…Страдание — это отношение к моменту боли… но момент сам по себе не существует, поскольку не существует времени как такового… прошлое уже ушло, будущее еще не наступило… и настоящего по сути нет, это лишь условное обозначение, разделяющее ушедшее и не наступившее… мы произносим слово «сейчас», и первая его часть уже утонула в прошлом, а последние звуки все еще остаются в будущем… начало боли — в несуществующем прошлом, ее продолжение — в отсутствующем будущем… время, окружавшее поток его сознания, рухнуло и мгновенно растеклось огромной чернильной лужей… и тут же высохло… не осталось ничего, за что могла бы зацепиться рука или мысль… но он все так же пребывал кристаллом среди отсутствия вещей и явлений, преломляя в себе пустоту, и что-то перенесло его во тьму, оставшуюся после времени… и он впитал в себя ее черноту и уныние, зрительно растворившись в ней, но ни в чем не изменив собственной сути… и помня фантастическую Лизу.

Открыв глаза, Максим уставился в потолок. Почему потолки всегда белые? Почему их не красят, например, в черный цвет? Он представил, как, просыпаясь, видит перед собой густую черноту… и поежился. Нет уж, не надо. А вот светло-голубой был бы неплох… иллюзия небесного простора… и так и кажется, что вот-вот набегут облачка и польет дождь, от которого захочется спрятаться под одеяло…

Засмеявшись, он встал, отбросив от себя очередное смутное видение, явившееся перед самым пробуждением. Ну их к черту, эти дурацкие образы и мысли… он самый обычный человек, вот только памяти у него нет… ну, это вопрос времени. Того самого времени, которого не существует…

Фыркнув, он посмотрел на часы — шесть утра. Лиза-дубль наверняка еще спит. Вчера они, забрав готовые фотографии (одноклассник оказался отличным мастером), долго гуляли, потом еще дольше ужинали, говоря ни о чем… а мадам Софья Львовна сидела на столе и неодобрительно наблюдала за ними, явно подозревая Максима в желании испортить репутацию хозяйки… но у него не было такого желания. Максим натянул халат и отправился в ванную. Зеркало у двери подмигнуло ему, напомнив о лежавшем на письменном столе граненом шаре.

В полутемной кухне он едва не наступил на чернохвостую мадам, и та с шипением порскнула под стол.

— Извините, сударыня, — прошептал он. — Я вас не заметил, я не нарочно.

Из— под стола сверкнули два зеленых огня. Максим поежился. Уж очень крутым характером обладала эта странная кошка… впрочем, другой зверь и не прижился бы, пожалуй, в доме невероятной старухи.

Он в очередной раз надолго задержался перед зеркалом в ванной комнате, размышляя о вопросе растущей и уже основательно выросшей бороды. Брить или не брить?

Его отвлекла от размышлений мадам Софья Львовна, нервно мяукнувшая под дверью ванной комнаты. Он выглянул и спросил:

— В чем проблема?

Кошка цапнула когтями за край халата, повернулась и вспрыгнула на подоконник. На ходу мадам Софья Львовна оглянулась, словно приглашая Максима последовать за ней. Очередная загадка, подумал он, очередной вопрос, на который, скорее всего, тоже не найдется ответа… не слишком ли много тупиковых вопросов возникает в его теперешней жизни? Но разве может быть иначе, если его теперешняя жизнь началась всего несколько дней назад…

Он вернулся в свою комнату и оделся, время от времени поглядывая в зеркало у двери. Зеркало упорно показывало ему граненый шар, подарок фантастической Лизы. Чего оно к этому шару привязалось, подумал Максим, дался ему этот шар… переложить его на другое место, что ли? Но в конце концов решил шар не трогать. Ему показалось, что между псевдохрустальной безделушкой и косо висящим зеркалом возникла некая неуловимая взаимосвязь… что они дополняют друг друга… и каждый из этих двух предметов стремится помочь ему обрести прошлое…

Что за чушь, рассердился он, и, взяв сигареты, отправился в сад, курить. А заодно выяснить, чего хотела от него мадам Софья Львовна.

Чернохвостая мадам сидела на поросшей птичьим горцем лужайке и нюхала малиновую маргаритку. При виде постояльца кошка сделала вид, что цветок интересует ее куда больше, нежели какие-то двуногие прямоходящие. Максим безразлично пожал плечами, сел на крылечко и закурил, рассматривая сад. Деревья уже осветило солнце, но его лучи еще не добрались до травяных гущ, влажных от росы. Надо же, думал он, невероятная старуха много-много лет назад создала здесь точную копию другого сада… она была счастлива в розовом особнячке и не забыла этого… И еще он поразмышлял немного о том, что на одном из снимков оказался брак… хотя Елизавета Вторая и сочла это естественным явлением… Одно из окон на заднем фасаде особняка почему-то размылось на снимке… точнее, на пленке. Вместо него получилось белое овальное пятнышко, как будто в момент съемки там вспыхнул огонь и пленка засветилась. Лиза-дубль сказала, что именно через это окно проник в дом бродяга, убивший тогдашнего мужа невероятной старухи… и потому это окно не имеет права на существование. Чушь, конечно, однако интересно…

Мадам Софья Львовна пронзительно мяукнула, и Максим вздрогнул от неожиданности. Кошка уставилась на него, потом вдруг подпрыгнула на месте и рванула к дальнему забору — тому, что отделял владения невероятной старухи от сценической площадки безумной Настасьи. Вздохнув, Максим встал и пошел за кошкой, время от времени чертыхаясь сквозь зубы, когда натыкался на особо жгучие крапивные стебли. Подобравшись к забору вплотную, он отыскал ту самую щель, сквозь которую смотрел изумительное представление, и заглянул в чужой мир.

