Пока на заводе «Б» шла наладка технологического оборудования под научным контролем пусковой бригады из Радиевого института, Курчатов решил сосредоточиться на организации радиометрической лаборатории. Игорь Васильевич считал, что на первом этапе работы завода оперативный анализ на активность проб из аппаратов и трубопроводов будет являться во многих аварийных ситуациях единственным средством, страхующим от грубых ошибок персонала и вероятного возникновения цепных реакций при сверхвысоких концентрациях в растворах делящегося плутония.
«За химию несут ответственность в первую очередь риановцы, — думал Курчатов, — а вот за самопроизвольную цепную реакцию в растворе, да еще со взрывом (не дай Бог!) придется отвечать мне».
Успешное практическое решение этой задачи — организации радиометрической лаборатории на заводе «Б» — Курчатов связывал с именем ученого, которого знал лично и которому всемерно доверял…
Дмитрий Евлампиевич Стельмахович после окончания Ленинградского политехнического института долгое время работал у Хлопина в РИАНе. Здесь же защитил кандидатскую диссертацию.
В 1947 году его направили в Москву на секретную установку «У-5» в НИИ-9 для разработки и опробования на практике радиометрической методики определения концентрации плутония в растворах. Техническое оснащение установки было слабым, по мнению Стельмаховича, а ионизационная камера «МК», с помощью которой производилась регистрация альфа-активности растворов, — весьма несовершенной. Тем не менее, методика была разработана и опробована лично Курчатовым, который при посещении института сам сделал несколько пробных измерений. Игорь Васильевич в ходе заключительной беседы высказал соображение о необходимости дальнейшего усовершенствования методики. Впрочем, модернизации требовали и многие другие узлы, и приборное оснащение установки в целом.
С глубокой отеческой горечью и болью в сердце наблюдал Дмитрий Евлампиевич невообразимую спешку, царящую на установке. Вчерашние студенты — молодые специалисты — голыми руками бесконтрольно таскали и выбрасывали на свалку во дворе института лишние и устаревшие детали: арматуру, шланги, запорные вентили. Весь этот хлам был загажен радиоактивностью, все детали установки безбожно «фонили». Но отношение к ядерной технике безопасности у этих молодых ребят было пренебрежительным. Детское шапкозакидательство! Никакого индивидуального контроля облучения не существовало и в помине. За переоблучением ребят никто не следил. Сами они не имели понятия о «лучистой вредности». И это было самое страшное. Радиоопасность — притаившаяся смерть — невидима, неощутима на первой стадии. Действует медленно, накопительно, неотвратимо губительно. Стельмахович никак не мог понять, во имя чего жертвуют этими молодыми жизнями.
На секретную «базу № 10» Стельмахович ехать не хотел по нравственным соображениям. Он догадывался, что речь идет о каком-то промышленном комплексе, предназначенном для создания атомного оружия.
Пугала его не столько вредность предстоящей работы на Урале (хотя и это — тоже), сколько засекреченность самого места работы. «Секретная душегубка», как выражался он шепотом в кухонных разговорах с женой Диной. Стельмахович был очень хорошим и нужным специалистом, и на него поднажимали. Тянул с ответом, сколько можно было, чтоб не вызвать подозрений в отсутствии патриотизма. И все-таки, памятуя о некоторых фактах своей биографии и родственниках за рубежом, категорически не отказывался. Боялся обратить повышенное внимание к своей персоне, «вызвать огонь на себя». Ехать все-таки пришлось. Единственное условие, которое поставил Дмитрий Евлампиевич, — это переезд вместе с женой и девятилетним племянником…
Все оказалось значительно «светлее», чем Стельмахович предполагал в своих мрачных размышлениях. Лабораторное оснащение на объекте «Б» являлось, пожалуй, лучшим из того, на что можно было претендовать в СССР в тяжелые послевоенные годы. Курчатов часто забегал в лабораторию на десять-пятнадцать минут. Поддерживал все начинания. Содействовал получению модернизированной камеры «МК-ЗМ». Одобрил контрольную проверку всех стандартных альфа-источников (эталонов) и сравнение эталонов с результатами радиометрических замеров, чтобы вскрыть возможную систематическую ошибку. Постоянное завышение или занижение концентрации плутония-239 в продукте № 62 (исходном азотнокислом растворе облученных урановых блоков) было вполне вероятно. Стельмахович прекрасно справился с задачей вместе со своим главным помощником Докучаевым.
