Бад Кармоди

Голос за его спиной произнес:

– Не оборачивайся и не ори.

Двери поезда были открыты. Бад Кармоди, высунувшись из окна кабины, внимательно осматривал платформу станции «28-я улица», когда что-то твердое уперлось ему сзади в поясницу.

– Это пушка, – объяснил голос. – Влезай обратно в кабину и медленно повернись.

Пока Бад выполнял приказ, револьвер не отрывался от его тела, и в конце концов дуло плотно уперлось в ребра. Повернувшись, он оказался нос к носу с крупным седовласым мужчиной. У его ног стояла коробка с цветами. Как он попал в кабину?

– В чем дело? – спросил Бад сдавленным голосом.

– Делай точно, как я тебе скажу, – произнес мужчина. – Иначе я сделаю тебе больно. Не создавай проблем. – Он слегка пошевелил револьвером, мушка впилась в тонкую кожу на ребрах Бада, и тот чуть не вскрикнул от боли. – Будешь делать точно, как я скажу?

– Да, – ответил Бад. – Но у меня нет денег. Не калечьте меня.

Он пытался не смотреть на незнакомца, но это было невозможно – так близко друг к другу они находились. У того было крупное, смуглое лицо, поросшее голубоватой щетиной – такую обычно приходится сбривать дважды в день, если хочешь выглядеть аккуратно. Глаза были светло-карие, наполовину скрытые за толстыми веками, и смотрят, казалось, без всякого выражения. Ничего похожего на зеркало души – так ведь обычно говорят о глазах? Бад не мог себе представить, чтобы эти глаза могли выразить какое-нибудь чувство, особенно жалость.

– Теперь снова выгляни в окно, – сказал мужчина. – Проверь задние вагоны, и, если на платформе никого больше нет, закрой их. Только задние. Передние оставь открытыми. Понял?

Бад энергично кивнул. Во рту у него пересохло до такой степени, что он не был уверен, что может говорить. Так что он на всякий случай кивнул еще три или четыре раза.

– Тогда выполняй.

Бад повернулся, чтобы высунуть голову в окно, и пистолет вновь скользнул ему за спину.

– Чисто? – спросил мужчина. Бад кивнул. – Тогда закрывай.

Бад нажал кнопку, и двери задних вагонов закрылись, щелкнув замками.

– Стой, где стоишь, – сказал мужчина, а затем сам выглянул в окно через плечо Бада, прижавшись к нему так плотно, что Бад ощутил его дыхание на своей щеке. Но незнакомец, казалось, перестал замечать Бада. Он смотрел вперед.

На перроне около первого вагона кто-то, наклонившись к окну кабины, разговаривал с машинистом. Это выглядело вполне обычно, но Бад сразу понял: между происходящим у первого вагона и неизвестным с пистолетом есть связь. Человек у кабины машиниста выпрямился.

– Как только он войдет в поезд, закрывай остальные двери, – приказал неизвестный у него за спиной. Человек, говоривший с машинистом, зашел в вагон. – Давай закрывай.

Пальцы Бада, уже лежавшие наготове на панели приборов, нажали на кнопки. Двери захлопнулись. Загорелись индикаторы.

– Объявляй следующую станцию, – приказал мужчина. Они снова стояли лицом к лицу. Мужчина легонько ткнул его пистолетом. Бад нажал кнопку микрофона и хрипло произнес:

– «Двадцать третья улица», «Двадцать…» – Горло сжалось, кончить фразу он уже не мог.

– Давай-ка еще раз, – сказал мужчина.

Бад откашлялся и облизнул пересохшие губы.

– Следующая – «Двадцать третья улица».

– Нормально, – сказал мужчина. – Теперь ты сделаешь вот что: иди через поезд к первому вагону.

– К первому вагону?

– Да. Будешь идти, пока не дойдешь до первого вагона. Я буду идти за тобой, с пушкой в кармане. Вздумаешь что-нибудь выкинуть – выстрелю в спину. Прямо в позвоночник.

В позвоночник? Бад вздрогнул. Стальная пуля врежется в позвоночник, разнесет его в пыль, лишит тело стержня, и оно рухнет на пол. А кроме того, как больно! Кость разлетится, мелкие острые обломки пронзят плоть, внутренние органы…

– Двинулись, – сказал мужчина.

