Роберт Говард оказался беспокойным соседом. Он продолжал фанатично писать, частенько просиживая за работой всю ночь напролет. В теплую погоду доносящийся через открытые окна стук его пишущей машинки мешал спать Батлерам. Миссис Батаер жаловалась на это миссис Говард, но жена доктора не терпела никакой критики в адрес своего сына. Она попросту исключила Батлеров из числа своих друзей, и когда в следующий раз молодой Лерой Батлер без всякого злого умысла заглянул поболтать с Робертом, Эстер недвусмысленно дала ему понять, что юноше не место в их доме.

Роберт по-прежнему работал днем и печатал по ночам. Отдыхая от этих занятий, он сидел, расслабившись, на крыльце, распевая песни,— при этом его зычный голос разносился чуть ли не по всему Кросс Плэйнс. Одной из его самых любимых песен была «Прощай; черный дрозд». На ее мелодию он обычно импровизировал стихотворные строки, приходившие ему в голову. Возбужденный чем-либо — радостью, гневом или горячительным напитком, — он иногда выбегал из дому и мчался как угорелый, подпрыгивая и испуская дикие вопли.

Роберт много гулял. Каждый будний день его можно было видеть шагающим пыльной дорогой по направлению к почте, находящейся в центре города. Частенько он заходил и на маленький рынок, что держали Энни Ньютон Дэвис и ее муж, откуда нес домой сумки, набитые продуктами. Перенос тяжестей не только развивал его мускулатуру, но и увеличивал аппетит, который появился у Роберта еще в молодые годы. Он в большом количестве пил молоко, любил сыр и испытывал особую слабость к блинам. Кэйт Мерримэн, которая вела хозяйство Говардов во время болезни Эстер, утверждала: –Бьюсь об заклад, что я испекла ему не менее миллиона горячих блинчиков. Он мог есть их на завтрак, на обед и на ужин-. Из напитков Роберт выказывал несвойственное большинству техасцев предпочтение чаю перед кофе.

Результат такого гаргантюанского аппетита не замедлил себя ждать: вес Роберта достиг 200 фунтов, иногда даже превышая эту цифру. Его широкое лицо округлилось и слегка обрюзгло. В конце 1928 года он хвастался Прайсу, что, ограничивая себя, подобно спартанцу, снизил свой вес до 184 фунтов для участия в матче по боксу. Эта борьба между аппетитом и ненавистью к тучности продолжалась до конца жизни Говарда.

Как только позволили средства, Роберт стал коллекционировать оружие. Особо ценные экземпляры украсили стену ванной комнаты, а не поместившиеся на ней хранились в стенном шкафу. Эта коллекция включала в себя пару рапир, кавалерийскую саблю времен гражданской войны, латиноамериканское мачете, бумеранг и несколько ножей и кинжалов, одним из которых был траншейный штык-нож времен Первой мировой войны с треугольным лезвием и зубчатой гардой. Говард также приобрел длинный французский штык, изогнутый на манер турецкого ятагана.

Роберзт и Ливдсей пытались фехтовать, насаживая на концы рапир пару пустых патронных гильз и не надевая обычных фехтовальных масок, жилетов и перчаток. К счастью, ничьи глаза от этих неосторожных действий не пострадали. Иногда Роберт фехтовал и с Эрлом Бэйкером. Мы можем с определенностью утверждать, что Роберт Говард не был знаком ни с одним опытным фехтовальщиком и никогда не читал книг, посвященных этому искусству. Вероятно, он получил понятие о том, как обращаться с рапирой, из фильмов, в которых Дуглас Фэрбэнкс успешно изображал из себя блистательного фехтовальщика.

Представляя беспристрастный обзор жизни Говарда в годы, последовавшие за окончанием колледжа Говард Пэйн, мы допускаем, что его существование может показаться скучным и бедным яркими событиями. Когда завершился нефтяной бум, в городе снова воцарились прежние богопослушные обычаи и былое спокойствие, граничащее со спячкой. Прогнозы погоды, сообщения о смертях и рождениях, случившихся в округе, да грядущее покрытие асфальтом главной улицы — вот те события, что могли волновать умы жителей Кросс Плэйнс.

Но для Роберта Говарда то, что происходило вокруг, никогда не казалось более важным, чем его собственные мечты и фантазии. Для него годы, которые он провел в крошечной комнатке, сгорбившись над клавишами пишущей машинки, были временем, полным чудесных событий и приключений. Суматоха и суета нефтяной лихорадки, с буровыми вышками на задних двориках, скандалящими подсобными рабочими, нефтяными магнатами, норовящими выхватить из-под носа друг друга лицензии, размалеванными девицами в откровенных нарядах, беззастенчиво предлагавшими свои тела на улицах, были ему совершенно неинтересны.

В своем творчестве Говард мог воплотить в жизнь любую невероятную идею или по-иному описать событие, привлекшее его внимание. Воображение писателя заставляло обыкновен-ные эпизоды повседневной жизни сверкать, подобно фейерверку на темном бархате ночного неба. Можно привести один пример. За два дня до Рождества 1927 года в городе Чиско четверо грабителей ворвались в Первый Национальный банк, причем их главарь был наряжен в костюм Санта-Клауса. В завязавшейся перестрелке были убиты комиссар полиции и семеро граждан. Захватив заложников, налетчики скрылись. Один из них был ранен и вскоре скончался. Через три дня были пойманы остальные грабители; двоих приговорили к смертной казни. Один из смертников попытался совершить побег, но был пойман и растерзан возмущенными горожанами. Главарь банды — Хелмс — был казнен на электрическом стуле. Президент банка упоминает, что когда Хелмса вели на казнь, он сопротивлялся, но смерть принял молча. Говард же описывал этот эпизод гораздо более красочно: «Хелмс… опускался на сиденье, рыча и изрыгая проклятия, сопротивляясь неизбежной судьбе так отчаянно, что наблюдавшие за этой картиной пришли в ужас».

