Понедельник, 29 июня 1953 года

Джейк Оттвейлер поставил стул возле больничной койки своей жены и сел рядом с ней, как делал каждый вечер с 17 июня, когда она поступила в больницу. Мэри Хейрл давали сильные снотворные, от которых она спала глубоко и часто, и ее лицо во сне казалось вырезанным из камня. Он держал ее руку в своей, и ее холодные пальцы переплетались с его теплыми. Она была бледна, как лист бумаги, и сквозь кожу на руках просвечивали бледно-лиловые вены. В последнее время она стала худой и хрупкой, и от нее пахло смертью. Ему было стыдно за то, что он это заметил, и еще больше за то, что хотелось отодвинуться от нее.

Мэри Хейрл было тридцать семь лет, и она родила Джейку двух чудесных детей. Тэннье в девять лет была крепкой, бесстрашной девочкой, активной и шумной, очень худенькой — кожа да кости, но излучавшей жизненную энергию. У нее оказались большие способности к музыке, и она читала книги для детей намного старше своего возраста. Он знал, что она никогда не станет красавицей, даже когда достигнет пубертатного возраста. Развитие груди и утрата детского жирка не смогут преобразить ее некрасивое лицо. Но она была умненьким, забавным ребенком, и он ценил это в ней.

Его сын Стив в шестнадцать лет был не только красив, но и умен — не лучший ученик в классе, но и далеко не последний. Он играл в футбол в команде колледжа и завоевал право носить на куртке инициалы спортивной команды еще на втором курсе, в первый же сезон, когда начал играть. Кроме того, он пел в церковном юношеском хоре. Стив подписал обязательство никогда не употреблять спиртного, и Джейк не сомневался, что сын сдержит слово, какое бы давление ему ни пришлось выдержать. У Стива было детское выражение лица и мальчишеское поведение, но Джейк надеялся, что с возрастом это пройдет. В этом мире трудно быть мужчиной, если выглядишь вдвое моложе своего возраста. Мэри Хейрл была хорошей матерью своим детям, и он не знал, как справится с ними, когда ее не станет. Он собирался вести себя с ними так, как она, — быть твердым, внимательно выслушивать их и позволять им совершать ошибки, если они не были чересчур серьезными. Жизнь никогда больше не будет такой, как раньше, но они как-нибудь справятся. У них просто не было выбора.

Джейк положил голову на край кровати. Простыня, которой он коснулся своей загорелой щекой, была хрустящей и прохладной. Он ужасно устал. После того как он пришел с войны в Европе, у него не было ни желания, ни сил возвращаться к фермерскому труду. Он брался за разные работы, последний раз — в Сахарном союзе, но пропустил так много дней из-за болезни Мэри Хейрл, что в конце концов был уволен. Теперь их финансовое положение настолько ухудшилось, что если бы не помощь ее отца, они бы оказались на улице. Он раньше не понимал, какую большую работу выполняла его жена. Теперь же, когда он сделался отцом-одиночкой, ему приходилось заботиться о приготовлении пищи, о закупке продуктов, о стирке белья и о большинстве хозяйственных дел. В середине апреля, перед тем как лечь в больницу на операцию, Мэри засеяла огород всякой всячиной, которая теперь пышно разрослась. Она никогда не жаловалась на самочувствие, и к тому времени, как обратилась к врачу по поводу боли в животе, опухоль была уже обширной. После операции стало очевидно, что рак дал метастазы в стольких органах, что ничего уже нельзя было сделать. Хирург просто зашил рану, и теперь они ждали конца. Прополка, удобрение и полив томатов были еще одной обязанностью Джейка. После занятий в школе Стив косил траву на газоне и мыл машину, в то время как Тэннье поддерживала порядок в доме и готовила незатейливые обеды. Хейрл Тэннер, отец Мэри Хейрл, все еще присоединялся к ним за ужином, так что они ели вчетвером, но этот ритуал без Мэри Хейрл казался грустным. Когда ужин заканчивался, Хейрл исчезал, оставляя Тэннье убирать со стола. Стив мыл посуду, а Тэннье вытирала ее и ставила в шкаф. Джейк брал свою куртку и отправлялся в больницу, куда приезжал около семи часов вечера.

