Глава I

ПОПУТЧИЦА

Фирменный поезд «Будапешт—Москва», постукивая на стыках, подходил к пограничной станции Чоп. Здесь заканчивалась территория Венгрии и начиналась Западная Украина, совсем недавно входившая в состав «союза нерушимых республик свободных...» Недовольно поворчав тормозами, состав дернулся в последний раз и замер. Окна девятого от головы поезда вагона СВ пришлись напротив больших окон вокзала.

— Внимание! Таможенный досмотр! Приготовьте документы и личные вещи! — сурово приказал динамик купе.

Жадно прильнувший к окну молодой человек лет тридцати досадливо скривился и, нехотя отклеившись от вагонного стекла, потянулся к боковому карману шикарного кожаного пиджака. Вскоре двери откатились и в купе вошли три человека в камуфляжной форме: младший лейтенант, лейтенант и миловидная девушка с погонами сержанта. Лейтенант, увидев пустующее место противоположного дивана, обрадовался так, словно нашел бумажник с валютой. Небрежно мазнув взглядом по раскрытому паспорту пассажира, в котором значилось: Михай Дьердь, год рождения 1963, венгр по национальности, он поинтересовался:

— Давно пустует?

— От самого Будапешта, — пассажир, заметив недоумение на лицах таможенников, пояснил: — Я закупил все купе. Знаете, какие иногда типы попадаются — испортят в дороге настроение на всю оставшуюся жизнь...

— Послушай, Михай, брат, — на лице лейтенанта появилось заискивающее выражение, — возьми к себе пассажирку, а?! Состав забит до отказа, но, хоть бы и было купейное место, эту велено устроить в СВ. Приказывать тебе не имею права, но прошу — прими эту стерву элитную! Она за два часа, пока сидела у нас в дежурке, засрала мозги всему наряду! Молодая, красивая, но — кобра во всех отношениях. А папаша, который притарабанил ее на новеньком «мерсе», шепнул что-то на ухо нашему майору, а тот нам: «Устроить на ближайший поезд в СВ...»

— Не могу! — прервал словоохотливого лейтенанта пассажир.

— То есть как это?! — не поняла таможня.

— А вот так это! — передразнил его Михай Дьердь. — Если она десятку человек засрала, как вы изволили выразиться, мозги, то что останется от меня, пока я доеду с ней до Москвы? Небось какое-нибудь дерьмо в фирменной упаковке, из тех — «новых русских»?! — Он еще раз скривился, будто пережевывал лимон.

— Та шо з ным байки справляешь, Василь! — влез в разговор младший «литер». — Вин хто по роду занятий? Коммэрсант? Ну и ссажуй його на станции дня пэрэвиркы документов! Може, вин шпиен замаскированный! Ач, як чеше по-москалячему! А на його мисто посадымо оту прыдурасту, давай швыдче, бо поизд за пъять хвылын видходыть.

Пассажир СВ колебался не более трех секунд.

— Подсаживайте, ваша взяла! — он безнадежно махнул рукой.

— Спасибо, брат! — как ни в чем не бывало сердечно поблагодарил его лейтенант и повернулся к дивчине-сержанту: — Марысь, слетай за той мымрой!

«Мымра» ступила на порог купе, когда поезд, тихо дернувшись, пошел отмерять украинские рельсы. Михай, взглянув на нее, крякнул и озадаченно почесал в затылке:

— Вот таких забот на мою голову как раз и не хватало!

Природа явно хотела проэкспериментировать, смешав в одном создании суперобразы русско-украинско-польской красоты. И, надо сказать, эксперимент удался.

Густые черные волосы крупными локонами обрамляли округлое лицо, тронутое золотистым загаром. Огромные, чуть вытянутые к вискам плаза, удивительно голубые, грозили притянуть, утопить навсегда в себе любой взгляд. И прекрасным дополнением к ним были четкий прямой носик, пухлый манящие губы и нежный подбородок.

За окнами поезда —конец сентября, и на девушке был легкий пуховый свитер и голубые джинсы в обтяжку. Не поскупившись на лицо мадам Природа не обделила ее и фигурой — одежда только подчеркивала это.

Такой шедевр невозможно было представить себе где-то на кухне за мытьем посуды или в ванной — за стиркой белья. Ее можно было только соответственно одеть, обуть и поставить где-нибудь на видном месте, любуясь ею и боготворя, как икону. Именно таких, знающих цену своей неотразимости, Михай опасался и сторонился, как ненужного яркого пустяка — красивой бутылки из- под заграничного бальзама или футляра от фирменного французского одеколона. И хранить ни к чему, и выбросить жалко.

Поэтому, когда это создание чирикнуло ему «доброе утро», он лишь небрежно ткнул пальцем в противоположный диван, сделав вид, что не заметил огромного кожаного «крокодила» в ее руке.

— Вот ваше место! Располагайтесь, а я пойду покурю.

И пошел в тамбур, еле протиснувшись мимо чемодана-чудовища. Высмолив пару «Данхилла», вернулся в купе. «Мымра» сидела на своем месте, уже переодетая в светло-серый, с зеленой окантовкой спортивный «Адидас», и разглядывала «Плейбой», обиженно поджав нижнюю губку — не привыкла, видимо, к таким вот «радушным» приемам. Михай прошел к окну и сел по другую сторону столика.

— Давайте знакомиться, раз уж выпало ехать вместе! Михай Дьердь, коммерсант, в Россию прибываю с целью заключения контрактов с фирмами на поставку различного оборудования и прочей дребедени...

Девушка оживилась и затараторила:

— А меня зовут Олесей. Мой папа...

— Достаточно! — сухо прервал ее Михай. — Меня вполне устраивает количество полученной информации. А что вы читаете, Олеся? — спросил неожиданно. — Ну, из художественного?

— Детективы! — Она была сбита с толку неожиданным поворотом знакомства.

Михай порылся в своей огромной спортивной сумке и извлек томик в ярком переплете:

— Держите! Джеймс Хедли Чейз «Золотым рыбкам негде спрятаться». На пару суток, до Москвы, вам этого хватит. И вот еще что, давайте сразу поставим все точки над «i»: влюбляться в вас я не собираюсь, для семейной жизни вы — лишь красивое бесплатное приложение, насиловать вас — себе дороже выйдет. А вести нудные дорожные разговоры у меня не хватает выдержки. Так что читайте себе спокойно и дайте почитать мне. Кстати, вагон-ресторан работает круглосуточно! — И он уткнулся в лежавшую до этого на столике книгу Сиднея Шелдона «Если наступит завтра».

Проштудировав пару страниц, оторвался от чтива и поразился перемене в Олесе: огромные глаза сузились и с яростью уперлись взглядом в него:

— Ненавижу! Всех вас... таких!

Михай с интересом захлопнул Шелдона.

— Ну-ка, ну-ка! Это за что же, позвольте спросить? За то, что пристроил вас и даже развлекаю? — мотнул головой в сторону так и не раскрытого томика Чейза. — И каких это — таких?

— Таких вот... правильных, как равносторонний треугольник. И как мой папочка неродной, от которого я хотела сбежать за границу. Снаружи вы чистенькие, ухоженные, неприступные и интеллигентные, а ковырни чуть глубже — сам провоняешься дерьмом! Не зная человека, судить о нем с первого взгляда или по сплетням сволочи с лейтенантскими погонами, которого я наградила оплеухой, вместо того чтобы пошире раздвинуть ноги, когда он полез ко мне в трусики искать контрабанду — это вы можете. А вот сердечности и теплоты в вас осталось не больше, чем у дохлой камбалы — холодной, скользкой и противной... А за место, которое вы уступили, я могу рассчитаться хоть сейчас. Не натурой, конечно, как принято у вас, а натуральными дензнаками, даже долларами, — глаза ее заволокло блестящей прозрачностью, скапливающейся за пушистыми ресницами.

Стараясь опередить подступающий водопад, Михай решительно бросил книгу на столик.

— Это папочка подбросил вас к поезду на «мерседесе»?

— Нет, это один из его «омоновцев». Они, заразы, в самый последний момент сняли меня. Катила бы я сейчас в самом противоположном направлении — за границу, — Олеся с тоской взглянула в окно.

— А кто вам мешает взять и пересесть в обратный поезд на следующей станции? Раз уж вы собрались всерьез за границу, значит, паспорт и виза у вас в порядке.

— Да у него, у папашки моего, все менты и таможенники закуплены на границе. Да еще эти мордовороты... В следующий раз они обещали меня просто прирезать, чтобы не возиться долго. Дескать, любимый папочка разрешил и даже настоятельно советовал им этот метод уговоров. И я ничуть не удивлюсь — маму мою за непослушание он уже казнил похожим способом.

— И вы так спокойно об этом говорите? — ужаснулся Михай.

— А мне уже все до фонаря, раз не сумела сбежать. В живых меня так или иначе не оставят, хоть, возможно, и довезут до Москвы. Слишком много я узнала. А могут вообще не довезти — выбросить где-нибудь по дороге, недаром ведь СВ подобрали — меньше свидетелей и окно широкое.

— Про свидетелей: мне что, тоже помолиться на всякий случай? — шутливо спросил Михай, веря и не веря ее исповеди.

— А они и без молитвы грехи отпускают! И без лишних разговоров.

В дверь купе вежливо постучали.

— Чай пить будете? — спросил мужской голос по ту сторону перегородки.

Услыхав его, Олеся вцепилась побелевшими пальцами в края дивана и, с мольбой и обреченностью одновременно, взглянула на Михая. Оценив ситуацию, он вырубил свет в купе и стал сбоку двери, под вешалкой.

— Ребята, я не знаю, кто вы и какого хрена вам надо, но догадываюсь: на проводников вы похожи, как пингвин на Красную Шапочку. В связи с этим хочу сказать — я венгерский коммерсант, и если вам нужен международный скандал, устроить его — раз плюнуть. Так что поищите для чаепития другое купе!

Ответом ему было молчание. Михай немного подождал, затем щелкнул задвижкой двери и выглянул наружу. Вагонный проход был пуст, как карманы бомжа с похмелья. Облегченно вздохнув, он вернулся в купе и подмигнул порядком струхнувшей Олесе:

— Как я их, а?

— А ты... вы что, в самом деле коммерсант? Венгерский?

— Ладно уж, — махнул рукой Михай, — называй на «ты». Разница в возрасте у нас десятка лет не превышает, и потом, раз ты чем-то насолила этим «крутым», значит, — свой человек. А бог нэ тэля, все баче видтиля, — ткнул пальцем в потолок купе.

Он полез в свой «дипломат», на ощупь вытащил из него бутылу французского коньяка, пару лимонов и пакетик с сахаром. Затем из кармана кожаного пиджака достал нож и нажал на кнопку. Щелчок — и пятнадцать сантиметров хромированной стали отразились в глазах восхищенной Олеси.

— Ух ты! — воскликнула она, как ребенок. — Дай посмотреть!

Михай без слов протянул нож рукояткой вперед. Она изображала вытянутое в прыжке туловище тигра, из оскаленной пасти которого вылетал остро отточенный клинок с изящно выгнутым кончиком, посередине ножа шла кровосточная канавка.

— Красивая работа! — повертела его в руках Олеся.

— Штучная работа! — поправил ее Михай, осторожно забирая нож, и не спеша стал нарезать на блюдце из-под графина лимоны. — Аналогов в мире нет. Но о нем чуть позже, а пока присаживайся к столику, будем пробовать лучший в мире французский коньяк и закусывать его грузинскими лимонами. Дорога у нас дальняя, и я постараюсь до ее окончания объяснить тебе разницу между продажными и непродажными ментами. На примерах из жизни моего очень-очень близкого друга, брата, можно сказать, и даже более того. Не беспокойся, до туалета я тебя провожу в случае чего — со мной не тронут. А если тронут...— здесь Михай улыбнулся хищновато. — Что ж, я давненько не был на тренировке и не прочь поразмяться! Ну а в Москве разберемся, кто кому чего должен, Москва разборки любит.

 

Глава II

ДОЖИТЬ ДО «ДЕМБЕЛЯ»

— Мама, мама, что случилось? Не плачь, прошу тебя! — Девятилетний мальчуган теребил тихо плачущую за столом женщину, а у самого набегали на щеки бусинки-слезы.

— Ограбили нас, Игорек! — Мать обняла сына, прижала к себе. — Забрали последние деньги, пятьдесят три рубля — весь наш «капитал» до следующей зарплаты. Не знаю, на что жить будем, кто поможет! — В семидесятые годы пятьдесят три рубля — это были деньги. Надеяться действительно было не на кого. Того, кто Игоря зачал — их еще отцами называют, — он не помнил.

— Он был нечестный, плохой человек. Подло обманул и бросил . твою мать, — так объясняла внуку житейскую истину бабуля, когда он в семь лет пошел в школу, где впервые спросили об отце. Больше Игорь о нем не спрашивал...

... Вскоре в дом вошли они — «архангелы закона». Два милиционера долго и упорно расспрашивали маму, бабушку и соседей. Под запись допытывали, затем все в доме осмотрели, заглянув зачем-то даже в туалет соседей, и ушли, обронив на прощание фразу, актуальную, наверное, и по сей день в «совковых органах»:

— Надо порешать вопросы!

Девятилетнему Игорю Веснину так понравилась милицейская форма, оружие и методы розыска, очень похожие на игру «Угадай, где спрятал вещь?», что он решил так же попытаться что-либо найти. Искать начал в саду, потом во дворе, а затем подошел снаружи к окну, через форточку которого их «почистили». И нашел. Метрах в пяти от него, на мятой клумбе, отпечаток китайского кеда «сорок последнего» размера — туда вместилась пара его ступней. Игорь, недолго думая, отправился по родному шахтерскому городку искать хозяина этих самых китайских кед — уж очень велика была обида на подлого дядьку, оставившего их семью на полмесяца без куска хлеба. Долго ходил — до вечера. А вечером, возвращаясь домой по соседней улице, в скверике увидал мужиков, соображающих на троих. На одном из них были огромные китайские кеды!

Игорь за кустами подобрался почти вплотную к беседке.

— Слышь, Серега, — выбулькав стакан и смачно хрупнув огурцом, тот, в кедах, ткнул рядом сидящего локтем в бок, — как седни утром меня ломало! Ну и буханули вчера! А моя зараза рогом уперлась — не дам грошей, хочь режь. Чую — сдыхаю, в натуре! Ну и пошел прошвырнуться. Смотрю, у Весниных окно открыто, а дома — никого. Во, думаю, Бог послал для лечения больной души. Вот и кайфуем.

Мужик в кедах оказался дядей Володей, соседом Весниных, который на днях «откинулся по амнистии». Сидел за воровство.

Игорь вышел из кустов:

— Дядя, отдай деньги моей маме. А то она плачет, говорит, на хлеб до зарплаты не хватит. И у бабушки сердце заболело. Отдайте, а то я дяде милиционеру скажу, что вы взяли.

Ответ соседа был лаконичен:

— Ну ты, сявка, детям спать уже пора. Пшел отсель! — Подзатыльник развернул Игоря к выходу из беседки. Сзади послышался чей-то негромкий голос:

— Вовчик, ты че, крысой по жизни стал? Гляди, падла, бог шельму метит.

А Игорь, спотыкаясь о невидимые из-за горьких слез выбоины, думал, когда пойти пожаловаться в милицию, ибо для него она тогда была все: и бог, и власть, и справедливость.

Решил забежать утром, перед школой.

... Утром, умываясь, услышал разговор матери с кем-то у забора.

— Я ничего не понимаю, — твердила она.

— А чего там понимать, Мань! Я взял, я и возвращаю. Но — Христом-Богом молю, не ходи к ментам, я же на «надзоре», сразу закроют. Прости, соседка, бес попутал, — твердил автор вчерашнего подзатыльника Игорю. Мама соседа простила...

... Шли годы, Игорь рос, как и все пацаны: шлялся по улицам, дрался, заглядывал девчонкам под юбку, ругался с учителями. Но где бы ни увидел человека в милицейской форме — останавливался и со сладко замершим сердцем пялился на него: этот человек борется с «плохими», вырасту — и я таким стану. Стану! — это решение было твердым... Иногда, проходя мимо соседа, Вовки-вора, Игорь слыхал, как тот бурчал себе под нос:

— Мусоряга растет — замена ментам. Падла буду...

Когда Игорю стукнуло пятнадцать, он по совету матери стал готовиться к службе в «школе настоящих мужчин» — ею она считала тогдашнюю Советскую Армию. Гиря, гантели и эспандер стали его постоянными спутниками. Один из знакомых матери работал инструктором по самбо в милиции... Через два года Игорь имел «кандидата в мастера» по этому виду спорта, а еще — права водителя из автошколы ДОСААФ. В призывной 1981 год он часто просыпался среди ночи от горячего шепота бабули, стоящей на коленях перед висевшей в святом углу иконой:

— Господи всемогущий и всемилостивый! Спаси и сохрани нашу кровиночку от гибели, от этой напасти всенародной!

Под «всенародной напастью» подразумевался Афганистан...

Осенью на призывном пункте плачущая мать (а их сердца — родивших нас женщин — это уникальные неизведанные приборы, чувствующие беду заранее) просила только об одном:

— Вернись, Игорек! Вернись живым! Не дай Бог попасть в эту беду!

Дал все же Бог. «Повезло» Игорю — попал в ОКСВ — ограниченный контингент Советских войск в Афганистане.

Служба в «проклятом горном краю...» Ну что о ней сказать? О ней не любят вспоминать сами братки-афганцы. Тем не менее и показано, и написано, и рассказано об этой войне: и плохого, и хорошего, и явного вранья. Короче — кто был, тот не расскажет, а кто не был... Тому лучше промолчать.

Служил Игорь в мотострелках: вначале слушался «дедов» — они учили выживанию в этом дурдоме. И убивать учили, чтобы не быть убитым самому, и прикрывали собой их, «молодых», и не пускали вперед. А на втором году он сам «дедом» стал и так же оберегал новобранцев. Может быть, чересчур опекал — два раза пришлось съездить на «отдых» — в госпиталь: на живых русских женщин посмотреть, подлечиться, отоспаться. Ранений было два: пулевое в бедро и осколочное — в плечо. В эти два раза действительно повезло: пуля не задела ни кости, ни нерва, ни сухожилия, а осколок вообще насквозь прошел мякоть плеча.

Нормальные парни, не «чмошники» служили в Афгане, но возвращались оттуда такими, что дома их родные и близкие не узнавали:

— Господи, да что же с вами делали-то там?

Злые, голодные до всего, чуть что, сразу пускавшие в ход ноги и руки. Или — что под руки попадалось...

Таким вернулся «на гражданку» осенью 1983-го Игорь Веснин. Добрался до дома в Донбассе, а дома — никого. Соседка пояснила:

— В город мать ушла, на рынок.

Понятно — не ждала. Игорь ехал на родину «подарком» — сюрприз хотел преподнести, поэтому и не предупредил в последнем письме о «дембеле». Посидел у соседки, поболтали о новостях, одну из которых он знал из прошлогоднего письма матери: бабуля умерла прошлым летом. Мать из коммунистки-атеистки стала после похорон бабушки ярой христианкой, выпрашивая у Господа благополучного возвращения Игоря. Переняла бабушкину эстафету...

Мать задерживалась, и он решил сходить на кладбище проведать могилу самого дорогого после нее человека на Земле. Возвращаясь от бабулиной могилы уже к обеду, издали увидел у калитки застывшую в ожидании женщину. Мама! Подойдя ближе, Игорь поразился произошедшей за два года его отсутствия перемене в ней: изможденная, полуседая... Последние метры пробежал и молча стал перед ней, вглядываясь в дорогие, прокатанные безжалостным временем и судьбой черты. Она также без слов уткнулась в его мощную грудь.

— Мама! Ну все, успокойся и скажи хоть что-нибудь! — А у самого по лицу прокладывали дорожки первые в его сознательной жизни слезы. «Если в какой-то стране плачут мужчины — надо переделывать мужчин. Или переделывать страну!» — так сказал еще в древнее время один грузинский мудрец. И он был прав, черт побери, но, наверное, у его матери не было причин так переживать за сына, а у сына — за мать. Да и детей в грузинской семье раз в десять больше, чем в нашей!

— Сынок! И все-таки ты — живой! — захлебываясь слезами, смогла наконец выговорить мама.

Вот так они встретились. «Гражданка» приняла Игоря так же, как и тысячи пришедших «оттуда» до него: на медкомиссии перед приемом на работу в органы МВД больше всех он заинтересовал психолога, знакомого еще по допризывной комиссии. Если тоща их группу из тридцати человек смотрели за тридцать минут (по минуте на «рыло»), то сейчас так достал Игоря, что тот сгоряча ляпнул ему, что он сам чокнутый, если старается сделать психопатами других. И еще нарколог, этот тип, долго и нудно читал лекцию о вреде «долбежки». В конце концов Игорь предложил ему прошвырнуться в Афган хотя бы до первого боя, когда человека перерезают в упор пулеметной очередью. Или играют в футбол чьей-то оторванной башкой. Или по горлу — ножом... Долбанул бы он после всего этого на сон грядущий наркоты или обошелся стаканом чая... А вообще-то чего с ними спорить? Нельзя «долбить» — так нельзя. Тем более, что «там» Игорь этим делом не очень-то увлекался. Так, пяток раз при очень уж кошмарных снах. Ну вот, наконец-то! Сбылась мечта «молодых времен» — поступил-таки он в милицию. В патрульно-постовую службу. И пошло-поехало...

— Младший сержант патрульно-постовой службы Игорь Веснин после прохождения учебно-курсового комбината прибыл в ваше распоряжение!

Комбат ППС, полковник Николай Степанович Хроминов, «батя», досадливо бросил ручку, которой черкал что-то на листе:

— Ну чего орешь, словно двойню родил! Прибыл так прибыл — не генерал же с проверкой! Из-за тебя вон ошибку в донесении сделал. Кстати, не в курсе, как слово «легавый» пишется — с «е» или «я» второй буквы?

— По-моему, с «е»! — брякнул растерянный таким приемом Игорь.

