Весной 1929 года, когда Тевис Клайд Смит закончил колледж Говард Пэйн, они с Бобом развлекались в парке катанием с гор на детских санках. Однако подобное беззаботное времяпровождение не было долгим, поскольку в семье Говарда наметились кое-какие изменения.

Айзек и Эстер Говарды уже долгое время постепенно отдалялись друг от друга. Эстер пестовала свою любовь и внимание к сыну и, как обычно, постоянно укоряла мужа за неотесанность манер и финансовую беспомощность. Ее раздражала постоянная болтовня мужа с пациентами и странная привычка не носить с собой наличных, оплачивая даже самые незначительные покупки чеками.

Пропасть стала более глубокой в результате появившихся у Эстер домыслов, что она и Роберт— королевского происхождения и, следовательно, принадлежат к высшей знати, тогда как Айзек — невежественный простолюдин. Не удивительно, что доктор старался проводить как можно больше времени вне дома и жаловался каждому, кто соглашался его выслушать, на то, как дурно обращается с ним жена. Он часто намекал, что в один прекрасный день уйдет из семьи и потребует развода. В дальнейшем, когда Роберт стал постоянно продавать свои рассказы и более уверенно встал на ноги, он стал упрекать отца в том, что тот легкомысленно относится к болезни матери. Следствием этого было несколько бурных ссор между отцом и сыном, за которыми обычно следовали примирения. Соседи довольно часто слышали их гневные голоса.

В начале 1928 года один из коллег по профессии рассказал Айзеку Говарду о хлопковой лихорадке в малонаселенном графстве Диккенс. Это графство было настоящим западно-техасским скотоводческим краем, в его западной часта холмистая Местность переходила в высокогорья. Растительность там была скудной, климат, хоть и не столь суровым, как в горах, все же считался достаточно резким, с ежегодным количеством осадков более 20 дюймов и колебаниями температуры от 10 до 100 градусов по Фаренгейту, а также постоянно дующими ветрами.

Доктор Говард узнал, что туда собирается перебраться в поисках работы множество людей. Несомненно, им должны были потребоваться врачи. Предполагая, что ему представляется прекрасная возможность в короткий срок заработать приличные деньги, Айзек Говард отправился в Спур, небольшой городок в округе Диккенс, в 112 милях к северо-западу от Кросс Плэйнс.

4 мая 1929 года он получил лицензию на занятая медицинской деятельностью в графстве Диккенс. Он перевел свое свидетельство о членстве из Первой Баптистской церкви в Кросс Плэйнс, куда он вступил в 1924 году, в Баптистскую церковь Спура. Айзек Говард, очевидно, собирался остаться там на некоторое время. Можно лишь догадываться, что вынудило принять его такое решение — претензии его супруги, враждебное отношение сына или вечное безденежье, заставлявшее сдавать часть небольшого дома.

Дата переезда Говарда-старшего неизвестна, но он прожил в Спуре около полугода. Он часто приезжал в Кросс Плэйнс навестить семью, поэтому горожане даже не знали о его отъезде. Ближе к концу 1929 года доктор Говард вернулся, чтобы остаться в Кросс Плэйнс по крайней мере на полгода, поскольку Роберт в это время отсутствовал в городе. Мы не знаем, вернулся ли доктор в Спур в первой половине 1930 года, но достоверно известно, что 22 августа 1930 года он перевел свое членство в церкви обратно в Кросс Плэйнс.

Отъезд доктора не был единственной переменой, которая волновала маленькую семью. В середине 1929 года дом покинул и Роберт. Прихватив с Собой пишущую машинку, он переехал в Браунвуд и провел вторую половину года в дешевом отеле, а затем в комнате пансиона миссис Килер в доме 816 на Мелвуд-авеню. Там Роберт Говард оставался до начала 1930 года.

Причиной этого переезда была, вероятно, приближающаяся смерть собаки Роберта, Пестрика. Сведения об этом событии противоречивы. Упоминая о нем в письме к Э. Хоффману Прайсу, доктор Говард пишет, что собака умерла в 1927 году и что ко времени ее смерти Роберт всего несколько дней пребывал в Браунвуде.

С другой стороны, временное проживание Роберта в Браунвуде во второй половине 1929 года подтверждается его адресом, который печатался в «Хунте– с августа 1929 года до февраля 1930 года. А стареющая память доктора Говарда, скорее всего, допустила хронологическую неточность. Это тем более вероятно, что письмо было написано им десятилетие спустя.

Поскольку других причин переезда Роберта в Браунвуд нам неизвестно, мы должны согласиться с Гленном Лордом, который консультировался по этому поводу с Тевисом Клайдом Смитом. По его словам, события развивались следующим образом. Доктор Говард вернулся из Спура на довольно долгий период летом 1929 года. Вскоре после этого Роберт уехал в Браунвуд. Он не мог сделать этого раньше, так как мужчины никогда не оставляли Эстер одну в доме. Роберт оставался в Браунвуде до смерти собаки, что произошло приблизительно в январе 1930 года, после чего в феврале вернулся в Кросс Плэйнс.

Пестрик, которому было уже более 12 лет, был для Говарда гораздо больше, чем просто домашний любимец. Пес дарил ему ту искреннюю любовь, которую Роберт столь безуспешно искал в сердцах человеческих существ. Эксцентричные поступки легкоранимого юноши очень часто вызывали осуждение знакомых и родственников и неодобрительное отношение горожан. Родителей интересовало, почему он не займется серьезным делом, вместо того чтобы носиться как с золотыми яйцами со своими рассказами, которые появлялись только в дешевых журналах с яркими обложками. Поскольку Роберт не желал или не мог изменить свои привычки, это продолжало вызывать неодобрение окружающих.

Для такого одинокого человека привязанность собаки казалась столь ценной, что хозяин не мог заставить себя наблюдать за ее агонией. Когда Пестрик захворал, Роберт упаковал рюкзак и сказал матери, что уезжает. Каждое утро он звонил домой, но не вернулся до тех пор, пока пес не умер и не был похоронен. Отец Говарда позже вспоминал:

«Когда он звонил, его первым вопросом всегда было: «Мама, как ты?», а следующим: «Как Пестрик?» Когда на четвертый день мать ответила, что собака умирает, Роберт больше не заводил разговор об этом. Я закопал пса в глубокой яме на дальнем конце участка, а затем перепахал землю вокруг, чтобы могила не бросалась в глаза, поскольку знал, что Роберт очень горевал по поводу смерти Пестрика. Он только один раз спросил у матери: «Вы похоронили Пестри-ка под мескитовым деревом в углу участка с восточной стороны?» Мать ответила утвердительно, и больше об этом не заговаривал ни один из нас».

Семья Говардов всегда относилась к неприятностям так, как будто их вообще не существовало. Отчаяние, которое испытал Роберт из-за смерти собаки, было столь велико, что некоторое время родители даже боялись, что он совершит самоубийство. Кое-кому из его друзей казалось непонятным, как взрослый человек может «убегать и прятаться» от смерти пса, пусть даже и любимого.

Хотя страницы рассказов Говарда заливают потоки крови, в реальном мире Роберт не мог без содрогания видеть страдания как людей, так и животных. С одной стороны, это заставляло его с сочувствием относиться к слабым и больным, а с другой — подобная чувствительность была причиной отказа от медицинской деятельности и привела к тому, что он попросту сбежал, не желая видеть агонии преданной умирающей собаки. За исключением случая с матерью, страданиям которой он искренне сопереживал, необходимость ограждать себя была столь велика, что пресекала какое-либо желание утешить страждущего или помочь ему.

Говард всегда заботился о собственном здоровье — чрезмерно заботился, как считал один его друг. Защищая сына от суровой реальности, родители только усугубили его ипохондрию. Роберт Говард походил на младенца, выросшего под герметически закрытым колпаком,— такой человек, покидая свой стерильный мирок, немедленно погибает от любого заболевания, поскольку начисто лишен иммунитета. Роберт погиб от того же — столкновение с действительностью оказалось для него смертельным.

