Мэл Даттон сменил объектив на широкоугольный, отщелкал с полдюжины кадров, затем вынул ручку и пометил в формуляре номер дела, дату, сюжет, тип камеры, линзы, пленки, выдержку, диафрагму.

Уиллоус стоял, терпеливо дожидаясь, пока фотограф закончит работу. Он обследовал достаточно мест преступления вместе с Мэлом, чтобы знать: бессмысленно торопить события. Даттон плохо воспринимал давление. Он имел обыкновение огрызаться, когда его подгоняли, а если не позволяла субординация, делался угрюм и копался так долго, что люди начинали скрипеть зубами. Он считал себя художником и за многие годы взрастил то, что полагал художническим нравом. Уиллоус бывал у Даттона дома, пивал с ним пиво и восхищался цветными фотографиями в великолепных рамах, покрывавшими стены. Даттон и в самом деле был талантлив. Особенно если вы находили вкус в созерцании жутких изображений, крупным планом запечатлевших людей, которые приняли насильственную и кровавую смерть.

Даттон сменил «Никон» на «Пентакс». Зарядил камеру мелкозернистой черно-белой кодаковской пленкой и установил на маленькую деревянную треногу. Отрегулировал высоту ножек и развернул так, что камера оказалась точно над кровавым отпечатком башмака. Поместил два складных деревянных сантиметра возле следа, первый – параллельно длинной оси подошвы, второй – под прямым углом к первому, рядом с каблуком. Он был единственным из известных ему фотографов, кто не использовал металлический штатив. Металл был дешевле и гораздо легче; соображение немаловажное, когда готовишь пятьдесят и больше фунтов снаряжения, которое нужно втащить на пятый этаж без лифта. Но Даттон всегда пользовался деревянной треногой и не намеревался ее менять. Если спросить его почему, он ответил бы: оттого, что дерево устойчивее. Правда же состояла в другом: он считал, что художнику пристало только дерево.

Встав на колени, он посмотрел в видоискатель. Свет из окна падал на отпечаток под острым углом, создавая красивый узор из теней и бликов.

Даттон передвинул штатив на шесть дюймов влево.

– Будь любезен, полежи так еще минуток двадцать, ладно? – сказал он.

Паркер сверкнула на него глазами. Он не обратил на нее внимания, установил диафрагму и отщелкал с дюжину кадров. Выпрямился, его колени зловеще затрещали.

– Хорошенький, да?

Паркер сказала:

– Так назначь ему свидание, Мэл. Он, наверное, не откажется.

Даттон рассмеялся, сделал еще пару снимков.

– Еще долго? – спросил Уиллоус.

– Дай мне еще минуток пять. Или десять. Теперь, когда солнце передвинулось, можно лучше отснять это пятно на стене. Классный выйдет снимочек, Джек. Какой-нибудь таблоид, скажу тебе, заплатит за него месячный заработок. Не то чтоб я собрался там приработать. Просто последнее время стал задумываться о будущем – когда уйду на покой.

– Мэл…

– И придумал издать книгу. Большую, как две энциклопедии. Снимки с мест преступления. Назову ее «Мертвое тело» или, может, «Место преступления».

– Потрясающе, – сказал Уиллоус без малейшего энтузиазма.

Даттон сложил деревянные сантиметры, засунул в карман рубашки и занялся обрызганной кровью стеной. Рост Черри Нго равнялся примерно пяти футам восьми дюймам. Судя по тому, как прошла пуля, стрелявший был по меньшей мере на несколько дюймов ниже. Узкий конец кровавых пятен в форме слезы всегда указывал направление движения пули. Ну, насколько он слыхал о Черри, направление его движения представляло собой в основном прямую дорогу в ад. Стреляли из полуавтоматического пистолета 45-го калибра. Произведено два выстрела, но только одна пуля попала в Черри. Она прошла сквозь руку, батат, череп и три четверти прочной оштукатуренной стены. А теперь лежала в пакетике с уликами у Уиллоуса.

Даттон двигался вдоль стены, делая один за другим снимки кровавых пятен, осколков кости, клякс мозга и батата, которые испещрили ровную белую поверхность. Интересно, думал он, не приходило ли в голову какому-нибудь художнику выставить батарею банок с красками перед холстом, а затем изрешетить их пулями. Может получиться нечто стоящее. Единственное в своем роде. Он доснимал до конца катушки и защелкнул крышку на объективе.

