Тело хранили в холодильнике подальше от чужих глаз – хранили почти две недели. Но теперь, когда от руки убийцы погибли уже шесть мирных жителей и население города кипело от негодования и замирало от страха, полицейское начальство решило наконец устроить торжественные похороны – с трансляцией по телевидению.

Старший сержант – ростом шесть футов два дюйма, – облаченный в парадную форму, поднес к губам трубу. По его сигналу восемь полицейских подняли гроб и опустили в могилу бренные останки детектива Дэвида Улисса Аткинсона.

Миссис Аткинсон, тощая костлявая женщина с огромным ртом и такими же, как у ее сына, темными и страстными глазами, тихонько заплакала. Инспектор Бредли тут же предложил ей свой носовой платок, платок ирландского льна, совсем новенький, аккуратно выглаженный, накрахмаленный. Миссис Аткинсон слегка коснулась им уголков глаз, затем погрузила в платок свой крошечный носик и громко и протяжно высморкалась.

За спиной у них, на поросшем травой пологом склоне, спускавшемся к кладбищенской автостоянке, собралась беспокойная толпа – друзья покойного и, как обычно, – случайные прохожие, зеваки.

На просторной площадке перед могилой стояли семьсот одетых в форму полицейских. Присутствовала и конная полиция из расположенных по соседству Барнеби, Северного Ванкувера, Ричмонда и Суррея, а также муниципальные полицейские из Западного Ванкувера, Сквамиша и Нью-Вестминстера.

Начальство и политиканы, размышлял Бредли, имеют то, чего хотели; общество с удовлетворением взирало на торжественную и в высшей степени благопристойную церемонию чествования отличного полицейского, получившего пулю при исполнении долга. Слегка портило впечатление то обстоятельство, что с последней скорбной нотой трубы тоненькие струйки весь день накрапывавшего дождя внезапно превратились в бурный ливень – обрушившись с небес, поток внес замешательство в стройные ряды полицейских.

Со смешанным чувством досады и восхищения Бредли наблюдал, как раскрылись сотни разноцветных зонтиков, придававших похоронам легкомысленный и праздничный вид. Возможность резкого изменения погоды со всеми вытекающими из этого последствиями долго обсуждалась на одном из совещаний. Было выдвинуто предложение закупить тысячу одинаковых черных зонтиков, но по финансовым соображениям от этой идеи, к сожалению, отказались. Обсуждалась также и возможность наложить запрет на раскрытие зонтиков, однако кто-то заявил, что простудные заболевания и так чрезвычайно распространены среди личного состава.

У могилы затрепетал под порывом ветра кусок полиэтилена, прикрывавший кинокамеру, и это отвлекло внимание Бредли. Он смотрел, как оператор «наехал» крупным планом на мэра, стоявшего в опасной близости от края могилы, – отец города хотел бросить горсть земли на гроб. За мэром, насупившись, стоял суперинтендант Форд – лишь нервное подрагивание пальцев выдавало напряжение, которое испытывал суперинтендант в ожидании своего выхода к телекамере и вопросов дотошных репортеров.

Внимание Бредли снова привлек почетный караул – полицейские, выступив вперед, подняли ружья и дали первый залп из положенных трех. Священник, отодвинув Бредли в сторону, протиснулся к могиле и положил свою мягкую белую руку на плечо миссис Аткинсон. Последовал второй, затем и третий залп – залпы по свинцовым облакам. Эхо выстрелов раскатилось по кладбищу, заглушая слова участия, произносимые священником. Бредли заметил направленный на него объектив камеры. Священник же, казалось, окончательно завладел вниманием миссис Аткинсон, чем Бредли и воспользовался. Правда, улизнув, он лишился своего носового платка.

Тем временем Уиллоус и Клер незаметно фотографировали всех посторонних, присутствовавших на похоронах. Когда же отзвучали выстрелы, Уиллоус спрятал фотоаппарат, и они направились к машине.

На полпути к стоянке их поджидали Джордж Франклин и Ферли Спирс. Франклин галантно предложил Клер свой зонтик.

– Наконец-то мы проработали последнего подозреваемого из вашего списка. Парня по фамилии Коллинз. Помните?

– Да, Джерри Коллинз, – подтвердила Клер.

– Да, так вот… Он погиб полгода назад. Машину занесло на обледенелой автостраде, недалеко от Принс-Джордж. Это случилось в ноябре. Он возвращался домой из бара.

– Проблем с опознанием не возникало?

– Нет, все нормально, – ответил Франклин.

– Джордж! – сказал Уиллоус.

– Что, Джек?

– Я обратил внимание, что ты говорил с матерью Аткинсона. Ну, как она?