Энтузиазм в работе окружающей молодежи как-то успокаивал Стельмаховича, отвлекая от навязчивых сомнений относительно «мудрой» цели всего происходящего вокруг.
Недавние выпускники вузов ловили на лету каждое его замечание. Вежливая обходительность Стельмаховича очень импонировала девушкам, хотя его любимое обращение «уважаемый коллега» вызывало у них на первых порах непроизвольную улыбку.
Варвара, попавшая в штат радиометрической лаборатории, обожала «своего старика», как она говорила Татьяне, «за его доисторическую порядочность».
Одним словом, постепенно Дмитрий Евлампиевич прижился. Жилищные условия — вполне сносные. Материальное вознаграждение — щедрое. Собственно, жаловаться было не на что.
Окружение? Конечно, эксплуатационный персонал, начальники смен и цехов — это не его среда обитания. Их обильные застолья и пьянки, увлеченность охотой и преферансом его не привлекали. Но малый дружеский круг постепенно сложился. И потом, самое главное, самое умиротворяющее: сказочная природа вокруг. Она порой приводила Стельмаховича в божественный восторг. Особенно в зимнее время. Покрывало голубого снега, пушистые холмики на ветках, непонятные шорохи…
Из воспоминаний Б.Н. Швилкина, 1998 г.:
«Новый год семья Стельмаховича обычно встречала в лесу, вблизи поселка ИТР. Там заранее наскоро сколачивали столик и скамеечки из не очень толстых стволов деревьев. Вместе с этой семьей Новый год встречали и немногочисленные близкие друзья. На место встречи приезжали на лыжах. Разводили костер, пили шампанское из стаканов и возвращались домой».
Ездили в лес всегда в очень узком кругу: две-три семейные пары и одинокая миловидная женщина из медсанотдела, коллега жены.
На этих лесных «гулянках» Дмитрий Евлампиевич чувствовал себя вольготно и раскованно. Разбрасывал шутливые комплименты всем окружающим женщинам, баловался с ребятишками, катался по снегу с племянником Эдиком. Но и в эти веселые, бесшабашные минуты он порой переключался на свое, затаенное. Сколько же сотен и тысяч талантливых ученых и инженеров обречены на участие в какой-то бессмысленной гонке по созданию военного «изделия»!
— Для чего? Для защиты какой великой идеи? — вырывалось у него непроизвольно, без предисловия.
Дина привыкла к его незаконченным мыслям.
— Ну ладно, ладно, — успокаивала она его, — опять двадцать пять. Лучше посмотри вокруг, на эту красоту.
Он тут же соглашался с женой, стряхивал оцепенение и бросался в шутливые схватки с детьми…
— Значит, сомнение налицо? — спросил Шутов у собеседника, закуривая любимый «Казбек».
— Да. Можно так сказать.
— Высказывает какие-то конкретные предложения? Агитирует?
— Пожалуй, что нет. Скорее, сам мучается.
— Ну ладно. Огромное спасибо вам. Заходите. Всегда рад нашим встречам.
«Серьезного ничего, — подумал Шутов, оставшись наедине, — но запросить ориентировку тоже не помешает».
Ответ был скорый. Брат жены Стельмаховича убит три месяца назад в Тагильском лагере при попытке сопротивления конвою. Бросился на солдата с овчаркой со словами «изверги» и «убийцы». Отец Стельмаховича — в Париже. До войны поддерживал постоянную связь с умеренными белоэмигрантскими кругами. В настоящее время проживает в доме для престарелых и инвалидов в пригороде Тулузы. Дед жены, Вальковский Семен Яковлевич, эмигрировал в США еще до революции. Основал небольшую торговую компанию по сбыту спортивного снаряжения. Компания расширилась. Существует и поныне, преуспевает.
Во всех автобиографиях Стельмаховича этих данных не обнаружено. По работе характеризуется положительно, как ценный специалист.
«Кое-что скрывает, — подвел итоги Шутов, — уклоняется от полной правды».
