Краем глаза я уловила, как раскрылся рот у Берлин, когда она увидела упавший стул. Она выглядела вспотевшей и рассерженной, я вдруг подумала, что это ее обычное состояние. Мгновенно повернувшись к ним спиной, а лицом к бару, я застыла, потягивая пиво и ощущая биение сердца в висках. Я услышала, как Берлин удивленно воскликнула:

– Ты посмотри! Че-е-рт...

Ругательство она растянула на три ноты, собирая свои шмотки и, очевидно, заглядывая внутрь сумочки.

– Кто-то тут рылся.

– В твоей сумочке? – промычал ее дружок.

– Да, Гарри, в моей сумочке, – ответила Берлин с явным сарказмом.

– Что-нибудь пропало? – В голосе парня прозвучала озабоченность, но не тревога. Возможно, он привык к выходкам и интонациям Берлин.

– Эй! – воскликнула Берлин.

Я поняла, что она обращается ко мне.

Она тронула меня за плечо.

– Я к вам обращаюсь.

Повернувшись, я изобразила на лице невинность.

– Простите?

– Ох, Боже мой! Какого черта вы тут делаете?

– Привет, Берлин. Я так и подумала, что это вы. Минуту назад говорила с Тринни, и она сказала, что вы где-то здесь. А в чем дело?

Она потрясла сумку, словно это был непослушный щенок.

– Только не надо мне пудрить мозги. Это вы рылись в моей сумочке?

Я прижала руку к груди, удивленно оглянулась по сторонам.

– Я была в туалете. Только села за столик.

– Ха-ха. Как смешно.

Я подняла взгляд на ее приятеля.

– Она что, обкурилась?

У парня глаза округлились от удивления.

– Ладно, успокойся, Берл, хорошо? Она тебе не мешает, отстань от нее.

– Заткнись. – В свете сияющих под потолком ламп ее волосы казались почти белыми. Глаза сильно подведены, накрашенные тушью и расчесанные ресницы торчат, словно тоненькие пики. Берлин смотрела на меня с каким-то необычайным напряжением, как кошка, почуявшая опасность.

Я скользнула взглядом по ее лицу, задержавшись на бриллиантовых серьгах, сверкавших в ушах. Затем ласково улыбнулась.

– А разве вам есть что скрывать?

Берлин с агрессивным видом наклонилась вперед, мне на секунду показалось, что она собирается схватить меня за водолазку. Ее лицо было так близко от моего, что я ощутила запах пива, исходивший у нее изо рта, что, в общем-то, не представляло большой угрозы.

– Что вы сказали?

Я медленно и четко произнесла:

– Я сказала, что у вас очень красивые серьги. Мне интересно, где вы их взяли.

На лице у нее появилось безучастное выражение.

– Я не обязана отвечать вам.

Я посмотрела на приятеля Берлин, просто чтобы увидеть его реакцию на происходящее. Похоже, ему было на все наплевать. Я неожиданно поймала себя на мысли, что мне он нравится больше, чем она.

– А как насчет другого? Не хотите рассказать мне откуда у вас появилось так много денег на срочных счетах?

Дружок Берлин перевел взгляд с меня на нее, потом снова на меня. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вы спрашиваете меня или ее? – уточнил он.

– Конечно же ее. Я частный детектив, и здесь я на работе. Не думаю, что вам хочется влезать во все это, Гарри. Пока мы говорим спокойно, но кто знает, что может случиться через минуту.

Гарри вскинул руки вверх.

– Эй, если у вас проблемы, то вы можете уладить их без меня. Увидимся, Берл. Я пошел.

– Пока, – попрощалась я и снова обратилась к Берлин: – Моя машина на улице. Не хотите поговорить?

* * *

Мы сели в "фольксваген". На стоянке возле "Нептун Паласа" царило почти такое же оживление, как и внутри. Двое усталых полицейских вели назидательную беседу с подростком, который неуверенно держался на ногах. Через две машины впереди от нас молоденькая девушка оперлась на крыло автомобиля, очищая желудок от содержимого. Холодало, небо над головой было чистое, как стекло. Берлин не смотрела на меня.

– Хотите начать с сережек?

– Нет, – угрюмо буркнула она, явно не испытывая радости от общения со мной.

