– Бедное дитя, как я могла допустить такое? Как он посмел? – причитала Анна.
– Я знала, тетя, что это рано или поздно случится. Но, к счастью, беды не произошло. Он… Он вовремя остановился.
Эмери чувствовала себя совершенно разбитой после пережитого потрясения. Еще одно несчастье: расстроенная тетя Анна с ее больным сердцем. Но прибежала к ней не она, а это несколько меняло дело. Одна из рабынь услышала ее крик и прибежала наверх. Следом примчалась Чармиан, которая, должно быть, тоже услышала шум. Антон, застигнутый врасплох, вынужден был уйти, пробормотав что-то насчет летучей мыши, попавшей в ловушку, и женских истерик по поводу подобных пустяков.
– Найди эту летучую мышь, Чаффи, – приказал он одной из испуганных рабынь, – и убей ее, а не то я заставлю тебя заплакать.
Антон уходил на свою половину вне себя от ярости. Со всей ясностью Эмери понимала, что эта стычка – первая, но далеко не последняя. Если она останется здесь, ей несдобровать. Антон не забудет своего обещания поквитаться с ней.
Сейчас, через пять минут после его ухода, Эмеральда была в спальне тети, дышавшей теплом и покоем. Мягкий свет лампы заливал комнату.
– Эмери, – с надеждой в голосе заговорила она, – Эмери, как нам быть? Я поговорю с сыном, отчитаю его, скажу ему, что он не смеет так поступать с тобой…
– Он снова придет ко мне, тетя, – с горечью произнесла Эмери, – он пообещает тебе, что этого больше не повторится, но поступит по-своему, и ты ничего не сможешь сделать.
– Но… Он должен прекратить свои домогательства. Я уверена в этом. Наверняка после того как я поговорю с ним, Эмери, он поймет, что ведет себя недостойно. В конце концов он получил хорошее воспитание…
Анна говорила все тише, рука ее потянулась к левой груди.
– Боюсь, тетя, что его обещания будут лживы. Он задался целью изнасиловать меня и не отступится, если я останусь. Я должна уехать, и чем скорее, тем лучше.
Мне надо уехать туда, где меня никто не знает. Где меня не будут преследовать как рабыню.
– Но, Эмери! Это твой дом, здесь живут люди, которые тебя любят. Куда ты поедешь? Что ты будешь делать?
– Я не знаю, – неуверенно ответила Эмери. – Но после того, что произошло, у меня не остается выбора. Кроме того, – добавила она, – я уверена в том, что я не рабыня. Ошибке в завещании можно найти какое-нибудь разумное объяснение. Может, мой отец и убежал вместе с Офелией, но она умерла, как и ее ребенок, и отец женился на другой женщине, и у них родилась я?
Анна с сожалением посмотрела на нее:
– Эмеральда, если бы все было так, как ты говоришь, то твой отец вернулся бы домой.
– А что, если он не хотел возвращаться? Что, если у него были причины не делать этого?
– Тогда бы он написал.
«Письма иногда пропадают», – хотела возразить ей Эмеральда, но что-то во взгляде тети остановило ее.
– Может быть, я поговорю с Антоном, заставлю его понять…
«Какая все-таки наивная эта тетя Анна, – подумала Эмери. – Видно, мало она видела в жизни зла и жестокости. А может, просто отказывается признаться себе самой в том, что ее сын Антон – воплощение дьявола, отъявленный негодяй, которого нельзя ничему научить».
– Тетя, ты прекрасно знаешь, что говорить с Антоном бесполезно, и потом… – Эмери засмеялась. – Он будет постоянно преследовать меня, и мне будет нелегко затеряться среди Чармиан, Коры и других девушек.
Повисла напряженная тишина.
Тетя Анна прошлась по комнате и опустилась на стул с замысловато изогнутой спинкой. Лицо ее побелело как полотно.
– Понимаю, – медленно проговорила она, сжав руки.
