Глава 1

Время потеряло для него свое значение. Оно утратило протяженность и стало сбиваться в кольца — в кольца дней, недель, месяцев. Он заранее знал, что сегодня будет то же, что было и вчера, а завтра повторится то, что было сегодня. Это однообразие дней становилось невыносимым, оно сушило мозг и отравляло душу. Ощущение бессмысленности существования угнетало своей безысходностью.

Автомастерская стояла в самом начале дороги, ведущей из Тусона в Финикс — административный центр штата Аризона. Там, в Финиксе, в самом сердце Кордильер, была родина Рэмбо. Но его давно уже ничто не связывало с ней. Как, впрочем, ничего не связывало и с Тусоном, после того как умерла мать Джека Смита, тело которого он привез ей из далекого Таиланда в цинковом гробу.

Рэмбо проводил взглядом старенький «опель», у которого он только что прочистил карбюратор, и вытер ветошью руки. Со стороны гор надвигались тяжелые облака, оставляя на острых вершинах свои грязные косматые клочья. Резко похолодало. Все вокруг стало сумеречно и неприглядно, хотя время только еще перевалило за полдень. Мерзкая погода! Рэмбо решил зайти на станцию и выпить чашку горячего кофе, но увидел приближающийся со стороны Тусона «джип» и остался на месте. За рулем сидел мужчина в темных очках. Машина была новая и вряд ли нуждалась в помощи механика. Это Рэмбо отметил сразу. И тем не менее, подъезжая к станции, она сбавила ход и мягко притормозила рядом с ним. На ее дверце он увидел красно-голубой знак армии США. Рэмбо выждал несколько секунд, но водитель из машины не выходил. И тогда он нагнулся к открытому окну и спросил:

— Что-нибудь не так, сэр?

— Все так, Джони. Я просто соскучился по тебе.

Дверца хлопнула, стройный прямой господин с седой головой, одетый в черную кожаную куртку, легким шагом обогнул машину и, остановившись против Рэмбо снял очки.

— Здравствуй, малыш.

— Сэр?

Они бросились друг другу в объятия и замерли. Объятия Рэмбо были так искренни, что полковник Траутмэн легонько похлопал его по спине.

— Ты не потерял форму, сынок, — сказал он и, вздохнул полной грудью, когда Рэмбо отпустил его, улыбнулся. — Ты все такой же.

— Это хорошо, сэр?

— Это прекрасно, Джони. Ты когда освободишься?

— Я почувствовал себя свободным, как только увидел вас, — улыбнулся Рэмбо.

И он не лгал. Стоило ему лишь увидеть Траутмэна, как он понял, что его бессмысленному существованию пришел конец. Что заколдованный круг, по которому лениво вращалась вся эта нудная, до ломоты в скулах, жизнь, лопнул, и он вновь ощутил свободу. Ту свободу, которая позволяла ему быть самим собой, а не придатком того, благопристойного общества, которое само по рукам и ногам было опутано тысячью нелепых условностей и предрассудков, порождающих лишь лицемерие и ханжество. И еще он понял, теперь уже окончательно, что обманывался, когда пытался укрыться от самого себя в тихом уголке Кордильер. Грешно обманывать других, себя обмануть невозможно: это равносильно сумасшествию.

Но почему он решил, что полковник пришел дать ему свободу?

— Сэр, — спросил он, — вы надолго задержите меня? Траутмэн понял вопрос Рэмбо и улыбнулся.

— Это будет зависеть только от тебя, мой мальчик. В мире еще так много несправедливости.

— Я вас понял, сэр, — ответил Рэмбо улыбкой на улыбку. — Позвольте только переодеться.

Он прошел в мастерскую, сбросил с себя комбинезон, натянул старые джинсы, набросил на клетчатую ковбойку потертую джинсовую куртку и взял с верстака свою видавшую виды сумку с термосом. Хозяин молча наблюдал за ним, не понимая, что происходит. Рэмбо прошел мимо него и в дверях остановился.

— Хозяин, я очень благодарен за все и, кажется, не остался вам должен. Прощайте, я тороплюсь.

Траутмэн уже сидел за рулем. Рэмбо сел рядом и бросил сумку на заднее сиденье.

— Куда ты меня приглашаешь? — спросил Траутмэн.

— К себе домой, сэр. Придется вернуться в Тусон. Траутмэн развернулся, и в последнюю минуту Рэмбо увидел своего хозяина, который взмахнул рукой и хотел что-то крикнуть, но, видимо, увидев на дверце знак армии США, сразу же раздумал.

 

Глава 2

— Этот домик, сэр, — плата правительства за страдания и смерть Джека Смита.

Рэмбо сидел с полковником Траутмэном за столом на уютной застекленной веранде и задумчиво смотрел на клумбу, которая занимала большую часть чистого ухоженного дворика. Цветы на ней уже увяли, осыпались, и она напоминала теперь могильный холм, от которого веяло тоской и печалью. Эту клумбу Рэмбо соорудил с миссис Смит в память о Джеке. И когда Рэмбо носил для нее землю, он и сам не знал, что у него получится: клумба или могильный курган.

— Еще кофе, сэр?

— Спасибо, Джони, не надо. Значит, ты теперь домовладелец?

— Миссис Смит завещала мне все свое состояние, ведь я заменил ей сына. А кроме меня у нее никого не оставалось.

— И большое состояние?

— Все, что вы видите, сэр, — плата за Джека. Но я не могу этим пользоваться только потому, что я жив, а он погиб. Это несправедливо.

— И что же ты решил?

— У Джека была невеста. Он очень любил ее. Она тоже любила его. И они не виноваты, что так все получилось. Теперь она — мать взрослых детей. Думаю, этот домик по праву должен принадлежать ей. Пусть хранит память о Джеке.

— Ты правильно решил, Джони. И потом… Мне показалось, тебя не слишком-то устраивает Тусон. Или я ошибаюсь?

Рэмбо внимательно посмотрел Траутмэну в глаза.

— Скажите, сэр, что у вас на уме?

И Траутмэн, откинувшись в плетеном кресле, неожиданно громко рассмеялся. Рэмбо впервые услышал смех полковника. Он считал, что самое большее, на что способен Траутмэн в проявлении своих чувств, так это на сдержанную улыбку. Оказывается, Траутмэн умеет еще и смеяться, да так заразительно и искренне, что Рэмбо, глядя на него, улыбнулся, но сразу же согнал улыбку с лица. Может, он сказал что-то не то?

— Чем я вас рассмешил, сэр?

— Прости, малыш, я не хотел тебя обидеть, — Траутмэн вынул из кармана платок и вытер слезы на глазах. — Просто я подумал, что скоро нам с тобой не нужно будет разговаривать: достаточно посмотреть друг другу в глаза, чтобы понять, что у кого на уме. Рэмбо смутился и покачал головой.

— Вы правы, сэр. Видно, так оно и есть. Но ведь иной раз словами и не выразишь то, что могут сказать глаза. К тому же глаза не лгут.

— Боже мой, малыш, уж не стал ли ты писать стихи? — Траутмэн чуть улыбнулся, так, чтобы не обидеть Рэмбо.

— Нет, не стал. Но то, что здесь в самом деле можно свихнуться, это точно. Скажите сэр, — Рэмбо обвел вокруг рукой, — неужели вот это все и называется счастьем?

Траутмэн посмотрел на своего ученика с такой невыразимой печалью, с такой болью, что Рэмбо почувствовал себя неловко. Неужели он действительно потерял себя, растворился среди других, если стал задавать такие идиотские вопросы? А все это от того, что ленивая жизнь оставляла слишком много времени для праздных размышлений. И размышления эти, хотел он того или нет, принимали направление, общее для образа мыслей тех людей, которые окружали его.

— Значит, я угадал, — сказал наконец Траутмэн после долгого молчания. — Тусон не для тебя, сынок. Ты ведь и сам не хочешь, чтобы твои мозги заросли свиным салом.

— Поэтому я и спросил, сэр, что у вас на уме, — вздохнул Рэмбо.

— Да-а, протянул задумчиво Траутмэн, — ты уже научился и вздыхать, как хозяйка, которая забыла купить салат к обеду. Мне это не нравится, малыш. Поэтому я предлагаю тебе завтра прокатиться со мной. Это недалеко — по соседству. Если тебя что-то не устроит, ты сможешь сразу же возвратиться в Тусон.

— Почему меня что-то может не устроить, сэр?

— Не знаю, — пожал плечами Траутмэн. — Ты стал другим, и, может быть, у тебя изменилось понятие о справедливости.

Глаза Рэмбо потемнели, и он напрягся. Траутмэн поспешил успокоить его.

— Извини, — сказал он, — но мы долго не виделись, именно поэтому я так и подумал. — Траутмэн помолчал и спросил своим обычным спокойным тоном: Ты что-нибудь слышал о наших заложниках в Иране?

— Сэр, об этом знает вся страна.

Рэмбо вспомнил, как на другой день после захвата американского посольства в Тегеране по Тусону прокатилась волна митингов. На центральной площади собрался весь город, и многотысячная толпа несколько минут скандировала одну фразу: «Спустить на них Джона Уэйна! Спустить на них Джона Уэйна!» Голливудский актер Джон Уэйн был кумиром Рэмбо. Сколько он себя помнил, Джон Уэйн всегда был с ним: и когда в роли ковбоя дрался с индейцами, его соплеменниками, и когда в роли «зеленого берета» уничтожал корейцев, а потом вьетнамцев. И кто знает, как сложилась бы судьба Рэмбо, если б не бесстрашный Джон Уэйн… Тусон, Финикс, вся страна требовала от правительства Соединенных Штатов спустить на вероломных иранцев Джона Уэйна!

— Я сам стоял тогда в толпе, сэр, и требовал от правительства то, что требовали все. В тот день никто не мог оставаться дома.

