К шести вечера, миновав Онтарио, Монтеклер и Помону, я добралась до Клермонта. Большинство городков, через которые я проезжала, представляют собой типично калифорнийский тип населенных пунктов, по сути дела, являясь лишь небольшими, произвольно выделенными отрезками шоссе, вдоль которых непрерывной цепью рас положились торговые предприятия и дома – им присвоены соответствующие коды, названия и они выделены сдельной точкой на карте. Выгодно отличаясь от них, Клермонт скорее напоминает небольшие опрятные поселки где-нибудь на Среднем Западе, засаженные вязами, с окруженными частоколом домишками. Традиционный парад в честь Дня независимости отмечается здесь с непременным участием народных духовых оркестров, колонн ребятишек на разукрашенных лентами и цветной бумагой велосипедах и, конечно же, почтенных мужей, облаченных в шорты-бермуды, черные носки и строгие туфли, подшучивающих над собой и пытающихся изо всех сил рассмешить публику пошлыми анекдотами и ужасными гримасами. Клермонт можно было даже признать вполне живописным городком, его почти театральные декорации на заднем плане удачно дополняла Лысая гора. Притормозив у бензоколонки, я позвонила Диане по номеру, который мне вручила Гвен, Дианы дома не оказалось, но соседка сказала, что она вернется к восьми.

Тогда, проехав немного по бульвару Индиан-Хилл, я свернула налево, на Богман-стрит. Здесь проживали мои друзья, Гидеон и Нелли. У них трое детей, столько же кошек и большая ванна с горячей водой. С Нелли мы знакомы еще со студенческих времен. Ее отличают острый ум и черный юмор, что позволяет ей никогда особенно не удивляться моему внезапному появлению на пороге их дома.

Тем не менее она, похоже, обрадовалась моему приезду, а я с удовольствием устроилась на кухне, не спеша беседуя с ней и одновременно наблюдая, как она колдует над супом. После обеда я снова позвонила Диане, и мы договорились встретиться на следующий день во время ленча.

Ну а затем мы с Нелли скинули одежки и погрузились нагишом в горячую ванну, наслаждаясь ледяным белым вином и балдея от удовольствия. Гидеон, выказав благородство, сам уложил детей спать. Эту ночь я провела на уютном диване, со свернувшейся на груди кошкой, прикидывая спросонья, настанет ли когда-нибудь такая райская жизнь у меня самой.

* * *

Мы встретились с Дианой в одном из этих модных ресторанчиков, где подают черный хлеб, нашпигованный зеленью, и которые все на одно лицо: те же лакированные деревянные стулья, сочные вьющиеся растения по стенам, макраме, окна-витражи. Официанты здесь хотя и не курят обычные сигареты, но, похоже, затягиваются кое-чем поинтереснее. Наш был худой, с поредевшей шевелюрой и темными усами; он непрерывно их поглаживал, принимая у нас заказ с таким торжественным видом, какого, на мой взгляд, все эти бутерброды вряд ли заслуживали. Лично у меня был сандвич с авокадо и ветчиной. А Диана взяла лепешку, нашпигованную букетом из овощей.

– Грег сказал мне по телефону, что обошелся с вами по-хамски, когда вы его навестили, – сказала она, рассмеявшись. Через трещину в ее лепешке наружу сочился какой-то соус, и она слизнула его.

– Когда он тебе звонил? Вчера вечером?

– Ну да, – ответила она и откусила следующий невероятно огромный кусок своего "вегетарианского чуда", после чего облизала пальцы и вытерла подбородок салфеткой. У нее были такие же, как у Грега, правильные пропорции, только слишком грузная фигура – объемистая попка уже с трудом влезала в потертые джинсы. Еще я обратила внимание, что она зачем-то припудрила симпатичные веснушки у себя на лице. Темные волосы были разделены посередине пробором и скреплены на затылке широкой кожаной полоской с деревянной шпилькой.

– Тебе известно, что Никки уже на свободе? – поинтересовалась я.

– Мама мне об этом сказала. И что, Колин вернется к ней?

