Винстон повез меня на то место на Нью-Кат-роуд, где видел машину Виолетты. Мне хотелось осмотреть его, но я не настаивала, зная, что ему надо работать.

Он засмеялся, когда я высказала свои сомнения.

— Бросьте! Чет меня не выгонит: я тот болван, который оплачивает счета его дочери.

Он поехал по 166-му шоссе к востоку от Кромвелла и через три мили свернул направо, на Нью-Кат-роуд, которая по диагонали пересекала на юге 1-е шоссе. До сентября 1953 года, когда была достроена эта дорога, водители были вынуждены проезжать много миль в объезд, направляясь из Санта-Марии в Сайлес, Арнауд или Сирина-Стейшн. Мы миновали старый дом Тэннеров. Теперь, когда я увидела его снова, его фасад в стиле Тюдоров произвел на меня неприятное впечатление. Земля через дорогу была вспахана, и с нее был снят урожай, но тут и там виднелись саженцы вперемежку с буйно разросшимися сорняками.

Винстон въехал на подъездную аллею Тэннеров, и мы вышли из машины. Я оставила сумку в автомобиле, но взяла с собой карту.

— Где-то здесь, — сказал он, неопределенно махнув рукой. — Я помню тяжелую строительную технику — экскаватор, бульдозер — и большие насыпи земли. Дорогу в тот момент ремонтировали, и на ней стояли ярко-оранжевые колпаки и временные заграждения для запрета проезда, хотя его и так почти не было. Однако теперь трудно узнать это место.

Винстон перешел дорогу, и я последовала за ним, наблюдая за тем, как он вертел головой. Он сделал несколько шагов назад, стараясь вспомнить точнее.

— Я не ожидал, что трасса проходит так близко от усадьбы Тэннеров. Я был почти уверен в том, что она находится на некотором расстоянии в том направлении, подобно большому объезду, но, должно быть, ошибался.

— Это все равно что строящийся дом, — сказала я. — Когда вы видите только бетонные плиты, комнаты кажутся очень маленькими. Но потом возводятся стены, и все вдруг начинает казаться намного больше.

Он улыбнулся:

— Верно. Я никогда не задумывался над этим. Можно подумать, что это была совсем другая дорога.

— Может быть, вы проехали мимо Виолетты и не заметили ее? Если у нее была проблема с машиной, она могла пойти к ближайшей телефонной будке.

— О нет. Я бы заметил ее, если бы она шла по дороге. Я внимательно смотрел по сторонам, а ей бы пришлось пройти не одну милю. Странно, что до сих пор я старался не думать об этом инциденте, потому что чувствовал себя виноватым и не хотел вспоминать о нем. Мне следовало тогда остановиться и узнать, в чем дело.

— Не вините себя. Возможно, это не имеет большого значения.

— Я тоже так думаю. Она бы все равно сделала то, что собиралась, независимо от меня. Просто я жалею о том, что не повел себя как джентльмен.

— С другой стороны, вы не были ничем ей обязаны. — Я открыла карту, чтобы определить хотя бы примерное расстояние между пунктами. — Вот что меня озадачивает: автозаправочная станция около Таллиса не могла быть больше чем в трех милях от того места, где вы видели машину. Она наполнила бак в шесть тридцать вечера, так что трудно себе представить, что у нее так быстро кончился бензин.

Винстон пожал плечами.

— Она могла кого-нибудь ждать. Это очень пустынное место. Я оказался там по чистой случайности. Ехал наугад, пока не понял, что дальше дороги нет. Это буквально был конец света.

— Вы заметили другие машины?

— Нет. Помню только, что была кромешная тьма. Ночь была тихой, и я мог слышать вдалеке приглушенный звук фейерверка в Сайлесе.

— Значит, это было до половины десятого, когда салют кончился.

— Верно. Я об этом не подумал.

— Фоли клянется, что был в парке, и я полагаю, что некоторые люди готовы подтвердить это. Но что там делала Виолетта? К этому времени она должна была находиться уже на расстоянии двухсот миль от города.