— Ничего не могу сказать о правительстве, — заметил Траутмэн, — но президент услышал и твой голос, малыш.

Рэмбо выпрямился в кресле, глаза его заблестели.

— Сэр, мы все-таки спустим на них Джона Уэйна?

— Нет, мы сначала восстановим справедливость — освободим заложников.

И тогда Рэмбо все понял.

— Вы хотите, чтобы я принял участие в освобождении посольских крыс?

— Джони, ты ведь только что возмущался вероломством иранцев.

— Думаю, сэр, за вероломство их и следует наказать. Но чтобы рисковать за чиновничьи шкуры!.. — Рэмбо поднялся во весь свой огромный рост и навис глыбой над полковником. Возмущению его не было предела. — Я не знаю их темных делишек и знать не хочу. Если они там что-то напакостили, пусть сами и убирают за собой. Как вы могли, полковник…

— Сядь!

Рэмбо сам напомнил Траутмэну о его воинском звании, и теперь ему ничего не оставалось делать, как исполнить приказание. Он сел и опустил глаза.

— Простите, сэр, но я хотел…

— Ты разучился слушать, Рэмбо, — оборвал его Траутмэн и, успокоившись, продолжал: — Ведь я тебе ничего еще не сказал. Посольскими крысами, как ты изволил выразиться, займется команда «Дельта».

— Ваша команда, сэр?

— Да. Формально ты должен будешь войти в нее, но действовать станешь самостоятельно. Дело в том, что один человек просил, чтобы именно ты исполнил его просьбу — спас его сына.

— Я знаю этого человека?

— Конечно. Это Ральф Пери.

Рэмбо задумался, но как ни напрягал свою память, человека с такой фамилией вспомнить не мог.

— Я ничего не слышал о нем, сэр.

— А ты вспомни Рождество семьдесят второго года, — попросил Траутмэн. — Чем ты тогда занимался?

Как мог забыть Рэмбо это Рождество! Это было, пожалуй, единственное Рождество, которое он запомнил на всю жизнь. Он был тогда во Вьетнаме, в лагере военнопленных. Казалось, весь мир забыл о них, и чувство одиночества, заброшенности доводило людей до отчаяния. И вот на Рождество из далекой Америки вдруг, как дар небесный, пришли подарки. Рождественские подарки! И лагерь ожил. Бывшие солдаты, голодные, оборванные, потерявшие человеческий облик, воспрянули духом. Они обнимались, со слезами на глазах прощали друг другу обиды и просили прощения, ликовали, почувствовав себя снова людьми: родина вспомнила о них, она их не забыла!

— Не родина, Джони, — прервал воспоминания Рэмбо Траутмэн, — Ральф Пери. Это он лично закупил и сумел передать вам свой дар. А тогда было нелегко это сделать, поверь. Пери сделал то, на что не хватило способностей у правительства.

— Я не мог этого знать, — растерянно пробормотал Рэмбо.

— Да, Пери не кричит об этом на каждом перекрестке. А как ты думаешь, кто освободил тех военнопленных, лагерь которых ты нашел во Вьетнаме? Ведь мою «Дельту» тогда расформировали.

— Я слышал, правительства двух стран…

— Опять ты о правительствах! — недовольно перебил его Траутмэн. — Это тоже сделал Ральф Пери! Ни правительство, ни «Дельта» не имели к этому никакого отношения. Это сделал Ральф Пери, сынок! Он завершил работу, которую начал ты.

— Но почему я ничего не знаю о нем, сэр? — Рэмбо был в отчаянии.

— Зато он все знает о тебе. Ведь ты герой, а он всего-навсего скромный бизнесмен. И он просит, чтобы ты помог ему.

Рэмбо встал, прошелся по веранде, снова сел. Он с трудом справлялся с охватившим его волнением. И такой человек просит, чтобы ему помогли! А разве его кто просил посылать рождественские подарки, спасать военнопленных? Неужели нужно ждать, когда тебя попросят сделать добро, а не искать самому тех, кто нуждается в твоей помощи!

— Сэр, — Рэмбо почему-то было стыдно смотреть в глаза Траутмэну, — не сочтите меня неблагодарным. Отнесите мое поведение за счет моего невежества. Вы рассказали мне такое, после чего я чувствую себя самовлюбленным щенком. Этот Ральф Пери великий человек. Кто его сын?

— Том Пери. Такой же бизнесмен, как и его отец. Он совсем еще молод — ему всего двадцать шесть лет. Он имел несчастье оказаться в посольстве в тот момент, когда стражи исламской революции захватили его.

— Я найду Тома, сэр. Я найду его, чего бы мне это ни стоило.

— Я уверен в этом, сынок. И рад, что вижу снова перед собой Рэмбо таким, каким привык его видеть всегда. А теперь давай отдыхать. Завтра у нас будет длинный день.

— Я постелю вам, сэр. А сам успею еще уладить дела с бывшей невестой Смита. Это тоже будет для нее рождественский подарок.

 

Глава 3

Еще только рассветало, когда они выехали и Тусона на дорогу, ведущую в Финикс. Небо очистилось, и день обещал быть ясным.

— У тебя есть водительские права? — спросил Траутмэн, когда они отъехали от города мили на полторы.

— Я же автомеханик, — пожал плечами Рэмбо и добавил: — И кроме того, добропорядочный житель Тусона.

— Был, — улыбнулся Траутмэн. — Хочешь сесть за руль?

— С удовольствием, сэр.

Траутмэн остановил «джип», и они поменялись местами.

— Когда прикажете быть в Финиксе, сэр? — спросил Рэмбо.

— Думаю, для тебя каких-то сто с лишним миль не дорога.

— Это верно, сэр. И я постараюсь.

Рэмбо выехал на середину автострады и выжал из машины все, на что только она была способна. Лишь проезжая мимо своей автомастерской, он чуть сбавил скорость и нажал на сигнал. Но никто не вышел. Рэмбо усмехнулся. Теперь хозяину будет трудно, пока не найдет себе помощника — какого-нибудь тусонца.

Дорога была почти пустынна и легко, миля за милей стелилась под колеса «джипа» Тусон оставался все дальше и дальше, и Рэмбо почти физически ощущал, что пробуждается от длинного однообразного сна, когда до бесконечности повторяются одни и те же картины, проплывают одни и те же лица, но ничего не происходит и произойти не может. От такого сна устаешь и утром встаешь разбитый, с ощущением какой-то неопределенности и неясности. И Рэмбо гнал так, словно боялся снова впасть в эту обволакивающую спячку, лишающую человека способности к действию. Ему нужна была сейчас скорость и только скорость, — она раскрепощала его и приносила облегчение. И в какой-то момент он вдруг совершенно забыл и про Тусон, и про какого-то хозяина какой-то мастерской, и про свое наследство, которого у него уже не было, и устремился мыслями вперед, туда, где была иная, настоящая жизнь, в которой он наконец-то опять почувствует себя самим собой.

— Сэр, а почему плато Колорадо? — спросил он, не спуская глаз с дороги. — Может, я чего-то не понял?

— Ты все правильно понял, Джони, — кивнул Траутмэн. — Топографические особенности плато Колорадо напоминают ландшафт Деште-Кевира: Большой соляной пустыни в Иране, где нам придется действовать.

— Но ведь американское посольство в Тегеране, а не в соляной пустыне.

— Ты очень догадлив, мой мальчик, — сказал Траутмэн и покосился на Рэмбо — не обиделся ли? Но Рэмбо только улыбнулся. — Но действовать нам придется с Кевира. Там у нас промежуточная база, с которой мы сделаем большой прыжок и окажемся у стен Тегерана. А уж мои мальчики покажут, на что они способны.

— А я? Ведь я уже не мальчик, с вашего позволения, сэр.

— Да? — притворно удивился Траутмэн. — В таком случае придется дать тебе свободу действий, — и добавил уже серьезно: — О тебе еще будет время поговорить. — Траутмэн помолчал, глядя перед собой на летящую под колеса ленту дороги, и вдруг спросил: — Послушай, Джони, а чем ты занимался в свободное время в своем Тусоне? Ведь у тебя, должно быть, была уйма свободного времени.

— Да, сэр. Больше чем надо. Я размышлял…

— Ну, это я уже понял, — вставил Траутмэн.

— И изучал арабский, — закончил Рэмбо. — Я нашел араба, который учил меня, а я платил ему за это. И мы оба были довольны.

— Но почему арабский? — удивился Траутмэн.

— Я хотел читать Коран только на арабском.

— Ну и как?

— Я хорошо читаю и неплохо говорю. Так сказал учитель. Мы с ним говорили только по-арабски. Он и слышать не хотел английского.

На этот раз Траутмэн долго молчал, потом повернулся всем корпусом к Рэмбо и стал смотреть на него так, будто впервые увидел.

— Не смотрите на меня так, сэр, — я могу вильнуть. А на такой скорости…

— Малыш, ты меня удивляешь! Почему же ты сразу не сказал, что знаешь арабский?

— Потому что вы меня не спрашивали, сэр.

— Я горжусь тобой, Джони, — Траутмэн осторожно похлопал Рэмбо по коленке. — Ты даже не представляешь себе, как это здорово. Но теперь тебе придется изучать персидский.

И Рэмбо все-таки вильнул. Он выправил машину и быстро взглянул на Траутмэна.

— Не хотите ли вы сказать, сэр, что пока я не выучу персидский, мне не видать Тегерана? Тогда куда и зачем мы едем? И неужели в Тегеране нет арабов?

Траутмэн замотал головой, как от зубной боли.

— Прекрати, Джони! Арабы есть даже в Тусоне, как ты сам убедился. В конце концов ты можешь даже изображать из себя глухонемого. Но подумай сам, что тебе предстоит!

Рэмбо с полмили молчал, а потом согласно кивнул.