Однако беспомощность перед реальной жизнью часто бывает характерна для поэтов. А Роберт Говард был поэтом. Поэт существует, не соприкасаясь с реальностью, погруженный в мир радужных мечтаний и фантазий, или — как Говард — отчаянно прокладывает себе путь через кошмары.

Чтобы понять «певца в тени», нам следует пристально и с вниманием рассмотреть его поэтические произведения.

* * *

Первое опубликованное стихотворение Говарда — «Море» — появилось в еженедельной газете его родного города в 1923 году, когда Роберту было 17 лет. К тому времени, как ему исполнилось 22 года, им была создана большая часть его стихотворного наследия. На самом деле он продолжал искать самовыражения в поэзии и время от времени перерабатывал написанные стихи, которые были отвергнуты издателями. Но, как и у большинства поэтов, мысли и чувства гораздо более ярко изливались в ранний период его творчества.

Благодаря предприимчивости Гленна Лорда в деле публикации поэтического наследия Говарда более четырехсот его стихотворений появилось в сборниках «Всегда наступает вечер» (1975), «Певцы в тени» (1970) и «Отзвуки железной арфы» (1972).

Последние два названия придуманы самим Говардом дня изданий, которые он, однако, никогда не увидел напечатанными.

Из трех с лишним десятков стихотворений, изданных при жизни автора, большинство были приняты «Сверхъестественными историями». Несколько стихотворений появились в более мелких изданиях — «Любители фэнтези» и «Собраниях Дэниэла Бэйкера». Последнее, будучи студентом колледжа Дэниэл Бэйкер в Браунвуде, издавал Тевис Клайд Смит. Говард сам составил собрание всех своих стихотворных произведений, назвав его «Певцы в тени», и предложил его Элберту Чарльзу Бони, нью-йоркскому издателю, но в апреле 1928 года они были возвращены автору с пояснением, что стихи это издание напечатать не может. Через год маленький поэтический журнал «Американский поэт» опубликовал два стихотворения Говарда под псевдонимом Патрик Говард. Ещё одно — «Черепа и кости» — получило премию в размере трех долларов за лучшее стихотворение номера в «Ринге» — журнале, посвященном спортивному мастерству. Что же представляет собой поэзия Говарда?

Стихотворные произведения Говарда, как и его проза, насыщенны, ярки и ритмичны. Хотя, по собственным словам, он «был рожден с умением заставлять слова звучать слаженно», Говард был весьма скромного мнения о своих поэтических способностях. «Я ничего не знаю о теории стихосложения — я не смогу сказать, чем анапест отличается от хорея, даже если от этого будет зависеть спасение моей жизни. Я пишу, опираясь на свой слух, хотя вынужден признаться, что мой музыкальный слух далеко не безупречен;.

В действительности Говард владел поэтической техникой гораздо лучше, чем признавала! в этом. Он прекрасно знал, что такое баллада и что такое сонет. Говард был знаком с основами поэтики, внутренней рифмой и широким разнообразием форм поэм и стансов. Мы будем несправедливы, если станем утверждать, что Говард не мог свободно обращаться с ударными и безударными слогами. К тому же все погрешности его поэзии теряются на фоне страсти, жизненной силы и сверкающего воображения, которыми отличаются его стихи.

Образцами дня подражания были для Говарда его старшие современники, англо-американские поэты конца XIX — начала XX века — такие, как Бене, Дансени, Харт, Киплинг, Мэйсфидд, Нойс, Сервис, Суинберн, Теннисон и Уайлд,— хотя в его поэзии можно заметить влияние и многих других авторов.

Приемом, к которому чаще всего прибегал Говард, было олицетворение. Наделение неодушевленных объектов чувствами и свойствами, присущими людям или животным, добавляет в произведение жизненности и красок. Одной из любимых поэтических форм Говарда был ямбический гептаметрический триолет, трехстрочные стансы, которые часто использовал и Киплинг. Эта поэтическая форма и удачно выбранные олицетворения появляются в трехстрочнике «Призрачные короли»:

Почему же большая часть поэтических произведений Говарда не была признана при его жизни? Один из издателей, вернувших ему рукопись стихов, сказал, что его стихи слишком печальны и сумбурны. Действительно, в некоторых из них содержится немало печали и бунтарского порыва, но это само по себе не может портить произведение поэта. Причина заключается в изменении моды. Поэзия твердых форм романтизма XIX века уступала путь новой поэтической концепции. Тщательно выверенные размер, рифма, строфа уходили в прошлое. За исключением произведений нескольких известных поэтов — таких, как Эдна Сен-Винсент Миллей и Роберт Фросг, свободный стих — неприглаженное свободное выражение смятенных чувств — становился единственным приемлемым способом самовыражения певца.

В наше время подобная тенденция сохраняется. Поэтому в полной мере оценил, поэзию Говарда можно будет лишь в тем случае, если поэтическая мода вновь вернется к поэзии твердых форм. Однако те, кто восхищается поэтической силой Говарда, могут взглянуть на его стихи менее предубежденным взором и заметить те черты, что делают их столь запоминающимися.

Хотя Говарду и было известно о совершающейся в стихосложении революции, во главе которой стояли Эзра Паунд и «Г. С. Элиот, его она почти не затронула. Он отдавал предпочтение прочно устоявшимся формам, таким, как баллада и сонет. В отличие от многих своих современников, Говард полагался на строгий выбор простых слов. И он достигал эффекта звучания, тщательно подыскивая рифмы и размеры, которые с древнейших времен позволяли легко запоминать поэтические строки.

Говард создал несколько повествовательных поэм, рассказывающих какую-либо историю, иногда комическую. Но большинство его произведений — лирические стихи, отражающие чувства и мировоззрение автора. В них нет лукавства. Его честность проглядывает в каждой строке, открывая сущность автора. Поскольку искренность — окно души поэта, основные темы его поэзии показывают нам нелегкую жизнь в Кросс Плэйнс.

Любовь Говарда к природе проявляется как в его прозе, так и в поэзии. Крохотные полевые цветы и широкие просторы Техаса, освещенные закатным солнцем, или усыпанное алмазами звезд бархатное небо — все эти краски, запахи, разнообразные пейзажи были чрезвычайно дороги автору и нашли отражение в его стихах. Одна из немногочисленных поэм Говарда, написанных свободным стихом, носит название «Приключение». Это не только превосходный пример поэтического искусства, но также прекрасная иллюстрация взгляда поэта на природу, допускающего трансформацию понятий, связанных с сексуальными отношениями людей, в понятия всеобъемлющей любви ко всему живому в постоянно меняющемся мире.