Эмеральда бросилась в ее объятия:
– О, тетя, мне жаль, что так произошло. Если бы это зависело от меня, я бы никогда…
– Я знаю, что в этом нет твоей вины. – Анна выпрямилась. – Ну что же, Эмеральда, – заговорила она. – Я очень рада, что тебе достался изумруд. Ты должна взять его с собой и продать, когда тебе понадобятся деньги. Я отдам тебе все наличные деньги, которые есть у меня. И еще жемчужины, что подарил мне Кельвин. Возьми все, что сможешь увезти. Зашей драгоценности и деньги в полотняный мешочек и носи его на теле, чтобы ты их не потеряла и их у тебя не украли.
Эмеральда горестно вздохнула, потрясенная самоотверженностью Анны.
– Но я не могу взять у тебя драгоценности и деньги, ведь дядя оставил их тебе…
– Он уже не узнает, как я ими распорядилась, – с грустью сказала Анна. Она поднялась со стула и разгладила складки на черной шелковой юбке. Пятна лихорадочного румянца подчеркивали нездоровую бледность ее лица.
– У меня есть дальние родственники в Охо, двоюродные сестры. Ты сможешь поехать к ним. Сначала вверх по реке, затем по суше. Я дам тебе рекомендательное письмо. Они солидные фермерши, и я уверена, что они примут тебя как полагается, у тебя будет дом или в крайнем случае они помогут тебе подыскать работу.
Охо – так далеко. Боль сдавила Эмеральде грудь.
– Эмери, дорогая, – словно прочитав ее мысли, продолжила Анна, – тебе надо уехать на Север, туда, где рабство запрещено. Ты выглядишь как белая, и, насколько я понимаю, ты и есть белая. И все-таки на Севере ты будешь в безопасности. От Кельвина, от… от всех, кто знает о твоем происхождении. Ты сможешь забыть все это, забыть нас и жить нормальной жизнью.
– Я тебя никогда не забуду, тетя, – прошептала Эмеральда.
– И я тебя, дорогая.
На следующее утро Кальвар отвез ее на пристань, и она взошла на борт парохода, который увозил ее на Север.
Эмеральда сидела на кровати в гостинице Сант-Луиса, лениво размышляя, спускаться ли ей к ужину, или не стоит. Последние пять дней донельзя вымотали ее. Когда ей было девять лет, она пережила подобное долгое путешествие, но тогда она была под опекой жены капитана, а сейчас – совершенно одна.
По совету тети она отправилась в поездку во всем черном, с густой вуалью на лице. Тете казалось, что таким образом она сможет избежать внимания мужчин, и никто не станет задавать ей лишних вопросов: причина ее путешествия была очевидной окружающим без слов – смерть кого-то из близких.
– Ни при каких обстоятельствах, Эмери, не разговаривай с мужчинами, не пытайся спрашивать у них дорогу, – советовала ей тетя Анна. – Если они втянут тебя в разговор, имей в виду: ничего хорошего из этого не получится. Маловероятно, чтобы кто-нибудь из них желал тебе добра. Юная девушка, путешествующая в одиночестве, действует на этот сорт людей как приманка. Если тебе надо будет спросить совета, обратись к приятной на вид женщине, желательно постарше. О, как бы мне хотелось отыскать знакомых среди тех, кто поедет с тобой…
Но времени на это не было. Почти всю ночь они паковали багаж, чтобы Эмери успела отъехать на рассвете.
Все эти дни перед ее взором был один и тот же однообразный пейзаж: коричневая гладь воды, клочки леса по берегам, плантации, пристани, дамбы, временами высокие обрывы. Сейчас она в Сент-Луисе, прибрежном городе, в ожидании парохода, чтобы плыть дальше вверх по реке.
«Охо, – грустно думала она, – что ждет меня там?» Тоска по дому вдруг сжала ее сердце. Она вспомнила усадьбу Сто Дубов, Кору, Чармиан, тетю Анну – всех, кто был ей так дорог. Что с ними сейчас? Может быть, Антон переключился на сестер? Как складываются отношения у него с тетей Анной?
Эмеральда достала рекомендательное письмо и стала перечитывать его.
«Дорогая кузина Франклин!