— Я подумал, сэр. Вы правы. Мне это только на пользу.

— Ну и умница, — Траутмэн вытянул шею и стал вглядываться в дорогу. — Вон у того столба, малыш, свернешь налево.

— Мы поедем другой дорогой?

— Своей дорогой, — уточнил Траутмэн.

На столбе был прикреплен щит с надписью: «Частное владение» Рэмбо свернул на узкую асфальтированную дорогу и не мог удержаться, чтобы не пошутить:

— Это ваши владения, сэр?

Но шутка оказалась неуместной.

— Мои, — ответил Траутмэн. — А если быть более точным — записаны на мое имя. Послушай, Джони, ведь не одному же тебе быть владельцем частной собственности! Смотри внимательнее.

Дорога резко свернула в сторону и круто пошла вниз, в лощину, на дне которой Рэмбо увидел небольшой аэродром, окруженный металлической сеткой. В середине его стояло два легких вертолета. У самой сетки матово серебрилось сооружение, которое могло служить и ангаром, и служебным помещением, и складом. На территории не было видно ни души. Но когда «джип» подъехал ближе, откуда-то появился солдат, распахнул металлические створки ворот и отдал полковнику честь.

Траутмэн велел Рэмбо подъехать к ангару и посигналить. Рэмбо выключил мотор и посигналил. Из ангара выбежал молоденький розовощекий лейтенант и вытянулся, увидев выходящего из машины Траутмэна.

— С приездом, сэр.

— Благодарю, лейтенант. У вас все готово?

— Да, сэр, — он покосился на странного человека в ковбойке, потертых джинсах и со старой сумкой в руке, приехавшего с полковником, и растерянно спросил: — Вы даже не отдохнете, сэр?

— Мы не устали, лейтенант. Летим сейчас же. Возьмите, что вам необходимо, и догоняйте нас.

Траутмэн дал знак Рэмбо следовать за ним. Лейтенант с планшеткой в руке догнал их уже у вертолетов. Траутмэн по-хозяйски открыл дверь вертолета, пропустил вперед себя Рэмбо и вслед за ним забрался сам.

— Что нового, лейтенант?

— Все в норме, сэр, — улыбнулся лейтенант, надевая наушники.

— Приятно слышать, — буркнул Траутмэн и обернулся к Рэмбо. — Ты не летал еще над Кордильерами, Джони?

— Нет, сэр. Я летал над Аннамскими горами.

Траутмэн бросил на Рэмбо быстрый взгляд. Никак не может забыть эти Аннамские горы! Кажется, над ними и умер Джек Смит…

— Нет, Джони, Кордильеры — это совсем другое, — рассеянно проговорил Траутмэн и замолчал.

Вертолет стал медленно подниматься.

 

Глава 4

Безжизненные равнины, зажатые горами, и сами горы, полуразрушенные временем и лишенные растительности, не произвели на Рэмбо никакого впечатления. Однообразный пейзаж, расстилающийся внизу, наводил тоску и уныние. Но если этот ландшафт лишь напоминал некоторые особенности Деште-Кевира, то что же могла представлять собой сама Соляная пустыня! Этого Рэмбо вообразить себе не мог.

Через три четверти часа вертолет сделал крутой вираж, выскочил из-за бесформенной гряды, и глазам Рэмбо представилась бескрайняя, плоская, как сковорода, равнина.

— Смотри внимательно, Джони! — прокричал ему Траутмэн.

На пологом откосе холма Рэмбо увидел приземистое здание с плоской крышей и рядом с ним несколько построек цементно-серого цвета. Все эти сооружения были заключены в квадрат кирпичного забора красного цвета со стороной примерно в полмили.

Траутмэн притянул к себе Рэмбо и прокричал:

— Американское посольство в Тегеране!

Он дал возможность Рэмбо полюбоваться этим бесхитростным архитектурным ансамблем еще несколько секунд и приказал лейтенанту идти на посадку. Вертолет сел рядом с небольшим военным городком, расположенным приблизительно в пяти-шести милях от «американского посольства в Тегеране». Рэмбо посмотрел на часы: девять с четвертью. Траутмэн прав — день будет длинным.

Подъехал «джип», и из него вышел дежурный офицер. Он доложил Траутмэну обстановку и, помолчав — не забыл ли чего? — добавил, улыбаясь:

— Штурм, как обычно, в одиннадцать ноль-ноль.

— Благодарю вас, — Траутмэн пожал дежурному руку и спросил: — Пери у себя?

— Он ждет вас, сэр.

Хорошо. Отвезите нас к нему. Садись, Джони, Траутмэн хлопнул Рэмбо по руке и сел впереди.

Дежурный удивленно посмотрел на Рэмбо, хотел что-то сказать, но промолчал. Видно, здесь не принято было задавать лишних вопросов. Рэмбо спокойно забросил сумку на заднее сиденье и сел рядом с ней. Машина круто развернулась.

Утепленная оранжевая палатка Ральфа Пери стояла за ангаром. Она резко выделялась среди серых, стальных, серебряных построек городка. Пери словно бы подчеркивал свою непричастность к происходящему и утверждал свою принадлежность к сугубо штатскому сословию.

— Подождите меня, пожалуйста, — сказал Траутмэн дежурному, выходя из машины, и дал знак Рэмбо следовать за ним.

У палатки он остановился, бросил быстрый взгляд на Рэмбо и откинул полог.

— Вы разрешите, Ральф?

— О, Сэм, конечно!

— Заходи, Джони, — Траутмэн подтолкнул Рэмбо и вошел вслед за ним. — Здравствуйте, Ральф. Я привез вам его.

Рэмбо увидел перед собой высокого стройного господина в джинсах и в такой же, как у него, ковбойке. Лицо его было словно вырублено из куска темного камня, на котором резко выделялись белые лохматые брови. Голова его с короткой стрижкой тоже была совершенно белая, хотя на вид ему было чуть более пятидесяти. Несколько мгновений он пристально смотрел на Рэмбо выразительными серыми глазами и, не сдержав порыва, обнял его.

— Здравствуйте, Рэмбо, — пробормотал он. Вы — единственная моя надежда. Спасибо, что приехали.

— Ральф, — предупредил Траутмэн, — прошу не называть его по фамилии — у него ее еще нет.

Пери отстранил Рэмбо, удивленно посмотрел на Траутмэна и сразу же все понял.

— Ах, да! Простите, Сэм, у вас ведь все законспирировано, засекречено. Я буду называть его… — Пери посмотрел на Рэмбо.

— Малыш, — подсказал Рэмбо и покосился на Траутмэна. Полковник улыбнулся и отвел глаза в сторону.

— Хорошо, малыш. Тома я тоже так называл… — Пери осекся и с трудом поправил себя: — Называю.

— Мне пора идти, — сказал Траутмэн, — а вы поговорите. Думаю, Джони, тебе будет интересно посмотреть на учение?

— Конечно, сэр. Если позволите.

— Я пришлю за вами машину.

Траутмэн вышел, и Рэмбо с Пери остались одни. Свет от яркого электрического фонаря, подвешенного на верхней рейке, будто бы раздвигал светлые стены палатки, и она казалась более вместительной, чем была на самом деле. Однако, кроме походной кровати, стола, стульев, тумбочки и холодильника, которые занимали почти все пространство, сюда, пожалуй, уже ничего нельзя было втиснуть.

— Садитесь, Джони, сейчас я буду вас угощать. Что вы пьете?

— Воду, сэр.

— Как воду? — поднял брови Пери. — Только воду? Рэмбо пожал плечами.

— Если позволите, я бы мог выпить и чашечку кофе. Только кофе и больше ничего. Мы с полковником уже завтракали.

Пери задумался, стоя у холодильника.

— Хорошо, малыш, — махнул он рукой. — А я позволю себе рюмку коньяку. Вы не возражаете?

— Ничего не имею против, сэр.

Пери достал из холодильника легкую закуску, бутылку коньяку, вынул из тумбочки рюмку, чашки и большой термос.

— Вы не подумайте, ради бога, что я увлекаюсь этим, — сказал он, наливая себе коньяк. — Но после того, что случилось с Томом, я не узнаю сам себя. Нервы ни к черту, — он налил в чашки ароматный кофе из термоса и посмотрел на Рэмбо. — Вы же сами были в плену, Джони? Я не представляю себе этого. Это должно быть ужасно!..

— Успокойтесь, сэр, — Рэмбо стало по-настоящему жалко этого человека, и ему очень хотелось как-то утешить его. — Сэр, заложники — это совсем не то что пленные. Поверьте мне. Ничего похожего. Все-таки посольство никак не сравнить, скажем, с земляной ямой в джунглях, где по тебе ходят крысы и прыгают земляные пиявки.

Рэмбо заметил, как лицо Пери из темного стало превращаться в серое и покрылось пятнами. И он опомнился.

— Сэр, ну что вы в самом деле! Я только хотел сказать, что в посольстве все совершенно по-другому. Там паркет, ковры, хрусталь… Выпейте, сэр, и вам станет лучше.

Пери поднял рюмку. Рука его заметно дрожала. Он посмотрел на Рэмбо таким умоляющим взглядом, словно от него теперь зависела вся его жизнь. Вздохнув, он выпил залпом и отхлебнул глоток кофе.

— Вы знаете, Джони… — Пери на секунду запнулся. — Ведь с вами можно говорить откровенно?

— Да, сэр, — кивнул Рэмбо.

— Я не верю в эту затею, — Пери махнул рукой, видимо, в сторону «американского посольства в Тегеране» и внимательно посмотрел на Рэмбо.

— Я тоже, — просто сказал Рэмбо и отхлебнул кофе.

— А вы почему? — быстро спросил Пери. Рэмбо грустно улыбнулся.

— Ведь вы еще не сказали, почему не верите вы. Но я скажу. Пока они доберутся до заложников, им достанутся только их трупы.