Франклин пожал плечами.

– Думаю, не так уж убивается. Я подошел к ней, чтобы выразить сочувствие. Но она не дала мне и слова сказать. Заявила, что ей нравится мой галстук, представляешь?

– Кстати, мне тоже, – сказала Клер. – Это шелк? Он вам очень к лицу.

– Вискоза, – ответил Франклин. – Галстуки покупает мне моя жена. А шелка я в жизни не носил.

– Как бы то ни было, галстук просто потрясающий! – настаивала Клер.

Но, по правде говоря, выглядел Франклин отвратительно. После убийства Аткинсона он сильно похудел: за две недели потерял около двадцати фунтов. Столь стремительная потеря веса сделала его вялым, апатичным. А курил он теперь больше прежнего. Подъем на холм лишил его последних сил. Он задыхался, едва передвигая ноги, и то и дело заходился в жутком кашле.

Они поднялись на вершину холма. Тропинка стала заметно шире. В двадцати ярдах от них высились железные ворота. Когда они наконец до них добрались, Франклин, казалось, чуть дышал. Его нынешняя должность предполагала обладание самой свежей информацией, и в данный момент у него имелся лакомый кусочек для Уиллоуса.

– Джек, ты знаешь, что в лаборатории наконец отыскали пропавший контейнер с салатом? – сказал он, повернувшись к Уиллоусу.

– Где же он был?

– Его засунули в глубь старого холодильника, который потом выбросили. Лаборантка Патрик подумала, что это остатки завтрака кого-то из коллег. Мы узнали, что это ее работа, потому что Голдстайн нашел на крышке ее отпечатки пальцев. Она подняла крышку, чтобы посмотреть, что там внутри.

– На контейнере обнаружили только ее отпечатки? – спросила Клер.

– Нет, но только их удалось идентифицировать. Были и еще, но неразборчивые. Голдстайн наверняка знает лишь одно: отпечатки скорее всего принадлежат женщине, – уж слишком они мелкие.

Когда они подошли к «фольксвагену» Клер, Франклин попрощался и зашагал прочь, сопровождаемый Спирсом. Порывшись в сумочке в поисках ключей, Клер отперла машину и, устроившись на сиденье, опустила оконное стекло. Немного подумав, вновь подняла его. Уиллоус, дождавшись наконец, когда она откроет ему дверцу, уселся рядом.

Откинувшись на спинку сиденья, он утомленно прикрыл глаза. Клер вставила ключ в зажигание. Мотор затарахтел, постепенно нагреваясь.

– Знаешь что, – сказал Уиллоус, неожиданно открывая глаза.

– Что?

– Всякий раз, когда кого-то убивают, мы находим на месте преступления какие-нибудь улики… Пустые гильзы, пепельницу, полную окурков, наушники, контейнер с салатом…

– Но убийца Аткинсона не оставил ничего, – возразила Клер.

– Это особый случай. Убийца зачем-то пробрался в квартиру Фасии Палинкас, а тут вдруг явились Франклин и Аткинсон. Аткинсон застал его врасплох и получил пулю. Но это – случайное убийство, незапланированное. Ведь Аткинсон не являлся членом «Клуба одиночек».

– И каковы же по этому поводу твои соображения?

– Мои соображения таковы, что мы тратим уйму времени, разглядывая какие-то загадки, хотя их просто-напросто не существует. Возьми хотя бы туфлю, найденную после убийства таксиста. Туфлю с сердечком…

– Но ту же самую туфлю мы обнаружили на фотографии в комнате Мак-Кормик, – напомнила Клер.

– Ничего подобного, – возразил Уиллоус. На фото – похожая, но вовсе не та же самая туфля. Я заставил Мэла Даттона увеличить фотографию. Туфля на дороге была совершенно новой. А на фотографии – поношенная. Кроме того, Даттон полагает, что на фотографии она на несколько размеров меньше.

– Ты хочешь сказать, что фотография – подвох. И эти туфли не имеют между собой ничего общего?

– Что-то в этом роде.

Паркер ненадолго задумалась, потом сказала:

– Выходит, убийца просто забавляется, водит нас за нос?

– Похоже на то…

– Что ж, очень может быть, – кивнула Клер.

