Я приехала в офис в 9 часов. Дождевые тучи собирались над горами, уплывая на север. Небо было бледно-голубое, как подсиненные простыни. Я открыла дверь на балкон, подняла руки, сделала несколько покачивающих движений, так любимых футбольными тренерами. «Да простит нас Господь, Камелия Робб»,— подумала я,— засмеялась и пошла посмотреться в зеркало. Бесстыдно гримасничая, осмотрела себя. Удивительная грация. Хорошо проведенная ночь изгоняет все проблемы. Я чувствовала себя энергичной и вдохновленной.

Я поставила кофе и принялась за работу, печатая на машинке последние заметки по делу, в деталях записывая разговоры с Билли и Корал. Полицейские и частные детективы всегда завалены кучей писанины. Записи должны иметься относительно каждой детали события, и изложены они должны быть так, чтобы тот, к кому может перейти дело, имел отчетливое и полное представление о расследовании, проведенном по тому или иному факту. К тому же частный детектив сам должен за все платить и накапливать массу бумаг: вести учет рабочего времени и расходов, периодически подводя итоги, чтобы сходились концы с концами. Мне больше нравится живая работа. Если б я испытывала склонность проводить целые дни в кабинете, склонившись над бумагами, я б устроилась на работу в страховую компанию по соседству. Скука составляет 80 процентов рабочего времени страховых агентов, а я выдерживаю не более часа из десяти.

В половине десятого я созвонилась с Барбарой Даггетт и сообщила ей, что отослала с сегодняшней почтой счет на ее имя. Может быть, этого и не стоило делать, счет пришел бы по назначению, но на всякий случай я позвонила, речь все-таки шла о деньгах, будь они прокляты. Барбара рассчитывала на самое лучшее обслуживание — так пусть она его и получит. Приведя в порядок документы, я заперла кабинет, забрала зеленую юбку и туфли, спустилась к машине и отправилась к Мэрилин Смит. Я почувствовала себя Принцем с туфелькой в руках, разыскивающим Золушку.

Выехав на шоссе, я направилась на север, вдыхая свежий после дождя воздух. До Колгеита было всего пятнадцать минут езды, но этого было достаточно, чтобы осмыслить события прошедшей ночи. Джон оказался в постели большим выдумщиком — забавным и изобретательным. Мы вели себя, как дети: постоянно что-то жевали, рассказывали анекдоты и жуткие страсти, в перерывах между всем этим предаваясь любви, которая нас и волновала, и радовала. Мне казалось, что я была знакома с Джоном в прежней жизни, и это была повторная встреча, полная щедрости и страсти. Джон раскрепостился, ведь его никто не критиковал и не упрекал, и я не отстранялась от его ласк, как от прикосновений склизняка, к чему он привык дома. Я не задумывалась, к чему все это приведет, и не волновалась по этому поводу, в полной уверенности, что будущее само разрешит все проблемы, и нужно принимать вещи такими, каковы они в данную минуту.

За этими мыслями я, конечно, проехала свой поворот и, опомнившись, сбавила скорость, беззлобно себя ругая, доехала до перекрестка и повернула назад.

Только к десяти часам я добралась до дома Смитов. Велосипеда, который стоял раньше у крыльца, не было. Апельсиновые деревья, облетевшие от старости, сохраняли аромат зрелых плодов, распространяя вокруг себя чудесный, дурманящий запах. Я поставила машину на площадке из гравия, позади небольшого фургона и осмотрелась по сторонам. Задний дворик был завален разным хламом: выброшенными упаковками от пищевых продуктов, какими-то лохмотьями, школьными тетрадями, собачьей шерстью.

Я позвонила. В холле никого не было, кроме привязанной к двери охотничьей собаки золотистого цвета. Она скребла когтями по голому полу, жизнерадостно гавкая. Собака извивалась всем телом, как рыба на крючке.

— Я к вашим услугам.

Я обернулась на голос. На крыльце стояла Мэрилин Смит в свободного покроя рубашке, промокших джинсах и соломенной шляпе. На ней были садовые перчатки из козлиной кожи и ярко-желтые пластиковые башмаки, облепленные грязью. Когда Мэрилин разглядела, что пришедшей была я, выражение приятно-вопросительной благосклонности на ее лице сменилось на плохо скрываемое недружелюбие.

— Я работаю в саду,— сообщила Мэрилин, как будто сама я ни за что бы не догадалась.— Если хотите побеседовать, то вам придется тоже пройти в сад.

