Рождество и новый год мы отметили в засыпанной снегом Москве, на даче Толяна, и ничего, кроме пьяной мути в голове, у меня в памяти, увы, не сохранилось. Три дня после приезда домой мы просто отсыпались и отходили от переедания и перепоя. Я с трудом передвигались по дому, то и дело бормоча под нос фразу из анекдота: «Лучше бы я умер вчера!».
Я твердо решил не пить. Хотя бы неделю. И девочки были со мной солидарны.
Мигелито, встречавший нас в аэропорту, по-моему, передумал ехать в Россию: по крайней мере, всмотревшись в наши лица, он понял, что столько выпить не решится никогда!
И лишь начало рабочей недели постепенно вернуло всех нас в нормальное состояние.
В офисе было многолюдно: отдохнувшие и довольные собой сотрудники о чем-то непрестанно гудели, и мне пришлось даже разок рявкнуть, чтобы настроить всех на рабочий лад.
Трудоголик Левик за время каникул нашел еще четверых кандидатов в бухгалтера. Правда, двух по каким-то причинам отсеял Энди, но и оставшиеся двое меня очень порадовали. Парень лет двадцати шести, экономист по образованию, по имени Люка, и смешная маленькая японочка, тоже экономист, по имени Мицуко. Они с радостью и удивлением приняли мое предложение и тоже вгрызлись в работу.
* * *
Я сидел в своем любимом кресле в кабинете и рылся в очередной пачке бумаг, когда в комнату влетела испуганная Татьяна и закричала:
— Что-то с Людкой! Она где-то около клуба! Ей плохо! Плачет навзрыд!
Уже при первых словах меня как ветром сдуло с кресла, и я, на бегу кивнув двум бойцам Энди, несущим службу на этаже, влетел в лифт. Татьяна и оба парня влетели следом, и створки ужасающе медленно поползли друг к другу.
По городу мы летели, как на пожар! Я даже чуть не сбил какого-то нерасторопного прохожего, но, честно говоря, мне было все равно! У клуба мы оказались уже через шесть минут, и издалека увидели включенные мигалки полицейских машин. Я, сжимая зубы от ярости, вылетел из машины и, расшвыривая в разные стороны зевак, прорвался к окруженной полицейскими девушке.
Она сидела на асфальте, обхватив свои колени руками, и, смотря перед собой остановившимся взглядом, не обращала внимание ни на что вокруг. Врач, пытающийся осмотреть девушку, развел руками и попытался дать ей какое-то лекарство. Однако она даже не пошевелилась.
— Что случилось? — рявкнул я, распихивая руками полицейских и отталкивая от нее врача.
— На нее напал какой-то ублюдок! — ответил мне ближайший ко мне офицер. — Как говорят свидетели, он схватил ее за руку и попытался втолкнуть в машину! Она оттолкнула его от себя. Тогда он достал нож и приставил его к ее горлу!
— Где он! — зарычал я в бессильной ярости.
— Вон, под простыней! — ответил мне он. — С выколотыми глазами и проломленным адамовым яблоком! Мы не смогли его спасти!
— А зря! — мстительно заявил я. — Я бы его еще раз убил!
— А что с ней? — я показал на девушку.
— Шок! — ответил мне врач. — Вернее, сильное душевное потрясение! Она уже десять минут тихо бормочет, что не хотела его убивать! Что действовала автоматически!
Я прислушался к тихому бормотанию девушки и действительно расслышал что-то похожее.
— У вас есть какие-нибудь претензии к ней? — спросил я у полицейских.
— Нет! У нас достаточно свидетелей! Нам, конечно, придется ее допросить, но с этим можно подождать, учитывая ее состояние! Может, ее отвезти в больницу?
— Не надо в больницу! — в первый раз слабо среагировала девушка. — Отвези меня домой!
Я поднял ее на руки и вслед за своими бойцами, расталкивающими возбужденную толпу, понес ее к машине. Один из бойцов открыл дверь моего лимузина, помог внести в него девушку, потом без всяких указаний сел за руль.
Второй посмотрел на меня и, не дожидаясь приказа, сказал:
— Я тут вникну в вопрос до приезда Энди. Мы найдем, откуда он взялся, шеф!