— Ну и я так думаю! — обрадовался Николай Степанович и наморщил лоб. — Куда же тебя поставить на объект полегче для ознакомления, так сказать? Во, пойдешь на рынок городской, в помощники к Паршину. Он тебе и растолкует, что к чему. Идет?

— Идет, — машинально ответил Игорь. — А когда... это — на работу?

— А ты уже на работе. Со вчерашнего дня. Приказ о твоем зачислении в наши ряды я вчера еще подмахнул. Так что иди на склад, дополучи, что положено, и дуй на рынок — ищи Паршина.

На складе Игорь дополучил рацию, и милицейский УАЗ подбросил его к городскому рынку, который функционировал ежедневно. Кроме всяческого барахла, овощей и фруктов, торговали здесь и спиртовыми дрожжами — дефицитнейшим в Донбассе продуктом. Потому что обыкновенная магазинная водка считалась у шахтеров деликатесом, а для ежедневного потребления в каждом почти дворе производился самогон, который выпивался ежевечерне и еженощно в неимоверных количествах «для профилактики желудка от угольной и породной пыли». Этот метод лечения — «две капли воды на стакан самогона» — установили для себя сами шахтеры — от всех видов болезней.

Старшину Сашку Паршина Игорь обнаружил в неожиданном месте — возле общественного туалета за огромным дощатым складом, где тот охаживал дубинкой здоровенного мужика в телогрейке. Мужик даже не пытался защищаться, только согнулся и закрыл голову руками.

Они немного знали друг друга, поэтому Игорь не счел нужным представляться.

— За что ты его?

— Да понимаешь, какая скотина! Подошел сзади прилавка и, пока тетка отвешивала яблоки очередной покупательнице, спокойно выгреб деньги из сумки и пошел себе.

— А люди?

— А что люди? Люди думали, что он ее муж.

Мужик между тем, оценив ситуацию (два мента — двойная порция палок), отчаянно ломанулся к дыре в шлакоблочной стене, огораживающей территорию рынка.

— Куда?! — Ловкая подножка заставила его пропахать носом изрядный кусок каменистой донбасской землицы. Сашка подскочил к нему, рывком за шиворот поставил на ноги и, ловко охлопав карманы телогрейки, выгреб из одной деньги. Затем ногой наподдал мужику под зад.

— А вот теперь — беги!

Тот исчез в проломе.

— Ну что, пошли? — Сашка подмигнул Игорю.

— К тетке отдавать деньги? — догадался тот.

— К дядьке отдавать! — передразнил его Сашка. — Та тетка давно распрощалась с ними. Ну, накинет на килограмм по полтинничку-другому. Да она их уже давно от-торговала. А мы с тобой рванем сейчас в забегаловку к Гургену — есть туг один грузин... Надо же в конце концов обмыть твое поступление на службу в наши доблестные ряды защиты и обороны.

— Да я хотел с получки первой «поставить», — стушевался Игорь.

— Ха, глядите на него! Это со ста рублей оклада, что ли? А что матери домой понесешь?

Довод был веский и перевалил чашу колебания.

— Я тебя научу, как деньги делать, — разглагольствовал Сашка, зажевывая сочным шашлыком стакан водки. — Тебе повезло, что ты попал под мое начало сюда, на рынок. Мадам Фортуна побоялась в этом случае повернуться к тебе задом. Хоть ты на грузина и не похож, — хихикнул он.

— Я что-то тебя не пойму, — Игорь с подозрением уставился на него, — ты что, тоже чем-то подторговываешь?

Сашка со смеху чуть не подавился куском мяса.

— Ну даешь! Да ты разуй глаза, во что одет! На тебе же ФОРМА! А это — самый надежный гарант безопасности и всевластия на сегодняшний день. Я защищаю торгашей от хулиганья всякого, разбираю скандалы, распределяю места на рынке, у кого «бабок» побольше — тому поближе к главным воротам. Не за бесплатно же я должен все это делать!

— Да это же натуральная обдираловка, только узаконенная, — ужаснулся Игорь, — вместо того, чтобы защищать продавцов от грабителей, ты сам грабишь их! И это называется защитой и обороной? Чем же ты отличаешься от нашего офицерья, некоторые из них гнали эшелонами награбленное добро оттуда, из Афгана.

— А ты что, в Афгане служил? — поскучнел Сашка.

— Ну! — буркнул Игорь. — Только это к делу не относится. Я с детства мечтал поступить в милицию, чтобы защищать людей от подлецов и хапуг. А ты... эх! — Он отчаянно махнул рукой.

— Да пошутил я, дурень! — расхохотался Сашка. — На понт решил тебя взять — годишься в напарники или нет. Теперь вижу — годишься. Ну, пошли в обход, — посерьезнел он, взглянув на часы, — перед обедом наведем порядок на вверенной территории. Гурген, за мной должок! — крикнул он уже от выхода стоящему за стойкой забегаловки здоровенному грузину. Тот молча прижал обе руки к груди. Игорь, сделав вид, что поверил Сашкиным объяснениям насчет проверки, поплелся за ним.

— Так, ты давай направо по круговой, а я налево. В середине где-нибудь встретимся, — скомандовал Сашка. — И не вешай нос, «афганец»! — шутливо хлопнул он Игоря по плечу. Игорь взглянул в честные-честные и чуточку наивные Сашкины глаза и почти поверил в его искренность. Почти!..

Пройдя полкруга по периметру рынка, ничего подозрительного не обнаружив, потолкался в середине. Все было мирно-спокойно, только одно не ускользнуло от его взгляда: некоторые мужики и бабы, в большинстве с колясками прохаживающиеся между рядами, издали заметив его, торопливо закрывали полог коляски и спешили раствориться в толпе. Так и не встретив Сашку, он решил пройти по его маршруту. И здесь его не было. Собравшись пройти обратно, спросил на всякий случай крайнюю в ряду бабку, продававшую соленые огурцы:

— Бабуль, не видала, старшина милиции здесь не проходил?

— Энто Сашка-кугут, что ли? Проходил, милок, проходил. Всех уже проинспектировал, тепереча зашел Таньку проверить, — указала она на стоящий неподалеку ларь «Овощи-фрукты». — Только ты тихо заходь, чтоб цифры они там не перепутали, — непонятно объяснила она, растягивая в усмешке редкозубый старческий рот.

Ставни ларя были раскрыты, но занавески на окне выдачи задернуты и висела табличка «Переучет». Стараясь не громыхать, Игорь осторожно открыл дощатую дверь сбоку и вошел . Со свету сначала ничего не увидел, затем в полумраке проступила витрина с разложенными по отсекам картошкой, морковью, бураками и луком и наполовину прикрытая дверь в маленькую подсобку. Оттуда доносились голоса: Сашкин и еще один — нежный девичий.

— Так, а вот под картошкой еще ящичек, а под мешками — еще один! Говорил же тебе, Танюха, не будь такой гордой да заносчивой — все одно заловлю на горячем, — голос старшины был торжествующе-злорадным. Игорь хотел кашлянуть, но что-то сдерживало его, не дав вмешаться в разговор.

— Санек, — голос девушки был заискивающим, покорным, — жить же надо на что-то. Сам знаешь, на нашу шестидесяти-рублевую не очень разгонишься. А тут через две недели свадьба у нас с Серегой, да ты ведь приглашен! — девчонка чуть не плакала.

— Свадьба свадьбой, а торговать без накладных дрожжами — самая ярая спекуляция, и ты, Танюх, это отлично понимала. Поэтому будем составлять протокол.

— Сашенька, не надо, умоляю! Ведь это три года тюрьмы! Вместо свадьбы! Вся жизнь — наперекосяк! — девчонка уже рыдала. — Ну что ты хочешь? Забери все дрожжи, деньги забери — выручку, только протокола не надо.

— У тебя, Танюх, подороже денег есть. То, что я два года уже выпрашиваю!

— А-а-а, это... Ты что же это, сволочь? Ведь Серега — твой лучший друг!

— А разве ему обязательно знать об этом? Пусть это будет нашим маленьким секретом! И давай ближе к делу, иначе — протокол!

— Припер к стенке и пользуешься моментом, козел? — голос девчонки дрожал от ярости. — Знаешь, что никуда не денусь! И еще знаешь, что в любой другой обстановке, даже под расстрелом, я бы тебе не дала! Но за наше с Серегой счастье... На, пользуйся подачкой!

Нездоровое любопытство заставило Игоря заглянуть в полуоткрытую дверь подсобки. Солнечный лучик, пробившийся в щель дощатой стены, осветил девчонку, заваленную грудью на штабель мешков с картошкой, и Сашку, который, задрав юбку, лихорадочно сдирал трусики с выпуклого зада, не забывая при этом расстегивать ширинку форменных штанов. Вынув свое мужское достоинство, с маху, без подготовки, погрузил в нее. Болезненный Танин вскрик смешался с торжествующим Сашкиным.

— Попалась наконец-то! Все целку из себя строила, а Серега, оказывается, давно уже пробу с тебя снял, — тупо долдонил он, резко, рывками дергаясь взад-вперед, с явным садистским намерением причинить боль. Таня приглушенно стонала, закусив нижнюю губу, упершись невидящими глазами в солнечный лучик, как в спасительную соломинку...

Надо было уходить. На подгибающихся ватных ногах Игорь поплелся к выходу. Если бы она только позвала на помощь! Но помощь ей нужна теперь была лишь моральная, а физически — состоялась обыкновенная в наше шкурное время сделка: «баш на баш, дашь на дашь». Ну и что ж, что обыкновенную типографскую бумажку — бланк протокола сменяла на человеческое тело. Главное ведь — по согласию с обеих сторон. Но — неправильно это! Почему какое-то «чмо» в милицейской форме является вершителем человеческой судьбы, уподобясь Господу Богу? Почему? А хрен их разберет!

Уже подходя к выходу, услыхал из подсобки Сашкин голос:

— Говоришь, Сереге сливки все достались! Ну нет, не все! Вот здесь, рядышком, он небось не пробовал! — И тут же придушенный вопль Татьяны от раздирающей все тело боли (видно, зажал рот, чтобы не было слышно крика). Вот этого, последнего, Сашке делать не следовало. Если чуть раньше у Игоря и были какие-то сомнения и колебания, то теперь они разом отпали — все стало на свои места...

Они встретились в середине рынка — Сашка, догнав Игоря, припечатал сзади его спину ладонью.

— Ну что, двинем на обед?

Тот обернулся. Вид у старшины был еще тот: три кровавых борозды пересекали лоб и щеку, на которой вдобавок отпечаталась маленькая пятерня. Постояла, значит, за себя Танюха, хоть в последний момент...

— Где это тебя? — Игорь сделал озабоченно-изумленное лицо.

— Спекулянтка одна! Дрожжами из-под полы торговала, а когда попробовал задержать — вырвалась и убежала. Здоровенная баба попалась, мать ее! Ну что, идем обедать или нет?

— Конечно, идем! Только давай заскочим отольем!

Общественный туалет был почти пуст, только над последним у стены очком кряхтел небритый мужичок лет сорока. Игорь с полуоборота засадил Сашке ногой по почкам так, что тот влип в стену.

— Это тебе за продавщицу яблок!

— Е-о-о, мент мента! — Мужичок, забыв про спущенные штаны, пулей сквозанул из туалета — от греха подальше.

— Ты че, сука?! — отдышался Сашка, царапая ногтями пистолетную кобуру. И, взвыв, бросился на Игоря.

— А это — за Татьяну! — Встречный удар ногой в грудь послал Сапку на задерьмованный, в лужах мочи цементный пол, и он покатился по нему, судорожно пытаясь широко открытым ртом ухватить хоть немного воздуха. А в глазах стыло изумление.

— Откуда... про Танюху?!

— Оттуда! — Игорь ловко выхватил ПМ из Сашкиной кобуры, выщелкнул обойму, положил в карман, а пистолет сунул снова в кобуру.

— Много я перевидел ублюдков там, где служил, а такая сволочь, как ты, прямо скажу — попадалась очень редко. Но там существовал один хороший способ избавить мир от такой пакости... Жалею, что нельзя его применить здесь, «на гражданке». Но если уж потребуется — применю без колебаний. Это может произойти в двух случаях: если ты вконец «достанешь» меня или если что-нибудь еще случится с Татьяной. Забудь о ней, о том, что произошло в подсобке, забудь вообще, что она существует. Ну, а если вдруг я что-то услышу...

— Не услышишь! — мрачно процедил Сашка, с ненавистью разглядывая Игоря. — Она прямо с рынка помелась снимать судмедэкспертизу. На всякий случай. Скажет, что ее в подсобке изнасиловали двое неизвестных. Но если я коснусь ее или Серегиной личной жизни — в ход пойдут и справка, и анализы кожи из-под ногтей.

— Умная девочка! — не сдержался Игорь.

— Но ты, — продолжал Сашка, — лучше переводись отсюда куда-нибудь подальше. Рыло начистить я тебе, конечно, не смогу, но вот устроить что-нибудь такое... с летальным исходом — запросто. И поверь — приложу для этого все усилия!

— Охотно верю, — усмехнулся Игорь. — Это так похоже на тебя! А теперь, если тебе, конечно, не хочется добавки, кончай мыть полы формой и разойдемся тихо, как в море корабли. Обойму отдам в отделении!

Паршин не «стуканул» на Игоря — не в его интересах было. Но очень скоро Веснина перевели на другой объект— «каторжный» по объему работы — ресторан «Турист».

 

Глава III

ПЕРЕМИРИЕ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

— Миша, Миша! — Олеся ерзала на диване совсем как маленькая девочка. — Можно я тебя так буду называть, попроще? И... ну... мне надо! Понимаешь!

— В туалет? — усмехнулся Михай. — А что же тут непонятного?

Выглянув в окно, он вдруг заволновался.

— Ты посмотри, посмотри куда мы заехали!

— В тупик, что ли? — Олеся прилипла носом к стеклу. В темноте почти ничего не было видно, лишь изредка проносилась мимо окна цепочка огней, уходящих по диагонали на верх какой-то горы.

Михай вдруг поскучнел и прикусил язык.

— Донбасс это! А впереди — узловая станция Николаевка. Я уже здесь проезжал. Ну, двинулись, а то не дай Бог что случится!

— Не волнуйся, я с пеленок терпеливая! — засмеялась Олеся, и внезапно испуганно: — Ой, а эти полудурки в коридоре или в тамбуре?

— Да ты со мной, чего боишься-то?

— Ну да, ты что же, меня прям в туалет заведешь? А, была не была, пошли?

— Да они небось дрыхнут уже — первый час ночи, — успокоил ее Михай, выглядывая из купе. В проходе было пусто. Удивительно сонный вагон! Он прихватил со столика «Данхилл» и зажигалку и, проводив Олесю до туалета, открыл дверь в тамбур.

— Когда выйдешь, непременно позови!

Вышел, прикурил и стал жадно вглядываться в проносящиеся мимо огни. За спиной отворилась дверь перехода из соседнего вагона.

— Разрешите прикурить!

Обернулся. Молодой накачанный парень с короткой стрижкой правой рукой роется в боковом кармане. И еще успел заметить мелькнувший в переходе огонек сигареты.

— А-ах! — Парень начал гнуться от жесткою удара в солнечное сплетение, а Михай выворачивал из его руки револьвер с набалдашником глушителя. И тут же резко двинул ногой по приоткрытой двери прохода. Она захлопнулась, смачно приложив кого-то по ту сторону.

— Вот так! Ноу смокинг! — с удовлетворением констатировал он, разглядывая револьвер, и, услышав со стороны того, с короткой стрижкой, щелчок пружинного ножа, с маху приложил рукоять револьвера к его виску. Парень дернулся и завалился вбок по стене.

Сзади щелкнула дверь его вагона. Михай резко обернулся и... глушитель уперся в упругую девичью грудь.

— Миша! — воскликнула Олеся и тут же: — Ой, что же это?

— Твои знакомые! — успокоил ее Михай, нащупывая пульс на шее парня. — Боюсь, теперь мне надо сказать «ой»!

— Он что, мертвый? — ужаснулась Олеся.

— И как ты догадалась? Только не надо патетики: «лучше бы на его месте была я» — и всего такого прочего.

Он зашел в переходный тамбур. Там лежал еще один, вернее — полусидел. И — тоже без признаков жизни.

— Я сейчас, мигом. Подожди здесь! — Сунул ей в руки револьвер. — Увидишь еще кого из «знакомых» — стреляй без предупреждения. Да, а ты стрелять-то хоть умеешь?

— Я с тобой, Миша! — уцепилась за его руку Олеся, игнорируя заданный вопрос.

— Ну ладно, пошли!

Они быстро вернулись в купе, и Михай, порывшись в «дипломате», извлек из него трехгранный штырь с ручкой.

— Запрись и никого не впускай. Кроме меня, конечно!

Вернувшись в тамбур, вставил штырь в замочную скважину и... входная дверь распахнулась, впустив дождевую морось, свежий прохладный воздух и грохот вагонных колес. Михай не мешкая подтянул к проему парня с короткой стрижкой и вытолкнул наружу. Затем вытащил из перехода второго и, не разглядывая его, спустил следом. Отправил туда же валявшийся на полу пружинный нож, взяв его за рукоятку через носовой платок. Вытащил из-за пояса пистолет с глушителем, тщательно протер его тем же платком и, сожалеюще поцокав языком, швырнул туда же — в ночь. Закрыл дверь, прислушался. Тишина.

— Ну удивительно спящие вагоны! — вторично за эту ночь вырвалось у него. — Вот и все пока! Можно сказать — еще раз повезло.

Михай прикурил и жадно затянулся. Докурив, вернулся в купе.

— Собирайся!

Олеся пристально глядела на него.

— Ты не коммерсант! И мне надо в Москву, а не в какой-то вонючий Донбасс!

— Ну, женщины, вас не поймешь! То ей за границу надо, то в Москву. Впрочем, это твое личное дело. Я схожу в Николаевке, — и он начал надевать кожаный пиджак. Затем защелкнул «дипломат» и, подняв диванную крышку, достал кожаную сумку с блестящими застежками. И взялся за ручку двери.

— А я? — голос Олеси зазвенел от напряжения.

— А что ты? Встретишься в белокаменной с папочкой, покаешься, скажешь, что больше так не будешь, и заживете вновь тихо-мирно.

— И ты веришь в то, что говоришь? После всего, что произошло?

— А что произошло? — посерьезнел Михай. — Ничего не произошло. А то, что привиделось тебе в кошмарном сне, забудь, вычеркни из памяти! И меня, кстати, заодно. Считай, что я тоже тебе приснился.

— Нет, не посчитаю! Мне сейчас как никогда нужно крепкое мужское плечо, чтобы на него опереться. А ты, защитив, подло бросаешь меня на полдороге. Так не поступают честные и благородные мужчины, к которым ты себя, без сомнения, относишь!

— Да кто ты в конце концов такая, чтобы устраивать мне почти семейные сцены? — возмутился Михай. — Подкидыш какой- то. Да еще влип из-за тебя в «мокруху»! Меня теперь этот поезд довезет или к виселице, или к расстрельной стенке. И все по твоей милости! Кстати, тебе за пособничество в убийстве тоже статья светит. И немалая! Так что хочешь со мной идти — пошли, вместе добираться до Москвы будем. У меня на сердце спокойнее будет — никому ничего не сболтнешь. А не хочешь — катись колбаской дальше! Но учти, если они уж решили тебя пришить — сделают на все сто процентов, можешь не сомневаться. Я уже понял — эти, из «крутых», играют по-крупному. Так что не на этой станции, так на следующей из купе вполне могут вытащить твой хладный труп! — пугнул он Олесю напоследок.

Подействовало. Вытащила свой кожаный чемоданище и уставилась на Михая.

— Выйди, пожалуйста, мне переодеться надо!

Он пошел на перекур в тот же тамбур. Оглядел все напоследок тщательно, не забыв про переход. Везде чисто, никаких следов крови.

... На станции Николаевка Донецкой железной дороги к вагону номер девять от стоящего неподалеку на привокзальной площади «мерседеса» метнулись трое плотно сбитых парней в ветровках. Осмотрев пустое купе, переглянулись и забарабанили в закрытую дверь купе проводника. Оттуда высунулась заспанная физиономия.

— Ну чего тарабаните! Тут никто не выходит и не заходит! И вообще, пока не проедем Украину...

— Послушай, друг! — Один из парней сунул за пазуху проводнику стодолларовую купюру. Дверь мгновенно откатилась в сторону.

— Я вас внимательно слушаю!

— Тут девушка должна была ехать, в этом вагоне. В среднем купе! Ну, такая... «упакованная».

— Как же, помню, помню! — зачастил проводник. — Ее в Чопе подсадили.

— Не знаю, в Чопе или в жопе. Мне сейчас важно одно — куда она делась?

— Да спит небось, ночь ведь. Им обоим до самой Москвы!

— Сам ты спишь, козел сраный! — не выдержав, громыхнул старший тройки и схватил проводника за горло. — Говори, падла, где ссадил девку? И кто с ней в купе ехал? А ты, Федь, смотайся в соседний вагон и поищи там наших: Серого и Повидло. Тоже, суки, небось дрыхнут без задних ног, — обратился старший к одному из двоих.

— Ребята, на чем хотите поклянусь — нигде они не просились у меня, чтобы выпустил! А с девчонкой вашей здоровый такой венгр ехал, вернее — он закупил купе от самого Будапешта, а его уговорили взять в Чопе эту дамочку, — проводник уже понял, с кем имеет дело, и стал белее простыни, на которой спал до этого. Старший оценил его состояние и отпустил горло.

— Ладно, только в штаны не наложи, а то потом разговаривать с вонючим противно будет. Оставлю тебе сотню, если скажешь, давно ли ты их видел в вагоне.

— А две станции назад выходили на минутку: мужик покурить, а дамочка ваша, извините, в туалет, — проводник понял, что соврать в этой ситуации для него — святое дело. Скорее отстанут.

Подбежал Федя, которого послали в соседний вагон.

— Витек, там их нет!

