Невозможно передать словами, как горд и счастлив был я своим вступлением в батальон марсельцев. Вместо того чтобы танцевать, петь и веселиться с толпой, я степенно, как подобает настоящему мужчине, беседовал с новыми товарищами, заводил знакомства, чокался и выпивал стаканчик вина то с одним, то с другим.

Меня смущало только одно: все мои новые знакомые непременно начинали с того, что спрашивали:

— Сколько тебе лет? И как тебя зовут?

— Меня зовут Паскале, — отвечал я им и, становясь на цыпочки, чтобы казаться выше, добавлял: — Мне уже минуло шестнадцать лет!

При этом я с независимым видом пощипывал воображаемые волоски над верхней губой.

Но, увы, кожа на моем лице была в то время гладкая, как яичная скорлупа. Проклятые усы не росли, да и только! Сколько раз я украдкой проводил языком по верхней губе в надежде ощутить хоть какой-нибудь признак растительности — напрасно!

Стараясь как можно более походить на марсельцев, я воткнул ивовую ветку в дуло своего ружья и хорошенько запылил свои башмаки, чтобы придать им походный вид. Да, я готов был весь вываляться в пыли!

Неожиданно я вспомнил, что уже несколько часов не видел Воклера. Куда он девался? Я стал искать его в толпе.

Вдруг позади себя я услышал хлопанье бича и звон бубенцов. Обернувшись, я увидел карету, которую, с трудом прокладывая себе путь в толпе, шагом везли две лошади. Я посторонился, чтобы дать экипажу дорогу и… что же я увидел! Это была карета маркиза д’Амбрена. Великан Сюрто в костюме кучера правил лошадьми. Рядом с ним сидел… мой отец! Лицо старика было исполосовано красными рубцами; он казался жалким и несчастным; с изумлением, смешанным с испугом, отец глядел на поющую и пляшущую толпу…

Карета медленно проехала мимо меня. В глубине ее я еще успел разглядеть маркизу д’Амбрен с сыном и дочерью и самого маркиза. Переводя снова взгляд на козлы, я увидел, что Сюрто заметил меня. Его злобные глаза впились в меня и, казалось, говорили: «Ты в моих руках!»

Карета проехала. Толпа снова сомкнулась за ней. Пляска и пенье возобновились. Я стоял, как завороженный, и не знал, что предпринять. Мой отец проехал мимо меня, и я не сказал ему ни слова, не спросил даже, как живет старушка-мать! Побежать за каретой? Но ведь глаза Сюрто достаточно ясно сказали, что ждет меня, если я попаду к нему в руки…

Не зная, что делать, я снова стал искать Воклера. Если он будет со мной, я не побоюсь подойти к отцу. При Воклере Сюрто не посмеет и пальцем тронуть меня!

Но Воклер словно сквозь землю провалился. Я решил пробраться к паперти собора, чтобы оттуда посмотреть, не мелькает ли среди моря голов красный султан моего друга. Но в этот самый момент тяжелая рука опустилась на мое плечо и сдавила его, как тисками. Я живо обернулся: это был Сюрто, а с ним мой отец… Оказывается, едва лишь карета выбралась из толпы, Сюрто передал вожжи графу Роберту, а сам вместе с отцом отправился разыскивать меня. Наивный старик искренно обрадовался, что нашел меня!

Я сделал попытку вырваться из рук своего мучителя. Но не тут-то было! Пальцы его, словно железные крюки, цепко держали мое плечо.

— Пойдем, — сказал он. — Твой отец хочет, чтобы ты вернулся домой.

— Я не хочу! Я свободный человек, я вступил добровольцем в марсельский батальон! — закричал я и снова отчаянно рванулся из его рук. Но Сюрто продолжал тащить меня к майору Муассону, который стоял невдалеке. Отец, прихрамывая, ковылял сзади и ласково говорил:

— Ты должен вернуться домой, сынок. Этого хочет сам господин маркиз.

Заметив, что мы о чем-то спорим, майор Муассон сам подошел к нам.

— Что случилось? — спросил он.

— Этот сорванец убежал из дому. Отец разыскал его и хочет заставить вернуться домой, к матери, которая едва не умерла от горя…

— Так вот оно что! — сказал майор и, обернувшись ко мне, сурово нахмурил брови: — Зачем же ты огорчаешь своих стариков? Ступай, гражданин, ступай домой. Нация еще не нуждается в тебе. Позже, когда у тебя вырастет бородка, мы снова примем тебя в марсельский батальон.

И, не слушая моих возражений, майор повернулся на каблуках и удалился.