Джейку показалось, что он уснул. Он вспоминал ту ночь в начале мая, когда Мэри Хейрл положили в больницу во второй раз. Она сначала убедилась в том, что ее отец и дети накормлены, прежде чем неохотно согласилась поехать к врачу, который встретил их через час в приемном покое. Стив остался дома с Тэннье, и когда родители уходили, они делали уроки. У Мэри Хейрл были ужасные боли, и Джейк страдал от своей беспомощности при виде ее мучений. Он оставался с женой до девяти часов вечера, наблюдая за тем, как лекарство, даваемое дежурной сестрой, оказывало действие, и радуясь тому, что теперь наконец жене стало легче. Посматривая на часы, он мысленно подгонял стрелки и, когда Мэри Хейрл засыпала, покидал палату.

В этот день Джейк вывел машину со стоянки возле больницы в Санта-Марии и направился прямо в «Голубую луну» — единственное место в Сирина-Стейшн, где можно было выпить пива. С перерывами шел дождь. Майский вечер был прохладным, и он включил печку, пока в машине не стало жарко, как в инкубаторе. Дороги были темными, и освещенные дома в Сирина-Стейшн казались бивачными кострами посреди глухой степи. Ему нужно было выпить, чтобы хоть на время забыть о крови, страданиях и неминуемой потере.

«Луна» должна была скоро закрыться. Том Пэджет сидел возле бара с кружкой пива «Блю риббон» и болтал с Виолеттой Салливан и барменом Макфи. Макфи был коренастым парнем с бочонкообразной грудью и крепкими мускулами. В случае необходимости он выступал в роли вышибалы. Джейк сел на табурет возле бара, рассеянно поглядывая на эту парочку. Глаза Виолетты опухли от слез, а волосы растрепались. Было ясно, что что-то случилось. Том, болтая о том о сем, старался отвлечь ее, вывести из подавленного состояния, в котором она находилась. Джейк бы проигнорировал Виолетту, занятый своими проблемами, но Макфи, откупоривая ему бутылку пива, рассказал, что они с Фоли устроили драку, закончившуюся тем, что она ударила его по лицу. Фоли пришел в бешенство, перевернул стол и сломал стул. Макфи дал ему минуту на то, чтобы убраться из бара, угрожая вызвать полицию.

К тому времени как туда пришел Джейк, Фоли уже не было. Пэджет говорил очень тихо, но ответы Виолетты можно было расслышать. Она рассказывала о своих деньгах тоном наполовину хвастливым, наполовину обиженным. Джейк не раз слышал, как она хвалилась своими деньгами, когда Фоли бил ее и она угрожала бросить его. Он не знал, насколько правдивыми были ее слова. Она никогда не называла сумму, и Джейку казалось странным, что она до сих пор не взяла деньги из банка и продолжает бедствовать.

Некоторое время Пэджет бросал монеты в музыкальный автомат, и они с Виолеттой танцевали. На ней было платье изумрудно-зеленого цвета с глубоким вырезом на спине. За стойкой бара Макфи наблюдал за тем, как они двигались по танцполу. Время от времени Джейк поворачивался и, глядя через плечо, следил за ними, покачивая головой. Они с Макфи переглядывались.

— Это-то больше всего и заводит Фоли — то, что она танцует с ним, — заметил бармен.

— Да его все заводит. Кусок дерьма, — сказал Джейк.

Макфи внимательно посмотрел на него.

— Вы не хотите поговорить о Мэри Хейрл?

— Не особенно. Не обижайтесь.

— Я не обижаюсь. Скажите ей, что мы думаем о ней — Эмили и я.

— Скажу.

— Как пиво?

— Нормально.