В год, когда отец выделил ему определенное содержание, чтобы он смог попробовать свои силы на литературном поприще, Роберт работал не только над «Пост-Оукс и Сэнд-Рафс», который можно счесть автобиографическим романом, но и над рассказами «Змея из ночного кошмара» и «Под пологом кровавых теней», опубликованными в «Сверхъестественных историях». «Змея из ночного кошмара» — одна из наименее запоминающихся работ Говарда. Ее сюжет достаточно прост. Один человек рассказывает своим друзьям о повторяющемся сне, в котором его преследует огромный африканский змей. Каждую ночь монстр, извиваясь, ползет сквозь высокую траву и с каждым разом подбирается к нему все ближе и ближе. После того как друзья уходят — и такой поворот событий мог предугадать любой читатель «Сверхъестественных историй-,— они слышат раздающийся из-за двери крик и, ворвавшись в комнату, видят скорчившегося человека, как будто сдавленного в смертельных объятиях боа-констриктора. Впоследствии читателям Говарда стало известно, что огромные змеи очень часто присутствуют в его рассказах, являясь причиной страшной смерти многих несчастных жертв.

Рассказ «Под пологом кровавых теней– первоначально носил название «Соломон Кейн», по имени главного героя. В нем гораздо больше смысла и действия. Это первое повествование о Соломоне Кейне, впоследствии ставшем героем одного из самых популярных циклов Говарда. Роберт придумал его, еще учась в старших классах школы,— образ этого воинственного пуританина родился в сознании Говарда задолго до того, как появиться на свет и прославить своего двадцатидвухлетнего создателя.

Действия, описанные в рассказе, как и во многих других ранних произведениях Говарда, происходят в Западной Африке. Именно в этом произведении появились зачатки того отличительного стиля Говарда, который особенно ярко выражен в его поздних творениях, изобилующих зверствами и жестокостью. В прозе Говарда присутствует много элементов, встречающихся, как правило, в поэтических произведениях: ритм, аллитерация, стремительные, рвущиеся вперед глаголы, запоминающиеся метафоры, щедрое использование персонификации — отношения к неодушевленным предметам и безличным силам так, как будто они были живыми существами. Когда Кейн впервые попадает в Африку, мы ощущаем ритмы черного континента в каждом слове, которым Говард описывает этот эпизод:

«Бам, бам, бам! —доносился до него монотонный звук барабанов. «Война и смерть! — говорили они,— кровь и похоть, человеческая жертва и человеческий пир! Душа Африки,— пели барабаны,—дух джунглей, песня богов запредельной тьмы — богов, известных людям еще тогда, когда солнце было юным, богов со звериными глазами, распахнутыми в грозном рыке ртами, огромными животами и окровавленными руками, Черных Богов!» — гремели барабаны».

Эта тяжеловесная, пульсирующая проза напоминает поэзию Эдгара Аллана По и современника Говарда В. Линдсея — вычурный драматический стиль письма, который десятилетием позже совершенно вышел из моды, замененный хемингуэевским стилем коротких рубленых фраз, неприкрашенных фактов и немногословности. Но переворот, произведенный в литературе Хемингуэем, еще только грядет. Для того рода фантазий, которые создавал Говард, его крепкий причудливый стиль определенно подходил гораздо больше — хотя с выразительными картинами черной Африки он был знаком исключительно благодаря чтению беллетристики в дешевых журналах. В них имеется лишь намек на истинное положение туземцев в свете современной этнографии.

Между 1928 и 1931 годами Говард написал девять рассказов о Соломоне Кейне и три посвященных ему стихотворения. Говард также начал еще четыре подобных рассказа. Истории становились длиннее по мере того, как он привыкал к объемам, соответствующим повести: от 10 до 20 тысяч слов — весьма выигрышный размер для описания фантастических приключений.

В одном из рассказов под названием «Клинки Братства» отсутствует сверхъестественный элемент, непременно являющийся атрибутом остальных историй о Кейне. Его достойной заменой стал красочно описанный поединок на мечах. Хотя Говард и надеялся продать этот рассказ одному из тех журналов, которые платили более щедро, и «Приключения», и «Аргос» отвергли его. Он увидел свет лишь совсем недавно, опубликованный в двух вариантах — первоначальном и переработанном Джоном Почсиком, который добавил все-таки в него штрихи сверхъестественного.

Другой рассказ о Кейне, «Десница судьбы», также не удалось опубликовать при жизни Говарда. В центре истории находится рука мертвеца, которая, подобно зловещему пауку, подкрадывается, чтобы отомстить убийце. Идея, впервые появившись в беллетристике, казалась впечатляющей, но к тому времени, когда ею воспользовался Говард, она уже достаточно приелась, чтобы вызвать какой-то особый интерес.

Одна из лучших повестей о Кейне, «Холмы смерти», появилась в «Сверхъестественных историях» в августе 1930 года. В ней Говард неожиданно показывает свое благосклонное отношение к африканским неграм. Н'Лонга — чернокожий колдун, которого Кейн встретил еще в рассказе «Под пологом кровавых теней», присоединился к пуританину, чтобы победить племя бессмертных людей-вампиров, напавших на жителей соседних деревень. Чтобы совершить это, душа Н'Лонга оставляет его тело и вселяется в тело Крана, молодого возлюбленного местной девушки, которую Кейн спас от вампира. После того как вампиры терпят поражение, Н'Лонга возвращает Крану его тело, замечая, что Кейн крайне мало знает о возможностях магии:

«Мой друг, ты воображаешь, что все духи злые, но если бы мое колдовство всегда действовало во зло, разве я, получив столь прекрасное юное тело, не оставил бы его себе?»

Весной 1928 года, в то время, когда Говард трудился над «Посг-Оукс», он попробовал свои силы в еще одном экспериментальном направлении. В ответ на настоятельные советы друзей описывать те события и места, что известны ему из личного опыта, Говард создал повесть, озаглавленную «Испанское золото на дьявольском коне-. В ней он предпринял попытку изложить традиционную западную приключенческую историю, действие которой разворачивалось в его родном городе. Как и в «Пост-Оукс», Кросс Плэйнс превратился в Лост Плэйнс; главный герой по фамилии Костиган на сей раз носит имя Майк — он молодой писатель, уже успевший достичь успеха, опубликовав несколько книг и журнальных статей, и имеющий солидный счет в банке. Майк помогает прекрасной девушке испанского происхождения одержать верх над парой мерзких авантюристов, имевших намерение отнять принадлежавший ей участок земли.

