминоги к участковым не каждый день на прием ломятся. Настоящего же Горелова засадить в аквариум и подкармливать золотыми рыбками. Ему такой расклад, а в этом можно не сомневаться, понравится больше всех! Такой сюжет даже Пушкину с его разбитым корытом не снился!..

Идея эта привлекала все больше и больше, вот только был у нее один минус — вдруг Машка не захочет признать законного супруга в новом обличье? Ей же ничего не докажешь, тем более, что любое объяснение сильно смахивает на чушь несусветную… А жаль!

Саньковский запер кабинет и направился домой. Никто из коллег Горелова ему не повстречался. На улицах города Семену тоже сопутствовала удача. Оказавшись во дворе своего дома, новый суперучастковый решил действовать по обстоятельствам и смело поднялся на третий этаж.

***

Когда полтергейст проблеял в третий раз, Мария нашла в себе силы выглянуть в прихожую. Глазам открылось зрелище, от которого сердце задергалось в бешеном ритме. На полу лежал грязный и оборванный муж. Все клятвы и зароки моментально вылетели у нее из головы.

— Лучше бы это был полтергейст, — прошептала она и начала принюхиваться. Воняло черт знает чем, но не перегаром.

«Трезвый и в таком состоянии! Что же ему довелось пережить?! Бедненький! И это все из-за нее!!! Выгнала суженного в ночь, туман, дождь, снег и слякоть…» — Мария смахнула набежавшую слезу. Чувство ее вины было безмерным и со временами года не считалось.

Кратко возблагодарив звезды и, особенно, путеводную Полярную, за то, что помогли мужу добраться домой живым, Саньковская взвалила его на плечи и поволокла в ванную комнату. Родного и любимого необходимо было срочно раздеть, отмыть и вылечить.

Не успела Мария уложить тело в ванную, как в дверь позвонили. Это было в высшей степени некстати. Беспомощный муж всем телом взывал о помощи и даже начал подергивать правой ногой. Электронный звонок снова зачирикал. Мария вздохнула, смахнула еще одну слезинку и пошла открывать.

За дверью оказалось двое незнакомцев в белых рубашках с синими галстуками и в коротеньких, до колен, синих же штанишках.

— Мы есть представители молодежной христианской организации, которая просвещать, — с сильным акцентом представился один из них.

— Миссионер, — уточнил другой.

— Ну и что?

— Мы говорить о Боге нашем Иисусе Христе, о доброте в каждом из вас…

От слов о милосердии к ближнему Саньковскую начало поташнивать. Из ванной послышалось приглушенное блеяние.

— Я занята! — довольно недружелюбно буркнула она и попыталась закрыть дверь.

— О, мы понимаем, но вы должны прочитать это, — с этими словами один из миссионеров проворно сунул ей в руки толстую книжку в черном переплете.

— Не хочу, — попыталась отвергнуть Мария Библию. Ей даже в голову не пришло, что держит лучший рецепт для изгнания полтергейста, бесов и прочей нечисти.

— Вы должны! — сказали хором представители молодежной христианской организации, пятясь и не желая признать, что мечут бисер перед свиньей.

В ванной что-то загремело.

— Я сказала — не хочу! — рявкнула Саньковская и захлопнула дверь, так и не избавившись от книги. — Нашли время, идиоты! Вместо того, чтобы по Африке бродить, они здесь дурью маются!

Зло бросив Библию на тумбочку в углу, она поспешила к мужу.

В ванной супруг неуверенно стоял на четвереньках и облизывал кран. На полу пузырился разлитый шампунь.

— Эх, Сеня-Сенечка, прости дуру! — нежно пробормотала Мария и открыла кран.

Когда в морду козлу ударила холодная вода, он перепугано заорал, шарахнулся назад и безумными глазами вытаращился на незнакомую женщину.

— Что с тобой, дурачок? — неуверенно спросила Саньковская. До сего дня ей никогда не приходилось видеть у Семена такого выражения лица.

Мокрый козел потряс несуществующей бородой и сделал попытку боднуть «жену в законе», но поскользнулся, шарахнулся челюстью о чугун и затих. Засучив рукава, Саньковская перевернула бесчувственное тело, и тут снова защебетал звонок.

— Опять черти этих миссионеров принесли! — в сердцах прорычала Мария, вытерла руки и пошла открывать. — Я им сейчас почитаю молитву! Отходную, черт побери!

На сей раз на пороге оказался непропорционально толстый милиционер.

— Привет, — улыбнулся он и сделал попытку вторгнуться в квартиру.

— Совсем охамели! — возмутилась хозяйка, пресекая наглое поползновение на редкость смелого блюстителя закона. — Отожрал пузо и прет им, как танк! Чего надо?!

Семен, на радостях от встречи с супругой запамятовавший о внешнем облике, сообразил, что он — это не он и его «привет», по крайней мере, признак дурного тона.

— Гражданка, я приношу свои извинения, — залебезил Саньковский, лихорадочно подыскивая какую-нибудь вескую причину, чтобы проникнуть в собственную квартиру, — но к нам поступила жалоба на то, что из окон вашей квартиры вылетают всякие тяжелые предметы…

Мария вспомнила утреннего монстра, потупилась и посторонилась.

— Лейтенант Горелов, участковый, — хвастливо представился Семен, сбросил туфли и прошел в комнату.

«Странный какой-то участковый», — мелькнуло у Саньковской. На мгновение ей показалось, что живот лейтенанта неестественно шевельнулся. Как-то сам по себе.

— Мм, — начал было Семен, уверенно плюхнувшись на диван, но тут же обозвал себя болваном и спросил. — Как вас зовут?

— Мария.

— Просто Мария?! — уточнил муж, мысленно возмутившись: «С первым-встречным и — Мария!»

— Мария Константиновна Саньковская, — послушно призналась загнанная в угол жена.

— Значит так, Мария Константиновна, — войти в роль представителя закона ни для кого не составляет труда, как говорится, была бы возможность, — на вас поступила жалоба, что сегодня около половины девятого утра из вашего окна вылетел очень странный предмет и травмировал голову гражданке Панфиловой. В результате этого оная вышеупомянутая гражданка угодила в поликлинику с сотрясением мозга и нарушенной координацией движений…

Семен врал и злорадствовал, наслаждаясь властью, которую давало ему это тело: «Будешь знать, как мужем швыряться направо и налево!» Слушая извиняющийся лепет о случайно забытом в пододеяльнике валенке, столь нехарактерный для Машки, он был на верху блаженства. К сожалению, как и все хорошее, это состояние не продлилось долго. На горизонте замаячила тучка — осьминог начал шевелиться. Приятную беседу пора было заканчивать.

