– А не сходить ли завтра вечером в театр? – предложил Риордан несколько дней спустя.

Уже наступил декабрь. За окном кружились первые крупные хлопья, оседая сугробиками на переплетах оконных рам. В камине потрескивали и пахли смолой сосновые поленья.

Они сидели в очень уютной, почти домашней обстановке, если не считать стола, как обычно заваленного бумагами, и беседы о проекте расширения завода Эмсела: Риордан собирался установить еще пять новых печей.

Элиза в первый момент не поняла, о чем говорит Риордан, настолько его слова прозвучали нелепо в контексте их деловой беседы.

– Я говорю, вы уж очень много работаете, Элиза. Если хотя бы изредка не устраивать себе передышку, то можно превратиться в машину. Неужели вы никогда не испытываете желания развлечься, сходить куда-нибудь, в театр, например?

Элиза смутилась. Чувство вины за свое предательство по отношению к Риордану вспыхнуло в ней с новой силой, ведь как раз накануне она продала всю продукцию с завода мистера Огдена и положила в карман приличную сумму, равную небольшому состоянию.

– Глупости, – ответила Элиза, краснея. – Не так уж много я работаю.

– Позвольте с вами не согласиться. Вы – лучший помощник, с которым мне когда-либо приходилось работать. В подтверждение своих слов я приглашаю вас завтра вечером на премьеру «Семи сестер».

От этих слов Элизе стало не по себе. Она читала в «Трибюн» отзывы о пьесе, ее называли «потрясающим по своей оригинальности, божественным музыкальным бурлеском», а занятых в главных ролях Линетт Маркис, Бижу Херон, Шарлотту Томпсон нарекли даже «восходящими звездами нью-йоркской сцены».

И все-таки Элиза решила вежливо отказаться от предложения Дэниелса.

– Прошу простить, но я не могу принять ваше приглашение. У меня нет подходящего вечернего туалета: строгие деловые платья, из которых состоит теперь весь мой гардероб, увы, не годятся для посещения театров.

Риордан лишь пожал плечами:

– В таком случае давайте поедем в магазин, и я куплю вам вечернее платье.

– Нет! – возмущенно воскликнула Элиза. – Истинная леди не может принимать от мужчин такого рода подарки. – Устыдившись собственной горячности, немного помолчав, она добавила: – А Фифина, хоть и прекрасно шьет, не успеет до завтрашнего вечера…

– Я знаю одну портниху, которая шьет актрисам. У нее довольно много помощниц; они могут работать сутки напролет и за двадцать четыре часа успеют сшить любое платье. – Риордан достал часы из кармашка жилетки. – Мы можем еще успеть. Ну, едем?

– Нет! – твердо ответила Элиза.

Риордан попытался взять Элизу под локоть, но она вырвалась. Завязалась короткая борьба, закончившаяся его победой: Элиза оказалась в сильных, нежных объятиях и, дрожа от злости, закричала:

– Что вы себе позволяете, Риордан Дэниелс! Я вам не послушное домашнее животное, не овца, которую можно тянуть на веревке, куда вам угодно!

– Я догадывался об этом и раньше. – Дэниелс ласково улыбнулся. – Послушайте, неужели вам не хочется переменить обстановку, отвлечься ненадолго от счетов и конторских книг, клерков и бесконечной корреспонденции? Черт побери, перестаньте упрямиться! В конце концов я ваш босс!

– Ну и что? Как прикажете понимать ваши слова? Вы уволите меня, если я не пойду с вами в театр?

Риордан отпустил Элизу и спокойно сказал:

– Не говорите ерунды. Я велю запрягать, и будем считать наш спор на этом законченным.

Обиженно насупившись, Элиза сидела подле Риордана в двухместной коляске. Они ехали по ожившей после пожара деловой части города, ломбарды и магазины, конторы и банки понемногу возвращались к нормальной жизни, разносчики, как и раньше, во весь голос предлагали на улицах сиежепойманную мичиганскую белорыбицу.

Элиза, все еще не придя в себя от возмущения, хмуро глядела себе под ноги. Какое он имеет право так обращаться с ней! Ей лучше знать, устала она или нет! Какая наглость пользоваться своим положением и грозиться уволить, если она не подчинится его капризу! А вдруг Риордан попросит ее надеть драгоценности, о которых он знает еще с ночи Великого Пожара?

Сердце Элизы ушло в пятки от страха. Что же делать? Она продала все, за исключением маленького изумрудного колечка, которое оставила только из желания сохранить какую-нибудь память о матери.