— Как нет? Да что же это за паскудство? Тех нет, эти отсутствуют... Ни хрена не понимаю! Пусть шеф сам разбирается в этом кроссворде! Куда пошли! — рявкнул Витек на приятелей, взглянув на часы. — Поезд стоит еще десять минут. Прочесать все вагоны до отхода! Ты, — он ткнул в Федю, — в ту сторону, а мы — в противоположную.

Вскоре их и след простыл. Проводник с облегчением перевел дух, вытащил из-под майки стодолларовую купюру, любовно разгладил на столике и, внезапно плюнув, скомкал и запустил ею в приоткрытую дверь купе. Это была отличная ксерокопия...

Проводник во втором вагоне от головы поезда стоял возле приоткрытой двери тамбура и чесал пятерней в затылке.

— Вот зараза! Забыл-таки запереть на предыдущей стоянке! А все тот шахтер со свадьбы — выпей еще да выпей еще... Вот и допился, мать твою! Поскорей запереть, пока никто не вывалился. Уволят к чертям собачьим.

Заперев дверь, он прошел в свой закуток и, пошарив под нижней полкой, извлек оттуда початую бутылку «Российской». Налил в стакан, и только прицелился опрокинуть его — испытать радость похмелья, как дверь — хрясь! — распахнулась и в купе ворвались двое здоровых ребят.

— Батя, у тебя никто не выходил на этой станции?

— Слава Богу, до Луганска могу отдыхать. А что?

— А ничего! Причащайся на здоровье! — И парни исчезли так же внезапно, как появились.

Проводник выдохнул. Лаканул зелье и застыл умиротворенно, ощущая, как живительная влага рассасывается по организму. Состав плавно дернулся и пошел от станции.

— Ты куца меня тащишь? — в темном проулке за привокзальным рестораном Олеся резко выдернула свою руку из руки Михая. Тот, воспользовавшись случаем, поправил на плече кожаную сумку.

— Куда надо, туда и тащу! И давай поживее, если хочешь следы замести. Я же тебе говорил, что уже бывал в этих местах. Так вот, еще через квартал отсюда будет гостиница.

— А может, ты хочешь меня затащить куда-нибудь в уголок потемнее, изнасиловать и ограбить?

— Ты была замужем? — внезапно спросил ее Михай.

— Была, — машинально ответила Олеся. — А какое тебе, собственно говоря, дело?

— А такое, что изнасилованием замужнюю женщину напугать очень трудно. Для очистки совести конечно будет орать «помогите», но только вполголоса или шепотом, чтобы никто не услышал. А ограбить тебя я мог еще там, в вагоне. И вообще, ты мне порядком надоела своими капризами. Или иди за мной, или возвращайся к тем из «мерседеса».

При упоминании о «мерседесе» Олеся зябко передернула плечами и покорно поплелась за Михаем, помахивая «дипломатом». Ее «бегемота» тащил он.

Метров через двести из-за поворота им дружески подмигнула неоном вывеска «Гостиница».

— Дай сюда «дипломат»! — Он порылся в нем, вынул какой-то документ и вернул ей чемоданчик. — Пошли!

— Номер на двоих, по одному паспорту! Это моя жена, — Михай подал сонной администраторше паспорт. Та молча раскрыла его и заглянула. Вложенная пятидесятидолларовая купюра, как опавший осенью с дерева лист, слетела в выдвинутый ящик стола. Так же молча она протянула ключ и лишь затем промолвила:

— Комната 96, второй этаж. На сколько суток желаете остановиться?

Михай сунул ключ Олесе и, показав рукой, иди, мол, наверх, устраивайся, вернулся к барьеру администраторши.

— Вы, надеюсь, поймете мое щекотливое положение — моя репутация, ревнивый муж.... Кстати, он может прийти с дружками и спросить, не вселяли ли вы за последнюю пару-тройку часов симпатичную молодую женщину и мужчину, — вторая зеленоватая купюра такого же достоинства легла на полировку административного стола, — а вы...

— А я уже неделю никого не вселяла, — сонное лицо администратора чуть оживилось, купюра спорхнула туда же, куда и первая. — Мертвый сезон — конец сентября, — закончила она.

— Спасибо! — Михай пошел к лестнице.

— Не за что, у самой муж пьяница. Когда надоест это занятие, предупредите заранее об уходе.

Девяносто шестой оказался номером люкс с совмещенным санузлом, холодильником, телевизором, телефоном, платяным шкафом и двумя одинарными кроватями, стоящими одна возле другой с таким малым просветом, что их в двуспальную не составляло никакого труда скомбинировать.

Когда Михай вошел в номер, Олеся распаковывала чемодан. На свет появился все тот же серый «Адидас».

— Ну и как же мы будем? — спросила она напряженно.

— Что — как?—сделал непонимающее лицо Михай.

— Я в смысле — спать как будем? Вдвоем, в одном номере...

— Слушай, ты прекратишь свои дурацкие «как, зачем и почему»? — Он разозлился. — В спальном вагоне в одном купе на двух диванах ей, видишь ли, спать можно, а в такой же обстановке в гостинице — уже не то. Может, пойти попросить администратора приделать колеса к номеру или на худой случай — к твоей кровати, чтобы тебе спокойно дремалось? Никто на твою целомудренность посягать не собирается! В крайнем случае могу пойти и попросить отдельный номер, — скажу, что поругались. У нее небось в загашнике еще есть!

— Нет! — быстро отреагировала Олеся. — Одна я спать боюсь.

— Тьфу ты! Одна — боится, вдвоем — тоже. Хочешь, я тумбочку между кроватями поставлю?

— В два часа ночи грохотать на всю гостиницу. Очень милая самореклама, — съязвила она, направляясь с костюмом и махровым полотенцем к ванной. — Я иду купаться!

— Ая думал — в музей или в театр! — отлил ей Михай такую же монету. — Спокойной ночи!

— Ты что же, думаешь, я в ванной спать буду?

— Нет, просто я хотел сказать, что когда ты вернешься оттуда, я уже буду спать. — Он начал разбирать правую кровать.

Она фыркнула, скрываясь за дверью ванной.

... Михая разбудили какие-то посторонние звуки. Он потер глаза и взглянул на часы — без малого три. А разбудили его всхлипывания — Олеся сидела на краю левой кровати, уткнув голову в колени, и тихо плакала. Михай взглянул на ее сгорбленную горестную фигурку, и у него тревожно и сладко заныло сердце.

— Ты... чего? — спросил он почему-то шепотом.

Олеся повернула голову и на него взглянули огромные, чисто вымытые слезами глаза, в которых одновременно отразились обида, боль и нежность.

— Мне холодно, — так же прошептала она. — И очень-очень одиноко.

Михай встал, подошел и сел рядом. Осторожно обнял маленькую фигурку и спрятал у себя на груди ее голову, зарывшись лицом в пушистые густые волосы.

— А сейчас — тепло?

— Сейчас — хорошо! — прошептала Олеся и подняла лицо. Он поцеловал сперва по очереди закрытые глаза, затем — доверчиво раскрывшиеся губы...

—... Как неудобно, — бормотала она исцелованными, зашершавевшими губами спустя полчаса, поудобнее устраивая голову на мощной груди Михая, — вроде бы — две кровати, и в то же время — как бы ни одной подходящей. Правда ведь, Миша-Мишенька?

—Угу, — счастливо и умиротворенно в первый раз согласился с ней Михай.

... Олесе снился лимонад. Целый водопад его низвергался с выступу скалы, омывая ее волосы, грудь — все тело. А она, запрокинув голову и раскрыв рот, пила и пила его и никак не могла напиться. Восхитительно тонкий запах апельсина кружил голову, водопад переливался всеми цветами радуги... Она счастливо засмеялась и открыла глаза. В обыденной жизни, в отличие от сна, все оказалось намного проще: Михай, уже одетый, склонился над ней и водил у самого ее носа бокалом шипучего пенистого напитка. Олеся, выпростав из-под одеяла руку, жадно потянулась к нему, но Михай, рассмеявшись, отдернул руку с бокалом.

— Вставай, соня, уже обед!

— Я не соня, я Олеся, — сварливо поправила она его и вновь требовательно протянула руку. — Дай!

— А что за это? — хитро прищурился Михай.

— Бессовестный, ты авансом получил уже за бочку этой водички, — она поймала руку с бокалом, потянула к своим губам и, облив обнаженную грудь, жадно выпила напиток. — А теперь есть хочу!

— Пожалуйста! Сразу ужин, завтрак и обед ждут вас, мадам!

Действительно, на столике у стены красовались нарезанный крупными ломтями нежно-розовый копченый окорок, крупные свежие помидоры, зелень, хлеб и огромный арбуз.

— Ого! — Олеся удивилась. — Откуда?

— С рынка, конечно! Он тут недалеко. Так что если хочешь есть...

— Лицом к стене! — скомандовала Олеся. И мигом исчезла в ванной, прихватив разбросанную ночью одежду. Через пятнадцать минут они вдвоем уминали роскошный походный обед.

— А когда поедем дальше? — запивая еду лимонадом, спросила она.

— Дня через три! — посерьезнел Михай. — Раньше никак нельзя. . Твои знакомые устроили настоящую облаву по всему городку — ищут нас. Так, на всякий случай трясут. Они ведь точно не знают, на какой из трех станций мы сошли. Но трясут основательно. Наведывались и сюда, в гостиницу. Но мои доллары оказались посущественней совести администраторши Любы. Мы с тобой даже в регистрационной книге не отмечены. Одно меня волнует: о тех двоих, которые покинули поезд с моей помощью, — ни слухов, ни сплетен. Будто они не под откос вывалились, а воспарили в небо, подобно Иисусу Христу.

— А тебе какая забота об этих подонках? Папашка мой названый набирает к себе в ОМОН только кандидатов не меньше чем с пятнадцатилетним тюремным стажем и парой-тремя трупами за плечами. Ну как, успокоилась твоя совесть?

— Интересный у тебя папашка, оч-чень интересный, — протянул задумчиво Михай и внезапно оживился: — А знаешь, Олеська, мы, пожалуй, передохнем с недельку здесь, в Николаевке!

— А как же Москва?

— А что Москва? Она уже почти тыщу лет простояла, простоит еще неделю, я думаю. А мне здесь кое-какие дела обстряпать надо.

— Это что — по коммерческой линии? — с ехидцей ввернула Олеся.

— Ага, по ней самой. Что будем делать, спрашиваешь? Справлять между делами нашу медовую неделю.

— Если ты думаешь, что моя вчерашняя доверчивость и беззащитность дают тебе повод... — начала заводиться Олеся, но Михай, решительно обняв, закрыл ей рот долгим поцелуем. Побрыкав немного возмущенно ногами на вплотную стоящей к столу кровати, куда он толкнул ее, Олеся ответила Михаю...

— Ну хватит лизаться, — спустя два часа ласковой борьбы она оттолкнула его и, усевшись рядом на кровати, потребовала: — Давай рассказывай дальше!

— Про что рассказывать? — изумился он.

— Про Игоря, конечно, друга своего! Ты что думаешь — я забыла уже?

— А-а-а! — вспомнил Михай. — Ну что же, времени у нас навалом...

 

Глава IV

СУЕТА СУЕТ

...Напарником Игоря на сей раз оказался сержант Кротенко — довольно оригинальный тип милиционера. Он мог долго и нудно перечислять статьи и пункты закона нарушителю, объясняя, за что и на сколько он сядет. Мог терпеливо, часами, выслушивать чьи-то бредни вместо правдивых показаний. Но если видел, что преступник плюет на закон, а это означало — ему в лицо, он поступал с ним по своему усмотрению и состоянию взрывного характера на данный момент. Чаще всего в камере предварительного заключения преступника встречали вопросом:

— Земеля, на тебе что — бульдозер разворачивался?

Из-за этой привязанности к закону и проходил Иван Николаевич до тридцати девяти лет в сержантских погонах. Это при почти двадцатилетнем стаже службы в органах ВД. Все объяснялось просто: не любил он также лизать задницы вышестоящему начальству. Но — служил классно, выполнял всю «чернуху» за разных чистоплюев, и за это пока оставался в органах милиции.

Познакомились они с Игорем также просто: Иван Николаевич пригласил его как-то вечером под 7 Ноября к себе домой на «ленивые вареники». Достал из холодильника бутылку водки и, дождавшись, когда жена уйдет вновь на кухню, сказал:

— Ну, давай, Игорек! За революцию, за Октябрь и за наше знакомство!

Выпив, продолжил:

— А теперь о службе. Будем мы с тобой не начальник и подчиненный, а просто —напарники. То есть в случае чего друг дружку прикрывать на равных, безо всяких скидок на звание и положение. И еще одно — ненавижу с мальства «стукачей». Не понравится что — говори прямо в глаза, не хрен с начальством шептаться за спиной. Запомни: у начальников свой круг интересов. И свой круг друзей. И в этот круг тебе никогда ни под каким соусом ме попасть, сколько бы ты ни продавал своих рядовых друзей. Ну, может, пару раз допустят за свой стол опрокинуть стопку-другую да рассказать свежий анекдот. Но опять же, соблюдая дистанцию. И еще запомни: если начальник хлопает тебя дружески по спине или лезет обниматься, это означает одно из двух: либо он в стельку пьян и уже не различает, кто перед ним, либо у него есть для тебя черновая работа, о которую он не хочет сам марать руки. И в том и в другом случае не спеши лобызаться с ним: похмелье может быть жестоким, а «чернуха» — опасна для здоровья. А в остальном — не стесняйся, спрашивай. Ресторан — это, брат, штука тонкая! Иной барин, швыряющий купюрами направо и налево, в конечном итоге может оказаться каким-нибудь кассиром, проматывающим казенные деньги. И наоборот, иной штатский, просидевший весь вечер за графинчиком простой водяры, — майором КГБ или следователем прокуратуры. Бывают компании покруче. Но о них — позже. В общем, если я скажу когда-нибудь тебе «нельзя» — слушайся безоговорочно, лучше позже. где-нибудь в темном углу набьешь мне рожу, если окажусь неправ. Давай договоримся здесь, сразу, чтобы в дальнейшем суметь понять друг друга в любой обстановке. Идет?

Немного подумав, Игорь протянул руку.

— Идет!

— Раз умеешь думать — сработаемся, — засмеялся Иван Николаевич.

На третьем дежурстве произошло то, что произошло. У них был в «Туристе» свой столик в самом дальнем от эстрады углу за огромным раскидистым фикусом, ветки которого дотягивались аж до дверей в отдельный «банкетный зал» — комнату примерно четыре на восемь с двумя длинными полированными столами и тремя десятками мягких стульев с велюровой обивкой. Вот с этого-то «зала» и снимались пенки выручки. Без «бумажника, обжигающего ляжку», как писал Шукшин, туда ходу не было. И гуляли там круто, часто уже при закрытом для остальных посетителей ресторане. Игорь удивлялся:

— Иван Николаевич, да отсюда любого засранца бери и раскручивай — верняк не меньше восьмерика срок потянет!

— Да?! — психанул вдруг младший лейтенант. — Я это и без тебя давно знаю, умник! А как ты его раскручивать собираешься, если его прикрывает целый штат бухгалтеров, плановый и экономический отделы, да в придачу пара всесторонне юридически подкованных платных адвокатов? Да с тебя скорее погоны сдерут, пока ты его посадишь! Так что и не пытайся, мой тебе дружеский совет.

В это дежурство Игорь все же попытался. В ресторане, как всегда по вечерам, было людно, играли «под заказ» эстрадники, а в банкетный зал чинно потянулись мужчины и женщины, «упакованные под завязку». Вскоре там блюзово застонали стереоколонки, а часа через полтора из дверей вывалилась компания: девица, размалеванная тенями для век так, что казалось, ей специально наставили «фонарей» под обоими глазами, и два парня — пьяные вдрабадан. Один из них, шатаясь, направился к музыкантам, сунул что-то крайнему и музыка внезапно смолкла, словно подавившись очередным аккордом. Гитарист подошел к микрофону.

— Наши гости, — поклон в сторону парней, — поздравляют Ларочку с днем рождения и просят исполнить в ее честь песню «Таганка». С удовольствием выполняем их просьбу.

— Таганка, Таганка, девчонка-хулиганка...

Когда песня смолкла, к гитаристу направился второй из парней.

— Песня «Таганка» исполняется на бис!

И вновь та же мелодия.

Когда парни уже вдвоем, прихватив хихикающую девицу, направились к эстраде в третий раз, можно предугадать, что произошло дальше. В зале зароптали. Сидевшие невдалеке за столиком трое грузин с двумя девушками заволновались. Один из них вскочил и, опередив парней, тоже что-то сунул гитаристу:

— А теперь по просьбе наших дорогих гостей из Грузии звучит песня «Ласточка»!

По тому, как небрежно гитарист отмахнулся от предложенной парнями купюры, можно было определить, что грузины действительно «дорогие» гости. Парни недоуменно переглянулись, затем тот, первый, сунул руку в боковой карман, выхватил пачку денег, рванул на ней банковскую упаковку и... дождь пятидесяток осыпал музыкантов. «Ласточка» мгновенно прервалась. Парень неловко взгромоздился на эстраду и вырвал из подставки микрофон.

— Ну что, чья взяла, чебуреки недоделанные? А теперь — наша! «Таганку» — до закрытия кабака!

Игорь с закаменевшим лицом рванулся к эстраде. Жесткая рука Ивана Николаевича придержала было его.

— Нельзя!

Но тормоза уже отказали. Вырвав руку, Игорь подошел к эстраде.

— Гражданин, прекратите хулиганство. Это не кабак, а общественный ресторан!

Парень с полминуты недоуменно разглядывал откуда-то появившегося «фраера» в штатском костюме. Затем обратился к другу:

— Лexa, спроси это насекомое, чего ему надо?

— Не нужно, я сам объясню! — остановил друга Игорь и, достав удостоверение, сунул его под нос любителю «бардов»: — Сержант милиции Игорь Веснин! Освободите эстраду и соберите деньги!

Удостоверение не положено выпускать из рук. Но Игорь Веснин еще не был профессионалом. Парень взял красную книжечку с золотым тиснением, взглянул на наклеенную фотографию:

— Это ж надо! Такой молодой и уже сержант!

И, внезапно рванув удостоверение по сгибу, швырнул половинки ему в лицо:

— Пошел вон, мразь! А это можешь засунуть в жопу!

Много чего не следовало ему говорить. Особенно этого. Игорь наступил ему на ногу и резко, с коротким выдохом, крюком снизу вверх засадил по нижней челюсти четырьмя костяшками оснований пальцев. Удар был настолько быстрым, что посетители ресторана не поняли, почему вдруг у малого закатились под лоб глаза и он без сознания рухнул там же, не сходя с места.

Зато понял второй и сунул руку в карман. Молниеносное дугообразное движение ноги — и он улетел в гущу эстрадников, загремев по пути медными тарелками ударника. Люди в зале замерли, затем... зааплодировали, как по команде. А на месте второго остался валяться никелированный пистолет, выпавший при ударе из рук.

— Всем оставаться на местах! Милиция! — В зал ворвались люди в форме.

Все послушались, лишь музыканты продолжали ползать по полу эстрады, лихорадочно рассовывая по карманам дармовую «шабашку».

— Что здесь происходит? — Только сейчас Игорь увидел дородного, с холеным лицом мужчину, вышедшего, по всей вероятности, из банкетного зала.

— Капитан, ко мне! — Старший по званию из числа ворвавшихся в ресторан на полусогнутых подлетел к нему.

—Товарищ полковник...

— Отставить. Проще, проще, капитан. Я спросил, что здесь происходит?

— Позвонили из РОВД, сказали — крупная драка! Сейчас разберемся, товарищ полковник...

— Звонил я ! — Подошедший сзади Иван Николаевич заслонил собой Игоря. — Сынок ваш, товарищ полковник, не в меру распоясался. А нас он бы не послушался!

Полковник поморщился так, будто лизнул муравьиного спирта. Подошел к очухавшемуся парню, рывком, за шиворот, поставил его на ноги и, кивая на рассыпанные деньги, спросил:

— Снова шикуешь? На какие такие заработанные?

И — почти в точности скопировал удар Игоря. По той же челюсти. Только не наступая на ноги. Хук был хорош — сынок порхнул за своим другом.

— Товарищ полковник, вот их пистолет! — Игорь за ствол поднял оружие с пола.

— Где? — полковник с интересом взял его. — Фу, какой грязный! — И, достав носовой платок, тщательно вытер оружие. Затем повернулся к Ивану Николаевичу.

— Товарищ младший лейтенант, вы были здесь и все видели, не так ли?

— Так точно! — тот кивнул головой.

— А не допускаете ли вы, что эта игрушка была потеряна каким-нибудь пьяным посетителем ресторана? Жаль, отпечатков пальцев нет на ней!

— Вполне допустимо, — согласился с ним Иван Николаевич.

— А за нарушение общественного порядка, я думаю, этих двоих стоит выдворить из культурного заведения, не так ли? Свободен, свободен, капитан, иди отдыхай с ребятами, мы туг сами разберемся с дежурными. — Когда милиция удалилась, переспросил утвердительно: — Не так ли, Иван Николаевич!

— Совершенно верно, Степан Ильич, выдворить надо бы.

— Пошли вон! — негромко жестким голосом произнес полковник, и его сынок с другом испарились, не забыв прихватить с собой намазанную Ларочку.

— Ну, я думаю, на этом инцидент можно считать исчерпанным. Что касается этого, — Степан Ильич поднял с пола половинки удостоверения Игоря, — с этим все будет в порядке, можете на меня положиться! А за моего идиота примите, сержант, глубочайшее извинение! Это все водка. У него расстроенная психика, и по заключению врачей ему нельзя ни грамма алкоголя. А эта шалава, видать, подпоила! Ну ничего, дома ему будет х-о-о-рошая добавка! Так как, принимаются мои извинения?

— Да что вы, товарищ полковник, — забормотал смущенно Игорь.

— Ну вот и ладушки, — прервал его Степан Ильич. — Моя дружба, поверь, сынок, многого стоит!

— А с этой игрушкой что делать? — спросил Иван Николаевич, кивая на пистолет в руке полковника.

