26 июля совершенно случайно составилась компания, чтоб ехать в Башкадыклар, где расположен наш авангардный лагерь. Три недели, как мы занимали нынешние позиции, а мне не удалось побывать в Башкадыкларе, хотя он находится всего в десяти верстах от Кюрюк-Дара. Чтоб не откладывать дальше, я тоже поехал. Лагерь при Башкадыкларе хотя и называется «авангардным», как ближе расположенный к турецким позициям, но, в сущности, в нем сосредоточено более сил, нежели в Кюрюк-Дара.

В нашем лагере живется как-то монотонно: много начальства, еще больше сплетен, подслушиваний и перешептываний; нет недостатка в мелочных интригах — словом, здесь приходится жить с оглядкой, взвешивая, зачем предложен иной вопрос, и размышляя, какой на него следует дать ответ. Были в этом смысле поразительные примеры, и при случае я приведу их. Теперь же ограничусь лишь указанием, что я с удовольствием променял бы штабную жизнь на более скромное место в каком-нибудь лихом драгунском эскадроне или боевом полку, вдали от нашего «большого света». В Башкадыкларе дышится как-то свежее, обстановка более боевая и говорится откровеннее, без опасения, что найдется какой-нибудь прислужник, который передаст в искаженном, виде ваши слова. Тут по целым дням гремит музыка, раздаются задушевные тосты, безыскусственное кахетинское льется рекой, а по вечерам долго слышится разудалая солдатская песня. Чуется здесь что-то, охватывающее вас целиком, влекущее вас к самозабвению, к великодушным порывам; вы становитесь благороднее, отважнее, а уж «на турка» готовы идти хоть ежеминутно, хотя бы он окопался в тысячу раз сильнее и число таборов его удесятерилось! Начальником лагеря при Башкадыкларе генерал-лейтенант Ф.Д.Де- вель, командир 39-й пехотной дивизии. Генерал Девель провел на Кавказе всю свою службу, начав ее в рядах сапер. Он высокого роста, плотного, мускулистого сложения. Лицо загорелое, как бы закаленное полуденным солнцем и ветром: борода у него уж сильно «подернута инеем», и держится он несколько сутуловато. Обладая необыкновенно могучим голосом, генерал Девель, умеет увлекательно говорить с солдатами. При этом очень часто речь генерала складывается в рифмы, и он никогда не прочь сказать меткое и острое словцо. Генерала Девеля следует считать главным виновником удачного взятия Ардагана, так как его отрядом взято еще накануне штурма и прибытия генерала Геймана укрепление Гюляверды — этот ключ ардаганской крепости на южной стороне. От генерала Девеля мне приходилось не раз слышать самые горячие отзывы в честь нашей молодой, новой армии. В устах старого кавказского служаки подобные отзывы очень ценны, и они могут служить лучшим дополнением к тому, что столько раз приходилось мне доказывать в известной полемике с самозванными друзьями и «охранителями» русской боевой славы, которые под громкими словами умели ловко скрывать личные счеты и интриги.

Прибыв из Башкадыклара и проезжая мимо палаток отрядного штаба, я остановился, чтоб поклониться Ф.Д.Девелю. Со свойственным ему гостеприимством он пригласил меня отобедать. Здесь совершенно случайно я узнал, что в ту же ночь небольшой отряд, под начальством бригадного генерала Ореуса отправляется снова занять Ани. Прежняя же позиция наша при Ани, на турецком берегу, была свободна, и ходили слухи, что турки ее заняли или намерены занять. Какую ценность имеет эта позиция — я не знаю; но ее считают нужным не упускать из рук. С этой целью из башкадыкларского лагеря и отправлялись три батальона с одной восьмой батареей и двумя сотнями казаков.