– Никки как раз собиралась ехать за ним, когда мы встречались несколько дней назад, – сказала я, изо всех сил пытаясь сохранить свой сандвич целеньким. Однако толстый слой хлеба с каждым новым укусом крошился все сильнее. Но я все же уловила ее огорченный взгляд.

Было очевидно, что Колин ей дорог, а вот Никки – не очень.

– Вы встречались с моей мамой?

– Да, и она мне очень понравилась.

Слегка вспыхнув, Диана не смогла скрыть горделивой улыбки.

– Что до меня, то, по-моему, папаша был настоящий кретин, променяв ее на Никки. В общем-то Никки нормальная женщина, но какая-то холодная, вам не кажется?

Я промямлила что-то невразумительное. Да Диане, похоже, и не нужен был мой ответ.

– Мать сказала, что после смерти отца ты лечилась в психиатрической клинике, – перевела я разговор на другое.

Диана, округлив глаза, отхлебывала в этот момент из чашки мятный чай.

– Я полжизни провела в психушке, и у меня до сих пор еще не все с головой в порядке. Это настоящее мучение. Мой теперешний психиатр считает, что мне надо пройти сеанс психоанализа, но я не могу этого больше выносить. По его мнению, я должна проникнуть в "темную" половину своего подсознания. Старик просто помешан на этой фрейдистской чепухе. Знаете, обычно психоаналитики требуют, чтобы вы поведали им все самые сокровенные мечты и самые интимные фантазии, и только тогда они, дескать, смогут выправить ваши мозги в нужном направлении. До этого меня лечили по системе Рейхиана, но я осатанела от бесконечных дыхательных упражнений и обматываний полотенцами. По-моему, все это несусветная чушь.

Откусив большой кусок своего хрупкого сандвича, я кивнула ей, словно понимала, о чем она говорит.

– Никогда не бывала у психотерапевта, – честно призналась я, прожевывая очередной кусок.

– Даже на сеансе групповой терапии? – с ужасом спросила Диана.

Я утвердительно кивнула головой.

– Господи, да у вас наверняка запущенный невроз, – с видимым уважением произнесла она.

– Ну, во всяком случае, ногти пока не грызу и в постель не писаю.

– У вас, судя по всему, очень порывистая и непредсказуемая натура, не признающая никаких ограничений и тому подобного. Папаша был такой же.

– Какой такой же? – спросила я, оставив без внимания упоминание о моем характере. В конце концов, это была просто ее дикая фантазия.

– Вы сами знаете какой – он непрерывно трахал всех женщин вокруг. Мы с Грегом до сих пор частенько обсуждаем эту тему. Мой психиатр утверждает, что таким способом отец избавлялся от подсознательных переживаний. Моя бабушка очень строго воспитывала его, вот он и обратил свою энергию на других, подчиняя их своей воле, в том числе и нас с Грегом. И маму, и Никки, и трудно представить, скольких еще. Мне кажется, он никого в своей жизни не любил, кроме, может быть, Колина. Просто ужасно!

Разделавшись с сандвичем, она несколько минут вытирала рот и руки салфеткой и, аккуратно свернув, положила ее на тарелку.

– Грег мне говорил, что в тот раз ты не поехала со всеми на Солтон-Си, – сказала я.

– А, незадолго до смерти папы? Да, конечно. Меня свалил грипп, ужасная штука, и я осталась с мамой. Она очень нежная и окружила меня такой заботой. Никогда в жизни я так много не спала.

– Скажи, а как собака оказалась на улице?

– Что? – переспросила она, напряженно стиснув руки на коленях.

– Я говорю о Бруно. Грег сказал, что его сбила машина. Меня просто интересует, кто выпустил пса из дома. Может, там в отсутствие семьи оставалась миссис Восс?

Диана посмотрела на меня настороженно, быстро отвела глаза и тихо произнесла:

– По-моему, ее не было. Она тогда была в отпуске.

Потом взглянула на стенные часы у меня за спиной и, слегка покраснев, пробормотала:

– Извините, мне пора идти в класс.