Пэджет и Виолетта снова уселись за стойку бара, но тут Пэджет взглянул на часы и вздрогнул. Джейк видел, как он бросил бармену несколько купюр и попрощался. Как только за ним закрылась дверь, Виолетта повернула голову и посмотрела на Джейка. Он нарочно стал смотреть в другую сторону, чтобы избежать ее взгляда. Она была из тех, кто ходит в бары, чтобы потрепаться, а ему хотелось побыть одному. Он краем глаза видел, как она прошла за его спиной, направляясь в дамскую комнату. Джейк заказал еще одну кружку пива и закуривал сигарету, когда она появилась возле него. Ее волосы были теперь причесаны, а зеленые глаза с любопытством оценивали его. Она держала сигарету, и из вежливости он протянул ей спичку. Пламя было так близко к его пальцам, что он был вынужден бросить спичку и зажечь для нее другую. Она опустилась на стул возле него.

— Составить вам компанию?

— Нет.

— Странно. Вы выглядите очень одиноким.

Джейк промолчал. За те шесть лет, которые они были знакомы, он, вероятно, обменялся с Виолеттой не более чем десятком слов. Она подавала на него в суд из-за собаки, но это было давно. До него доходили слухи о ней. Весь город Сирина-Стейшн гудел историями о Салливанах — о пьянках Фоли, об их драках, о ее развратности. Чудная парочка. Джейк презирал Фоли. Любой мужчина, который поднимал руку на женщину или ребенка, был для него подонком. Насчет Виолетты он не имел определенного мнения. Мэри Хейрл она как будто нравилась, но его жена была добрая душа, выставлявшая миску с едой для всех бродячих котов, которые забегали к ним на крыльцо. Он и Виолетту отнес к этому типу существ — голодных, жалких и нуждающихся в заботе.

— Вы все еще сердитесь на меня из-за собаки? — наконец спросил он.

— Я получила свои деньги. Эта собака была моей недолго. Как Мэри Хейрл?

— Вот он только что спрашивал меня об этом, — сказал Джейк, указывая на Макфи взмахом сигареты.

— И что вы ему ответили?

— Что не хочу говорить об этом. Но все равно спасибо.

— Потому что это больно?

— Потому что это никого не касается. — Он помолчал и затем, сам себе удивившись, продолжил: — Они держат ее на наркотиках. Наверное, на морфии. Врач мне ничего не докладывает, а она не рассказывает, что он говорит ей. Не хочет, чтобы я волновался.

Виолетта сказала:

— Мне очень жаль.

— Не жалейте. Это не имеет к вам отношения. — Он уставился в угол комнаты, почувствовав, как защипало в глазах от слез. Джейк взял за правило не обсуждать ни с кем болезнь жены. Как только знакомые начинали расспрашивать его, он их резко обрывал. Ему не хотелось делиться интимными подробностями состояния Мэри Хейрл. Он не мог рассказывать их даже ее отцу, хотя тот догадывался. После смерти жены Хейрл сделался угрюмым и злым. Он сходил с ума, зная, что может потерять своего единственного ребенка. С кем же было говорить Джейку? Он, конечно, не мог делиться своим горем с детьми: они договорились с Мэри, что пощадят их. Стив в свои шестнадцать лет понимал, что происходит, но держался особняком. Тэннье, к счастью для нее, не осознавала всей трагичности положения. Джейк страдал в одиночестве.

Виолетта внимательно посмотрела на него.

— Как вам удается держаться? Вы не выглядите очень несчастным.

Он поднял бутылку пива.

— Оно помогает.

— Неправда, — возразила она и чокнулась своим стаканом с его бутылкой. — Почему мужчины всегда стараются казаться крутыми? В такой ситуации, как ваша, вам было бы легче, если бы вы выговорились.

— Зачем? Я живу с этим изо дня в день. Последнее, что мне надо, — это говорить об этом.

— Вы похожи на меня. Слишком горды, чтобы признаться, когда вам больно. Вы первый мужчина, с которым я могу откровенно поговорить.

— Я не настроен на беседу.

— Но есть надежда на это, — усмехнулась она.

— А Пэджет не в счет? Он ведь разговаривал с вами.