По пути назад мы болтали о вещах, не связанных с этим делом. Когда мы приехали в компанию, Винстон высадил меня возле моей машины. Я вышла, но тут же сунула голову к нему в окно.

— Спасибо за ленч, — сказала я. — Я очень благодарна вам за то, что вы рассказали мне насчет машины Виолетты. Я не уверена, что это очень важно, но это свежая информация, и уже этим она полезна.

— Я рад.

— Еще один вопросик, и я отпущу вас на работу. Вы никому не рассказывали о своих отношениях с Кэти?

— Вы имеете ввиду, храним ли мы это в секрете? Никак нет.

— Я спрашиваю потому, что позднее буду разговаривать с Дейзи. Конечно, я могу держать эту информацию при себе, если хотите.

— Мне все равно. Кэти всегда разбалтывает о наших проблемах своим подругам и прислушивается к их мнению на этот счет при условии, что оно совпадает с ее собственным. Можете рассказывать кому хотите. Пусть почувствует на собственной шкуре, как это «приятно».

Покинув его, я отъехала на боковую улочку и набросала в блокнот свой разговор с Винстоном. Мне повезло, что он был сердит на свою жену. Рассказ о машине принес больше вопросов, чем ответов, но по крайней мере Винстон видел Виолетту на Нью-Кат-роуд, хотя в департаменте шерифа считали, что к тому времени она уже покинула город. Или погибла. Но если Фоли убил ее и похоронил, на чем он мог отвезти ее труп? У Салливанов была только одна машина, и если ее оставили на Нью-Кат-роуд, на чем он мог ехать туда и обратно? Парк в маленьком городке Сайлесе находился в шести милях оттуда. Предположим, что после окончания фейерверка и до приезда Фоли домой прошло три часа — столько времени ему бы потребовалось только на то, чтобы дойти пешком от парка до Нью-Кат-роуд и обратно. А что он мог сделать с машиной? Винстон предположил, что Виолетты не было в машине, потому что она кого-то ждала, а в таком случае она должна была постараться как можно скорее уехать из города, как только увидела своего мужа. По крайней мере такая возможность не исключена. Меня смущала собака. Все утверждали, что Бэби все время лаяла, тогда почему Винстон не слышал лая?

В четыре часа я стояла перед входной дверью Лайзы Клементс. Дом был простым — длинная деревянная коробка с крыльцом. В Санта-Марии было чистенько, но городок видал и лучшие времена. Деревья и кустарники слишком разрослись, поскольку никто не ограничивал их рост. В садах было темно, а окна закрывали вечнозеленые растения, возвышавшиеся над крышами. Тень создавала прохладу, обволакивающую, как дымкой, все дома в округе.

Женщина, открывшая мне дверь, выглядела моложе своих лет. На ней были теннисные туфли, мешковатые брюки и белая поварская куртка, застегивающаяся спереди. Светлые волосы до плеч расчесаны на пробор и убраны за уши. Голубые глаза, широкие прямые брови и большой рот. Белая кожа с россыпью веснушек на носу отливала кремовым оттенком. В V-образном вырезе поблескивал серебряный медальон в форме сердечка. Лицо ее не выражало никаких эмоций.

— Что вам угодно?

— Вы Лайза?

— Да.

— Я Кинси Миллхоун.

Она не сразу вспомнила, кто я такая, а затем спохватилась:

— Я забыла, что вы должны прийти. Извините. Проходите, пожалуйста.

— Я не вовремя?

— Все нормально. Извините, я не могла вчера с вами долго разговаривать, я как раз уходила из дома, когда вы позвонили.

Я вошла в гостиную, обставленную дешевой, но стильной мебелью: плетеные кресла, большие индонезийские диванные подушки в наволочках из черно-желтой набивной ткани, на полу циновка и множество растений, которые при ближайшем рассмотрении оказались искусственными.

— Нет проблем. Спасибо за то, что согласились встретиться со мной сегодня. Вы повар?

— Без специального образования. Это мое хобби уже много лет. Я пеку в основном свадебные торты, но могу испечь все, что угодно. Присаживайтесь.

