Я снова схватила телефон и позвонила сержанту Кордеро из отдела по расследованиям убийств. Ее не было на месте, трубку поднял лейтенант Бейкер.

– Привет, это Кинси. Мне нужно было кое-что узнать, я надеялась, что Шери мне поможет.

– Ее нет, может быть, я помогу? В чем проблемы?

– Я хотела, чтобы она позвонила в окружную тюрьму. Мне нужно тюремное досье одного типа по фамилии Макинтайр. Надо уточнить даты его пребывания в заключении.

– Подождите минутку. Я возьму ручку. Как его фамилия, Макинтайр?

– Да. Он должен выступать свидетелем по делу, которое ведет Лонни Кингман. Мне нужно узнать, пять лет назад находился ли он в заключении двадцать первого мая? Он утверждает, что в этот день разговаривал с ответчиком. Я могла бы послать официальный запрос, но боюсь, что это затянется, а время не терпит.

– Думаю, проверить это несложно. Я перезвоню, как только получу информацию. Вы же в состоянии подождать?

– Да. Но чем быстрее, тем лучше.

– Как обычно, – отозвался лейтенант Бейкер.

Положив трубку, я лихорадочно прикидывала, нет ли более простых и быстрых способов проверки. Конечно, я подожду, но я не успокоюсь, пока не узнаю ответ. Звонок Дэвида Барни явно вывел меня из равновесия. С одной стороны, глупо тратить время на проверку того, что могло оказаться заурядной ложью. С другой стороны, Лонни больше всего рассчитывал на свидетельство Кэртиса Макинтайра. Если он лжет, то мы пропали. Да еще это злосчастное расследование Морли Шайна, не доведенное даже до середины. Это было мое первое дело, связанное с Лонни. Если мне еще раз покажут на дверь...

Я мысленно прокрутила разговор с Макинтайром в тюрьме. По его словам, он разговаривал с Дэвидом Барни в коридоре суда в тот день, когда Барни услышал оправдательный приговор. Я сомневалась, что адвокат Барни, Херб Фосс, поможет мне оспаривать свидетельство Макинтайра. Кто же тогда? Кто мог быть свидетелем этого разговора? Ну конечно же, журналисты, их было пруд пруди вокруг Барни. Кэртис, кажется, сказал, что они не давали прохода со своими микрофонами и телекамерами.

Я схватила жакет и сумку, выбралась на улицу и еле разыскала свою машину, заставленную другими. По бульвару Капилла я проехала через весь город, мимо коммерческого центра, и устремилась к холму на окраине.

Телекомпания КЕСТ-ТВ располагалась на склоне холма, обращенном к дороге, между горами и тихоокеанским побережьем. На стоянке, рассчитанной на пятьдесят машин, я заняла место, предназначенное для посетителей. Вышла из машины и огляделась. Ветер трепал сухую траву на склоне холма, издалека виднелся океан – он казался плоским и мелководным.

Я припомнила одну историю, слышанную от знакомого археолога. Он рассказывал мне о древних поселениях, давным-давно скрывшихся под водой. Морское дно у побережья хранит потонувшие корабли, пушки с них, множество других предметов. Так вот, согласно легенде, индейцы племени шума высчитывали время, когда отлив обнажает морское дно на несколько часов, и к этому моменту собирались на берегу. Они видят, как из воды показывается один дом... еще один... вот уже целая миля загадочного морского дна предстает перед их восхищенным взором. Индейцы стоят на берегу, их губы шепчут заклинания. Океан отступил далеко, однако люди не смеют приблизиться к загадочным строениям. Постепенно прилив вновь укрывает все слоем морской воды.

В этой легенде чувствовалось какое-то щемящее, странное очарование. Древние тайны на короткое время являлись людям и снова исчезали. Иногда я размышляла: осмелилась бы спуститься на дно отхлынувшего океана? Вероятно, в полумиле от берега оно уходит вниз, обнажая подножия гор, подводные долины. Я представляла себе мерцающее ложе океана, серое, угрюмое, оживляемое редкими пятнами камней и причудливых водорослей. Так и время – оно скрывает в своей глубине истину, оставляя на поверхности лишь слабый ее след. Даже теперь, через шесть лет после этого убийства, как много всего уже скрыто, кануло на дно. Мне остается подбирать обломки прошлого, выброшенные приливами событий поближе к берегу, и строить предположения о том, что же было на самом деле.

