обирайтесь, собирайтесь быстрее! — послышался голос вождя. — Прочь отсюда, прочь от этого злобного места…

Люди стали собираться в обратный путь. Здесь больше нечего было делать: убежище идола перестало существовать.

Последние хижины рухнули, пламя лизало крыши. Воины тащили на плечах баранов, вели за собой коров. Как всегда, больше всего хлопот оказалось с козами: они не желали трогаться с места, их сгоняли в стадо короткими палками. Когда не помогли даже палки, решили тащить коз на руках — не бросать же домашнюю скотину в лесу! Нана Оту торопил людей: долина пылала со всех сторон.

Отряд миновал ущелье, начал подниматься на холм. На вершине остановились передохнуть — там, внизу, догорало убежище идола. Истошные вопли жрецов, попавших в ловушку, доносились до путников. Впереди, по ту сторону холма, стоял сожженный огнем лес. Черная земля расстилалась перед воинами, и на этой земле стояли обгоревшие, обожженные стволы некогда цветущих деревьев.

Отряд Наны Оту медленно и осторожно шел через лес к священной роще, к Нананому. И он вышел наконец к великому идолу.

Огонь добрался и сюда. Он пронзил рощу насквозь и ушел дальше, оставив разрушительные свои следы. Обуглившиеся остатки жертвоприношений валялись на земле. Их было много, так много, что даже алчные служители идола не смогли бы унести их с собой. Теперь на них смотрели, не в силах оторвать взгляда, люди Манкесима. Такого не дано было видеть никому из простых смертных: это были жертвы, принесенные Нананому. Только глазам жрецов разрешено было созерцать их. Но жрецы разбежались, бросив в панике дары духам предков.

Нана Оту наклонился, тронул большой обгорелый куль, и куль рассыпался под его руками. Воины со страхом смотрели на вождя Абуры. Невольно даже самые храбрые из них подались назад: лучше не подходить близко, не навлекать на себя беды. Никогда бы они не посмели коснуться священных даров. А сам идол… Крыша над ним, дверь к нему — все сгорело, превратилось в пепел. Черные доски — вот что осталось от Нананомпоу…

Отсюда до города было только две мили, тяжкий путь завершен. Постояв немного, Нана Оту пошел прочь. Тропа, протоптанная ногами сотен паломников, повела людей в Манкесим…

— Кто это?! — в испуге вскрикнула Опокува: темная масса людей виднелась в отдалении.

— Как кто? — не понял Боафо. — Люди, конечно.

— Они что, из города? А почему они так стоят? Почему не подходят?

— Не знаю… Может быть, они хотят встретить нас при входе в город… — Боафо неопределенно пожал плечами.

И тут же Опокува сказала, словно подслушав его мысли:

— Не знаю… не думаю… Почему же они тогда не приветствуют нас, не радуются? Если бы они радовались, мы бы услышали…

— Ладно, увидим, — прервал их разговор Агьяман.

Нана Оту думал так же, как Опокува. Странная встреча… Вот они уже совсем близко, можно их разглядеть — это были в основном женщины. Все, как одна, в трауре — черные, темно-коричневые одеяния, печальные лица…

— Ты сказал, что они нас встречают, — Опокува толкнула в бок Боафо. — А почему тогда они в черном?

Боафо молчал. Нана Оту и старейшины встревоженно переглянулись. Но не цвета одежды больше всего их смутили. Их смутило молчание женщин, полное молчание, с каким они ждали отряд. Люди Наны Оту замолчали тоже. Мертвая тишина нависла над священной тропой.

Медленно подходил отряд к одетым в траур женщинам. Никто не говорил ни слова. Ребята на всякий случай старались держаться поближе к вождю. «Конечно, они все знают, — думал Агьяман. — И что мы вошли в заповедный лес и что отряд разрушил убежище идола. И зарево наверняка было видно из Манкесима». Агьяман оглянулся. Дым стлался по небу, до сих пор отмечая место лесного пожара…

Наконец обе процессии встретились. Женщины чуть отступили, давая дорогу воинам. Нана Оту приветливо улыбнулся. Но ни одной улыбки не получил он в ответ. Женщины молча, враждебно уставились на вождя Абуры. Нана Оту опустил голову: их молчание не было для него загадкой. Ведь он был одним из них, он родился на этой земле и хорошо знал законы племен.

