Идея создания в Германии концентрационных лагерей, безусловно, принадлежала Герингу, которому, как говорят, она понравилась еще в детстве. Его отец, уполномоченный по делам рейха в Юго-Западной Африке, рассказывал ему, что англичане во время англо-бурской войны устраивали такие лагеря для пленных буров. Юному Герману запомнился рассказ отца, и спустя много лет этот достойный наследник традиций прусского дворянского рода, бережно хранивший в душе воспоминания о детских играх в лесу Фельденштайн (когда он изображал из себя защитника свободы, генерала буров), став во главе министерства внутренних дел, устроил такие лагеря в Пруссии, поместив туда противников режима, в первую очередь — коммунистов и других инакомыслящих, а другие провинции Германии быстро подхватили его начинание. Скоро в лагерях оказались тысячи несчастных, среди которых были профсоюзные деятели, пацифисты, социал-демократы и даже члены самой НСДАП, уличенные в неблагонадежности. Все эти люди, попавшие в лагеря без суда и следствия, подвергались там унизительному и жестокому обращению. Надзор за лагерями Геринг поручил шефу гестапо Дильсу, уже имевшему опыт по этой части: его подчиненные держали своих узников в больших подвалах на окраине Берлина, где пытали и убивали их, а потом, когда подвалов стало не хватать, устроили для них лагеря предварительного заключения за городом. Как видим, мысль о создании концлагерей зародилась одновременно в умах многих людей (людей?), и это еще раз подтверждает ту истину, что если общество испытывает потребность в каком-либо изобретении, то оно тут же и появляется, причем сразу в нескольких местах. Геринг если и не был первооткрывателем концентрационных лагерей, то явился их первым учредителем в Германии; в дальнейшем у него нашлись способные ученики и последователи, вместе с которыми он значительно усовершенствовал свое нововведение, поставив дело преследования и истребления людей на промышленную основу.

В 1933 г., в период его деятельности во главе министерства внутренних дел, на территории Пруссии возникло сразу множество концентрационных лагерей, среди которых были так называемые «официальные», т. е. учрежденные самим Герингом, и «дикие», т. е. заведенные его подчиненными из СС и СА без ведома своего шефа; если они и различались между собой по степени бесчеловечности обращения с узниками, то незначительно.

Главной заботой Геринга стало расширение и укрепление собственной власти, которую он получил, сотрудничая с Гитлером; но тут у него нашлось много соперников, с которыми пришлось бороться и за власть, и за влияние на фюрера. Гитлер, оберегая собственное могущество, ревниво следил за тем, чтобы ни один из его приближенных не получил слишком больших полномочий; он неуклонно следовал принципу «разделяй и властвуй», наделяя нескольких человек одновременно одинаковой властью и подталкивая их к соперничеству между собой. Эта склонность фюрера доставляла Герингу много беспокойства; чтобы укрепить свое положение, он стремился захватить как можно больше государственных постов, должностей, чинов и званий, вытесняя и уничтожая конкурентов, но и его поистине безграничные аппетиты все-таки имели свой предел. Как ни старался он выглядеть всегда «человеком из железа», окружающие все чаще стали подмечать в нем слабости, называя за глаза разными нелестными прозвищами, среди которых «толстый Герман» было не самым обидным. Геринг хотел казаться воплощением образа «идеального прусского офицера», не отступающего перед трудностями и не боящегося ответственности; пользуясь этим, он достиг популярности, но все же не мог сравниться с Гитлером, заворожившим своими призывами многих немцев. Герингу приходилось действовать в тени у Гитлера и на вторых ролях, ожидая удобного момента, когда тот не сможет удержать нелегкое бремя власти. Терпеть было нелегко, некоторые случаи больно ранили его самолюбие. Например, 21 марта 1933 г., когда отмечался традиционный «День Потсдама», Герингу не дали выступить с трибуны. Этой чести удостоились только Гинденбург и Гитлер, приветствовавшие публику, собравшуюся у могил двух прусских королей.

23 марта 1933 г. Геринг был переизбран президентом рейхстага, и в этот же день рейхстаг принял закон, предоставивший Гитлеру чрезвычайные полномочия сроком на 4 года. Поскольку президент Гинденбург был еще жив и исполнял свои обязанности, Гитлер пока не мог сделаться диктатором, но рейхстаг почти утратил свое значение. Фактически это был конец парламентаризма в Германии и конец Веймар-декой республики. «Тихо! Фюрер сам спросит у вас все, что нужно, в свое время!» — приказал Геринг одному из «левых» депутатов, попытавшихся выступить с протестом после голосования.