Я повернулась спиной к океану и пошла к зданию телекомпании. Одноэтажный, выкрашенный в песочный цвет дом, крыша которого ощетинилась разнокалиберными антеннами. Пол в вестибюле покрывал бледно-голубой ковер, мебель была сделана "под современный детский стиль" – такую ставят в общежитиях для студентов среднего достатка. Здесь уже готовились к Рождеству, в углу стояла елка, рядом с ней – коробки с украшениями. Справа от меня на стене висело множество объявлений по эфиру. Включенный телевизор транслировал очередное шоу, требовалось узнать людей с именем Энди.

За стойкой сидела милая девушка с длинными темными волосами и яркой косметикой. Табличка извещала, что зовут ее Таня Альварес. "Ру-у-н-и-и!" – вдруг завопила она, не отрываясь от экрана. Я тоже взглянула туда. Правильный ответ в викторине был "Энди Руни". Аудитория зааплодировала. Показали следующую фотографию и девушка впилась в нее глазами.

– О Боже, кто же это? Очень знакомое лицо. Энди Уорхол!

Она снова оказалась права и даже раскраснелась от удовольствия.

– Я бы могла заработать целое состояние на этих шоу, но, как только я туда попадаю, они выдумывают что-то немыслимое, какие-нибудь экзотические растения или тропические рыбы. Чем я могу вам помочь?

– Даже не знаю, как объяснить. Мне бы хотелось взглянуть на записи программ новостей пятилетней давности. Они у вас сохраняются?

– То, что мы записываем для передач?

– Да. Меня интересует один оправдательный приговор в местном суде. Я уверена, что вы делали репортаж с процесса.

– Подождите, я разыщу кого-нибудь, кто сможет вам помочь. – Она начала разыскивать "кого-нибудь" по телефону, кратко объясняя, что требуется. Наконец человек был найден.

– Лиланд будет здесь через пять минут, – сообщила она.

Я поблагодарила ее и стала ждать. Из стеклянных дверей открывался вид на город, лежащий внизу. Прямо за дверями начинался небольшой внутренний дворик с расставленными пластмассовыми креслами. Вероятно, здесь отдыхают от трудов телевизионщики. Над городом уже стояло солнечное марево.

– Я – Лиланд. Чем могу вам помочь? – послышался сзади чей-то голос.

Я обернулась. Ко мне подходил мужчина лет тридцати, имевший фунтов сто лишнего веса. Круглое лицо, щеки, как у младенца, курчавая шевелюра, голубые глаза за очками в металлической оправе. Да еще имя такое – Лиланд. Представляю, как издевались над ним в школе с первого и до последнего класса.

Я в двух словах описала, что мне нужно.

– Насколько я понимаю, в тот день, когда Барни оправдали в суде, его у дверей встречали репортеры с телекамерами.

– Понятно, – бросил он.

– "Понятно" – не совсем тот ответ, который мне нужен, Лиланд. Я надеюсь, вы поможете найти пленки с записями этой программы новостей?

Лиланд тупо воззрился на меня. В эту минуту я искренне пожелала, чтобы работа частного детектива была бы такой же простой, как ее показывают по телевидению. Мне, кстати, никогда не удавалось открывать защелку замка с помощью кредитной карточки. Вы не пробовали? Дело в том, что большинство замков устроено так, что вы попадаете не на скос защелки, а на ее гладкую сторону. Тут уж, как ни старайся, ничего не получится. Кажется, Лиланд был устроен так же, как большинство этих замков.

– Так в чем дело? Разве вы не сохраняете эти записи?

– Сохраняем, конечно. Я уверен, что пленка, о которой вы говорите, сохранилась. Ей присвоен индекс, у нас есть классификация по датам и по темам.

– Не понимаю, разве у вас нет этой справочной системы в компьютере?

Парень опять загадочно покачал головой.

– Дело не в том, как найти эту пленку, дело в том, имеете ли вы официальный запрос на получение этой информации.

– Я работаю на адвоката и, конечно, могу получить официальный запрос. Это несложно.

– Ну так действуйте, мне спешить некуда.

– Да? А я, представьте себе, спешу. Мне эта информация нужна срочно.

– В таком случае у вас возникает проблема. Я не могу показать пленки без официального запроса.

– Я же говорю, это пустая формальность, какая вам разница? Сама моя работа означает допуск к информации. С этим-то вы согласны?

– Нет запроса, нет и пленок, вот с этим я согласен, – пробубнил он.

Я начала понимать, за что его могли не любить одноклассники.

– Может быть, попробуем такой вариант? – Я изобразила на лице улыбку Кэртиса Макинтайра. – Тогда не посмотрите ли вы сами, есть ли на пленке тот тип или его нет, и потом скажете мне. Больше ведь ничего и не надо.

Он посмотрел на меня тупым взглядом отпетого бюрократа, который высчитывает, уволят ли его с работы, если он скажет "да".