Павел Анатольевич после некоторого размышления решил пригласить к себе Стельмаховича для ознакомительной беседы. Конечно, ничего особо предосудительного, за что можно было бы сразу ухватиться двумя руками, в материале не было. Но чем черт не шутит? Иногда тонкая ниточка может превратиться в морской канат. Шутов научился за долгую практику внимательно всматриваться в душу человека при поверхностно-любезной беседе. Он чувствовал малейшие отклонения от искренности, шорох лицемерия. В интонациях, величине паузы, по глазам…
Первая беседа прошла в высшей степени гладко. Стельмахович даже понравился Шутову. Павел Анатольевич рассыпался высшими оценками не только радиометрической лаборатории, но и всему трудовому коллективу объекта «Б». Стельмахович благодарил за высокую оценку. Шутов интересовался, как Дмитрий Евлампиевич представляет себе перспективы своей научной работы? Готовится ли к защите докторской диссертации?
Назначение подобной беседы Стельмахович сам себе не мог объяснить однозначно. Но она оказала на него удушающее воздействие. Присматриваются, вероятно. В чем-то подозревают. Может быть, раскопали, что скрыл свое нерабочее происхождение при поступлении в вуз? Что еще? Больше ничего антисоветского за своей спиной Стельмахович вспомнить не мог. Но это не успокаивало.
И Шутов не мог оценить однозначно результат беседы. Вроде бы все без шероховатостей. Однако какое-то зерно произросло. Наконец, он осмыслил свое ощущение. В памяти Шутова возникла фамилия научного руководителя, Курчатова. Стельмахович не имел права знать эту фамилию. Во всяком случае — произносить ее вслух. Но он и не произносил. Только несколько раз упомянул о систематическом нацеленном внимании научного руководителя к работе его лаборатории. Значит, постоянно встречаются. Это надо поощрить, как-то использовать. Стельмаховича есть за что прихватить. Чувствует за собой некоторые грешки. И трусоват, чтобы ответить категорическим отказом. Шутов решил через две недели еще раз поговорить со Стельмаховичем, направив беседу в профессиональное русло.
Павел Анатольевич имел огромный опыт вербовки осведомителей. Контакты с ними всегда были непременной частью его работы. Что касается Дмитрия Евлампиевича, то внимание службы режима к его неприметной особе испугало. Все эти дни он не мог отвязаться от периодически вспыхивающих мыслей, что его засасывает в какую-то вонючую трясину. Спать хотелось все меньше и меньше.
Да и сны были какие-то рваные и утомительные: черные океанские валы, зеленые осьминоги, молнии над тонущим парусником.
На вторую встречу Стельмахович шел в угнетенном состоянии. Не оставляют в покое. Теперь ему казалось, что когти какого-то не существующего в природе страшного зверя сжимаются на горле.
Грубый, откровенный нажим Шутова привел Стельмаховича в гнетущее состояние безысходного унижения и мучительного страха.
Обратно шел совершенно обреченно. Домой зашел на пять минут. Никого нет. Дина на работе, Эдик — в школе. Надел лыжи, взял свое подарочное охотничье ружье и медленно направился к любимому праздничному месту в лесу. Не доходя десяти шагов до знакомой полянки, остановился. Приставил ствол к подбородку и с трудом нажал на тугой курок.
Из воспоминаний Б.Н. Швилкина, 1998 год:
«На объекте поговаривали, что он был американским шпионом. Думаю, что это не так, просто в атмосфере шпиономании режимные органы объекта очень хотели показать свое профессиональное мастерство в «разоблачении врагов». Истинные причины самоубийства Стельмаховича остались неизвестными…
После гибели Стельмаховича его жена и племянник Эдик были незаметно удалены с объекта».
Смерть Стельмаховича расстроила Шутова: сорвался!
Что ж, бывают и осечки.
Пережал немного. Недоучел внутреннюю гнилость старика.
Тем не менее, выход на ученых зоны надо найти непременно, считал Павел Анатольевич. Если среди столичных ученых-биологов оказалось столько откровенных врагов — генетиков, то почему то же самое не может иметь место среди плутониевых физиков?
И дело ведь не только в их неверии в наши идеалы. Ученые могут быть источниками и непроизвольной утечки секретной информации.
Они ведь как малые дети, думал Шутов. Самомнения и тщеславия — хоть отбавляй. Доверчивые — сверх всякой меры. Да еще весьма насмешливо и скептически относятся к многочисленным защитно-профилактическим мероприятиям. Недооценивают значение его, Шутова, службы.
А ведь перед ним поставлена задача: не только обеспечить физическую защиту плутониевой зоны, но и надежно сохранить все государственные секреты, связанные с ней. Поэтому свои люди среди ученых всегда нужны. Не Стельмахович, так кто-то другой.
В памяти мелькнула фамилия: Ширяева…