– Что-нибудь еще, Джек?

– Достаточно, Мэл.

Проходя мимо Паркер, Даттон постарался не встретиться с ней глазами.

Уиллоус опустился на колени рядом с трупом. Широко раскрытые глаза Нго глядели сквозь него. Паркер сказала:

– Кто-то узнал, что он был у вас, что мы его допрашивали. Его убили из-за чего-то, что он нам сказал, или чего-то, что мог сказать, но не сказал.

Уиллоус покачал головой: нет.

– Тот, кто его застрелил, пытался убить его до того, как он говорил с нами. Эмили погибла по ошибке.

На Черри Нго была простая белая рубашка, угольно-черные брюки, подпоясанные тонким красным ремешком, и поношенные парусиновые туфли без шнурков на босу ногу.

Парень из «труповозки», маячивший на пороге, спросил:

– Вы еще долго?

Уиллоус проигнорировал его. Парень спросил:

– Курить можно?

Паркер сказала:

– На улице.

В комнату вошел Уилли Толбот, эксперт. Высокий, худой настолько, что в голову приходили мысли о дистрофобии. У него был жуткий цвет лица, темная, лоснящаяся кожа, изрытая, изъеденная подростковыми прыщами. Уиллоус слыхал про него такую историю. Однажды в раздевалке на нижнем этаже Мэйн-стрит, 312, придурок по имени Льюис Брендон сказал ему, что у него такой вид, будто он бреется теркой. Толбот вырубил Брендона одним ударом, пристегнул наручниками к дверце шкафчика, спустил с него штаны и вмазал по заду с такой силой, что наверху подумали: на улице столкнулись машины.

Когда Брендон пришел в себя, пониже спины у него красовался огромный лиловый синяк, а на дверце шкафчика болталась записка, сообщавшая, что, если он захочет добыть ключ от своих наручников, ему понадобятся зеркало и пара резиновых перчаток.

Толбот кивнул Паркер, поманил Уиллоуса пальцем и сказал:

– Идите-ка сюда.

Уиллоус и Паркер последовали за ним в уборную для персонала в глубине помещения. В нарушение санитарных норм ванная была расположена прямо рядом с кухней.

Оба детектива и Толбот втиснулись в крохотную каморку. У дальней стены стоял унитаз, рядом с ним раковина и зеркало над ней. На некрашеной фанерной полке помещались пачка бумажных полотенец и стакан с зубными щетками и сморщенным тюбиком пасты «Крест». Несколько смятых полотенец лежали, как увядшие цветы, в ржавом мусорном ведре. Стена вокруг раковины и в радиусе вытянутой руки от унитаза была покрыта грубыми рисунками с вьетнамскими подписями.

Толбот закрыл дверь и сказал:

– Выключите свет, ладно?

Уборная была уже обработана. Паркер щелкнула выключателем. Толбот направил луч фонарика на раковину. Уиллоус и Паркер подошли поближе. Эксперт выключил свет. В темноте раковина начала испускать слабое бледно-зеленое свечение. Толбот снова зажег фонарик, извлек аэрозоль и опрыскал мусорное ведро и бумажные полотенца. Выключил фонарик. Бумажные полотенца излучали бледно-зеленый свет.

– Чудно, а? – Толбот вновь зажег свет в ванной. Встряхнул аэрозоль. – Люминол.

Паркер сказала:

– Мне приходилось это видеть.

– Это реагент. Кровь начинает светиться.

Паркер взглянула на Уиллоуса. Толбот был из прирожденных лекторов.

Толбот сказал:

– Не спрашивайте меня, как это действует, потому что я понятия не имею. Обычно в подобных обстоятельствах я пользуюсь лазером. Но на прошлой неделе кто-то выронил его из окна и расколошматил вдребезги. – Он махнул аэрозолью в сторону раковины. – Совершенно очевидно, что ваш субчик тут отмывался, когда закончил. Крови крайне мало, микроскопически мало. Лучше всего мусорное ведро. Вопрос только, чью кровь он смывал, жертвы или свою.