Я последовала за Мэрилин на промоченную дождем лужайку. Мэрилин в смятении вертела в руках лопату.

— Видела вас на похоронах,— начала я.

— Уэйн настоял, чтобы я пошла,— отрывисто произнесла хозяйка, оглядываясь через плечо.— Кто была та пьяная женщина? Она понравилась мне.

— Ловелла Даггетт. Она считала, что с их браком все в порядке, но оказалось, что Даггетт не развелся с первой женой.

Мы подошли к небольшому участку, занятому овощами. Мэрилин пробралась между двумя рядами мокрого винограда. Сад еще не отошел после зимы, едва проклюнулись листочки брокколи, цветной капусты, тыквы, обещая вырасти в широкие лопухи. Мэрилин до моего прихода занималась их прополкой. Повсюду лежали груды выдернутых сорняков. Дальше по ряду земля была вскопана и тяжелые слежавшиеся пласты разрыхлены.

— Не слишком ли мокро для прополки?

— Почва здесь глинистая, если она высохнет, пропалывать будет невозможно,— ответила Мэрилин.

Она сбросила перчатки и начала втыкать подпорки для гороха, упавшие во время дождя. Растения были подвязаны белыми лентами, которые резко контрастировали с нежной зеленью просыпающегося сада. Я извлекла принесенные туфли и юбку.

— Узнаете?

Она мельком взглянула на вещи и натянуто улыбнулась.

— Уж не убийца ли их носил?

— Возможно.

— Вы добились успехов с тех пор, как я в последний раз вас видела. Три дня назад об убийстве никто даже и не думал.

— Мне за это платят,— ответила я.

— Может быть, это Ловелла, узнав, что Даггетт — двоеженец, убила его?

— Все может быть,— сказала я.— Хотя вы все еще не ответили конкретно, где ж вы были той ночью.

— Но я же говорила. Я находилась дома. Уэйн был в конторе, но ни у одного из нас нет свидетелей, которые подтвердили бы это.— К Мэрилин вернулся ее шутливый тон, мягкая и доброжелательная манера.

— Я хочу поговорить с вашим мужем.

— Запишитесь на прием. Он в офисе, вы можете туда пройти.

— Мэрилин, я вам не враг.

— Но говорите так, как будто это я убила Даггетта,— возразила она.

— Ах, вот что вы имеете в виду!

— Вы подозреваете меня. Но у вас слишком мало доказательств.

— Но я знаю того, кто видел женщину. А это существенно. Не так ли? Пока я провожу предварительную работу, разгребаю мусор.— Это был, конечно, блеф с моей стороны. Трудно было поверить, что служащий отеля мог разглядеть кого-то там в темноте.

Улыбка Мэрилин потускнела:

— Я не желаю с вами разговаривать.

Я подняла руки вверх, сдаваясь, как если б она наставила на меня пулемет.

— Ухожу, но хочу предупредить: я очень настырна. У меня такое предчувствие, что все это доставит вам немало хлопот.

Уходя, я не спускала с нее глаз, особенно с заляпанной грязью тяпки, которой она работала. Я решила, что не стоит поворачиваться к ней спиной.

Юбку нужно было показать Барбаре Даггетт, но по дороге в город находился еще дом Уэстфоллов, куда я и завернула. Низкая каменная стена, окружавшая усадьбу, от непрекращавшегося дождя стала темно-серого цвета. Миновав ворота, я, как и прежде, поставила машину около дорожки, в тени густого плюща. Под сенью плюща скрывались восемь построек в викторианском стиле, и солнечный свет едва проникал сквозь его густые ветви. Я заперла машину и направилась к главному входу. Стволы дубов, прихваченные морозом, были покрыты наростами, такими же зелеными, как окислившаяся медь на крышах. По углам здания высились пальмовые деревья. Ливень охладил воздух и наполнил его влагой.

Парадная дверь была приоткрыта. Зайдя в холл и бросив беглый взгляд в кухню, я обнаружила, что задняя дверь была тоже незаперта. На конторке стоял портативный приемник, из которого доносилась увертюра к «1812-ому году». Я дернула шнур колокола, грохот которого можно было сравнить с пулеметными очередями. Но даже на эти громовые удары никто не вышел.

Спустившись с парадного крыльца, я обошла вокруг дома и заглянула внутрь. Как и все помещения, кухня была обновлена, хозяева модернизировали ее, сохранив, тем не менее, викторианский дух. Стены были оклеены фотообоями на растительную тематику: разные ивы, дубы и папоротники.