Мадам Софья Львовна аккуратным столбиком сидела прямо перед задним крыльцом соседского дома, спиной к Максиму, словно ожидая выхода примы. Но прима-балерина уже вышла из-за кулис и бродила по сцене, одетая отнюдь не для выступления. На ней был чрезвычайно короткий замусоленный халат, из-под которого свисали голубые трикотажные панталоны. Максим подумал, что кошка, наверное, уселась именно так потому, что давала знать безумной Настасье: я-то жду от тебя другого… Но у безумной Настасьи были иные планы на это утро. Она вдруг деловито направилась к забору, прямиком к той щели, возле которой затаился постоялец невероятной старухи. И, остановившись в метре от наблюдавших за ней глаз, заявила:

— Уж я-то все помню!

Максим промолчал, не уверенный, что безумная Настасья и в самом деле обращается к нему. А та продолжила громким злобным шепотом:

— Она ведь что делала? Я белье замочу — а она подкрадется, да воду с порошком и вычерпает, чтобы свое постирать! А мне в таз колодезной дольет! — И вдруг закричала во все горло: — Тебе говорят, болван! Клетку любишь! Выйти боишься! Сожги свою тень, оболтус! Литовская деревня! Не понял, что ли? Катись отсюда! — Ее голос взлетел на целую октаву: — Катись отсюда, олух! Кому говорят! Сожги тень! Литовская деревня, дубина!

Максим шарахнулся от щели и налетел на кого-то… вскрикнул, обернулся — позади стояла Елизавета Вторая, завернувшаяся в не слишком большое махровое полотенце. Он уставился на нее, совершенно не понимая, как она тут очутилась, а Лиза-дубль схватила его за руку и молча потянула за собой. Он побежал, круша лебеду и крапиву, но когда уже поставил ногу на спасительную ступеньку заднего крыльца своего дома, издали донесся яростный вопль:

— Уж я-то все помню! Я тебе сама фараон! Фараон, кому говорят!

И на него внезапно рухнула темнота, как следует врезав ему по затылку.

…мир треснул и рассыпался черепками… черепки растеклись лужицами то ли воды, то ли бледного света… свет испарился и воцарилось ничто… люди превратились в скелеты и разлетелись в пыль… но одновременно продолжали как ни в чем не бывало шагать по тротуарам под холодным дождем со снегом, безнадежно запутавшись в теплых пальто, шарфах, шапках… а дождь все лил, лил…

Он осторожно открыл глаза и фыркнул не хуже мадам Софьи Львовны. Вода и в самом деле была холодновата.

— Эй, хватит, — прохрипел он, останавливая руку Елизаветы Второй, готовую уже выплеснуть на него очередной ковш.

— А, очнулся, — спокойно произнесла Лиза-дубль, ставя ковш на землю. — Ну ты и специалист по обморокам! В жизни такого не видела!

— Я не нарочно, — пояснил он, окончательно приходя в себя и садясь на мокрую ступеньку. — Да уж, воды ты не пожалела… — Он осмотрел мокрую футболку, потрогал волосы — само собой, тоже не сухие. — Совершенно не понимаю, что со мной происходит, — пожаловался он. — Может быть, я и в прошлой жизни так же хлопался ни с того ни с сего? Но что-то мне не верится.

— Прошлая жизнь тут ни при чем, — сказала Елизавета Вторая. — Это все то же самое… ты услышал слово, на которое наложен запрет.

— А какое? — спросил он. — Что-то я и сообразить не могу…

— И не надо. Я слышала, безумная Настасья про литовскую деревню говорила… — и Лиза-дубль внимательно посмотрела в глаза Максиму, но, не заметив там ничего подозрительного, продолжила: — Может, съездим? Я тут знаю одну такую деревню. Она, правда, никогда и не была литовской, но местные жители ее именно так называют. Ее на самом-то деле латыши строили. В прошлом веке. Точнее, теперь уже в позапрошлом.

Литовская деревня, построенная латышами? В позапрошлом веке? О чем говорит эта женщина? Куда ехать, зачем?…темный глубокий овраг, прямо из стены которого бьет мощный родник… вода, пенясь и взлетая фонтанами, падает на камни и уносится по дну оврага, за поворот… он осторожно спускается вниз, одной рукой цепляясь за камни и жалкую траву, а в другой держа пластмассовую бутыль… кроссовки скользят по желтой сырой глине, спускаться трудно, а подниматься будет еще труднее… но ему очень хочется набрать серебристой родниковой воды…

— Как хочешь, — коротко сказал он, встал и отправился переодеваться.

Когда он вышел из ванной, как следует вытерев волосы и умывшись, Елизавета Вторая ждала его, сидя за столом в кухне и раскладывая пасьянс.

— Ну как? — спросила она, поднимая на Максима огромные светлые глаза.

— Что — «как»? — не понял он.

— Ты действительно не против того, чтобы съездить в литовскую деревню?

— А почему я должен быть против? — удивился он. — Мне совершенно безразлично, чем заниматься. Я все равно не знаю, зачем я здесь. А далеко эта деревня?

— Часа два на машине, если повезет.

— Что значит — «если повезет»?

— Ну, ты же знаешь, каков этот мир, — весело сказала Елизавета Вторая, смешивая карты. — То дождем дорогу размоет, приходится объезд искать… то люди очередную канаву копать начнут… в общем, собирайся, я пойду за машиной.

— У тебя есть машина?

— Да, я же здесь отдыхаю, — как-то странно ответила Лиза-дубль и направилась к двери.

— Эй, а что мне взять? — недоуменно спросил он.

— Ну, что-нибудь возьми, — не оборачиваясь, бросила Елизавета Вторая. — Зубную щетку. Трусы. Фотокамеру. Пленки. Вдруг мы там задержимся?

И она ушла.