Поворачиваясь в тесной кабине, Бад задел бедром коробку с цветами и сделал инстинктивное движение, чтобы подхватить ее. Но коробка оказалась на удивление тяжелой и устойчивой. Он открыл внешнюю дверь кабины, помедлил секунду на переходной площадке, открыл дверь следующего вагона и шагнул в него. Он не слышал шагов за спиной, но знал, что мужчина следует за ним, держа в кармане револьвер, и готов, как и обещал, в любой момент перебить его позвоночник, как сухую ветку. Глядя прямо перед собой, Бад шел из вагона в вагон.

Поезд тронулся.

 

Лонгмэн

Лонгмэн едва дождался, пока откроется дверь кабины машиниста. У него даже голова закружилась. Может, она вообще не откроется? В отчаянии он хватался за самый призрачный шанс. А вдруг Райдер передумал? А вдруг у него случился сердечный приступ?

Но он прекрасно знал, что Райдер не передумает. А если случится что-нибудь непредвиденное, то Райдер справится с этим. И еще он понимал, что боится так, как никогда в жизни еще не боялся.

Двое мальчишек у двери смотрели на Лонгмэна, робко улыбаясь, как бы испрашивая его позволения продолжать игру, и он почувствовал, что улыбается в ответ, хотя еще за миг до этого не мог бы даже представить, что способен сейчас улыбнуться.

Раздался щелчок, дверь открылась. Нет! Бросить все к чертовой матери и смыться! Лонгмэн поднял свой сверток и шагнул в кабину. Закрывая за собой дверь, он успел заметить, как снаружи, за окном кабины, Райдер прячет пистолет в карман. Лонгмэн неуклюже вытащил свой пистолет и уткнул его в бок машиниста. С машиниста градом катился пот, и Лонгмэн подумал: с нами двоими тут скоро начнет вонять, как в спортивной раздевалке.

– Освободи место, – приказал он машинисту, и тот подчинился, с почти комической быстротой вскочив с кресла. Кресло сложилось с металлическим щелчком. – Теперь двигай к окну.

Он услышал легкий стук в дверь и, отодвигая засов, бросил взгляд на индикаторы. Двери вагонов закрыты. Райдер протиснулся в кабину и поставил саквояж и кофр на лонгмэновскую коробку. В кабине теперь стало так тесно, что почти невозможно было повернуться.

– Поехали, – приказал Райдер.

Лонгмэн поудобнее устроился за пультом управления. Его руки потянулись было к рукояткам управления, но вдруг замерли.

– Не забудь, что я тебе сказал, – обратился он к машинисту. – Попытаешься тронуть ногой педаль микрофона – я тебе ее отстрелю!

Все, о чем мечтал несчастный машинист – это дожить до пенсии, но Лонгмэн произнес это не столько для него, сколько для Райдера. Ведь ему следовало с самого начала предупредить машиниста о ножной педали, включавшей радиосвязь, но он забыл. Он покосился на Райдера, ожидая одобрения, но лицо Райдера было непроницаемым.

– Поехали, – повторил Райдер.

Это как кататься на велосипеде или плавать, подумал Лонгмэн, раз научился, – уже никогда не забудешь. Его левая рука привычно нашарила контроллер, а правая – тормозную рукоятку. Дотронувшись до нее, он неожиданно ощутил что-то вроде чувства вины. Тормозная рукоятка – это очень личный инструмент. Каждый машинист получает рукоятку в свой первый рабочий день и с тех пор хранит ее при себе, одну и ту же, приносит с собой на работу и забирает, уходя. Это, считай, профессиональный признак машиниста.

– Вы же не знаете, как управлять поездом, – испуганно сказал машинист.

– Не беспокойся, – отозвался Лонгмэн. – До аварии дело не дойдет.

Решительным движением нажав «рукоятку мертвого человека» – устройство безопасности, автоматически останавливающее поезд, если с машинистом что-то случится, – он слегка толкнул контроллер влево, в положение «ход», и поезд тихо тронулся. Боковым зрением Лонгмэн следил за сигналами. Зеленый. Зеленый. Зеленый. Желтый. Красный. Машинально поглаживая металл контроллера, он с неожиданным радостным возбуждением подумал, как бы здорово было толкнуть сейчас контроллер вверх до предела и рвануть по туннелю на скорости пятьдесят миль в час! Мимо со свистом проносятся стены, мелькают размытые скоростью звезды ламп, а сигналы услужливо пропускают тебя вперед, так что о тормозах можно забыть до самой следующей станции…

Но путь им предстоял короткий – не разгонишься, – так что приходилось держать контроллер в позиции маневрового хода. Отсчитав три длины поезда от предыдущей станции, он потянул контроллер вниз и аккуратно двинул тормоз вправо. Поезд остановился. Машинист искоса взглянул на Лонгмэна.