Уиллоус спросил:

– Сколько времени потребуется?

– Не знаю, Джек. Мы завалены, как обычно. Может, в это же время завтра.

– Ускорь. Если нужно поднажать, позвони мне, я что-нибудь придумаю.

Малый из «труповозки» – некоторые полицейские звали ее еще «упыриный патруль» – спал в машине. Паркер знала этого парня, Харви Макардла, по другим делам. Он был вполне спокойный. Не то что иные хохмачи. Она постучала кулаком в лобовое стекло. Макардл мгновенно проснулся, вылез из машины и выкатил носилки. Развернул прорезиненный мешок на полу рядом с телом. Уиллоус помог уложить труп. Нго весил немного. Уиллоус держал его голову, пока Макардл застегивал молнию. Вдвоем они уложили Нго на каталку.

Резиновые колеса каталки проехались по наведенному мелом силуэту, смазав линии.

Уиллоус отвернулся. Его коробил этот стертый мел. Маленькое надругательство – все равно что перевернули могильную плиту.

Паркер сказала:

– Из родственников один Джоуи – оба родителя умерли. Нужно поговорить с ним, и побыстрее. Там, в конце улицы, съемочная группа с Одиннадцатого канала.

Уиллоус застегнул свою кожаную куртку. Осторожно переступил через меловые линии.

– Ладно, давай покончим с этим. Он, кажется, работает?

Паркер кивнула:

– У оптового поставщика автозапчастей на Восточной Восьмой.

– Мне нужна пара новых дворников. Может, сговорюсь.

Когда они ползли по Бродвею в толще позднеутреннего движения, Паркер сказала:

– Вот уже четыре года я в отделе убийств. Ты никогда не устаешь от этого, Джек? Не чувствуешь себя изможденным и выдохшимся?

Уиллоус пожал плечами. Наперерез «форду» выскочил микроавтобус. Уиллоус резко нажал на тормоза и, усмехнувшись, сказал:

– А также циничным и уставшим от жизни.

Они не станут проскакивать светофор, успели бы, но не станут… Зеленый свет сменился желтым. Уиллоус затормозил. Позади раздался визг истязаемой резины. Он взглянул в зеркальце. Красная «миата» со съемным верхом. Водитель погрозил кулаком, сделал непристойный жест и навалился на сигнал.

Паркер оглянулась.

– Что это его так завело?

– Я. Меня судили и обвинили в соблюдении правил уличного движения.

– И приговорили к оглушению.

– Какой номер дома на Восьмой?

– Пятьсот двадцать семь.

Едва зажегся зеленый свет, «миата» снова засигналила. Уиллоус сказал:

– Все. Достал, – выключил двигатель и распахнул дверцу.

– Держи себя в руках, Джек.

– С какой стати?

Уиллоус вылез из машины. Медленно подошел к «миате». Водителю, одетому в костюм и галстук, было за пятьдесят. Уиллоус достал свой бумажник и извлек из него значок. Водитель смотрел вперед не мигая, как загипнотизированный. Он с такой силой стиснул руль, что побелели костяшки пальцев. Уиллоус припечатал значок к окну. Металлом по стеклу. Водитель свирепо обернулся, потом заметил бляху.

Наслаждением было наблюдать, как он медленно бледнел.

– Следуйте за мной, пожалуйста, – велел Уиллоус, вернулся к своему «форду», сел в машину, завелся и отъехал.

– Что ты ему сказал?

Уиллоус протянул руку, без надобности поправил зеркальце. «Миата» тащилась сзади, уважительно соблюдая дистанцию.

– Я спросил, не хочет ли он сыграть в догоняйку.

– Куда мы едем?

– Восьмая Восточная, дом пятьсот двадцать семь, переговорить с Джоуи Нго. Это как, минут на пятнадцать прогулка?

– Что-нибудь около того, – улыбаясь сказала Паркер. «Запчасти» помещались в ветхом домишке, зажатом между крохотной забегаловкой и типографией.

Уиллоус припарковался в неположенном месте перед домом. «Миата» подтянулась. Уиллоус опустил солнечный козырек, чтобы стала видна надпись «полицейская машина». Они с Паркер вышли из автомобиля. Паркер осталась ждать, а Уиллоус направился к «миате».