— У него почти такая же «хорошая» репутация, как и у меня. Люди считают меня шлюхой, а его дураком. Это создает между нами некоторую близость.

— Правда?

— Что именно: насчет него или насчет меня?

— На него мне наплевать. Насчет вас?

Она улыбнулась:

— Это похоже на песню о Виффенпруфсах… Что за черт этот Виффенпруфс? Вы когда-нибудь задумывались об этом?

— Что это за песня?

— Дуэт Бинга Кросби и Боба Хоупа в «Дороге на Бали». — Она начала напевать на удивление приятным голосом: — «Проклятые на вечные времена. Господь проявляет милосердие к таким, как мы». — Ее улыбка была усталой. — Вот так и я. Проклятая.

— Из-за Фоли?

— Из-за него все в моей жизни плохо.

— Мне казалось, что вам нравится воевать с ним. Вы занимаетесь этим очень часто.

— Воевать? Ну можно это назвать и так. Фоли обычно вышибает из меня дух, и у меня красуются фонари под глазами в доказательство этого, но разве кого-нибудь интересует, каково мне? Он может повалить меня на пол, и никто не предложит мне руку, чтобы помочь подняться. Я не нуждаюсь в жалости, но иногда мне так хочется, чтобы кто-то заботился обо мне. — Она замолчала и снова усмехнулась. — Я могу показаться вам жертвой. Никому не нравятся жертвы, меньше всего — мне самой.

— Почему вы с этим миритесь? Я не могу этого понять.

— Разве у меня есть выбор? Я не могу бросить его. Он угрожает меня убить, и я знаю, что когда-нибудь он это сделает. Фоли — психопат. Кроме того, если я его брошу, что станет с Дейзи?

— Вы могли бы взять ее с собой.

— И что дальше? Я вышла замуж в пятнадцать лет и никогда не работала. Я бы не знала даже, с чего начать.

— А как насчет тех денег, о которых вы всегда говорите?

— Я жду подходящего случая, чтобы их потратить. Они дались мне дорогой ценой, и я не хочу зря промотать их. Как бы там ни было, Дейзи обожает своего папочку.

— Большинство девочек обожают своих папочек. Я уверен, что она обожает и вас тоже. Это не так важно.

— Дейзи обожает его больше, чем другие девочки. Она думает, что он может достать луну с неба, так почему я должна становиться у них на пути? Иногда я думаю, что им было бы лучше без меня. Я хочу сказать, что если я уйду да еще заберу у него малышку, он вырвет из моей груди сердце.

Джейк покачал головой:

— Он не заслуживает ни одной из вас.

— Это верно.

— Что вы нашли в нем?

— Раньше он был нормальным парнем. Это все алкоголь. Трезвый он совсем не такой уж плохой. Ну может быть, плохой, но не такой ужасный, как вы думаете. Конечно, он говорит, что пьет из-за меня.

— Из-за вас? Вы красивая женщина, я не представляю, какие могут быть огорчения от жизни с вами.

— Он говорит, что я Божья кара.

— Почему?

— Во-первых, он считает меня никудышной хозяйкой. По его словам, я все делаю плохо, и это его раздражает. Что бы я ни делала, он никогда не бывает доволен. После работы он прямо в дверях начинает орать и драться. То в доме беспорядок, то обед недостаточно горячий, то я снова забыла отнести в прачечную грязное белье. Он хочет знать, где я была, с кем говорила и где находилась всякий раз, когда он пытался до меня дозвониться в течение дня. Я что, его рабыня? Я имею право на свою жизнь. Я стараюсь молчать, но он набрасывается на меня с кулаками, и мне приходится защищаться. А что еще мне остается делать?

— Должен же быть какой-то выход.

— Ну, если вы знаете какой, я готова выслушать. — Она положила сигарету. — У вас есть мелочь?

— Зачем? — спросил он, уже роясь в кармане и протягивая ей горсть монет.