Я села в одно из плетеных кресел, спинка и сиденье которых были снабжены специальными подушечками в парусиновых наволочках.

— Хозяин квартиры, которую я снимаю, был пекарем. Сейчас он на пенсии, но любит что-нибудь испечь. В вашем доме пахнет так же, как у него, — ванилью и жженым сахаром.

— Я настолько привыкла к этому запаху, что даже не замечаю его. Это, наверное, все равно что работать в пивоварне и не ощущать запаха пива. Но мой муж всегда говорил, что у нас дома пахнет именно так — ванилью и сахаром.

— Вы замужем?

— Сейчас нет. Я уже шесть лет в разводе. У него свой бизнес. Мы остались добрыми друзьями.

— У вас есть дети?

— Сын, — ответила она. — Кевин и его жена Мерси ждут своего первенца, дочку, в ближайшие десять дней, если малышка родится в срок. Они хотят назвать ее Елизаветой в мою честь, хотя раньше собирались дать ей имя Либби. — Ее пальцы коснулись серебряного медальона, словно чтобы не сглазить.

— Вы выглядите слишком молодо для бабушки.

— Спасибо, — сказала она. — Чем я могу вам помочь?

— Дейзи Салливан наняла меня в надежде найти свою мать.

— Да, я слышала. Вы уже общались с Кэти Креймер.

— Приятная женщина, — солгала я, надеясь, что Бог не вырвет мой язык.

Она улыбнулась, заправляя за ухо прядь волос.

— Желаю вам успеха! Я очень хотела бы знать, что случилось с Виолеттой. Она изменила мою жизнь.

— В самом деле? К лучшему или к худшему?

— О, конечно, к лучшему. Она оказалась первым взрослым человеком, который проявил ко мне интерес. Я выросла в Сирина-Стейшн, одном из самых дерьмовых мест на свете. Вы его видели?

— Дейзи мне его показала. Он кажется городом призраков.

— Теперь да. Раньше там жило намного больше людей, но все были такие занудные и консервативные. Виолетта была как струя свежего воздуха, простите за банальность. Она плевала на общепринятые правила и на то, что думали о ней люди. В ней жил дух свободы. По сравнению с ней все остальные казались скучными и тусклыми.

— Вы первый человек из тех, с кем я разговаривала, кто сказал о ней что-то хорошее.

— Я уже тогда была ее единственной защитницей. Сейчас я понимаю, что ей было свойственно саморазрушение. Она была импульсивной… или, лучше сказать, безрассудной. Она одновременно и привлекала, и отталкивала людей.

— Как это?

— Я думаю, что многие хотели бы делать то же самое, что и она, но не имели такой смелости.

— Она была счастлива?

— О нет. Совсем нет. Ей отчаянно хотелось другой жизни. Ей до смерти надоели бедность и побои Фоли.

— Так вы думаете, что она сбежала из города?

Она взглянула на меня, прищурившись.

— Конечно.

— Каким образом?

— Таким, каким делала и все остальное. Она знала, чего хочет, и перехитрила всех, кто стоял у нее на пути.

— Это звучит жестоко.

— Ну, это вопрос семантики. Я бы сказала «определенно», но иногда это одно и то же. Я чувствовала себя несчастной, когда она уехала, не попрощавшись. Я бы сказала ей: «Счастливого пути, и да благословит вас Бог!», но в четырнадцать лет я не могла бы произнести таких слов, хотя именно так и думала. Я очень страдала, но была рада за нее. Понимаете, что я имею в виду? Ей выпал шанс, и она воспользовалась им. Дверь распахнулась, и она выскользнула из нее. Я восхищалась ею.

— Вы, должно быть, очень по ней скучали.

— Сначала ужасно. Мы всегда болтали с ней обо всем, а тут она внезапно исчезла. Я была просто убита.

— И что вы сделали?

— Что я могла сделать? Училась жить без нее.

— Она никогда не давала о себе знать?