По лицу Пери прошла судорога.

— Я тоже так думаю. И что же делать?

— Сэр, — сказал Рэмбо как можно спокойнее, — когда все думали, что делать с теми, кто остался во Вьетнаме, вы делали то, что подсказывало вам сердце. Я сделаю для вас все, сэр, или не вернусь.

— Вы вернетесь, Джони. Вместе с Томом. Я верю в вас и вашу удачу. Полковник так много рассказывал мне о вас. Ведь вы спасли ему жизнь?

— Это не совсем так, сэр, — поправил Рэмбо. — Сначала он спас жизнь мне.

Пери удивленно поднял брови.

— Вот как! Сэм не говорил мне об этом.

— Сэр, ведь вы тоже не любите говорить о себе. И я бы никогда не узнал о вас, если бы не полковник Траутмэн. Оставим лучше этот разговор.

— Хотите еще кофе, Джони?

— Благодарю, сэр. Я хотел бы посмотреть, как будут штурмовать посольство. И вообще, простите, мне не терпится осмотреть эту коробку.

— Пожалуй, я составлю вам компанию. Я буду вашим гидом, если вы не возражаете, конечно.

— Буду благодарен, сэр. Думаю, уж вы-то изучили ее вдоль и поперек.

— Вы угадали. Я все время думаю, где может быть Том… Но, по правде говоря, само это зрелище — я имею в виду штурм — вызывает во мне ужас, когда я представляю себе, что в это время будет происходить там, внутри посольства!

Пери убрал все со стола и расставил по местам. И Рэмбо отметил, что этот человек во всем привык обходиться без посторонней помощи. И будь он помоложе, наверняка сам бы отправился на поиски своего Тома.

— У вас найдется бинокль, сэр? — спросил Рэмбо.

— Конечно, — Пери достал из-под подушки старый цейсовский бинокль и повесил его на шею Рэмбо. — Знаете, я его всегда держу при себе — люблю по утрам смотреть на горы.

Они вышли из палатки в тот момент, тогда из-за ангара выскочил «джип» и как вкопанный встал рядом с ними. Молодой крепкий солдат в зеленом берете, надвинутом на самые брови, легко выпрыгнул из машины и, играя своей молодцеватостью, отдал честь.

— Сэр, — обратился он к Пери, — полковник приказал отвезти вас, куда вам будет угодно. Куда вам угодно, сэр?

Пери посмотрел на Рэмбо.

— В посольство, — не задумываясь ответил Рэмбо.

— Конечно же, в посольство, — подтвердил Пери и полез в машину на заднее сиденье.

Рэмбо сел рядом с ним и посмотрел на часы: десять тридцать.

— Успеем, — не оборачиваясь сказал «зеленый берет» и так рванул машину, что пассажиров прижало к задней спинке.

«Что у него — глаза на затылке? — подумал Рэмбо. — Как он мог заметить, что я посмотрел на часы?» И только тут увидел в верхнем зеркальце улыбающееся лицо солдата. «Мальчик» полковника Траутмэна, видно, был доволен и своей находчивостью, и своей жизнью, и вообще — всем на свете. Для него штурм макета был игрой, ребячьей забавой. И, конечно же, он и представить себе еще не мог, что при штурме, случается, и убивают. Ну, в том, что убивают, он, пожалуй, еще и не сомневался. Только не относил это на свой счет. Он был уверен, что при его-то силе и ловкости он способен и от пули увернуться, и нож перехватить, и над обрывом зависнуть. Такие безрассудно отчаянные и погибают в первую очередь.

Рэмбо закрыл глаза и стал считать до десяти, чтобы сбросить с себя эти несвоевременные и глупые фантазии. А когда открыл глаза, перед ним возникла странная картина.

— Кто это? — спросил он у «зеленого берета».

— Стражи исламской революции — моджахедины. Они охраняют наше посольство с заложниками.

— А заложники там тоже есть? «Зеленый берет» рассмеялся.

— Ну что вы! Когда посольство возьмут, дело уже будет сделано.

Разномастная толпа скучилась у ворот, несколько человек сидели, прислонившись к кирпичной стене. «Зеленые береты», изображавшие из себя «стражей исламской революции», в халатах, накидках, плащах держали в руках длинные палки, американские винтовки М-16. Рэмбо приметил даже два-три автомата Калашникова.

«Джип» подъехал к воротам, и «моджахедины» с любопытством уставились на него. «Зеленый берет» выпрыгнул из машины, подошел к старшему, которого легко было отличить по дорогому халату, о чем-то поговорил с ним, и ворота открылись. «Джип» остановился у подъезда «посольства», «зеленый берет» подождал, когда выйдут его пассажиры, и приветственно поднял руку.

— Пока, господа! Машине здесь нельзя находиться — она будет мешать операции.

Он развернулся и выехал с территории «посольства». Ворота медленно закрылись.

— И что вы на это скажете, Джони? — спросил Пери.

— Я думаю, созданы условия, максимально приближенные к боевым, сэр.

— Да? — недоверчиво спросил Пери. — А мне это кажется дешевой провинциальной опереткой. Простите за откровенность.

Рэмбо промолчал. Здесь он откровенничать просто не имел права. Это его не касалось. А у этой идеи могло быть великое множество целей, из которых освобождение заложников далеко не главная. Но Рэмбо терпеть не мог политиков и в политику не ввязывался. Он сыт ею уже по горло. Со Вьетнама. У человека должна быть одна цель — попытаться сделать жизнь справедливой. И за торжество справедливости он готов был пожертвовать собой. Пери довел до конца дело Рэмбо во Вьетнаме и спас сотни жизней. А теперь угрожают жизни его единственного сына. И это несправедливо. Рэмбо поклялся, что восстановит справедливость, и он восстановит ее, чего бы это ему ни стоило. Он — Одинокий Волк, и на все эти шоу с «американским посольством в Тегеране» ему от души наплевать.

— Сэр, — спросил он Пери, оглядывая макет посольства, — а разве у входа охраны нет?

— Будет, — буркнул Пери. — Еще есть десять минут. Сюда подвезут поваров, писарей, техников, оденут их в халаты и дадут в руки палки. Да черт с ними! Где бы вы хотели устроиться, Джони?

— Разумеется, на крыше.

— Тогда пойдемте.

Они вошли внутрь «посольства», первый этаж которого был условно разделен на комнаты, холлы так, как, видимо, все выглядело в действительности. Поднялись по лестнице на второй этаж и через открытый люк вышли на крышу. Здесь было устроено нечто, напоминающее смотровую площадку, и стояло несколько легких плетеных кресел.

— Отсюда полковник наблюдает иногда за ходом боевых действий, — пояснил Пери и пододвинул Рэмбо кресло. — Садитесь. Сейчас начнется первое действие спектакля. Смотрите вон туда.

Рэмбо поднял бинокль.

 

Глава 5

Через равнину, напрямую от военного городка к «посольству» мчался автобус. У ворот он остановился, высадил десятка два «стражей исламской революции», развернулся и запылил обратно. Часть «стражей» осталась у подъезда, часть расположилась на первом этаже.

В одиннадцать ноль-ноль от военного городка в небо взлетела зеленая ракета. Операция началась.

— Кстати, сэр, как называется операция? — спросил Рэмбо, обернувшись к Пери.

— Красиво называется, — ответил Пери, — «Голубой свет».

Рэмбо согласился, что название действительно — красивое, и поднес бинокль к глазам. Над северо-западной грядой гор показался транспортный самолет С-130 «Геркулес». И вскоре до Рэмбо донесся мощный тяжелый гул его моторов. «Геркулес» стал снижаться и, подняв за собой бурое облако пыли, приземлился посреди равнины.

— Это самолет-заправщик, — прокомментировал Пери. — Он прилетел из Египта, с военно-воздушной базы «Каиро-Вест», где расквартирован наш военный персонал. А совершил посадку в пустыне Деште-Кевир, в районе города Тебес. Вы представляете себе все это? Ну и хорошо. А вот и «зеленые береты».

С северо-востока быстро приближались три вертолета РХ-53Д.

— А эти откуда взялись, сэр?

— С авианосца «Нимиц», который бороздит воды Оманского залива. Сейчас «Геркулес» должен их дозаправить, и они сделают бросок к предместью Тегерана.

Сколько Рэмбо ни вглядывался, он не заметил у вертолетов никакого движения.

— Почему же они не дозаправляются? — удивился он. — Ведь идет время.

— Эту техническую деталь полковник опускает, как незначительную. А времени они выдерживают ровно столько, сколько требуется на дозаправку.

— А где предместье Тегерана, сэр?

Посмотрите налево, Джони. Там, где стоят два автобуса и «джип», — это и есть предместье Тегерана.

— Но как могут сесть американские боевые машины у стен чужой столицы? Ведь это война!

— Нет, Джони, — мягко возразил Пери, — вертолеты будут закамуфлированы под иранские военно-воздушные силы. И с их опознавательными знаками.

Пауза с вертолетами затягивалась. По расчетам Рэмбо, они должны были бы уже дозаправиться. Но они по-прежнему стояли на месте.

— Что-нибудь случилось, сэр? Время уже вышло. Уж я-то знаю в этом толк.

— Помножьте свое время на два, — посоветовал Пери. — Здесь всего три вертолета, а их будет шесть. Смотрите, начинается второе действие спектакля.

Рэмбо увидел, как вертолеты взлетели и, не успев набрать высоту, сели рядом с автобусами. Понадобилось не более двух минут, чтобы «зеленые береты», одетые под моджахединов, покинули боевые машины и заняли автобусы, которые сразу же рванули к «посольству», следуя за «джипом».

И в этот момент у ворот «посольства» что-то произошло. Послышались крики, вопли, ругательства, началась свалка.

— Что случилось? — удивился Рэмбо.

