В октябре 1940 года в бюро изобретений Наркомата обороны СССР двумя сотрудниками Харьковского Физико-технического института, В. Масловым и В. Шпинелем, была направлена заявка на изобретение: «Об использовании урана в качестве взрывчатого и отравляющего вещества».
Из текста заявки:
«…Проблема создания взрыва в уране сводится к созданию за короткий промежуток времени массы урана в количестве, значительно большем критического. Осуществить это мы предлагаем путем заполнения ураном сосуда, разделенного непроницаемыми для нейтронов перегородками таким образом, что в каждом отдельном изолированном объеме-секции — сможет поместиться количество урана меньше критического. После заполнения такого сосуда стенки при помощи взрыва удаляются и вследствие этого в наличии оказывается масса урана значительно больше критической. Это приведет к мгновенному возникновению уранового взрыва…
В отношении уранового взрыва, помимо его колоссальной разрушительной силы (построение урановой бомбы, достаточной для разрушения таких городов как Лондон или Берлин, очевидно, не является проблемой), необходимо отметить ещё одну чрезвычайно важную особенность. Продуктами взрыва урановой бомбы являются радиоактивные вещества. Последние обладают отравляющими свойствами в тысячи раз более сильной степени, чем самые сильные яды (а потому — и обычные ОВ). Поэтому, принимая во внимание, что они некоторое время после взрыва существуют в газообразном состоянии и разлетятся на колоссальную площадь, сохраняя свои свойства в течение сравнительно долгого времени (порядка часов, а некоторые из них даже и дней, и недель), трудно сказать, какая из особенностей (колоссальная разрушающая сила или же отравляющие свойства) урановых взрывов наиболее привлекательна в военном отношении…
17 октября 1940 года подписи: Маслов, Шпинель». [1]
Первое заключение по этой заявке было дано через три месяца и подписано начальником отдела Управления военно-химической защиты Красной Армии.
«…Некоторые тормозящие факторы возникают с такой же скоростью, как и взрыв урана. Поэтому одновременно весь блок не взорвется. Если выделившееся количество тепла не успеет распространиться и произвести разрушение бомбы на части, то отдельные части уже будут подкритическими и не взорвутся. Что касается применения распада урана в качестве ОВ, то это предложение авторов непонятно и никак не обосновано.
Таким образом, предложение авторов в целом интереса для военно-химического дела не представляет…
Начальник отдела «А» НИХИ КА военинженер 2 ранга Соминский
Заключение составил профессор А. Жуховицкий».
Второе и последнее официальное заключение по этой заявке было дано через полгода председателем Урановой комиссии СССР.
Из секретного отзыва академика В. Хлопина:
«Положение с проблемой урана в настоящее время таково, что практическое использование внутриатомной энергии, которая выделяется при процессе деления его атомов под действием нейтронов, является более или менее отдаленной целью, а не вопросом сегодняшнего дня…
…До настоящего времени нигде в мире ещё экспериментально осуществить такого рода цепную реакцию урана не удалось; однако, по проникающим к нам сведениям, над этим вопросом успешно работают в США и Германии. У нас такого рода работы тоже ведутся…
…Исходя из такого положения с проблемой урана, следует относительно… заявки сказать, что она в настоящее время не имеет под собой реального основания. Кроме того, и по существу в ней очень много фантастического. Чувствуется, что авторы никогда не имели дело с большим количеством радиоактивных веществ…
Даже если бы и удалось осуществить ценную реакцию деления урана, то использование выделяющейся при этом энергии… целесообразнее было бы использовать для приведения в действие двигателей, например, для самолетов или других целей, нежели взамен взрывчатых веществ. Тем более, что общее количество урана, добываемого во всем мире, очень невелико: порядка 250–275 тонн в год. У нас же в Союзе в настоящий момент добыча его совсем ничтожна: на 1941 год запроектировано получение солей урана всего в количестве 0,5 тонны…
Директор института академик
В. Хлопин
17 апреля 1941 г.».
Только через полтора года после испытания американцами атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, 7 декабря 1946 года, отдел изобретательства Министерства вооруженных сил выдал по заявке Маслова и Шпинеля секретное, «не подлежащее опубликованию авторское свидетельство, зарегистрированное в Бюро изобретений при Госплане Союза ССР за № 6353С».
Текстам заявки и рецензий был присущ налет технической наивности. Ни авторы, ни рецензенты не были хорошо знакомы с физическими проблемами деления урана. Вряд ли они представляли себе масштабность работ, необходимых для получения критической массы ядерного горючего; способность такой бомбы изменить всю мировую политику, коренным образом повлиять на взаимоотношения между развитыми странами, полностью преобразовать взгляд на гарантии прочного мира на планете.