— Нет, хотя тогда я была уверена, что даст. Пусть бы это была одна-единственная открытка с одной строчкой или вообще без текста. Даже почтовой марки было бы достаточно. Все, что угодно, но я бы знала, где она. Я воображала ее на Гаити или в Вермонте — в каком-нибудь месте, совершенно не похожем на это. Я много месяцев ежедневно заглядывала в почтовый ящик, но полагаю, она не могла рисковать.

— Не понимаю, какой здесь риск?

— Вы ошибаетесь. Соня — женщина, работавшая на почте, — заметила бы ее послание при разборе корреспонденции. Я бы не сказала ни единой душе, но пошли бы слухи. Соня была сплетницей, и Виолетта это знала.

— Вы последняя имели с ней более или менее длительный контакт.

— Да, и я много думала о том вечере. Он не выходит у меня из головы. Это все равно как мелодия какой-нибудь песни, которая звучит в вашем мозгу, что бы вы ни делали. Даже теперь, хотя прошло столько лет. Образ Виолетты тускнеет. Но знаете что? Стоит мне почувствовать запах фиалкового одеколона — бац! — и она снова возникает передо мной. И тогда я не могу сдержать слез.

— Вам когда-нибудь приходило в голову, что с ней могло что-то случиться?

— Вы имеете в виду преступление? Люди говорили об этом, но я никогда в это не верила.

— Почему? Вы же видели, как Фоли ее бил. Вы не думали, что она могла попасть в беду?

Она покачала головой.

— Я считала, что произошло нечто другое. Я пришла в тот день раньше назначенного времени и увидела на стуле коричневые бумажные пакеты. Оттуда виднелись ее любимые вещи, и я спросила, что она собирается с ними делать. Она сказала, что разбирала свой шкаф и кое-какую одежду хочет отдать в благотворительную организацию. Тогда это показалось мне глупостью. Позднее — после того как она исчезла — до меня дошло, что она приготовила вещи не для этого.

— Чтобы уехать? Куда?

— Не знаю. Может быть, к другу или к подруге. Наверное, было такое место.

Я заморгала.

— Она говорила что-нибудь об этом?

— Ни слова. Фоли не было дома — не знаю, где он был, — и я пришла, чтобы посидеть с Дейзи. Она сменила тему, так что я не стала больше задавать вопросов.

— Странно, но я впервые об этом слышу. Я прочла все статьи о Виолетте, но нигде не упоминалось ни о каких пакетах с одеждой.

— Ничего удивительного. Я попыталась рассказать об этом помощникам шерифа, но они вели себя так, словно ничего не хотели слышать. К тому времени они были заняты тем, что расспрашивали Фоли о том, где он был в тот субботний вечер. Я не настаивала, чтобы они меня выслушали: я считала, что поскольку Виолетта ничего мне не сказала, значит, не хотела, чтобы кто-нибудь знал.

— И вы так ничего им и не сказали?

— Нет. Я боялась, что если они подумают, что она уехала из города, то перекроют дороги или что-нибудь в этом роде.

— Зачем? Она была взрослым человеком. Если она решила уехать по доброй воле, они не имели права вмешиваться. В обязанности полиции не входит охотиться за сбежавшими женами или мужьями. — Я старалась, чтобы мои слова не звучали так, будто я ее обвиняю. Ведь ей было тогда четырнадцать лет, а подростки оценивают события совсем не так, как взрослые.

— О да, то, что вы говорите, разумно, но в то время я этого не понимала. Фоли тогда совсем потерял голову, и я боялась, что он бросится за ней вдогонку.

— Но к тому времени она могла уже быть в Канаде.

— Конечно. Я считала, что чем дальше она уедет, тем в большей безопасности будет.

Мысленно я закатила глаза.

— Вас не беспокоило, что ваше молчание поставило Фоли в трудное положение?

— Он оказался в нем по собственной вине. Я тут ни при чем.

— Он всегда утверждал, что его жена сбежала. Вы могли бы подтвердить его точку зрения.

— Почему я должна была ему помогать? Он много лет колотил ее, и никто не вмешивался. Наконец она убежала от него, и тем лучше для нее. Что касается меня, то он мог гореть ярким пламенем — я бы и пальцем не пошевелила.