— Это третье, заключительное действие. «Пятая колонна» в резерве, — пояснил Пери. — Сторонники свергнутого шаха устраивают беспорядки, чтобы обеспечить «зеленым беретам» внезапность нападения.

Между тем «джип» и автобусы на полном ходу чуть не врезались в толпу. Полковник Траутмэн, в развевающемся халате и тюбетейке, с пистолетом в руке бросился к проходной. Из автобусов высыпали «зеленые береты» и сразу же смешались с толпой. Ворота распахнулись, толпа заполнила двор и смяла охрану подъезда. Внизу раздался топот множества ног, и через три минуты первый этаж опустел. «Зеленые береты» выскочили из ворот, заняли автобусы, и они, с ходу набирая скорость, запылили к далеким вертолетам вслед за «джипом» полковника.

— А это уже дивертисмент, — пояснил Пери, брезгливо глядя, как вертолеты с «зелеными беретами» и будто бы освобожденными заложниками взлетели над равниной и взяли курс к одиноко стоящему «Геркулесу». — Ну и как вам показалось все это, Джони?

Рэмбо медленно поднялся, передал Пери бинокль и посмотрел на далекие темные горы.

— Я не люблю суеты, сэр. И не выношу шума там, где должна быть тишина. Мои позывные — Одинокий Волк. Стая меня угнетает: она не позволяет зверю проявить самостоятельность.

— Если я не ошибаюсь, — сказал Пери, — это уже пятнадцатая репетиция спектакля. И каждая последующая все больше и больше убеждает меня в бессмысленности этой затеи. Я думаю, они играют сами с собой и настолько увлекаются, что забывают о цели игры.

— Кажется, сэр, нам здесь больше нечего делать, — сказал Рэмбо и направился к люку. Ему не хотелось обсуждать действия своего полковника. В конце концов ему лучше знать, чем заниматься.

— Да, — согласился Пери. — «Геркулесу» с заложниками осталось взлететь, а полковнику Траутмэну — выпустить красную ракету. Давайте спускаться.

Внизу Рэмбо обошел все помещение, заглядывая в каждый уголок, и даже постучал каблуком по полу.

— Что вы хотите здесь найти, Джони? — спросил Пери.

— Заложников, сэр.

— Вы пугаете меня, — проворчал Пери.

— Простите, сэр, но ведь не в холле они держат их, как полагают «зеленые береты».

Они вышли из подъезда. «Стражи исламской революции» бесцельно бродили по двору, болтали между собой, некоторые спали прямо на земле, завернувшись в свои халаты, в ожидании, когда завершится операция и их снова отвезут в городок. У открытых ворот никого уже не было.

— Вы не против, если мы пройдемся пешком? — спросил Пери.

— С удовольствием, сэр.

Пройдя в молчании несколько шагов, Пери остановился и обернулся.

— Я разговаривал со многими из тех, кто вернулся из Тегерана уже после захвата заложников. Они рассказывали мне, что творится вокруг нашего посольства. Это тысячные толпы людей, а не горстка поваров и писарей. К нему не смогут пробиться при желании даже танки! Да что там говорить, — Пери безнадежно махнул рукой и, опустив голову, зашагал дальше.

— Но что хотят эти иранцы? — никак не мог понять Рэмбо. — Выкуп?

— Ну, это было бы слишком просто. Руководитель исламской революции аятолла Хомейни потребовал от США, чтобы они признали свою ответственность за вмешательство во внутренние дела Ирана в прошлом и обязались не прибегать к такому вмешательству в будущем.

— И что же наш президент? Ведь это еще проще — дать обязательство.

— Нет, малыш, не проще. Наш президент категорически отказался дать такие заверения.

Господи, опять политика! Кажется, уже шагу ступить нельзя, чтобы не вляпаться в эту политику. Конечно, президенту виднее, как поступать, но люди-то при чем? Почему они должны страдать?

— Но ведь кто-то должен отвечать за жизнь этих людей?

— Конечно, — согласился Пери. — За жизнь заложников несет ответственность лично президент Америки, — так сказал аятолла Хомейни. И еще он сказал, что отважные мусульмане, охраняющие «шпионское гнездо», как он называет наше посольство, не подчиняются ни ему, ни правительству. Поэтому, если будет совершено нападение на посольство, он не может отвечать за жизнь заложников.

Рэмбо даже остановился от неожиданности.

— Послушайте, сэр, тогда зачем все это?

— Вот поэтому я и обратился к вам, Джони. Меня приводит в ужас сама мысль, что может произойти, если «голубой свет» все же вспыхнет.

И в этот момент они увидели, как «Геркулес», взревев моторами, тяжело оторвался от земли и взял курс на северо-запад. В воздух взлетела красная ракета.

 

Глава 6

На другой день Ральф Пери улетел в Денвер по делам своей компании «Пери груп».

— Пока «зеленые береты» здесь, — сказал он Рэмбо на прощание, — я спокоен за жизнь Тома. И не теряю надежды на благоразумие нашего президента. Но все-таки главная моя надежда, Джони, на вас. Каждый день, проведенный моим сыном там, убавляет мне год жизни здесь. Больше мне вам нечего сказать.

Пери оставил Рэмбо свою палатку, и Траутмэн остался доволен его решением: он хотел, чтобы Джони как можно меньше входил в контакт с его «зелеными беретами». Полковник слишком хорошо знал цену нелепым случайностям, чтобы подвергать им своего лучшего ученика.

Проводив Пери, Траутмэн отвез Рэмбо в палатку. Теперь она выглядела сиротливо и неуютно, и Рэмбо все казалось, что вот сейчас войдет хозяин, он услышит знакомый голос и не будет знать, как утешить этого человека в его отцовском горе. Утешать Рэмбо не умел, он умел только помогать. Ведь и Пери не утешал, а помогал тем, кто нуждался в помощи. И Рэмбо почувствовал, как близок ему стал Пери всего лишь за сутки, проведенные с ним. Он не мог еще представить себе, что ему предстоит делать, в какой обстановке, среди каких людей, но уже был уверен, что ради этого человека он сделает все. И когда он почувствовал в себе эту уверенность, без которой немыслимо никакое начинание, он сразу же обрел и душевное спокойствие и способность к трезвому анализу своих действий.

Чем я должен заниматься, сэр, и долго ли проторчу здесь? — спросил он Траутмэна.

— Это будет зависеть только от тебя, — жестко сказал Траутмэн. — Начнем с того, что с этой минуты ты должен забыть, кто ты. Ты не Джон Джейк Рэмбо из Финикса. Теперь ты Камаль Салам, араб из Каира, которому в недалеком будущем предстоит совершить паломничество в священный город Кум, чтобы поклониться гробнице Фатимы — сестры восьмого имама Абу Хасана Али-ар-Резы.

Глаза Рэмбо округлились и потемнели.

— Постойте, сэр, мне это обязательно нужно знать?

— Как свои пять пальцев. И еще многое другое, о чем ты и понятия не имеешь. Это будут не джунгли, Камаль, а города, где живут не бессловесные обезьяны, а очень даже умные люди с древней культурой, своими обычаями, традициями, религией. Вместо лука со стрелами и гранатомета тебе понадобятся знания. Остальное у тебя все есть, для того, чтобы выжить. Сегодня тебе принесут книги, карты, схемы, таблицы по Ирану. Это самое необходимое, что было отобрано специалистами. Пока ты не изучишь все это и не сдашь экзамен иранисту, ни о каком паломничестве и речи быть не может, — Траутмэн посмотрел на окаменевшего Рэмбо и добавил: — Если это не для тебя, Камаль, я могу сегодня же отправить Рэмбо обратно в Тусон. Думаю, твой хозяин не потерял еще надежду на встречу с тобой.

Рэмбо сверкнул глазами в сторону полковника.

— Я лишь внимательно слушаю вас, сэр. Прошу вас, продолжайте.

— Сегодня же к тебе придет иранец Али Мохаммед Барати. Он будет учить тебя персидскому языку. Ты араб, и тебе не обязательно знать фарси в совершенстве. Но разговаривать и понимать собеседника-иранца ты обязан, — Траутмэн помолчал, собираясь с мыслями, и неожиданно спросил: — Ты знаешь, что такое САВАК?

— Только то, что писали о ней газеты, — Рэмбо запрокинул голову и стал вспоминать: — САВАК — служба безопасности при шахском режиме. За четверть века уничтожила более трех миллионов иранцев. Как я понял, сэр, это то же самое, что КГБ у русских. И еще. После возвращения Хомейни в Иран слава САВАКа, генерал Насири, был казнен.

Траутмэн удивленно посмотрел на Рэмбо.

— Поразительно, — медленно проговорил он. — Оказывается, ты не только размышлял, но и следил за событиями.

— Меня интересовало только то, сэр, что могло мне пригодиться.

— Это тебе пригодится, Камаль, — согласился Траутмэн. — САВАК — это детище ЦРУ. Ее инструкторы до последнего времени обучались, оснащались и консультировались ЦРУ. Так вот, твой учитель Али Мохаммед Барати — агент САВАКа. В конце прошлого года он прошел спецподготовку на базе ЦРУ в Маклине, штат Виргиния. Он лично знаком со многими из тех, кто хотел бы, да не успел бежать из Ирана после революции, а теперь лег на дно. Вероятнее всего, он составит тебе компанию в паломничестве по святым местам. Я не успел понять, что это за человек. Постарайся узнать его сам. Кажется, пока все. О деталях речь впереди, как только ты закончишь свое образование и будешь готов к путешествию. А за это время заложников могут отпустить, выкупить или — убить.

— Я постараюсь не задерживаться здесь, сэр. Очень постараюсь.

— Ну и прекрасно. У тебя есть вопросы?

Рэмбо встал.

— Есть, сэр. Мне нужен план американского посольства в Тегеране. Макет меня не устраивает.