— Кто может подтвердить ваши слова? Может быть, муж?

— Его не было дома, — быстро ответила Мария, слегка смутившись тому обстоятельству, что участковый безоговорочно принял весь бред о валенке. Странный он, ой, странный!..

— И где же он сей-ча-ас? — задал Саньковский самый главный вопрос. Последний слог пришлось выкрикнуть, когда осьминог ущипнул его клювом.

Подозрения Саньковской росли, как снежная лавина. Какое тебе дело, где мой муж? Шарахнула Матвеевну по голове я, а он здесь абсолютно ни при чем! Она как раз собралась было выпалить это серой ищейке, но тут из ванной послышался гулкий грохот.

Очнувшись, козел чудом вывалился из странной белой поилки и начал, охваченный приступом клаустрофобии, изо всех сил рваться на свободу. Делал он это единственным доступным козлам способом — лупил в закрытую дверь чужой башкой.

От неожиданности и Семен, и Мария подпрыгнули.

— Что это? — посерел Саньковский, автоматически считая удары.

— Где? — прикинулась бледной идиоткой жена.

Пятый, шестой, седьмой…

— Стучит!

— Ах, это… — Мария неопределенно махнула рукой, — муж гвозди забивает.

«Чего?! — мысленно заорал Семен и подумал самое страшное. — Так он здесь совсем освоился! В моем доме гвозди забивать?!! Так он скоро, чего доброго, еще и мебель начнет переставлять! Ну, сейчас я этого мерзавца выведу на чистую воду!»

Он хлопнул себя по животу, что тоже не ускользнуло от внимания бдительной хозяйки, и вскочил на ноги. Горелов перестал проявлять естественное любопытство, если это было оно.

Девятый, десятый…

— Я хотел бы с ним поговорить, — дрожащим от ярости голосом сказал Саньковский. — Где он?

— В ванной, — созналась жена, подавив желание поинтересоваться, что там у участкового с животом. Она понимала, что иначе ей от этого подозрительного зануды не избавиться. Вот только, что там ее кретин в самом деле делает?..

Двенадцать, тринадцать… И тишина.

Семен рывком открыл дверь в ванную и увидел свое тело. Его передернуло от сочувствия. Разбитый лоб превратился в кровавое месиво из лоскутов кожи, грязи и волос. Черт, доверь кому-нибудь свою шкуру, так он сразу превратит ее в половую тряпку!

— Что это?! Я тебя спрашиваю!!!

— Мой муж, — глотая слезы, ответила несчастная женщина.

— И часто он у вас гвозди головой заколачивает? — нашел в себе силы пошутить Саньковский, не припоминая за собой подобных подвигов.

— Бывает, — со вздохом соврала Мария.

Ей хотелось разрыдаться и броситься на грудь искалеченному мужу, которому вчера, похоже, нанесла не только физическую, но и психическую травму. Теперь становилось понятным как странное его поведение, так и дикие гримасы. Кажется, душевная боль мучила родного всерьез. Ну и пусть! Пускай он будет душевнобольным, она все равно не станет любить его меньше! Нужно что-то делать, чтобы хоть как-то искупить вину!

Саньковская морожеными глазами посмотрела на толстого защитника правопорядка, который истуканом стоял над душой.

— И что вы с ним потом делаете? — тут же последовал дурацкий вопрос.

— Перевязываю, — процедила она, едва сдерживая себя.

— Приступайте, — добродушно разрешил Семен, рассчитывая на то, что бинтов в квартире, скорее всего, нет.

И не ошибся. Скрипя любящим сердцем, жена попросила его присмотреть за контуженным, а сама помчалась в ближайшую аптеку.

Оставшись один, Саньковский воспрянул духом. Пришло время совершить обратный обмен, благо все ингредиенты были в наличии. Однако радость его быстро померкла, а глаза засветились тоской, когда посмотрел на изувеченное тело и представил, каким будет самочувствие в случае удачи. Однако делать было нечего.

Он вытащил ошарашенного горе-милиционера из-за пазухи. Горелов бессмысленно уставился на самого себя и не шевелился. Было похоже, что он не обладал гибким сознанием человека, готового выжить в любых условиях и телах. Шок сделал обыкновенного обезумевшего участкового инертной игрушкой судьбы.

— Понимаешь, лейтенант, тут столько всякого накручено, что сразу и не расскажешь. Договоримся так, когда захочешь сказать «да» — щелкнешь клювом, «нет» — моргнешь глазом. Хорошо?

Горелов испуганно моргнул, но потом отчаянно защелкал клювом, имитируя голодного птенца.

— Вот и хорошо, — Саньковский задумался на минуту, а затем приступил к удобоваримым, с его точки зрения, объяснениям. — Случилось так, что мое тело, — он кивнул на окровавленную голову, — поменялось сознанием с тем телом, в котором сейчас ты. Пока понятно?

Старшему лейтенанту было более чем непонятно, как это могло произойти, но в теперешнем состоянии оставалось принимать факты такими, как они есть. В том, что такая чертовщина возможна, он уже убедился на собственной шкуре, которая и рассказывала ему эту галиматью. Горелов скрипнул клювом от злости, которая пришла на смену столбняку, а потом щелкнул.

— Совсем хорошо, — у Семена словно гора с плеч упала. Он никогда не ожидал от однокашника, а тем более — милиционера, такой сообразительности. — Потом случилось так, что я в теле этого осьминога, который ты, поменялся им с тобой. Это сомнений у тебя не вызывает?

Горелов моргнул и начал жалеть себя.

— И вот сейчас я сделаю так, что будет восстановлен статус-кво. Если этот козел начнет сопротивляться, сделай так, чтобы он далеко не ушел. Понятно?

Клюв щелкнул.

Обеспечив таким образом тылы, Семен взялся приводить в чувство свое тело.

Козел открыл глаза и жалобно заблеял. Ему было больно. Незнакомые запахи ударили в ноздри. Вокруг не было даже травки, чтобы пожевать и успокоиться. Он повертел головой и вдруг заметил чужака на недопустимо близком расстоянии от себя. Вскочив на подкашивающиеся конечности, животное, как это и было завещано ему предками, попыталось боднуть.

От удивления поведением пришельца глаза Семена полезли на лоб. Неужели за целые сутки этот инопланетный сверхосьминог не удосужился выучить русский язык? Возможно потому, что ничем не напоминает негра преклонных годов?.. Неужели их там не обучают элементарной конспирации? Блеет, как козел, и бодаться лезет… Как козел?!! Неужели это не конец злоключений?..