— Меня удивляет, что вы рассказали это мне, хотя никогда не упоминали об этом раньше. Репортеры наверняка вас расспрашивали.

— У меня не было никаких обязательств перед ними. Во-первых, я не люблю журналистов. Как они себя называют?.. «Репортеры расследований». Во-вторых, они были грубы и почти всегда обращались со мной так, будто я являюсь соучастницей преступления. Все, что их интересовало, — это продать побольше газет и сделать себе рекламу.

— А департамент шерифа? Вы не думали о том, чтобы пойти туда и все рассказать?

— Нет. К тому моменту они раздули это дело до таких общегосударственных масштабов, что я боялась встревать. Сейчас я признаюсь в этом вам, потому что люблю Дейзи и рада, что она решила докопаться до правды.

Я постаралась свести воедино все, что узнала сегодня.

— Появились еще кое-какие новости. Винстон Смит рассказал мне, что видел в тот вечер ее машину на Нью-Кат-роуд. Это было незадолго до окончания фейерверка, потому что он слышал издалека звуки салюта. Он не видел ни Виолетты, ни собаки, но узнал «бель-эйр». Я не могу понять, почему к этому времени она не уехала из города, если ушла из дома в четверть седьмого.

Лайза покачала головой:

— Здесь я ничем не могу вам помочь. Как это вписывается в общую картину?

— Не имею представления.

— Тогда почему Винстон не сообщил об этом раньше? Вы упрекаете меня в том, что я молчала. Он тоже мог сказать об этом много лет назад.

— Он и сказал — Кэти, но она не придала этому значения. Это как раз тот случай, когда чем дольше молчишь, тем труднее потом начать говорить. Если бы она поддержала его, он мог бы сообщить эту информацию.

На лице Лайзы промелькнуло выражение неприязни.

— Я не знаю, насколько ему можно доверять. У них с Кэти плохие отношения. Он может сказать все, что угодно, чтобы выставить ее в дурном свете.

— Возможно, так оно и есть, но главное в том, что это подкрепляет слова Фоли.

— Я никогда не говорила, что Фоли убил ее. Как раз наоборот.

— Но многие люди так думали. Его жизнь разбита. Если машина все время была у нее, а он находился в парке, каким образом он мог убить ее и потом уехать?

— Да, нестыковочка.

— Я серьезно.

— Извините, я не собиралась смеяться.

— Я чего-нибудь не учла?

Она смотрела в пол, и я видела, что она прокручивает в уме разные варианты.

— Не то чтобы я в это верила, но что, если к этому времени она уже была мертва?

— Это не исключено, — заметила я. — Но если ее убил Фоли, как бы он смог уехать? Он был в парке до конца фейерверка, а затем отправился в «Луну». Как бы он мог уехать оттуда, отделаться от ее тела, а затем от «бель-эйр»? У него не было машины, потому что он отдал свой джип в счет платы за автомобиль Виолетты, так что она ездила на их единственной машине.

— Он мог одолжить у кого-нибудь машину или даже украсть ее. Поехал на ней и похоронил тело. Разве это невероятно?

— Но в таком случае у него бы оказалось две машины: «бель-эйр» и та, которую он одолжил или украл. Вы сказали, что он вернулся домой после полуночи, но в таком случае время не сходится. Что он мог сделать с ее машиной? Если он сбросил ее со скалы или столкнул в ущелье, ему все равно бы пришлось вернуться к одолженной-украденной машине и поехать на ней домой. Это непросто и потребовало бы слишком много времени, наверное, всю ночь.

На ее щеках от волнения выступили красные пятна. Она сказала:

— Вы ведь не знаете точно, была ли она там. Вы просто предполагаете. Она могла выйти из машины и уехать с кем-то.

— Да, вы правы. Это возможно. Но тогда что произошло потом? Появился вор и украл ее «бель-эйр»?

Лайза стала терять терпение.