– С тобой все в порядке?

– Да, просто отлично, – ответила она неуверенно, принявшись собирать сумку и книги. Казалось, она была рада хоть чем-то занять свои руки. – О, я совсем забыла! У меня тут есть кое-что для Колина, если вы увидитесь с ним. – И она достала картонную коробку. – Здесь альбом с фотографиями, который я собрала для него. – Похоже, она вся уже была мыслями в школе, манеры стали более рассеянными, а внимание расплылось. – Сожалею, но у меня больше нет времени, – смущенно улыбнулась она. – Сколько я должна заплатить за свой ленч?

– Я все оплачу, – сказала я. – Может, тебя подвезти?

– У меня машина, – ответила она, но все оживление с ее лица будто ветром сдуло.

– Диана, в чем все-таки дело? – настаивала я.

Она снова резко опустилась на стул, глядя прямо перед собой. Голос у нее упал на целую октаву вниз.

– Это я выпустила пса на улицу, – проговорила она. – В тот самый день, когда они уехали. Никки просила меня дать ему побегать, перед тем как за мной приедет мама. Я так и сделала, но, почувствовав слабость, задремала на диване в гостиной. А когда мама просигналила с улицы, быстро схватила свои вещи и выбежала из дома, совсем забыв про Бруно. Он, должно быть, бегал вокруг дома уже дня два, когда я наконец вспомнила о нем. Вот почему мы с мамой и вернулись туда. Чтобы покормить его и впустить в дом.

Ее глаза наконец встретились с моими, и, казалось, она уже была готова разреветься.

– Бедняга, – прерывисто прошептала она. Похоже, ее захлестнуло чувство неизгладимой вины. – Это из-за меня его сбила машина. Из-за моей дурацкой забывчивости. – Она прикрыла рот дрожащей рукой и часто заморгала. – У меня от этого случая на всю жизнь осталось тяжелое чувство, но я никому, кроме мамы, об этом не рассказывала, да никто и не спрашивал. Вы ведь тоже никому не расскажете? Все были просто убиты горем, узнав о его смерти, и никто даже не поинтересовался у меня, как пес оказался на улице. А сама я промолчала. Если бы Никки узнала, она бы возненавидела меня.

– У Никки нет причин для ненависти, потому что собака погибла в результате несчастного случая, Диана, – старалась я успокоить ее. – К тому же с тех пор прошло много лет. Какая теперь разница, как это случилось?

Она загадочно взглянула на меня, и я наклонилась поближе, чтобы разобрать торопливый шепот.

– Как раз когда собаки не было в доме, туда кто-то заходил. Этот неизвестный проник в дом и подменил лекарство. Вот отчего папа и умер, – расслышала я сквозь ее прерывистое дыхание. Диана судорожно полезла в сумочку за салфеткой. Плечи безвольно поникли, и, задыхаясь от подступивших к горлу слез, она начала часто всхлипывать.

Двое парней за соседним столиком с любопытством оглянулись на нее.

– О Боже милостивый, – приговаривала она хриплым шепотом.

– Давай-ка пойдем отсюда, – предложила я, взяв ее вещи в охапку и оставив на столе деньги по счету – явно больше требуемой суммы. Поддерживая Диану под руку, я подталкивала ее к выходу.

Когда мы добрались до автостоянки, она уже слегка пришла в себя и воскликнула:

– Господи, простите меня! До сих пор не могу поверить, как меня угораздило совершить ту трагическую ошибку. На мне теперь всегда будет висеть груз вины.

– Все в порядке, – успокоила я ее. – У меня и в мыслях не было подозревать тебя в чем-либо подобном. Просто когда Грег упомянул об этом эпизоде, в моей голове словно что-то щелкнуло. Но я вовсе не собиралась тебя в чем-то обвинять.

– Прямо не верится, – проговорила она, снова расплакавшись, и пристально взглянула мне в глаза. – Я ведь подумала, что вам все известно, что вы все уже раскопали. Иначе бы никогда не призналась. Я ужасно себя чувствовала все эти годы.