Очень осторожно, стараясь никого не задеть, не толкнуть, повел Нана Оту свой отряд сквозь толпу женщин. Он знал, что теперь будет. И вот сзади, по левую от него руку, раздался громкий плач, плач перешел в рыдание. Нана хотел остановиться, обернуться, утешить, но понимал, что этого нельзя делать. Ровным шагом продолжал он идти вперед. Рыдания раздавались теперь справа, сзади, где-то далеко впереди. Шаг, второй, третий — и вот он уже окружен женщинами, бьющимися в истерике.

Нана Оту все понимал. Он признавал свою вину, ее чувствовал. Он нанес удар женщинам Манкесима, тяжкий удар, но что он мог сделать? Он был в ответе за ребятишек и должен был их спасти. Нана высоко поднял голову: пусть все видят — он не мог поступить иначе. Но горе женщин было так велико, лица искажены такой болью, что вождь Абуры снова склонил перед ними голову.

Наконец он прошел сквозь толпу, и отряд его прошел тоже. Только женщины не оставили их в покое. Они двигались вслед за воинами, оглашая лес своими рыданиями. И вдруг пронзительный женский вопль врезался в эти рыдания, заглушил их и вслед за воплем тот же голос запричитал на звенящей, высокой ноте:

Не успела она закончить, как другой голос, молодой и сильный, подхватил ее плач:

Плач окончился. Притихшие было рыдания взвились с новой силой. Нана Оту шел, сжав зубы, и чувствовал, что силы оставляют его. В глазах его стояли слезы, еще немного — и он выкажет слабость, недостойную вождя Абуры. Но дом, отведенный ему, был уже совсем близко, и мысль эта укрепила слабеющие силы вождя…

Утром Боафо проснулся раньше всех в доме. Он и сам этому удивился: так смертельно устать, так измучиться — и проснуться ни свет ни заря! Поразительно… Он закрыл глаза, постарался снова уснуть, но из этого ничего не вышло. Пришлось встать, выбраться из темной комнаты — осторожно, чтоб не разбудить друзей, — и отправиться умываться. Впрочем, скоро он услышал чьи-то шаги, тихие голоса — дом просыпался, значит, не так уж он рано встал. Но отчего же тогда совсем темно? Боафо вышел на веранду, глянул на небо и, забыв про умывание, бегом побежал назад, в комнату. Он потряс Опокуву за плечо, дернул Агьямана за ногу:

— Эй, вы, вставайте! Пошли скорей за мной: что покажу!..

Ребята оделись, выскочили вслед за Боафо на веранду.

— Ну, видите? — торжествующе сказал Боафо, показывая на небо. — Видите, какие тучи? Дождь! Будет дождь! Сегодня!

— Да, да, — закивал Агьяман.

— Точно! — обрадовалась Опокува. — Небо — как уголь…

В другое время мальчишки бы рассмеялись: скажет тоже — «как уголь». Но теперь было не до смеха: засуха! Они молча смотрели на небо. Темным-темно было вокруг, словно шаловливый ребенок закрасил лик неба черной густой краской — до самого горизонта. Черные тучи плыли медленно и грозно, наполненные влагой, готовые пролиться дождем. Никогда прежде ребята не видели таких тяжелых туч — как могли они держаться на небе, не рухнуть наземь? Солнце чуть-чуть просвечивало сквозь мощную их гряду. День походил на ночь — ночь без луны и без звезд.

— Не будь я Опокувой, если сегодня не хлынет дождь, — азартно сказала Опокува и поежилась от утренней прохлады.

— А разве мы не сегодня возвращаемся в Абуру? — спросил Агьяман.

— Сегодня, — подтвердил Боафо. — И никакой дождь нам не помеха. Или ты не слышишь, как собираются в доме?