Еще больше возбуждало чувства поэта море, и нам представляется непонятным, почему за всю свою жизнь Говард был у моря всего несколько раз. Он с любовью описывает разбивающиеся о берег волны, вздымаемые ураганом грозные водяные валы, утлые скорлупки кораблей, в которых люди пытаются побороть своего извечного врага — свирепый Океан. Корабли привлекали пристальный интерес как самого Говарда, так и его героев —– Кулла, Соломона Кейна и Конана. Отзвуки поэзии Мэйсфидда можно найти в следующих достойных внимания строках:

В первоначальном отрывке из «Песни Белит» первая настоящая любовь Конану из Киммерии, пиратка Белит, находит свое последнее пристанище на морском дне:

Весьма часто стихотворения Говарда рассказывают о всеобъемлющей ненависти и жестокости. Его «Гимн ненависти» переполнен злобой, которую он ощущает к человеку и его трудам. Мы не знаем и едва ли сможем понять причину, вызвавшую подобное чувство автора к своим собратьям. Конечно, в детстве писатель встретился с пренебрежением приятелей, с весьма красноречивыми осуждающими взглядами, какими провожали его жители города, с видимым пренебрежением отца, занятого своими пациентами и старающегося проводить как можно меньше времени дома. К примеру, следующие строки написаны человеком, столь одержимым ненавистью, что удивительно, как она не вылилась в акт насилия:

Тесно связана с прославлением смерти искренняя вера Говарда в то, что жизнь — это грязная шутка, которую играет судьба, что человеческие существа сродни животным, изъедены развратом и постепенно вырождаются, что восприимчивый человек видит недоступных ощущениям обыкновенных людей чудовищ, трупы и взращенных дьяволом демонов, обитающих в душах людей:

Основным для натуры Говарда — что весьма часто выражается в его поэзии — было ощущение сладости смерти. Смерти, которая не минует никого, смерти, что является вратами к счастливому Завтра. Глубоко привязанный к своей матери, он еще в раннем возрасте пришел к решению никогда не покидать ее и определил себе счет дней сообразно со временем жизни единственного человека, на любовь которого мог безоговорочно рассчитывать. Если кто-то сомневается, что решение, принятое Говардом, было бесповоротным, ему достаточно прочесть стихи, написанные им в начале 20-х годов. Известные строки «Искусителя» явно и безошибочно говорят об его чувстве:

В другом стихотворении, «Невеста Кухулина», Говард упрашивает женщину (может быть, свою мать?) оставить этот ужасный мир с его страстями и древней луной и соскользнуть вместе с ним под величественные пенные волны:

Роберт Говард был человеком, который разговаривал с демонами ада, содрогался, осаждаемый высасывающими из него душу чудовищами с ногами грифона, видел в полночь крадущиеся узкие тени змей и ходил по тропам вместе с призраками. Столь яркими и безжалостно жестокими были эти создания тьмы, что нам не следует удивляться, что как мальчиком, так и мужчиной Роберт был подвержен кошмарам или почему, будучи студентом, оказавшись в одиночестве на верхнем этаже пансиона, он дрожал от страха, услышав скрип двери. Еще менее удивительно его ощущение постоянного преследования чудовищами, сознание того, что его никто не любит, жизнь не имеет смысла и даже успех не имеет той силы, что способна вырвать его из распахнутых Объятий смерти.

Еще в «Вознаграждении»—одном из лучших своих стихотворений— Говард, как никогда горячо и самозабвенно, радуется видениям, переступает через кошмары, клубящиеся в его черепной коробке. Несомненно, эти будоражащие душу вампиры и черные демоны, среди которых он жил, были ценой, которую художник должен платить за самовыражение и ту тайную кладезь колдовства, мистицизма и мифов, откуда он черпает своих колдунов, воинов, чудовищных змей и других монстров, которые с неукротимой энергией перемещаются по выдуманному им Хайборийскому миру. Из того же обилия чувств возникают поэтическая образность и увлекательные идеи, которые столь часто очаровывают нас и которые так щедро разбросаны по следующим строкам:

 В стихах Роберта Говарда есть также забавное и смешное. Читатели могут наслаждаться беззаботной балладой под названием «Поцелуй Сэл Снубу», написанной как пародия на стихотворение Роберта У. Сервиса, или повествовательной поэмой, озаглавленной «Басни для Маленького Народца» в которой рассказывается о том, как огромный боксер был нокаутирован небольшим человечком. Однако юмористическая поэзия Говарда, в разительном контрасте с его серьезными стихами, однообразна и непримечательна. Он сам говорил: «Сочинение стихов — тяжкая работа, мучительный труд, стишков же — одно удовольствие, сплошной праздник. Я никогда за всю свою жизнь не посвящал одному стихотворению больше получаса». Однако, хотя Говард считает все свои стихотворения простыми «стишками», среди них, наряду с ничем не выделяющимися стихами, встречаются превосходные поэтические строки.

 У Говарда можно найти только одно стихотворение, проникнутое счастьем,— оно посвящено дням его детства. В нем молодой поэт не принимает летального исхода как способа сбежать от превратностей судьбы и злоключений, что испытывает библиотекарь. В «Освобождения» жалкий клерк торжествует, обретя истинную свободу:

Альтернатива самоубийству — «ездить на поездах, как Хобо»,— является также решением Стива Косгигана, второго «я» Говарда. Однако реальной альтернативы для самого Говарда не оказалось. Скрытный мечтатель, выросший в атмосфере, где его оберегали не только от неприятностей, но и от необходимого человеческого общения, Он не мог пережить перемен погоды, бедности и выносить своих более шустрых товарищей — Хобо.

Более реальными в глазах Говарда выглядели демоны и нечисть из глубин ада, странные и злобные существа из иных миров и охваченное всеобщей ненавистью, вырождающееся человечество — вороватые нефтяные дельцы и проститутки, разгуливающие по улицам Кросс Плэйнс. Эти «проклятые» создания, как он их называет, появились в его жизни за десять лет до рокового рассвета 11 Июня 1936 года. Стуча раздвоенными копытами и когтистыми лапами, Они чеканили размеренный похоронный марш, убежать от которого преследуемый человек не нашел пути — да и не особенно искал его. Он уже десятью годами раньше повернулся спиной к жизни — когда создал «Стихи, написанные в знак того, что я умру»:

Некоторые друзья Роберта Говарда, включая Лавкрафта, считали, что он был в первую очередь поэтом. Мы не согласимся с этим суждением. По нашему мнению, он являлся великим рассказчиком, поднимавшим уровень своей прозы, внося туда поэзию. Хотя его поэзия и проза не являются равными по качеству, некоторые значительные отрывки его беллетристики обладают красками, образностью, живостью, точностью языка и ритмом, присущими поэтическим произведениям.

Временами предложения Роберта создавали ощущение четкого ритма, который ассоциируется у нас с «Библией короля Иакова»,— причиной этому, возможно, было то, что в детстве родители часто читали Роберту Ветхий Завет. Или, быть может, этот чудесный текучий ритм он унаследовал от предыдущих поколений Эрвинов и Говардов, которые принесли с Юго-Востока некоторые речевые модели шотландско-ирландских переселенцев XVII века. Говард любил говорить: «Все кельты — прирожденные поэты», и хотя он не был, разумеется, тем чистокровным кельтом, каким себя воображал, некоторые из прекрасных старинных оборотов речи он мог воспринять из рассказов бабушки Говард.

Имело ли богатство поэзии Говарда своим источником произведения более ранних, поэтов, или оно обязано певучести шотландской и ирландской речи — он был весьма самобытен в восприятии мира. Мир, который он видел, не был тем, что мы знаем, или хотим узнать. Нас поражает невиданная мощь образности Говарда. Железная арфа создателя Конана, поющая в темных глубинах его души, «заставляла звезды сверкать».

* * *

Ближе к весне 1930 года рассказы Говарда печатались довольно регулярно — Роберт считал это весьма обнадеживающим фактом. Он почувствовал, что теперь может позволить себе осуществить свою давнишнюю мечту: приобрести собственную лошадь. После смерти Пестрика Говард сильно горевал о том, что лишился своего любимца.

Жеребец, которого он собирался разместить в сарае на заднем дворе, был среднего размера, мышиного цвета мексиканской породы и напоминал мустанга. Люди вспоминали, что Джипси был красивым конем. Роберт постоянно ездил на нем — в гости, просто по улицам Кросс Плэйнс, а также совершал длительные путешествия по стране. Позже Говард утверждал, что один из недоброжелателей пытался убить его, разрезав стремя,— стоило Роберту встать в него, ремень бы порвался, а он неминуемо упал бы на землю.