– Зачем вам это нужно? Я не очень внимательно слушал, когда вы объясняли.

– Этот парень утверждает, что он разговаривал с ответчиком в здании суда вскоре после того, как прозвучал оправдательный приговор. Он говорит, что ответчика в этот момент снимало телевидение, следовательно, на пленке можно увидеть и его самого. Верно?

– Да-а-а, – нехотя протянул он. Клянусь, он все еще подозревал, что от него что-то скрывают.

– Это действие никак не нарушает чьих бы то ни было гражданских прав, – доказывала я. – Вы же можете взглянуть на эти кадры?

Он протянул руку. Я вложила в нее фотографию Макинтайра. Он так и остался стоять с протянутой рукой.

Я посмотрела на него и сделала вид, что спохватилась. "Ох!" – сказала я. Открыла сумочку и достала бумажник. Вынула двадцатидолларовую купюру. Выражение его лица не изменилось, но я почувствовала, что он оскорблен. Так же смотрят на вас нью-йоркские таксисты, если вы пытаетесь всучить им на чай десять центов.

Я вынула еще одну такую же бумажку. Никакой реакции. Тогда я сказала:

– Ненавижу, когда приходится давать взятки такому юному созданию.

– Ужасно, правда? – посочувствовал он.

Я добавила третью купюру.

Он опустил руку.

– Пойдемте со мной.

Повернулся и зашагал внутрь здания по узкому коридору. Я молча последовала за ним. По обеим сторонам были кабинеты, телестудии. Несколько сотрудников в джинсах, майках и кроссовках маялись от безделья. Мне здесь не нравилось – слишком много убогих деревянных панелей на стенах и слишком много фотографий в дешевых рамках. В целом это напоминало работу домашнего мастера-умельца. Труд затрачен огромный, а дом продать невозможно – никто его не покупает.

Забравшись в глубь здания, мы очутились в тупике, из которого металлическая лестница вела на чердак. По правую сторону от лестницы стоял старомодный шкаф с карточками, на нем еще один, поменьше. Лиланд выдвинул ящик с нужным годом и начал искать карточку с индексом "Барни".

– Полных репортажных записей нет, мы их стираем, – пояснил он.

– Что это, полные репортажные записи?

– Это примерно двадцать минут репортажа, который снимает оператор. Мы оставляем в архиве только полторы минуты, ту часть репортажа, которая идет в эфир.

– А-а, понятно. Я думаю, и этих полутора минут будет достаточно.

– Если только этот парень не подошел после того, как телекамеры прекратили съемку.

– Посмотрим.

– Тут ничего нет, – сказал он. – Посмотрим в другом месте. Под каким индексом это может быть? – Он просмотрел "Убийства", "Процессы" и "Репортажи из зала суда", но нигде не было упоминания о деле Изабеллы Барни.

– Попробуйте посмотреть на "Расследования убийств", – посоветовала я.

– Почему бы и нет. – Он стал просматривать эту рубрику.

Карточка нашлась, на ней стоял номер кассеты с пленкой. Мы поднялись на чердак и нырнули в низенькую дверь. В помещении вдоль стен стояли контейнеры с видеокассетами, на каждой из них значился номер. Лиланд быстро нашел нужную, и мы спустились с ней вниз. Направо по коридору имелась небольшая комната с аппаратурой. Он включил один из комплектов и поставил кассету. Появились первые кадры, Лиланд нажал на "перемотку вперед". Двухминутные репортажи того года замелькали перед нами. Я ухватила лицо Изабеллы Барни.

– Вот здесь!

Лиланд отмотал пленку назад и включил воспроизведение. Голос знакомого диктора комментировал кадры с места убийства, ареста Дэвида Барни и последовавшего затем судебного процесса. Заключительные кадры благодаря хорошей операторской работе были четкими и вмещали в себя максимум информации. Дэвид Барни, выходящий из дверей судебного зала, имел несколько ошарашенный вид.

– Остановите. Я хочу посмотреть на него.

Лиланд остановил пленку, и на экране застыло лицо Барни. Ему было лет под сорок, темно-каштановые волосы были зачесаны набок. Лоб в морщинах, небольшие морщинки залегли и в уголках глаз. Нос прямой, зубы явно искусственные. Судя по всему, он был сильный мужчина с мощными руками. Рост выше среднего. Правда, его адвокат, стоявший рядом, был еще выше.

– Спасибо, – поблагодарила я. Только сейчас до меня дошло, что я смотрю на экран, затаив дыхание. Запись пошла дальше, и вскоре начался другой сюжет. Лиланд протянул мне фото Макинтайра.