Саньковский бросился в комнату и прибежал обратно с горшком герани. Завидев зелень, козел потянулся к горшку всем непослушным телом. Такого издевательства над желудком, который, он надеялся, все же когда-то снова будет принадлежать ему, Семен вынести не смог. Он хрястнул керамикой по черепу — все равно тот уже битый, и отнес декоративное растение на место.

Горелов на всем протяжении абсолютно загадочного эпизода щелкал, как арифмометр, требуя объяснений.

— Понимаешь, этот пришелец… Этот козел…

***

Майору госавтоинспекции Вуйко А.М. до колик в животе хотелось сделать пакость. Мелкая подлость перед самым обедом была для него чем-то вроде аперитива. Он шел по улице и с надеждой вертел маленькой птичьей головой по сторонам. Нарушителей правил дорожного движения, как назло, не было видно. Неужели сегодня не повезет? Куда подевались все лихачи? Должен же кто-то куда-то спешить или нет? Долгий жизненный опыт давал все основания верить в аксиому, что у лихачей перерыва на обед не бывает.

И тут его сердце замерло, а затем радостно забилось. ГАЗ-53 с синей цистерной «ЖИВАЯ РЫБА» на всех парах обгонял вишневые «жигули». Восторг майора объяснялся тем, что посередине проезжей части тянулась сплошная белая полоса. Он улыбнулся автомобилю так, как никогда не скалился родной жене.

***

— Гони, Вовка, — выдохнул Самохин, едва отделавшись от бесчувственного приятеля, — гони, а то вдруг прозеваем возвращение осьминога и тогда все коту под хвост.

— Какому коту? — удивился Живая Рыба.

— Из которого потом суп варят, — туманно пояснил Димка и повторил. — Гони!

И тот нажал на акселератор. Они гнали до тех пор, пока чертовы «жигули» не вылезли из переулка и теперь ползли под бампером, нагло виляя задом из стороны в сторону.

— Баран, — шипел Вовка, — или ехай, или сопли жуй!

— Обгони ты его, ведь все равно встречных нет.

Водитель включил поворот и пошел на обгон. Неожиданно «жигули» тоже увеличили скорость. В окошко высунулась женщина и игриво помахала рукой.

— Коза, — классифицировал ее Вовка и как водителя, и как представительницу половины рода человеческого, из которой, в основном, и получаются вредные тещи.

— Но симпатичная… — протянул Самохин и неожиданно гаркнул. — Дура!

— Баба за рулем — хуже черной кошки, перебегающей дорогу с пустыми ведрами, — изрек водитель свою непререкаемую истину, притормаживая.

Впереди был перекресток. Не успел Вовка занять свою полосу, как из-за угла, словно черт из коробочки, выскочил майор ГАИ и пронзительно засвистел в любимый свисток.

— Свистнул бы ты себе… — ругнулся Живая Рыба и припарковался у обочины.

Отдав честь, майор представился:

— Старший инспектор Вуйко. Ваши документы?

Вовка сунул ему права, и потянулась обычная в таких случаях канитель.

***

Саньковский двумя руками тащил за шиворот упирающегося козла. Прохожие провожали парочку удивленными взглядами, но милицейская форма спасала от излишних вопросов. Большинству людей было ясно — раз милиционер, значит, пьяного тащит в трезвый пункт назначения. Неясно им было другое — где в наши трудные времена можно было с самого утра вот так набраться? Некоторые козлу завидовали, некоторые плевались вслед, но в целом были безразличны как к торжеству правосудия, так и к неудаче ближнего своего. С ними, спешащими по своим делам, резко диссонировали представители молодежной христианской организации, выделяющиеся не только одеждой, но и чужеземным говором.

— Oh, Jesus! Do you see him, Jim? — остановившись, взволнованно спросил один миссионер у своего коллеги, внося разнообразие в тотальное равнодушие города. — Poor man! We have to help him!

— Yes, I see, John, — ответил тот и добавил, — By the way, we have a deal to speak Russian in this country, isn`t it?

— Sorry, Jimmy, — пробормотал Джон и тут же с горячностью добавил. — Мы все равно должны давать ему надежду!

— Тогда давай ее! — благословил Джим.

Семен волок свой крест, когда совершенно неожиданно перед ним возник прохожий, молча ткнул ему Библию, осенил крестным знамением и смешался с толпой.

— Изверги, до чего озверели, — неодобрительно пробормотала вездесущая Матвеевна и задала небу риторический вопрос: — Куда ты смотришь, Господи?

Уловив набожность старушки, Джон и ее осенил крестным знамением.

— Мне нравится этот страна, — радостно произнес он, вернувшись к Джиму. — Разве я не говорить тебе, что здесь непочатый рай работы? Я правильно сказать?

— Совершенно верно, Джонни.

— Дай, Джим, мне на счастье лапу мне! — вдохновенно воскликнул Джон, вдохновленный свыше душой поэта, и они пожали друг другу руки.

***

Земляне медленно, но упрямо шли к цели. Горелов смирно сидел за пазухой, размышляя о превратностях жизни. Выбившийся из сил козел, покорившись своей участи, признал право Семена помыкать им.

«Береженого — Бог бережет». Именно так растолковал Саньковский вручение ему Святого Писания. Намек был слишком прозрачен и он продолжал путь, выбирая наиболее малолюдные переулки, однако с судьбой разминуться не удалось.

Поворачивая за очередной угол, Семен нос к носу столкнулся с другим милиционером. Тот, благодушно расстегнув китель, нежно нес объемистый живот. Только чудом Саньковскому удалось придержать козла за углом и замереть. С точки зрения балета, его поза была не лишена некоторого изящества.

Глаза майора Вуйко А.М., — увы, а это был он, — от счастья полезли на лоб. Ему такая удача и не снилась — нарушитель перед обедом, а разгильдяй после трапезы. Милицейское сердце замерло и…

— В каком виде вы позволяете себе разгуливать по улицам? А?!! — завизжал он, мстя за секундный испуг, испытанный от внезапности столкновения со скупым милицейским счастьем.

Семен бросил на свой внешний вид взгляд, исполненный самокритики. В одной руке была Библия, а другая придерживала козла, который начал проявлять любопытство. Ничего такого, из-за чего стоило бы так нещадно напрягать голосовые связки, он не заметил и пожал плечами.