Татьяна уселась рядом со мной, и машина медленно тронулась с места.
Всю дорогу я гладил по волосам вздрагивающую Люду, и она понемножку начала расслабляться. Однако, когда мы внесли ее в дом, ее плечи снова начали вздрагивать, а тело сжалось в комок. Отпустив бойца, я, не отходя от девушки, связался с Энди и приказал найти Юльку, мотающуюся где-то в городе, и приставить к ней усиленную охрану.
Оказалось, что это уже сделано, и девушка едет домой. У меня сразу упал камень с плеч, и я снова уселся рядом с Людой. Не смотря на все попытки Татьяны ее успокоить, она все так же вздрагивала всем телом, и по ее щекам все так же текли слезы. Но стоило ей почувствовать меня рядом, как она обхватила меня руками, спрятала лицо у меня на коленях и разрыдалась. Я гладил ее по волосам, выслушивая ее всхлипы и причитания, и старался дать ей выговориться:
— Он схватил меня за руку, — рыдала она, — и, обозвав меня твоей сучкой, поволок к машине! Я вырвалась, а он так резко взмахнул рукой с ножом, что я не успела подумать и ударила! — всхлипывания участились, она непрерывно дрожала, и мне стоило больших трудов не скрипеть зубами в бессильной ярости.
— Я не хотела его убивать! — причитала девушка, то и дело повторяясь. — А у него так страшно хрустнуло горло! А потом я выколола ему глаза! У меня теперь руки такие липкие! Мне противно, противно, противно! Помойте мне их, пожалуйста!
Я привстал, но Люда тоненько взвизгнула:
— Не оставляй меня одну! Мне страшно! Мне противно! — она зябко передернула плечами.
— Я только в ванную и обратно! — попробовал было вырваться я. — А с тобой пока Татьяна посидит!
— Пожалуйста, не уходи! — она посмотрела на меня красными от слез глазами и горько заплакала.
Я уселся на место, обнял ее голову руками и продолжил свои поглаживания. Татьяна сбегала за водой и тазом, и долго мыла руки дрожащей от отвращения Люде. Наконец, та начала немного успокаиваться. Тогда я попросил Татьяну принести чего-нибудь покрепче и, приподняв Людмиле подбородок, заставил ее выпить два бокала вина.
К приезду Юльки алкоголь начал немного действовать, но все равно не вывел девушку из ступора. Она не отпускала меня ни на шаг: даже в туалет она пошла, держа меня за руку. А когда я остался за дверью, она тряслась, как мышь, и, выскочив наружу, снова повисла на мне.
Даже спать она легла рядом со мной, обняв меня двумя руками за шею и положив голову мне на плечо. На другом плече у меня грустно вздыхала Татьяна, а сзади Люду обнимала Юля, тоже не пожелавшая идти к себе. Обложенный женщинами, как падишах, я просто замучился засыпать: от неудобной позы у меня затекло все тело, но каждое мое шевеление заставляло Людмилу плакать во сне. Кроме этого, я пытался понять, кто стоит за этим происшествием, если вообще стоит! В итоге я, конечно, провалился в сон, но лишь перед самым рассветом, и проснулся весь изломанный, как-будто по мне проехал каток.
Люда бродила за мной, как хвостик, держа меня за руку, все утро. Но выходить из дома и, тем более, отпускать меня, отказалась наотрез. В ее глазах и так все время стояли слезы, и я, скрепя сердцем, под усиленной охраной отпустил Татьяну и Юльку в офис, где у них было много работы.
Весь день я провалялся с девушкой на кровати, рассказывая про войны, в которых приходилось участвовать, о тех ублюдках, которых я убивал, пытаясь объяснить ей, что она ни в чем не виновата. И что она поступила правильно. Она, вроде бы соглашалась с моими объяснениями, но стоило мне встать, тут же хватала меня за руку. К вечеру, напоив ее вусмерть, я начал подумывать о том, что, быть может, я зря отказался вести ее в больницу: ее моральное состояние еще больше ухудшилось. А когда с наступлением темноты она забилась рядом со мной под одеяло, и начала тихонько хныкать, я даже растерялся. К приезду девчонок я был полностью деморализован и, показав им, в каком состоянии находится их подруга, одними губами сказал:
— Может, вызвать врача?