– Я его здесь не вишу.

За те деньги, что я ему дала, мог бы, по крайней мере, изобразить на лице разочарование.

– Может быть, его не видно из-за угла съемки? – спросила я.

– Это съемка широкоугольным объективом с близкого расстояния. Как видите, они появляются в проеме двери вдвоем с адвокатом. Во время съемки никто к ним не подходит. Возможно, парень этот подошел после интервью.

– Ладно. И на том спасибо, – сказала я. – Придется проверить это в другом месте.

Я вернулась к машине, размышляя, что делать дальше. Если я получу подтверждение, что Макинтайр сидел в этот день в тюрьме, мне надо будет встретиться с ним, но я пока не могла это сделать. В общем-то, мне надо было встречаться совсем с другими людьми. Звонок Дэвида Барни опрокинул все мои планы. Мне вовсе не хотелось подтверждать алиби Барни, но если вдруг случится так, что он окажется прав, то мы с Лонни окажемся полными идиотами.

Я съехала с холма и повернула направо, на Промонтори-драйв. Шоссе шло вдоль побережья и вело к Хортон Равин, но с другой стороны, не с той, откуда я подъезжала в первый раз. Следующие полтора часа я провела, беседуя с соседями и выясняя, был ли кто-нибудь из них в ту ночь на улице и видел ли что-нибудь необычное. Правда, я могла напороться на Дэвида Барни у его дома, но у меня не было другого выхода. По телефону людей не опросишь, они обязательно будут ссылаться на занятость, плохую память и тому подобное.

Один из соседей уже переехал в другое место, другой умер. Женщина из дома, примыкающего к владению Барни, вроде бы помнила, что слышала в ту ночь звук выстрела, но время указать не могла, так как не придала этому звуку никакого значения. Интересно, с чем можно перепутать выстрел? Не знаю, как другие, а я всегда смотрю на часы, когда слышу выстрел. Но, может быть, я ненормальная.

Остальные соседи, числом восемь, в тот вечер из дома не выходили и ничего не видели. Видимо, и время сделало свое дело, шесть лет – не шутка. Даже убийство, столь давнее, уже не трогает воображения. Да к тому же, их уже опрашивали незнамо сколько.

Я заехала домой, чтобы перекусить и заодно посмотреть сообщения на автоответчике. Там ничего не было. Я зашла на половину Генри. Хотелось взглянуть на Уильяма.

Генри стоял у кухонного стола и месил тесто. Он свисало с его пальцев, как стружки. Обычно Генри месит тесто методично, сосредоточенно, поневоле расслабляешься, глядя на его работу. Нынче он трудился с остервенением и поглядывал вокруг с каким-то затравленным видом. Рядом с ним стоял мужчина, которого можно было принять за его близнеца – такой же высокий, худощавый, седой, с голубыми глазами на удлиненном аристократическом лице. Только присмотревшись внимательно, можно было увидеть различия.

Генри одет в гавайскую рубашку, в белые шорты и шлепанцы. Уильям облачился в костюм-тройку с галстуком. Он был торжествен, как лектор, и своим олимпийским спокойствием компенсировал нервозность Генри. В руках он держал какую-то брошюру и тыкал пальцем в рисунок сердца. Он умолк, чтобы познакомиться со мной, а затем вернулся к лекции.

– Итак, на чем мы остановились?

Генри сочувственно посмотрел на меня.

– Уильям разбирает некоторые вопросы диагностики и лечения инфаркта миокарда.

– Совершенно верно. Вам это тоже полезно будет послушать, – обратился ко мне Уильям. – Я предполагаю, что вы так же плохо разбираетесь в анатомии, как и Генри.

– Да, этот экзамен я бы точно провалила, – призналась я.

– Я бы тоже, – сказал Уильям, – если бы не то, что произошло со мной. Теперь, Генри, тебя наверняка заинтересует следующая информация.

– Сомневаюсь, – потупив глаза в пол, сказал Генри.

– Как видишь, правая сторона сердца получает кровь, собранную со всего тела, и прокачивает ее через легкие, где двуокись углерода и другие вредные продукты заменяются на кислород. Левая сторона сердца получает кровь, обогащенную кислородом из легких, и качает ее по всему организму через сосуд, называемый аортой... – На рисунке, который он нам показывал, было полно черных стрелок, он напоминал карту. – Если эти сосуды заблокированы, здесь возникают серьезные проблемы. – Он энергично принялся тыкать пальцем в стрелки на рисунке: – Похоже на то, как по автостраде вниз катится огромный валун. Машины шарахаются в стороны и начинается свалка. – Он перевернул страницу брошюры, обращенную в нашу сторону, как воспитательница букварь в детском саду. Следующий рисунок изображал срез коронарной артерии, напоминающий трубку от пылесоса, забитую пылью.