Риордан остановил коляску возле роскошного особняка.

– Дом, в котором раньше находилась мастерская, сгорел. Теперь миссис Капециано обосновалась здесь, – объяснил Риордан, помогая Элизе выйти из коляски.

По тому, с каким знанием дела говорил Риордан и с какой уверенностью вел Элизу к подъезду, сомневаться в том, что он частый посетитель этого заведения, не приходилось.

По мере того как они поднимались по лестнице, настроение Элизы катастрофически ухудшалось. А если Риордан возит всех своих любовниц к этой портнихе? Да и вообще, что она будет делать с этим платьем? Впрочем… Она наденет его только в театр, а потом вернет Риордану. Еще не хватало принимать от него подарки!

Миссис Капециано оказалась молодой, довольно милой вдовой с яркими карими глазами и добродушной, заразительной улыбкой. Она была одета в черное кружевное платье с пышными манжетами, из-под которых выглядывали довольно пикантно аккуратненькие и быстрые ручки профессиональной портнихи.

Когда Риордан попросил ее сшить вечернее платье за двадцать четыре часа, она нисколько не удивилась.

– Актрисы часто делают срочные заказы, поэтому у меня всегда есть заготовки. Желаете взглянуть? Если вам понравится какое-нибудь из моих платьев, я быстро подгоню его к вашей фигуре.

Неплохая идея. Элизу она вполне устраивала: как правило, готовая одежда стоила значительно дешевле. И потом, в данный момент мисс Эмсел была не в состоянии думать о платьях: ее волновали совсем другие мысли. Уж больно подозрительно близко знаком Риордан с портнихой. Судя по тому, как фамильярно он с ней болтает и как свободно чувствует себя в мастерской, они давние приятели… Боже! Как она сразу не догадалась! Ведь эта миссис Капециано вполне может быть матерью маленькой девочки, которая спрятана в доме Риордана!

Элиза поймала себя на том, что внимательно всматривается в лицо портнихи, стараясь отыскать черты сходства с ребенком. Обе черноглазые, обе темноволосые… Но ведь и Риордан тоже не рыжий…

Довольно! Она только понапрасну мучает себя. Ей-то в конце концов что за дело?!

Миссис Капециано принялась показывать Элизе свою коллекцию бальных и вечерних туалетов. Шелк, атлас, бархат. Кремовое шелковое платье с глубоким вырезом и изящными, воланами, поблескивающее и переливающееся в лучах солнца, привлекло внимание Элизы. Не удержавшись, она невольно воскликнула:

– Ах, какая прелесть! Оно великолепно!

– Прекрасно, мы берем его, – заявил Риордан.

– Но я не могу… – начала было Элиза. – Я действительно…

– Подгоните его по фигуре для этой дамы. Завтра я пришлю за ним в пять часов вечера, – не обращая внимания на ее протесты, продолжал Риордан. – И не забудьте приложить к нему все необходимое: туфли, перчатки, головной убор. Что еще? Ах да, накидку. Лучше отороченную мехом.

– Я не могу…

Слабые возражения Элизы так и не были услышаны. Миссис Капециано провела Элизу в примерочную и принялась снимать мерки.

– Вы очень красивы и хорошо сложены, – бормотала портниха за работой. – Поверьте, это платье – то, что вам нужно.

– Спасибо. Скажите, а мистер Дэниелс бывал у вас раньше? – вкрадчиво поинтересовалась Элиза.

Портниха замерла с сантиметром в руках.

– Да. Мистер Дэниелс приходил ко мне однажды и заказывал полный комплект одежды для младенца. Кажется, он говорил что-то о благотворительности.

– Понятно.

Элиза прикусила губу и больше ничего не сказала. Правду ли говорит портниха? Действительно ли Риордану понадобилась от этой хорошенькой вдовушки дюжина распашонок? Или распашонки только предлог для начала ухаживаний?

Через полчаса они вышли из мастерской миссис Капециано, но Риордан так и не оставил Элизу в покое.

– Вам нужны драгоценности.

– Драгоценности?

Ну вот и настал ужасный момент, когда ей придется во всем признаться ему. Конечно же, он помнит о маминых драгоценностях: она сама рассказывала ему о своем наследстве. Совершенно естественно, если он попросит ее надеть украшения. Элиза решила попробовать выкрутиться и смущенно забормотала:

– Я… По возможности я предпочитаю обходиться без них. И потом, это платье и без того изумительно. Излишние украшения только сгладят эффект.