— Тебе передадут его вместе с книгами. Желаю успехов, Камаль. Траутмэн поднялся, посмотрел на часы и быстро вышел. Рэмбо не успел даже проводить его. Он откинул полог и увидел лишь клуб пыли от скрывшегося за ангаром «джипа».

 

Глава 7

Рэмбо посмотрел, что ему досталось в наследство от Пери, и был очень обрадован, когда обнаружил в тумбочке спиртовую горелку и с полфунта китайского чая в расписной жестяной коробке. Он еще не знал, что пьют в Иране, но ему почему-то показалось, что нужно привыкать к чаю, тем более что это не создавало для него никаких неудобств — ему было совершенно все равно, к чему привыкать. Холодильник был забит консервными банками и бутылками с пепси. Запас был основательным, и это освобождало Рэмбо от хождения в столовую, которую он терпеть не мог. У палатки остановилась машина, и чей-то голос позвал:

— Господин Салам! К вам можно?

Черт побери, ведь это он и есть «господин Салам»!

— Войдите, — Рэмбо откинул полог.

В палатку вошел тот самый «зеленый берет», который отвозил его с Пери в «посольство». В руках он держал внушительную картонную коробку и целлофановый пакет.

— Это вам от господина полковника, — он поставил на стул коробку. — А это постель, — на кровать лег целлофановый пакет. — Чтобы вы хотели на обед, господин Салам?

— Спасибо за все. Как тебя зовут?

— Боб Симеон, господин Салам, — «берет» улыбнулся и показал все свои белые крепкие зубы.

— Боб, мне право неловко тебя утруждать…

— Я только исполняю приказы полковника Траутмэна, — перебил его Боб. — Господин Пери остался доволен мной.

— Ну если так, — улыбнулся Рэмбо, — корми меня так же, как ты кормил господина Пери. Я не привередлив, Боб.

— Понял, господин Салам. Душ, туалет и вода в ангаре. Он пуст и всегда открыт. Что еще?

— Благодарю, Боб. Я не стану утруждать тебя. Можешь идти.

— Счастливо оставаться, господин Салам, и Боб с белозубой улыбкой скрылся за пологом.

Рэмбо услышал, как «джип» заурчал и, коротко рявкнув, швырнул из-под колес мелкий гравий. Он открыл коробку и увидел в ней не менее двух десятков книг. Наверху в зеленом бюваре лежали листы с планами американского посольства в Тегеране. Рэмбо быстро перебрал их и нашел то, что ему было нужно: план подвального помещения и схему канализационных «сооружений. Он отложил все это в сторону и стал вытаскивать из коробки книги: „Географический словарь Ирана“, „Краткий путеводитель по Ирану“, „История Персии“, „Американцы в Иране“, словари, грамматики, справочники. Он разложил их на кровати, сел против них и задумался. Но мысли его были далеки от этих книг — он уже видел себя в Тегеране у американского посольства. Игра „зеленых беретов“, видимо, была расписана по минутам и секундам и исключала все случайности. А они таились на каждом шагу. Но даже если предположить, что „Дельта“ прорвется через тысячную толпу и захватит здание посольства, никакая внезапность не предопределит ход дальнейших событий, у моджахединов всегда останется время уничтожить заложников. Если от них отрекся аятолла, если их бросил на произвол судьбы президент, ничто не помешает охране исполнить свой долг так, как они понимают его.

— Господин Салам разрешит войти?

Рэмбо встал и увидел перед собой молодого человека среднего роста в форме „зеленых беретов“. Из-под черных, сросшихся на переносице бровей на Рэмбо смотрели темные, чуть навыкате, умные глаза. Под тонким прямым носом чернела, будто нарисованная, ниточка усов.

— Здравствуй, Али, — Рэмбо пожал крепкую руку гостя. — Садись, пожалуйста.

— Благодарю, — Али посмотрел на книги и улыбнулся. — Это не так страшно, Камаль. Можно я буду называть тебя по имени?

— Конечно, — согласился Рэмбо. — Это всегда короче и проще. Угостить тебя чаем?

— С удовольствием выпью чашечку.

Рэмбо поставил на горелку чайник и, сдвинув книги в сторону, сел на кровать.

— Думаю, ты поможешь мне быстро с этим разобраться, — он кивнул на книги. — У меня мало времени. Очень мало, понимаешь?

— Понимаю. У меня его еще меньше. Я иранец и должен быть сейчас там, а не здесь.

Это Рэмбо устраивало. Если уж Али так не терпится ввязаться в эту заварушку, он не станет тянуть.

— Отлично, — согласно кивнул Рэмбо. — Тогда, пожалуй, завтра с утра и начнем. Не возражаешь?

— Почему не сейчас же? — удивился Али.

— Сегодня я должен закончить свои дела.

Рэмбо заварил чай и разлил по чашкам. Палатка наполнилась восхитительным ароматом. Али даже зажмурился от удовольствия.

— Камаль, откуда это у тебя?

— Досталось по наследству, — Рэмбо отхлебнул глоток и спросил: — Послушай, ты был в Тегеране?

— Я там родился. Тебя, конечно, интересует американское посольство? — Али спокойно посмотрел на Рэмбо из-под сросшихся бровей. — Я в нем бывал и не раз. Мой отец вел дола с некоторыми американскими фирмами и за это мог пострадать. Сейчас я не знаю, где он, и хочу найти его.

Рэмбо промолчал. Еще одна несправедливость! Ну почему отец должен искать сына, сын — отца? Неужели только потому, что кому-то не терпится поиграть в большую политику, в которой уже нет стран, а есть регионы, нет людей, а есть человечество? Кому нужна такая политика, в которой человек не находит себе ни покоя, ни утешения?

Али заметил, как изменилось вдруг настроение Камаля, и проникся к нему благодарностью за молчаливое сочувствие.

— Извини, — сказал он, — я отвлек тебя от разговора напоминанием о своем личном горе. Но раньше или позже мне все равно придется рассказать тебе о своем отце. Ты спросил о посольстве. Его макет строился по плану, и ничего нового добавить я тебе не смогу.

— Скажи, Али, как ты думаешь, в какой части посольства могут держать заложников?

— Я бы выбрал для этого подвал.

Рэмбо согласно кивнул — именно так думал и он.

— Но, как ты можешь догадаться, — добавил Али, — по подвалу я не лазил. И потом должен сразу же предупредить тебя: пятьдесят заложников вместе держать не станут. Они могут быть разбросаны не только по всему Тегерану, но даже по другим городам.

— Это ты так думаешь, — спросил Рэмбо, — или это обычная практика?

— Практика, — уверенно сказал Али. — Так было в Ливане, когда „Хезболлах“ — „Партия Аллаха“ — держала заложников в подвалах нескольких домов в шиитском предместье Бейрута и в казармах Баальбека. Так действует группировка „Исламский джихад“ и шиитское движение „Амаль“ Почему же моджахедины должны действовать по-другому?

— Но какой же тогда смысл в операции группы „Дельта“?

— Камаль, — укоризненно произнес Али, — а откуда тебе известно, что целью операции является освобождение заложников — обычных чиновников, не представляющих никакой ценности?

Об этом Рэмбо как-то не подумал. И теперь он вспомнил о лагере военнопленных во Вьетнаме. Ведь тогда его посылали с определенной целью: доказать, что лагерь пуст. А когда он все-таки нашел военнопленных, они оказались никому, кроме Пери, не нужны. Может быть, и эти заложники так же нужны правительству, как и те военнопленные? Али словно прочитал мысли Рэмбо.

— Не забывай, Камаль, что ровно через год в вашей стране состоятся выборы президента. И чтобы собрать очки в предвыборной компании, Картеру вовсе не обязательно освобождать все посольство, — ему достаточно одного человека. Но такого, кого бы знала вся Америка. Сын Ральфа Пери, освободителя американских военнопленных, — это то, что нужно.

— Но девяносто „зеленых беретов“ будут просто уничтожены!

— Нет, не просто, — возразил Али. — Они станут национальными героями, а народный гнев перекинется на кровожадных моджахединов.

Рэмбо посмотрел на Али так, словно впервые увидел.

— Выходит, я буду набирать очки президенту?

Нет, Камаль, ты постараешься помочь хорошему человеку найти его сына.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Рэмбо и улыбнулся. — А ведь ты уже начал учить меня, Али.

Али развел руками.

— Просто ты должен знать то, что тебе нужно знать, — сказал он. — Чтобы не задумываться тогда, когда нужно будет только действовать. Если не секрет, чем ты решил сегодня заняться?

Рэмбо хотел один сходить к макету посольства, чтобы на месте со схемой в руках представить себе расположение подвальных помещений. По укоренившейся привычке действовать в одиночку, он не хотел делиться своими замыслами даже с Али. Но теперь он понял: то, что ему предстоит, не похоже на то, что он делал прежде. И что в Тегеране Одинокому Волку останется лишь выть на луну. Кроме того, он начал проникаться доверием к Али, а ведь им еще вместе работать. И он поделился с ним своими планами и пригласил с собой.

— Отличная мысль, — согласился Али. — Пусть посольство охраняет хоть весь Тегеран, но ведь кто-то туда все же входит!

— Я войду туда, — спокойно сказал Рэмбо и посмотрел на Али. Али не выразил ни удивления, ни недоверия. Он поднял брови и так же спокойно спросил:

— А почему бы и нет?

Рэмбо разложил на полу „посольства“ план расположения подвальных помещений и стал переносить их контуры куском породы на доски. Али по схеме разметил расположение водоснабжения и канализации. Покончив с этим, они перешли туда, где должен был находиться продовольственный склад, и сели на пол.

— Здесь? — Рэмбо постучал пяткой по доскам и вопросительно посмотрел на Али.

Али дотянулся рукой до „винного погреба“ и постучал кулаком по полу.