– Тогда, может быть, начнете с денег, которые вы украли у Лорны?

– Вы не смеете так со мной разговаривать. На самом деле я эти деньги не воровала.

– Я слушаю вас.

Берлин задумалась, видимо, решая, чем стоит "поделиться" со мной.

– Но предупреждаю вас, что это строго между нами, ладно?

Я вскинула руку на манер герл-скаута. Мне нравится конфиденциальность, и чем строже она, тем лучше. Возможно, я и не сдержу данного ей обещания, но Берлин не обязательно знать об этом.

Она еще немного помялась, шевеля губами и соображая, как бы все получше изложить.

– Лорна позвонила и сказала маме, что собирается уехать из города. А мне мама сообщила об этом только перед уходом на работу. Я расстроилась, потому что мне надо было поговорить с Лорной о поездке в Мексику. Она говорила, что, может быть, сможет помочь мне, поэтому я и поехала к ней. Ее машина стояла на месте, но света в коттедже не было, и на мой стук она не отозвалась. Я решила, что она куда-то вышла, не стала ее ждать и уехала домой. А утром первым делом вернулась в коттедж, надеясь застать ее до отъезда.

– Сколько было времени?

– Девять, может быть, половина десятого. К полудню мне нужно было отвезти деньги в туристическое агентство, иначе они аннулировали бы заказ. Тысячу долларов я им уже заплатила, и теперь надо было заплатить остальное, а то я лишилась бы и аванса.

– Вы говорите о поездке, которую совершили прошлой осенью?

– Да-а.

– А почему вы решили, что у Лорны есть деньги?

– У Лорны всегда водились деньги. Все знали, чем она занимается. Иногда она была щедрой, а иногда нет. В зависимости от настроения. А кроме того, она говорила, что поможет мне. Можно сказать, почти пообещала.

Я хотела было вернуть Берлин к предмету разговора, но потом решила, что пусть лучше рассказывает как хочет.

– Продолжайте.

– Ну, я постучала в дверь, но она не ответила. Я видела, что машина все еще на месте, и подумала, что, может быть, она в душе или еще где-нибудь, поэтому открыла дверь и заглянула внутрь. Лорна лежала на полу, а я просто стояла и смотрела. У меня был шок, я была парализована и ни о чем не могла думать.

– Л предыдущим вечером дверь была открыта или нет?

– Не знаю. Я тогда не пыталась ее открыть. Мне это и в голову не пришло. А теперь я пересилила себя и дотронулась до руки Лорны. Она была уже холодной, и я поняла, что Лорна мертва. Да и одного взгляда было достаточно, чтобы понять это – глаза широко открытые, безжизненные. Ужасное зрелище.

– И что дальше?

– Я почувствовала себя плохо, села и заплакала. – Берлин заморгала глазами, глядя сквозь лобовое стекло, которое, на мой взгляд, было несколько запыленным. Я догадалась, что она старается быстренько выжать из себя слезу, чтобы убедить меня в искренности своих переживаний.

– Вы не позвонили в полицию? – спросила я.

– Нет.

– Но почему? Мне просто любопытен ход ваших мыслей.

– Не знаю, – неохотно вымолвила Берлин. – Я испугалась, что они подумают, будто это сделала я.

– А почему они должны были так подумать?

– Я ведь даже не могла доказать, где была до этого, потому что находилась дома одна. Нет, мама тоже была дома, но она спала, а Тринни в то время еще работала. А что если бы меня арестовали? Мама и папа этого бы не перенесли.

– Я понимаю. Вы хотели защитить их, – льстиво заметила я.

– Я пыталась сообразить, что делать. Но очень испугалась, понимаете? Я ведь пришла просить денег, но опоздала. Бедная Лорна. Мне было так жаль ее. У меня не выходили из головы мысли о том, чего она не успела в жизни – выйти замуж, родить ребенка и тому подобное. Она уже никогда не поехала бы в Европу...

– И что вы тогда сделали? – спросила я, прерывая ее разглагольствования, поскольку голос у нее уже начал дрожать.

Берлин вытащила скомканный носовой платок и вытерла нос.

– Я знала, где у нее хранятся все бумаги, поэтому позаимствовала ее водительские права и сберегательную книжку. Я была настолько ошеломлена и растеряна, что даже не понимала, что делаю.