– Ерунда. Без роскошного ожерелья вы будете выглядеть раздетой.

Садясь в коляску рядом с Риорданом, Элиза уже решила взять ожерелье и диадему на время у Мальвы. Господи, ну почему мир так устроен, что одна ложь неминуемо влечет за собой другую!

Но прежде чем Элиза успела успокоиться, найдя такой выход из положения, Риордан остановил коляску у небольшого деревянного домика с вывеской «Голдсмит, ювелирные изделия». Здесь временно помещался известный в Чикаго магазин, прежнее здание которого на Лэйк-стрит сгорело и еще не было восстановлено.

Они вошли внутрь. Хозяин, приветливо улыбаясь, кинулся навстречу Риордану, как к старому знакомому.

– Я хочу купить украшения для этой дамы, – сообщил ювелиру Риордан.

Прежде всего их усадили в удобные кресла в кабинете владельца магазина.

– Какие камни вы предпочитаете, мистер Дэниелс? У меня большой выбор. Не откажитесь взглянуть.

Элиза вдруг вышла из себя. Она вскочила и, не обращая внимания на испуганный и удивленный взгляд ювелира, закричала:

– Мне не нужны никакие драгоценности! Вы уже купили мне платье, довольно! Я вам не содержанка! И никогда ею не стану!

– Замолчите. – Риордан насильно усадил ее обратно и как ни в чем не бывало принялся перебирать красные коробочки. – Выкиньте все эти глупости из головы, Элиза. Ожерелье – пустяки. Мне ничего не стоит купить дюжину таких магазинов. Я могу вас осыпать бриллиантами.

– Перестаньте бахвалиться!

– При чем тут бахвальство? Это факт.

– Я не сомневаюсь в бездонности вашего кошелька. Но думается, что все деньги мира не могут окупить грубого обращения с дамой! К тому же ваше хвастовство просто невыносимо. – Заметив, что Риордан, задетый за живое ее отповедью, изменился в лице, Элиза злорадно продолжала: – И то правда, нувориш он и есть нувориш! С французского это переводится как «недавно разбогатевший». Так называют выскочек, которым удалось нахапать много денег, но которые лишены воспитания и умения тратить их скромно и с достоинством.

Элиза замолчала, внезапно испугавшись, что наговорила лишнего. Риордан, не поддаваясь внутренней злобе и желанию нахамить в ответ, спокойно сказал:

– Неужели вы действительно думаете задеть меня подобными высказываниями?

– Я…

– Уверяю вас, за свою жизнь я выслушал немало оскорблений. – Риордан обернулся к ювелиру и, указывая на великолепное ожерелье, сказал: – Я беру это.

– Но, сэр… леди… вероятно, сначала стоит примерить его, надо убедиться…

– Я сказал, что беру его.

Тройная нитка розового жемчуга, перемежающегося крупными бриллиантами на маленьких золотых подвесках, засверкала в руках ювелира, как тысяча солнц. Элиза ахнула от удивления. Это ожерелье стоит целое состояние! Многие тысячи долларов! Дороже, чем весь кирпичный завод Пэтса Огдена!

Она представила себе, как роскошно будет смотреться ожерелье с кремовым вечерним платьем. Потом обернулась к Дэниелсу и не допускающим возражения тоном сказала:

– Ожерелье великолепно. Я с большим удовольствием надену его завтра вечером. Но принять в качестве подарка не могу. Ни одна леди на моем месте не поступила бы иначе. Поэтому послезавтра утром я верну ожерелье обратно.

– Ну что ж, как будет угодно. – Риордан пожал плечами. – Тогда мы берем его напрокат.

Он протянул ювелиру увесистую пачку купюр, явно великоватую для платы за услуги подобного рода, и тот, заметно повеселев, принялся упаковывать украшение в коробочку.

– Вы очень упрямая, гордая женщина, мисс Эмсел, – садясь в коляску, заметил Риордан.

– Я леди, – коротко ответила Элиза.

Всю обратную дорогу они молчали. Элиза снова и снова спрашивала себя, правильно ли она поступила, отказавшись от подарка, который мог бы помочь ей вернуть завод Эмсела. Сомнения терзали ее душу: не ошиблась ли она, подчинившись велению чувства вопреки долгу перед отцом?

Днем уныло сыпал снег, но позже распогодилось, небо посветлело, и, хотя в вечернем воздухе остался сумрачный, влажный туман, жить стало веселее. Отраженный свет окон и фонарей придавал городу сходство с сияющим бриллиантом. Если закрыть глаза на сожженные дотла кварталы, то можно было подумать, что пожара вовсе и не бывало: пепел и запах гари исчезли, воздух стал прозрачен и свеж.