– Плавная остановочка, а? – спросил Лонгмэн. Он перестал потеть, ему полегчало. – Ни толчка, ни треска, ни заноса.

Машинист, с готовностью отзываясь на доброжелательную интонацию, заискивающе улыбнулся. Пот по-прежнему катил с него градом, полосатая тужурка покрылась темными пятнами. По старой привычке Лонгмэн снова проверил сигналы: зеленый, зеленый, зеленый, желтый. В открытое окно кабины повеяло привычной вонью, смесью запахов машинного масла и сырости.

Голос Райдера вернул его к реальности:

– Скажи ему, что тебе от него нужно.

– Я забираю тормозную рукоятку и все ключи. Сейчас я уйду из кабины. – Лонгмэн сам поразился мягкости своего голоса. – Не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость.

– Не буду, – торопливо кивнул машинист. – Честно, не буду.

– Лучше не надо, – подтвердил Лонгмэн. Он ощущал превосходство над машинистом. Явно ирландец, но не боевой породы. Из кротких ирландцев. Вот-вот обмочится от страха. – И помни, что я сказал насчет радио.

– Ладно, давай, – кивнул Райдер.

Лонгмэн рассовал громоздкие ключи по карманам плаща. Протиснувшись между Райдером и чемоданами, он вышел из кабины. Двое мальчуганов с благоговением смотрели на него. Лонгмэн подмигнул им и пошел по вагону. Несколько пассажиров без интереса проводили его взглядами.

 

Райдер

– Повернись ко мне спиной, – сказал Райдер.

Машинист смотрел на него, полный ужасного предчувствия.

– Не надо…

– Делай, что говорят.

Машинист медленно отвернулся лицом к окну. Райдер снял правую перчатку, засунул в рот палец и стал выковыривать из-за щек марлевые тампоны, затем скомкал мокрую марлю и сунул в левый карман плаща. Из правого кармана он извлек кусок нейлонового чулка, снял шляпу, натянул чулок на голову и, тщательно поправив прорези для глаз, снова надел шляпу.

Маскировка была уступкой Лонгмэну. Сам Райдер считал, что никто – кроме разве что машиниста и проводника – не успеет обратить внимание на их лица до того, как они наденут маски. А если и успеет, то – это известный факт, сами же полицейские первыми его подтверждают, – неподготовленные свидетели крайне ненадежны в своих показаниях. И даже если машинист и проводник будут чуть более точными, фоторобот они в любом случае не составят. Тем не менее он не стал спорить с Лонгмэном, хотя и настоял, что маскировка должна быть самой простой. В конечном счете она свелась к очкам Лонгмэна, седому парику Стивера, накладным усам и бакам Уэлкома и марле, изменившей его собственное лицо.

Он слегка тронул машиниста за плечо:

– Можешь повернуться.

Увидев маску, машинист тут же отвел глаза, подчеркнуто демонстрируя отсутствие всякого интереса к внешности Райдера. Очевидно, это демонстрация лояльности, сухо подумал Райдер.

– Скоро тебя вызовет по рации Центр управления, – продолжал Райдер. – Не отвечай. Понял?

– Понятно, сэр, – старательно подтвердил машинист. – Я уже обещал другому джентльмену не трогать микрофон. – И после паузы: – Я жить хочу.

Райдер молчал. Глядя в переднее окно, он изучал убегающий вдаль темный туннель, освещенный лишь сигнальными огнями. Он отметил, что Лонгмэн остановил поезд менее чем в десяти шагах от фонаря, обозначающего место аварийного генератора питания.

– Пусть вызывают, сколько захотят, – бормотал машинист. – Я вообще ни слова…

– Заткнись, – оборвал его Райдер.

Должна была пройти минута-другая, прежде чем встревоженная диспетчерская на станции «Гранд-Сентрал» свяжется с Центром управления: «Все сигналы проходят без помех, но «Пэлем Сто двадцать три» не отзывается». А сейчас антракт, ничего делать не надо, только контролировать машиниста. Уэлком охраняет заднюю дверь хвостового вагона, Лонгмэн, наверное, уже во втором вагоне, а Стивер с кондуктором уже на подходе. Он доверял Стиверу, хоть извилин у того в голове было меньше, чем у остальных. Лонгмэн был самый умный, но трус, а Уэлком опасен своей непредсказуемостью. Но ничего, если дело пойдет гладко, все они достаточно хороши.