История написана живым языком и привлекает внимание читателя, но в числе ее недостатков можно отметить определенный напет дилетантизма. В первую очередь это касается фигур злодеев — они получились настолько гадкими и жестокими, будто у каждого на лбу вытатуирована буква «V». Глаза главаря, к примеру, были «нечеловечески холодны и лишены какого бы то ни было выражения, больше походя на глаза змеи, нежели человека».

К тому же Говард здесь прибегает к совершенно невыигрышному приему — его героями временами овладевают приступы невероятной тупости. В одном месте контрабандист Лири упускает возможность застрелить Майка только для того, чтобы доставить себе удовольствие схватиться с ним на кулаках.

Эта уловка предоставила автору возможность подробно изложить собственные познания о боксерских ударах, а также в деталях описать злобную физиономию контрабандиста.

На наш взгляд, эти изъяны не оказались губительными для истории, предназначавшейся для журнала, в котором обычно печатались произведения традиционной направленности, чаще всего написанные словно по шаблону. Тем не менее она была отвергнута редактором. Говард прекратил попытки опубликовать это произведение и вернулся к созданию историй с местом действия в Африке, Афганистане, исчезнувшей Атлантиде и других экзотических регионах, которые имели одну общую черту — были более чем достаточно удалены от того маленького городка, где жил писатель.

* * *

Роберт также продолжал писать для «Хунты» — анонимного ежемесячного листка, который распространялся среди его товарищей по литературному поприщу. Несомненно, эти вещи создавались им исключительно для развлечения. В большинстве своем это были небольшие стихотворные произведения и маленькие заметки того рода, что сейчас заполняют страницы многих журнальчиков, издаваемых для чтения в узком кругу. Среди многочисленных обзоров кинофильмов, сделанных Говардом, появляется статья, в которой внезапная слава, постигшая летчика Линдберга, приписывалась автором тщательному созданию культа героя, заметка о правильном употреблении пива и тому подобное.

Несколько таких статей вызывает нечто большее, чем мимолетный интерес. В заметке под названием «Гравюра на эбоните» Говард описывает воображаемую картину садомазохистских отношений с черной женщиной. «Ее пальцы, скрюченные, подобно когтям, раздирали кожу на моем лице, это продолжалось до тех пор, пока я не ударил кулаком по губам и не стукнул ее лицом о свои колени — так, что из уголка рта женщины потекла кровь. Я бил ее по лицу снова и снова. Каждый удар был безумной лаской — она знала это и счастливо смеялась».

Этот отрывок показывает то крайнее неистовство, которым, под своей обычной маской внешнего спокойствия, бывал временами охвачен Говард. Он придерживается традиционного представления о том, что чернокожие более чувственны и обладают гораздо большей сексуальной потенцией и мощью, чем белые люди. Здесь явно отражена сексуальная неудовлетворенность автора, который в течение многих лет имел возможность общаться только с одной женщиной — своей матерью. Маловероятно, что Говард со времен своего детства хотя бы разговаривал с негритянками. Он восхищался светловолосыми девушками нордического типа, однако мысли о чернокожих женщинах пробуждали в его охваченном лихорадкой воображении жестокость и страсть.

Другая заметка, «Ночные беседы», пересказывает— возможно, не полностью — вымышленную беседу между Клайдом Смитом, Труэттом Винсоном и Робертом Говардом, где каждый рассказывает о своих сокровенных желаниях. Смит хочет купаться в роскоши, иметь яхту, на которой он будет совершать дальние круизы. Винсон желает изменить мир, уничтожить притворство и ложную стыдливость, способствовать возрождению искусств и запретить войны. Что же касается Говарда, то про себя он пишет: «Я хотел бы быть самым сильным человеком в мире… Я хочу знать все неведомые, тайные вещи… хочу познать все тайные культы и демонические мистерии… Я хочу писать произведения, от которых будет холодеть кровь… И я желаю, чтобы у меня было четыреста женщин, которые бы считали, что понимают меня».

В отличие от этих султанских фантазий, не таких уж странных для молодого человека, менее экзотическое отношение Роберта к женщинам отражено в статье под названием «Кое-что о Еве». Эта короткая заметка является рецензией романа под тем же названием, написанного Джеймсом Бранчем Кэбеллом (1879—1958), вирджинским аристократом, чья писательская деятельность начиналась с сентиментальных романов.

В первое десятилетие этого века Кэбелл создал серию изящных аллегорических фантазий о воображаемой средневековой стране. Эти произведения были полны дерзкого юмора и остроумных замечаний, касающихся войны между полами. Яркое и в то же время тонкое творение, полное каламбуров, анаграмм и мифологических аллюзий, привлекло внимание ограниченного круга поклонников, но среди широкой публики было практически неизвестно, пока Джон С. Саммер из «Нью-Йоркского общества по пресечению порока» не попытался запретить «Юр-ген» за якобы имеющиеся в этом произведении непристойности. Это дело 1919 года сделало имя писателя широко известным, продажа его книг резко возросла. Однако вскоре его произведения почти на десяток лет снова были преданы забвению.

Роман Кэбедла «Кое-что о Еве-, которым так восхищался Говард, был опубликован в 1927 году. В нем рассказывается, как в 1805 году сверхъестественное существо по имени Глаум убеждает Джеральда Месгрэйва, молодого поэта из Вирджинии, поменяться с ним телами. Глаум стремился в результате обмена избавиться от любовницы, которая, доставшись Джеральду, вскоре надоедает и ему. Джеральд на чудесном серебряном жеребце Калки мчится в город Антан, чтобы править там, подобно богу. Но по дороге ему встречается женщина средних лет, в обществе которой ему становится на редкость тепло и уютно — настолько, что он отказывается от мысли продолжить путь. Эта женщина, как оказывается впоследствии, является Евой, то есть прародительницей всех женщин на Земле.