– Ваши права, пожалуйста.

Водитель – Питер Рикерман – был зарегистрирован как владелец «миаты».

Уиллоус помахал правами перед его носом:

– Это ваш теперешний адрес?

Рикерман кивнул.

– Да, офицер.

– Детектив.

Уиллоус медленно обошел машину. Номера соответствовали. Он велел Рикерману зажечь фары, включить левый, затем правый поворот, нажать на тормоза и дать задний ход.

Затем так же медленно вернулся. Права Рикермана все еще оставались у него.

– Все работает – не только сигнал. Счастливчик. За последние пятнадцать минут вы стали ездить значительно лучше. Как, сумеете продержаться на таком уровне?

– Да, сэр.

Судя по правам, Рикерману было пятьдесят два. На соседнем сиденье лежало с полдюжины кассет. «Бэнд», «Лавин спунфул», «Грейтфут дед», Боб Дилан…

Малому за полвека перевалило, а он ездит в спортивной машине, предназначенной для его детей, любит музыку шестидесятых. Уиллоус улыбнулся. Он мог бы арестовать Рикермана, но что толку – он уже застрял в развитии. Но, с другой стороны, этот тип довел его до белого каления. Взрослый мужик, а ведет себя как подросток.

– Ждите здесь, Питер.

Первое, что увидел Уиллоус, войдя в «Запчасти», – «корвет», который, сокрушив шлакоблочную стену, мчался прямо на него: фары горят, водитель и девушка у него на коленях встревожены, но не впали в панику.

Человек, прохлаждавшийся за прилавком, был коренаст, но не толст. Лысый, как коленка, он – видимо, в качестве компенсации – носил свой синий комбинезон расстегнутым до середины мохнатой груди. Он почесался, оценивающе оглядел Паркер и изобразил плотоядную ухмылку вокруг окурка своей дешевой сигары.

– Первый раз, верно? Паркер кивнула.

Человек подмигнул Уиллоусу:

– Как кто первый раз в эту дверь войдет, пускай он думает, что спешит, все равно остановится и на стенку глянет. А у парня этого лицо – так я пока допер, чего он там себе мыслит. Почему это я ничего не слышу? – «Боб» было вышито красными на синем комбинезоне. – Они, может, спросить хотели чего-нибудь вроде: есть у меня задний бампер для пятьдесят шестого «шевроле». Но первый вопрос всегда… – Боб ткнул толстым окурком сигары в сторону Паркер. – Ну-ка, отгадайте.

– Они хотят узнать, что случилось с задней частью «корвета».

– А чего Я им отвечаю, знаете?

Уиллоус сказал:

– Что вы на нем сидите.

Боб навалился пузом на прилавок.

– Вы что, ребята, чокнутые?

Уиллоус показал ему значок.

– Легавые. Мог бы догадаться. Насчет восемьдесят второго «кадиллака», что я на той неделе купил, верно? Парень мне сказал, что это «универсал», что у него дед помер и… Знал я, черт, что надо было бумажки спросить. Слушайте, если там что…

Уиллоус сказал:

– Довольно.

Боб поднял обе руки.

– Ни сном, ни духом, клянусь.

– Мы из отдела убийств. Нам нужно поговорить с Джоуи Нго.

– О чем?

– Это касается нас и его.

– Ага, точно. Только свои разговоры разговаривать вы будете в мое время, верно? В смысле, кто тут денежки платит, я или не я?

Паркер сказала:

– Может, мы все-таки взглянем на «кадиллак»?

Боб пососал сигару, обдумывая свой небогатый выбор. Сигара сдохла. И, судя по лицам легавых, он тоже, если не будет посговорчивее.

В дальнем конце стойки была дверца. Боб указал на нее.

– Джоуи там, внутри. Сколько вы с ним прокалякаете, столько я у него от обеда отрежу.

Они нашли Джоуи Нго перед компьютером, двумя неловкими пальцами он тыкал в клавиатуру, одновременно говоря в трубку, зажатую между плечом и щекой. Он взглянул на Уиллоуса, кивнул и вернулся к работе.