– Могу себе представить. И что дальше?

– Я села в свою машину, поехала в банк и сняла деньги с ее счета.

– Сколько?

– Не помню. Довольно много, наверное.

– И закрыли счет?

– А что мне еще оставалось делать? Я же понимала, что когда станет известно о ее смерти, банки заморозят все счета, как это было с моей бабушкой. И кому от этого будет польза? А она обещала помочь мне. Вот так и выполнила свое обещание. Все равно Лорна хотела отдать мне эти деньги.

– А как же подпись? Как вам это удалось?

– У нас с ней были одинаковые почерки, потому что я сама учила ее писать перед школой. Лорна всегда копировала мой почерк, поэтому мне не составило труда расписаться за нее.

– А в банке не попросили предъявить документы?

– Конечно попросили, но мы с ней очень похожи. Лицо у меня, правда, полнее, но это единственное отличие. Ну, еще цвет волос, но все постоянно красятся. Позже, когда сообщение о ее смерти появилось в газетах, никто, похоже, и не догадался. К тому же, по-моему, ее фотографий и не напечатали в газетах.

– А как же банк? Они прислали уведомление о закрытии счета?

– Конечно, но дома всю почту получаю я. Все банковские бумаги я изъяла.

– Что ж, с этим почти все. А что дальше?

– Это все.

– А как насчет сережек?

– Ох, да. Наверное, мне не следовало этого делать. – Берлин изобразила на лице горькое сожаление. – Но я думала, что положу их обратно.

– Куда обратно?

– У нас до сих пор хранятся ее одежда и вещи. Я думала, что сложу драгоценности в старый кошелек и суну, скажем, в зимнее пальто, как будто она их там хранила. А потом, как бы случайно, обнаружу их.

– Замечательный план, – похвалила я. Но что-то упущено. Что именно? Я никак не могла сообразить. – Не можем ли мы на минутку вернуться к деньгам? После того как вы вернулись из Сими-Вэли, водительские права Лорны остались у вас вместе с наличными деньгами. Я просто пытаюсь понять, что вы делали потом. Только так я смогу составить общую картину.

– Не понимаю. Что вы имеете в виду?

– Дело в том, что ее водительские права были указаны в описи вещей, составленной полицией. Значит, вы должны были положить их на место.

– Ох, да, конечно. Я положила права туда, откуда и взяла их. Да, совершенно верно.

– В бумажник или еще куда-то, да?

– Да. Понимаете, тогда я решила, что лучше изобразить все так, как будто она сама закрыла счет и забрала деньги перед отъездом из города.

– Пока все ясно, – осторожно заметила я.

– Ведь все думали, что она уже уехала, поэтому я вынуждена была создать впечатление, что в пятницу она была еще жива.

– Подождите минутку. Мне кажется, что это была суббота. Разве все это произошло в пятницу?

– Это не могла быть суббота. В субботу банк закрыт, и туристическое агентство не работает.

У меня создалось впечатление, что я широко раскрыла рот, хотя на самом деле я этого не сделала. Повернувшись, я уставилась на Берлин, но она, занятая своим повествованием, не обратила на это внимания. Она увлеклась и не заметила моего изумленного взгляда. В ней самым удивительным образом сочетались коварство и глупость, но Берлин была слишком взрослой, чтобы быть такой непонятливой.

– Потом я поехала домой. Я была очень, очень расстроена, поэтому сказала маме, что у меня колики, и легла в постель. В субботу днем я вернулась к коттеджу и опустила в почтовый ящик почту Лорны вместе с утренними газетами. Я не видела в этом ничего плохого. Ведь все равно она была уже мертва, так какая разница?

– А что вы сделали со сберегательной книжкой?

– Спрятала ее. Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об исчезновении денег.

– Значит, вы подождали месяц, а потом открыли два срочных счета на свое имя? – Я следила за собой, стараясь избегать выражений, которые учитель английского языка мог бы назвать резкими. Берлин, похоже, уловила мое настроение, потому что молча кивнула, стараясь выглядеть покорной и раскаявшейся. Чтобы она ни говорила себе все эти десять месяцев после смерти Лорны, я подозревала, что это сильно отличалось от ее теперешних объяснений. – А вы не боялись, что в коттедже найдут отпечатки ваших пальцев?