Хлопин не знал, что президент США был уже давно проинформирован ведущими американскими учеными о том, что создание атомной бомбы не фантастика, а реальное дело ближайших трех-четырех лет. Академику Хлопину и в голову не могло придти, что США и Англия, объединив усилия, уже уверенно продвигаются к достижению урановой цели.
Сталин, разумеется, ничего не слышал об этой заявке, да и вряд ли бы как-то прореагировал, если бы услышал. Другая попытка громко заявить о необходимости сосредоточить научные и технические усилия для создания атомной бомбы была предпринята молодым физиком Флёровым уже после вступления Советского Союза в войну. Эта попытка носила агрессивно-патриотический характер вызова всему официальному академическому кругу, очень осторожному и осмотрительному в своих прогнозах относительно практического использования атомной энергии…
Молодой сотрудник Ленинградского физико-технического института Георгий Флёров перед войной увлечено работал по атомной тематике в небольшой лаборатории, которой руководил Игорь Курчатов. В 1940 году Флёров опубликовал со своим коллегой научную статью о спонтанном делении урана. С нетерпением он ждал отклика на неё со стороны зарубежных физиков. Исследования в области атомного ядра поглощали все его время и всю юношескую энергию. Флёров строил планы, мечтал о новых экспериментах. Война смешала все планы… Его направили в Военно-воздушную академию на курсы по техническому обслуживанию пикирующих бомбардировщиков. Но и курсантские будни не могли отвлечь его от мысли, что атомная бомба с использованием урана-235 может быть реализована путем встречного выстрела двух подкритических частей («пушечный вариант»).
В ноябре 1941 года Флёров решил поделиться своими мыслями об атомной бомбе с парторгом факультета, военинженером третьего ранга Брустиным. Парторг поддержал идею создания сверхмощного оружия против немецких захватчиков: «Самое верное — написать вам обоснованное письмо на имя Сталина. Только он сможет решить такую важную, масштабную задачу. Напишите!»
В ноябре Флёров написал два письма: одно Сталину (где-то затерялось) и второе — Сергею Кафтанову, председателю Научно-технического совета при Государственном комитете обороны. Последнее письмо сохранилось.
«…Один из возможных технических выводов — ядерная бомба (небольшая по весу), взорвавшись, например, где-нибудь в Берлине, сметет с лица земли весь город. Фантастика, быть может, но отпугивать это может только тех, кто боится всего необычного, из ряда вон выходящего.
…Имеются сведения о том, что в Германии институт Кайзера Вильгельма целиком занимается этой проблемой. В Англии тоже, по-видимому, идет интенсивная работа. Ну, и основное — это то, что во всех иностранных журналах полное отсутствие каких-либо работ по этому вопросу… На этот вопрос наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идет сейчас за границей. Нам в Советском Союзе работу нужно возобновить… У нас в Союзе, здесь, в этом вопросе, проявлена непонятная недальновидность…
…Нужно все время помнить, что государство, первое осуществившее ядерную бомбу, сможет диктовать всему миру свои условия, и сейчас единственное, чем мы можем искупить свою ошибку — полугодовое безделье — это возобновление работ и проведение их в ещё более широком масштабе, чем было до войны…
Извещение о получении письма… прошу направить на адрес Военно-воздушной академии (факультет спецоборудования) на имя в/инж. 3-го ранга Б.И.Брустина.
С приветом Г.Флёров, ноябрь 1941 г.».
Никакого ответа от Кафтанова Флёров не получил. 20 декабря Флёров выпросил командировку в Казань, где в эвакуации расположился президиум Академии Наук, и сделал здесь доклад по урановой проблеме. Маститые ученые: Иоффе, Капица, Хлопин, Арцимович и некоторые другие — внимательно выслушали фантазии молодого курсанта. В резолюции заседания было отмечено общее мнение академиков, что «этим пока заниматься не нужно». На следующий день Флёров написал длинное письмо своему бывшему начальнику, Курчатову, который должен был вскоре приехать в Казань. В этом письме он развивает технические перспективы, направления работ, приводит эскизную схему взрыва бомбы.
Но и от Курчатова Флёров не получает ответа. Возвращается в училище. Мысль об атомной бомбе не дает покоя. В марте 1942 года Флёров написал второе письмо Сталину, которое составил в горьких тонах жалобы на бюрократическое равнодушие чиновников к решению важнейшей государственной задачи, с некоторыми элементами политического доноса. Так быстрее прореагируют…
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Вот уже 10 месяцев прошло с начала войны, и все это время я чувствую себя, и действительно очутился, в положении человека, пытающегося головой пробить каменную стену.
В чем я ошибаюсь?