Клер наклонилась и тыльной стороной ладони вытерла скопившуюся на стекле влагу. У подножия холма экскаваторщик, сидевший в своей оранжевой кабине, управлял металлической ручкой с корзиной на конце. Ковш резко сдвинулся в сторону. В могилу посыпалась земля. Из выхлопной трубы экскаватора вырвалось облачко дыма. Ковш повернулся за новой порцией земли. Клер сняла машину с тормоза, дала задний ход и развернулась. Затем выжала сцепление. Гравий захрустел под колесами, точно ракушечник под бежевыми ботинками. Уиллоус смотрел на Клер, изучая ее профиль, восхищаясь грациозными линиями шеи, подбородка, нежным изгибом губ, сиянием глаз… С его стороны было ошибкой провести с ней ночь. То, что она увидела в морге, испугало ее, лишило воли, а он воспользовался ее слабостью… Не говоря уже о том, что он все еще считался женатым человеком.

На Мэйн, 312, в углу помещения, где хранились вещественные доказательства, стоял огромный бронированный сейф, используемый для краткосрочного хранения небольших предметов, представлявших значительную ценность. Например, для драгоценностей, крупных сумм денег и тому подобного. Справа, за велосипедной стойкой, обычно помещалось с полдюжины английских и итальянских велосипедов. Все же остальное пространство комнаты заполняли стеллажи из некрашеной фанеры, уставленные крадеными телевизорами, пишущими машинками, компьютерами, обувью, спортивными принадлежностями и прочими вещами, походя прихваченными воришками. Единственным входом в эту комнату была бронированная дверь, с незапамятных времен охраняемая карой масти жеребцом. Хотя стеклянные глаза чучела сверкали, как и при жизни, под челкой этого коня, над его шкурой уже изрядно потрудилась моль. А также шутники: несколько лет назад некто нацепил на голову животного спортивную шапочку, вставил в губы дешевую сигарету и назвал его Винни. Шапочка, правда, исчезла в один из ненастных дней, сигарету кто-то выкурил, а вот кличка навсегда осталась за конем.

Голова Винни отбрасывала косые тени на дубовый письменный стол, за которым сидел Джек Уиллоус, ссутулившись, тупо глядя на груду вещественных доказательств. Было два часа дня. Уиллоус выглядел утомленным, да и побриться ему не мешало.

В дверях показался капрал Берни Уоттс с двумя огромными кружками кофе в руках, однако Уиллоус даже не взглянул в его сторону.

– Проклятье, – проворчал Уоттс, – последние шаги всегда самые трудные. – Капрал все же не уберег своих сверкающих ботинок, пролил-таки на них немного кофе.

Уиллоус, казалось, задумался над этой сентенцией. Потом вдруг спросил:

– Что?

Уоттс покачал головой и отвел глаза.

– Выпей кофе, Джек.

Уиллоус взял протянутую кружку, сделал глоток и вздрогнул.

– Не слишком ли крепкий? – забеспокоился Уиллоус.

– Спросил бы лучше, не слишком ли слабый, – ухмыльнулся Уоттс и, склонившись над столом, выдвинул один из ящиков. В дальнем углу ящика, за стопками старых «Плейбоев» и «Пентхаусов», хранилась бутылка рома. Уоттс плеснул из бутылки в кружки с кофе.

– Спасибо, Берни, – сказал Уиллоус.

От рома кофе показался еще горячее. Уиллоус ощутил прилив энергии, которая разлилась по телу теплой волной. Он откинулся на спинку стула и водрузил ноги на стол.

Уоттс вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет. Закурив, бросил еще горящую спичку в пепельницу, сделанную из автомобильного поршня, и указал сигаретой на коробки с вещественными доказательствами:

– Странное дело, верно, Джек?

– Что верно, то верно, – пробурчал Уиллоус.

Было очевидно, что Уиллоус не склонен распространяться на эту тему. Уоттс нахмурился. Никто и никогда не говорил ему о том, что происходит наверху. До него доходили лишь шепотки, противоречивые слухи. Разочарованный неразговорчивостью Уиллоуса, Уоттс решил подобраться к нему с другой стороны: он будет трепаться обо всех пустяках, пока Уиллоус не заговорит.

Пусть хотя бы просто прикрикнет на него, чтобы он заткнулся. А заставив Уиллоуса заговорить, он постепенно наведет разговор на интересующую его тему: правду ли пишут газеты, что сыщики понятия не имеют, что это за убийца с «магнумом», или газеты врут, и полицейские уже вышли на след преступника.

– Кстати, о кофе, – сказал Уоттс. – Ты, может, помнишь парня по имени Фил Тейлор?

– Лопоухого?

– Да, его. Так вот, всякий раз, когда Филу хотелось кофе, он отправлялся на третий этаж и наливал чашку из автомата, предназначенного для начальства. Он говорил, что у начальства какой-то особый кофе.

– В самом деле? – нехотя спросил Уиллоус. Поскольку он пил ром Уоттса, приходилось как-то поддерживать разговор.