— А что он сделает? — расстроено пожала плечами Татьяна. — Ну, выпишут ей транквилизаторы! Ну, положат в больницу! Но ведь от этого ей лучше не станет!
— А что делать? — грустно показал я.
— Проведи с ней ночь! — вдруг сказала мне на ухо Татьяна, причем совершенно серьезно. — Будь к ней ласков, нежен! Пусть она почувствует тепло твоей души! Ты ведь можешь!
Я отрицательно покачал головой и покрутил пальцем у виска:
— Ты что, сошла с ума? — Я ведь твой мужчина!
— А она моя лучшая подруга! У которой нет ни одного мужчины ближе тебя! У нее даже отца нет! И она тебя любит! Да и ты, по-моему, любишь всех нас! Так что никто другой тут не подойдет!
— Я не могу! Я ведь потом не смогу смотреть тебе в глаза! — шепнул я ей в ответ.
— Я уже большая девочка, и прекрасно понимаю, что это надо сделать! И я смогу тебя простить! Вернее, я на тебя не обижусь!
— А я смогу себя простить? А вдруг она не поймет! А что скажет ее мать, если узнает?
— Не говори ерунды! Ты — сильный мужчина. И как-нибудь справишься со своими чувствами! Она против не будет! А ее мать тоже женщина, и прекрасно все поймет! Ты должен, понимаешь? Ведь если бы ей нужна была просто твоя помощь, ты бы помог ей? Чем угодно?
— Но это же другое! — попытался объяснить я.
— То же самое! Ей сейчас больше всего нужна нежность! Так прояви ее! Я знаю, ты сможешь!
— Ты будешь ревновать! И вообще, как ты себе это представляешь?
— К ним я тебя уже давно не ревную. И они, и ты давно стали частью меня и моей души! Причем они раньше, чем ты. Мы с Юлькой сейчас уйдем спать в другую комнату, так что, пожалуйста, сделай, что можешь!
Я обреченно кивнул головой и, грустно посмотрев на любимую женщину, поцеловал ее в мягкие нежные губы и прошептал:
— Я, наверно, всегда буду тебе удивляться и никогда тебя полностью не пойму! Прости меня, пожалуйста! Я тебя очень люблю!
— Прощать тебя не за что! Я тебя тоже очень люблю! И, заранее, большое тебе спасибо!
Девочки ушли, оставив меня наедине с Людмилой, но я, все еще не решаясь начать, долго лежал рядом с ней, думая о чем-то своем. Наконец, я решился, поднял девушку на руки и отнес в ванну. Она спокойно отнеслась к тому, что я ее раздел, послушно влезла в теплую воду и покорно подставляла мне свое тело, пока я ее купал. Потом я вытер ее насухо и, не одевая, отнес на постель. Она легла рядом, такая беззащитная и слабая, что я чуть было не пошел на попятный. Но, выключив ночник и собравшись с духом, я начал робко ласкать ее шею и руки. Людмила закрыла глаза, крепко обняла меня за шею и замерла. Я долго-долго не переступал пределов допустимого, но, в итоге, моя рука ласково прошлась по ее груди и я с удивлением почувствовал, что ее сосок среагировал на мое прикосновение. Я немножечко его поласкал, и с удовлетворением услышал, что ее дыхание стало немножко глубже. Потом я переключился на ее ноги и бедра, стараясь пробудить в ней желание. Людмила начала слабо-слабо подаваться навстречу моим рукам, и мое сознание словно раздвоилось: одна половина расчетливо возбуждала податливое женское тело, следя за малейшими реакциями девушки, а вторая начала сходить с ума от желания.