Переоцениваю ли значение «проблемы урана»? — нет, это неверно…
Решение задачи приведет к появлению ядерной бомбы, эквивалентной 20–30 тысячам тонн взрывчатого вещества, достаточного для уничтожения или Берлина, или Москвы в зависимости от того, в чьих руках эта бомба будет находиться…
Есть сведения, что этим вопросом, по-видимому, усиленно занимаются за границей…
Однако этот вопрос либо замалчивается от Вас, либо от него просто отмахиваются: уран — фантастика, довольно с нас фантастики, кончится война — будем на свободе заниматься этим вопросом…
…Так считает академик А.Ф. Иоффе, и в этом он глубоко ошибается… Самые большие глупости делаются с самыми лучшими намерениями… Я достаточно хорошо знаю Абрама Федоровича для того, чтобы думать, что то, что он делает, делается им сознательно. Но, однако, объективно подходя к вопросу, его поведение близко к самому настоящему преступлению…
К письму прилагаю копию моего письма, направленного тов. Кафтанову. Очень был бы рад получить объяснение тов. Кафтанова… В научных вопросах не отыгрываются молчанием, а тем более в этом вопросе, связанном с обороной страны… Кафтанов даже не счел нужным ответить… Личное переговоры с А.Ф. Иоффе, письмо к т. Кафтанову — все это не приводит к цели, а просто замалчивается. На письмо и пять телеграмм тов. Кафтанову ответа я не получил. При обсуждении плана Академии наук говорилось, вероятно, о чем угодно, но только не об уране…
Знаете ли Вы, Иосиф Виссарионович, какой главный довод выставляется против урана? — «Слишком здорово было бы, если бы задачу удалось решить. Природа редко балует человека».
Так дайте же мне возможность показать, что действительное отличие человека от животного заключается именно в том, что человек в состоянии преодолеть затруднение, вырвать у природы все ему необходимое…
…Считаю необходимым для решения вопроса созвать совещание в составе академиков Иоффе, Ферсмана, Вавилова, Хлопина, Капицы, академика АН УССР Лейпунского, профессоров Ландау, Алиханова, Арцимовича, Френкеля, Курчатова, Харитона, Зельдовича, докторов Мигдала, Гуревича… Прошу для доклада 1 ч 30 м. Очень желательно, Иосиф Виссарионович, Ваше присутствие — явное или неявное или кого-нибудь Вас замещающего…
…Это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду… когда удастся решить задачу в Германии, Англии или САСШ. Результаты будут настолько огромны, что будет не до того, да и некому будет определять, какова доля вины Абрама Федоровича в том, что у нас в Союзе забросили эту работу. Вдобавок это делается настолько искусно, что и формальных оснований против А.Ф. у нас не будет. Никогда, нигде А.Ф., прямо не говорил, что ядерная бомба неосуществима и однако создается мнение, что это — задача из области фантастики…
Г.Н. Флёров. Апрель 1942 г.».
И на этот раз Флёров не получил никакого ответа. Он смолк и покорно вернулся к освоению бомбардировщиков Пе-2. Однако письмо сыграло свою роль…
Как раз в этот месяц участилась передача разведданных из Англии об интенсивных усилиях англичан в деле разделения изотопов урана и конструирования бомбы.
Совещание у Сталина в присутствии Молотова, Берия и Кафтанова закончилось решением о развертывании научных исследований по ядерной тематике. Для этого в г. Москве была создана в апреле 1943 года секретная лаборатория № 2, директором которой был назначен Игорь Васильевич Курчатов. Курчатову удалось развернуть научные исследования по всем основным вопросам атомной проблемы. Главными из них были:
— разделение изотопов урана с целью выделения делящегося изотопа урана-235 (ответственный — Кикоин);
— расчет и проектирование экспериментальной уран-графитовой сборки для получения управляемой цепной реакции деления (ответственный — Курчатов);
— разработка конструкции урановой или плутониевой бомбы и системы подрыва ядерного заряда (ответственный — Харитон).
Нельзя сказать, что успехи, достигнутые в лаборатории № 2, были очень значительными. Но главное — произошел сдвиг с мертвой точки. Вокруг урановой проблемы объединилась группа талантливых теоретиков и экспериментаторов. Однако вся их работа в первые два года носила характер лабораторных исследований.
Для решения же проблемы получения в достаточном количестве «делящегося горючего» (урана-235 или плутония) нужна была перестройка всей экономики страны. Создание атомной бомбы должно было стать Государственной Задачей № 1. И руководить решением Атомной проблемы должны были «первые» люди страны под личным контролем Вождя. Но чтобы все это понял сам «великий стратег и мыслитель», должно было произойти нечто сверхважное, что изменило бы в корне его взгляд на новое положение в Европе и мире. Это «нечто» произошло в августе 1945 года.