– Нет, я протерла все, до чего дотрагивалась. А если бы даже и нашли, то я имела полное право бывать там. Ведь я ее сестра. Я была у нее много раз. А как они могли бы определить, когда оставлены отпечатки?

– Удивляюсь, как это вы еще не накупили себе новой одежды или не приобрели машину.

– Это было бы нечестно. Я ведь ее об этом не просила.

– Но и драгоценности у нее вы тоже не просили, – язвительно заметила я.

– Я думаю, Лорна не возражала бы. Я имею в виду, какая ей разница? У меня ведь чуть сердце не разорвалось, когда я нашла ее. – Берлин замолчала и подняла на меня взгляд, полный скорби. – Неужели она стала бы осуждать меня, раз уж сама к тому времени ничего не могла поделать?

– А вы знаете, что нарушили закон?

– Разве?

– На самом деле вы нарушили несколько законов, – с удовольствием сообщила я, почувствовав, что начинаю заводиться. То есть уже дошла до ручки. Надо было держать язык за зубами, потому что он мог вот-вот развязаться. – Все дело в том, Берлин, что вы не только украли деньги, утаили улики, нарушили картину места преступления, помешали действиям органов правосудия, и Бог знает, какие еще законы вы умудрились нарушить, вы еще совершенно запутали расследование убийства вашей же сестры! И какой-то негодяй, благодаря вам, разгуливает сейчас на свободе. Это вы понимаете? Неужели вы такая бестолковая?

И вот только сейчас Берлин заплакала искренне.

Я наклонилась и открыла дверцу с ее стороны.

– Выходите. И идите домой. А еще лучше в кафе "Франки", и расскажите матери, что вы сделали, прежде чем она прочитает мой отчет.

Берлин повернулась ко мне, нос у нее покраснел, тушь расплылась по щекам, она едва не задохнулась, возмущенная таким предательством с моей стороны.

– Но я же предупредила вас, что это строго между нами. И вы сказали, что никому не расскажете.

– На самом деле я этого не говорила, а если и сказала, то, значит, соврала. Я очень плохой человек. Жаль, что вы не поняли этого. А теперь убирайтесь из моей машины.

Берлин вылезла из машины, хлопнула дверцей, а уже через несколько секунд ее горе превратилось в ярость. Прижав лицо к стеклу, она завопила:

– Сука!

Решив покрутиться по окрестностям, в надежде увидеть где-нибудь Чини Филлипса, я так резко тронулась с места, что чуть не сбила ее. Может, он на вызове, и, как доктор, совершает обходы, следя за соблюдением нравственности. Но, честно говоря, мне просто надо было чем-нибудь заняться, чтобы переварить то, что я услышала от Берлин. Неудивительно, что Дж.Д. нервничал, пытаясь точно зафиксировать дату и время своего отъезда с Ледой. Если Лорну убили в пятницу вечером или в субботу, то они казались бы чистыми. А если на день раньше, то вся картина менялась.

Проехав по бульвару Кабана, я направилась в кафе "КК". Возможно, Чини торчит там. Приближалась полночь. Ветер усилился, завывая между деревьями, было такое впечатление, что надвигается буря, хотя дождя пока не было. Разыгрался и прибой, волны с грохотом накатывались на берег. На боковой улочке, слева от меня, раздался автомобильный сигнал, напомнивший мне завывание волка. Краем глаза я заметила, как от пальмы оторвалась сухая ветвь, она шлепнулась на дорогу прямо перед моей машиной.

Возле "КК" стояло всего несколько автомобилей, да и внутри было довольно мало посетителей, а это странно для ночи пятницы. Чини я там не нашла. Перед уходом я воспользовалась телефоном-автоматом и попыталась дозвониться Чини домой. Его или не было дома, или он не отвечал на звонки. Я повесила трубку, решив не оставлять сообщения на автоответчике. В данный момент я еще точно не знала, что беспокоит меня больше – история, рассказанная Берлин, или откровения Дэниель по поводу Лорны и Кларка Эссельмана.