Рассчитывая, что, быть может, этому отряду придется с боя занять позицию при Ани и что, вместе с тем, представляется удобный случай осмотреть развалины древней столицы Армении, о которых рассказывали чуть не чудеса, я решил следовать с войсками генерала Ореуса. На мое счастье, у ресторана m-me Шер, владеющей сердцами и кошельками доброй половины лагеря и вообще женщины с большим тактом, умеющей соблюдать полное приличие и наживать своей торговлей хорошую деньгу, встречаю моего приятеля-американца, корреспондента «New York Herald», г-на Уиллера. Без сомнения и он, что называется, обеими руками, схватился за случай побывать в Ани. Одно обстоятельство нас затрудняло. Рассчитывая к вечеру вернуться в Кюрюк- Дара, мы оба не захватили с собой ровно никаких вещей, даже верхнего платья; на нас были летние парусинные пальто, которые очень хороши были во время нестерпимой дневной жары, но служили бы весьма плохой защитой от холода здешних ночей. К счастью, на выручку явились наши храбрые и радушные нижегородцы. Командир эскадрона, капитан Чернышев, предложил мне свое кожаное пальто, а г- н Уиллер снабдился буркой у князей Трубецких, двух очень милых юношей, не более трех месяцев как поступивших в полк в качестве вольноопределяющихся и уже имеющих право гордиться унтер-офицерским званием. У нижегородцев за чаем и веселым ужином скоротали мы время до отхода отряда, выступившего в час ночи.

Переход наш, протяжением до пятнадцати верст, мы совершили совершенно благополучно, несмотря на темноту ночи. Утро застало нас верстах в шести от Ани. Послышавшиеся со стороны Башкадыклара выстрелы побудили отряд на некоторое время приостановиться, да и обозу нужно было стянуться. Выстроившись на всякий случай в боевой порядок, мы осторожно приблизились к Ани. К удивлению, никаких турок здесь не оказалось. Напротив, на месте нашей позиции мы увидели нескольких нестроевых солдат, десятка два казаков и свежие следы недавнего пребывания отряда. Два батальона и казачий полк с четырьмя бывшими при них орудиями, стоявшие на той стороне Арпачая, на возвышенности, вполне господствующей над Ани, как только завидели нас, стали сниматься и выступать, чтобы соединиться с нашим отрядом.

Войска стали лагерем у самых развалин Ани. Перед нами была высокая стена со многими башнями, круглыми выступами, выдававшимися наружу. Перед этой стеной сохранился еще ров, окружавший с этой стороны город. Слева от стены начинается глубокий овраг, спускающийся к Ар па- чаю, быстро текущему здесь в необыкновенно глубокой расселине двух почти отвесных гор. С правой стороны находится другой крутой овраг, по которому узкой ленточкой протекает ручеек, впадающий в Арпачай. Таким образом, местность, где находилась древняя столица Армении, представляет как бы полуостров, резко выдающийся над Арпачаем и окруженный с двух сторон глубокими оврагами; четвертая, совершенно доступная сторона Ани ограждается указанной, очень хорошо сохранившейся крепостной стеной с искусственным, полуобрушившимся рвом впереди. Развалины подобной же стены и башен явственно заметны и по всей окружности Ани. Здесь эти укрепления сооружены были над самой крутизной обрывов и потому, вероятно, сделались более доступны разрушительной руке времени. Стены, башни, остатки фундамента, уцелевшие части построек обнаруживают высокую степень развития архитектуры и вкуса. Так называемая облицовка строений состоит из совершенно правильных, прекрасно отесанных четырехугольных камней. На наружной стене господствует желтоватый цвет; украшения же сделаны из красного или черного камня. Верх одних ворот арочной системы привлекает глаз своими красными и желтыми камнями, расположенными в шахматном порядке; на протяжении всей стены чернеют кресты и крестообразные украшения из черного камня. Главные ворога состоят из двух громадных круглых башен, соединенных аркою; чтобы проникнуть в них, нужно пройти еще через малые ворота и позади выступающей наружу стены, у которой, можно думать, существовал подъемный мост. Некоторые из башен имеют узкие бойницы, вероятно, для метания стрел, потому что огнестрельное оружие изобретено несколько веков позже того времени, когда Ани перестал существовать.

Об Ани, кажется, довольно писано, потому что каждый путешественник считает долгом посетить эти древние развалины; но еще более говорят об Ани различные устные предания, которые передаст вам, в той или другой форме, с большей или меньшей долей фантазии, каждый армянин. Ани является священным городом у здешних армян, своего рода Меккой или Иерусалимом; но этот священный город не имеет реального бытия, он рисуется только в воображении, пищу которому дают сохранившиеся до наших времен почтенные развалины. Каждый армянин считает себя счастливым, если ему удастся побывать в Ани и порассказать о нем другим. Он переносится этим путем в золотой век своей родины и утешается надеждой, что настанет, наконец, время, когда Армения отделается от турецкого деспотизма, и луч счастья снова озарит ее судьбу.