Стоило мне прикоснуться к ее губам своими, как Людмила застонала от сдерживаемой страсти и робко потянула меня к себе. Я поддался, и с удивлением почувствовал, что она, как и Татьяна в мою с ней первую ночь, девушка. Я решил было не ускорять события, но ноги девушки обхватили мою спину, и я почувствовал, что не смогу ей сопротивляться. Я аккуратно, стараясь не сделать ей больно, двинулся ей на встречу, и тут у нее сорвало крышу: она изо всех сил дернулась ко мне, потом, целуя меня мокрыми от слез губами, прошептала «Только не останавливайся!», и я потерял над собой контроль…
* * *
Я ласкал ее до самого утра, и только удостоверившись, что она не может больше шевелиться, выкупал заснувшую у меня на руках девушку, потом сменил белье на кровати и укутал ее одеялом. Приняв душ, я достал из бара бутылку водки и попробовал напиться. Однако никаких изменений в моем душевном состоянии не наступило, и я, наконец, смог признаться себе, что эта ночь мне понравилась. И что, возможно, Татьяна права, в том, что она любит меня, а я люблю ее подруг! Потом я спустился в тренажерный зал и бил по макиваре до полного изнеможения. Почувствовав, что в таком состоянии я смогу заснуть, я упал на маты и отключился.
* * *
Проснулся я от жжения в разбитых в кровь кулаках: Татьяна, с болью в глазах смотря на меня, смазывала кулаки йодом:
— Тебе было так плохо?
— Ну, как тебе сказать? — честно ответил я. — Меня мучает то, что мне было хорошо! Я отдал ей всю свою душу, и мне кажется, что ты была права, насчет того, что она любит меня, а я — всех вас!
— Слава богу! — почему-то счастливо заулыбалась девушка. — А то мы так за тебя волновались! Обыскали весь дом и весь парк, пока я на тебя не наткнулась!
— Кто «мы»? — удивленно спросил я.
— Я и Юлька! — ответила она. — А Людка спит и улыбается во сне! У тебя все получилось!
— Подожди, ты наверное, не поняла! Я сказал, что мне с ней понравилось, и что мне кажется, что я ее тоже люблю! — почти закричал я.
— Я поняла! Только зачем так волноваться? Я ведь сказала тебе, что не ревную! Ни тебя к ней, ни ее к тебе! Кроме того, я и так знаю, что ты нас всех любишь! Иначе бы не жила с тобой столько времени!
— Что-то я не совсем понял? — уточнил я. — Ты знала, что я вас всех люблю?
— Конечно! И девочки это знают! Просто ты любишь меня как жену, а их — как-то по-другому! Поэтому-то им тут так уютно! Поэтому-то они и позволяют с тобой то, что не позволяли ни с кем и никогда!
— А ты знала, что она до меня ни с кем не была?
— Конечно! Просто я тебе не сказала, а то бы ты ни за что не согласился! — она смотрела на меня добрым и любящим взглядом, и я почувствовал, что у меня идет кругом голова!
— Так что, я теперь должен спать со всеми сразу? Или по отдельности? — возмутился вдруг я.
— Не говори ерунду! Ты ничего не должен! Они тебя просто любят! Будь самим собой! И все будет нормально!
— Не понимаю! — застонал я и откинулся на мат. — Сумасшедший дом на гастролях! Гарем, съехавший с катушек! И я, окончательно сбрендивший от всего этого!
Татьяна расхохоталась, встала надо мной на колени, поцеловала меня в губы, все еще хранящие вкус губ ее подруги и спросила:
— Завтрак в постель, или на маты?
Я почувствовал, что голоден, как собака, и, подумав, спросил:
— А можно на маты?
— Тебе можно все! — она встала, вильнула бедрами, дошла до дверей и, хитро посмотрев на меня уже из-за двери, добавила: — Все, мой повелитель!
Завтрак оказался шедевром кулинарного искусства: я, и так избалованный до предела моими хозяюшками, просто не мог оторваться от еды. Даже когда понял, что если съем еще один кусочек торта, даже самый маленький, то лопну! Татьяна с умилением смотрела на меня, подкладывая мне все новые и новые вкусности до тех пор, пока я не сдался:
— Я больше не могу! Даже дышать! Огромное спасибо!
— А поцеловать? — надула она обиженно губки.
— Этого — сколько захочешь! — выкрутился я. — При поцелуе дышать не обязательно!
— Сейчас проверим!
Мы немного попроверяли, потом, пытаясь уронить меня на мат, Татьяна расколотила пару тарелок, мы немного посмеялись, и я почувствовал, что напряжение, не покидавшее меня всю ночь и утро, понемногу рассеивается.
Мы собрали с пола остатки завтрака и осколки тарелок, уволокли все это на кухню, и тут Юлька крикнула, что проснулась Людмила.