– Как тебе вообще пришло в голову брать всю вину на себя? Если уж кто-то решил проникнуть в дом, он все равно выпустил бы собаку. Или убил ее, обставив все как несчастный случай. Подумай, кто бы отважился забраться по лестнице в присутствии разъяренной немецкой овчарки, которая бешено лает и хрипит? – сказала я.

– Не знаю, не знаю... Может, и так. Но это был отличный сторожевой пес. И если бы тогда он оказался дома, злоумышленник вряд ли что-нибудь смог бы там сделать.

Она глубоко вздохнула, высморкалась в измятую салфетку и продолжила:

– В те дни я вела себя просто безответственно. Мне всегда очень доверяли, и это только все затрудняло, потому что я побоялась сказать им правду. И никто, кроме меня, не догадался связать между собой смерть отца и гибель собаки, а добровольно я признаться не решилась.

– Послушай, все давно закончилось, – возразила я. – Что сделано, то сделано. Не стоит убиваться до смерти. Ты же это сделала ненамеренно.

– Знаю, но результат ведь получился тот же самый, понимаете? – возразила она срывающимся голосом, а из уголков прищуренных глаз по щекам опять покатились слезы. – Он был такое дерьмо, а я его так безумно любила! Знаю, Грег ненавидел его за бесконечные придирки, а я считала отца необыкновенным человеком. И мне наплевать, кого он там трахал, такой уж у него имелся недостаток. Просто вся его жизнь оказалась очень запутанна.

Именно так и было.

Промокнув глаза бумажной салфеткой, она опять глубоко вздохнула и вытащила из сумки пудреницу.

– Почему бы тебе сегодня не отложить урок и не поехать домой? – спросила я.

– Наверное, я так и сделаю, – согласилась она, разглядывая себя в зеркало. – О Боже, настоящее чучело! В таком виде лучше нигде не появляться.

– Прошу прощения, что задела эту тему. Мне очень неловко... – сказала я.

– Нет, все в порядке. Никакой вашей вины здесь нет. А только моя. Думаю, теперь я просто обязана все рассказать своему психиатру. И он, по обыкновению, определит мое состояние как катарсис. Ведь он просто обожает такую чепуху. И скоро об этом, наверное, уже все узнают. Господи, вот и все, что мне надо.

– Послушай, Диана. Может быть, мне придется рассказать, а может, удастся и промолчать о том, что ты здесь сообщила. На самом деле я еще не знаю, как обернется расследование, но, думаю, это не должно иметь для тебя особого значения. Потому что, если кто-то решил убить твоего отца, он так или иначе сделал бы это. Таковы уж факты.

– Возможно, так оно и есть. В любом случае спасибо, что вы это сказали. Мне все-таки будет легче. В самом деле. Я даже не осознавала, каким тяжелым грузом лежит на мне это воспоминание, и только сейчас поняла.

– Ты теперь действительно в порядке? – поинтересовалась я.

Кивнув в ответ, она слегка улыбнулась.

Наше прощание заняло еще несколько минут, после чего Диана направилась к своему автомобилю. Проследив, как она вырулила со стоянки, я положила на заднее сиденье альбом, который она передала для Колина, и включила зажигание. Фактически, хотя я и пыталась ее и себя переубедить, Диана, вероятно, все же была права: если бы в доме находилась собака, посторонний бы туда не забрался. С другой стороны, был бы пес внутри дома или снаружи, живой или мертвый, все это вряд ли повлияло бы на судьбу Либби Гласс. Но по крайней мере первый фрагмент мозаики-головоломки занял свое место. На первый взгляд это не бог весть какое достижение все же позволяло установить примерную дату проникновения убийцы в дом, если, конечно, он подменил лекарство именно таким путем. Меня не покидало ощущение, что я заполнила в этом деле первую чистую страничку. Выбравшись на скоростную магистраль, проходящую через Сан-Бернардино, я рванула в сторону Лос-Анджелеса.