— Ах, это! — Тот небрежно подкинул блеснувшее никелем оружие, поймал и протянул его младшему лейтенанту. — Возьмите и проведите устное расследование. В протокол можете не заносить! Вы меня поняли?

— Вполне, товарищ полковник, — ухмыльнувшись, тот сунул пистолет в карман.

— Я не понял, наш договор в силе или мне просить нового напарника? — с тихим бешенством спросил за столиком Иван Николаевич.

— Да я...— смутился Игорь, — ... но этот же ж гад!

— Этот гад — сын полковника Гальчевского, начальника областного отдела КГБ, — жестко просветил его младший лейтенант. — Даже если бы ты ему и его дружку нацепил наручники, капитан снял бы их, едва выйдя из дверей ресторана. А не снял бы, те откупились бы или «отмазались» если не у оперативников, то в дежурке РОВД или у следователя. А ты бы вылетел отсюда с переводом в какое-нибудь захолустье. Тебя устраивает такая перспектива?

— Не очень! — откровенно признался Игорь. — Но в Афгане я бы ему...

— Здесь не Афган! — прервал его младший лейтенант. — Там ты мог поквитаться в открытую, здесь — не пройдет. Здесь нужно другое...

— Что другое?

— Извини, задумался, — спохватился Иван Николаевич, — вот и занесло в сторону. Нервы надо зажать в кулак и слушаться моей команды! Сказал «нельзя», значит — нельзя! Ты знаешь, что будет, если мочиться против ветра?

— Будешь вонять мочой.

— Во-во! И есть еще поговорка: «Не тронь дерьмо — вонять не будешь».

— Но он же тронет других!

— А другие без формы. Вот и ответят тем же! Не беспокойся, такие долго не живут. Ты думаешь, против лома нет приема? Есть прием — длиннее лом! Ну, успокоился? А теперь пошли по домам — дежурство кончается!

Когда они вышли из ресторана, городок уже спал, на улице было тихо. И голос, раздавшийся сбоку, звучал ясно и отчетливо:

— Эй ты, ментёнок! Если тебя мой пахан облагодетельствует, то я, в отличие от него, с дерьмом смешаю! У меня вся ваша контора в одном кармане умещается. Запомни хорошо: мы еще встретимся! И я тебя трахну в задницу. Так же, как и любого другого вашего мента!

Они оглянулись. У стоящей на обочине «Волги» были распахнуты все четыре дверцы, а на ее капоте с бутылкой в руке восседал сынок полковника Гальчевского собственной персоной. Из глубины салона подмигивал огонек сигареты и доносилось ржание его дружка и крашеной шлюхи.

Иван Николаевич глубоко вздохнул, задержал воздух в легких и медленно выдохнул. Затем полез в карман и вынул презентованный полковником пистолет. Щелкнул затвором.

— Глядите на него! — пьяно захохотал младший Гальчевский, вытягивая, как указательный палец, бутылку, из которой лилось какое-то пойло. — Ну прям как в ковбойских вестернах! Ты никак, ментяра, стрелять собрался? А закон о применении оружия знаешь? Знаешь, конечно, иначе бы не носил столько лет эти сраные микромайорские погоны. Так говорит мой пахан, а он всегда прав! Даже когда неправ! — собственное остроумие так понравилось ему, что он, хохоча, чуть не свалился с капота «Волги».

Трах! — бутылка в его руке рассыпалась мелкими стеклянными брызгами, обдав костюм остатками пойла.

— Нападение на милицейский наряд при исполнении служебных обязанностей, — пояснил Иван Николаевич полковничьему сынку, у которого от неожиданности отвисла нижняя челюсть. — Два предупредительных выстрела в воздух, остальные — на поражение. Это был первый выстрел в воздух!

Трах! — задняя шина «Волги», взорвавшись сжатым воздухом, стукнула диском об асфальт!

— Ну вот, инструкция соблюдена, — с удовольствием констатировал младший лейтенант, перехватывая поудобнее руку с пистолетом, — а теперь...

Хулигана как ветром сдуло с капота. Та же сила втянула его внутрь машины, за баранку:

— Чокнутый! — И «Волга» рванула от них, виляя подбитым задом.

— Держи! — Иван Николаевич протянул тускло блестевший пистолет Игорю. — А патронов я тебе из кабинета вещдоков наберу, там есть всякого калибра. Но пристрелян как! — восхитился он. — Бери, бери! — сунул оружие в руку оторопевшему от неожиданности Игорю. — В залог нашей дружбы. У меня тоже есть в загашнике на всякий случай. Только не хвастайся особо и не вздумай регистрировать. Точно обещаю — когда-нибудь он тебя выручит!

— Спасибо! — пробормотал восхищенный Игорь, гладя скользкую от никеля сталь, и поднял повлажневшие глаза на напарника. — Иван Николаевич, а можно, я больше ничего не скажу?

— Можно, сынок! — хлопнул его по плечу младший лейтенант. — Вполне понимаю и разделяю твои чувства — сам когда-то был таким же пацаном. Ладно, хватит на сегодня, айда спать!

 

Глава V

СЮРПРИЗЫ ШАХТЕРСКОГО ГОРОДКА

— Ладно, хватит на сегодня, давай передохнем, — Михай полагался с кровати. — Ну, что будем делать?

— Я бы с удовольствием еще поспала, — призналась Олеся, — а потом телевизор посмотрю...

— Что ж, не буду тебе мешать! — засмеялся Михай. — Пойду-ка я прогуляюсь по городку.

— Ты что? — испугалась Олеся. — А если те, папашины омоновцы...

— Да меня-то они в лицо не знают, — успокоил он ее. — А разведать обстановку надо. Так что закрывайся и — бай-бай. — Он нежно поцеловал ее и вышел из номера. Подождал, пока щелкнет замок, и спустился в холл.

За барьером никого не было видно. Ну и лады — меньше разговоров. Он вышел из гостиницы, уверенно свернул вправо по улице и через некоторое время вышел в центр городка, к магазину «Фестивальный». Зайдя в магазин, увидел то, что ожидал, — с полуподвальной стороны в нем помещалась закусочная. Двери ее были гостеприимно распахнуты, но внутри пока никого не было — шахтерня повалит сюда после трех часов пополудни — с первой смены. Чтобы смыть стаканом-двумя горькой водочки шахтерскую пыль, забившую Внутренности. Снаружи делала своё дело ежедневная баня.

По одну сторону обитого дюралевым листом прилавка стояла дородная буфетчица, перетирая граненые стаканы и пивные кружки. А по другую находился мужик, глянув на которого, Михай содрогнулся: желто-зеленого цвета лицо заросло рыжеватой щетиной, а руки тряслись так, словно его сутки держали в морозильнике. Мужик прижал их к груди и слезно умолял буфетчицу.

— Рай, ну налей хоть стаканчик мочи этой! — указал на пивной кран, торчащий на трубке прямо из дюрали прилавка. — Ты же видишь, пропадаю!

— Не дам и грамма! — отрезала буфетчица. — Козел ты, Ванька, а не шахтер — пить не умеешь! Твоя Инка всего две недели как в санаторий уехала, а ты все отпускные свои умудрился спустить. Добро бы сам, а то всякую шушеру до усрачки напаивал каждый день! И ще они теперь, дружки, с которыми ты целовался вон за тем столом? — указала она на дальний столик в темном углу.

— Цыц, Раиса! — мужик попытался грозно выпрямиться, но тут же со стоном хватился за голову. — Они такие же шахтеры, как и я! Сегодня я их опохмелил, а завтра — они меня выручат. Шахтерское братство нерушимо!

— Вот и приходи завтра, когда они тебя выручать будут! А сегодня вали отсюда, ты и так уже «под запись» на двадцать пять тысяч набрал. Когда рассчитаешься?

— Ты же знаешь, Рай, получка через неделю. Отдам с процентами!

— Знаю, что отдашь, — буркнула продавщица, помягчев лицом, — насчет этого вы честные. На вот бокал пива! А больше ничего не дам, и не проси!

— Может, водочки плеснешь внутрь, Рай? — заискивающе попросил мужик.

— Жри, а то и пиво заберу! — прикрикнула буфетчица, грозно потянувшись к бокалу. По ее лицу было видно, что власть над мужиками в этом питейном заведении доставляет ей какое-то садистское наслаждение. Видать, дома после смены ждал ее такой же вот муж — выпивоха, который и на оплеухи не скупился. Зато здесь, в этой грязной забегаловке... «Хоть на час власть — зато всласть» — вот что было сейчас написано на ее физиономии с тройным подбородком.

Мужик между тем, видя, что может остаться даже без этой похмельной крохи, схватил кружку и стал жадно пить пиво. Руки его ходили ходуном так, что он больше обливался, чем пил.

— Это бесполезно, — Михай подошел к прилавку.

— Что ты сказал? — мужик передохнул и прижал бокал к груди обеими руками.

— Бесполезно, говорю, пивом похмеляться! Там градусов почти нет. Да и те теплой водичкой разбавлены.

И видя, что буфетчица уже раскрыла рот, опередил залп ругани:

— Раечка, будь добра — бутылку водки, только чистой, не «женатой», пару копченых цыплят, скумбрию пожирнее и четыре пива. Бутылочного, — предупредив ее возражения, бросил на прилавок пятидесятитысячную купюру, — без сдачи!

Губастый рот буфетчицы вмиг поехал в улыбке от уха до уха, а купюра исчезла в кармане передника. Хлопнула дверца огромного, во всю стену холодильника и на прилавке в момент появилось требуемое, а сверх того отдельно на блюдце — два огромных, порезанных на дольки помидора.

— Кушайте на здоровье! — фальцетом запела она и кокетливо стрельнула взглядом на кожаный пиджак и фирменный галстук. — Из треста небось?

— Из треста, — не стал разочаровывать Михай и обернулся к мужику — ошалевшему и онемевшему. — Бери, Ваня, это пойло и закусь и пошли к твоему столику.

Мужик, не веря глазам своим, протянул трясущиеся руки и осторожно погладил запотевшую бутылку «Столичной», словно стирая с нее выступившие капельки влаги. Затем повернул лицо, по щеке которого ползла такая же капля, к буфетчице:

— Вот видишь, Раиска! Я же тебе говорил, что шахтерское братство нерушимо! А ты... эх! — Он осторожно прижал к груди бутылку, как до этого прижимал бокал — двумя руками, и тихо пошел в угол, к столику. Подойдя, спросил Михая: — А может, того, на свежий воздух, а? Подальше отсюда.

Ему уже явно было стыдно за свое недавнее попрошайничество.

—Да на воздух еще лучше,— согласился Михай и, прихватив пару стаканов, вышел из закусочной за Иваном в расположенный тут же, рядом, сквер — десяток деревьев белой акации с последними пожелтевшими листьями. Между деревьями, на вытоптанной полянке, был сооружен импровизированный стол — несколько ящиков и стулья из шлакоблочин. Как видно, не одним им приходила в голову похожая мысль. Выложив на ящики копченых цыплят, Михай щелкнул ножом и принялся нарезать скумбрию. Порезав, вытер его, сложил и спрятал в карман. Затем налил полный стакан водки.

— Классное перышко! — сказал Иван, жадно глядя на стакан.

— Сам знаю, — пошутил Михай, — давай, тяни!

— Отвернись, — тихо попросил Иван.

Михай понял, отвернулся. Послышалось позвякивание стекла о зубы, бульканье, затем всхлип и, наконец, глубокий затяжной выдох. Он повернулся к Ивану. Тот сидел тихо, сосредоточенно, весь уйдя в себя. Внезапно его дернуло вперед позывом рвоты, но неимоверными усилиями он сдержался, не вырвал. Через некоторое время лицо шахтера стало покрываться мелкими капельками пота, он снова глубоко вздохнул и наконец расслабился.

— Ох, хорошо!

Михай протянул откупоренную бутылку «Руси»:

— Запей пивком!

Иван залпом переполовинил бутылку и ухватил белый ломоть жирной скумбрии. По лицу его уже градом катился похмельной пот.

— Сними, тепло ведь, — пожалел Михай, указывая на его наглухо, до последней пуговицы застегнутый пиджак.

— Нельзя, — покачал головой Иван. — Перепугаешься еще!

Михай открыл рот, но спросить не успел.

— Ба, какие люди и без наручников! Ваня, братишка, ты ли это?

Он обернулся. От забегаловки подходила к их столу компания человек из восьми. Возраст разный, но все одеты одинаково — черные кожанки, джинсы «Кардинал» и десантные ботинки.

Иван вздрогнул и как-то сжался.

— Сволочи, нашли!

Подойдя к деревьям, компания остановилась. От нее отделился высоченный худой парень лет двадцати семи с монгольского типа лицом. Подошел, стал рядом со «столом».

— Че же не приглашаешь к столу, Ванюша? Ай встрече не рад?

— Присаживайся, Узбек, — нехотя, через силу выдавил Иван.

— А я не один, Ваня! Со мной еще семеро. На них этого выпивона и закуски мало. А денег, чтобы выпить и закусить, нет. Ждем, пока падла одна отдаст. Помнишь должок, Ваня? Что неделю назад брал?

— Помню, Узбек! Червонец брал.

— Червонец ты брал, Ваня, пообещав назавтра отдать. И не отдал. А часики тикают и долг растет. Потому что мы тебя на «счетчик» поставили! Ты понял, сука дешевая? А если понял — гони «полтинник».

Михай тоже уже понял, что «полтинник» этому Узбеку нужен как собаке пятая нога. Ему нужно было «отвязаться» на ком-то. И почему бы не покуражиться над спившимся шахтером, если за спиной кодло. Знал он таких, ой знал! Такой, как собака бешеная — не успокоится, пока кого-нибудь не тяпнет. И все-таки хотелось уйти от конфликта — не в интересах Михая сейчас «махаться». Он вытащил из кармана еще одну пятидесятитысячную.

— Держи, Узбек, должок за друга!

Тот взял бумажку, повертел в руках и... захохотал.

— Молодец, чувак! Понял, что его не минет чаша сия! Я это к чему клоню, — пояснил он Михаю, — что ты этой деньгой откупился. Значит, тебя бить не будем! Ну, если и будем, то не очень больно, не до смерти ..А вот Ване, другу твоему, придется влить по самое-самое, чтоб в будущем, если выживет, понимал: надо знать, у кого занимать, и знать, когда отдавать. Так что пока есть возможность, хиляй, фраерок, отсюда, а я вослед ручкой помашу. — Узбек выдернул правую руку из кармана кожанки — в ней тускло высветился свинцовый кастет.

— Узбек! — вдруг позвал его Иван, вставая со шлакоблочины и делая шаг к нему. — Отдай мужику бабки, Узбек!

— Що ты вякнул, покойничек? — обернулся к нему длинный и внезапно изменился в лице. Иван правой рукой крепко ухватился за его рукав, а левую сунул в карман пиджака, который был уже распахнут так, что под ним виднелась рубашка и еще кое-что: подмышками у шахтера были привязаны к телу две какие-то палки, обмотанные пропарафиненной бумагой.

— Ты знаешь, что это такое, Узбек? — тихо спросил Иван.

Тот молча кивнул с помертвевшим лицом.

— Ну, если даже и не понял — объясню на всякий случай, — уже весело продолжил шахтер. — В этих крутых пакетиках — аммонит — порошкообразное взрывчатое вещество для подрыва в шахтах особо крепких пород. Каждая шашка весит четыреста граммов. Этого хватит, чтобы разнести на куски нас с тобой, всех вокругстоящих и магазин заодно прихватить. Ты это знаешь! Детонаторы в шашках вставлены, один проводок подсоединен к батарейке в кармане, а второй пока у меня между пальцев левой руки. Пока, ибо мне уже на все плевать, в том числе и на тебя, дерьмо вонючее. Это ты, кстати, тоже знаешь. Так что, хочешь полетать, Узбек?

Тот в отрицании так завертел башкой, что Михай испугался — она у него отвалится еще до взрыва.

— А раз не хочешь, — продолжал Иван, — отдай человеку деньги и скажи своим козлам, чтобы они слиняли отсюда, да поживее.

— Идите, ребята, я догоню! — крикнул «козлам» Узбек, но те, тоже узрев взрывчатку, сами уже пятились за угол магазина, не сводя глаз с левой руки Ивана. А их предводитель протянул Михаю экспроприированную не столь давно пятидесятитысячную купюру.

— Э-э-э нет, так не пойдет! — запротестовал Иван. — За такие деньги демонстрировать такой боезапас? А ну, выворачивай карманы!

Длинный вывернул. На землю упала пачка «Кэмел», зажигалка и раздутое портмоне. Шахтер ногой швырнул его в сторону Михая.

— А теперь — беги! Пока я сосчитаю до пяти. Раз... Два...

Узбека уже не было возле них — он выглядывал из-за угла магазина.

— Ты покойник, Ваня! — закричал он. — Теперь уже на все сто процентов!

И исчез. Иван устало вздохнул и рукавом отер пот с лица.

— Это что — правда динамит? — спросил пораженный Михай.

— Я же сказал — аммонит, — поправил его Иван, рассовывая по карманам трофеи и закуривая «Кэмел». Заглянув в портмоне, он протяжно присвистнул и показал его Михаю — кошелек был битком набит крупными купюрами.

— А вот за эти деньги они тебя из-под земли выроют, — пообещал Михай.

— А-а-а, чему быть — того не миновать! — отчаянно махнул рукой его случайный знакомый. — Пошли лучше Райке долг отдадим.

Войдя в забегаловку, он предложил буфетчице:

— Станцуй на прилавке!

Та вылупила на него глаза.

— Ты шо, хорек затасканный?! «Белка» у тебя, что ли? Ну, в смысле — белая горячка?

— Никак нет, — Иван смеясь положил на прилавок пять десятитысячных купюр.— Танцуй за бабки. Только без трусов. Стриптиз называется.

— Шо? Без трусов? Да я тебя!.. — Раиса ухватила пустую пивную кружку. Иван добавил еще столько же бумажек. Рука буфетчицы отдернулась от кружки, словно от раскаленного утюга.

— А теперь будешь танцевать?

Раиса задумалась — лоб ее избороздили глубокие морщины, лицо покраснело от напряжения мысли.

— Ну! — подначил ее Иван. — Здесь твоя зарплата за полмесяца!

— Добавь свой долг, — сдалась наконец она.

Иван выложил еще два червонца. Буфетчица отчаянно махнула рукой и задрала пухлую ногу на прилавок.

— Иван, — негромко позвал Михай. Тот обернулся. — Вспомни себя сорок минут назад. Легко ли быть униженным?

— Эх! — тот рубанул рукой воздух. — Твоя взяла! Слазь, Раечка, пошутил я! А деньги забери. В счет будущего. Хотя я и сомневаюсь насчет будущего. Пошли, благодетель! Кстати, как хоть кличут тебя?

— Михай!

— Ну что ж, лучше, чем Узбек. Пошли, Михай!

Зашли в стоящий невдалеке гастроном. Иван шиканул — купил бутылку «Абсолюта», копченостей, сыра, масла и консервов.

— Все равно бабки как найденные, — объяснил Михаю.

— А куда идем?

— Ко мне домой. Моя стерва укатила, никто не будет мешать нашей мужской компании.

— А не боишься, что Узбек со товарищи нагрянет на хату?

— Слушай, чего ты меня пугаешь уже второй чае?—обозлился Иван. — Я десяток лет работаю мастером-взрывником на шахте, по-нашему — запальщиком. Мне бояться профессия не позволяет, понял? А Узбек со своими хмырями мою хату за три километра обходят.

— Почему?

— По кочану! Придешь — увидишь!

Жил Иван в серой пятиэтажке на недавно застроенном такими же «коробками» пустыре с кладбищем. Поднялись на третий этаж и вошли в однокомнатную квартиру. Квартира как квартира: совмещенный санузел, маленькая кухня, ковер в зале, лоджия. Михай заглянул на нее.

— Нравится? — Иван расставлял блюдца, нарезал колбасу и сыр, вскрыл банку консервов.

— Я думал, у тебя там гаубица стоит — отпугивать всяких-разных, — пошутил Михай. — Да сдери ты с себя это смертоубийство, — он указал на шашки аммонита на боку Ивана.

— Ах, это! — тот раскрутил и швырнул взрывпакеты под ноги Михая. Он испуганно отпрыгнул не хуже горного козла. — Не боись, — расхохотался Иван. — Они же без детонаторов не взрываются, если не треснуть сверху чем-нибудь. А теперь объясню причину, по которой Узбек сюда не сунет носа. Иди за мной, — он пошел в коридор. Михай—за ним. Подойдя к антресоли, Иван подставил снизу табуретку из кухни. — Полезай, посмотри.

Все пространство антресоли было забито такими же шашками со взрывчаткой, как те, на полу. Здесь же стояла коробка с детонаторами.

— Да-а-а! — уважительно протянул Михай. — Теперь понял!

— Ну понял, тогда давай к столу.

Налили, чокнулись, выпили.

— И давно ты с ней так близко познакомился? — Михай постучал ногтем по бутылке спиртного.

— Да нет, месяца три. Как только узнал, что моя драгоценная половина делит постель между мной и главным бухгалтером центральной обогатительной фабрики. Кстати, в санаторий путевку он ей организовал. Вместе и укатили. Да тут еще глядя на этого Узбека... Сволочь! Обложил весь поселок со своими подонками. Нигде не работают, а живут красиво. Потому что «крутые». Зарэкетировали весь рынок, киоски торговцев тоже подмяли под себя. Зна ешь, что они делают в день получки? Натолкут в порошок бутылочного стекла, затем в темном переулке сыпанут вдруг в глаза. Пока ослепший да частенько пьяный шахтер барахтается — они обшаривают карманы.

— А если кто сопротивляется?

— По темечку чем-нибудь тяжелым и — под террикон. Если породой не засыплет — находят трупы. И частенько.

— А что же милиция?

— А ты попробуй докажи, чьих рук это дело! Здесь мордобой и поножовщина — обыденное явление. Да и не возьмешь их так просто за жабры — везде свои адвокаты.

— Что ж ты с ними сегодня так круто?