Я проехала по району Монтебелло, ощущая необычное беспокойство. Дом Эссельмана стоял на узком шоссе без тротуаров и уличных фонарей, поэтому дорогу освещали только фары моего "фольксвагена". Окна автомобиля были закрыты, и все же я слышала в траве шелест усиливающегося ветра. На пути мне снова попалась большая сломанная ветка, я была вынуждена притормозить и объехать ее, следя взглядом за невысокой стеной поместья. Все фонари в саду были выключены, дом погружен в темноту, его черный прямоугольник выделялся на фоне белесого неба. Луна отсутствовала. Надо мной пролетела сова, приземлилась на секунду в траву по другую сторону дороги и вновь взлетела, сжимая в лапах темный комочек. Иногда смерть бывает такой же тихой, как полет птицы, а жертва такой же вялой, как комок тряпок.

Въездные ворота оказались закрытыми. Внутри я мало что могла разглядеть, мешали темные кусты можжевельника, тянувшиеся вдоль подъездной дорожки. Размышляя, что предпринять дальше, я развернула машину, но двигатель не выключила. А что будет, если я подойду к воротам, нажму кнопку переговорного устройства и назову себя? Возможно, мое имя ни на кого не произведет впечатления, но кто знает. В конце концов я поехала домой и тут же забралась в постель. Ветер гонял сухие листья по стеклянной крыше. Наблюдая за ними, я погрузилась в сон. Посреди ночи я внезапно проснулась с ощущением, что кто-то дотронулся до моей щеки холодными пальцами. Но в комнате никого не было, а ветер значительно поутих.

В полдень раздался телефонный звонок. Я уже час как не спала, но вставать не хотелось. Поскольку я уже окончательно превратилась в полуночницу, то каждый раз просыпаясь днем, чувствовала себя разбитой. Телефон снова зазвонил. Спать мне больше не хотелось, но и смотреть на дневной свет – тоже. После третьего звонка я протянула руку, перенесла телефонный аппарат в постель и сняла трубку, зажав ее между ухом и подушкой.

– Алло.

– Это Чини.

Я приподнялась на локте и пригладила рукой волосы.

– А-а, привет. Я пыталась дозвониться тебе вчера ночью, но тебя, наверное, не было.

– Я был дома, но ко мне в гости пришла подружка, и в десять часов мы отключили телефон. А что ты хотела?

– Ох, нам надо поговорить. Мое расследование обрастает все новыми подробностями.

– Ты еще многого не знаешь. Мне только что позвонил приятель из конторы шерифа. Сегодня утром Кларк Эссельман умер в результате несчастного случая.

– Что?

– Просто уму непостижимо. Его убило током в плавательном бассейне. Представляешь, нырнул поплавать, и готов. И садовника убило. Парень прыгнул в бассейн, пытаясь спасти хозяина, и тоже погиб. Дочь Эссельмана говорит, что услышала крик, но, когда прибежала к бассейну, они оба уже были мертвы. К счастью, она сообразила, что произошло, и отключила рубильник.

– Очень странно. А почему рубильник с самого начала не был отключен?

– Откуда я знаю. Они сейчас вызвали туда электрика, он проверяет всю проводку, интересно посмотреть, что он обнаружит. Хоторн там вместе с криминалистами, я тоже сейчас еду. Хочешь, заеду за тобой?

– Дай мне шесть минут на сборы. Буду ждать перед домом.

– До встречи.

* * *

Вскоре мы с Чини подъехали к воротам дома Эссельмана. Он нажал кнопку переговорного устройства и сообщил, кто приехал.

– Минутку, я сейчас узнаю, – ответил нам глухой голос, и переговорное устройство выключилось.

Пока мы ехали, я рассказала Чили все, что узнала о конфликте Эссельмана с "Коротышкой" Стоктоном на собрании, состоявшемся вчера вечером. А еще сообщила о своем разговоре с Берлин и заявлении Дэниель относительно отношений Эссельмана и Лорны.

– Ты здорово потрудилась, – заметил он.

– Но кое-что все-таки не доделала. Я ведь приезжала сюда прошлой ночью, хотела побеседовать с Эссельманом. Честно признаться, я плохо представляла, о чем буду говорить, но когда увидела, что света в доме нет, то решила не будить старика среди ночи ради того, чтобы развеять слухи относительно его извращенных сексуальных наклонностей.

– Что ж, а теперь уже поздно.

– Да, поздно, – согласилась я.