Впрочем, выйдя из кухни в коридор, мы поняли это сами: девушка, кое-как напялив на себя тоненькую ночнушку, со счастливой улыбкой на заспанном лице, держась за стены, словно зомби плелась по коридору. Увидев нас, она улыбнулась еще шире, повисла на Татьяне, подставила мне губы под поцелуй, и спросила ее:
— Ведь это была твоя идея, правда?
— Угу! — довольно кивнула Татьяна.
— Он бы ни за что не догадался!
— Видела бы ты, как я его уламывала!
Людмила обиженно повернулась ко мне:
— Я настолько тебе не нравлюсь? А ночью мне показалось наоборот!
— Тебе правильно показалось! — буркнул я. — Просто я считал, что это неправильно! По отношению и к тебе, и к Тане! Но, судя по твоему виду, тебе намного лучше! А значит, Татьяна оказалась права!
— И еще как! Меня надо слушаться! — гордо подняла подбородок Таня. — Я плохого не посоветую!
— Да! Он был неплох! — засмеялась Люда. — Даже очень! Я еле на ногах стою от истощения!
Я покраснел, что вызвало новый приступ смеха у девиц.
— Ну, может хватит?
— Не хватит! — хором ответили они, а потом Людмила, томно потянувшись всем телом, к моему окончательному стеснению добавила: — Для закрепления успеха мне надо еще несколько процедур! Ты куда?
Я позорно скрылся с места полной и окончательной победы этих сумасшедших русских женщин, и заперся в ванной, не отвечая ни на какие увещевания и просьбы. Хихиканье и подначивания через дверь продолжались еще довольно долго, и меня спас только зазвонивший в кабинете телефон.
Звонил Энди. Я попросил его подождать немного, быстренько оделся и, удобно расположившись в кабинете, выслушал последние новости.
Как выяснилось, мужчина, пытавшийся похитить Люду, был одним из бойцов Димона, отправленных мною и Мигелито в Мексику на «подработку» на бои без правил. В Рождество, когда внимание охраны немного притупилось, двум бойцам удалось сбежать, и, каким-то образом, без денег и документов, добраться до Лос-Анджелеса. Значит, мотивом нападения была месть. И один из них мог находиться где-то рядом, выискивая возможность для новой атаки.
Новость была не особенно приятной, но какая-то определенность уже появилась. И это меня радовало. Но это было не все: получив эту информацию, Энди связался с Мигелито, тот подключил к поиску своих людей, и буквально сегодня утром поиск дал результат: вчера у одного из торговцев оружием купили снайперскую винтовку. По описанию продавца, покупатель подходил под словесный портрет нашего «друга», так что его планы стали еще прозрачней.
— Надо вынудить его проявиться! — решил я. — Так что из дома мы выходить не будем. Выстави дополнительные датчики на все возможные места, откуда он может попытаться не только стрелять, но и наблюдать за домом. Учти, что он может быть не профи, и может действовать нелогично! Далее, пусть по улице на сменных машинах постоянно патрулируют твои бойцы. Людей меняй почаще: он может оказаться не дураком!…
В общем, комплекс антиснайперских мероприятий Энди знал не хуже меня. Поэтому особенно вдаваться в подробности я не стал. Вместо этого я проверил систему безопасности дома, быстренько проинструктировал девчонок, попросил их не беспокоить родных, потом проверил все окна и двери в доме, задернул все шторы и закрыл все жалюзи. Потом занялся оружием.
Собственно, вокруг особняка было всего четыре места, с которых я сам бы рискнул «работать». И еще около десятка, включая пляж, куда могли сдуру ломануться дилетанты. Во всех этих местах уже давно стояли всякие хитрые датчики, но перестраховаться стоило. Кроме того, я вспомнил о своей прислуге, и, дозвонившись до обеих женщин, попросил до моей команды не появляться в особняке. Потом связался с охраной, и приказал им не подставляться.
Решив, что сделал все необходимое, я еще раз пробежался по дому, проверяя, насколько удобно расположено все припрятанное в разных местах оружие, и, убедившись, что лучше быть не может, вернулся к девчонкам.
Как ни странно, они были совершенно спокойны, и я облегченно упал на кровать рядом с ними.