— Надоело бояться! Да мне уже все до фени от такой жизни: работа — мрак, жена — блядь, выйдешь подышать свежим воздухом — и тут крысы! Убьют так убьют, хоть погуляю напоследок. Давай выпьем! — Иван вновь наполнил рюмки.

— Погоди, — отвел его руку с бутылкой Михай. — А они, эти — в кожанках, кучкуются где-нибудь? Ну,, должна же у них своя «контора» быть?

— Есть «контора»! — оживился Иван. — В старых дощатых складах за терриконом. У них там целый офис оборудован, даже с гаражом. Бывает, в другом городке машину у кого угонят — там перебивают номера и перекрашивают. Затем продают. А ты что — или в гости к ним собрался?

— Или! — подтвердил Михай. — Ты, кстати, сможешь еще сегодня рассчитаться с работы?

— Нон проблем! Я же в отпуске — только трудовую забрать! Но получка только через неделю!

— Ладно, разберемся с получкой потом, дуй в контору, пока не закрылась, бери расчет!

— А потом? — посмурнел вновь Иван.

— Забыл тебе сказать — я ведь проездом здесь. Не хочешь климат поменять?

— Давно хотел! — Иван улыбнулся. — Напарника вот только подходящего не находилось.

— Считай, что нашел! — подтолкнул его к выходу Михай. — Встретимся у тебя через пару часов, мне еще надо в гостинице дела уладить.

...Олеся встретила его градом упреков.

— Шляешься неизвестно где, а я переживай тут! И есть хочется ужасно, и выйти боюсь — еще наткнешься на улице на кого-нибудь из тех дуроломов приезжих.

— Здесь и своих до чертиков. — Михай принялся упаковывать сумку. — Собирайся, сейчас поедим в ресторане нормально и распрощаемся с Донбассом сегодня же.

— Ты купил билеты на поезд! — догадалась Олеся.

— Не совсем так. Но уедем сегодня обязательно. Надо уехать!

Когда они поднялись на третий этаж дома в микрорайоне, Иван зажевывал балыком очередную стопку «Абсолюта». Он был возбужден, но отнюдь не пьян.

— Все в порядке, Михай! — он помахал в воздухе темно-фиолетовой трудовой книжкой и осекся, увидев входящую следом Олесю. — Вот это сюрприз!

— Этот сюрприз зовут Олесей. Я ее люблю! — представил Михай девушку.

— Иван, — церемонно подал руку шахтер и заходил вокруг нее кругами, словно кот возле сала. — Если бы он сказал, что относится к вам равнодушно, я посоветовал бы ему выписать себе очки. И женился бы на вас, — признался Иван Олесе.

— У него есть жена! — предупредил ее Михай.

— А-а-а, стерва! — пренебрежительно махнул рукой Иван. — Она даже не стоит того, чтобы с ней разводиться. Я просто брошу ее и женюсь на другой. Похожей на вас, — польстил он снова девушке.

— Благодарю за комплименты, — поклонилась Олеся, — можно переходить на «ты».

— Тогда за стол! — скомандовал Иван.—Там и обсудим наши планы на сегодняшний вечер...

 

Глава VI

«СВАДЬБА БЕЗ УСЛОВНОСТЕЙ»

Утром в РОВД Игоря ждал сюрприз: приказ о присвоении ему звания старшины милиции «за отличие в охране общественного порядка» и новенькие «корочки» — удостоверение.

— Растешь, сынок! — дружески похлопал его по плечу Иван Николаевич. — Глядишь, через месячишко и меня в звании догонишь!

— Не нужны мне их «шестерные» погоны! — чуть не заплакал Игорь. — Если бы не ты, я бы их...

— Если бы не я, —жестко прервал его младший лейтенант, — ты бы уже где-нибудь в переулке с проломанным черепом лежал из- за своей горячности. А погоны носи, ты их заслужил! Не то что некоторые сраные папенькины сынки, которые иногда делают карьеру за полчаса. Ты понимаешь, как странно устроена жизнь: дерьмо обычно быстро всплывает наверх, не давая подняться со дна золоту. Но когда его, дерьма, так много, что окружающая среда становится плотной, — приходит черед золота. Понял? Когда все чувствуют, еще немного — и задохнемся; только тоща начинают принимать какие-то меры: революции там, перевороты, выборы другой власти... Так что поступи наперекор установленному укладу: выплыви сам, чтобы дать всплыть другим.

— Таким, как ты, Иван Николаевич! — уточнил Игорь.

— Ну, за меня разговору нет, — смутился младший лейтенант, — мне через пяток лет — на пенсию. Хотя я еще могу поддержать на плаву кое-кого, а? — шутливо ткнул он Игоря локтем в бок.

Через сутки вечером они вновь заступили на дежурство в ресторане «Турист». И вновь: снующие официанты, жующие рты, танцующие пары, музыка «под заказ» и заполненный банкетный зал. На этот раз там гуляли свадьбу. И на этой свадьбе среди приглашенных присутствовал... «непьющий» сынок полковника Гальчевского. Проходя в туалет мимо их столика, он ощерился в улыбке:

— С повышением, ментёнок! Папашкина работа! Ну что ж, от него ты благодарности получил, должок остался лишь за мной? Не волнуйся, я рассчитываюсь тоже быстро!

— Нельзя! — тихо проговорил Иван Николаевич, сжимая под столом руку Игоря.

Тот глубоко вздохнул, задержал воздух, выдохнул.

— Не торопись, братишка, я могу и подождать с расчетом. Кого благодарить хоть в случае чего?

— Ты смотри, заговорил! — удивился младший Гальчевский. Благодарить будешь меня, Костю. Если будет чем благодарить — язык тебе я вырву!

— Козел ты! — не сдержался Игорь. — И замашки у тебя козлиные.

— Что?! — взвился Костя и враз остыл. — Неохота свадьбу поганить. Но после я тебе сюрприз устрою! — пообещал, скрываясь за дверью банкетного зала.

Появился он оттуда спустя часа полтора-два, в разгар веселья. Музыканты на эстраде наяривали «Хаванагила», и он тащил за руку девчонку лет четырнадцати-пятнадцати с явной целью — потанцевать. Та упиралась слабо, видать, сильна была власть Костиного папаши.

— Костик, не надо, я не хочу! Ты пьян — на ногах еле держишься! Да и свадьба...

— При чем тут свадьба, хотел бы я знать? — заплетающимся языком папенькин сынок уговаривал девчонку. — В конце концов, замуж выходит твоя сестра, а не ты. А хочешь, с тобой свадьбу сейчас сыграем, а, Настенька?

— Ты что — всерьез? — сияющими глазами взглянула та на него.

— Конечно, всерьез! Только мы опустим все эти условности: марш Мендельсона, кольца, роспись, прочие старорежимные обряды и перейдем сразу к последнему акту действия — половому. То есть устроим с тобой брачную ночь, а? А после, в свободное время, распишемся. Хочешь! Настенька?

— Обманешь ведь, Костик? — Девочка, видимо, всерьез увлеклась этим подонком.

— Я обману? Да ни в коем разе! А может, и обману, — согласился с ней полковничий сын, — даже вероятнее всего. Но трахнуть я тебя хочу прямо сейчас, не сходя с места. Раздевайся, невеста! — Он подцепил тесемку ее открытого платья и рванул — обнажилась высокая девичья грудь. Девчонка ойкнула, прикрыла грудь обрывками платья.

— Костя, прекрати сейчас же или я уйду домой! — Она заплакала.

Тот, казалось, малость протрезвел, увидев, что натворил, и, косясь на столик милиционеров, принялся оправдываться:

— Прости, пожалуйста, Настенька, неудачная шутка. Ты же знаешь, как я тебя люблю! Ну не плачь, вон, всю краску размазала. Пойдем, я тебя умою, маленькая.

И как ребенка за ручку, повел ее к лестнице на первый этаж ресторана. А через двадцать минут к их столику подбежала девушка:

— Ой, скорее вниз, к туалету, там что-то случилось!

Игорь с младшим лейтенантом бросились к лестничному маршу.

... У дверей женского туалета стоял приятель Гальчевского, Лexa, возле него, переминаясь с ноги на ногу, несколько женщин, а он объяснял:

— Сестренку умоет и выйдут, потерпите пяток минут.

А изнутри доносились крики. Женские.

Игорь без разговоров с лету зацепил Лexy торцом раскрытой ладони под ухо и тот освободил проход, отлетев в сторону, а Иван Николаевич рванул на себя дверь туалета. Вбежав внутрь и захлопнув ее за собой, они поняли, что опоздали: руки Насти были привязаны к батарее водяного отопления, вечернее платье разорвано по всей спине, трусики валялись на кафельном подоконнике, а младший Гальчевский вгонял в нее раз за разом окровавленный член, тупо, по-бычьи повторяя:

— Люблю, люблю, люблю.

Кровь струилась по стройным Настиным ногам и капала на метлахскую плитку пола. А сама Настя исходила криком под навалившейся на нее тушей полковничьего сына. Иван Николаевич вырвал из кобуры пистолет и, недолго думая, приложил его рукояткой к голове Гальчевского. С коротким замахом, конечно. Тот оборвал свое мычание на полуслове и завалился под окно. Игорь распутал узлы вафельного полотенца, которым и были стянуты кисти девушки. Между тем Настя перестала кричать и теперь сквозь всхлипы и стоны рассказывала Ивану Николаевичу:

— Он завел... меня... умыть, затем стал вытирать лицо, руки, и вдруг... вдруг я оказалась привязанной, а он... он... — Она вновь зашлась в истерике.

В туалет набился народ, в основном женщины. Мужчины осторожно заглядывали из-за косяка распахнутых дверей. Внезапно в них сквозь толпу зевак прорвалась девушка в подвенечном платье. Увидев сестру в истерзанном виде, она присоединила свои рыдания к ее.

— Так! — с удовольствием констатировал младший лейтенант. — Факт изнасилования несовершеннолетней налицо. Наконец-то ты влип, Гальчевский! — наклонился он над очухавшимся насильником.

— А что тут такого? — огрызнулся тот. — Ну, стала женщиной вперед своей старшей сестрички. Подумаешь! У той еще вся брачная ночь впереди. Вот и сравняются! И вся любовь. И все в порядке!

— Нет не все, козел! — Иван Николаевич поднял его с пола рывком за волосы и защелкнул на руках наручники. — При таком количестве свидетелей тебе не помогут теперь ни твой папашка, ни сам Господь Бог — живо намажут лоб зеленкой. Ты сам сегодня, дружок, подписал себе расстрельную статью. Дошло до тебя наконец, подонок?

Кажется, начало доходить! Костик вдруг упал на колени прямо в лужу Настиной крови и, протягивая к ней скованные наручниками руки, завопил:

— Настенька, родная! Ведь ты же знаешь, как я тебя люблю! Я женюсь на тебе, Христом-Богом перед всеми клянусь — женюсь! Умоляю, спаси меня, не подводи под расстрел! Услышав слово «расстрел», Настя оторвалась от груди сестры и бросилась к Косте, охватив его голову руками:

— Нет, только не это, слышите! Я люблю его, люблю! Я сама... сама... по своей воле согласилась! Он не насиловал меня! Он меня любит!

Иван Николаевич понял, что вновь проигрывает в битве добра со злом. Он пытался оттащить Настю:

— Подумай хорошо, какое говно ты спасаешь! Нет в нем ни грамма любви ни к кому. Лишь себя он любит и ценит, и свою шкуру. Он никогда не женится на тебе. А если и женится... Хочешь, я нарисую картину вашей супружеской жизни: ты всегда будешь для него лишь рабой, подстилкой. Постоянные побои вместо поцелуев будут скрашивать серые будни твоей жизни. Он будет спать с тобой лишь по пьянке, а переспав, безо всякой жалости и совести передавать своим пьяным дружкам. А сам уйдет к очередной любовнице. Устраивает тебя такая жизнь, говори, устраивает?! — орал он ей в лицо, теребя Настю, как тряпичную куклу. Она же, закрыв глаза, твердила по-прежнему:

— Я сама... сама ему отдалась. По согласию!

Иван Николаевич глубоко вздохнул, задержал воздух, выдохнул. Затем твердо и спокойно спросил: — Ты хорошо подумала? В здравом уме и ясной памяти? Настя, не открывая глаз, утвердительно закивала.

— И все-таки придется составить протокол с места происшествия! Прошу двоих свидетелей проехать с нами в горотдел.

Услышав шум за спиной, он оглянулся и увидел спины торопившихся покинуть туалет людей. Вскоре они остались впятером: Костя в наручниках, Настя, он, Игорь и невеста в подвенечном платье — Настина сестра.

Такой поворот событий вполне устроил Гальчевского. Победоносно осклабившись, он протянул скованные руки вперед: — Снимай «браслеты», ментяра!

— Сейчас! — Иван Николаевич разомкнул железки. Продолжая ухмыляться, Костя потер запястья и открыл было рот, чтобы снова выдать какую-нибудь гадость. Жесткий удар коленом в промежность лишил его этого удовольствия. Он взвыл и начал приседать. Младший лейтенант ухватил его за волосы сзади, сунул с размаху мордой в унитаз, а другой рукой спустил воду. Продолжая периодически окунать голову сынка полковника в унитаз, он приговаривал:

— Жри, сволочь, дерьмо к дерьму — будет куча дерьма! Это тебе за бывшее и за будущее!

Выпустив наконец свою жертву, он обернулся к Игорю: — Пошли отсюда! Наше дежурство, кажется, закончилось. Без происшествий.

Они повернулись спиной к остающимся в туалете, поэтому не могли видеть, каким откровенно ненавидящим взглядом из-под разбитого лба проводил их младший Гальчевский...

А через три дня Ивана Николаевича не стало. Игорь знал, как опасна их служба, предполагал даже, что рано или поздно это может случиться с любым сотрудником горотдела. С любым... Но только не с Иваном Николаевичем. Слишком научен жизнью был старый опер, слишком хитер и изворотлив, чтобы просто так отдаться костлявой. Обхитрила, однако, она его... Этот вечер в «Туристе» начался тихо-мирно: банкетный зал впервые за месяц пустовал, посетители попались пристойные, не гонористые. Даже музыка звучала особо мирно: нежный блюз сменяло спокойное танго. Так он прошел, этот вечер, до самого закрытия ресторана. И, может быть, впервые за столько времени видел Игорь на обычно жестковатом лице младшего лейтенанта оживление, когда они вышли из душного фойе на свежий воздух улицы.

— Сейчас приду домой, спокойно почитаю газетку и как завалюсь под теплый бочок своей половины! — мечтательно потянулся Иван Николаевич и вдруг насторожился, резко опустил руки. Из темноты под яркий свет неоновой вывески ворвалась девушка в разодранном на плече платье со спутанными волосами и размазанной по лицу косметикой так, что невозможно даже было понять — красивая или уродина. Она с ходу вцепилась в их рукава;

— Слава Богу! Это вы! Помогите! Пожалуйста!

— В чем дело, гражданочка? — Иван Николаевич осторожно оторвал ее пальцы.

— Там сестру мою... какие-то... в подъезде. Я вырвалась... побежала. Только скорее, скорее! Ой, Ася! — она истерически рыдала.

— Где — там? — деловито и спокойно продолжил младший лейтенант.

— В двух кварталах отсюда... Недостроенное общежитие.

Они с Игорем хорошо знали это здание. Там остались еще какие-то отделочные работы, но через неделю его по плану было положено сдать в эксплуатацию. И сдадут — в этом никто не сомневался. Тем более — общежитие предназначалось для строителей. А крови эта «незавершенка» у всего РОВД попила немало. Ее давно уже обосновали под ночную гостиницу разные личности: от бомжей до картежников и тех, кому не хватило «спальни» под кустами. «Чистили» эту блатхату последнее время периодически и наконец вроде бы навели там чистоту, если не стерильную, то хотя бы относительную. И вот — снова..,

— Шляться, мадам, по ночам надо тоже с умом!—со злостью вырвалось у Ивана Николаевича. Еще бы, такой вечер перегадился! — А ну, вперед ! — Он лапнул за кобуру, выхватил пистолет и рванул по улице, Игорь, также передернув затвор своего ПМ, выданного не так давно, бросился следом. Позади, словно подкованная лошадь, цокала по асфальту каблуками зареванная девчонка. Подбегая к зданию будущего общежития, Игорь настороженно прислушался: ночная тишина ничем не нарушалась, а само здание казалось вымершим. Он повернулся к запыхавшейся девушке.

— Где? В каком подъезде?

Она судорожно двинула плечами и молча указала на крайний слева. Игорь ломанулся в теперь уже близкую дверь, не заметив тусклого маслянистого всплеска в правом от подъезда настежь распахнутом окне.

— Стой! — заорал сзади младший лейтенант. — Назад! Засада, твою мать!

Он отчаянно рывком выдвинулся вперед и принял в себя рокотнувшую из окна автоматную очередь, предназначенную на двоих. Но не всю. Тупым и горячим ударом в плечо, то самое, уже раз простреленное в Афгане, Игоря развернуло и бросило в черную пропасть, в никуда. Последнее, что он услышал при памяти, был звук взревевшего двигателя автомобиля...

Сознание он потерял ненадолго, от силы на минутку, и когда очнулся, Иван Николаевич был еще жив. Он лежал на спине и раскинутыми руками судорожно шарил по земле. Игорь, дергаясь от нестерпимой боли в плече, подлез к нему и, взглянув, понял — это все, конец! Изрешеченная с близкого расстояния, почти в упор, грудь младшего лейтенанта представляла собой месиво из ткани и крови. Но губы его шевелились — что-то шептали. Игорь наклонился к ним ближе, еще ближе.

— Сынок, ты здесь? Живой?

— Здесь я, батя! — сквозь клокотавшие в горле слезы впервые за многие-многие годы он выдавил из себя незнакомое доселе ему слово.

— Видишь... достали-таки! Ая их бил-то — жалеючи... Теперь ты один... Можно, сынок, можно...

— Что можно? Что, батя? — кричал Игорь в беспамятстве в омертвевшее уже лицо. — Куда ты, батя? Не надо! Нельзя, ты слышишь! Куда же я теперь?

И вдруг понял, что хотел сказать ему перед смертью его наставник и учитель жизни. Он развязывал ему руки, снимал с него «вето» на преступников. И если раньше одна сторона могла делать все, а другая — противоположная ей, лишь половину, ограниченная рамками законности, то теперь они стали на равные позиции. Просто теперь надо быть осторожнее, хитрее во время дежурства... Стоп! А если «их» вообще не трогать во время дежурства?! Притворяться этаким туповатым служакой. Зато...

— Жив? — склонился над ним коллега из подъехавшей на выстрелы патрульной машины.

Игорь облегченно мотнул головой и отключился.

 

Глава VII

ЗАЧЕМ ВЫ, ДЕВОЧКИ...

Немного посидев за столом, для приличия, Михай решительно накрыл свою стопку ладонью.

— Хорош, Ваня. А то будет, как вчера!

— А что вчера, что вчера? — завелся с пол-оборота Иван, затем осекся, взглянув недоуменно на Михая и, наконец, до него дошло — расхохотался легко, заразительно. — Надо же, подловил! Не иначе, как теперешняя работа где-то вплотную состыковывается с милицейской. Ведь вчера еще ни ты меня, ни я тебя в глаза не видели! А как же догадался, что я пил и сколько?

— По твоему сегодняшнему состоянию наутро. — Михай улыбнулся, затем посерьезнел. — Ну ладно, о работе и прочих делах — попозже! Сейчас давай поговорим о твоих друзьях, ну тех, в кожанках.

— Таких друзей — за хрен и в музей! — обиделся Иван.

— Ну все-таки. Деньги у незнакомых не занимают.

— Да он сам, гад, подкатился со своим червонцем. На, мол, Ваня, на опохмел души, потом как-нибудь отдашь! Знал же я, идиот, для чего дают — чтобы повыпендриваться было потом над кем. Но немог ничего поделать с собой — горело все внутри, надо было чем-то залить. А в таком состоянии черту душу продашь, не то что этому драному Узбеку!

— Ладно, ладно, — притормозил его Михай. — Я тебе не батюшка, а твоя квартира — не приход, чтобы каяться. Давай, расскажи лучше, что они из себя представляют — эти кожаные орлы. И откуда взялась?

— А откуда в доме берутся грызуны и тараканы? Просто в один прекрасный день вылазят вдруг из щелей или дырок половых — и все, считай, явление состоялось. Так вот и эти. Поналазили из других городов, районов, областей. В Донбассе знаешь какая «текучка» кадров? Да и свое дерьмо поприлипало сразу же к ним, как гвоздики к магниту. Как говорят — рыбак рыбака видит издалека. Но эта тварь — Узбек — орудует здесь давненько уже. Кражи, рэкет, изнасилование девчонок, угон и перепродажа автомашин, даже наркотики — девяносто процентов его работы. Но хитрый и скользкий до беспонятия — все делает через подставных, «шестерок» для этого у него хватает. Два раза его уже пробовали посадить, даже сажали. Но дважды пришлось освободить — один раз за недостаточностью улик, второй — по амнистии. Я тебе скажу так, — заключил Иван, — если ты собираешься копать под Узбека — брось, лучше не связывайся, в этом деле я тебе не помощник. Если уж свои, местные, не нашли мотивов упрятать его за решетку, то приезжему тем паче ничего не светит.

— Ты рассказывай, рассказывай, — успокоил его Михай, — а выводы предоставь сделать мне.

— Да чего это я разливаюсь тут перед вами соловьем? — психанул вдруг Иван. — Я-то вон про тебя знаю только то, что зовут тебя Михаем и что карманы у тебя набиты бабками, как швейцарский банк. А может, ты сам из тех Узбеков, уж больно кликуха у тебя мудреная!

Михай молча достал паспорт и подал Ивану. Олеся сделала то же самое. Иван быстро перелистал документы.

— Ну что, успокоился? — спросил Михай, забирая назад свой паспорт.