Но в начале 1931 года Джипси исчез. Возможно, Говард продал его — мы не знаем точной причины и можем лишь догадываться об этом. Быть владельцем лошади, не имея грума, который ухаживал бы за ней, хлопотное дело, а большую часть времени Говард посвящал сочинению рассказов. Животное нужно кормить, поить, тренировать; хозяин, помимо всего прочего, должен чистить конюшню. Более того, Говарды как раз в это время купили корову, которую назвали Дели, и было слишком сложно держать сразу двух животных в крошечном сарае, который служил еще и гаражом для автомобиля доктора. И, наконец, в том году Роберт начал больше путешествовать, предоставляя родителям самим заботиться о животных.

Как бы то ни было, Говард расстался с Джипси, хотя это, судя по всему, далось ему нелегко. Несколько лет спустя, проезжая по Долине, он увидел гарцующего красивого коня И сказал своему спутнику, что у него была лошадь, похожая на эту. С того времени Говард не держал больше в доме животных, зато постоянно кормил бездомных кошек, что привело к тому, что дюжина кошек стала жить поблизости от дома, рядом с сараем Говардов. Роберт даже учил некоторых из них садиться по команде на задние лапы и ловить струю молока из вымени Дели, когда он доил ее.

* * *

В возрасте двадцати четырех лет Роберт стал ощущать беспокойство из-за того, что у него не было девушки. Все его друзья либо встречались с кем-то, либо уже были женаты. Тевис Клайд Смит женился на Эхле Лэксон в 1927 году, правда, этот союз оказался непродолжительным. В течение многих лет Роберт объяснял свое женоненавистничество тем, что никто из девушек не захочет встречаться с таким неуклюжим, огромного роста парнем. Кроме того, он ценил свою свободу и всегда приводил цитату из Киплинга: «Вниз, в геенну огненную, или вверх, в Царство Небесное, Быстрее всех дойдет тот, кто вдет один».

Наконец Роберту Говарду приглянулась Рут Баум, хорошенькая блондинка, дочь одного из наиболее уважаемых людей в Кросс Плэйнс. Все члены ее семьи так же, как и Эстер Говард, были методистами. Рут посещала воскресную школу и была членом Эпвортской лиги, в которой состояли молодые люда, бывшие прихожанами методистской церкви. Роберт вступил в обе организации, написав Буту Муни, что сделал это для того, чтобы поближе познакомиться с девушкой. Вскоре он был избран заместителем старосты класса воскресной школы.

Члены «Хунты» пришли в ужас. Они считали себя просвещенными людьми, которые, несмотря на то что не поддерживали атеистических взглядов, не слишком серьезно относились к религиозности своих родителей. И вдруг Боб, которого они почитали звездой на литературном небосклоне, склонный к вольномыслию бунтарь, сделался ярым приверженцем протестантского вероисповедания! Однако его друзьям не стоило особенно беспокоиться. Общение Роберта с Рут Баум было ограничено порогом классной комнаты. Он никогда не разговаривал с ней о чем-то личном и так ни разу и не осмелился пригласить девушку на свидание. Судя по воспоминаниям Рут, «он был очень застенчив; правда, я в то время была такой же».

Более того, обсуждение религиозных проблем б Эпвортской лиге и занятия в воскресной школе постепенно перестали интересовать Роберта. Он говорил Прису: «Это все невероятная чушь, самая настоящая дрянь…» Говард Начал пропускать собрания и вскоре совсем их забросил. Рут Баум так никогда и не узнала, что Роберт Говард испытывал к ней какое-то чувство.

* * *

Несмотря на попытки Говарда установить самые обычные отношения с девушками, писал он о стройных, страстных женщинах, чьи «белые руки ловили огонь его страсти…». Роберт часто предавался невеселым размышлениям о том, что ему не удается познакомиться поближе ни с одной девушкой, и спрашивал себя, нормально ли это. Страх, что нормальным это не является, стал таким сильным, что в 1930 году д-р Говард послал своего сына в клинику Скотта и Уайта в Темготе, к югу от Вако, чтобы тот прошел там обследование. Между прочим, при заполнении «личных данных», составляющих часть медицинского заключения, особое внимание было обращено на то, чтобы Роберт ничего не заподозрил о двух «страшных» секретах семьи Говардов и продолжал считать, что Эстер Говард на пять лет младше своего мужа и не больна туберкулезом.

Роберт сказал врачу, который осматривал его, что он жалуется не только на боли в животе, но и на замедленное развитие и отсутствие сильных сексуальных желаний до девятнадцатилетнего возраста. Он также думал, что страдает варикозным расширением вен в мошонке и — распространенное у подростков опасение — что его пенис слишком мал.

Доктор тщательно прослушивал и выстукивал пациента, брал анализы и производил различные измерения. Судя по медицинскому отчету, рост Роберта составлял пять футов одиннадцать дюймов, а весил он 191 фунт. Сердце работало нормально, хотя имело склонность к тахикардии — слишком сильному биению во время стрессов. Отправив Роберта домой, врач написал д-ру Говарду:

«Мы считаем, что у него нет ничего серьезного. Мы не нашли никакого варикозного расширения вен, его органы нормально развиты, и по результатам всех анализов он совершенно здоров.

Проблема Роберта, по нашему мнению, заключается в том, что он убеждает себя, будто действительно чем-то болен. Как горько он избавится от этих мыслей, его состояние, вновь придет в норму».

Боли в желудке он испытывал, вероятно, из-за того, что поглощал огромное количество блинчиков; что же касается остального, единственное, чего Роберт мог бояться,—это самого себя. Таким образом, Говард должен был уяснить себе тот факт, что причина его неудачных попыток познакомиться с девушкой — не какие-то физические отклонения, а сильнейшая,эмоциональная зависимость от семьи, отсутствие интереса к простым девушкам из маленького городка и слишком серьезное увлечение литературным трудом.

Девушки, надо сказать, также не трепетали при мысли о Говарде. Его репутация чудака, нетрадиционные взгляды, неприязнь к людям и замкнутость совершенно не привлекали местных девиц. Может быть, кое-какие особенности поведения Роберта не выглядели бы такими уж странными в городской или университетской обстановке, но некоторые — например, его одержимость ненавистью и –врагами» — показались бы ненормальными где угодно.

Боб оставался загадкой даже для своих друзей. Один из них говорил: – Ему было глубоко наплевать на многие вещи, которые казались важными для других… У Боба была странная привычка; он шел по улице И вдруг начинал боксировать с собственной тенью — а затем как ни в чем не бывало продолжал идти дальше». Когда в дом, что находился на противоположной стороне улицы, приехала погостить молодая женщина, ее страшно напугал Роберт, который шел в лунном свете посреди дороги, боксировал на ходу с тенью и при этом еще распевал во все горло.

Другой человек вспоминает, что Роберт иногда останавливался и возвращался назад, чтобы поднять какую-нибудь палку или камень и заглянуть под них. Временами на улице он проходил мимо знакомых, не узнавая их, поскольку пребывал в собственном воображаемом мире. Эта рассеянность по отношению к окружающим или, например, боксирование с тенью, возможно, означали, что он размышлял над сюжетом очередного рассказа. По словам Дерлета, «он жил в мире, который сам выдумал».

Роберт совершенно неожиданно мог взорваться из-за каких-то пустяков, но оставался внешне спокойным, когда случалась действительно серьезная беда. Характер у него был резкий и вспыльчивый. Однажды в газете «Кросс Плэйнс Ревью» напечатали статью, в которой, по мнению Говарда, не было выказано должного почтения его матери. Роберт как ураган ворвался в редакцию, швырнул экземпляр на стол Джеку Скотту и заявил, чтобы в его дом больше никогда не присылали эту паршивую газетенку. На следующий день д-ру Говарду пришлось зайти в редакцию, чтобы подтвердить подписку.

Говард по-прежнему был умерен, что враги подстерегают его на каждом шагу и ждут момента, чтобы расправиться с ним. Он продолжал заниматься боксом и фехтованием на тот случай, если бы ему вдруг пришлось защищаться. Тем не менее он сам никогда не ввязывался в драку. Вполне возможно, что большинство людей просто обходили стороной человека с таким телосложением и характером.