— Да не в этом дело! — зашептала Опокува. — Вся эта история с идолом, а главное — вопли женщин, эта толпа… Вчера вечером я слышала, как Опанун Фунн советовал сразу же возвращаться в Абуру, ни на день не задерживаться…

— Конечно, мы успеем добраться до дождя… — беспечно сказал Боафо.

— Да, кстати, — оживился Агьяман, — помните, жрец обещал Нане Оту, что все будет в порядке: засуха скоро кончится? Значит, она и впрямь вот-вот прекратится.

— Но он же не сказал, что дождь будет сегодня… — хмыкнула Опокува.

— Или в какой-нибудь другой день, — подхватил Боафо.

— Значит, это может быть и сегодня! — засмеялся Агьяман.

— Да я вообще им не верю, этим жрецам, — сердито буркнула Опокува. — Вы же знаете, какие они!..

— Небо говорит, что сегодня хлынет дождь, — заключил Агьяман. — Назвал сегодняшний день жрец или нет, а дождь будет!

Все трое умылись, потом вернулись в спальню, скатали циновки, прибрали как могли в комнате, наелись фуфу, политой соусом из креветок, и присоединились к старейшинам, воинам и слугам — к тем, кто ждал во дворе выхода вождя.

Нана Оту и Опанун Фунн прощались с хозяевами. Наконец они вышли в сопровождении туфухина. Нана Оту сел в паланкин; над ним раскрылся великолепный зонт Абуры. Процессия медленно двинулась в обратный путь.

Опокува, Агьяман и Боафо — а с ними и Мпотсе — шли следом за паланкином. Потом все остальные. Они уже вышли за ограду, когда Опокува тихо тронула Агьямана за руку.

— Чего тебе? — обернулся Агьяман.

— Мачете… Это не твой… — сказала Опокува.

Агьяман с сожалением повесил мачете на то самое место, откуда взял его два дня назад. Но расставаться с ним было жаль. Агьяман привык уже, что у него есть нож, и еще мачете напоминал ему о приключении, которое они пережили все вместе, он мог бы показать его ребятам — там, в своей деревне. Мог бы, если б не Опокува…

За воротами их уже ждали жители города: пришли проводить вождя Абуры. Нана Оту окинул взглядом собравшихся и увидел всех, кто вчера вместе с ним осмелился войти в запретный лес. Чуть позже к процессии присоединились толкователь вождя Манкесима, трое старейшин, глашатай и барабанщик — их прислал Нана Аду.

Они пропустили свиту вождя Абуры и пошли вслед за нею. У самого леса все остановились. Толкователи совершили возлияние богам — пусть они даруют счастье и процветание Манкесиму, удачу в пути и благополучное возвращение вождю Абуры. Барабанщики ударили в барабан, глашатаи затрубили в рога. Нана Оту простился с жителями Манкесима.

Они шли по тропе, ведущей их к дому, и поглядывали на небо. Вокруг было очень тихо. Тяжелые, полные дождя тучи нависли над ними. Природа замерла в ожидании, и люди молчали тоже, завороженные этим напряженным ожиданием. Изредка Нана Оту обменивался несколькими словами со своим толкователем. Остальные шли молча, погруженные в собственные мысли. Каждый, в самой глубине души, испытывал страх. Люди не могли не думать, не вспоминать о том, что случилось вчера. Что сделают с ними теперь духи предков? Как накажут их за кощунство? Снова и снова кидали они беспокойные взгляды на черный, мрачный свод неба. Остановились, замерли тяжелые тучи. Может быть, это знак гнева богов? Небо грозит бурей — она падет на их головы… Или, может быть, тучи прольются благодатным дождем — ведь его ждали так долго!..

А мальчишки с Опокувой ни о чем таком и не думали. Они торопились. Добраться бы поскорее до дому и плясать и прыгать под летним теплым дождем! А потом рассказывать о невероятных своих приключениях и клясться, что все эти приключения — правда.

Путешественники прошли уже половину пути, как вдруг в природе что-то дрогнуло. Полная неподвижность сменилась тревогой. Подул свежий ветер — первый знак надвигающейся бури. Потом ветер усилился. Черные тучи заклубились по всему небу, а им в ответ полетели вверх сухие листья, и тонкие ветки, и пыль с тропы. Ветер свистел и жужжал, очищая лицо земли, облака клубились и собирались вместе, образуя причудливые картины, рисуя фантастических чудищ с длинными лапами, хищно протянувшимися через все небо.