— А может... — вякнул было Иван, но Олеся перебила его: — Слушай, Михай, чего ты все доказываешь ему? Билеты на поезд у нас есть, поехали отсюда! А он пусть остается со своими проблемами — семейными и бытовыми. По крайней мере — это его родной город, и если ему безразлично, что в конце концов изнасилованной может оказаться дочь или сестра — это его личное дело. У нас, по-моему, своих проблем хватает через край, чтобы размениваться на чужие!

— Нехорошо говоришь, — Иван глянул на нее искоса. — Это проблемы общие!

— А раз общие — то какого же ты разводишь тут сопли насчет подосланных и прочих? — теперь уже разозлился Михай. — Был бы я каким-нибудь блатным — стал бы я останавливать компанию Узбека там, возле пивнушки? И на хрена бы ты мне нужен был, скажи, со своим похмельным синдромом?

— Резонно, — подумав, Иван остыл окончательно. — Извините, ребята, шахта, нервная работа...

В дверь квартиры забарабанили кулаком, Иван вскочил, схватил с пола одну из аммонитных шашек и стал запихивать в нее карандаш детонатора. Михай щелкнул замками «дипломата»...

— Ванька! — голос из-за двери был старушечий. — Ванька, ирод! Опять дрыхнешь небось, зенки залив! А хто мне чивилизер отремонтирует?

Иван облегченно перевел дух и, рассмеявшись, щелкнул замком на входной двери. В нее тотчас влетела маленькая сухонькая старушка и с ходу набросилась на Ивана, игнорируя присутствие Олеси и Михая.

— Ты чего же это, стрекозел, обещал починить его еще надысь, на неделе, а сам резину тянешь! Здеся предвыборные выступления послухать нужно, а не моего деда.

— А ты что, теть Зин, никак свою кандидатуру в законодательное собрание выдвинула? — Иван возился с задвижкой двери на лоджию.

— Та не-е! — смутилась бабуся. — Но страсть как интересно их обещания слухать. Вот так послухаешь-послухаешь, и кажется — ну совсем капелюсечку нам до коммунизма дотянуть осталось. И ежели те, что сидят там, в верхах, выполнят то, что обещали в предвыборных выступлениях, то у нас точно — будет коммунизм. А Библию придется сховать куда ни то подальше. Потому как засветятся у них нимбы над головой и на земле будеть явных святых аж тыщу. А то и боле!

— На, теть Зин, свой «ящик», — Иван громыхнул на край стола черно-белого изображения телевизор огромных размеров. — Починил я его три дня назад, но времени не было зайти сказать тебе. Понимаешь — то работа, то...

— Понимаю, понимаю, Ванечка! — запела бабка Зина, кося хитрым глазом на уставленный закусками стол, одновременно ухитряясь при этом разглядывать Олесю. Михая за столом она как бы не брала во внимание. — Это где ж ты, Ванюш, откопал такую красавицу, а? На что твоя Инка и рожей, и задницей удалась, а эта, пожалуй, переплюнет ее! — вынесла она свой приговор и замолчала выжидающе.

— Теть Зин, еще один такой вопрос, и коробку эту, — Иван ткнул пальцем в телевизор, — через два этажа попрешь сама. Это гости ко мне приехали, муж с женой. Из Венгрии! — хвастанул он.

— Ух ты ж! — искренне изумилась баба. — Это ж надо! Счас вон все умные люди тикают из Советов, а эти сами приперли в катавасию.

— Теть Зин, тебе помочь? Или мы уходим! — многообещающе вопросил Иван.

— Помочь, помочь, Ванюша! — засуетилась бабка, откуда-то из-под полы выхватила литровую банку с чистейшей жидкостью.

— А это за труды твои. Можа, и самовар сремонтируешь?

— Гдe ж ты, бабуля, утром была со своей зарплатой? — посетовал Иван. — А самовар тащи, сремонтируем. Хотя нет, денька два-три потерпи, пока у меня кое-что прояснится, — вопросительно глянул на Михая. Тот утвердительно кивнул.

Иван не мешкая ухватил громадный «ящик» и поволок его к выходу вслед за бабкой. Хлопнула входная дверь, и Михай с Олесей остались одни. Она первой нарушила наступившую тишину, с подозрением глядя на него:

— Это ты... что там насчет любви говорил Ивану?

— Ах, это? — беспечно махнул рукой Михай. — Это я так, чтобы он не приставал. Ты бы видела, как заискрились его глаза при виде тебя — по короткому замыканию в каждом.

— Так ты... так ты!.. — от возмущения Олеся аж задохнулась, не находя слов. Наконец-то прорвало. — Болван бесчувственный, бревно, крокодил толстокожий! Хоть бы соврал что-нибудь про любовь, наплел какие-нибудь сказочки! Мы ведь, бабы, на лесть падкие. Так бы до Москвы добралась в неведении. А то получил свое и успокоился. Как же — считай сама в постель залезла к нему, как какая-то последняя... — не договорив, она зарыдала горько, взахлеб, размазывая по щекам краску. Михай бросился утешать ее.

— Ну что ты, как девочка маленькая, сразу: любишь — не любишь, плюнешь — поцелуешь... Я же тебе всего два слова ничего не значащих сказал — а ты в слезы. Пойми — мне уже не пятнадцать-семнадцать лет, когда иной вьюнош, выпросив у девочки поцелуй, клянется ей в любви и верности до гробовой доски. Я видел — тебе было очень одиноко и тяжело прошлой ночью. И я утешил и скрасил твое одиночество, как смог. И не нужно мерить это сразу любовной меркой. Одно то, что я потянул тебя за собой, уже доказывает, что ты мне не безразлична. Но любовь... Нет, такими словами не разбрасываются. Одно дело сказать это в шутку, в кругу друзей или знакомых, и совсем иное — любимой женщине. Тем более — была у меня любовь. И раз уж зашел этот разговор о любви, давай доведем его до конца. После того случая я женился в жизни два раза. И оба раза развелся, прожив супружеской жизнью лишь несколько лет. Почему? Да потому что везде: во сне ли, наяву — передо мной стояла она — моя первая любовь.

— Расскажи мне про нее, — тихо попросила Олеся.

— Хочешь стихотворением? Я никогда, до ее смерти, не написал ни строчки, даже не подозревал, что смогу написать. Но это вылилось само по себе, из души. И запомнилось, наверное, на всю жизнь.

— Прочти!

— Вот такая была любовь! — помолчав, сказал Михай. — Давно и недавно!

— А как же все-таки будет у нас? — спросила, придвигаясь ближе к нему, Олеся.

— Знаешь, не хочу тебя и себя обнадеживать, чтобы потом не ранить еще больнее, — признался ей Михай. — Ведь жизнь моя нынешняя, как в цыганском таборе — все время на колесах. И в ней пока не запланировано место для женщины. Я имею в виду постоянную, до конца. И потом, что ты знаешь обо мне? Вполне возможно, что узнав прошлое и одну из сторон моего настоящего, ты возненавидишь меня. И получится у нас, как в том стихотворении.

— Ну спасибо ! Ну удружил! — ноздри Олеси гневно раздувались, лицо побелело от негодования. — Ты что же, не понял, что сравнил меня сейчас с обыкновенной вагонной шлюхой? Меня, у которой пол-Москвы в ногах перевалялось, вымаливая разрешения послать букет роз за тридцать долларов. «Горящей спичкою любовь!» — передразнила она Михая, срываясь с места и запихивая в свой огромный чемодан разную мелочь. — Все вы, кобели нехолощеные, красиво поете, пока не трахнетесь с предметом обожания. А потом он сразу становится для вас БУ, предметом, бывшим в употреблении. И тотчас же обожание переносится на другой объект, стоящий внимания. Можно знать много стихотворений, красивых слов о любви, чести и достоинстве, но если здесь, — она прижала руки к груди, — вместо сердца трамвайный рельс, от таких людей надо держаться подальше! Ну и ладно, будем считать, что вчерашним трахом я рассчиталась-таки с тобой за спасение моей жизни. Адью, трезвомыслящий человек! До Москвы я знаю дорогу! Деньги имеются, — и, уже взявшись за ручку двери, дрожащим от ярости и слез голосом добавила: —- И не вздумай бежать за мной — я на лестнице начну все на себе рвать и кричать «помогите, насилуют». Ух, до чего же я тебя ненавижу!

Вторично за этот вечер грохнула входная дверь, а Михай стоял, открыв рот, не в силах что-нибудь вымолвить во время этого бурного всплеска негодования. Простояв так несколько минут, опомнившись и плюнув на все Олесины запреты, рванулся за ней следом. Выскочив из подъезда, остановился в недоумении: хоть и строились шахтерские микрорайоны в некотором беспорядке, все же расстояние во все стороны от дома, кроме тыльной, просматривалось порядочное. Но нище не было видно одинокой женской фигурки, волочащей кожаного «крокодила». Будто сквозь землю провалилась Олеся...

 

Глава VIII

ПРО КАРТОШКУ И РАЗВРАТ

Похоронили Ивана Николаевича. Ему не присвоили очередного звания посмертно. Не того, видать, заслонил он своей грудью. Но младший лейтенант не обижался, он уже ни на кого не был в обиде — всем все простил. Зато не простил Игорь. Он еще там, валяясь на земле перед недостроенным общежитием, на крови Ивана Николаевича поклялся найти его убийц. И ту, которая навела на них. Ее нужно было отыскать в первую очередь, потому что убийц Игорь в лицо не видел, а девицу эту, хоть смутно, но помнил. Намазана она была, конечно, здорово, но не так, чтобы можно было смазать все черты лица. И еще — над верхней губой, почти у самой ноздри у нее была родинка. Маленькая черная точка, но именно она врезалась в память Игоря намертво.

Дежурил он там же, в «Туристе». Через двое суток — в ночь, затем через сутки — днем в патрульной машине. И во время дежурства, и после него —думал и искал, искал и думал. И придумал-таки, где следует искать эту девицу. Раз она так свободно ориентируется ночью — значит, ночной жизнью живет чаще, чем дневной. Раз так ловко разыграла спектакль, значит, или актриса, или проститутка, ибо только проститутка за хорошие деньги может разыграть такую страсть, на которую способна не каждая актриса. Ну, актрису обычно вряд ли потянет одну в темную улицу. Значит... И Игорь, объезжая на патрульной машине свой кусок городской территории, приглядывался к публике у кинотеатров, гостиниц, ресторанов, вокзала. А в «Туристе» начал иногда обходить столики посетителей, пристально вглядываясь в лица сидящих за ними женщин, чего раньше никогда не делал. Он много чего раньше не делал. Запустил тренировки по регулированию дыхания и приемам рукопашного боя, самбо и выборочно — восточным единоборствам, которые возобновил сейчас с самых азов, отрабатывая и шлифуя каждый прием с филигранной точностью. Для такой отработки нужен был надежный партнер. Он был у Игоря. После смерти Ивана Николаевича в напарники ему «батя» приказом назначил только-только поступившего к ним в ППС Борю Савелюка, недавно пришедшего из армии в черном берете. Десантник, «морская пехота». Дрался он классно, и руками, и ногами махал исправно, но до подготовки Игоря, который в любой прием вместе с силой вкладывал душу, ему было далековато. Боря отчаянно завидовал Игорю, перелетая через его голову, спину или бедро после очередного броска, матерился, морщась от боли, но, вскакивая, тут же требовал, тяжело дыша:

— Еще, в трикопыта мамочку! — это была его любимая поговорка.

Сдружились они быстро. Разница в возрасте была не такой уж большой, к тому же Борис, как и Игорь, ненавидел несправедливость, насилие, предательство.

А любопытен был до ужаса. Каждое новое, неизвестное, не ощупанное руками или хотя бы не охваченное взором тянуло его к себе, как хороший магнит обыкновенную булавку. И, может быть, по молодости лет плевать ему было на любую опасность, даже смертельную, если предмет наблюдений представлял для него интерес. Приемы он перенимал с лета, но доводить, отшлифовывать их у него не хватало терпения, и он частенько скулил:

— Ну, Гарик, давай дальше, ты мне уже этим захватом с переворотом все мозги поотшибал!

— А ты не падай на мозги! — шутил Игорь, вновь перебрасывая его через себя. — Для этого у тебя есть задница — она без серого вещества.

Оружие было Борькиной слабостью. Особенно револьверы и пистолеты. Видов и систем он знал великое множество, от австрийского «эрика» — малюсенького пистолета калибра 4,65 мм со стволом длиной в пять сантиметров до германского «Маузера-712», у которого длина ствола 140 мм. А однажды выспорил бутылку у заезжего майора-оружейника, заявив тому, что «маузер» десяти- и двадцатизарядный — это, мол, чепуха всеизвестная, а вот есть еще и шестизарядные пистолеты этой системы. Майор, однако, не ударил в грязь лицом и выспорил у него бутылку обратно, объяснив, что есть пистолеты меньше «эрика» — это «Колибри» системы Пеппера. Его длина всего 70 мм, а калибр патрона 2,7 мм. Пораженный Борька поставил майору две.

В данный момент Игорь нашел его в отделении. Устроившись в комнате для допросов, Борис с увлечением ковырялся в какой-то диковинной винтовке — с прямым прикладом, толстоствольной коробкой и трубой под ней. Также у нее были две спусковые скобы, удобная красивая рукоять и несколько скошенный магазин с патронами. Блаженная улыбка удовлетворенного любопытства сияла на его физиономии. Увидя вошедшего Игоря, он возбужденно заорал:

— Гарик, ты когда-нибудь видел хоть во сне такую штуковину? Это же легендарная штатовская! Штурмовая винтовка «Армалит-Р15», прообраз знаменитой М16! Гляди, шпарит что очередями, что одиночными. Да еще подствольный гранатомет М203! Странная штука! Никогда бы не подумал, что встречу это в прозаическом Донбассе. А привезли ее с Кубани продавцы картошки. Для самообороны —как объяснили. Кому понадобится отбирать у них картофель — ума не приложу!

— Да не картофель у них будут отбирать, дурья твоя башка! Деньги, которые они уторговали, — вот что интересует налетчиков. Кстати, не один уже предприимчивый хозяин с юга поплатился жизнью за удачно сбытый товар. Ты что, не в курсе?

— Да в курсе я, в курсе, но ты погляди, какая красавица! И оптику есть где пристроить...

У Игоря в голове мелькнула шальная мысль.

— Слушай, а ты задержал этого... любителя картошки?

— Обижаешь, начальник! Сидит в КПЗ мужичок. Нету майора нашего, чтобы допросить по всей строгости, вот он его и дожидается. Только знаешь, жаль мне почему-то этого колхозника. Ведь по мозолям на руках видно, что урожай сам вырастил. Да еще «Колхиду» нанял. Как пить дать впаяют ему за хранение огнестрельного оружия.

— А протокол задержания составил? — уточнил Игорь.

— Да нет пока, вот майор придет...

— А ну, тащи сюда своего колхозника! Да прибери с глаз эту артиллерию!

— Момент! — Борька ловко собрал винтовку, пощелкав затвором, затем довольно цокнул языком, сунул ее в какой-то закуток и выкатился из кабинета. Через десяток минут появился в сопровождении мужичка лет 35-40 в поношенной болоньевой куртке и черных штанах в серую полоску. Кисти его рук, которые мяли сейчас кепку-восьмиклинку, сразу привлекли к себе внимание: большие, со вздувшимися венами и выпуклыми желтяками мозолей на ладонях. Таким рукам подвластно все: топор, молоток, поперечная пила и рубанок, штурвал комбайна и черенок лопаты. А в случае грозящей Отчизне лихой напасти в эти же ладони удобно и ловко ляжет приклад винтовки или автомата, рукоятка танка или зенитного орудия. Закончатся патроны — эти жилистые руки перед смертным часом вопьются в шею оккупанта, чтобы не одному покидать этот мир. В общем, это надежные руки и принадлежали они надежному мужику.

Взор у надежного мужика, однако, был растерянным и безнадежным. Понял, что его ждет, и приготовился к худшему. Сжав намертво в руках кепку, умоляюще уставился на Игоря.

— Ребята, может, разойдемся как-нибудь, а? Что греха таить: попутал бес с винтовкой — обменял на кабанчика освежеванного. Но тому есть причина: прошлый год кум поехал на своем «газоне» промышлять картошкой — и ни слуху ни духу. Через полгода только под Таганрогом в лесополосе нашли его кости. По полушубку и лисьей шапке угадали. Ножом его... по горлу... от уха до уха. А денег нет...

— Как тебя по имени-отчеству? — спросил Игорь.

— Иван Федорович я! Ванька Гребов, колхозник.

— Картофель свой или колхозный, ворованный?

— Да что вы, ребята, у меня и справка из сельсовета имеется! Мой он, вот этими руками сажал, полол, подгортал да жука травил. Засуха была в этом году, так два раза пожарку нанимал поливать.

— Много продал?

— Почти всю, мешков пять осталось.

— Ничего, где-нибудь по пути продашь остаток.

— Это... как же... непонятно! — забормотал Ванька Гребов, колхозник, трясущимися губами, боясь поверить и понять услышанное.

— А так же — вали на все четыре стороны. Мы тебя отпускаем, — великодушно разрешил ему Борька, сразу же ухвативший мысль Игоря и обрадованный не меньше мужика. Сказав, он спохватился и вопросительно взглянул на напарника. Тот кивнул — правильно, мол.

— Уезжай, но только без винтовки. И никому, слышишь, даже жене, о том, куда она делась. Потерял, украли, в баню ушла... Но о том, где ты был, — ни гугу. Понял?

— Понял, ребята, ой как понял! — Мужик был рад до бесконечности. — И деньги можете оставить себе!

— Постой, какие деньги? — Игорь свирепо двинулся к Борьке.

— Да выручку я у него взял на сохранение, в сейфе нашем лежит! — закричал тот, выставляя вперед раскрытые ладони. — Сам знаешь, кто в КПЗ сидит! Что ты психуешь?

— Да так, вспомнил один случай на рынке! У тебя много детей? — спросил Игорь, повернувшись к Ивану Федоровичу.

— Трое, а что?

— Трое детей, а ты так легко отказываешься от заработанных тобой денег? Да я бы за них...

— Вот и я бы за них! И за кума! И еще за одного хорошего человека из соседней станицы. Но что я могу поделать? У тех — оружие, у вас закон. А как только я взял в руки оружие, чтобы защитить то, что заработал, — сразу очутился вне закона.

— Ладно, ладно! — похлопал его по плечу Борис. — Есть кому и без тебя защитить твое имущество — мы за это зарплату получаем.

Мужик хотел видно что-то возразить, но передумал и, взяв протянутые Борисом деньги, шагнул к выходу. Но, уже взявшись за ручку двери, оглянулся.

— Никогда раньше не думал, что встречу в милиции такую... отзывчивость. Но вот что я скажу напоследок, ребята. Вы, надеюсь, не думаете, что после этого случая я или мои односельчане перестанут возить продавать картофель?

— Не думаю, — признался Игорь.

— И пока нас будут убивать — мы будем вооружаться, об этом вы, наверное, тоже догадываетесь?

— Догадываемся, — снова согласился Игорь, — но ловить будем. И отбирать оружие будем.

— И сажать будут, — вмешался Борька, — если нарветесь на кого-нибудь... — он замялся.

— Да понял я! — усмехнулся Иван Федорович. — Так вот, чтобы не было впредь недоразумений с оружием, предлагаю вам обоим «шабашку». Мы выращиваем картошку, а вы приезжаете на Кубань и сопровождаете машины. Плата вперед. Очень хорошая плата — нам нужно найти тех, кто убивает. Найти и наказать. Безо всяких там судей, прокуроров, условных сроков и амнистий.

— Ты, друг, поосторожнее с выражениями, — Борис, однако, усмехнулся поощрительно, — понимай-таки, где находишься.

— Извините, ребята, увлекся. — Мужик решительно открыл дверь. — А о предложении подумайте. Если что, звоните в сельсовет и спросите меня, я в станице Российской председателем комиссии рабочего контроля.

— Подумаем, — пообещал Игорь. — А о винтовке ни гугу! В твоих же интересах.

— Не дураки, понимаем! — Мужик весело помахал на прощанье рукой.

— ...Хватит, забыли об этом! Игорь пресек попытку Бориса сказануть что-нибудь на прощанье хлопнувшей двери. — Только ствол понадежнее спрячь. Авось пригодится. А пока — поехали в патруль.

... В «Туристе» в этот вечер дежурили их сменщики — два молодых сержанта ППС. Вначале все шло обычным порядком — посетители, эстрада, музыка на заказ. А в десятом часу вечера сам директор ресторана Стефанович вышел в общий зал и сказал что-то музыкантам. И музыка резко смолкла. Стефанович снял микрофон с подставки.

— Уважаемые господа! Очень не хотелось бы вас огорчать, но несколько минут назад к нам поступил телефонный звонок неприятного содержания. Какой-то маньяк на полном серьезе утверждает, что совершенно случайно по пьянке забыл в нашем ресторане взрывное устройство с часовым механизмом. Но что самое неприятное — он забыл, на который час оно установлено. Так что, сами понимаете, бабахнуть может в каждый момент...

Договаривал он уже в пустом зале — посетители вдруг разом протрезвели и ломанулись в двери не хуже омоновцев, причем дамы выскочили первыми, хотя им никто не уступал дороги. Просто, видать, женский ум быстрее анализирует ситуацию...

С довольным видом оглядев брошенные впопыхах столы, директор прикрикнул на рванувшихся к телефону патрульных:

— Куда? Это шутка, ребята! Просто нужно срочно освободить помещение для особо важных гостей. Вам на этом приеме присутствовать вовсе не обязательно. Для полного сервиса... Ирочка! — внезапно крикнул он. Из дверей буфета появилась официантка с подносом, на нем белели два запечатанных конверта, которые она с улыбкой преподнесла сержантам. Те недоуменно переглянулись, распечатали конверты и у обоих отпали челюсти, после того как они заглянули внутрь.

— Это маленький презент за прерванную службу! — показал в улыбке Стефанович свои белоснежные вставные челюсти. — Впрочем, с вашим начальством также все согласовано, так что можете остаток вечера провести с чистой совестью в другом ресторане, в непринужденной, хе-хе, обстановке, так сказать. Проверить можно телефонным звонком.