И все-таки достоинства Роберта не оставались незамеченными. Друзья говорят о его доброте и сочувствии, его справедливости и, когда он был в хорошем настроении, великолепном чувстве юмора. Он был звездой в «Хунте», и восхищение членов кружка его эрудицией и необыкновенным воображением как раз и сплачивало их союз. Единственная девушка, с которой он встречался, говорила, что когда она узнала Роберта лучше, то искренне удивилась тому, каким обаятельным он может быть.

Прошло больше сорока лет, но друзья по-прежнему отзываются о Бобе с любовью и уважением. Когда им напоминают о его необычных манерах, они горячо защищают своего друга, отметая любые заявления об его эксцентричности фразой: «О, в чем-то Боб навсегда остался ребенком». Они приходили в ярость, если его называли «сумасшедшим» — словом, которым жители его родного городка честили Роберта всю жизнь.

Тем не менее его друг Прайс писал: «У Роберта Говарда был необычный характер: он был добр, умел расположить к себе, был приятным в общении — но, как шоколадная плитка орехами, начинен неожиданностями. Так как мы знали, что он совершенно безобиден, его легко было любить, восхищаться его замечательными качествами и не обращать внимания на некоторые странности». Другой его близкий друг отмечал: «Он был очень странным человеком, настоящей загадкой».

Несмотря на это, друзья Боба Говарда оставались преданными ему. Он поддерживал отношения с Линдсеем Тайсоном и еще одним юношей из Кросс Плэйнс, Дзвидом Ли; с Клайдом Смитом и Труэттом Винсоном из Браунвуда; с Эрлом Бэйкером, которого он обучал верховой езде в Кросс Кат; с Ф. Терстоном Торбеттом из Марлина, штат Техас. Торбетт, сын и племянник двух врачей, был на несколько лет старше Боба. Его дядя, Дж. У. Торбетт, был владельцем санатория, где лечили от ревматизма, а его отец, Фрэнк Торбетт, работал в этом учреждении.

Родители Говарда часто проводили время в этом санатории, принимая рекомендованные им ванны в горячих источниках. Роберт совершал долгие прогулки вместе с Терстоном, который, как и он, интересовался оккультизмом. Они рассказывали друг другу о своих взглядах на жизнь и обсуждали писательские проблемы. Иногда Роберт был энергичным и жизнерадостным, но иногда — печальным и подавленным– и заговаривал о самоубийстве.

Вместе они написали довольно удачный рассказ, который назывался «Грохот труб», его опубликовали на следующий год после смерти Говарда. В нем рассказывается о девушке из Индии и старом, беззубом йоге, который мог представать перед другими в облике красивого молодого человека.

* * *

В начале 1930-х годов Роберт Говард начал переписываться с Лавкрафтом, а позже и с другими профессиональными писателями, работавшими в жанре «фэнтези». Его письма к Лавкрафту могут служить ценным источником информации для любого, кто внимательно изучит их, и нужно отдать должное Гленну Лорду за то, что он собрал И сохранил эти письма.

Говард Филлипс Лавкрафт (1890—1937) был сухопарым человеком с длинным лицом и впалыми щеками, чрезвычайно начитанным, но немногословным. Он жил с двумя своими престарелыми тетками в Провиденсе, Род Айленд. Несмотря на то что Лавкрафт написал много выдающихся историй ужасов, которые часто сравнивали с рассказами По, и продал большинство из них в «Сверхъестественные истории», он должен был пополнять свои скромные доходы, переписывая произведения некоторых начинающих писателей и расходуя деньги из небольшого наследства, оставленного матерью.

Такой же индивидуалист, как и Говард, Лавкрафт редко покидал стены своего дома в течение дня, но любил прогуливаться по улицам Провиденса ночью. Он идеализировал Англию ХVII века и считал, что именно с тех пор цивилизация начала клониться к закату. Ультраконсервативный в одежде, манерах и политических убеждениях, Лавкрафт ненавидел иммигрантов и иностранцев, особенно евреев, негров, латиноамериканцев, которые, по его мнению, украли у него древнее англосаксонское право первородства.

Несмотря на подобные чувства, он был добр и неизменно вежлив. По отношению к молодым писателям Лавкрафт всегда был щедр на похвалу и настаивал, чтобы те использовали элементы из его самых известных историй — преданий о Ктулху. Он писал друзьям длинные письма и любил поспорить и порассуждать. Они часто спорили с Говардом, заводя яростную полемику по самым разнообразным поводам.

Таков был человек, о котором Роберт Говард восхищенно отзывался в беседе с редактором «Сверхъестественных историй» в июне 1930 года. Так началась самая длительная и самая личная переписка в жизни Говарда. В ней молодой писатель доверял Лавкрафту те мысли, о которых он и не мечтал поговорить ни с одним из жителей Кросс Плэйнс.

Хотя они были разного происхождения, Говард нашел в Лавкрафте именно того человека, который мог разделить его страсть к истории и предыстории человечества и мифам. В самом начале их знакомства Говард решил, что Лавкрафт — профессор или, по крайней мере, обладатель нескольких ученых, степеней. Поэтому он относился к нему с почтением, как к старшему, и разделял почти все его взгляды, даже те, которые напрочь расходились с его собственными, словно они были евангелием. Говард даже предсказывал –— как оказалось, правильно, — что Лавкрафт окажет огромное влияние на американскую фантастическую литературу. Позже, узнав о недостатках Лавкрафта, он стал по отношению к нему более критичным. Хотя Роберт, в конце концов, понял, что Лавкрафт со знанием дела мог рассуждать о вещах, про которые знал в действительности очень мало, например про Юго-Запад Америки, эта дружба продолжалась до самой смерти Говарда, и большое количество писем открыло много неизведанного, в жизни и творчестве молодого техасца.

Оба они могли разражаться яростными тирадами против иммигрантов, иностранцев и утверждений о том, что все люда равны. Лавкрафт отмечал, что «чувство обстановки» в рассказах о древних варварах (как и собственные произведения Лавкрафта о Древнем Риме и Англии георгианской эпохи) было лишь отражением того, о чем, он слышал или читал в детстве. Он недоверчиво относился к мистическим идеям Говарда о родовой памяти и переселении душ, но эти утверждения Роберт пропускал мимо ушей.

Друзья по переписке также обсуждали текущие и международные события. Лавкрафт восхищался Муссолини и незадолго до своей смерти стал довольно снисходительно относился к Гитлеру. Говард, как противник авторитарного режима, демократ и борец за свободу личности, презирал обоих; он называл Муссолини мошенником, а Гитлера — сумасшедшим. Было время, когда Роберт, как и Труэтт Винсон и некоторые другие члены –Хунты», считал себя «социалистом». Но вскоре он нашел неприемлемой ту степень организованности и регламентацию, которые были характерны даже для самого демократичного социализма. Позже Говард решил, что, его идеал —анархизм в духе Ницше; он думал, что это весьма характерно для варварского общества или для колонистов. Роберт, тем не менее, Признавал, что такого рода режим не слишком подходит для Америки XX века.

Лавкрафт как-то сказал Говарду, что Американская революция была ужасной ошибкой; в ответ техасец сообщил ему о том, как англичане угнетали его ирландских предков. Лавкрафт был горячим сторонником англо-американского военного союза, в то время как Говард, убежденный изоляционист, писал: «Пусть каждая нация защищает себя сама».

В более личных письмах Говард писал о своем страхе перед гремучими змеями, негритянских историях, кровавых деяниях «Малыша Билла» и феодальных распрях на Диком Западе. Он делился своими надеждами написать серьезный исторический роман о своей родине, или о приграничной полосе, или о Юго-Западе, или о Техасе, или, по крайней мере, о графстве Каллахан. Он писал о шотландских, южных или юго-западных народных песнях. Лавкрафт в ответ прислал длинное письмо с рассуждениями об истории, ландшафте и архитектуре его любимой Новой Англии. Северянин спрашивал, взял ли его юный друг имя колдуна из Атлантиды из его новелл о Ктулху. Говард ответил отрицательно: имя Катулос, по его утверждению, было всего лишь случайным совпадением.