И вот это время «держать отчет» перед фюрером и перед нацистами настало для всей Германии. Гитлеровцы провозгласили концепцию «Гляйхшалтунг», утверждавшую необходимость подчинения всех сфер жизни страны идеям национал-социализма и интересам нацистского режима. Эта политика не оставляла никакого места оппозиции, и весь существовавший до этого государственный строй рассыпался, как карточный домик. Тогда же, в марте, произошел массовый рост численности НСДАП; это новое пополнение получило в народе насмешливую кличку «мэрц-гефаллене» — «павшие в марте» (по «аналогии» с революционерами, погибшими на баррикадах в марте 1848 г.). Среди этих людей были государственные служащие, которым раньше не разрешалось вступать в НСДАП, но большинство составляли те, кто решил примкнуть к победителям из житейских соображений: ведь в стране насчитывалось 6 млн безработных. Среди «примкнувших» были и коммунисты, раскаявшиеся в своих «заблуждениях»; таких стали дразнить «бифштексами» («коричневые снаружи и красные внутри»).

13 марта главный соперник Геринга, доктор Геббельс, был назначен государственным министром просвещения и пропаганды, и Геринг почувствовал беспокойство. Хотя должность, оказавшаяся в руках Геббельса, и не сулила, казалось бы, особых выгод своему владельцу, но все же: он получил под свое министерство целый дворец на Вильгельмштрассе, напротив рейхсканцелярии. И фюрер к нему благоволил! Геринг решил, что пора бы и ему занять пост мини-стра-президента Пруссии, которого он добивался еще с 1930 г. Ведь он работал, не щадя сил, подорвал здоровье! Он и в самом деле плохо выглядел: стал много есть (правильнее сказать — слишком много!), сильно прибавил в весе, мало спал. Его беспокоила обстановка, сложившаяся в партии: всех, кажется, охватило неудержимое стремление воспользоваться моментом и занять теплое местечко! Каждый старался спихнуть с насиженного места своего коллегу или начальника, доносы и анонимные письма шли потоком. Геринг пытался урезонить своих товарищей по партии, издал два строгих приказа «не рассматривать анонимные письма» — но все было напрасно: действительность брала свое, и красноречивый пример руководителей (в первую очередь — самого Геринга!) был у всех перед глазами.

Вскоре нацистский «зверь из бездны» явил миру еще один свой страшный лик. 30 марта 1933 г. газета «Дойче алльгемайне» сообщила о новой инициативе рейхсканцлера: «взять под организованную государственную защиту народ Германии, страдающий от вредоносной еврейской пропаганды, приходящей из-за рубежа», в противном случае «разгневанные массы начнут действовать стихийно, и процесс выйдет из-под контроля».

Первой «организованной акцией» такого рода стал общегерманский бойкот магазинов и предприятий, принадлежащих евреям, проведенный 1 апреля 1933 г. Перед этим по стране прокатилась волна погромов еврейских магазинов, которые подверглись нападениям штурмовиков и эсэсовцев. Погромами и бойкотом руководил Юлиус Штрайхер, гауляйтер Франконии, назначенный «фюрером ЦК по защите от еврейского террора»; в Берлине «акцию» возглавил доктор Геббельс, гауляйтер столицы. Геринг в этот раз уклонился от активного участия в «мероприятии», опасаясь, что оно подорвет его престиж за рубежом. Вскоре после 1 апреля он пригласил к себе на завтрак американских корреспондентов и попытался убедить их в том, что всё случившееся было «не более чем недоразумением, которое в будущем никогда не повторится». Геббельс, выступивший инициатором бой-*куга, тоже пошел на попятный, заявив, что «оружие бойкота нельзя применять слишком часто, чтобы его не опозорить», и что влияние евреев нужно подрывать «настойчиво, но постепенно». Действительно, такие «постепенные меры» были продолжены: евреев стали изгонять из университетов и запретили им работать государственными служащими.

Все это начало порядком беспокоить Геринга, понимавшего, какими последствиями для Германии (и для него лично) могут обернуться преследования евреев. Пожалуй, он не испытывал к евреям такой ненависти, которой был одержим его фюрер, да и вопросы «расовой чистоты германцев» его, кажется, не слишком волновали. Его жизнь сложилась так, что евреи сыграли в ней значительную роль, и ему не раз приходилось прибегать к их помощи и покровительству. Его крестный отец, барон фон Эпенштейн, которым он восхищался, был евреем. После неудавшегося «Пивного путча» Геринга, истекавшего кровью от ран, спасла еврейская семья. Наконец, его ближайший (и очень ценный!) помощник по министерству авиации, Эрхард Мильх, тоже оказался «запятнанным»: выяснилось, что его отец был евреем, и это создало ситуацию, совершенно нетерпимую при нацистском режиме. Над Мильхом нависла угроза отправки в концлагерь, а Геринга «товарищи по партии» стали упрекать в том, что он покрывает и защищает евреев. Геринг легко решил проблему: он получил от матери Мильха подписанный ею лично и заверенный у нотариуса документ, удостоверявший, что Эрхард Мильх является ее внебрачным сыном, и что ее муж (еврей) не был его отцом. Так, благодаря дипломатическому таланту Геринга, был найден выход из положения, казавшегося безнадежным: он сохранил для себя работника и не поставил под сомнение «расовую теорию», горячим поклонником которой был фюрер.