В этой аллегории Кэбелл затрагивает свои любимые темы: тщетность всех стремлений, мужские мечты о совершенной, а потому недостижимой женщине, столкновение между подчинением и господством. В предисловии автор размышляет: «Антан остается, говорят они, прибежищем всех настоящих поэтов. Однако нет ни одного человека, который мог бы полностью посвятил себя поэзии. Какой-то своей частью он продолжает оставаться –мужем или отцом, и для такого человека Антан недостижим. …Много людей пишет стихи в молодости, однако с приходом зрелости почти все забрасывают это занятие. Я подчеркну, что не осуществиться как поэт — это очень по человечески. Джеральд не достиг Антана, но он получил наиболее достойную компенсацию».

Говард горячо поддерживал стиль Кэбелла, утверждая, что тот «пишет бриллиантовым пером». Он указывал, что автор привлекает к себе внимание критиков «изящным умением быть утонченно вульгарным и скрывать от большинства косвенными намеками наиболее торжествующую развращенность».

Восхищение Говарда вызвала классификация Кэбеллом женщин на два типа. Эвадна— опасная вампирша, колдунья; Мэй — «хорошая жена», по-паучьи затягивающая мужчин в липкую паутину обыденной жизни. Впоследствии Роберт объяснял собственную неловкость в общении с дамами тем, что Кэбелл ясно дал понять, что женщины — все равно, «домашние» они или «дикие» — губят мужчин, которые соглашаются с ними:

«В объятиях Эвадны мужчина теряет только свою мужественность, достоинство, честь и, возможно, жизнь. С Мэй же он теряет единственно ценное, что у него есть,— идеалы и стремления… Что ж, к счастью, меня ничто не привлекает ни в дочери Евы, ни в дочери Лилит — и я беспрепятственно пройду долгий путь к Антану и к судьбе, что ожидает меня там, тогда как большинство из вас, мои ухмыляющиеся мужественные читатели, будут сидеть у домашнего очага, сквозь розовые очки поглядывая на шалости своих наследников…»

Несмотря на подобную браваду, Говард все-таки пал жертвой женщины, уничтожившей его так же, как острые зубки кэйбелловской Эвадны уничтожили бы Джеральда Месгрэйва, если бы тот не успел избавиться от нее. Этой женщиной была его мать.

* * *

Члены «Хунты» продолжали свою деятельность два года. В конце 1928 года Муни вернулся в колледж и вскоре понял, что учеба препятствует продолжению издательской деятельности. Сестра Приса Линор, студентка Техасского университета, взяла эту обязанность на себя и продолжала заниматься «Хунтой» до марта 1930 года. Затем издание скончалось естественной смертью. Во-первых, наступила Депрессия, во-вторых, мисс Прис должна была усваивать учебную программу, в-третьих, у членов «Хунты» появились другие, не связывающие их друг с другом интересы. Муни (1912—1977) впоследствии продолжал работать в газетах, во время Второй мировой войны служил в Воздушных силах США, а после войны стал помощником Лин-дона Б. Джонсона и автором около десятка книг.

Хотя нефтяная лихорадка уже миновала свой апогей, падавший на начало 1928 года, в Кросс Плэйнс все еще не хватало жилья. Говарды, испытывавшие, как обычно, недостаток денег, сдали две комнаты в своем доме — гостиную и столовую — молодой семейной паре по фамилии Оливер. Опал Оливер была одной из пациенток доктора Говарда, ее муж Натан — рабочим на нефтяной скважине. Две семьи делили ванную комнату, и Говардам теперь приходилось обедать в кухне.

Разумеется, изменение бытовых условий в маленьком домике не могли не повлиять на отношения в семье Говардов. Годом позже Оливеры переехали в меблированные комнаты, но Говарды еще какое-то время продолжали сдавать комнаты в аренду. В середине 1930 года, когда Роберт начал переписку с Лавкрафтом и другими собратьями по перу, он уже не упоминает о жильцах. Из этого можно сделать вывод, что к тому времени Говарды снова имели в своем распоряжении весь дом.

Летом 1928 года Роберт и Линдсей Тайсон отправились в путешествие. Они доехали на поезде до Галвестона — города, который Роберт и Труэтт Винсон посетили годом раньше. Молодые люди сняли хижину у моря и совершали длительные морские прогулки на взятой напрокат лодке. Морские картины в очередной раз сильно взволновали Роберта. Он ночи напролет просиживал на берегу, сочиняя стихи. Одним из этих произведений был, вероятно, «Зов моря».

Позже Роберт признавался Тайсону, что хотел бы, чтобы после смерти его кремировали и рассеяли пепел над морем с кормы корабля.

* * *

До конца 1928 года Роберт Говард написал еще одну историю о Соломоне Кейне — «Черепа среди звезд». В ней повествуется о том, как Кейн, переходя ночью через торфяное болото, сталкивается с призраком убитого безумного лунатика, который разрывает на куски каждого, кто попадает ему в лапы. Этот рассказ, хоть и вполне профессионально написанный, можно сравнить с теми, что печатались обычно в «Сверхъестественных историях-, тогда как предыдущие истории о Кейне выглядели гораздо более самобытными.

В это время Говарду также удалось продать повесть «Королевство теней», написанную годом раньше. Эта яркая, стремительная, насыщенная действием повесть в 13 000 слов предшествовала последующему литературному успеху Говарда — саге о Конане из Киммерии. Хотя «Королевство теней» показывает определенную осведомленность автора в литературных описаниях Атлантида, в частности, в трудах лорда Дансени и Уильяма Морриса, это, несомненно, детище собственного буйного воображения Говарда.

История разворачивается в пору расцвета Атлантиды, происходившему, по мнению автора, более 15 000 лет назад. Действие происходит не в самой Атлантиде, а на континенте Турия, который можно соотнести с Евразией. Название Говард позаимствовал у Марка Эдгара Райса Бэрроуза. Центральное государство этого фантастического континента — Валузия — близится к своему упадку.

Кулл, атлант, изгнанный из родной страны, нанимается солдатом в валузийскую армию и вступает в сражение за трон этого королевства. Создавая образ Кулла, Говард, вероятно, был вдохновлен легендами о германских вождях Гензерике, Одовакаре, Кловисе и нескольких Теодориках, которые в V веке покорили западную часть Римской империи и разделили ее на несколько королевств.