Генри прервал его:

– Ты обедала?

– Я как раз за этим и заехала домой.

– В холодильнике есть копченый тунец. Если хочешь, сделай нам бутербродов. Уильям, как ты относишься к бутербродам с рыбой?

– Мне это противопоказано. Тунец – чрезвычайно жирная рыба, а если к ней добавить еще майонез... – Он замотал головой: – Нет, ешьте без меня. Я открою банку низкокалорийного супа, одну из тех, что я привез с собой.

– Получилось так, что Уильям не попробовал даже мое жаркое, – посетовал Генри.

– Да, не попробовал. К счастью, у Генри нашлось немного овощей, я их приготовил на пару. Я не хочу быть обузой, я так ему и сказал. Нет ничего хуже, чем сидеть на шее у тех, кого любишь. Ведь инфаркт – это еще не смертный приговор. Главное – уверенность во всем. Посильные физические упражнения, правильное питание, достаточный отдых... есть все основания полагать, что мне еще предстоит долгая жизнь.

– У нас все доживают до девяноста лет, – сухо сообщил Генри. Он ловко скатывал тесто в булочки, расставляя их в ряд на противне.

Я услышала, как что-то тихо звякнуло.

Уильям полез в карман и извлек оттуда часы.

– Пора принять таблетки. Приму их, а затем отдохну в своей комнате, чтобы снять стресс после авиаперелета. Надеюсь, вы простите меня. Мисс Милхоун, мне было очень приятно познакомиться с вами.

– Мне также, Уильям.

Мы снова обменялись рукопожатиями. После заявления о вреде жирной пищи Уильям выглядел еще более торжественно. Я занялась бутербродами, а Генри отправил булочки в печь. Мы не смели открыть рта, так как Уильям мог услышать нас. Мы с Генри сели за стол.

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что для меня две эти недели превратятся в два года испытаний, – прошептал Генри.

Я извлекла из холодильника две банки диет-пепси. Генри открыл их. За едой я ввела его в ход моего расследования, так как, с одной стороны, он любит слушать рассказы о моей работе, с другой стороны, когда я рассказываю, для меня самой многое проясняется.

– Какое впечатление производит на тебя этот Барни?

Меня даже слегка передернуло при упоминании об этом типе.

– Подонок – одно слово. Впрочем, о Кеннете Войте я тоже не очень высокого мнения. Мрачная личность. К счастью для них обоих, судебная система не принимает во внимание мнение частного лица.

– Ты думаешь, Макинтайр говорит правду?

– На этот вопрос я смогу ответить только тогда, когда выясню, где он был двадцать первого мая того года, – ответила я.

– С какой стати ему лгать? Тем более, что его можно легко проверить. Если выяснится, что в этот день он сидел в тюрьме, его можно будет припереть к стенке его же собственными ложными показаниями.

– А если он в тот день был на свободе, то с какой стати лгать Дэвиду Барни? Просто, на мой взгляд, никто до сих пор не додумался проверить этот факт.

– Возможно, его успел проверить Морли Шайн перед своей смертью. – Генри сыграл на губах мелодию, которая сопровождает обычно драматические повороты сюжета: "Дум-дум-дум".

Я улыбнулась набитым ртом и не сразу его открыла, чтобы ответить.

– Великолепно! – молвила я, прожевав. – То, что нужно. Я выполняю свой долг детектива и погибаю на боевом посту вслед за Морли. – Я вытерла рот салфеткой и отхлебнула "пепси" из банки.

Генри перевел разговор в менее грустное русло.

– Не исключено, что Барни просто хочет навести тень на плетень.

– Я тоже на это надеюсь. Если же сведения подтвердятся, я просто не буду знать, что мне делать.

На этих пророческих словах наш разговор закончился. Перед тем как выйти из дома, я позвонила лейтенанту Бейкеру. Возможно, он уже получил сведения из тюремного управления.

– Да, я только что говорил с ними по телефону, – сообщил он мне. – Этот тип оказался прав. В тот день Макинтайр был арестован по обвинению в ограблении. Он, конечно, мог столкнуться с Барни в здании суда, когда шел к судье для предъявления обвинения, но только в компании таких же обвиняемых. Так что возможности переговорить с Барни у него практически не было.

– Я думаю, надо будет еще раз встретиться с Макинтайром, – проговорила я.

– Вам стоит поспешить. Сегодня утром в шесть часов Макинтайра выпустили из тюрьмы.