В комнате никого не было. Дверь налево была открыта, а продолговатая тень за нею означала, что там могла находиться лестница в подвал. Две большие хозяйственные сумки стояли на кухонном столе — очевидно, их собирались спустить вниз. Электрокофеварка была включена в сеть. Пока я рассматривала все это, на кофеварке вспыхнул сигнал готовности. Запахло кофе.

Гремевшая из приемника музыка закончилась, и пока диктор комментировал ее, а потом принялся объяснять следующий концерт — си-минор Брамса, я постучала в переплет двери, надеясь, что кто-нибудь откликнется, пока снова не грянет музыка. Из глубины подвала показалась Рамона. На ней был темно-бордовый свитер поверх белой блузки, воротничок который торчал наружу, заколотый антикварной брошью, и шерстяная юбка-шестиклинка из неброской серой шотландки с едва заметной темно-бордовой полосой. Преследуя свои цели, я решила не упоминать с ходу о зеленой юбке и туфлях, принесенных с собой.

— Тони? — спросила она.— Ах, это вы?

В руке у нее было рваное голубое махровое полотенце, которое она бросила на стул.

— Мне показалось, что кто-то постучал. Но из подвала не видно — кто.

Рамона мимоходом выключила радио и распахнула дверь, приглашая войти.

— Тони таскает сумки из гаража. Мы только что с рынка. Присаживайтесь. Хотите кофе?

— С удовольствием, если можно.— Я отодвинула брошенное на стул полотенце и, сев, разложила перед собой юбку и туфли. Я видела, что хозяйка рассматривает вещи, но никак на это не реагирует.

— Разве Тони сегодня не учится? — поинтересовалась я.

— У него был зачет. Тони с ним быстро справился и его отпустили. Он записан сегодня на прием к терапевту.

Я наблюдала, как Рамона движется по кухне, доставая чашки и блюдца. Ее прическа была превосходна при любом повороте головы. Я же подстригалась сама и то — один раз в полтора месяца, пользуясь маникюрными ножницами и парой зеркал. Парикмахеры из салона в ужасе бледнели, оглядывая мою прическу, и спрашивали: «Кто это сделал?» Мне бы тоже хотелось таких великолепных волн на голове, как у Рамоны, но это — не с моими волосами.

Рамона налила две чашки кофе.

— Мне, наверное, сразу же следует вам кое-что сказать,^— начала она и замолкла, доставая керамический молочник из шкафа и наполняя его молоком. Потом она поняла, что я жду продолжения, и слабо улыбнулась.

— Джон Даггетт звонил сюда в понедельник вечером и попросил к телефону Тони. Я было спросила его номер телефона, но потом мы с Феррин решили, что все это ни к чему. Это, вероятно, вряд ли имеет отношение к делу, но я подумала, что вам не помешает знать об этом звонке.

— Почему вы так думаете?

— Я вычеркнула его номер из списка. Хочу забыть все, что с этим связано.

По спине у меня пробежал озноб, как будто меня ущипнули за болевую точку. Что-то здесь было не так, но я не могла понять — что.

— А зачем вы все это рассказываете? — спросила я.

— Я подумала, что вы проследили за всеми событиями, происшедшими с Даггеттом на протяжении недели.

— Но я не собиралась говорить вам об этом.

Щеки Рамоны вспыхнули.

— Мэрилин Смит позвонила мне и все сказала.

— Но как Даггетт узнал, где вас найти? Во время нашей беседы в субботу он не имел представления, где находится Тони, и у него наверняка не было ни вашей фамилии, ни телефона.

— Не знаю, как он все это узнал. Да и какое это имеет значение?

— Но, может быть, вы договорились встретиться с Даггеттом в пятницу вечером?

— Зачем мне это нужно? — спросила она.

Я уставилась на нее. Наконец до нее дошло, что я имела в виду.

— Но в пятницу я весь вечер была дома.

— А кто это может подтвердить.

— Это абсурд! Спросите Тони. Он знает, что я была дома. Вы можете проверить это сами.

— Именно это мне и хотелось бы сделать,— ответила я.

Тони поднялся по деревянной лестнице с двумя большими хозяйственными сумками в руках. Он удивился, что входная дверь, которую он оставлял распахнутой, почему-то закрыта.

— Тетя Рамона, помогите мне.