* * *

В конце 1930 года Роберт начал переписываться с еще одним автором, писавшим для «Сверхъестественных историй»,— белокурым, плотного телосложения молодым человеком немецкого происхождения, который жил в Соук Сити, Висконсин. Огаст Уильям Дерлет (1909—1971) был преуспевающим автором в самых разнообразных жанрах: фантастике, детективах, реалистической прозе; в течение двадцати девяти лет опубликовано 130 рассказов. После смерти Лавкрафта Дерлет посвятил большую часть своей жизни публикации его произведений. До сих пор существует основанная им небольшая издательская фирма «Аркхэм Хаус».

Письма Роберта Говарда Дерлету были короче и менее содержательны, в них было меньше спорных моментов, чем в его письмах Лавкрафту. Более приземленной натуре Дерлета не было знакомо чувство творческого полета, он ничего не понимал в изощренных философских спорах. Но одно письмо содержит в себе рассуждения об индейцах Техаса, историю жизни Синтии Энн Паркер и её сына Кванаха Паркера, последнего великого вождя команчей.

Проходили месяцы, и Говард Стал переписываться с Остальными членами окружения Лавкрафта. Одним из них был Уилфред Бланш Тэлман. С помощью Тэлмана Говарду удалось опубликовать короткую статью, называвшуюся «Призрак лагеря Колорадо». Говард надеялся, что эта маленькая статья о заброшенных американских военных гарнизонах будет первой в ряду статей, описывающих жизнь в Техасе.

Но этому не суждено было свершиться. В июне 1931 года он отправил в журнал вторую статью, «Келли-колдун» про негра, который в середине XIX века занимался народной медициной и Магией в Арканзасе и исчез при таинственных обстоятельствах. Газета отвергла статью, которая была написана довольно поверхностно, и, насколько известно, Говард больше не пытался писать на эти темы. Возможно, он считал действительность такой тривиальной, что быстро разочаровался и предпочел не писать о ней вообще.

Попытки Говарда поддерживать переписку с другими писателями оказались менее успешными. Кларк Эштон Смит (1893— 1961) был, возможно, одним из наиболее блистательных членов кружка; он писал великолепные стихи и поэмы о Западе и фантастические произведения. Его письма, тем не менее, были в основном короткими и деловыми, ответы на них были выдержаны в том же духе.

* * *

В то время молодого техасца занимали не только творческие и Личные вопросы. Когда Герберт Гувер заменил Кэлвина Кулиджа на посту президента, казалось, что правительство решило многие проблемы, свойственные капиталистическому укладу, и обеспечило всем американцам жизнь в полном достатке. Однако осенью 1929 года уровень цен на бирже стал резко падать, а 29 октября произошел крах фондовой биржи. Миллионы инвесторов, купивших акции, были разорены. Несколько банкиров и биржевых брокеров покончили с жизнью, выпрыгнув из окон небоскребов. В течение следующих нескольких месяцев повсеместно, как чума, распространилась безработица.

Последствия Великой Депрессии оказались для Техаса неоднозначными. Штат считался в основном сельскохозяйственным, а фермеры, составлявшие основную часть населения и привыкшие к повседневным трудностям, вполне могли обеспечить свои семьи даже в столь трудных условиях. Хотя в Западном Техасе нефтяная лихорадка сошла на нет, в октябре 1930 года началась новая — на этот раз в восточной части штата в графстве Раек, на границе с Луизианой.

Новый губернатор Техаса, известный нефтяной магнат по имени Росс Стерлинг, сменивший «Мамашу» Фергюсона, не был одинок в своем желании вмещаться в сферу бизнеса. Но в новых месторождениях оказалось столько нефти, что цены на нее резко упали, и ему пришлось ограничить ее производство. Началось судебное разбирательство и скандалы, связанные с контрабандными поставками нефти; возможно, именно это привело к тому, что два года спустя губернатор потерпел поражение на выборах.

Многие, извлекая выгоду из создавшихся условий, стремительно богатели, но в 1930 году случилась и сильнейшая засуха, длившаяся в течение всего года. Снова безденежные фермеры графства Кэллахан выписывали д-ру Говарду чеки, по которым обещали заплатить лишь впоследствии, или же расплачивались тем, что могли вырастить на собственных участках.

Несмотря на Великую Депрессию и засуху, фортуна улыбалась Роберту Говарду. К концу 1930 года у него было готово двенадцать рассказов и четыре поэмы, причем все эти произведения были опубликованы, а Говарду заплатали за них $1,303.50 — весьма значительную сумму для молодого писателя, не имеющего никаких связей. На следующий год семнадцать рассказов, статья и стихотворные произведения принесли ему еще $1,531.26. С тех пор Говард стал одним из наиболее хорошо зарабатывающих людей в городе. С истинно техасским преувеличением поговаривали, что как-то он оказался единственным во всем Кросс Плэйнс человеком, способным заплатить подоходный налог.

По-настоящему богатым Говард так и не стал, но у него появилось достаточно денег, чтобы осуществить наконец свои мечты — покупать книги и оружие, путешествовать и помогать семье, когда в этом возникала необходимость. А необходимость появлялась все чаще и чаще: здоровье Эстер Говард ухудшилось, и Роберту приходилось оплачивать ее счета за лекарства.

Только он сумел накопить довольно приличную сумму, как вновь оказался в крайне затруднительном финансовом положении. В 1931 году Национальный Фермерский Банк в Кросс Плэйнс обанкротился, и все скромные сбережения Говарда, которые хранились в этом банке, пропали. После этого он стал держать деньги в другом городском банке, но и тот в сентябре лопнул — финансовые учреждения одно за другим разорялись по всей стране. Это явление стало настолько широко распространенным, что Фрэнклин Рузвельт, занявший пост президента 4 марта 1933 года, распорядился на четыре дня прекратить работу всех банков. После этих событий Роберт клал свои деньги в сберегательный банк, который получал деньги из министерства финансов.

Несмотря на Великую Депрессию и засуху, Роберт и его семья получили немалое удовольствие, совершив несколько непродолжительных путешествий и просто вылазок на природу. Рассказывая своим друзьям по переписке об этих поездках, Роберт обычно не упоминал, с кем именно он путешествовал и на чем; но мы точно знаем, что часто доктор, один из немногих владельцев автомобилей в городе, брал с собой членов своей семьи и что почти в каждой поездке Роберта сопровождала миссис Говард, до тех пор пока машину наконец не отдали в его распоряжение.

В 1930 году Роберт отправился на северо-запад Техаса, в местечко, называвшееся Льяно Эстакадо, где, в основном, выращивали скот; возможно, это было связано с тем, что доктор открыл практику в близлежащем городке Спур. В феврале 1931 года Говард снова оказался в Сан-Антонио; он посетил Аламо, отметив, что этот псевдоримский город был для него «слишком космополитичным». Он познакомился с одним коммунистом из России, но между ними возникло лишь «взаимное недоверие и полное отсутствие понимания; я с негодованием отнесся к его взглядам, а он к моим — с презрением». Возмущение Говарда также вызывали уравновешенность русского, разносторонность его взглядов и безупречные манеры поведения—то есть те самые качества, которых, по его собственному признанию, так не хватало Говарду.