— Что вы себе позволяете?!! — зациклился майор. В уголках рта уже выступила пена, а слюни обильно летели во все стороны. Однако и это его до конца еще не удовлетворило. Для достижения полного экстаза, он ткнул разгильдяя пальцем в отвисший живот. — Сейчас же приведите себя в надлежащий вид!!!

Горелов от тычка зашевелился и клювом расстегнул пару пуговиц. Убрав в сторону галстук, он высунулся, и на майора глянуло нечто такое, чего тот так и не сможет забыть до конца жизни.

Отшатнувшись, Вуйко А.М. осекся на полуслове и почти сразу сообразил, что ему воочию явился солитер. Нет, не солитер, а эта, которая еще похуже… Сальмонелла! Ее недавно по телевизору показывали, но ему и в голову не могло прийти, что на самом деле она такая глазастая! Как этому охламону удалось пройти медкомиссию?!

Саньковский, зажав подбородком книгу, начал торопливо запихивать осьминога обратно и козел получил полную свободу действий. Не теряя ни секунды, он смело выглянул из-за угла и увидел очередного врага. Редкому козлу так везет! В который раз за сегодняшний день чувствуя себя счастливым, он покорился инстинкту и пошел в атаку. Из последних сил разогнав тело, животное-камикадзе врезалось в брюхо майора и свалилось. Уважаемый работник ГАИ тихо охнул, завалился на правый бок, и его тут же стошнило.

Семен с осуждением, смешанным с благодарностью, посмотрел на свое тело. В ответ оно гордо дернуло головой, мол, знай наших.

— Что бы я без тебя делал? — пробормотал он козлу, принимаясь за майора. — Что я вообще без тебя могу?..

Ловко орудуя двумя галстуками, Саньковский заткнул майору рот и связал руки. После этого ремнем спеленал ноги и отволок протестующую тушу в подъезд девятиэтажного дома, где и пристроил в камере мусоропровода. Тут, по замыслу архитекторов, сведущих в уголовном жаргоне, и было майору самое место.

Совершив мелкое хулиганство, Саньковский осмотрелся по сторонам. Лишние свидетели сейчас были абсолютно ни к чему. К счастью, двор был пуст и даже в окнах не маячили любопытные зеваки.

Тяжело вздохнув, Семен поднял козла и продолжил путь на свою маленькую Голгофу. Нет, не зря ему презентовали Библию! Всем мессиям приходится сталкиваться с людским непониманием, фанатизмом и тупостью как фарисеев, так и обыкновенных майоров.

По дороге Саньковскому пришло в голову, что пришелец не только негодяй, но еще и несусветный дурак. Променять шило на мыло! Его почти здоровое тело на вонючую шкуру вздорного козла. Если в этом и заключался коварный план… Да нет, вряд ли станет оккупант так извращаться, даже если он и с другой планеты. Тут нечто другое и это надо выяснить.

Склоняясь от одной точки зрения к другой, одолеваемый то манией величия, то паранойей, Семен был уже на окраине города, когда ему повстречалась женщина, выгуливающая собаку. Ничтоже сумняшасе, он не обратил никакого внимания на эту колоритную деталь пейзажа, как вдруг та расплылась в улыбке:

— Вы просто молодец! — Цугундер своего «Ихтиандра» в изувеченном не признала. — Вот бы и Ваську-соседа так же кто разукрасил!..

— Какого Ваську? — опешил Саньковский, пораженный такой непосредственностью.

— Как же?! Я же вам рассказывала! — на больную тему Варвара Моисеевна готова была вещать днем и ночью. Можно выиграть в лотерею, но нельзя заставить молчать взволнованную женщину. — Вы верите в Бога?! О! А они все пропивают…

У Семена было сто шансов из сотни узнать всю жуткую подноготную жизни соседей мадам Цугундер, если бы не Горелов. Тот моментально узнал этот голос. Вот она — причина его трансформаций! Все! Все началось из-за этой кошмарной бабушки!!!

Экс-гомо рывком высунулся из-под рубашки и присосался щупальцем к носу старушки, каннибальски щелкая клювом.

— У-у! — загундосила женщина, — у-у-утпу-усти!

Трудно быть героем, мессией и простым человеком одновременно. Саньковский не знал, смеяться ему или плакать, зато Жулька сообразила все мгновенно. Она вспомнила уроки, преподанные ей соседским котом, и покарабкалась на ближайшее дерево, активно помогая себе развесистыми ушами. Там она и попыталась замаскироваться среди листвы, отчаянно жалея, что шерсть у нее не цвета хаки.

Наконец, Горелов насладился местью и убрал конечность. Семен, улыбаясь, продолжил путь к цели. Он старался не думать, что может сделать с ним благодарный участковый, когда придет в себя в буквальном смысле этого слова.

В отличие от него, Варвара Моисеевна знала, что она предпримет для того, чтобы наглый поступок милиционера не остался без последствий. Вслед Саньковскому понеслись истеричные вопли:

— Хулиган! Жулечка! Мы будем жаловаться твоему начальству! Жулечка, слезь к маме!

***

— Сколько же можно? — печально блеял Тохиониус, валяясь на злополучной полянке и с ненавистью глядя на узел. — Сколько?..

Тхариузок сожри его ментальность! Проклятая любознательность! Идиотская, неистребимая страсть к познанию нового! Неужели нет никакого выхода из кошмарного лабиринта проблем и неудач?!

Ответа, как и просвета среди мрачных туч, затянувших горизонты будущего, не было.

***

Бабка Груша пропалывала огород. Она уже порядком устала за семьдесят лет, и ей было жарко. Сделав еще несколько взмахов, старушка остановилась и оперлась на тяпку, подставив морщинистое загорелое лицо ветру. К сожалению, ветер этот был только в ее воображении.

Вздохнув, бабка Груша открыла глаза и привычно посмотрела по сторонам. И насторожилась. Что-то было не так. Она еще раз огляделась и замерла взглядом в низинке, где пасся ее козлик. Тот почему-то травку не щипал, а лежал, неестественно разбросав копыта в разные стороны. Ей стало не по себе.

— Неужто помер? — пробормотала старушка, мелко перекрестилась и позвала срывающимся голосом. — Боби-ик!

Козел, названный так в честь давно сдохшего кобеля, на ее зов никак не отреагировал. Такого она за ним ранее не замечала. Неужели и вправду издох?

Семенящей походкой бабка Груша устремилась вниз по склону. Ей не хотелось верить в худшее, ведь с утра Бобик был живее всех живых…

***

«Ну вот, опять куда-то потащит, — обреченно подумал инопланетянин, когда над ним склонилось искаженное непонятной гримасой лицо аборигенки. — Еще одна жрица. Убила бы меня сразу, что ли?.. А то только измываются, мучают, пытают… Проклятая планета, на которой суждено погибнуть нам обоим. О, судьба-злодейка!..»