Взволнованная и расстроенная, Элиза откинулась на спинку сиденья роскошного ландо Риордана. Великолепная пара прекрасно подобранных по масти и стати лошадей резво бежала по мостовой. Ливрейный кучер умело управлялся с поводьями, отделанными серебряными бляхами с инициалами Риордана Дэниелса.

Спектакль давали в старом здании оперы, сильно удаленном от центра города и поэтому не пострадавшем при пожаре. До пожара его собирались сносить, но, слава Богу, не снесли, благодаря чему у актеров по-прежнему была крыша над головой, а у их почитателей – возможность лицезреть своих кумиров на сцене.

В этот вечер опера встречала зрителей светом газовых фонарей у подъезда и множеством пестрых афиш, объявляющих о премьере.

Риордан помог Элизе выйти из экипажа и отпустил кучера, который должен был, отогнав ландо в сторону, ожидать окончания спектакля.

Присоединившись к шикарно одетым мужчинам и женщинам, они вошли в театр.

Риордан снял с плеч Элизы дорогую накидку, подбитую мехом, и передал ее гардеробщику вместе со своим пальто и высоким цилиндром. Он наклонился к своей спутнице, восторженно сверкая черными глазами, и прошептал:

– Можете броситься на меня, как разъяренная тигрица, но в этом платье вы великолепны! Вы самая красивая женщина среди всей этой толпы великосветских дам.

– Глупости. Мы только что приехали, еще не все собрались. Уверяю вас, сегодня вечером вы увидите множество красивых женщин и куда интереснее меня.

Говоря все это, Элиза не лукавила, но тем не менее, отдавая должное своей необыкновенной красоте, с гордостью оглядывалась вокруг. Ей давно уже не приходилось бывать в обществе, и она успела позабыть те непередаваемые чувства, которые возникают только в компании богатых, беспечных людей, пребывающих в постоянном стремлении развлекаться и жить в свое удовольствие.

Фойе сверкало позолотой канделябров и зеркал, хрустальные люстры, свисающие с потолка на массивных цепях, разбрасывали вокруг снопы ослепительного света. Откуда-то издалека доносилась какофония настраивающего инструменты оркестра.

– Элиза, вы великолепно выглядите. Мы с вами не виделись целую вечность, – учтиво обратился к Элизе Филип Армуар, высокий мужчина с пышными бакенбардами и подбородком, упирающимся в тугой накрахмаленный воротничок. Армуар сделал свои миллионы на торговле зерном. Он холодно кивнул Дэниелсу, делая вид, будто они едва знакомы, хотя на самом деле их связывали теснейшие деловые отношения.

– Я очень занята в последнее время, – начала Элиза, но тут к ним подошла Корделия Лэндсдаун.

– О, Элиза! Какое у тебя ожерелье! Потрясающее! Откуда такая красота?

Корделия внимательно разглядывала драгоценности, время от времени с нескрываемым любопытством поглядывая на Риордана.

– Я взяла его напрокат и должна буду вернуть завтра утром, – сочла своим долгом сообщить Элиза, пусть не думают, что она принимает в подарок от Дэниелса драгоценности. Элиза представила Риордана Корделии, которая после этого уже не сводила глаз с молодого человека.

– Ты идешь к Гленде Форбос на танцевальный вечер? – спросила Корделия Элизу.

– Нет, к сожалению, не могу. У меня много работы… – Элиза то и дело раскланивалась со своими знакомыми, вереницей проплывавшими мимо нее.

– Элиза, как вы поживаете? – Мэт Эберли подошел к ней, ведя под руку двух дам: свою мать, одетую в дорогой атлас, с сапфирами в ушах, и молодую светловолосую женщину в розовом шелковом платье. – Позвольте вам представить Чэрити Палмер, мою дальнюю родственницу из Филадельфии.

– Очень приятно познакомиться с вами, мисс Эмсел. Знаете, я своими глазами видела этот страшный пожар! Такое запоминается на всю жизнь, не правда ли?

Между женщинами тут же завязалась непринужденная светская беседа, которая, однако, не мешала Чэрити Палмер довольно бесцеремонно разглядывать Элизу. Гостья из Филадельфии оказалась весьма болтливой особой, успевшей за пять минут утомить своих слушателей до чрезвычайности. А посему, разглядев в толпе зрителей свою кузину Мальву, Элиза, откланявшись под благовидным предлогом, поспешила к ней.