В мае Говард отправился в Форт Уорт, Вако и Темпл, с ним поехала миссис Говард, которая собиралась продолжить лечение. Этим же летом он еще раз побывал в Форт Уорте, на этот раз вернувшись домой через Пистер, где он родился, и Дарк Вэлли, где провел раннее детство. Осенью Говард совершил более продолжительную поездку на юго-запад, в Сан-Анджело и Сонору, а затем на юго-восток — в Сан-Антонио и Викторию, находившуюся в двенадцати милях от побережья залива. Он вернулся домой, остановившись по пути в Остине и Браунвуде. В то время невозможно было в течение недели посетить все эти места, путешествуя на поезде; некоторые города вообще находились в стороне от железных дорог, поэтому очень возможно, что семья совершила эта поездку на автомобиле: Мы подозреваем, что д-р Говард хотел таким образом возместить свое недавнее невнимание к больной жене.

* * *

Во время этого относительно спокойного периода Роберт Говард проводил почти все время дома, в маленькой комнатке, служившей ему и кабинетом, и спальней. Должно быть, его сильно потрясло, что журнал «Сверхъестественные истории», самый постоянный покупатель его рассказов, теперь выходил раз в два месяца и не печатал более серии рассказов. Но, как и всякий верный своему призванию писатель, Говард не только продолжал писать рассказы в жанре «героической фэнтези», но и пробовал себя в других жанрах. К 1932 году, когда журнал снова стал выходить ежемесячно, Говард продал рассказ, называвшийся «Случай на ринге», и попытался написать небольшой фантастический рассказ о человеке, которому привиделось убийство, которое он должен совершить в будущем. Оба рассказа были написаны под псевдонимом «Тэверел», это было еще одно из любимых имен Говарда.

В то же самое время Говард предпринял еще одну неудачную попытку написать серию рассказов. Это было незаконченное продолжение к рассказу «Лицо-череп» Говард дал ему название «Особняк Тэверела». Он написал еще три рассказа о Соломоне Кейне: «Холмы смерти», «Луна черепов» и «Ужас пирамиды». В этих рассказах фигурируют типичные для Говарда элементы: гигантские змеи, заброшенные города, жестокие и свирепые чернокожие воины, всевозможные головорезы и благородные, напоминающие Тарзана, герои. Тем не менее в рассказе «Луна черепов» появляется нечто новое: сцена, в которой женщина избивает плетью другую,— но Говард лишь упоминает об этом, не описывая само действие. В Нескольких более поздних рассказах писатель уже детально описывает этот садистский акт.

Рассказ «Ужас пирамиды» был опубликован в сентябрьском выпуске «Сверхъестественных историй» в 1931 году; историю сопровождали такие иллюстрации, которые заставили бы горестно содрогнуться сердце любого писателя. Художник С. С, Сенф, который внешне напоминал гнома, создавал иллюстрации для большинства обложек журнала с 1927 по 1932 год. Он мельком взглянул на текст рассказа и решил, что речь в нем шла об англичанине, арабах и оазисе. Затем он изобразил Соломона, пуританина, жившего в XVII веке, в пробковом шлеме от солнца, бриджах для верховой езды, широких в бедрах и сужающихся к низу, и крагах, какие носили в 1900 году. В довершение этой чудовищной картины, Соломон грозно замахивается мечом XVII века.

Говарду удалось продать еще один рассказ о Кейне, называющийся «Крылья в ночи», который появился в июньском выпуске «Сверхъестественных историй» 1932 года. Этот рассказ, в котором повествуется о призрачных летающих демонах, является одним из лучших в этой серии.

В 1930-х годах маленькую комнатку, в которой обычно работал Говард, заполняли образы самых разных: героев. Комический герой — моряк Став Косгиган, участвующий в поединках по боксy, как уже упоминалось, вдохновил Говарда на сочинение тринадцати весьма удачных рассказов из серии «Бойцовские истории». В похожей серии рассказов о боксе, которая была написана специально для журнала «Спортивные истории», необычайно развитого физически, но туповатого героя звали Малыш Эллисон. Он пользовался меньшей популярностью среди читателей, и из десяти рассказов о нем лишь три были опубликованы при жизни Говарда.

«Малыш», вероятно, было прозвище одного из действительно существовавших головорезов с Юго-Запада, появившихся после Гражданской войны. Число жертв его бессмысленной жестокости составляло от пятнадцати до двадцати шести человек. Этого человека звали Клэй Эллисон, и погиб он нелепой смертью — выбежав из салуна, вскочил в фургон, хлестнул лошадей, но, не удержавшись, упал под колеса и был задавлен насмерть.

Несмотря на то что Говард уже обращался к теме жизни кельтов и раньше, в 1931 году в его рассказах стало еще сильнее ощущаться влияние ирландской культуры». Интерес к ней подогревала обнаруженная молодым техасцем книга П. У. Джойса, называвшаяся «Краткая история кельтской Ирландии». Д-р Джойс был патриотом своей родины, Ирландии, но без прикрас написал о постоянных междоусобицах, непримиримой ненависти и ревнивой зависти и самолюбии, которые и были причиной постоянной вражды между мелкими ирландскими владетелями, в то время как викинги, а позже и норманны завоевали страну. Говард упорно продолжал отождествлять себя с ирландцами, которые никогда не прощали своих врагов и хранили ненависть в душе так же бережно, как некоторые люди хранят драгоценные камни.

Книга Джойса способствовала тому, что в рассказах Говарда появилось несколько новых персонажей. В одной из историй о Кулле, «Исход из Атлантиды», фигурирует некий Амра. Это имя происходит от ирландского слова «amra», которое обозначает «погребальная песнь». Кормак Мак Арт был легендарным королем, жившим в III веке нашей эры. Раб по имени Кон из неопубликованного рассказа «Когда ушел седой бог» назван так по имени Кона Седкатаха, или Кона — Сто Битв, еще одного легендарного короля, жившего во II веке. Существовали также два исторических персонажа по имени Турлоф О'Брайен: первый был внуком Брайана Бору и погиб в возрасте пятнадцати лет в битве под Клонтарфом в 1014 году; другой, живший в конце XI века, впоследствии стал королем.

В 1931 году Говард начал писать цикл рассказов об эпохе Темного Средневековья: это были фантастические истории о жившем в XI веке ирландце Турлофе О'Брайене, изгнаннике из своего клана. Интересно отметить, что многие из героев Говарда (независимо от психологической подоплеки) — изгнанники из своих кланов, племен, народа, осужденные за незаконное убийство. Возможно, их поведение отражало накопившуюся ярость и жестокость, которая не давала покоя их создателю.

В рассказах о Турлофе явно прослеживается тема, слабые намеки на которую появлялись в более ранних рассказах Говарда: тема человека, одержимого ненавистью. В таких героев Говард мог вложить всю свою ненависть по отношению к предполагаемым «врагам». Такой накал эмоций придает рассказам особую неповторимую динамичность событий, но обыкновенным читателям довольно трудно сопоставить себя с одержимыми ненавистью героями.

Говард продал две истории о Турлофе в «Сверхъестественные истории», и еще два рассказа из этой серии не закончил. Турлоф, который волею судьбы должен отправиться на поиски принцессы, похищенной завоевателями-викингами, — высокий черноволосый мужчина, в котором сочетались «сила быка и быстрота и ловкость пантеры… Из-под густых черных бровей вулканически сверкали его синие глаза».

Читатели рассказов Говарда не раз встретятся с похожими персонажами. Словесный портрет Турлофа подходит, в общем, для описания почти всех героев Говарда Несмотря на то что мы никогда не узнаем, какой именно оттенок синего он называл «вулканическим», это описание в точности соответствует внешности молодого Айзека Говарда — все, кто помнил его в молодости, отмечают его высокий рост, гриву черных волос, пронзительные синие глаза и властность, которой дышал весь его облик. Для маленького ребенка этот великан, чьи недобрые глаза горели внутренним огнем, мог легко стать образцом для подражания, человеком, каким хотел бы стать впоследствии он сам.