Она взяла пять центов и сползла со стула. Он смотрел, как она прошла через комнату и, подойдя к музыкальному автомату, бросила в него монетку и нажала на номер. Через мгновение он услышал первые звуки песни Нат Кинг Коля «Притворись».

Она вернулась, протягивая ему руку:

— Пошли. Давай потанцуем. Я очень люблю эту песню.

— Я не танцую.

— Танцуешь. — Она посмотрела на бармена. — Макфи, скажи этому парню, что он должен потанцевать со мной. Пора немного поднять настроение.

Джейк почувствовал, что улыбается, когда она потянула его к крошечному пространству между столиками, служащему танцевальной площадкой. Женщина прильнула к нему, не обращая внимания на то, что он умел только раскачиваться взад и вперед. Виолетта мурлыкала песню возле его уха, щекоча его своим дыханием, пахнувшим вином. Он ощущал запах фиалкового мыла и шампуня, которым пользовалась Мэри Хейрл до того, как заболела. За плечом Виолетты он видел Макфи, занятого чем-то за стойкой бара и старательно игнорировавшего их. Джейк никогда особенно не любил музыку, но теперь понял, что она может заставить человека забыться. А сейчас ему это было нужнее всего на свете.

В полночь бармен начал тушить свет.

— Простите, господа, — сказал он, словно бар был полон людьми.

Он говорил ровным голосом, но Джейк расслышал в нем скрытое раздражение. Возможно, ему не нравилось то, что происходило на его глазах. Джейк подошел к стойке, заплатил по счету и прибавил щедрые чаевые, частично для того, чтобы напомнить этому человеку о его месте.

— Вы отвезете ее домой? — спросил Макфи.

— Может, и отвезу, но это не ваше дело.

— Я знаю, что вы хотите как лучше, но вы не знаете, чем это вам грозит. Спросите Пэджета. Он скажет вам то же самое.

— Спасибо, Макфи, но я, кажется, не спрашивал вашего совета.

— Я говорю это как друг.

— Это излишне. Ваша работа — обслуживать посетителей бара. Я сам могу позаботиться о себе, но все равно спасибо.

— Не говорите потом, что я вас не предупреждал.

Джейк помог Виолетте надеть плащ и придержал дверь. Когда они вышли из бара, воздух показался им свежим, как в цветочном магазине. Майский дождь прошел, оставив в воздухе дымку. Земля была влажной и блестела в тех местах, где образовались неглубокие лужи. Он открыл дверь джипа со стороны пассажирского места и помог ей забраться в машину. На автостоянке не было огней, за исключением света, отражавшегося от неоновой вывески «Голубой луны», который мигал и пульсировал. Джейк занял водительское сиденье, завороженно глядя на свет, не зная, что будет дальше. Ему случалось загуливать и раньше, но он никогда не знал, чем это закончится, и каждый раз испытывал волнение от этой неизвестности.

Виолетта заговорила первой:

— Это все равно как тайм-аут. Это ничего не значит. Мне нравится Мэри Хейрл.

— Мне тоже, — пробормотал он. Он держал руки на руле, словно собирался действительно завести мотор и поехать. Макфи выключил неоновую вывеску и через минуту вышел из задней двери, запер ее и направился к своей машине.

Джейк не сомневался, что их лица, должно быть, высветились, когда Макфи, проезжая, скользнул фарами по бамперу его джипа.

А затем он исчез в темноте.

Виолетта была пьяна, и Джейк тоже перепил, но ему нужно было, чтобы кто-нибудь был рядом с ним хотя бы на одну эту ночь. Он медленно снял руку с руля, и она взяла ее в свою. Они начали целоваться. Кожаное сиденье было на редкость просторным. Ночь становилась прохладной, и сквозь открытое окно доносился аромат цветущего поблизости фруктового сада. Запах был настолько сильным, что Джейк едва мог дышать. Он слышал стрекот кузнечиков и кваканье лягушек, а затем ночь сделалась оглушающе тихой, за исключением шелеста одежды и его прерывистого тяжелого дыхания. Ему казалось, что он пробежал сотни миль, чтобы найти эту женщину.