— А может, здесь?..

 

Глава 8

Том Пери, двадцатипятилетний красавец, сын миллионера и сам преуспевающий бизнесмен, сидел в котельной американского посольства на восемнадцатидюймовой трубе, обмотанной асбестовой изоляцией, и размышлял о превратностях судьбы. Казалось бы, ничто не предвещало такого крутого поворота событий.

Совсем еще недавно Том был приглашен вместе с другими американскими бизнесменами в Ниаваранский дворец — блестящую шахскую резиденцию. И сам "царь царей", могущественный шахиншах, лев Ирана Мохаммед Реза Пехлеви благосклонно изволил пожать ему руку. А потом он был представлен шахине. Сорейя одарила его такой ослепительной улыбкой, что Том, кажется, чуть не потерял рассудок. Все слова, которые он приготовил для соответствующего случая, вылетели у него из головы, и он стоял истуканом до тех пор, пока это не сочли неприличным и не увели его вежливо, но настойчиво в банкетный зал. Несколько ночей потом снилась ему обворожительная улыбка шахини.

Молодящийся шах был еще крепок и бодр и чувствовал себя спокойно и уверенно, как и подобает "царю царей". Но уже исподволь что-то назревало, разливалось тревогой, смутными слухами. Из Франции ждали возвращения после многолетней эмиграции аятоллы Рухоллы Мусави Хомейни — злейшего врага шаха. И тогда в "Нью-Йорк тайме" промелькнуло: "Если Хомейни придет к власти, то ограничит роль в Иране иностранных компаний, выдворит американских советников, прекратит экспорт нефти в Израиль и Южную Африку".

Том Пери пропустил это мимо ушей. Он не был связан с нефтяными компаниями — его бизнес процветал на радиоэлектронике. И он твердо был уверен: пока существует цивилизация, в нем будут нуждаться в любой стране.

А зять шаха Захеди, посол Ирана в США, успокаивал своего тестя сладкозвучными речами: дружба Америки с Ираном непоколебима, и пока вращается Земля, шаху нечего опасаться — враги его иллюзорны, а друзья могущественны.

Но аятолла не побоялся клыков льва Ирана. Он лучше всех знал, что клыки эти давно уже сгнили изнутри. И лев даже не рыкнул, когда в международном Мехрабадском аэропорту приземлился самолет из Парижа и сотни тысяч людей приветствовали неустрашимого аятоллу. Том тоже ходил в аэропорт, но, конечно же, не для того, чтобы приветствовать этого белобородого старика. Он интересовал его как экзотическая личность. Том даже не хотел понять его или просто задуматься, чем вызвано народное ликование: Восток — всегда загадка. И он вместе со всеми проводил аятоллу до здания школы "Рафа" на окраине Тегерана, где Тома чуть не смяли на узкой и неказистой улочке. И все же он был доволен, что видел Хомейни своими глазами — будет что рассказать на родине друзьям и знакомым.

Но вот на первой же пресс-конференции тихий голос восьмидесятилетнего старца прозвучал уже набатом: аятолла камня на камне не оставил от американской политики в Иране. И запылали Лавизанские казармы шахских гвардейцев, и бежал шахиншах, лев Ирана, со своей обворожительной шахиней, и сотни американцев, европейцев и японцев бросились к Мехрабадскому аэропорту. Стали готовиться к эвакуации на военно-транспортных самолетах пять тысяч американцев. А представитель госдепа успокаивал и Америку, и посольство: отъезд из Ирана некоторых групп американского персонала носит "временный характер".

И даже когда через две недели после возвращения Хомейни группа вооруженных иранцев захватила американское посольство, Том лишь удивился: разве можно так неосторожно поступать с представителями могущественной страны? Вскоре выяснилось, что этот инцидент был спровоцирован агентами САВАКа, как предлог для вмешательства США в дела Ирана. Представители новой власти извинились перед послом и сотрудниками посольства, и эти извинения были приняты: ни одна-из революций еще не обходилась без провокаций.

Том Пери был уверен, что пройдет время, политические и религиозные страсти улягутся и жизнь вновь войдет в свою привычную колею. В конце концов человек создан не для того, чтобы разрушать, а чтобы созидать и укреплять созданное. И Том укреплял свои деловые позиции, насколько это было в его силах, в далекой от родины стране. Но время шло, и он стал чувствовать настороженное к себе отношение со стороны иранских партнеров. А когда в Персидский залив вошли американские авианосцы и ракетные крейсеры, Том понял, что его деловой карьере в Иране пришел конец — настороженность сменилась откровенной враждебностью. И он решил покинуть страну.

Тот день, когда он пришел в американское посольство, стал для него роковым. Посол не смог его принять, и он пошел к первому секретарю посольства, с которым был на дружеской ноге. Кажется, они успели лишь обменяться любезностями, когда дверь распахнулась, толпа вооруженных молодых иранцев ворвалась в кабинет, их тщательно обыскали и бесцеремонно погнали по коридору. Все произошло так неожиданно и скоротечно, что Том опомнился только в конференц-зале, куда стали загонять, видимо, всех, кто оказался в этот момент в посольстве.

— Опять провокация? — спросил Том своего приятеля — секретаря.

— Кажется, все повторяется, — усмехнулся секретарь. — Знакомый сценарий.

Посол, как всегда надменный и хладнокровный, цедил через зубы слова о спокойствии и благоразумии. Когда все были собраны, вперед вышел плотный коренастый иранец с заросшей черными волосами физиономией и на ломаном английском сделал официальное заявление.

— С этого времени. — сказал он, — мы объявляем вас заложниками иранского народа. Ваша дальнейшая судьба будет зависеть только от вашего президента. Связь с внешним миром прекращается, посольство окружено верными стражами исламской революции. Всякая попытка вашего освобождения бессмысленна. Мы не хотим вашей крови, и не вынуждайте нас пролить ее. Господина посла прошу следовать за мной.

Том бросился к чернобородому, пытаясь объяснить ему, что он не имеет никакого отношения к дипломатическому корпусу, что он попал сюда совершенно случайно. Но несколько молодых людей оттеснили его автоматами от своего вожака, и тот только сочувственно улыбнулся.

— В свое время мы выслушаем каждого, кто захочет поговорить. Но это ничего не изменит.

Их пересчитали, как баранов, и загнали в подвал. Потом отбирали по два-три человека и уводили. Больше их никто не видел. Наконец наступила очередь Тома. Ему завязали глаза и вывели за дверь. Единственное, что он мог в таком положении, так это считать ступени — вверх и вниз по бесконечным переходам. А когда с Тома сорвали повязку и он увидел себя в котельной, то понял, что находится на том же уровне, что и прежде, но не мог уже сообразить, в какой части посольства эта котельная. Дверь за ним захлопнулась, и он услышал скрежет засова. Значит, замка на засове нет. Память услужливо отмечала множество таких мелочей, на которые в нормальной обстановке он не обратил бы ни малейшего внимания. Помимо его воли начал действовать инстинкт самосохранения.

Он обошел котельную вдоль стен, заглянул за котлы, в топку, нажал плечом на дверь — все было сработано на совесть и не оставляло никакой надежды даже на попытку спасения. Оставалось уповать лишь на благоразумие новой власти, которая вдруг одумается, снова принесет свои извинения, и весь этот кошмар останется позади.

Но время шло, а власти не одумывались. И когда однажды вместе с завтраком охранник оставил ему газету "Кейхан" и он прочитал заявление аятоллы, то понял: отныне его жизнь не стоит и ломаного динара. Хомейни перекладывал всю ответственность за жизнь заложников на американского президента, в упрямстве которого Том имел уже возможность убедиться.

 

Глава 9

Абдолла-хан переживал не лучшие времена. Когда расстреляли его покровителя — главу САВАКа генерала Насири, он лишь вздохнул свободно: пожалуй, никто больше, чем сам генерал, не знал о подлинной роли Абдоллы-хана в организации. Формально он не входил в САВАК, так было удобнее и ему, и генералу, но фактически ни одна более или менее крупная акция шахской охранки не обходилась без непосредственного участия Абдоллы-хана. Теперь главного свидетеля всех его тайных дел не существовало, но от этого Абдолле-хану не было спокойнее. Все казалось ему зыбким и неопределенным — всегда мог вдруг появиться человек, который если и знал об Абдолле-хане меньше генерала, но вполне достаточно для того, чтобы вздернуть его под перекладиной. А Абдолла-хан мучительно искал выход из создавшегося положения.

С первых же дней февраля он стал ярым сторонником идей аятоллы и горячим защитником принципов исламской революции. Аятолла не мог не заметить этого, и когда в предместьях священного города Кума решили открыть школу Ходжатия, руководителем ее был назначен Абдолла-хан. В этом специальном учебном центре должны были проходить двухгодичную подготовку приверженцы исламской революции не только из Алжира, но и из Ливана, Ирака, Алжира, Туниса и других стран Востока. Здесь изучали теологию, миссионерство и организацию террористической деятельности. Школа готовила специалистов для закладки в Европе "исламских мин". При Ходжатии был небольшой аэродром с двумя вертолетами и учебным самолетом, так что ученики и их наставники не были ограничены в средствах передвижения ни по стране, ни за ее пределами.

Имя Абдоллы-хана мало что говорило простому иранцу — шеф школы не изменил своим привычкам оставаться в тени. Более того, именно сейчас ему как раз и не хотелось афишировать свое имя. Но тому, кто знал о его отношениях с аятоллой и догадывался о его деятельности, имя Абдоллы-хана внушало такой ужас, как в свое время имя генерала Насири. Но революцию нужно было не только защищать, но и экспортировать, поэтому людей, подобных Абдолле-хану, принимали как жестокую необходимость. Сам же он от этой необходимости хотел избавиться, и чем скорее, тем лучше.