При жизни Говарда им были проданы три повести о Кулле. Говард говорил, что они «писались на едином дыхании, как будто без особого участия с моей стороны». Он также упоминал, что сначала этот герой появлялся в его грезах, после чего он переносил свои впечатления на бумагу. Все это может быть правдой. Но хотя Говард любил утверждать, что при создании своих произведений не пользовался заранее составленными планами, на самом деле он почти всегда достаточно серьезно их обдумывал, записывая краткий конспект до того, как приступить к каждой отдельной истории.

Атлантида из цикла о Кулле представлена центром цивилизации, но тем не менее ее жители облачены в шкуры варваров и вооружены копьями с кремневыми наконечниками. Кулл, один из этих дикарей, был воспитан в джунглях тиграми точно так же, как Маугли — волками. Несмотря на низкое происхождение, Кулл описывается автором как весьма культурный человек. Достаточно существенным является тот факт,что Говард несколько раз настойчиво упоминает, что Кулл совершенно не интересовался женщинами.

В изложении Говард придерживается теории Льюиса Спен-са, связывающей атлантов с кроманьонцами послеледниковой Европы. В армию Кулла входят также отряды лемурийских стрелков с континента Му. В повести утверждается, что люди-змеи с головами рептилий некогда сражались за место под солнцем с прародителями современных людей. Побежденные, но не уничтоженные, люди-змеи задумали захватить Валузию. Используя свою гипнотическую сипу, они принимали облик обычных людей. Столкновение с людьми-змеями — всею лишь одно сражение в череде войн между людьми и монстрами. Подобные идеи, несомненно, почерпнуты из сочинений мадам Блаватской. Друг Кулла по имени Брул рассказывает об этой битве в выражениях, напоминающих слова де Монтура, которые он использует, обращаясь к Пьеру в рассказе «Когда восходит полная луна».

Позже, когда Кулл завоевывает трон, Брул становится его правой рукой, поскольку пикты — союзники валузийцев. Говард произвел имя «Брул» от «Brude» — имени, которое носили ряд пиктских королей, о чем упоминалось в средневековых рукописях, называемых Хрониками пиктов. Другие герои этой повести носят имена Ка, Ка-ну, Кануб и Ту. А в одном из рассказов о Кулле упоминается имя Канану.

Здесь проявляется один из слабых моментов в творчестве Говарда. Из-за лингвистического невежества — или же автор просто не давал себе труда обеспокоиться данным вопросом — Говард обычно дает своим героям неблагозвучно звучащие и часто похожие друг на друга имена. В саге о Конане в различных рассказах чудовища именуются Так, Тауг и Тог. Такое любопытное пренебрежение Говардом звучанием слов напоминает нам подобное же отсутствие воображения в выборе им имен для своих современных героев. Именно поэтому у него встречается такое изобилие Стивов, Майков, Кости-ганов, Эллисонов и Гордонов. Скорее всего, причиной этого являлась небывалая рассеянность Говарда. Выбор имен в его поздних фантастических произведениях, относящихся к доисторическим временам, гораздо более разнообразен и интересен. Для наречения своих персонажей из выдуманных стран он использует слегка измененные имена реальных личностей. Лавкрафт, кстати, неодобрительно относился к подобному методу.

Испытывая небывалый восторг от положительной оценки «Королевства теней», Говард быстро сочинил еще восемь историй о Кулле и начал, но не успел закончить еще три. Некоторые из них лишь с определенной натяжкой можно отнести к фантастике — место их действия выдумано автором, но элементов сверхъестественного почти не присутствует, или же их нет вообще. Одна из них— «Сим топором я буду править!» — рассказывает о заговоре против Кулла недовольных аристократов. Заговорщики нападают на него темной ночью, но успевший выхватить оружие гигант-король одного за другим укладывает нападающих. Хотя этот рассказ о Кулле был отвергнут и «Приключениями» и «Аргосом», нам еще не раз предоставится возможность упомянуть о нем.

После того как рукопись была возвращена, молодой автор присоединил ее к другим рассказам о Кулле и отправил посылку в «Сверхъестественные истории». Райт выбрал только один из них, вернув остальные обратно. Говард еще не знал, что к публикации никогда не принимается больше одного произведения за один раз. Если вечно занятые издатели получают несколько рассказов, они практически всегда выбирают из них тот, что понравился больше других. Так что печальная судьба рассказов о Кулле была почти предрешена.

Вторым рассказом о Кулле, принятым «Сверхъестественными историями», был «Зеркала Тузун Тхуна». Некоторыми критиками это произведение считается одним из лучших, возможно потому, что автор вложил в него больше личного, чем в другие свои «доисторические фэнтези». Когда Кулл устал быть королем, его убеждают посетить Дом Тысячи Зеркал колдуна Тузун Тхуна. В одном из зеркал маг показывает Куллу видения далекого прошлого. В другом король видит будущее, когда после гибели Атлантиды все континенты изменяют свои очертания. Король Кулл настолько зачарован увиденным, что пренебрегает своим королевством и проводит долгие часы перед зеркалами, слушая рассказы колдуна. «Живи сейчас, Кулл, живи сейчас,— убеждает Тузун Тхун.— Мертвое — мертвым, нерожденные — не рождены. Много ли стоит людское забвение, если ты сам забудешь себя в тихом омуте смерти?»

Достойно искреннего сожаления, что, разделяя идею о мгновенности бытия, Говард не отнес ее к самому себе и не отказался вовремя от мысли умереть от собственной руки.

Увидев свое отражение в магическом кристалле, Кулл задается вопросом, кто — настоящий Кулл, а кто — его отражение, и выражает желание пройти сквозь зеркало, чтобы познать другую сторону мира. Тогда его верный друг Брул убивает колдуна и поднимает восстание против иноземного правителя, занявшего трон Кулла. После того как ему удается покинуть «зазеркалье», Кулл недоумевает: что могло заставить ученого аскета стать предателем? Говард устами Брула отвечает: «Золото и власть… Чем быстрее ты поймешь, Кулл, что люди остаются людьми, кем бы они ни были — колдунами, королями или рабами, тем лучшим правителем ты станешь».