— Бедный Бобичек! — сказала бабка Груша Гамлетовским тоном, приготовившись расстаться с последним близким ей существом. Заметив, как на звук голоса открылся глаз, она заметно повеселела. — Так ты живой, хороший мой?!

Когда чужое тело присело около него, Тохиониус внутренне сжался. Бежать было некуда, а защищаться он не мог, потому что это тело обладало мозгом еще более примитивным и неразвитым, чем предыдущее. С ним ему ничего сделать не удалось. Продать же подороже свою жизнь за счет костяных наростов, пришельцу даже на ум не взбрело. В конце концов, он был обыкновенным пилотом грузового корабля.

Вопреки инопланетной логике, никто никуда тащить его не собирался. Аборигенка принялась поглаживать ему голову и что-то нежно ворковать. Тохиониус расслабился. Такое с ним здесь случилось впервые. У него опять даже на секунду не возникло сомнений, что ей известна его сущность. Сам того не замечая, он начал подмурлыкивать, чем вызвал еще большую ласку. В его космической душе зашевелилось чувство благодарности. Ему начало казаться, что слова чужого языка становятся понятными. В них была доброта, понимание его проблем и что-то еще, присущее только этой женщине…

Время шло и между пришельцем и землянкой возникало взаимопонимание.

***

— Don`t worry, — Самохин хлопнул Вовку по плечу, что должно было означать: «Плюнь ты на этот штраф, всех неприятностей не переживешь!»

Живая Рыба в ответ только раздраженно дернулся. С каждой минутой он все глубже погружался в пучину меланхолии. Недавний энтузиазм развеялся, как дым над водой. После инцидента с майором прошло уже минут тридцать, а они все еще стояли на том же самом месте. Вовка наотрез отказался от участия в дальнейшей погоне за осьминогом. Его со страшной силой тянуло в родной колхоз и хотелось как можно быстрее покинуть проклятый город, где на каждом углу водятся инспектора ГАИ и постоянного ждешь контрольного свистка в спину.

— Ну, даст Бог, когда-нибудь увидимся, — с плохо скрытой надеждой, что этого никогда не произойдет, пробормотал водитель и протянул новому знакомому руку, прощаясь. — Извини, если что не так…

«Не так» было все, но Димка понимал, что требовать сейчас больше ничего нельзя. Живая Рыба, в принципе, и так сделал слишком много. Не его вина, что все так получилось.

— Вe happy! — он пожал мозолистую руку.

Поплевав синим выхлопом, машина укатила. Можно было бы, конечно, проехаться на ней до колхоза, а оттуда пройтись пешком, но выслеживать агрессивную ядовитую тварь в одиночку желания не было. Самохин сплюнул и поплелся на работу. Лучше поздно сегодня, чем завтра с утра.

***

— Живой, Бобик, живой! Поешь травки, вот какой сочный подорожник! А хочешь, я тебе одуванчиков нарву? Все будет хорошо. Мы с тобой еще перезимуем, старенький ты мой…

Тохиониус прислушивался к звукам чужой речи, анализировал их и вскоре сам начал строить в уме простые фразы. Местная цивилизация представала перед ним в новом свете. Здесь были не только дебилы, подсовывающие мерзкую жидкость для омовения, и жрицы, зверски терзающие плоть, но и такие вот аборигенки, как эта. Все это было немного непонятно, странно, но не так ужасно, как показалось вначале.

Поднапрягшись, он завибрировал голосовыми связками и произнес:

— Спасибе-е!

Бабка Груша давно привыкла разговаривать с козлом, но еще ни разу тот не отвечал ей. От неожиданности она открыла рот и отдернула руки. Поначалу ей подумалось, что произошел обман чувств вследствие пережитого, но Бобик, продолжая невозмутимо смотреть на нее, снова открыл пасть и понес непонятное:

— «А» в квадрате плюс «Бе-е» в квадрате равняется «Це-е» в квадрате…

«Чертовщина какая-то, помилуй мя, Господи!» — заскулила мысленно старушка и вскочила на ноги, как молодая. Метнувшись к дереву, чтобы отвязать скотину и отвести в стойло, дабы там та пришла в себя, она замерла на полпути. Мысль о том, что придется ночевать в непосредственной близости от козла, в которого, не иначе, как бес вселился, испугала не на шутку.

Несколько минут бабка Груша топталась на одном месте, раздираемая противоречивыми желаниями, и тут ее неожиданно окликнули:

— Эй, бабка, твой козел?

— Ме-мой… не мой. Не немой, — растерянно забормотала она, хлопая глазами при виде милиционера, держащего за шиворот искалеченного паренька. При всем при этом, тот, спрашивая, указывал почему-то не на Бобика, а именно на этого паренька. Боже, а может у нее просто солнечный удар?..

— Так твой или нет? — милиционер тряхнул телом в руке.

Голова несчастного закинулась назад, и неожиданно он преобразился.

Что это? Его хозяйка стоит рядом с посторонним козлом! На его территории! Променяла! Его!!! На этого облезлого, которого-то и настоящим козлом назвать — непозволительный комплимент?!!

Не секрет, что мало на всей Земле найдется козлов, которые по утрам регулярно смотрятся в зеркало. Настоящий Бобик тоже не был исключением из этого правила. Мобилизовав самые последние резервы, остававшиеся в теле, он бросился вперед, на супостата.

Потрясенная недавними событиями бабка Груша вдруг увидела, как милиционер натравил на ее козла своего увечного типа. Немой, говорящий — какая разница!!! Бобик был и остается её козлом! Не раздумывая, она грудью встала на его защиту. Столкновение оказалось неизбежным и участники без памяти свалились на землю.

— Дурдом, — устало прокомментировал поведение обеих жертв Семен.

Вынув Горелова из засады, он посадил его в траву. Затем подошел к козлу, который лежал с закрытыми глазами и на всякий случай не подавал признаков жизни, и легонько пнул.

— Если и это не ты, то я сойду с ума, — пробормотал Саньковский.

— Не я это, — подтвердил козел.

— Так я и знал, что ты глупее, чем кажешься. Слава Богу, хоть удосужился русский выучить…

Он отвязал пришельца, посоветовав тому далеко не убегать, и той же веревкой связал бабку. Немного подумав, взял ее на руки и перенес в ближайшую ложбинку. Старушке было лучше не видеть того, что должно было произойти в самом недалеком будущем.