И, кажется, случай этому представился, когда он узнал, что среди заложников американского посольства случайно оказался Том Пери сын влиятельного в Америке бизнесмена, миллионера Ральфа Пери. Над этим следовало подумать.

У Абдоллы-хана не сложилось пока еще никакого определенного плана, но он интуитивно чувствовал, что Том Пери — это то, что может изменить всю его судьбу. И здесь не следовало торопиться, но нельзя было медлить, чтобы не упустить возможность. Другой такой может ведь и не представиться. Для начала он попросил своего помощника Фуада наведаться в посольство и поговорить с Томом Пери.

— О чем, саркар? — спросил Фуад.

По законам исламской омерты он не имел права интересоваться большим: саркар сам скажет, если нужно. Абдолла-хан знал, что Фуад слепо подчиняется ему: кроме всего прочего, Фуад был обязан ему жизнью. В февральские дни революции Фуада, агента САВАКа, ждала виселица. И только заступничество Абдоллы-хана спасло его. Абдолла-хан сумел убедить аятоллу, что смерть Фуада оборвет множество невидимых нитей, связывающих Иран с исламским Востоком, и многие из их друзей там, за границей, не поймут этой жертвы. Абдолла-хан и сам, наверное, не мог объяснить, зачем он спас Фуада, человека, который слишком много знал и о нем самом. Верил ему? Но разве в этом мире можно кому верить?! Скорее всего, ему нужен был такой человек — обязанный ему жизнью.

— Знаешь, Фуад, — раздумчиво продолжал Абдолла-хан, — я думаю, этот американец не имеет никакого отношения к шпионскому гнезду. Фамилия Пери слишком известна во всем мире, чтобы Том мог рисковать ее авторитетом. А когда все уляжется, мы не должны остаться в изоляции. Какие-то связи нужно сохранить, поэтому беспокоиться о будущем нужно уже сейчас. Ты меня понял, Фуад?

Фуад вовсе не был обязан понимать своего господина, он должен был слушать и выполнять его желания. Абдолле-хану же хотелось сейчас, чтобы Фуад именно понял, что он думает лишь о будущем своей страны и не помышляет ни о каких личных интересах. И он повторил:

— Мы должны думать о будущем страны, Фуад. Спроси американца, как он себя чувствует, нет ли в чем нужды. Поговори с ним о его семье, узнай, в каких он отношениях с отцом. В общем, познакомься с этим человеком, а потом расскажешь, какое впечатление он произвел на тебя.

— Я все сделаю, как вы велите, саркар, — Фуад поклонился и вышел.

Он ненавидел Абдоллу-хана так, как только может ненавидеть раб своего господина. Да, он спас ему жизнь в те страшные февральские дни. Но спас лишь для того, чтобы пожертвовать им тогда, когда это будет нужно ему, Абдолле-хану. В этом Фуад ничуть не сомневался. И сразу же насторожился, как только речь зашла об американце. Абдолла-хан явно что-то задумал, и в его планах ему, Фуаду, отводилась не лучшая роль. Все эти разговоры о будущем страны — пустая болтовня. Единственное, что могло сейчас беспокоить Абдоллу-хана, это его собственное будущее, потому что настоящее не было таким прочным и основательным, как могло бы показаться кому-то со стороны. Жизнь аятоллы не вечна, а дальнейшее — непредсказуемо. В одном можно твердо быть уверенным — рано или поздно Фуаду и его господину придется держать ответ перед собственным народом. А очень хотелось бы избежать этого. И Фуад решил, если к тому представится случай, поменяться ролями со своим господином.

 

Глава 10

— Али, — попросил Рэмбо, — расскажи мне еще о своем отце.

Он лежал на кровати Ральфа Пери и смотрел в темноту широко раскрытыми глазами. Походная кровать Али стояла у противоположной стены, так что стол и стулья приходилось сдвигать на ночь к холодильнику. Рэмбо сразу же решил, что будет намного удобнее, если они будут жить вместе. И эти пять месяцев, что они провели под одной крышей, пролетели, как один день.

Рэмбо уже довольно сносно говорил с Али по-персидски, мог с закрытыми глазами совершить путешествие по улицам Тегерана, Кума и Тебеса, не обращаясь к помощи прохожих; приготовить, если случится нужда, отличный челоу-кебаб — жареную баранину с отварным рисом. Он мог перечислить по порядку всех двенадцать праведных имамов, знал шиитские святыни, праздники и траурные дни. Он настолько проникся идеями исламской революции, что Али стал опасаться, не возникнут ли между ним и его способным учеником идейные разногласия, которые могут помешать общему делу. Но успокоился, как только понял отношение Рэмбо к политике. Ему нужно было помочь Ральфу Пери найти и спасти его сына, и он готов был спасать его хоть от шахской охранки, хоть от исламской революции — это уже не имело для него никакого значения.

— Неужели революция, — пояснил свою мысль Рэмбо, — преследует своих бизнесменов? Мне этого не понять.

— Мой отец, Мохаммед Барати, работал с американскими фирмами и, значит, был связан с американским империализмом — в этом вся его вина. Неужели это не понятно? Ему покровительствовал сам шах Реза Пехлеви. И об этом, конечно же, никто не забыл, — Али беспокойно заворочался на своей постели. — Если он еще жив, об этом должен знать Абдолла-хан. Когда-то они вместе учились в Тегеранском университете и считались лучшими друзьями. Потом их пути разошлись, но дружбу они сохранили. Абдолла-хан сейчас большой человек — такие люди нужны любому режиму. Я с ним никогда не работал и плохо его знаю. Но я хорошо знаком с Фуадом — его помощником или телохранителем, — понятия не имею, кем он сейчас состоит при своем господине. Мы были с Фуадом в Ливане, в Египте, еще кое-где. И, по правде говоря, не представляю, что может связывать этих двух разных людей.

— Так ты рассчитываешь на Фуада или на Абдоллу-хана? — спросил Рэмбо.

— Там будет видно, Камаль. Я просил полковника, чтобы ЦРУ поддержало нас Тогда и Фуад, и Абдолла-хан будут беспокоиться о нашей безопасности так, как они заботятся о собственной. А это главное. И давай спать, саркар, — Али скрипнул кроватью и затих.

 

Глава 11

Это утро ничем не отличалось от других. Рэмбо и Али пробежали свой обычный десятимильный маршрут до "посольства" и обратно, приняли душ и только успели позавтракать, как у палатки остановился "джип".

— Разрешите? — Боб откинул полог и вошел, как всегда улыбающийся и розовощекий. — Доброе утро. Если вы позавтракали, господа, я готов отвезти вас к полковнику.

— Мы готовы, Боб, — сказал Рэмбо и не удержался, чтобы не спросить: — Скажи, Боб, у тебя бывают когда-нибудь неприятности?

Боб показал свои белые зубы.

— Нет, господин Камаль, — я их всегда оставляю за дверью. Рэмбо переглянулся с Али, и они засмеялись. Этот Боб был бы незаменим в любой ситуации. А все же интересно, как бы он повел себя при штурме посольства или под солнцем Кевира.

Через десять минут Рэмбо и Али вошли в кабинет полковника, и Траутмэн представил им своего гостя — ничем не примечательного человека лет сорока в штатском костюме и с офицерской выправкой.

— Майор Кэнби из Центрального разведывательного управления. Он хочет познакомиться с вами.

Рэмбо и Али представились сами. Задержав ладонь Рэмбо в своей руке, Кэнби спросил его на фарси, как он себя чувствует и каково его настроение. Рэмбо с честью вышел из этого испытания, и майор, кажется, остался доволен. Траутмэн пригласил всех садиться и занял место на стуле в стороне, давая этим понять, что уступает майору свое кресло за столом.

— Я только что из Ирана, господа, — начал Кэнби бесцветным, обыденным тоном, будто сообщил, что он вернулся из гарнизонного буфета. — Обстановка очень сложная, и ничто не предвещает, что она может измениться в ближайшее время к лучшему. Поэтому совет национальной безопасности и принял решение о рейде. Но это уже относится к компетенции полковника, — Кэнби посмотрел на Траутмэна и слегка кивнул ему. Я присутствую здесь лишь как консультант. Хочу засвидетельствовать, что американское посольство в Тегеране блокировано и проникнуть в него нет ни малейшей возможности. Когда вы сами убедитесь в этом, — он посмотрел на Рэмбо и Али, — думаю, попытаетесь найти верное решение. Аятолла находится в Куме. Впрочем, это известно из газет. Наши люди в Куме испытывают неуверенность и поэтому чрезмерно осторожны, но не думаю, что они откажутся помочь нам. В противном случае мне придется лишь сожалеть об их судьбе. Я передал полковнику имена и пароли, он сообщит вам их, когда сочтет нужным, — он снова кивнул Траутмэну и поднялся. — Где мы встречались в последний раз, Али?

— В Маклине, штат Виргиния, сэр, — Али не проявил никакого удивления, что майор узнал его.

— Да-да, — задумчиво покачал головой майор. — Тебе надо быть особенно осторожным, Али. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, сэр.

— Если возникнут сложности с нашими общими друзьями там, в Куме, напомни им обо мне. Это придаст им решительности, — Кэнби чуть заметно улыбнулся. — Прошу простить, но у меня время связи. Буду готов ответить позже на все ваши вопросы.

Майор раскланялся и вышел. Рэмбо посмотрел ему вслед и повернулся к Траутмэну.

— Он за штурм, сэр?

— Он не видит другого выхода.

— Но мне показалось, что он не исключает и успех нашей операции, — недоумевал Рэмбо. — Зачем тогда все эти имена, пароли?

— А это для того, Камаль, — сказал жестко полковник, — чтобы ты не чувствовал себя ни в Куме, ни в Тебесе слепым котенком.

— Значит, мы скоро отправляемся в путь, сэр?

— Завтра утром.