Ворота раскрылись, и мы поехали по извилистой подъездной дорожке, вдоль которой стояли машины: две без опознавательных знаков, фургон электрической компании и служебная машина округа, принадлежавшая, наверное, коронеру. Чини припарковал свою "мазду" позади последней машины, и дальше мы отправились пешком. Перед особняком выстроились: красная пожарная машина, оранжево-белая машина "скорой помощи" и черно-белая патрульная машина шерифа. Помощник шерифа в форме покинул свой пост возле входной двери и шагнул нам навстречу. Чини предъявил бляху и удостоверение, они перекинулись парой фраз, и страж порядка пропустил нас.

– Как это тебя сюда допускают? – пробормотала я, когда мы подошли к крыльцу.

– А я сказал Хоторну, что этот случай может иметь косвенное отношение к делу, над которым мы сейчас работаем. И у него не будет никаких проблем, поскольку мы пока не собираемся вмешиваться, – пояснил Чини. Он повернулся и наставил указательный палец мне прямо в лицо. – А если ты создашь какую-нибудь проблему, то я тебе шею сверну.

– Зачем мне создавать проблемы? Мне просто любопытно, как и тебе.

У входной двери мы остановились, провожая взглядом двух пожарных, которые уходили, поскольку, видимо, в них больше не было нужды.

Мы вошли в дом и прошли через большую деревенскую кухню. Кругом стояла тишина, не было слышно ни голосов, ни телефонных звонков. Я не увидела ни Серену, ни кого-либо из прислуги. Стеклянные двери, ведущие во двор, были открыты, а сам двор напоминал съемочную площадку кинофильма – полно людей, и сразу не поймешь, кто из них кто и кто чем занимается. Многие слонялись без дела на почтительном удалении от бассейна, а те, кому было положено, трудились в поте лица. Я узнала фотографа, коронера и его помощника. Два детектива в штатском занимались измерениями для составления схемы происшествия. Среди всей этой суеты никто не поинтересовался, по какому праву мы тут находимся. Из разговоров мы поняли, что наличие преступного умысла пока не установлено. Поскольку Эссельман занимал высокое положение в обществе, вся полиция была поднята на ноги и работа велась очень тщательная. Тела Эссельмана и садовника вынули из воды, они лежали рядышком, укрытые брезентом. Торчали только ступни – голые и в рабочих ботинках. На голых ступнях имелись темные ожоги. Нигде не было видно собаки, и я решила, что ее где-то заперли. Возле тел молча стояли два санитара, ожидая разрешения коронера на отправку трупов в морг. Больше им тут делать было нечего.

Чини оставил меня одну. У него было чуть больше прав находиться здесь, чем у меня, и он решил, что может разгуливать повсюду, тогда как я подумала, что мне разумнее вести себя тихонько, как мышка. Повернувшись, я осмотрелась. Днем ухоженные лужайки выглядели пестрыми, поскольку среди травы росли овсяница и свинорой, причем последний, находившийся в это время года в состоянии покоя, образовывал душистые коричневые полосы. Цветущие кусты окружали двор сплошной стеной высотой до пояса. Я точно могла сказать, где утром работал садовник, на это указывали недостриженные кусты. Его электрические садовые ножницы валялись на бетонной дорожке, видимо, он бросил их там, перед тем как прыгнуть в воду. Бассейн выглядел безмятежным, на его темной поверхности отражалась часть пологой остроконечной крыши. Возможно, это было плодом моего чересчур активного воображения, но я могла бы поклясться, что в утреннем воздухе еще витает легкий запах горелого человеческого мяса.

Я медленно прошла через двор в направлении прохода, соединявшего четыре гаража и дом, и вернулась обратно. Я не понимала, как смерть Эссельмана могла оказаться несчастным случаем, но одновременно с этим не понимала, как она может быть связана со смертью Лорны. Возможно, что это Эссельман убил Лорну, но маловероятно. Конечно, если он испытывал угрызения совести или боялся огласки, то пошел бы тогда на самоубийство, но не таким странным способом. Ведь он понимал, что на помощь ему могла броситься Серена и тоже погибнуть.