— Кто меня за язык тянул? — совсем по-человечески расстроился Тохиониус. — Так глупо выдать себя!

Широко раскрыв козлиные очи, он неприязненно наблюдал за действиями чужака. Униформа наводила на мысль, что перед ним лицо официальное. Только это и удерживало законопослушного инопланетянина от немедленной расправы с наглым обидчиком добрых аборигенок.

«Нет, пожалуй, это неизлечимо. Похоже все начинается сначала… — думалось ему. — Как же вырваться из этого заколдованного круга?»

И тут его внимание привлекло шуршание травы. Опасаясь новой неведомой опасности, Тохиониус осторожно скосил глаза и тут же им не поверил. Трава расступилась, и от радости у него перехватило дыхание. Там было его тело. Наконец-то!

Пришелец бодро вскочил на четыре ноги.

— Эй, вы разве не знаете, что инициатива наказуема? — крикнул Семен, — Ну-ка, не лезьте поперед батьки в пекло! Сейчас сядем рядком и все толком обсудим.

Горелов похолодел от страха и попытался спрятаться от козла, который вдруг принялся его обнюхивать и чуть ли не облизывать. «Не стану я с козлами ничего обсуждать, — мысленно завопил он. — И целоваться тоже!»

Саньковский оттащил Тохиониуса в сторону и обратился к Горелову:

— Перед нами стоит трудная задача — вернуть все на круги своя. Поэтому прошу подавать свои предложения в установленном порядке. Итак?

Из клюва Горелова вырвался каркающий звук, а Тохиониус восторженно проблеял что-то на своем родном языке. И то, и другое мало напоминало нечто конструктивное. Невеселый взгляд Семена упал на Библию, которую все еще держал в руках.

***

Восьмидесятикилограммовым перышком Мария взлетела на третий этаж. Сердце бешено стучало в многолитражной груди, а сумка ломилась от мотков бинтов, ваты, флакончиков йода и упаковок анальгина, когда она открыла дверь.

Её встречала мертвая тишь. Квартира оказалась пуста, как и голова хозяйки. Некоторое время ни в одном из этих заповедных мест не наблюдалось ни единой мыслишки. И вдруг Саньковская содрогнулась, словно в нее через озоновую дыру шарахнул электрический разряд.

— Похитили! — прошептала любящая и несчастная женщина, сделав огромные глаза.

И участковый — быдло! — был-то поддельный, а она, дура, таки недоглядела. Сама, черт побери, отдала ему в руки собственное счастье. Или несчастье, не суть важно! Эх, дура! Ведь было же во вчерашнем астрологическом прогнозе на неделю нечто тревожное, грозящее бедой, а она…

Мария быстро окинула взглядом комнату, стараясь угадать, не украли ли чего-нибудь еще. Долго искать не пришлось. Исчез ботинок — неужто последнее напоминание о муже?.. Получается, что ничего, кроме супруга, им нужно не было? А зачем он кому-то понадобился? Боже, какой кошмар!

Она интуитивно догадалась, что Семен понадобился чужим не иначе, как для какого-то бесовского ритуала или эксперимента! Не дай Бог, для мистического обряда сатанистов, с которыми его угораздило связаться! Не зря он был в последнее время сам на себя не похож!

Пребывая в крайней степени возбуждения, Саньковская швырнула сумку в угол и выбежала вон. Искать! Они не могли далеко уйти! Найти и удавить сволочь, которая позарилась на ее… на ее!.. На часть ее самой!

Не то ведомая пресловутой женской интуицией, не то по счастливой случайности, но минут через пятнадцать бестолковых метаний по улицам Мария заставила удачу ей улыбнуться. Приветливый этот жест выразился в приглушенном мычании.

Настороженный слух уловил необычные для двора девятиэтажного дома звуки, и Саньковская замерла, зашевелив ушами. Двор был безлюдным, даже дети и те не галдели, пользуясь случаем, а если точнее, то их тоже не было — школы и детские садики поглотили подрастающее поколение похитителей и сатанистов…

Когда приступ мизантропии миновал, Мария с легкостью установила источник звука и ринулась в ближайший подъезд. Ей представлялся истерзанный муж, молящий о помощи с кляпом во рту и изнывающий на чудовищном вертеле. В подъезде было пусто, но мычание стало громче и к нему добавились еще какие-то странные звуки.

Майор Вуйко А.М. лежал там, где был брошен Семеном. Скорчившись китайским иероглифом плодородия, он был присыпан различными отбросами. Кроме них, одежду украшали остатки его же сегодняшнего обеда. Если бы не милицейский китель, Мария на этого забулдыгу не обратила бы ни малейшего внимания.

— Ты чего, майор? С продовольственной мафией к консенсусу не пришел, да? — брезгливо морщась, невзначай поинтересовалась она, освобождая того от кляпа и многочисленных узлов.

— В Сибирь, в Магадан, в тундру — белым медведям намордники одевать! Упеку! Гада! — принялся изрыгать проклятия майор, едва обретя возможность сообщить белому свету о заветной мечте. — Он у меня узнает, как бодаться! Олени ему быстро рога обломают!

— Кто тебя боднул? — насторожилась молодая женщина, застыв над ним статуей его свободы.

— Пьянь немытая, будь она проклята! С разбитой башкой! Я его все равно найду! И упеку! На всю катушку за нападение при исполнении! — клялся матерью и ближайшими родственниками Вуйко А.М., лихорадочно расстегивая ремень на ногах. — Я ему устрою брачные игры!

— А не было ли с ним, случайно, такого толстого участкового с животом, как у беременного гермафродита?

— Соли… — тьфу, черт! — сальмонелла там у него, — подтвердил майор.

— Они! — похолодела Саньковская. Само Провидение подослало ей этого майора.

— Какая мерзость! — тот сорвал с себя испоганенный китель и швырнул на кучу мусора. — Ну, спасибо тебе!

Нет, просто так — за «спасибо», она его не отпустит!

— Погоди, я тоже ищу их, — вцепилась жена Семена в рукав форменной рубашки и начала быстро, сбиваясь и глотая слова, рассказывать о своих злоключениях, приплетая к ним как звезды, так и полтергейст.

Поначалу у Вуйко А.М., старого служаки, закралась было мысль, что сегодня ночью в местной психбольнице случился массовый побег, но постепенно он отказался от заманчивого умозаключения. Слишком уж складно эта баба все излагала.

— И что ты предлагаешь? — спросил майор, когда Саньковская закончила.