Рамона подошла к двери и открыла ее. Тони увидел и меня, и зеленую юбку почти одновременно. Мальчик удивленно взглянул на тетку. Но выражение лица Рамоны оставалось непроницаемым, она сразу же нашла себе дело, освобождая стол от консервных банок, чтобы Тони мог поставить на него одну из сумок. Другую сумку она взяла сама, и поместив ее на рабочий стол, покопалась в ней и извлекла коробку с мороженным.

— Это лучше побыстрее убрать,— пробормотала Рамона и направилась к холодильнику.

— Что вы здесь делаете? — обратился ко мне Тони.

— Интересуюсь, как ты себя чувствуешь. Тетя сказала, что у тебя в понедельник вечером болела голова.

— Да нет, все было в порядке.

— Что ты думаешь по поводу похорон?

— Сборище чудаков,— ответил мальчик.

— Давай спустим сумки вниз, малыш,— предложила тетка. Они вдвоем начали таскать их в подвал, а я в это время наслаждалась кофе. Трудно сказать, специально ли Рамона отвлекала внимание Тони, но впечатление складывалось именно такое.

— Вам помочь? — поинтересовалась я.

— Мы справимся,— последовал ответ.

— Кто была та женщина, что свихнулась на похоронах? — спросил Тони.

Как видно, Ловелла произвела неизгладимое впечатление на всех, кто там присутствовал.

Рамона держала большую пластмассовую бутылку с какой-то жидкостью.

— Засунь в холодильник, пока ты здесь,— попросила она.

Тетка разжала руки за мгновение до того, как Тони успел как следует ухватить бутылку, и ему пришлось изрядно изловчиться, чтобы поймать ее и не дать опрокинуться. Не нарочно ли она это сделала? Тони ждал ответа, и я кратенько рассказала ему историю Ловеллы. Это, конечно, были своего рода сплетни, но я видела, как оживился Тони, и надеялась, что завладела его вниманием.

— Жаль перебивать вас, но у Тони есть еще кое-какая работа по дому. Конечно, вы можете допить свой кофе.— Своим тоном она явно намекала, что мне пора убираться.

— Что ж, надо ехать в контору,— сказала я, поднимаясь и глядя на Тони.— Не можешь ли ты проводить меня до машины?

Мальчик взглянул на Рамону, но та отвела взгляд. Тетка не возражала. Тони кивнул головой в знак согласия.

Он открыл дверь и придерживал ее для меня, пока я собирала юбку и туфли, стоя спиной к хозяйке.

— Совсем забыла. Это, случайно, не ваше?

— Безусловно, нет,— ответила она мне, а Тони попросила: — Не задерживайся.

Мне показалось, Тони собирался что-то ответить, но только пожал плечами. Он последовал за мной на крыльцо, вниз по ступенькам, вокруг дома… Тропинка была выложена камнем и странным образом размечена через определенные расстояния.

— У меня вопрос,— сказала я, когда мы подошли к машине.

Он посмотрел на меня с интересом, но не без опаски.

— Мне сказали, что в пятницу вечером у тебя болела голова. Ты не помнишь, долго ли продолжалась боль?

— В пятницу вечером? — дрогнувшим от удивления голосом переспросил Тони.

— Именно так. Разве у тебя не было головной боли?

— Кажется, нет.

— Вспомни,— настаивала я,— подумай.

Тони с тревожным видом задумался, пытаясь припомнить. Я наблюдала за ним, читая язык мимики и жестов, видя, какую он чувствует ответственность за то, что от него ожидают. Я молча ждала, давая ему возможность сосредоточиться.

— Думаю, что голова болела в тот день, когда я вернулся из школы, но потом все прошло.

— В котором часу это произошло?

— Поздно. Ночью. Может быть, в два часа или полтретьего, что-то около этого.

— Почему тебе запомнилось время?

— Тетя Рамона приготовила мне на кухне пару бутербродов. Когда у меня так сильно болит голова, я ничего не ем, поэтому, как только боль прошла, я здорово проголодался. В кухне я и взглянул на часы.

— А какие были бутерброды?

— Что?

— Меня интересует, какие бутерброды были приготовлены?

Тони пристально смотрел на меня. Прошло несколько секунд.

— Булочки с мясом,— ответил мальчик.

— Спасибо. Это важно.

Я открыла дверцу машины, бросила на сиденье юбку и туфли, села. Рассказ Тони совпадал со словами тетки. Единственное, что не внушало доверия,— булочка с мясом, которая, вероятно, была плодом фантазии или желаний ребенка.

Я завела машину, развернулась и направилась к воротам. В зеркале заднего вида мелькнула фигура мальчика, направлявшегося к дому.