— О, кто же знает? Мне теперь вообще все равно. Не все равно, что стало с Виолеттой, но абсолютно все равно, что стало с машиной.

— Хорошо, оставим это. Давайте вернемся к вашей версии о том, что она сбежала с каким-то мужчиной. Вы можете предположить, кто это был?

— Я никогда не видела ее ни с кем. И не уверена, что сказала бы вам, даже если бы видела.

— Вы и сейчас ее защищаете?

— Да, пожалуй. Если бы был мужчина и они бы установили, кто именно, это могло бы навести их на ее след.

— Вы сказали, что хотите помочь Дейзи. Если у вас есть какие-нибудь идеи, было бы интересно их послушать.

— Я этого не говорила. Я сказала, что рада за нее, что она это сделала. Не то чтобы я утаивала информацию. Но что, если Виолетта не хочет, чтобы ее нашли? Разве не следует тогда оставить ее в покое?

— К сожалению, мнения Дейзи и ее матери здесь не совпадают.

— Я не хочу, чтобы меня впутывали в эту историю. Я рассказала вам все, что знаю. Остальное — ваша проблема. Надеюсь, что Дейзи получит то, что хочет, но не за счет Виолетты.

— Справедливо, — сказала я. — Полагаю, что в конечном счете это их дело. Я найду ее, если сумею. А что будет потом — их проблемы. Дейзи не может смириться с тем, что мать ее оставила. Она не верит, что Виолетта бросила ее.

— Виолетта таким образом, возможно, хотела начать жизнь с чистого листа.

— В таком случае это очень низко с ее стороны. Она поставила собственные интересы выше интересов дочери.

— Она не первая женщина, которая так поступила. Иногда сделать выбор очень трудно. Если у нее был мужчина и он был ее настоящим другом, то она могла заплатить такую цену. Я не собираюсь защищать ее, но бедняжки здесь нет, чтобы оправдаться.

— Я понимаю. Она для вас много значила.

— Поправочка — не много, а все.

— Что ставит вас с Дейзи в одинаковое положение.

— Не совсем. Я думала, что не переживу этого, но, как видите, жива, и жизнь продолжается. Дейзи должна относиться к этому так же.

— Возможно, когда-нибудь так и будет, но пока что она не может примириться с этим.

Наступила короткая пауза, во время которой я мысленно проанализировала истории, которые услышала в этот день, что-то в них не давало мне покоя. Я чувствовала, что Лайзе неприятно мое присутствие.

— Что произошло с вашим бойфрендом?

— Что?

— Ваш бойфренд. Ведь вы тогда встречались с каким-то парнем?

— Это был Тай Эддингс. Откуда вы узнали о нем?

— Кто-то упомянул о нем. Не помню, кто именно. Мы говорили о разных событиях, которые произошли тогда почти одновременно. Вы ведь расстались, правда?

— Мы расстались на следующий день после исчезновения Виолетты.

— Из-за чего?

— Понятия не имею. Мы не ссорились. В воскресенье утром мы собирались встретиться и провести день вместе. Но из Бейкерсфилда приехала его мать и отослала Тая прочь. С тех пор я ничего о нем не слышала.

— Это, вероятно, было для вас тяжелым ударом.

— Да. Я любила его. Он был плохим мальчиком, но очень обаятельным. Я его просто обожала. Ему было семнадцать лет — на три года больше, чем мне. У него в прежней школе были неприятности — прогулы, плохие отметки и все такое, поэтому родители отправили его в Сирина-Стейшн.

— Между ним и Виолеттой ничего не было?

— Вы имеете в виду, не с ним ли она сбежала?

— Плохие мальчики могут быть очень привлекательными, если у вас есть склонность к безрассудству.

— Я вас понимаю, но это исключено. Мы проводили вместе каждую свободную минуту, а если я была не с ним, то с ней.

— Это просто предположение.

— Нет, это не он. Точно не он.

— Вам пришлось пережить двойной удар, потеряв Тая и Виолетту почти одновременно.

Ее губы скривились в усмешке:

— Это судьба. Вы получаете то, что предназначено вам свыше.