Подверженный сомнениям Кулл, как и Соломон Кейн, имеет гораздо больше общего со своим создателем, чем тщательно выписанные образы таких героев, как Конан и Вулми.

Позже Говард создал еще одну историю про Кулла — «Короли ночи». Ее центральным персонажем является впервые упоминаемый в творчестве Говарда Бран Мак Морн — король пиктов времен Римской империи. Чтобы противостоять вторжению римлян в Каледонию, Бран— далекий потомок друга Кулла, копьеносца Брула,— создает союз бриттов, галлов, пиктов и северян-викингов, хотя в действительности в те времена викингов в Британии не было. Чтобы, завоевать победу, маги вызывают из прошлого короля Кулла, и Мак Морн с его помощью одерживает победу над римлянами.

Двадцатидвухлетний Роберт воспел сильных и мудрых воинов. Как заметил его друг по переписке Лавкрафт, Говард вкладывал в свои произведения много личного. Именно о такой жизни мечтал писатель, склонившись над пишущей машинкой в крохотной комнатушке, за трехстворчатыми окнами которой простирались невыразительные серовато-бурые луга. К счастью, Роберт Говард умел мечтать. Он мог видеть, как над открытым пространством широкого поля, окрашивая травы в красный цвет, вспыхивает зарево битвы. И когда ночью на темном небе зажигались алмазы звезд, он населял землю таившимися во тьме чудовищами, подстерегающими свою добычу.

* * *

Помимо фанатичного творческого труда в жизни Роберта были и другие занятия. В 1928 году он ведет оживленную переписку с Гэролдом Присом. Несколько писем этому адресату, в отличие от остальной корреспонденции Говарда того периода, сохранились. В них много юношеского цинизма (по крайней мере, можно было бы навесить подобный ярлык, если бы не было известно, к чему привели подобные размышления автора писем). Говард писал:

«Я убежден в полной, безусловной, абсолютной и всеобъемлющей тщетности человеческих усилий и достижений. Чело-век — просто доказательство существования слепой энергии, его действия находятся под полным контролем. Это все игра — жизнь со смертью в качестве платы от Дьявола, поддерживающего огонь».

В письмах Роберт делится впечатлениями от увиденных фильмов, рассказывает о пиве, которое выпил, боксерских матчах, в которых участвовал, неудачной попытке сделаться импресарио боксерских состязаний, о встречах со Смитом и Винсоном. Он открыто завидует их успеху у женщин, сетуя, что хотя его друзья и привлекают внимание девушек, те проходят мимо, даже не останавливаясь поболтать, когда с ними находится он. Говард печально добавляет: «Мне кажется, в моей внешности есть что-то отталкивающее…»

Из этого и подобных ему замечаний становится ясно, что отсутствие контактов с женщинами не являлось добровольным выбором Роберта, как было в случае с королем Куллом. Вспоминая посещение мола в Чиско, где он наблюдал за купающимися, Говард находит их сложение великолепным — настолько, что он «упивался их совершенством», до тех пор пока не понял, что эти беззаботные создания были полной противоположностью таких мечтателей, как он. Глядя на их грацию и самоуверенность, «я ненавидел их — как слабый, должно быть, всегда ненавидит сильных. Я думал, что эти прекрасные животные могли совершенством своей физической красоты и своей сильной волей подавить любые фантазии мечтателей. Но очень скоро, когда до меня дошло, что я не вижу перед собой ни одного парня, которому я бы не мог переломать ребра, ко мне вернулась моя обычная самоуверенность-.

Любой намек на чувственность вызывал в душе Говарда мысли о кровавом насилии, и здесь снова присутствует подсознательная ненависть к красивым мужчинам, более счастливым в любви, чем он.

Но в жизни Роберта бывали не только драматические, но и комические моменты. В одном письме он дразнит Приса за его приверженность такому совсем несвойственному техасцам в те времена времяпровождению, как гольф. Он рассказывает своему другу случай, который юмором напоминает истории одного из его героев, ковбоя Брекенриджа Элкинса. Роберт описывает, как он остановился посмотреть на игрока в гольф, который собирался ударить по мячу. Поскольку, как ему было известно, игрок в гольф, прежде чем совершить удар, всегда кричит: «Вперед!» — а этот почему-то молчал, Роберт решил ему помочь:

«Воодушевившись идеей помощи, я вскричал: «Вперед!» — и этот тип тоже вскрикнул и подпрыгнул футов на семь вверх. Потом он неприязненно взглянул на меня, но ничего не сказал — возможно, потому, что я был куда крупнее, чем он. Это относится и к тебе».

* * *

В другом письме к Прису Боб с насмешкой отзывается о высшем образовании: «У меня предубеждение к всяческим колледжам—да пошли они все к дьяволу!» И он рассказывает о своей встрече со Смитом и Винсоном, когда они втроем разделись, оставив на себе лишь импровизированные набедренные повязки, и, дурачась, делали вид, что угрожают друг другу пистолетами, ножами и самодельными копьями — это было очень похоже на то, как он и его школьные друзья десять лет назад играли в пиратов. Глядя на сохранившуюся тусклую фотографию этой сцены, мы замечаем, что очки на носу Смита несколько не соответствуют его роли воинственного пещерного жителя.

После Рождества 1928 года Роберт съездил в Браунвуд, чтобы повидать двух своих старых друзей, и Гэролд Прис приехал из Форт Уорта, чтобы присоединиться к ним. Они отправились в лесистую лощину за городом, Боб выставил бутылку спиртного, приобретенную в аптеке в качестве лечебного средства. Прис позже вспоминал: «Я помню, как он орал во весь голос строки из революционной ирландской песни «Восход луны», однако почему-то на мелодию сентиментальной народной баллады «Там, где течет река Шэннон-.