В историях о Турлофе, как и во многих других фантастических рассказах Говарда, упоминается великое множество городов с их варварской роскошью, невиданными животными, зловещими жрецами, Кровавыми жертвоприношениями, обезьяноподобными людьми и демонами. Второй рассказ, «Боги Бал-Сагота»,— особенно яркий пример стремительного развития действия, столь типичного для рассказов Говарда, в нем прослеживается любимая писателем тема всемирной катастрофы, там же мы встречаем великолепные примеры витиеватого, изобилующего описаниями величественного стиля. В прозе Говарда явно слышатся рифмованные строки. Прочитайте следующий отрывок: «Угольно-черные крылья, взмывающие над безлунными заливами, парили над ним, когда он родился, И жуткие души безымянных демонов стали частью его существа».

Продолжая писать истории о Турлофе, Говард тем временем обдумывал и новую серию рассказов: Появление на свет журнала, называвшегося «Истории Востока», предоставило ему возможность, о которой он уже давно мечтал: написать историко-приключенческий рассказ. Поэтому действие его новых историй происходит в начале ХIII века на Ближнем Востоке. В качестве главного героя он избрал Кормака Фитцджеффри. Кормак, наполовину ирландец, наполовину норманн, изгнанник своей родины, Ирландии, бывший соратник Ричарда Львиное Сердце в Третьем креповом походе. Говард говорил своему приятелю Гэролду Прису, что Кормак — «самый угрюмый человек из всех моих персонажей».

Как и остальные герои, Кормак наделен необыкновенной физической силой, в сущности, он великолепная боевая машина, один из тех, «для кого жестокость и кровопролитие был и столь же естественны, как мирное существование для обычного человека…»

Жестокость становится для него столь обыденным явлением, что когда в первом рассказе, «Ястребы из Аутремер» Кормак попадает в руки Саладина и султан Курдиша отпускает его с миром, герой сильно удивлен. Во втором рассказе о Кормаке, называющемся –Кровь Бельшазара», говорится об алом драгоценном камне, –пульсирующем, как живое существо». Говард начал писать третий рассказ из этой серии, но так и не закончил его. Такова была судьба многих героев серий рассказов, которых Говард создавал, а потом забрасывал, утратив к ним интерес.

Очередной цикл исторических рассказов оказался неудачным– Это были четыре небольшие новеллы о Кормаке Мак Арте, ирландском преступнике, поставленном вне закона. Действие происходит предположительно во время правления короля Артура, который, в соответствии с легендой, жил в добром здравии около 500 года нашей эры. Работая над этим циклом, Говард использовал в качестве источника произведения Артура Хаудена Смита, писавшего для «Приключенческого журнала» в 1920-х годах.

Кормак, неудавшийся пират, отваживается сразиться с датским викингом и его командой морских разбойников — это существенный анахронизм, так как скандинавы не занимались пиратством в 500 году нашей эры, а приступили к этому лишь несколько веков спустя: набеги на Шотландию и Ирландию начались в 790-х годах.

Говард, без сомнения, хотел продать эту серию в «Приключения», Мечта оказалась несбыточной: в 1930-х годах большим спросом у читателей пользовались историко-приключенческие рассказы, в то время как любые фантастические произведения были малоизвестны для большинства читающей публики и совсем не пользовались популярностью. Серия была опубликована только в 1974 году, под общим названием «Тигры морей» — по названию основного рассказа.

Как мы упоминали раньше, произведения Говарда оказывались наименее удачными, когда он заимствовал место действия из книг современников или пытался подражать их стилю. Он писал превосходные вещи, когда создавал собственный вымышленный мир и позволял своему воображению направлять его перо. К несчастью, жанр, благодаря которому прославился Роберт Говард, стал пользоваться читательским спросом спустя почти пятьдесят лет после его смерти; на такую же участь были обречены множество людей того времени, гениальных в самых разных областях науки и творчества.

Это утверждение иллюстрирует первый из рассказов Говарда о Ктулху, напечатанный в апрельском и майском выпусках «Сверхъестественных историй– в 1931 году. По настоянию Лавкрафта Говард вместе с другими писателями из кружка Лавкрафта использовали в своих произведениях многочисленные элементы из написанных им преданий о Ктулху. «Дети Тьмы» — возможно, самая неудачная из всех историй, которые Говард опубликовал в течение своей жизни. Подражая стилю Лавкрафта, Говард заканчивает свой рассказ тем, что главный герой, одержимый ненавистью к туземцу, предшественнику пиктов, во внешности которого одновременно прогладывают черты представителя монголоидной расы и рептилии, задумывает убить мерзкое существо:

«…Оно отравляет чистый воздух и оставляет слизь на зеленой поверхности земли. Шипящие и бормочущие звуки, которые он издает, приводят меня в ужас, а взгляд его косых глаз вселяет безумие».

И все-таки еще одно подражание Лавкрафту, «Черный камень», оказалось весьма удачным и переиздавалось несколько раз. В нем появляется тема, характерная для поэзии Говарда. После того как ему пришлось стать свидетелем ночного празднования шабаша в азиатском селении, с дикими крикам ми и плясками, ритуальными избиениями И человеческими жертвоприношениями, появлением диковинных чудовищ, рассказчик восклицает: «Какие же безымянные призраки могут даже сейчас таиться в отдаленных мрачных уголках этого мира?

* * *

Роберт Говард написал несколько рассказов, которые не относятся ни к одной из серий. «Страшное прикосновение смерти» не является, в противоположность подражаниям Лавкрафту, очередной историей о жутких сверхъестественных силах. В нем говорится о том, как человек, решивший провести ночь у тела погибшего друга, внезапно ощущает, будто рука мертвеца тянется к нему, и его сердце останавливается от ужаса.

Несмотря на то что этот рассказ причисляют к историям ужасов, он, возможно, является наиболее успешным реалиcтичным произведением Говарда. В ней писатель создает завораживающую картину неумолимо подступающего ужаса. Скорее всего, Говард тогда вспоминал о своих ночных кошмарах в то время, когда он спал на чердаке пустого пансиона в Браунвуде.

Другой заслуживающий внимания рассказ — «Отлитые из железа», одна из самых лучших опубликованных Говардом историй о боксе. В нем имеются стилистические недостатки, однако приведен весьма точный анализ характера главного героя. Боксер-тяжеловес дерется в поединках, чтобы помочь своей девушке закончить школу, однако из гордости, тщеславия и упрямства он отказывается бросить это занятие даже после того, как ему удается заработать много денег. В конце концов, девушка заставляет его покинуть ринг, пока многочисленные удары по голове не сделали его умственно отсталым.

Говард и его друг Клайд Смит написали несколько совместных произведений. В рассказе «Восьмые делают игру» говорилось о гонках собачьих упряжек на Юконе; место действия напоминало повести Джеймса Оливера Кервуда и произведения других авторов о холодных северных краях. Но опубликован да них был лишь один, называвшийся «Красные клинки черного Катая», В котором крестоносец ищет легендарное королевство Пестер Жон в Центральной Азии.

Чтобы писать хорошие художественные произведения, которые охотно публиковали бы журналы, необходимо было обладать определенными навыками, которые не могут появиться за одну ночь. Точно так же, как лезвие меча выковывается из сырого железа, которое нужно не раз размягчить, обработать молотом, фальцевать, охлаждать и в течение нескольких недель прокаливать в горячих углях, так и блестящий стиль вырабатывается в течение многих лет практики, после массы неудачных попыток и болезненных разочарований, отклонений рукописей, препятствий и лишь иногда — неожиданных, случайных проблесков успеха.

Несмотря на хаос, вызванный Великой Депрессией и сильной засухой, невзирая на все усиливающуюся напряженность в семье, вызванную неизлечимой болезнью миссис Говард, с 1929 по 1932 год в жизни Роберта Говарда наступил относительно спокойный период — он мог посвятить себя совершенствованию таланта. Он пробовал писать рассказы в различных жанрах, а также пытался заработать достаточно денег, чтобы убедить себя самого в том, что он — одаренный писатель.

Леон СПРЭГ ДЕ КАМП