А если нет?

– Башня вызывает «Пэлем Сто двадцать три». Башня вызывает «Пэлем Сто двадцать три». Прием. Нога машиниста непроизвольно дернулась к педали микрофона в полу. Райдер сильно пнул его ботинком прямо в лодыжку.

– Простите, я автоматически, нога сама дернулась… – Голос у машиниста сел от страха и боли.

– «Пэлем Сто двадцать три», вы меня слышите? – Пауза. – «Пэлем Сто двадцать три», отвечайте.

Райдер заставил себя не обращать внимания на радио. К этому моменту Лонгмэн должен был уже добраться до кабины второго вагона. Тормозные краны, реверсный ключ, расцепной рычаг… Чтобы расцепить вагоны, даже с учетом того, что рычаги слегка заржавели, требуется менее минуты…

– Башня вызывает «Пэлем Сто двадцать три». Вы меня слышите? Доложите обстановку, «Пэлем Сто двадцать три»…

Машинист смотрел на Райдера с нескрываемой мольбой. Вероятно, чувство долга и дисциплина перевесили страх. Райдер отрицательно покачал головой.

– «Пэлем Сто двадцать три», «Пэлем Сто двадцать три», куда вы запропастились, черт вас возьми!

 

Лонгмэн

Лица пассажиров сливались в безликую массу, и Лонгмэн, пробираясь вдоль вагона, не решался поднять глаза. Он боялся привлечь к себе внимание, хотя Райдер и убеждал его, что для этого пришлось бы как минимум упасть ничком на пол («да и тогда большинство сделает вид, что ничего не произошло»). Уэлком наблюдал за его приближением с кривой ухмылкой, и, как обычно, один вид Уэлкома начал действовать ему на нервы. Это же маньяк, извращенец. Человек, которого даже из мафии выгнали за то, что он вытворял!

На мгновение Лонгмэну показалось, что Уэлком не собирается пропускать его, и волна паники взмыла в его груди, как столбик ртути в опущенном в горячую воду термометре. Но Уэлком посторонился и все с той же насмешливой улыбочкой открыл дверь. Лонгмэн сделал глубокий вдох и протиснулся мимо.

Между вагонами он остановился, рассматривая аккуратную гроздь кабелей под стальными листами переходной площадки. Дверь во второй вагон отворилась, и он увидел Стивера и молодого парня в форме кондуктора. Парень явно был очень напуган. Стивер протянул Лонгмэну дверной ключ, который отобрал у кондуктора. Лонгмэн открыл дверь кабины машиниста и вошел внутрь. Закрыв дверь, он сел за панель управления, вставил тормозную рукоятку, затем вытащил из кармана блестящий пятидюймовый реверсный ключ – он вставлялся в гнездо на плоской поверхности контроллера, и в зависимости от его положения поезд давал передний или задний ход. Затем он вставил отцепной рычаг – он был похож на реверсный ключ, но с головкой поменьше.

Машинисту редко приходится расцеплять вагоны или давать задний ход, но операции это несложные. Лонгмэн повернул расцепной рычаг, и сцепка между вагонами разъединилась. Затем он повернул реверсный ключ и, опустив рукоятку безопасности, перевел контроллер в позицию «движение». Открытая сцепка мягко разошлась, и девять вагонов поезда поползли назад. Отъехав от первого вагона примерно на 150 футов, он плавно нажал на тормоз. Поезд остановился. Лонгмэн вынул тормозную рукоятку и ключи, рассовал их по карманам.

То тут, то там в вагонах какой-нибудь пассажир начинал нетерпеливо ерзать, раздраженный задержкой, которая длилась уже несколько минут, но никто не выглядел встревоженным. То, что вагон дал обратный ход, тоже, казалось, никого не обеспокоило. А вот где должны были забеспокоиться, так это в Башне. Можно себе представить, что там сейчас творится.

Стивер придержал перед ним дверь. Лонгмэн ступил на край переходной площадки, присел, чтобы казалось не так высоко, и спрыгнул на бетон между рельсами. За ним последовал кондуктор, затем Стивер. Они быстро пошли по туннелю к первому вагону. Уэлком открыл дверь, вышел на переходную площадку, присел и протянув им руку, помог взобраться.

Лонгмэн облегченно вздохнул: слава Богу, на этот раз этот урод не попытался ничего выкинуть.