На углу дома, ближайшего к бассейну, я заметила некоторое оживление – там два детектива разговаривали с электриком. Электрик сопровождал свои объяснения жестами. Я видела, как они все втроем дружно поворачивали головы то к электрическому щитку, то к сараю с оборудованием, где были установлены насос, фильтр и большой нагреватель воды. Электрик направился к дальнему краю бассейна. Он продолжал что-то объяснять. Неожиданно один из детективов, прищурившись, стал вглядываться в голубую гладь бассейна, а потом опустился на четвереньки. Он задал электрику вопрос, затем снял пиджак, закатал рукава рубашки и сунул руку в воду. Потом они подозвали фотографа, которому детектив стал давать инструкции. Фотограф перезарядил камеру и сменил объектив.

Второй детектив подошел к помощнику коронера, и они начали совещаться. А сам коронер сделал знак санитарам, и те принялись готовить трупы для переноски в машину. Со своего места я заметила среди присутствующих легкое оживление, видимо, появились какие-то новые подробности. Информация так и переходила от одной группы людей к другой. Детектив удалился, а я подошла к помощнику коронера, понимая, что если наберусь терпения, то поезд с новостями, в конце концов, доедет и до моей маленькой станции. Во дворе на столе стоял ящик электрика с инструментами. Теперь он подошел, чтобы забрать его. Помощник коронера в это время заговорил со специалистом по отпечаткам пальцев, у которого пока было совсем мало работы. И тут они начали беседовать втроем, бросая взгляды на бассейн. Я услышала, как электрик произнес слово "обожествлять", и в памяти моментально возник текст, который мы обсуждали с Гектором.

Я тронула электрика за руку, он обернулся и посмотрел на меня.

– Простите, я не хочу вмешиваться, но что вы сказали?

– Я сказал, что вся проблема в "GFI". Отошел провод, поэтому предохранитель и не сработал. Одна из лампочек в бассейне лопнула, и ток пошел в воду.

– Но я считала, что эта штука называется "GFCI", устройство защитного отключения.

– Это одно и то же. Я говорю как короче, и все понимают, что я имею в виду. – Электрику было чуть за двадцать, аккуратная стрижка – один из тех квалифицированных рабочих, которые несколько сглаживают технические проблемы цивилизованного мира. – Такой каверзы мне еще не приходилось видеть, – заметил он, обращаясь к помощнику коронера. – Такую специальную лампу можно разбить, если только нарочно тыкать палкой сверху. Пусть детективы выяснят, когда бассейн обслуживали последний раз. Но лампу точно кто-то разбил. Так что налицо преступление. Наверняка.

– А может, это сделал садовник? – предположил специалист по отпечаткам пальцев.

– Что сделал? Случайно такую лампу не разобьешь. Я же говорил детективу, что у нее очень толстое стекло. Так что тут надо потрудиться. Если бы это сделали ночью, когда лампы горят, то кто-нибудь мог бы заметить. А днем, да еще на фоне черного кафеля, тут и ближний-то край бассейна еле виден, не говоря уж о дальнем.

Находившийся во дворе детектив махнул рукой электрику, и тот направился к нему. Оставшиеся со мной помощник коронера и специалист по отпечаткам пальцев принялись обсуждать случай, когда какого-то человека убило током от газонокосилки, потому что его мать, стараясь помочь, воткнула вилку с заземляющим контактом в однофазный удлинитель. А у нулевого провода оказалась пробитой изоляция, в результате чего возник непосредственный контакт между шнуром и металлической ручкой газонокосилки. Помощник коронера рассказывал все с мельчайшими подробностями, сравнивая этот случай с другим, когда ребенок оторвал электрический провод, стоя в ванне, наполненной водой.

Но у меня из головы не вылезала магнитофонная пленка, я думала о фразе: "Она прыгает каждый день в одно и то же время". Что если покушались не на Эссельмана? Может, жертвой вместо него должна была стать Серена. Я поискала взглядом Чини, но нигде его не заметила. Подойдя к ближайшему из следователей, я спросила:

– Вы не будете возражать, если я поговорю с дочерью мистера Эссельмана. Это займет всего минуту. Я ее подруга.

– Но я не хочу, чтобы вы обсуждали смерть мистера Эссельмана, потому что это моя работа.

– Мы не будем говорить о нем. Здесь дело совсем в другом.

Несколько секунд он внимательно разглядывал меня, потом отвернулся.

– Только побыстрее.