Роберту доставляло удовольствие просвещать своих друзей. Он познакомил их с гипотезой британского египтолога Маргарет Элис Мюррэй, изложенной в ее книге «Культ ведовства в Западной Европе», изданной в 1921 году. В соответствии с этой гипотезой существовали недоступные места, где обитали аборигены карликового роста, которых загнало туда вторжение современных европейских народов. Для каждого писателя любая новая идея становится зерном, дающим пищу его фантазии. Роберт Говард воспользовался гипотезой Мюррей в своих рассказах пиктского цикла.

В письмах к Прису Боб давал волю своей страстной кельтомании, рассказывая ему о кельтских языках, генеалогии ирландских кланов, и однажды дошел до того, что представил свое имя в галльском варианте как «Raibeard Eiarbhin hui Howard». Говард изучал польскую фонологию и орфографию кельтского и часто давал героям своих произведений ирландские имена,— такие, как Костиган, Дорган, Кирован и О'Доннел.

Хотя иногда, в минуты раздражения, Говард провозглашал, что кельты — вредный и подлый народ, проклинал текшую в его жилах ирландскую кровь, которая превращает его в лес, что борется во время сплава с волнами и не дает мне спокойно ни бодрствовать, ни спать, ни скакать верхом, ни путешествовать, ни мечтать, ни ухаживать за женщинами, пьян я или трезв, она нагоняет на меня гнев и дремоту… Да что там! Мои предки мало думали об Ирландии, когда навсегда покидали ее». Однако в более рассудительном настроении Говард признает, что «все люди — свиньи, в большей или меньшей степени; у каждого народа есть свои подлецы и свои святые».

После того как Прис окончил колледж и где-то в начале 1930 года переехал в Канзас, Говард виделся с ним редко, но продолжал поддерживать оживленную переписку. Однажды, когда Прис пренебрежительно отозвался о женщинах, утверждая, что великих среди них можно пересчитать по пальцам одной руки, Роберт категорически с ним не согласился. Он взял под защиту женщин, упоминая о величайших умах мира, среди которых называл Сафо, Аспазию и Гипатию.

Другие письма к Прису свидетельствуют о том, с какой легкостью у Говарда вспыхивала совершенно необоснованная ненависть. Он объявляет Канзас, новую родину друга, задворками ада, хотя никогда там не был. Он ненавидел Джорджа Бернарда Шоу, чьи произведения никогда не читал, но усы которого мечтал «выщипать по волоску». Говард одобрительно цитировал из повествовательной поэмы Г. К. Честертона «Баллада о Белой лошади», выделяя заглавными буквами или восклицаниями строку: «И только ненависть права».

Страх перед старостью сквозит в письмах Говарда. Он чувствовал, что «юность уходит, и к 24 годам я начну стареть… Годы подкрадываются ко мне холодом осени, и хотя я еще молод, моя душа стара и трепещет, как ветхое одеяние…».

Последний раз друзья виделись в День Святого Патрика в 1936 году в Сан-Антонио. В честь этого дня Говард выставил напоказ двухфутовый бумажный трилистник. Прис с горечью отмечает, что его старый приятель «почти не проявлял ко мне дружеского расположения в ту последнюю встречу…».

* * *

К концу 1928 года Говард обнаружил, что он заработал своим сочинительством всего 186 долларов. Тем не менее он получил много воодушевляющих обещаний от журналов, которые пока еще не опубликовали его рассказов и не заплатили за них. Два рассказа о Кулле и два о Соломоне Кейне, которые принял Райт, принесли ему 170 долларов. Однако более существенным должен был стать ожидаемый гонорар за новеллу «Лицо-череп» в тридцать три с половиной тысячи слов — это была его вторая попытка создать произведение такого объема. Когда в конце 1929 года она появилась в «Сверхъестественных историях», Говард получил за нее три сотни долларов, почти по центу за слово, тогда как обычные журнальные расценки составляли полцента за слово.

Критики тем не менее обычно считают «Лицо-череп» второсортной историей. Она, очевидно, была стилизацией под

«Коварного доктора Фу-Манчу» Сакса Ромера. Вместо супер-злодея-китайца, описанного Ромером, у Говарда действует Катулос, бессмертный колдун-атлант с такими же, как у китайского мудреца, «высокими худыми плечами». В «Лице-черепе» Джон Гордон заменяет элегантного английского детектива Ромера, черкесская девушка — восточную героиню, а Стивен Костиган — доктора Петри, не очень сообразительного друга гениального детектива, выступающего в роли рассказчика. Гордон на пару с Костиганом пытаются расстроить замыслы атланта объединить цветные расы против правящих в мире белых.

В героях Говарда чувствуется тот же идиотизм, что одолевает персонажей произведений Ромера. Однако Говард всегда оставался на высоте, следуя собственному вкусу, а не повторяя сюжеты других писателей. К тому же стремительное действие и фонтаны крови неизменно привлекали внимание читателей «Сверхъестественных историй».

* * *

Помимо «Лица-черепа» и других таинственных историй с восточным колоритом, рассказы Роберта Говарда условно можно отнести к трем периодам. Поскольку в своей профессиональной деятельности Говард выступал всего в трех жанрах, такая достаточно грубая классификация может оказаться полезной для тех, кто хочет лучше понять его как человека и как творца. Боксерский период писателя приходится на конец двадцатых годов, период «фэнтези» — на начало тридцатых, а период «западных» рассказов — на середину тридцатых.

После неоднократных в течение нескольких лет попыток пробовать себя в различных видах беллетристики Говард преуспел, сумев пристроить три своих рассказа о боксе. Так начался период его спортивных историй. Первый из них, «Случай на ринге», был опубликован в апреле 1929 года под псевдонимом Джон Таварел. Строго говоря, эту историю можно с таким же успехом отнести к жанру «фэнтези», хотя главным героем выступает профессиональный боксер-негр по имени Эйс Джессел.

Хотя рассказ и не является шедевром, для биографов Говарда он весьма интересен. Эйс; «эбеновый гигант», умный, храбрый, добросердечный, упорный и альтруистичный, показывает на возможность компромисса в оценках Говардом чернокожих или, по крайней мере, на терпимость, которую он, хоть и не всегда, начинает испытывать по отношению к представителям других рас. Противник Джессела, «чистокровный сенегалец», описан Говардом (в присущей ему манере, в которой сквозит пренебрежение к «низшим народам») как человек с круглой головой, массивными плечами и густым волосяным покровом по всему телу. В финальной схватке на ринге Джесселу является, вдохновляя его, призрак Тома Молино, существовавшего в действительности боксера XIX века — первого чемпиона Америки в тяжелом весе.