Я пишу это письмо как рекомендательное для моей племянницы, Эмеральды Реган, которая едет в Охо, чтобы разузнать побольше о своем отце, который, как ей кажется, умер недалеко от Толедо. Я пыталась отговорить ее, но она настояла на поездке, что, безусловно, делает ей честь, поскольку она руководствуется самыми благородными мотивами. Могу засвидетельствовать, что моя племянница прекрасной души человек и высоких моральных устоев. Она успешно окончила школу Виланд в Батон-Руже. Я надеюсь, что ваше сердце отзовется и вы окажете моей племяннице гостеприимство и поможете подыскать ей подходящую работу на время, пока она будет занята поисками сведений об отце.
Искренне ваша,
Анна Робелэнд Делани».
История, изложенная в письме, показалась Эмеральде не очень правдоподобной, и она сомневалась, что она не покажется таковой кузине Франклин. Ни одна уважающая себя девушка не пустится в путешествие через всю страну в одиночестве, если на то не будет чрезвычайных обстоятельств.
Она старалась не думать о том, что ее могут не захотеть принять, даже пустить на порог, и стала решать проблему, которая в данный момент была более насущной: надо было где-то поесть.
Сейчас она наконец почувствовала голод. Все эти дни путешествия одна мысль о еде вызывала у нее приступы тошноты. Очевидно, это объяснялось тоской по утраченному дому, но, если и дальше ничего не есть, можно совершенно ослабеть, а для путешествия требовались силы. Кроме того, лицо у нее осунулось, щеки утратили румянец. Еще немного, и она может потерять всю свою привлекательность.
«Перестань тосковать, – приказала себе Эмеральда. – Пора взглянуть правде в глаза. Если бы дом в Батон-Руже был твоим, Антон не посмел бы так себя вести. Ты была всего лишь приживалкой, но, как бы там ни было, сейчас это уже не имеет значения».
Эмеральда сложила письмо и убрала его в ридикюль и уже в который раз дотронулась до того места, где под платьем был спрятан заветный мешочек с драгоценностями, проверяя, на месте ли он.
Накинув на лицо вуаль и оправив смявшиеся за время путешествия юбки, она вышла в коридор.
«Отель Плантаторов» представлял собой унылого вида здание, лишенное украшений, с длинным коридором, по обеим сторонам которого располагались комнаты для постояльцев. В одной из комнат находился портье – востроглазый человечек с неприятным лицом. Из служащих она заметила молодого парнишку, размазывающего грязь по полу замызганной шваброй, и мускулистого носильщика, который швырнул ее саквояж так, что все находящиеся там карандаши наверняка сломались. Что касается постели, то простыни были явно не первой свежести.
Однако все это можно и должно пережить, неизвестно, с чем еще предстоит ей столкнуться в пути. И надо заставить себя есть, какой бы несъедобной ни казалась еда и как бы ни сопротивлялся желудок. Если она не будет есть, она потеряет силы. И что тогда с ней будет?
Проходя по коридору, она услышала детский плач, высокий и капризный, а затем женский голос, теплый и нежный.
Коридор делал поворот, и, повернув, Эмери увидела женщину, довольно бледную, с рыжевато-каштановыми волосами. Было заметно, что она ждет ребенка. Рядом с ней была девочка лет четырех. Она держалась за мамину юбку, уткнувшись головой ей в живот.
Девочка очень походила на Кору, кругленькая, ладная, вылитая маленькая Кора.
– Сюзанна, милая, ты не должна так себя вести. Я тебе дам хлеба, как только мы придем в комнату. – Голос женщины звучал так же мягко и напевно, как у Анны, хотя она и старалась говорить строго.
– Нет! Я не хочу хлеба, я хочу фруктов в сахаре! – не унималась девочка.
Эмери шагнула им навстречу и, повинуясь внезапному чувству, вытащила из сумочки пакетик цукатов, которые Анна успела сунуть ей в последний момент.
– Прошу вас, – сказала она, – отдайте это вашей девочке. Мне вовсе не хочется их есть, зачем же добру пропадать?
Женщина взглянула на Эмеральду и улыбнулась:
– О, благодарю вас. У нас нет денег на сладости. Нам надо приберечь их для самого необходимого, ведь нам предстоит долгий путь: мы едем на запад, в Калифорнию.
И снова Эмери уловила в голосе женщины те же нотки, что у Анны, которую ей больше не суждено увидеть.
– Кушай на здоровье, – сказала Эмери девочке и быстро отвернулась, устыдившись навернувшихся на глаза слез.