Видев нынешний быт турецких армян, удивляешься, на какой низкой степени развития находится это христианское и богато одаренное от природы население. Жилище его не похоже на жилище человека: это скорее берлога, на сооружение которой необходимо иметь разве немного больше энергии или ума, чем на устройство вороньего гнезда или лисьей норы. Просматривая, как Ксенофонт в своем «Отступлении десяти тысяч греков» описывает быт армян, можно составить довольно верное понятие о современном их положении. Те же жилища и способ их устройства, почти та же пища и орудия ее производства; разве только в одежде и оружии встретится значительное различие. Отсюда вы готовы уж сделать заключение о вековой неподвижности армянского народа, о неспособности его к развитию, о слабости влияния, какое может оказать на быт народа христианская религия; но вдруг вы становитесь лицом к лицу с замечательными развалинами Ани, и перед глазами вашими каким- то чудом вырастают остатки причудливых замков, башен и мостов, переносящих вас совсем в другую эпоху, в иной быт, равно далекий и тому времени, когда жил Ксенофонт, и той печальной современности, которой мы теперь очевидцы. И вы поспешите взять назад свои невыгодные для Армении заключения и постараетесь отыскать другие причины того поразительного сходства, которое замечается в быте армянского народа на расстоянии двадцати с лишком веков. Становится очевидным, что существенные условия, при которых Армения достигла очень высокого развития, имела богатые города и замечательные сооружения, и должны находиться другие причины, благодаря которым эта страна обречена была снова впасть в младенчество, отойдя далеко назад. В числе этих причин не последнюю роль, конечно, играла Турция и ее порядки; турецкое владычество, очевидно, немало помогло времени в его разрушительной работе над блестящим прошлым Армении.

Можно себе составить теперь понятие, почему те обломки и груды камней, которые носят название Ани, пользуются таким высоким уважением у армян, почему они с таким удовольствием посещают эти развалины и любят о них говорить. Не будь Ани и других развалин, трудно было бы поверить в блестящее некогда существование Армении, неосновательно было бы и помышлять о лучшем будущем, этой страны. Конечно, золотой век Армении, как и золотые века всех народов, был не без терний и более или менее сильной лигатуры; но, во всяком случай, у армян есть, что вспомнить, есть прошлое, которое не хочется позабывать. Что касается Ани, то предания и армянские историки согласны, что в уничтожении этой столицы древней Армении главнейшую роль играло землетрясение; но что мешало возобновить этот город - о том мне не удалось ни слышать, ни читать. Очевидно, однако, что землетрясение тут было не причем. Если в Ани до сих пор сохранились, почти целиком, громадные храмы и башни, то ясно, что действие землетрясения не могло быть достаточно для запустения и потом полного уничтожения города. Воображение некоторых армян разыгрывается до того, что эпоха разрушения Ани относится у них на 15 веков назад. Между тем уже один византийский характер многих сооружений свидетельствует, что Анн существовал и строился гораздо позже. Более умеренные мнения говорят, что Ани разрушен в конце XII или после XIV вв. В Ани, говорят, насчитывалось до 100 000 домов и 1001 церковь; до сих пор у армян существует род божбы или клятвы, в которой главную роль играет «тысяча одна церковь». По числу развалин и месту, ими занимаемому, трудно допустить, чтоб в Ани действительно могло находиться: такое громадное число домов и такая масса храмов. Принимая относительно домов цифру 100 000, придется допустить, что в Ани было не менее миллиона жителей, т.е. население, которым и в настоящее время только очень немногие города могут похвастать и, без сомнения, города, в несколько раз обширнее, которые трудно, по крайней мере, обойти в одно утро или вечер, как это легко сделать с Ани. Много-много, если в Ани была десятая часть тех построек, которые ему приписываются слишком разыгравшейся фантазией. С достоверностью можно полагать только, что Ани был очень густо заселен, что улицы его были узки и неправильны, что дома занимали небольшие пространства и что храмов, дворцов и замков в нем было действительно очень много. Заметно также, что город носил на себе следы двойного владычества, светского и духовного; развалины Ани, сохранившееся храмы, даже наружные стены, с их черными крестами в виде украшений и многочисленные пещеры и подземелья отдают чем-то церковным, говорят более о деспотизме и вмешательстве в светские дела духовных владык, нежели о веселой и цветущей жизни богатого, торгового города. Не тут ли следует искать одну из виднейших причин разрушения и гибели Ани? Такое положение дел губительнее всяких землетрясений.

Ночью мы возвратились в Башкадыклар, пользуясь отходом двух сотен казаков.