— Идем их искать! Наша встреча была предопределена на небесах… — произнесла та фразу, истинный смысл которой в данный момент был, к счастью, скрыт как от нее самой, так и от собеседника.

— Куда искать? — Вуйко А.М. с отвращением посмотрел на одежду, от которой несло помойкой. — Я думаю, что мне сначала надо переодеться…

— Дело не терпит отлагательств. Идем! Я чувствую, что они не могли далеко уйти!

И они пошли.

Фортуна сегодня была на удивление благосклонна к Марии. Майор же чем-то приглянулся Немезиде. Только древней мифологией можно объяснить тот факт, что они уже через несколько минут наткнулись на гражданку Цугундер и рябину с собакой.

— Помогите, люди добрые! — жалобно обратилась она к ним, обернувшись ужасающе синим носом.

— Боже мой, кто это вас так? — ужаснулась Мария.

— Двое их было, — словоохотливо пустилась в объяснения Варвара Моисеевна. — Одного я знаю — участковый. С утра такой вежливый был…

— Это они! — не обманулась в своих ожиданиях лидер поисковой группы.

— …а второй — урка. На ногах стоять не мог. И вдруг как высунется что-то у милиционера из-под рубашки да как вцепится мне в нос! Я вам точно говорю! Огромное такое! Сплошной ужас, а Жулечка, ласточка моя, на дерево вспорхнула и ко мне возвращаться боится. Не узнает, наверное…

— Куда они скрылись? — прорвался в конце концов майор сквозь плотное заграждение ненужных подробностей.

— Туда, — женщина махнула рукой в сторону холмов за городом. — Мы там часто теплыми днями с Жулечкой…

Не ожидая окончания бесконечного предложения, Вуйко А.М. потащил спутницу в указанном направлении. В его жирной груди клокотала жажда мести. Теперь и он поверил, что сможет удовлетворить ее в самом ближайшем времени.

— А как же моя собачка?

— Загримируйся, дура! — злобно посоветовал он и разъяренно забормотал. — К черту собачек, к черту кошечек, к черту курочек-рябок! К чертям собачьим, кошачьим и куриным!

На высоких каблуках Саньковская едва поспевала за ним.

***

— Итак, — обратился Семен к очень немногочисленной, но весьма разношерстной аудитории. — Что мы имеем?

Все имели черт знает что и были этим явно недовольны. Вопрос этот ответа совсем не требовал, но начинать с чего-то было нужно. Он продолжил, надеясь в процессе словоизвержения наткнуться на какую-нибудь идею:

— А имеем мы, уважаемые, двух людей, осьминога и козла, которые в данный момент не совсем нормальные люди и совсем уж ненормальные козел и осьминог… Парадокс, но так и есть!

Саньковский умолк. Идея не явилась. Пожевав губами, он обвел тоскливым взглядом остальных, и тут его внимание привлекла подергивающаяся голова козла. Тот являлся сейчас пришельцем и будто приглашал отойти в сторонку и поговорить о том, что известно только им двоим.

«Угу, дожился, — подумал Семен, сплевывая и направляясь навстречу пожеланиям скотины. — Еще вчера я был готов его убить, а сейчас у нас с козлом состоится задушевный разговор. Свихнуться можно, если не брать во внимание объективных факторов!»

— Я не знаю, кто ты, — заговорил Тохиониус, — но только не удивляйся…

«Чего тут удивительного? Эка невидаль — говорящий козел! В свое время не одному устроили аутодафе! Жизнь — сплошная видимость! Я сам всю ночь был мыслящим осьминогом… — молча парировал Саньковский, все же не решившись высказать желчные замечания вслух. — Благодаря тебе, звездный козлик!»

— Дело в том, что случилось ужасное недоразумение. Мне трудно это объяснить, потому что еще не владею вашим языком в совершенстве…

— Тогда слушай меня, — землянин взял инициативу в свои руки. — Я — тот, с кем ты поменялся телами первым. Затем я поменялся им с этим телом, а его владелец находится в твоем…

— Как тебе это удалось?! — Тохиониус не на шутку разволновался. Он уже много думал о том, почему его тело вышло из-под контроля и не находил этому научного объяснения. Присущий его народу механизм самозащиты предусматривал лишь кратковременный контроль над телом врага. Одновременно «я» контролировало и собственное тело, а когда чужое сознание меркло в результате разбалансировки обороняющимся последовательности электрических импульсов, которые, собственно, и есть сознание белкового организма, оно спокойно возвращалось в свое тело. В данном случае произошло нечто другое. — Расскажи, как это произошло?

— Понятия не имею. Он попытался приставить к моей, то есть, твоей голове оружие…

— Он тебя напугал! То же самое произошло и в нашем случае, — укоризненно, как показалось Семену, сказал пришелец и принялся размышлять дальше, сопоставляя новые факты. Значит, способность проникать в чужое сознание — дар не его, Тохиониуса, сознания, а каждого организма, организованного в достаточной степени высоко. И хищники родной планеты, и животное, в котором находится теперь, к этому явно не расположены. Доказательством этой гипотезы служил мозг аборигена, с которым он немного поработал. В случае с животным было только одно отличие, а именно то, что ему не удалось удержаться в теле аборигена. Впрочем, как и тому самому при столкновении с ним. — Как же нам теперь вернуться в свои тела?

— Знал бы, так не спрашивал…

— Понимаешь, все, что произошло, считалось нашей наукой невозможным…

— Нашей до сих пор считается.

— Есть одна неувязка. Я не смогу вырваться из тела этого животного… — Тохиониус принялся знакомить Семена с основными выводами размышлений.

Тот некоторое время с интересом слушал разглагольствования козла, но не понимал, какой от них может быть практический толк. Его сознание, не его сознание — все это ему вскоре надоело и Семен, возможно, потому, что сейчас был милиционером, порядком отупел от всей этой зауми. Результат происшествия был перед ним налицо. И какое лицо! Разбитый лоб, впавшие небритые щеки, ввалившиеся глаза. А тело, а руки!..

— Давай перейдем к делу, — перебил он инопланетянина. — Есть такое мнение, что если ты попал в козла, то можешь оттуда и выбраться, что бы там ни говорил!

— Но как?!

— Включим эти твои защитные механизмы. У нас есть два тела, которые ими обладают, так? Включаются они, как я понял, если кого-нибудь из них напугать, верно?