Отец бормотал ему вслед слова благодарности. Сюрто же снова грубо схватил меня за руку и поволок прочь от толпы. Отец не поспевал за ним и скоро отстал.

Я понял, что погиб! Один Воклер мог освободить меня, так как только он один знал мою историю. Но его не было поблизости! Должно быть, он вместе с Лазули собирал снаряжение для дальнего похода.

О, если бы при мне были мое ружье и сабля! Но я оставил оружие в кордегардии… Беспомощный и беззащитный, я больше не пытался сопротивляться Сюрто и только тоскливо поглядывал по сторонам, не покажется ли где-нибудь спасительный султан Воклера…

Сюрто потащил меня по пустынным улицам аристократического квартала. Скоро мы пришли к воротам авиньонского дома маркиза д’Амбрена. Карета стояла посреди двора. Но вместо того, чтобы распрягать лошадей, вокруг кареты суетились слуги, нагружая ее под наблюдением графа Роберта и Аделины чемоданами и корзинами со снедью. Увидев меня, молодой граф захохотал:

— Поймали тебя, наконец, маленький разбойник! Отлично! Сюрто! Посадить его в подвал! Да гляди в оба, чтобы он не убежал!

Отец по своему обыкновению опустился на колени и благоговейно поцеловал руку этому извергу. Аделина, услышав слова брата, стиснула руки и отвернулась; чтобы не видеть меня. Я внушал ей жалость, но, очевидно, она не смела за меня вступиться.

Сюрто втолкнул меня в дом. Он поднял откидную крышку люка в полу посредине прихожей, и я увидел лесенку, ведущую в подвал. Сюрто заставил меня спуститься вниз по темному ходу.

В глубине подвала Сюрто открыл ключом маленькую дверцу и швырнул меня на каменный пол какой-то мрачной и темной каморки.

— Вот твои апартаменты. Если проголодаешься, можешь грызть собственную руку, а другую не забудь приберечь назавтра.

Я пробовал разжалобить Сюрто, но палач был неумолим. Пинком ноги он оттолкнул меня и сказал, заикаясь от ярости:

— У тебя слишком длинный язык. Ты видел больше, чем следует! Помнишь, как ты притаился на верхушке дуба в Гарди? Помнишь вечер в больнице! Мне невыгодно, чтобы ты говорил об этом! Но теперь я спокоен: тебе придется волей-неволей держать язык за зубами!

С этими словами он вышел и повернул ключ в замке.

Я слышал его шаги по лестнице. Потом с грохотом пушечного выстрела захлопнулась крышка люка. Я остался один в темноте, среди могильного холода и тишины.

Меня ждала голодная смерть! Никто не мог прийти ко мне на помощь! Чем я заслужил такое страшное наказание? Неужели мой отец допустит это? Неужели он предаст меня?

Нет, отец не знает, какая судьба ждет меня… Несчастный и не подозревает, какое зло он мне причинил… Хоть бы смерть освободила меня от этих мук… Скорее бы она пришла! Я вспомнил слова Сюрто о дубе в Гарди. Однажды — это было очень давно — я вскарабкался на самую верхушку дуба, чтобы достать сорочье гнездо, где только что вывелись птенцы. Я собирался переложить их в шапку, как вдруг услышал у подножья дерева чьи-то голоса. Сквозь листву я разглядел маркизу д’Амбрен и Сюрто, они шли рука об руку.

До меня донеслись слова маркизы: «Сделай это быстро, да, смотри, не промахнись!..» От этих слов у меня почему-то мороз подрал по коже: я прижался к стволу и не шевелился, пока парочка не отошла. Выждав некоторое время, я начал спускаться. Вдруг Сюрто обернулся и увидел меня. Вероятно, именно в этот момент он дал себе клятву погубить меня, а впоследствии возник и предлог для этого: камень, который я бросил в графа Роберта.

Я так погрузился в печальные мысли и воспоминания, что не обратил даже внимания на стук крышки люка. Только шум шагов на лестнице оторвал меня от раздумья. Затаив дыхание, я стал прислушиваться. Кто-то спускался в подземелье.

Это мог быть только Сюрто.

Только что я мечтал о смерти, как об избавлении, но тут вся кровь вскипела во мне: я решил защищаться и продать свою жизнь как можно дороже.

Увидев на полу у своих ног осколок стекла, я быстро нагнулся, поднял его и, сжав в руке, притаился у двери: я хотел всадить стекло в бок негодяю, как только он войдет в мою темницу. Засов заскрипел, и дверь открылась… Я занес руку для удара и… Но что я увидел?

Держа в руке тускло светившую лампу, в дверях стояла дочь маркиза д’Амбрена — Аделина.

Она сказала:

— Тише, Паскале! Я пришла спасти тебя.