После телефонного звонка испарились и стражи порядка. Тем временем зал преображался. Исчезла прежняя сервировка, пластиковые скатерти были заменены белоснежными льняными, верхний свет погас, а на каждый столик поставили светильники на батарейках, изображавшие свечу с мерцающим неярким пламенем, и по три розы в узких высоких вазах. Появились приборы и салфетки.

На эстраде тоже произошли изменения. Ансамбль из семи человек, включая трех певиц, в полном составе ушел и через некоторое время вернулся в ярких цыганских нарядах и с полной экипировкой: бубном, кастаньетами, маракасами и колокольчиками.

Тяжелыми плюшевыми шторами перекрыли оконные проемы.

Мероприятие обещало быть из ряда вон выходящим. Оно и было таким. К подъезду ресторана с мягким урчанием мощных двигателей подкатывали отсвечивающие лаком и никелем авто. Подержанных машин среди них не наблюдалось. Почти все — «Волги», но мелькнула пара «вольво» — большая редкость по тем временам. Хлопнули открываемые дверцы, и из салонов полезли такие люди, при виде которых у не успевших далеко отойти патрульных сержантов поневоле дух захватило.

— Слышь, Витек! — дернул один другого за рукав. — Это же ведь...

— Цыц, и забудь их имена! — оборвал его напарник. — Для своего же блага! Видишь, без жен приехали! Значит, на очередное «совещание»! Да, хоть глазком бы глянуть, как они там совещаться будут, — мечтательно добавил он, тем не менее утаскивая товарища подальше от места прерванного дежурства.

Из очередной подъехавшей «Волги» между тем вышли полковник Гальчевский и его сынок Костя... с Настей, той самой, которую он не так давно изнасиловал в туалете. Сейчас она что-то весело щебетала, повиснув у него на руке, видимо, конфликт давно был исчерпан. Остальная компания сплошь из мужчин — ответственных работников райкома и горкома партии. Увидев такое сборище элиты, Настя оробела:

— Костик, а что — женщин вообще здесь нет? Ты зачем меня привез сюда?

Младший Гальчевский захохотал:

— Дурочка, через час здесь будет столько женщин, что ты со счета собьешься! А привез я тебя, чтобы ты посмотрела настоящую жизнь. И тех, кто делают ее настоящей! Ну, и заодно... — он внезапно осекся, — впрочем, пусть это пока остается секретом — тем приятнее будет сюрприз.

— Кому приятнее?

— Ну, мне в первую очередь. А раз мне, то и тебе, конечно!

И он повел Настю в открытые двери двухэтажного ресторана, на втором этаже которого началось «совещание».

Открыл его все тот же старший Гальчевский. Нависнув над столиком с рюмкой коньяка в руке, он провозгласил:

— Друзья мои! Сегодня я произношу эти два слова с полной уверенностью в сказанном. Ибо годы напряженной работы от съезда к съезду, постоянная взаимовыручка и взаимодействие настолько сплотили и сблизили нас, что мы стали как бы одной большой единой семьей. Имя которой — партия. И сегодня я горд и рад вдвойне: тем, что я являюсь давним и, надеюсь, уважаемым членом этой семьи, и тем, что эта семья решила принять в свои ряды также и моего сына, — полковник областного РОВД повел рукой с рюмкой в сторону столика, за которым довольно скалился его отпрыск. — Позвольте представить вам нового члена Коммунистической партии Советского Союза, а также в одном лице с завтрашнего дня — директора крупнейшего в Донбассе коксохимического комплекса — на днях он успешно защитил диплом инженера-химика, Константина Степановича Гальчевского! Коська, встань, пусть тебя осмотрят и оценят.

Младший Гальчевский под шквал аплодисментов поднялся со стула и с достоинством поклонился на все четыре стороны.

— Годится! Орел! Весь в батьку! — раздались одобрительные выкрики. Но больше всех светилась счастьем Настя, от восхищения чуть подпрыгивая на сиденье мягкого стула.

— Просим вас в скромной мужской компании отметить с нами два этих радостных события, — Степан Ильич радушно повел рукой и добавил, хитро взглянув на Настю, — а может быть, заодно и третье?

Та засмущалась и спряталась за Костину спину. Тот скривился внезапно, словно грыз кислое яблоко, но промолчал, тут же вновь состроив торжественную физиономию. Приглашенные дружно чокнулись, лихо выпили и налегли на «скромную» трапезу: всевозможные салаты, вырезки, грудинки, копченые языки, колбасы, красиво разложенные на блюдах, перемежались паштетом тресковой печени, паюсной и зернистой икрой. Когда было выпито по три-четыре рюмки, столы пополнились целиком запеченными курами, утками, индейками. И пошла повальная пьянка. Ножи и вилки были отброшены в сторону, лица покраснели и залоснились — птицу разрывали на части руками. Отдыхавший до поры до времени эстрадный ансамбль выдал для начала Полонез Огинского. Мелодия была настоль чарующей, что на несколько минут в зале утих разноголосый шум — ее оценили по достоинству. Зато, когда музыка смолкла, он возобновился с новой силой — отдельные выкрики слились в единое целое:

— Жен-щин! Жен-щин! Жен-щин!!

Костя выскочил из-за стола и рванулся к выходу. Настя уцепилась за его рукав:

— Куда ты, Костик? Не оставляй меня одну!

— Цыц! — пьяно гаркнул новоиспеченный директор. — Не поняла, что ли — баб им нужно! Засиделись жеребцы! Кто же им кобылок подгонит, если не Гальчевский? А пока я буду в отъезде, тебя развлечет Николай Дмитриевич, — указал он на Настиного соседа по столику — полулысого, с двойным подбородком мужчину в дорогом шикарном костюме, при галстуке, который тут же под столом притер свое колено к ее платью. Увидев, что Настя испуганно отъехала вместе со своим стулом в противоположную сторону, Костя внезапно разозлился. — И не вздумай брыкаться! Такая честь выпадает не каждой девке — побыть наедине с первым секретарем обкома партии. Попасть наличный, так сказать, прием, — хохотнул он, довольный найденным выражением и, посуровев, прикрикнул: — Ты меня поняла?

— Поняла, Костик! — голос Насти в общем гаме был еле слышен.

— А я не понял, повтори громче! — сынок полковника явно издевался над раздавленной и униженной девушкой.

— Поняла я! — звонким, дрожащим голосом крикнула Настя.

— То-то же! — Костя, самодовольно ухмыльнувшись, исчез в дверном проеме. Его проводили подбадривающими воплями. И тот час же Настя почувствовала, как под столиком чужая рука задрала ей платье почти до пояса и потная мясистая ладонь соседа нагло влезла между ее слегка расставленных ног. В первый момент она онемела от неожиданности и не нашлась, что предпринять — лишь широко распахнутыми глазами в упор непонимающе уставилась на Николая Дмитриевича. А дрожащая от возбуждения рука между тем делала свое дело: грубо раздвинув пытающиеся сжаться ноги, сдвинула вбок мешающий треугольник материала трусиков и принялась теребить жесткие завитки волос и тереть лобок. Видимо, сосед считал себя знатоком эротического массажа и пытался таким способом до крайности возбудить девушку. Но достиг обратного эффекта. Настя съежилась, задергалась, пытаясь отбросить нахальную руку, и, умоляюще глядя на него, прошептала: — Не надо, прошу вас! Люди... стыдно...

На них обратили внимание из-за соседних столиков, и это, видимо, отрезвило Николая Дмитриевича — он убрал руку с ее живота и Настя поспешно поправила платье.

— Но выпить со мной ты, надеюсь, не откажешься? Из двух зол выбирают меньшее, и Настя поспешно ухватилась за рюмку, до краев наполненную водкой.

— За любовь! За нее пьют до дна! — предупредил он ее строго, следя за Настиной рукой. Пришлось выпить до дна. Настя задохнулась, заполошно ухватилась за фужер с минералкой. А когда отняла его от губ, рюмка вновь была наполнена водкой.

— А теперь — за родителей! Ведь ты их любишь, не так ли? — ласково спросил первый секретарь обкома. — За их здоровье, кстати, тоже пьют до дна!

Его желание споить Настю было явным. Но с другой стороны — отказать такому начальнику? Потом Костик не оберется неприятностей. Она всей душой любила того, кто сначала подло изнасиловал ее, а сейчас бросил на съедение этой акуле в шикарной экипировке!

Настя зажмурилась и решительно выпила вторую рюмку. Закусывая икрой, почувствовала внезапную горячую волну хмеля, поднимающуюся снизу, от живота, постепенно обволакивающую мозг. Все качнулось и поплыло, как в тумане, — слова из песни вполне подходили к ее теперешнему состоянию. Третью порцию обжигающей влаги — за друзей — она выпила машинально, не поморщившись и запила... шампанским, услужливо подсунутым соседом по столику. Юная, не познавшая практики жизни душа, — откуда ей было знать мощное взрывное действие на мозг смеси «водка-шампанское», сатанинский коктейль, который носит вполне безобидное имя столицы нашей Родины — «Огни Москвы». И поэтому, когда оркестр выдал танго и Николай Дмитриевич пригласил ее на танец, ей поневоле пришлось прижаться к нему, чтобы не упасть. А партнер вовсю пользовался предоставленной возможностью: положив обе руки на Настины ягодицы, он мял упругое молодое тело и отчаянно терся своей грудью о шишечки бюстгальтера. Затем приник жирными губами к ее тонкой шее и всосался в нее глубоким поцелуем.

Насте уже было все равно. Хмельной жар охватил тело приятной истомой, перед закрытыми глазами плыли разноцветные шары и кольца, а чужие руки уже не казались чужими — это были руки Костика, ее Костика — самого дорогого на земле человека. И она отдалась на волю этих рук, повторяя имя любимого там, в зале, во время танца, а затем лежа на одном из столов в темном банкетном зальчике, когда Николай Дмитриевич торопливо сдирал с нее трусики и колготки, поставив ее раздвинутые в стороны ноги на два стула у края стола. И лишь почувствовав в себе горячее, большое, таранившее низ живота, открыла глаза и, различив в хмельном тумане чужое лицо над собой, открыла рот, чтобы закричать. Его тотчас же перекрыла потная, скользкая, противная ладонь с пальцами-сосисками...

Вторым был полковник Гальчевский. А за его спиной толпились исходившие желанием самцы, до крайности возбужденные полутемной обстановкой интима, запахом секса и видом полуобнаженного девичьего тела, распятого на обеденном столе — руки Насти связали ее же колготками, пропустив их под столом. Вскоре она перестала сопротивляться... А затем и различать очередную рожу над ней, искаженную гримасой похоти...

Ее, может быть, в конце концов просто расплющили бы о стол массивными мужскими тушами, не ворвись в общий зал младший Гальчевский в самый разгар вакханалии. Он был не один — следом веселой вереницей потянулись раскрашенные особи женского пола, самой старшей из которых едва ли перевалило за двадцать.

— Прошу любить и жаловать! — Костя вознесся на эстраду и держал в руках микрофон. — Товарищи, попрошу минуту внимания ! Прежде всего условимся с дамами обращаться вежливо и культурно, все они вожатые пионерских лагерей. Это в дневное время. Ну, а в ночное — спросите у них самих. В общем, перефразировав мои начальные слова, скажем так — прошу их сперва жаловать, а затем уж любить!

Девочки быстро разошлись по столам, заполнив пустующие до этого стулья. Мужики жадно потянулись к этому цветнику, бросив на столе в банкетном зале одинокий цветок — истерзанный, смятый, с опавшими навек лепестками. Кто-то даже развязал ей руки. А кто-то уже и Косте успел шепнуть на ухо, что случилось с его предполагаемой невестой. Удовлетворенная ухмылка выползла на его губы.

— Даже папашка попробовал? Сработало-таки, а? Кто посмеет сказать, что Костя Гальчевский дурак? Ну, папочка, погоди, теперь ты у меня на крючке по гроб жизни! Откомандовался, хватит! Стоит мамочке словцо шепнуть и она тебе в момент яйца оторвет. Вместе с тем, что между ними! А Настька выдержит! Я ей не такие приемы показывал — отходила после, а здесь, подумаешь — десяток мужиков пропустила! Зато каких мужиков! Такой коллекцией не сможет похвастаться ни одна потаскуха в этом городе!

Перемалывая в голове эти мысли. Костя не терял времени даром: подливал окружающим напитки, тискал огромные тугие груди сидевшей рядом блондинки, втерев под столом свое колено между колен находившейся напротив брюнетки, успевая между делом травануть очередной секс-анекдот.

Веселье в зале между тем достигло апогея. Тосты и выкрики «За любовь!» следовали один за другим, причем всем было ясно, что пьют за свободную любовь, безо всяких выкрутасов. Один из подвыпивших мужей, взгромоздившись на эстраду, пытался читать рубай Омара Хайяма, но на второй строчке завял и понес что-то невразумительное. Микрофон у него отняла вспрыгнувшая следом на эстраду девица с красиво распущенными волосами и возбужденно блестевшими от выпитого большими подведенными глазами. Ей очень была к лицу родинка над верхней губкой, почти у самой правой ноздри — маленькая симпатичная черная точка.

— Хотите стихотворение? —- крикнула она в микрофон.

— Давай, Женька! — Костя Гальчевский отчаянно захлопал — видно, хорошо ее знал. — Про любовь?

— И про любовь тоже, — согласилась Женька.

Последние слова Женька произнесла с нажимом и плохо прикрытой ненавистью, вглядываясь в полумрак ресторанного зала, в спину младшего Гальчевского, который, облапив грудастую соседку по столу, увлекал ее в приоткрытую дверь банкетного зала. Затем перевела глаза на присутствующих, которые почему-то старались не встречаться с ней взглядами. В зале стояла мертвая тишина. И в эту тишину неожиданным фальцетом ворвался крик Кости, выскочившего из банкетного зала:

— Настька повесилась!!!

И следом — вопль той, грудастой.

Толпясь и опрокидывая стулья, все бросились к двери, из Которой только что выскочил полковничий сын. Врубили свет. Настя висела в проеме другой двери, ведущей в моечную. Петля из капроновых колготок свободным кольцом была привязана к бронзовому бра «под старину», укрепленному прямо над дверным проемом. Перед смертью она как смогла привела в порядок истерзанное платье...

 

Глава IX

ОХОТА НА «МЕРСА»

Федька Змей и Санька Козырь с утра не выпили ни грамма. Потому что пить было нечего. И не на что. Вчера вечером было навалом, а сегодня утром—хрен на палочке. А голова трещала, и от сознания того, что ее нечем вылечить, становилось еще тоскливее на душе. Змей встал первым и, найдя в углу под раковиной среди мусора чинарик «пожирнее», чиркнул спичкой и глубоко затянулся. Однако тут же, заматерившись, отшвырнул «бычок» в сторону и ломанулся в туалет — прокуренное и проспиртованное нутро решительно отказывалось принимать утренний «завтрак». Проблевавшись и спустив воду в унитазе, Федюня вернулся в зал двухкомнатной квартиры, доставшейся ему после смерти матери, и стал оглядываться в поисках, чего бы еще заложить «под градусы». Увы, последнее время эта процедура повторялась столь часто, что закладывать было уже нечего: сиротливо белели голые стены, от телевизора остался лишь антенный кабель, а вместо бывшего паласа на пол был брошен хороший кусок линолеума прокладом вверх, «уведенный» Змеем с рядом стоящей пятиэтажной «незавершенки». Оставался диван-кровать, на котором храпел сейчас Санек Козырь, давнишний его кореш, которого выперла жена, дав ему в приданое штампик о разводе в паспорте, и которого Змей принял на свою жилплощадь по причине одиночества — от него жена ушла. А что: и собутыльник под рукой, и поговорить о политике есть с кем после третьего «приема», ну и на выпивку вдвоем всегда найти легче, чем одному. Подкатывались к ним насчет продажи квартиры, и не раз, но приятели не продавали ни в какую, понимая, что без квартиры их быстро загребут за бродяжничество и тунеядство. Еще не так давно оба они работали слесарями-инструментальщиками на РМЗ — ремонтно-механическом заводе, но — выпорхнули оттуда. В трудовых книжках значилось «по собственному желанию», а устно директор заявил им на прощание:

— Руки у вас золотые, но пасти — дырявые! Полечитесь — приходите.

Ха! Оно им надо? Электродрелями, надфильками, мечтиками, лерками и прочим инструментом для тонкой работы приятели запаслись давно, потихоньку «приватизировав» их с завода. Дело оставалось за малым — организовать кооператив. И они его организовали: вначале делали наборные мундштуки, авторучки с голыми бабами, а затем заказы пошли посерьезнее — выбросные ножи, переделка газового оружия под боевые патроны и даже изготовление запчастей к стрелковому оружию различных калибров. Под мастерскую была приспособлена спальня, где разместились и миниатюрный токарный станочек, и верстак с различными приспособлениями. Дела у друзей шли неплохо, появились солидные «крутые» клиенты, в карманах зашевелились даже баксы. Но верно говорится — на бочку меда всегда найдется ложка дерьма — однажды в квартиру позвонили, и двое молодых людей в штатском, показав красные «корочки», вежливо поинтересовались продукцией частной фирмы. Вот тоща поверили кооператоры, что Бог все же есть : последний «заказ» забрали утром, а к новому они собирались только-только приступить. Показав гостям образцы невостребованных мундштуков и авторучек, завалявшихся в углу с незапамятных времен, приятели вздохнули с облегчением: гости ушли, пообещав наведаться еще раз, для какого-то уточнения. А Змей и Козырь, перетрясшись, решили на время «завязать». Отпугнули милицией заказчиков и от нечего делать принялись пропивать подкопленные баксы. Все равно машину нельзя покупать — второй визит тех, с красными книжечками, предварит более тщательное расследование.

Вот так постепенно и оказались «на мели» — втянувшись в попойку, одним махом реализовали почти даром вещи, приобретенные раньше. Наступила расплата за бесконечную двухмесячную пьянку. Вчера, после «реализации» последней стоящей вещи в квартире — холодильника «Юрюзань», Федька Змей безапелляционно заявил приятелю, что окончательно порвал с алкоголем и женится. Женские, мол, руки в доме просто необходимы. Дама сердца у него есть, согласие получено, остается только сыграть свадьбу. На гостей вырученной суммы, естественно, не хватало, посаженым отцом согласился стать Козырь. Ему-то и поручил все заботы о «свадебном столе» Федюня, а сам пометелил за невестой. За столом, после третьего «горько», которое вдохновенно орал Санька, оказалось, что на исходе водка — «девственница» хлебала ее, как компот. Змей вылил остаток в свой стакан, опрокинул его и, взяв сумку, ушел в магазин за добавкой, наказав Козырю проверить невесту на верность ему. Тот проверил: когда Федя, позвякивая сумкой, нарисовался на пороге, Санька пробовал с ней уже четвертую позу. И, видимо, получалось — она прямо-таки визжала от наслаждения. Когда Змей собирался навешать ей за измену, заявила, что они с ним и не то что невенчаны, но даже и не расписаны, и что она вообще переходит жить к Сашке. В ответ Федюня любезно растворил входную дверь и широким жестом указал обоим на лестничную площадку — единственную Сашкину жилплощадь на сегодняшний день. Поколебавшись, невеста согласилась остаться, объяснив, что французская семья — это тоже семья: она может один день быть женой Сашки, а любовницей Феди, а на другой день — наоборот. Мысль показалась всем настолько свежей и неизбитой, что за стол уселись уже дружным семейным коллективом. А вот как потом спали — этого Змей, убей Бог, не помнил.

Голова от мыслей распухла еще больше. Федя со злостью долбанул ногой в порванном домашнем шлепанце по боку дивана-кровати.

— Ну ты, любовник, хватит дрыхнуть!

Сашка продрал глаза и вежливо поинтересовался, который час.

— А тебе не один хрен, все равно похмелиться нечем. Ты где невесту дел?

— Полежала со мной и пошла на топчан в мастерскую, то бишь — спальню.

— Со мной она тоже полежала и пошла к тебе в зал! — съязвил Федя и схватился за голову. — Е-о-о... давай лечиться, а то сдохну! Где остальные бабки от холодильника?

Санька похлопал по карманам — он спал в куртке. Пусто.

— По-моему, последний раз за подкреплением ходил ты!

Федя пошел за курткой в прихожую. На вешалке кожанки не было. У него начали зарождаться неясные подозрения.

— Ты почему у меня время спрашиваешь, у тебя ведь часы на руке были? Красивенькие такие, «Полет»? — спросил он, вернувшись, у Сашки.

— Полетел мой «Полет», видимо, за твоей кожанкой! И за остатком денежек, — невесело ухмыльнулся тот, садясь на диван и уже вникнув в ситуацию. — Эта твоя четырежды девственница взяла их, когда шла к тебе. Сказала, что ровно через два часа придет. Кстати, ты хоть имя ее спросил?

— Да что-то вроде не то Зина, не то Нина...

— Ты же говорил, что давно знаешь ее!

— Конечно давно, мы уже в трех компаниях вместе сидели! И два раза я ее трахал!

— А она нас всего один раз, но зато как! — восхитился Сашка и тут же вновь посмурнел. — Но ты прав — опохмелиться просто необходимо. А где взять мани-мани? — Его задумчивый взгляд остановился на телефоне, сиротливо стоящем на подоконнике.

— Не дам! — Федя телом закрыл аппарат. — Все заказы будущие без него растеряем!

И как бы в благодарность за защиту телефон залился веселым длинным звонком. Федя поднял трубку.

— Алле!

— Змей, ты?—Голос был знаком — Витьки Кука голос, соседа по подъезду.

— Почти я, — горько провякал Федя и разрешил: — Говори, чего надо?

— Счас к тебе придет парочка клиентов, — Кук частил скороговоркой, чувствовалось, что клиенты стоят у него за спиной, — клевое предложение для вас обоих, хочешь?

— Не хочу! — отозвался Федя. — К нам уже приходили двое — до сих пор икается. Да ты помнишь, я рассказывал!

— Да ни хрена ты не понял! — захлебнулся возмущением Кук. — Это настоящие клиенты, и платят они стоящие бабки. А дело — на стороне, а не на хате!