Казалось, вот-вот одно из чудищ прыгнет на тропу, проглотит по ней идущих. Нана Оту взглянул на небо, покачал головой.

— Надо торопиться, — шепнул он Опанун Фунну.

— Да, — согласился толкователь. — Идет буря… Плохо, если она застанет нас здесь, в лесу.

Люди ускорили шаг. Паланкин заколыхался от легкого бега слуг. А свежий ветерок уже превратился в ветер, который крепчал с каждой минутой. Пыль носилась в воздухе, сухие листья и ветви срывало с деревьев. Ветер налетел на зонт Абуры, стараясь его сломать, унести, умчать прочь, но слуги держали зонт крепко, напрягая мускулы сильных рук. Шелк яростно хлопал над головой вождя, ветер выл и визжал, словно дикий зверь — тот, что гонит по лесу свою добычу, гонит и никак не может ни поймать ее, ни отпустить.

Сверкнула молния, озарив все вокруг мертвенным светом, за ней — другая, прямо над головой. Гром раскололся над лесом. Люди, согнувшись от бьющего их ветра, упрямо продвигались вперед, к Абуре. Одежды прилипли к усталым телам, пыль ела глаза: зонт опустили как можно ниже, стараясь защитить вождя от стремительно несущейся бури.

— Вперед, быстрее! — крикнул Опанун Фунн.

И не успел он произнести эти слова, как разразилась буря. Все вокруг пришло в движение: листья, ветки, коряги, по обеим сторонам тропы стали гнуться кусты и тонкие деревца. Все куда-то катилось, вздымалось в воздух, летело. Казалось, вот-вот буря сметет все живое, поднимет людей в воздух. В небе, сталкиваясь, сражались друг с другом тучи, молнии сверкали уже беспрерывно, и так же беспрерывно грохотал гром.

По знаку толкователя двое слуг посадили себе на плечи Боафо и Агьямана, молодая служанка живо подхватила перепуганную Опокуву, туго-натуго привязала к своей спине — так было надежнее. Вторая служанка несла на плечах белого, спасенного чудом ягненка. И только Мпотсе было все нипочем. Кто-то из слуг попытался схватить его за веревку, но пес огрызнулся и продолжал бежать рядом с хозяином, бдительно его охраняя, рыча в ответ на каждый удар грома.

Первые крупные капли дождя упали на лица путников, когда они достигли окраин Абуры. Сзади, в лесу, свистела и бушевала буря. Здесь, на открытом месте, ярость ее не была так страшна. Здесь она разразилась долгожданным, благодатным дождем. И под этот дождь высыпали на улицы жители города встречать своего вождя. Они кричали и махали руками, они приветствовали Нану Оту.

Процессия подходила ко дворцу, когда дождь превратился в ливень. Ослепительная вспышка молнии распорола небо, словно кто-то чиркнул гигантской спичкой, и тут же, в ответ молнии, яростно прогрохотал гром. Он потряс землю Абуры и всех, кто бежал по этой земле вслед за паланкином вождя. Ливень хлынул на истомленные зноем деревья. Казалось, он вобрал в себя все непролившиеся дожди — те, что обходили Абуру долгие четыре месяца. В минуту люди вымокли до последней нитки — и вождь, и слуги, и жители города. Но ведь это был благодатный, долгожданный дождь, и потому все были счастливы.

Те, кто ждал вождя во дворце, встретили Нану Оту и отвели его в комнаты, а ребята остались на веранде любоваться дождем. Они переоделись во все сухое и теперь сидели и глазели на ливень так, будто видели его впервые в жизни.

Конечно, прыгать и плясать под дождем им уже не хотелось: очень уж они устали. Но смотреть на бесконечные потоки воды, тяжело низвергающиеся с необъятной высоты, было отрадно. Дождь, как серое покрывало, занавесил вход на веранду и скрыл от ребят все на свете. Они сидели и смотрели и видели перед собой только дождь и снова и снова — дождь…