В рассказе Эйс Джессел говорит на ломаном английском. Описание его противника грешит многими неточностями. В действительности сенегальцы высоки, стройны и практически ~ лишены волосяного покрова на теле. Можно только предполагать, какие причины побудили Говарда воспользоваться в этом случае псевдонимом. Не исключено, что, зная о достаточно распространенной в графстве Кэллахан неприязни к чернокожим, он хотел избежать обвинения в «любви к неграм».

Вторым из удачных рассказов о боксерах является «Змеиная яма». В нем встречается третий по счету персонаж с фамилией Костиган — моряк Стив. Впоследствии он стал героем ряда выпусков комиксов.

Боксерские рассказы Говарда делятся на серьезные и юмористические. Серьезные ничем не выделяются среди обычной журнальной продукции, однако этого нельзя сказать об его юмористических рассказах. Они свидетельствуют о наличии у писателя живого чувства юмора, которое позже проявилось в его комических вестернах. В этих прекрасных рассказах герои, преимущественно моряки, увлекающиеся боксом, участвуют в матчах во время стоянок их кораблей в портах. Это непобедимые буяны с железными кулаками, мускулами из стали, золотыми сердцами и дубовыми лбами. Автор объясняет причины своего обращения к этим твердолобым героям с пудовыми кулаками: «Они простые люди. Ты ставишь их в затруднительное положение, и никто не ожидает, что ты будешь напрягать мозги, изобретая для них хитроумные пути выхода оттуда».

Действие юмористических спортивных рассказов в основном разворачивается на боксерских рингах в портовых городах Востока. Их фоном является красочное воспроизведение Шанхая, Сингапура и подобных экзотических мест человеком, который никогда там не бывал. Действие наполнено заговора-ми, погонями в стиле Мака Сеннета и торжеством добродетели. Герои — неисправимые простаки, которые клюют на душещипательные истории о тяжелой судьбе, особенно если ее рассказывает прекрасная, но коварная дама. Эти легковесные байки теперь вряд ли смогли привлечь к себе интерес издателей, если бы их не написал автор историй о Конане. Однако в них все же, невзирая на определенную тривиальность, можно увидеть мастерство и юмор писателя.

После того как Говарду удалось продать «Змеиную яму», он продолжал развивать эту тематику. К концу 1930 года ему удалось пристроить еще шесть рассказов о моряке Костигане. Всего же этот герой выступает в 29 рассказах, два из которых Говард не успел завершить.

Говард сочинял рассказы о моряке Стиве быстрее, чем журналы успевали их печатать. По этой причине в 10 рассказах, где он выступал как главный герой, редакторы давали ему другие имена. Когда в конце 1930 года Фарнсуорт Райт стал издавать наряду со «Сверхъестественными историями» еще один журнал под названием «Восточные рассказы», Говард продал ему несколько длинных рассказов (или коротких повестей), отражающих тему Востока. Затем у него родилась блестящая идея: добавить в уже написанные рассказы о моряке Стиве восточного колорита, переименовать в них некоторые персонажи и предоставить на суд Райта. Так, матрос Стив Костиган превратился в Денниса Доргана, белый бульдог Става по кличке Майк стал Спайком, а корабль Стива «Морячка» поплыл по морям под названием «Питон».

К несчастью, журнал «Восточные истории», начавший выходить раз в два месяца, не окупил себя. Вскоре он стал выходить ежеквартально, поменяв название на «Волшебный ковер», но это не помогло ему удержаться на плаву, и в январе 1934 года он завершил свое существование. В связи с этим из принятых Райтом четырех рассказов о Деннисе Доргане опубликован был только один — «Дороги тьмы», подписанный псевдонимом Патрик Эрвин.

Полный цикл рассказов о Деннисе Доргане был опубликован совсем недавно в сборнике «Невероятные приключения Денниса Доргана». Эти произведения представляют собой блистательные пародии на «серьезные» морские рассказы. Два из ник, «В высшем обществе» и «Рыцарь Круглого стола», приводят Доргана в светское общество Сан-Франциско. Дети Маммоны размахивают холеными руками, пристально взирают на матроса сквозь лорнеты и монокли и употребляют только самые изысканные выражения. Они, очевидно, отображают представление автора о высшем свете, в котором он никогда не бывал.

«Серьезный» рассказ о боксе «Собрание ужасов» был продан Говардом «Аргосу» и вышел в номере от 20 июля 1929 года. За 8000 слов автор получил гонорар в сотню долларов. В то время это считалось весьма щедрой оплатой. Страстным желанием Говарда было продать какое-нибудь свое произведение журналам высокого класса, к которым относился «Аргос». То, что «Собрание ужасов» приняли, вселило надежду в Говарда. Однако обстоятельства обернулись так, что ему долгие годы не удавалось пристроить в этот журнал ни одного рассказа — вплоть до последнего месяца своей жизни.

В рассказе «Собрание ужасов» говорится о том, как истинная любовь помогла молодому добродетельному боксеру в матче за чемпионский титул. Очередной герой с фамилией Костиган, на этот раз Клайд, как и большинство героев Говарда, являвшийся его идеализированным двойником, имеет шесть футов роста, у него тонкая талия, длинные стройные ноги, удивительно широкие плечи и крепкие руки. Его соперник — смуглый, с узкими холодными глазами серого цвета и гривой черных волос, спадающих на низкий лоб.

К концу 1929 года общая сумма гонораров, которые Роберт Говард получил за свои труды, составила 772 доллара 50 центов. Хотя эти деньги нельзя было назвать особенно большими даже в год банкротства скотного рынка и спада Великой депрессии, многие местные фермеры могли бы позавидовать заработкам Роберта. И Говарды-старшие уже не предпринимали попыток подыскать сыну какую-нибудь «настоящую работу», например, в качестве библиотекаря.

Леон СПРЭГ ДЕ КАМП