– Но потом, – продолжал Уоттс, – ему почему-то разонравился кофейный аромат начальства. Я говорил ему: послушай, если тебе не правится, как варят другие, почему бы тебе не принести сюда электрический чайник и не варить самому? Станешь получать по пятьдесят центов за чашку и разбогатеешь. И ты знаешь, что он мне ответил? Я, говорит, полицейский, а не вонючий бакалейщик. И только где-то через год я узнал, что его ежедневные вылазки на третий этаж не имели ничего общего с кофе.

– Да ну? – отозвался Уиллоус.

– Оказывается, он встречался там с одной из секретарш. А потом то ли он с ней порвал, и на этом все у них закончилось, то ли ей показалось, что он склоняет ее к тому, что ее совсем не интересовало, – точно не знаю. Да это и не важно. Я, собственно, вот куда клоню… Кофе везде: и наверху, и внизу – одинаково паршивый.

– Это, Берни, и есть демократия, – проговорил Уиллоус, убирая со стола. – Одинаково паршивый кофе для всех и каждого.

– Я бы вообще его не пил, – сказал Уоттс, поднося к губам кружку. – А что до демократии, то по правде говоря, мне очень по душе полицейское государство. Я много думал об этом, Джек, и, по-моему, главная наша проблема – недостаток организованности. У людей слишком много возможностей, слишком большой выбор. А это ведет лишь к неразберихе и недовольству. Хочешь знать мой девиз? «Дайте фашизму шанс». – Уоттс расплылся в улыбке, давая Уиллоусу понять, что он вовсе не псих какой-нибудь, что он просто шутит. Он потянулся к пепельнице, чтобы погасить окурок.

Уиллоус неожиданно оживился. Вскочив со стула, он схватил Уоттса за запястье и вырвал у него окурок. Потом разорвал фильтр на две половинки.

– Ой, – опомнился наконец Уоттс. – Ты что, рехнулся?

Положив кусочки фильтра на ладонь, Уиллоус задумчиво разглядывал их со всех сторон.

– Много куришь?

Уоттс покачал головой.

– Я бы не сказал. Полторы пачки в день от силы. А почему ты спрашиваешь?

– Ты всегда курил с фильтром?

– Нет, перешел на них несколько лет назад.

– Почему?

Уоттс пожал плечами.

– Не так вредно для здоровья. Все же жена и дети на плечах. Да и вообще, пожить хочется. – Он допил свой кофе. – А почему ты все это спрашиваешь, Джек?

– А фильтры действительно задерживают никотин и смолы?

– Да, задерживают.

– Смотри. – Раскрыв одну из пластиковых коробочек, где хранились вещественные доказательства, Уиллоус достал оттуда несколько перемазанных губной помадой окурков. – Их нашли в пепельнице автомобиля, после второго убийства, – объяснил он.

– Убийства Фасии Палинкас? Гречанки? А автомобиль – серебристый «мерседес»?

Уиллоус улыбнулся:

– Следишь за этим делом, а, Берни?

– По газетам, – смущенно ответил Уоттс.

Уиллоус ногтем большого пальца расщепил пополам фильтр одного из окурков и положил обе половинки на стол, рядом с фильтром от сигареты Уоттса. Уоттс смотрел на Уиллоуса во все глаза – так смотрят на фокусника, демонстрирующего свой коронный номер.

Уиллоус подвинул к капралу разорванный фильтр.

– Видишь разницу между твоим фильтром и фильтром сигареты, найденной в «мерседесе»?

– Конечно, – кивнул Уоттс. – Мой весь в никотине, а этот – белый как снег.

– Как ты это объясняешь?

– Причина может быть только одна, Джек. Сигареты из «мерседеса» поджигали, но не курили. Они сгорали сами по себе. В таких случаях дым идет не через фильтр, понимаешь?

– Похоже на то, – кивнул Уиллоус. – У меня таких фильтров целая коробка.

– А это значит, – продолжал Берни, – что убийца сжег массу сигарет, но ни одной не выкурил. – Он пожал плечами. – Интересно почему?

Уиллоус взглянул на часы – пятнадцать минут третьего. В это время все магазины, торгующие спиртным, закрыты, а ближайший буттлегер – в пяти милях от Мэйн, 312. Уиллоус улыбнулся:

– Берни, а почему бы тебе не выставить свою резервную бутылку? Посидим, потолкуем, глядишь, что-нибудь надумаем…

– Еще чего, – усмехнулся Уоттс, – держи карман шире. – Но голос выдал возбуждение капрала, уже шарившего в кармане брюк в поисках ключа от нижнего ящика стола.