Оценив ситуацию, Геринг решил на время отстраниться отдел и отдохнуть в Италии. Он рассудил, что сделал для фюрера достаточно, и попросился в отпуск, «для поправления здоровья». Гитлер, верный себе, использовал поездку Геринга в своих целях, превратив ее в деловой государственный визит. Он дал ему в помощь фон Папена и поручил решить в Ватикане вопрос о соглашении с папой, чтобы успокоить католиков в Германии, критиковавших нацистский расизм и возмущенных преследованиями христианства. Гитлер хотел подписать с папой специальный договор — «Конкордат», и тем привлечь на свою сторону такого сильного союзника, как Ватикан. Герингу пришлось взять на себя эту миссию.

Когда самолет Геринга приземлился в римском аэропорту, ему сразу же вручили телеграмму фюрера, содержавшую поздравление с прибытием в Италию и сообщение о назначении на пост министра-президента Пруссии. Вступление в должность было назначено на 20 апреля — день рождения Гитлера. Это был желанный и ценный подарок, преподнесенный в духе имперских традиций: Гитлер, как верховный правитель, жаловал своего вассала целым королевством. Геринг почувствовал себя королем Пруссии и на радостях здесь же, по дороге из аэропорта, назначил своего друга Пауля Кернера государственным секретарем.

Вечером того же дня состоялась аудиенция у Муссолини, принявшего посланника фюрера в Палаццо Венеция. Среди прочих вопросов дуче, наслышанный о событиях 1 апреля, попросил Геринга убедить фюрера «отставить в сторону весь этот антисемитизм, который может испортить все дело». Помимо этого они договорились о проведении тренировок германских военных летчиков в Италии, поскольку соответствующее соглашение с русскими об использовании авиабазы в Липецке заканчивалось в 1933 г. Мильх договорился с «итальянскими друзьями», что они не будут возражать против намерения Германии построить у себя мощную бомбардировочную авиацию.

Но не авиация занимала мысли Геринга в те дни. На него нахлынули воспоминания о первой поездке в Италию вместе с Карин, о трудных днях в Австрии, о переживаниях и злоключениях в Риме в 1924 г., когда тот же дуче принял его как бедного изгнанника и не оказал никакой помощи. Теперь Геринг знал, что стоит на пороге настоящего могущества и подлинного богатства, которое прежде мечтал разделить с Карин, — но Карин с ним не было!

Обратный перелет из Милана в Мюнхен оказался на редкость трудным. «Юнкерс-52», на котором летела немецкая делегация, заблудился в облаках и, пытаясь перевалить через Альпы, набрал слишком большую высоту, так что пассажиры начали задыхаться от недостатка кислорода. Всех страшно укачало, Геринг улегся на полу в проходе между сиденьями и громко стонал: у него разболелись раны, впервые после возвращения из Швеции. Катастрофа казалась неминуемой, но, проблуждав над горами больше четырех часов, самолет все же выбрался из облачности и приземлился в Германии.

Путешественников, вышедших из самолета еле живыми, поздравляли со счастливым избавлением от опасности и называли героями. Нацистская пресса сделала из этой истории героическую легенду, прославив Геринга как мужественного пилота и командира, который, несмотря на качку и удушье, не растерялся и вывел самолет на правильный курс; именно так и было написано в его официальной биографии, выведшей в 1940 г. Геринг, когда его спрашивали, так ли все было на самом деле, отделывался шутками, но настроение у него было мрачным; боль в ноге не затихала, так что пришлось опять прибегать к лекарствам; он стал ходить, прихрамывая, оберегая больную ногу, что было нелегко при его полноте. Он пытался успокоить себя мыслями о своем новом могуществе, думал о том, как построит себе богатую резиденцию, заведет двор, наподобие королевского, и станет жить вместе с Эмми Зоннеманн, собиравшейся перейти на работу в Берлин. Хотелось семейного счастья, домашнего уюта, и мысли его снова возвращались к Карин, которая порадовалась бы вместе с ним его возвышению и придала бы его жизни достойный и глубокий смысл. Увы, Карин ушла навсегда, и с ее уходом многое стало другим: и жизнь, и он сам.