— Неужели это вы, Аделина? О, сжальтесь надо мной, спасите меня от Сюрто! Он хочет убить меня!

Я бросился перед ней на колени.

— Не бойся, славный мой Паскале, я хочу избавить тебя от его мести. Следуй за мной. Я выведу тебя из подвала. Но, смотри, берегись; не попадайся снова в когти Сюрто. Он теперь роет могилу в саду. Я слышала, как он поклялся этой же ночью тебя прикончить. Не будем терять понапрасну времени. Ступай за мной!

Бесконечно счастливый, я последовал за своей спасительницей. Мы поднялись по крутой лестнице к люку. С большим трудом я поднял тяжелую крышку, пропустил вперед Аделину и затем вылез сам. Из прихожей через боковую дверь мы вышли на задний двор. Тут Аделина сказала мне:

— Вот видишь? Теперь надо только перелезть через эту стену, и ты на свободе!

Милая девушка хотела придвинуть к стене переносную лесенку. Но ведь недаром я облазил самые высокие деревья имения Ла Гарди. Вмиг, без всякой лестницы, я вскарабкался на гребень стены и прыгнул на улицу. К стыду своему должен признаться, что я забыл даже поблагодарить Аделину.

В этот час Авиньон обычно тих и пустынен, словно кладбище. Убедившись, что никто не видел меня, я со всех ног пустился бежать. По дороге я не встретил ни живой души, лишь моя собственная короткая черная тень сопровождала меня, прыгая по камням мостовой. Полная луна висела на небе, ярко освещая одну сторону улицы и оставляя в тени другую. Разумеется, я бежал по теневой стороне.

Башенные часы уже давно пробили полночь, но в окнах домика Воклера все еще виден был свет.

Я постучал в дверь:

— Лазули, Лазули, откройте!

— Неужели это ты, Паскале? — ответил мне голос Лазули.

Она быстро сбежала по лестнице. Поворот ключа — дверь открылась, и я упал в объятия Лазули.

— Куда ты запропастился, Паскале? Тебя искали по всему Авиньону. Воклер уже ушел с марсельцами. Он сказал, что ты сможешь догнать батальон на парижской дороге. Паскале, дорогой мой, я так тревожилась за тебя! Где же ты был? Расскажи мне все.

И Лазули снова обняла и поцеловала меня.

— Должно быть, ты голоден? — вдруг спохватилась она. — Вот ломоть хлеба, вот вино. Ешь, дружок. За едой ты расскажешь мне, что с тобой случилось. А после ужина тебе придется тотчас же отправляться в путь. Ты застанешь еще марсельцев в Вердетте, в полулье расстояния отсюда. Батальон расположился там лагерем, чтобы двинуться в поход на рассвете.

Макая хлеб в вино, я описал Лазули все свои приключения, все, что я пережил за этот день.

Лазули хваталась за голову, слушая меня.

— Возможно ли это? — восклицала она. — И я должна остаться здесь с малюткой Кларе! Нет, ни за что! Знаешь, что я тебе скажу, Паскале? Ты скажешь Воклеру, что я не хочу оставаться в Авиньоне одна. На будущей неделе в Париж идет почтовая карета. Я знаю кучера, он возьмет меня и Кларе. Вероятно, мы догоним вас дорогой. Там, в Париже, я сниму комнатку, где вы сможете отдыхать, когда захотите… А если суждено случиться несчастью с кем-нибудь из вас, лучше пусть это произойдет на моих глазах. И, наконец, я и сама добрая патриотка — я хочу разделить с вами ваши тяготы и нужды. Держи, вот твой походный мешок. Здесь новая полотняная рубашка, фляжка с вином, красный пояс, два пистолета, порох и пули, новые кремни, трехцветные кокарды, здесь также — не забудь об этом! — три экю, которые дал тебе господин Рандуле, они пригодятся тебе. Путь до Парижа долог, времена нынче тяжелые; там, на севере, говорят, живут одни аристократы; может быть, дорогой вам не подадут и воды напиться! А теперь попрощайся с Кларе, только, смотри, не разбуди его и ступай!

Лазули помогла мне застегнуть ремни походного мешка, я поцеловал спящего Кларе и стал спускаться по лестнице. Лазули с лампой в руке проводила меня до порога.

— Так помни же, — сказала она на прощанье, — на будущей неделе я поеду в Париж! Мы скоро увидимся, передай это Воклеру!

От волнения я ничего ей не ответил, а только помахал рукой.

Лазули закрыла дверь, и я очутился один на пустынной улице. Поправив ружье за плечами, я двинулся в далекий путь, в Париж, в столицу Франции.