— Да, ты прав, — Тохиониус поневоле удивился цепкости ума аборигена. Не такие уж они примитивные, но об этом и многом другом у него еще будет время поразмышлять. Если повезет…

— Тогда приступим, — тут внимание Саньковского было отвлечено козлом в его теле. Тот выходил из нокаута, а это было нежелательно, так как снова мог начать бросаться на окружающих. Все должно было идти по плану, где его телу отводилась другая роль.

Чувствуя себя приблизительно Иоанном Грозным в момент его последней встречи с сыном, он вынул пистолет из кобуры и направился к козлу. Нет, Семен не собирался пристреливать загнанного козла. Стрелять в свое собственное тело в данной ситуации было гораздо хуже самоубийства. Тихонько подкравшись сзади, Саньковский вздохнул в том смысле, что, мол, вот так и становятся мазохистами, и опустил рукоятку пистолета на и без того изувеченную голову. Тело беззвучно рухнуло.

Горелов, наблюдавший за этим телесным истязанием, понял происшедшее по-своему и отпрыгнул подальше от беды. Однако не тут-то было. Терпение дурака в его теле явно истощилось. Это участковый с ужасом понял, когда тот снял пистолет с предохранителя и направился к нему, прицеливаясь.

Звонко грохнул выстрел.

Вопреки ожиданиям Семена, который решил план воплотить в жизнь немедленно, Горелов-осьминог, как ошпаренный, бросился к воде. Слишком пугливая натура блюстителя закона не дала разойтись инстинктам, хотя, вполне возможно, что они вообразили, будто в воде спастись проще.

Саньковский прыгнул наперерез. Щупальце мелькнуло перед самыми глазами и хлестнуло по лицу. Черные змеи спиралей увлекли за собой в бездонную пропасть…

С каждым перевоплощением период беспамятства становился все короче и короче. Привыкнуть можно ко всему, и Семен очнулся через несколько минут. Открыв глаз, он огляделся. Масштаб окружающего изменился. Все было большим и снова непривычным. Хмыкнув, он уверенно пошевелил щупальцами, и в тот же момент тень закрыла солнце и нечто огромное, бесформенное начало падать на него, когда подкравшийся пришелец выпустил из пасти человеческое тело с козлом внутри.

И снова тьма.

Тело ломило от тупой боли. Ныла каждая мышца, и слегка поташнивало. Саньковский открыл глаза и даже не смог обрадоваться, увидев себя так, как это положено от рождения.

Справа от него козел в теле со многими щупальцами готовился атаковать пришельца, по-прежнему считая того чужаком. Это зрелище вызывало слезы умиления. Никогда в жизни животное еще не было настолько догадливо. Черт его знает, что оно ощутило, когда пришелец, гремя копытами, бросился на него, но с места не сдвинулось. Если бы Горелов был при памяти, то это был бы достойный урок для советской милиции. Так или иначе, но и без его участия тела соприкоснулись.

«Все, конец…» — осознал Семен Саньковский и пополз к воде, кряхтя от боли. Ему было необходимо освежиться. Издалека до него долетел голос жены. Не задумываясь, он поставил себе диагноз: «Мания преследования»…

***

Вторник, 24 мая 1988 года

Славик потянулся над партой и дернул Таньку за косичку, чтобы заинтересовать.

— Ну, ты! — фыркнула та. — Перестань!

— А я вчера человека-амфибию видел! — шепотом выпалил он.

— Врешь, — равнодушно отреагировала на сенсацию Танька.

В пятом классе в подобные сказки уже не верил никто.

— А еще наша собака залезла на рябину!

— Так не бывает.

— Бывает! Я сам ее оттуда снимал!

— Крейдман! — вмешалась в их разговор учительница русского языка и литературы. — Что это ты там такое интересное рассказываешь? Иди к доске и поделись со всеми!

— Да я это… Ничего, Мария Константиновна. Просто собака моей бабушки на дерево вчера залезла…

В классе засмеялись.

— Ну да? — кисло удивилась Саньковская и покривила душой. — Да быть такого не может!

— Может! — воскликнул Славик и с жаром начал бороться с людским недоверием.

Убедить ему никого не удалось. Дома он не мог не пожаловаться бабушке…

***

Конец мая 1988 года

По городу поползли слухи.

Говорили разное. Про огромных змей и мафию, наркоманов и крыс-мутантов, приплетая сюда также земноводных и чертовщину. Один рыбак даже набрался наглости и заявил, что своими глазами видел, как из озера взлетала «тарелка», но эта чепуха у публики поддержки не получила.

Семен Саньковский неделю зализывал раны. Иногда по ночам он просыпался от жутких кошмаров и начинал нервно себя ощупывать. Тогда супруга недовольно ворочалась и сквозь сон тоскливо бормотала:

— Совсем ты, козел, за пьянками голову потерял!

Фраза эта, естественно, повергала мужа в ужас. Семен в панике вскакивал и бежал в коридор. Там, начищенный до блеска, стоял символ его возвращения — правый ботинок. При виде талисмана ему легчало, и он снова проваливался в сон.

Невинный Горелов стараниями майора Вуйко А.М., не поверившего в старлеевскую галиматью с перевоплощениями, лишился квартальной премии и едва не загремел с работы за неуважение к начальству, старушкам преклонных лет и Цугундер В.М. лично. Еще его замучили медкомиссиями. Сальмонеллы, естественно, не обнаружили, но нервы попортили крепко.

— Да на тебе можно в космос лететь! — заявил главврач, подписывая заключение.

Горелов себя в роли ракеты-носителя не представлял, но разве человек знает свое будущее?..

Вовка-водитель все так же возит живую рыбу, время от времени косясь на открытый люк — не вылезет ли из него еще какая тварь. Иногда ему что-то мерещится, и он беспокойно ворочается в кабине, убеждая себя в том смысле, что «не все то золото, что блестит…»

Бабка Груша свела Бобика к попу и служитель культа брызгал на него святой водой последнего разлива. Лечение возымело действие. Теперь тот больше не разговаривает, не бодается и лишь задумчиво щиплет травку, как и положено уважающему себя козлу.

А Тохиониус улетел, прихватив с собой Библию. (Что могли бы подумать об этом миссионеры, осталось неизвестным, как и их дальнейшая деятельность на ниве религиозного просвещения диких атеистов). Это и в самом деле его космический корабль стандартной фантастической формы был спрятан в мутных водах озерца, где ловят рыбку колхозники и браконьеры. Он поклялся себе еще раз почтить нашу планету присутствием, но даже не догадывался, что произойдет это через очень короткий, по космическим, естественно, меркам, промежуток времени. А именно тогда, когда пробьет час исполнится его самому сокровенному желанию.