– Элиза, девочка моя, вот уж не ожидала встретить тебя здесь! – воскликнула Мальва.

Женщины сердечно расцеловались.

– Мальва, позволь представить тебе Риордана Дэниелса.

Риордан пожал протянутую Мальвой руку, и между энергичной вдовой в черном атласном платье и красивым темноволосым финансистом мгновенно возникла симпатия.

– Я много слышал о вас. – Риордан улыбнулся Мальве обворожительной улыбкой. – Молва не лжет. Вы поистине выдающаяся женщина, если успеваете заниматься раздачей бесплатного супа беженцам, опекой двадцати девочек-сирот и к тому же великолепно выглядеть.

Мальва снисходительно улыбнулась:

– А мне, в свою очередь, приятно видеть, что вы заботитесь о досуге своих служащих. Моя дорогая кузина порою чересчур трудолюбива.

– В чем, в чем, а в этом я с вами абсолютно согласен. – Риордан с нежностью посмотрел на свою спутницу.

– Мальва… – густо покраснев, попыталась возразить Элиза.

Но Мальва тут же шутя замахала на нее руками:

– Я вовсе не собираюсь бранить или упрекать тебя, Элиза. И ты прекрасно это знаешь. Я прежде всего твой друг, а не только старшая сестра, которая терпеть не может, когда ее перебивают, если она хочет что-нибудь сказать. Я желаю тебе только добра, Элиза. – Мальва искоса взглянула на Риордана и добавила: – И если кто-нибудь попробует причинить тебе зло, ему придется дорого заплатить за это.

На мгновение Риордан смутился, но потом, закинув голову назад, громко, от всей души рассмеялся:

– А вы суровая женщина, Мальва Эймс! Но смею уверить, со мной ваша кузина в полной безопасности.

Позже, когда они заняли свои места в зрительном зале, Риордан шепнул на ухо Элизе:

– Мальва – потрясающая женщина. И вообще, мне кажется, все, кого мы встретили здесь, очень вас любят…

Когда оркестр заиграл увертюру, Риордан спросил Элизу:

– А почему бы вам не пойти на танцевальный вечер?

– Но что мне там делать? О чем я стану говорить со своими сверстницами? О балах? Званых вечерах и обедах? Катании на коньках? Меня тошнит от всего этого! А беседы о налогах, контрактах и векселях вряд ли доставят им удовольствие.

– Возможно, вы правы. Но если захотеть, то можно найти точки соприкосновения с кем угодно, тем более с людьми одного с вами круга.

– Да, возможно. – Риордан казался озадаченным.

– Эти люди едва замечают меня, а вы в центре всеобщего внимания. И даже то, что вы вели собственное дело, их не смущает. Напротив, приводит в восхищение. Так зачем вам работать у меня, когда можно стать частичкой этой роскошной, помпезной толпы?

Элизу так и подмывало сказать правду. Сказать, что она должна выполнить последнюю волю отца, что она не хочет обременять Мальву, не хочет выходить замуж ни за Мэта, ни за кого бы то ни было еще. Но она промолчала и, видно, потому, что начала наконец-таки понимать: главная причина ускользает и от нее самой.

Положа руку на сердце Элиза Эмсел уже сама не знает, зачем ежедневно приходит в особняк Дэниелса и занимается его делами…

Увертюра закончилась; по залу пронесся легкий шорох, взгляды зрителей приковал раздвигающийся занавес, открывший. декорацию роскошной гостиной.

Первый акт начался. Хотя и Элиза, и Дэниелс внимательно следили за происходящим на сцене, между ними снова возникло ощущение близости: несмотря на переполненный зал, они были одни, одни на всем белом свете.

Элизу вдруг осенило. Оказывается, она давно не представляет себе жизни без того, чтобы каждый день не встречаться с ним, говорить о работе, смеяться его шуткам, видеть его красивое, улыбающееся лицо, наблюдать за пластичными движениями сильного, мускулистого тела, за частой сменой его настроения – от пасмурного и хмурого до веселого и жизнерадостного.

Господи, да она просто-напросто влюбилась в него! Осознание этого пришло мгновенно, и никакими силами поколебать его было невозможно.

А вдруг еще не поздно? Вдруг еще есть время все остановить, подчинить свои чувства разуму; уничтожить, вырвать с корнем из своего сердца любовь и растоптать?

Папа. Она не может предать его память, она должна выполнить его последнюю волю, иначе навеки лишится покоя и не будет ей в жизни счастья.