– Нет, все распродано. – Пауза. – Три рабочих дня, если я отправлю заказ факсом в Торонто, а вы оплатите авиаперевозку. – Снова пауза. – Это лучшее, что я могу сделать. Иначе вам придется обзванивать все мастерские, искать среди подержанных. – Пауза. – Да, конечно. – Пауза. – Пять, но Торонто начнет оформлять лишь завтра утром, если мы не отправим факс сегодня до двух. – Еще одна пауза. – Совершенно верно, из-за разницы во времени.

Джоуи Нго закатил глаза, вздохнул и повесил трубку. Затем взглянул на Уиллоуса и сказал:

– Как я вам уже говорил, я ничего не видел. Только слышал выстрелы. Никаких голосов. Пока я добежал до двери, машины уже и след простыл. А с друзьями брата я дел не имею.

Уиллоус сказал:

– Мы здесь потому, что кто-то снова стрелял в Черри.

– Чудеса да и только.

– На этот раз с гораздо меньшего расстояния.

Джоуи Нго застыл. Взгляд его стал бессмысленным. Он вытащил пачку сигарет из заднего кармана джинсов, чиркнул зажигалкой.

– Сильно ранен?

Уиллоус сказал:

– Хуже не бывает.

Джоуи Нго затянулся, впустил дым глубоко в легкие. Надолго задержал дыхание, затем пожал плечами и сказал:

– Думаю, он получил, что хотел.

Паркер спросила:

– Ты это серьезно?

– Я знаю, что у него неприятности.

– Какие неприятности – бандиты?

Джоуи сказал:

– Эй, посмотрите на меня. Я работаю. Плачу по счетам, ни во что не суюсь. С наркотиками не вяжусь. Черри мне брат – и все. У нас были разные компании.

– Вы жили в одном доме.

– Просто временно. Он жил у меня, потому что ему некуда было пойти.

– Он никогда не говорил о своих приятелях?

– Я не хотел слушать. Только он начинал мне петь про то, какой он крутой, я его сразу затыкал. Я вам говорю сейчас то, что я сто раз говорил ему, – мне неинтересно. Не хочу в это ввязываться. Но с бандитами он дел не имел, я знаю. Он был слишком умный, слишком независимый.

Паркер сказала:

– Джоуи, у меня создается впечатление, что тебя не слишком заботит, будет ли найден тот, кто застрелил твоего брата.

– При его-то жизни это должно было рано или поздно случиться. А кто спустил курок, какая разница?

– Я слыхал, Черри приторговывал наркотиками, – вступил Уиллоус.

– Да? Кто вам сказал?

– Один знакомый, который этим занимается.

Джоуи пожал плечами.

– Да, торговал понемножку. Это не основное занятие, так, способ перекантоваться.

– Тогда на что он жил?

– Угонял машины. В Дельте есть один магазинчик, вот для них. Но, по-моему, он завязал; один раз чуть не попался и решил, что должны быть более легкие пути к богатству.

– Чем он еще занимался?

– Все, насколько я знаю.

– Должно быть что-то еще. Если с машинами завязал…

– Слушайте, мне надо работать. Боб с меня три шкуры спустит, я и так слишком долго с вами разговариваю.

– Ты живешь все там же, Джоуи?

– Чертов хозяин пытается меня выкинуть, но до конца месяца заплачено, так что пока я там, надо думать.

Паркер спросила:

– У Эмили были какие-нибудь друзья, которые хотели бы убить Черри после того, что с ней случилось?

– Я не знал ее настолько хорошо.

– Уверен?

Лицо Джоуи Нго потемнело. На мгновение Паркер показалось, что это тщедушное создание сейчас на нее набросится.

Но тут зазвонил телефон, Джоуи схватил трубку, и мгновение миновало.

На улице Уиллоус вернул Рикерману права.

– Я решил вас отпустить. Катитесь.

– Погодите минутку. Вы заставили меня прождать все это время, и я даже не получу повестку в суд?

– Вы получите взамен бесплатный совет. Ведите себя за рулем не так агрессивно, Питер. Иначе, несмотря на ваш безупречный музыкальный вкус и шикарную машину, люди сочтут вас незрелым.

Рикерман вспыхнул.

Уиллоус сказал:

– Да, и еще одно.

Рикерман не отводил от него глаз. Уиллоус улыбнулся:

– Не заглядывайтесь назад.