— Ждем! — коротко ответил Федя и положил трубку. — Сейчас придут делать нам предложение, — объяснил он Сашке, — а мы будем торговаться.

В дверь позвонили. Сашка понесся, открыл. Вошли двое ребят в кожанках, брюках «Кардинал» и десантных ботинках. Едва увидев их прически — «бобрик» — Федя понял, кто пришел. И понял еще, что не откажут они в их просьбе. Не посмеют отказать.

— Вы классно разбираетесь в машинах! — Это был не вопрос — утверждение пополам с похвалой звучало в голосе одного из них. Это было правдой. И Федя Змей, и Сашка Козырь любые марки машин знали как свои пять пальцев. Включая и иномарки. Причем не только снаружи, но и изнутри — ни одни двигатель не представлял для них тайны. Они могли организовать высококлассную ремонтную мастерскую. Но у них для этого не было самого малого — начального капитала, чтобы приобрести хотя бы клочок земли под мастерскую. И компаньоны, вытачивая мундштуки и переделывая газовые пистолеты, продолжали фанатично любить авто.

— Нам нужен хороший автомобиль. Очень хороший и очень быстрый. И два классных водителя. Всего на один день.

— Ну насчет водителей — нон проблем — они перед вами! — самодовольно приосанился Федя Змей, — а вот автомобиля у нас, к сожалению, нет, даже «Запорожца», — развел он руками.

— Нет, так будет — вы его угоните! — ответ парней был прост, как две копейки.

— Как это «угоните»? — взвился Сашка. — Да вы знаете, сколько за угон дают?! И зачем нам все это надо, интересно знать?

— Меньше будешь жать — дольше проживешь! — ухмыльнулся один из парней, — Вам он нужен всего на один день. Даже меньше. А насчет того, кто чего дает... — он небрежно швырнул на диван-кровать запечатанную пачку, — здесь тысяча баксов. Так что, как видите — даем мы. Но можем и отнять!

— А у нас и отнимать уже не хрен, — съязвил Сашка. — Ничего ценного!

— А жизнь? Разве ее измеришь деньгами? — Из другого кармана кожанки парень достал «Детоникс» — укороченную модель кольта, и взвел курок.

— Но где мы вам возьмем машину? — завопил Федя.

— Я же сказал — угоните. Садитесь на поезд, отъезжаете пару-тройку станций отсюда и осматриваетесь. На привокзальной площади есть много хороших легковушек, из них очень хороших штуки три-четыре, ну, а выбрать наилучшую — ваша проблема. Ровно через три дня, включая этот, вы с машиной подъезжаете к старым дощатым складам за терриконом. В одиннадцать утра. Дальше мы скажем, что делать. Это, — парень кивнул на пачку долларов, которая была уже в руках, — задаток, после получите каждый по две таких же.

— Это после чего? — задал Сашка вопрос.

— Ты так спешишь умереть? — Малый в кожанке навел пистолет в его лоб. — Мы ведь можем обойтись и одним водителем.

— Пошутить нельзя? — Санька Козырь сдал позиции.

— Ну вот и договорились. — Пистолет вновь вернулся в кожанку. — Предупреждать о чем-либо не будем — вы, надеюсь, не вчера с горшка слезли?

— Давненько! — попрощался с ними Змей.

— Ты знаешь, а я ведь хотел задать им еще один нескромный вопрос. — Козырь подбрасывал и ловил пачку долларов. — Что будет, если мы вдруг надумаем смыться с этими «зелененькими»?

— Считай, что они ответили сразу на два твоих вопроса, — успокоил его Федя. — Ты лучше ответь на мой: где будем брать «тачку»?

— Эх, Федя, нам ли с тобой горевать? — указал на доллары Козырь. — Поехали экспроприировать экспроприаторов — терять нам есть чего, как сказал тот мальчик в кожанке. Кстати, и похмелимся, и приоденемся.

— Кабак, на меньшее не согласен!

...Тем же вечером на станции Николаевка к двум парням, одетым в джинсы и куртки «мокрой» кожи, пытались подкатиться вокзальные проститутки:

— Мальчики, не желаете развлечься?

Федя рванулся было к ним, но Козырь придержал его за рукав.

— Та кожанка такая же была или похуже?

Змей поскучнел, шуганул проституток.

— Ты прав, с теми деньгами, что заимеем, мы половину незамужнего населения нашей Николаевки перетрахаем!

— И замужнего тоже! — мечтательно добавил Козырь и вдруг опять лапнул Федю за куртку. — Смотри, смотри!

Тот взглянул в указанном направлении. С подножки переднего вагона недавно прибывшего поезда скользнули и растворились в за-вокзапьной темноте две фигуры с огромным кожаным чемоданом — мужская и женская. И тут же на площадь со стороны города высунулся из боковой улицы зеленоватый новенький «мерседес», и из него к вагонам побежали трое парней в ветровках.

— Встречают кого-то? — высказал предположение Козырь.

— Ага! — согласился Змей, наблюдая, как парни, матерясь, обшаривают вагоны. — Тот, кого они встречают, не очень горит желанием целоваться с ними.

— Ты думаешь?.. — повел глазами Сашка в сторону первого вагона.

— Одно из двух, — развивал свою мысль Федя, — или в «мерсе» оперативники подъехали, а эти двое из первого вагона — аферисты-гастролеры, или... — он осекся. Троица, возбужденно поговорив, направилась к ним.

— Эй, мужики, не видели случайно здесь хмыря в кожаном пиджаке и бабу, ну — всю из себя? — вопрос был обращен к Козырю. Тот замешкался было, но за него ответил Федя:

— Ребята, да из этого поезда почти никто не выходил. Из предпоследнего только дедок вышел и прошкандылял через площадь.

— А ты откуда знаешь, что я про поезд спрашивал? — подозрительно уставился на него задававший вопросы.

— А вы так лихо по вагонам пробежались — ну прямо настоящий ОМОН! — попытался шуткануть Федя. Подействовало.

— Во, прям в точку! — заржал парень. Остальные поддержали. — Угадал, земеля — ОМОН и есть! Но не тот, что ты думаешь! — Парень обернулся к своим. — Поняли? Раньше они вылезли! На две станции раньше! Так что придется мотать назад и перетряхивать Ясиноватую и Ребровку заодно.

— Витек, но это же двести кэмэ! — пытались возразить двое. — А горючки — хрен целых ноль десятых.

— Цыц! — гаркнул на них старший. — Вы что, предпочитаете, чтобы вашими яйцами закусил бультерьер шефа? А по мне пусть лучше он давится яйцами того — в пиджаке, иностранца! А эту паскуду крашеную — дочку его... — он прикусил язык, метнул взгляд на Федю и Сашку, — слушайте, мужики, вы местные?

— Естественно! — подтвердил Федя.

— Знаете что — есть выгодное дело! Если усечете вдруг среди толпы народа вот такую деваху, — в руке Феди оказалось цветное фото Олеси, взглянув на которое, тот протяжно свистнул в немом восхищении, —- постарайтесь проследить, где она остановилась. С ней еще один такой... венгр будет в кожаном пиджаке. Это аванс, — стодолларовой купюрой он предупредил Сашкин вопрос — на хрена им это надо?— За ее адрес положим еще четыре такие бумажки. Да, а где вас найти в случае чего?

Сашка открыл было рот, но Федя наступил своим полуботинком на его.

— Записывай телефон. Так, на всякий случай!

— Резонно! — С любопытством поглядывая на него, Витек записал номер на пачке «Мальборо». — Ну, бывайте!

— А что она натворила, деваха эта? — Сашка все же не удержался.

— От папочки удрала, любимого, — ухмыльнулся Витек. — А он у нее стро-о-гий! Но богатый! — заржал, уже направляясь к «мерсу». — А ну, орлы, поехали на заправочную!

— Ты знаешь, какой номер хоть им дал? — напустился Сашка на Змея, когда машина отъехала, увозя троицу «встречающих».

— Мне да не знать! — ухмыльнулся тот. — Номера телефона с визитки тех двоих, с красными книжечками которые приходили.

— А зачем?

— А затем, Шурик, что им незачем знать наш адрес. Потому что эту «тачку» мы у них уведем.

— Что?! — ужаснулся Козырь. — А ты видел, как у них подмышки оттопыриваются?

— Заметил, не волнуйся, — успокоил его Змей. — А у тех, что заказывали музыку, эти оттопырки свободно в карманах болтаются. И к тому же адрес наш им известен. Улавливаешь разницу? Ну, а раз понял — прыгай в электричку — как раз до Ясиноватой.

Через два с половиной часа они были на месте. Выйдя из вагона, Федя перебросил из руки в руку чемоданчик с инструментами, дернул на себя массивную дверь вокзала и... нос к носу столкнулся с Витьком из «мерседеса».

— Ба-а-а! — протянул тот, осклабившись. — А кое-кто еще спорит, что земной шарик кругленький. Со свиданьицем, братишка!

— Наше вам! — поклонился Змей, отходя в сторону.

— Вы что, сявки, следить за нами вздумали? — зашипел на перроне Витек. Правая рука его проворно нырнула за пазуху. Козырь высунулся вперед. Он побледнел, но держался мужественно.

— Слушай, ты что, псих? Вы же видели, что мы ждали электричку. Намылились к куму в гости. Кум живет здесь, в городке. А с вами нам вообще делить нечего! Кстати, договор насчет девахи остается в силе, или аванс отдать?

Последний аргумент, видимо, переборол все сомнения. Витек вынул из бокового кармана «Мальборо», тряхнул пачкой.

— Угощайтесь, компаньоны! Может, подбросить к куму?

— Спасибочки, тут пешком три квартала, — Федя прикурил презентованную сигарету и потянул за собой Сашку, махнув на прощанье Витьку вспотевшей вдруг ладонью.

Они вышли через сквозной проход вокзала на автобусную стоянку и пошагали дальше, в темноту привокзального сквера.

— Эй, мужики, стойте! — Витек, выскочив из дверей, бежал за ними.

Они огляделись — «мерседес» стоял неподалеку от билетных касс, и двое «мальчиков» курили, прислонившись к облицовке.

— Если что — рвем когти! — пробормотал Сашка, приняв стойку марафонца перед забегом.

— Ну да, счас! — Федя сунул правую руку в карман кожанки.

— Послушайте, вы к куму надолго? — спросил, подбежав, Витек.

Змей вынул руку из кармана.

— На выходные, сегодня ж пятница!

— Может быть, заодно и о нашей девочке поспрашиваете, — нагло ухмыльнулся Витек.

— Богатый, говоришь, папа? — завелся Сашка. — Другой город, другие люди... — туманно начал он рассуждать, глядя в небо.

— Понял, — в его руке зашелестела сунутая туда бумажка.

— А с другой стороны, — взглянув в нее, повеселел Сашка, — кум — он все же родич какой-никакой, а у него здесь полно знакомых и друзей. Что в наших силах — сделаем, — прижал он руки к груди.

— Если что — ищите нас в районе привокзальной гостиницы. — Витек через площадь пошел к «мерседесу».

— У тебя что — действительно кум здесь живет? — спросил Змей.

— Ага, а вон его квартира, — указав на лавочки привокзального сквера, под твердил Козырь. — Пошли лучше подальше за деревья, открывай свой чемоданчик да доставай гостинцы — ночи нынче пошли прохладные.

Удалившись в глубь мини-парка, они уселись на лавочке, чтобы «уговорить» благоразумно прихваченную из дома бутылку водки и нехитрую снедь.

... Через четыре с половиной часа оставленный без присмотра «мерседес» рванул с места и пошел петлять по улицам города, выбираясь на автотрассу.

— Какие все-таки жадины эти «новые русские»! — вертя баранку, возмущался Козырь. — Почти сорок тысяч баксов ухлопать на эту железяку и пожалеть тройку паршивых «лимонов» на установление сигнализации!

Откуда ему было знать, что эта машина в сигнализации не нуждается. Ибо ее слишком хорошо знали в преступном мире. Папа Олеси пожертвовал для её поимки одним из своих личных автомобилей. Он был очень влиятельный человек. И о-о-очень богатый!

 

Глава Х

КОНЕЦ БЕСПРЕДЕЛА

Выскочив из подъезда, Олеся увидела на автобусной остановке, метрах в пятнадцати от дома, готовящийся к отправке маршрутный автобус. Табличка на нем гласила «Микрорайон — Ж/д вокзал», и она, не раздумывая, вскочила на подножку, пихнув вперед свой чемодан. Автобус тут же тронулся, свернув за дом, и вскоре, петляя по микрорайону, выехал на трассу. Вначале свободных мест было много, но ее кожаный «крокодил» наглухо закупоривал проход между сиденьями, поэтому пришлось стать на задней площадке, держась за поручень у окна. Чемодан Олеся поставила у задней стенки и полезла в сумочку — надо было купить талоны на проезд.

— Уезжаешь? — сидевшая через два места пожилая женщина дружелюбно улыбалась, разглядывая Олесю и ее багаж. — В гостях была, — утвердительно заявила она.

— С чего вы взяли? — глядя на нее, Олеся невольно тоже улыбнулась, очень уж по-простецки завязывалось знакомство.

— Ну как же? Одежду у нас такую маркую редко надевают, ну и все остальное. — Женщина еще раз оглядела Олесину прическу, макияж, маникюр. — Не, точно из Питера или Москвы в гости приезжала. Я знаю — у меня две дочки в Москве учатся. Тётя Зоя я, еду вот на вокзал одну из них — Танюху встречать.

— А меня Олесей звать.

— Ничего, бывают и похуже имена, — успокоила ее тетя Зоя, хотела еще что-то добавить, но тут на остановке в автобус ввалилась такая толпа, что сразу заполнились свободные места и проход.

— На вокзале поговорим! — крикнула тетя Зоя Олесе. — А до него еще далече!

Чем ближе к центру города, тем плотнее становилась толпа. Олесю так притиснули к боковому стеклу, что уже невозможно было глубоко вздохнуть, не то что повернуться в какую-либо сторону. Казалось, всем пассажирам надо было только на конечную остановку — ж/д вокзал. Впереди нее стоял парень в прозрачной болоньевой разлетайке и ее груди плотно прижались к его спине. Олеся и не думала об этом, пока парень, как-то ухитрившись в такой давке развернуться, не оказался с ней лицом к лицу и не принялся нагло разглядывать ее. Гаденько так улыбаясь при этом прыщавым скуластым лицом. Тела их склеивались, словно в медленном танце, а парень не прилагал усилий отодвинуться, наоборот — его нога начала нахально искать просвет меж Олесиных коленей. Она вспыхнула.

— А ну, прекрати!

— Т-с-с! — парень приложил палец к губам и указал глазами вниз. Олеся взглянула туда и вздрогнула: блестящая полоска отточенной стали острым концом чуть касалась свитера в районе живота. Там все похолодело и сжалось, словно от обезболивающего укола.

— Возьми! — В левую ее опущенную ладонь ткнулось что-то горячее, упругое. Она машинально сжала ладонь и вдруг, почувствовав живую, пульсирующую плоть, поняла, что это такое, и, разжав пальцы, попыталась отпрянуть назад. Где там! Их так стиснули, что шевелиться было невозможно. Она открыла рот, чтобы закричать — в левом боку остро кольнуло. Олеся опустила глаза — кончик ножа вошел в свитер. Сознание замутилось, в голове сразу стало пусто и звонко, все звуки поплыли, отдалились, лишь осталось скуластое, в прыщах лицо и голос, который приказывал:

— Возьми... сожми!

Она, как зомби, выполнила приказ — сжала, отпустила, вновь сжала и вдруг увидела, как у этого, прыщавого глаза покатились под лоб, а в ладонь ей брызнула теплая липкая струя...

Водитель автобуса не мог предвидеть неожиданной ситуации: стоящий с мамой на тротуаре малыш лет пяти вдруг вырвал свою ладошку из ее руки и метнулся на проезжую часть дороги за каким-то фантиком. Но водитель был профессионалом, не раз побывавшим в таких вот и им подобных экстренных переделках. Он до полика вдавил педаль тормоза — громадина ЛАЗ замер буквально в считанных сантиметрах от белесой головки. Малыш был спасен.

Но не Олеся — силой инерции ее швырнуло вперед, на руку «антенщика» с ножом. А отдернуть руку было некуда...

— О-о-ой! — Она изо всех сил прижала ладонь к тому месту, где только что бок прошила раскаленная игла, пытаясь сжать, слепить пальцами края раны через свитер, а телом навалившись на того, кто вольно и невольно вогнал в нее нож. А он живым тараном с нечеловеческой силой пятился назад, спрессовывая толпу еще больше, стараясь создать пустоту между собой и Олесей. В эту пустоту она и рухнула.

Увидя завалившуюся девушку в голубом пуховом свитере, на левом боку которой расплывалось, ширилось пятно крови, толпа на некоторое время впала в шок. Этого времени хватило скуластому, чтобы надавить кнопку экстренной остановки и ласточкой выпрыгнуть в открывшуюся дверь. Если бы не ограждение тротуара, он сбежал бы. Но безжалостный металл труб, из которого оно было сварено, равнодушно принял на себя человеческое тело, вылетевшее из автобуса, которое грудью ударилось о него. Послышался глухой хруст, и оно тряпкой шмякнулось рядом с ограждением. Изо рта убийцы протек тоненький ручеек крови, ноги судорожно поджались и выпрямились... Смерть наступила мгновенно.

— Олеся, девочка, ну как же это?! — голосила на весь автобус тетя Зоя, помогая мужикам вынести на тротуар ее тело. Видимо, ее крик и вернул Олесю из небытия. Она с усилием разлепила ставшие многопудовыми веки, зашевелила губами:

— Михай, Мишенька, где ты?! — И опять ушла в черноту.

Тетя Зоя запихнула вслед за носилками в подлетевшую «скорую» огромный кожаный чемодан и, держа в руке Олесину сумочку, решительно влезла следом:

— Я ее родственница!

... Михай с Иваном ожесточенно сосали сигареты: Иван «Приму», а Михай «Данхилл». Иван озлобленно плюнул на асфальт перрона:

— Твою мать, прозевали!

Да, поезд на Москву ушел двадцать минут назад.

— Не хрен было вообще ее отпускать одну! — напустился Иван на Михая. — Я не помню уже, говорил тебе, что ты идиот, или нет?

— Да говорил, говорил! Сразу же как выбежал от бабки, — оправдывался Михай. — Но ты попробовал бы сам удержать ее.

— Классную бабу упустить! — не слушая его, долдонил свое Иван. — Такой шанс Судьба дает всего один раз в жизни, и, упустив его, ты автоматически становишься олухом, идиотом и неблагодарной скотиной. А это я тебе говорил?

— Да иди ты со своими разговорами знаешь куда?! — Михаю надоели Ивановы нравоучения. — Ничего я не упустил! Сейчас найду такси и догоню поезд. А там я знаю, что ей сказать.

— Значит, нравится она тебе, — подытожил Иван, — не нравилась бы, так не побежал бы следом. Уважаешь, значит, Олесю. А шахтеры тебе, выходит, уже до задницы?! Пусть и дальше насилуют их дочерей, убивают во время выдачи зарплаты и бьют морды их детям безо всякой на то причины... Я правильно тебя понял?

Михай враз остыл, подумал.

— Ты неправильно меня понял, Ваня! Я хотел тебе сказать — всю Москву перетрясу, но найду Олесю. Но это потом, сперва сделаем дело, как договорились!

— Вот это по-настоящему, по-шахтерски! — Иван хлопнул Михая по плечу. — А Олеська никуда не денется, вдвоем мы эту Москву обыщем в два раза быстрее.

... Две сотни километров до родной Николаевки Федя Змей и Сашка Козырь «сделали» за полтора часа. Скорость «мерседеса» плюс профессионализм сменяющих друг друга водителей да плюс пустующая ночью трасса.

— Федя, я хочу жрать, — когда въехали в городок, Козырь ожил и начал балагурить. — Чтобы за всю трассу ни один гаишник не остановил машину — это событие нужно отметить в хорошем кабаке!

— Ночном кабаке, — поправил его Федя.

— Не спорю — в хорошем ночном кабаке, — согласился с ним Сашка.

Таковым заведением слыл бар «Найт Катиш» ночная Катюша. Именно так звали владелицу бара — Катя. Вообще-то бар — он и есть бар, и, чтобы пробиться в лучшие, нужно было чем-то отличаться от остальных. «Найт Катиш» отличался. Прежде всего — здесь сияла чистота. Обслуживание было отменно изысканным и вежливым. Пьяным не наливали, на вынос не давали, а если кто начинал выступать — четверо дюжих парней быстро ставили на место зарвавшегося — он вылетал из бара, как пробка из бутылки, иногда с хорошей отметиной на физиономии.

Этот бар обходил стороной Узбек со своей компанией. По одной простой причине — отец Катюхи являлся главным прокурором Николаевки.

Музыка в баре была классная — четверо ребят и одна девчонка исполняли песни «живьем» по очереди. И на заказ — тоже.

Вот к нему-то и подкатил новехонький «мерседес». Куда как раз в это время подходили Иван с Михаем. Иван уговорил напарника перед «операцией немного отвлечься».

— Они, эти кожаные, все равно до утра там девиц трахают — часа в четыре только отпускают.

— А ты-то откуда так хорошо знаешь их расписание? — удивился Михай.

— Был и я одно время в этой гоп-компании, — помолчав, признался Иван. — До первой получки на шахте. И сразу отвалил.

— Так не червонец виной был там, возле забегаловки?

— Естественно! — пожал плечами Иван. — Так просто «своих» не отпускают.

— Стой! — возле «Найт Катиш» Михай притормозил его, указывая на подъехавший «мерс». — Эту машинку я помню. А вот водителей не узнаю, — разглядывал он вышедших из авто. — А ну, пошли за ними!

И, перебросив из руки в руку чемоданчик с изготовленными Иваном «штучками», на которые ушло три десятка аммонитных шашек, шесть детонаторов, три кольцевых магнита из списанных динамиков да три купленных в местном магазине будильника, теперь уже Михай потащил Ивана в бар вслед за Змеем и Козырем. Те же в предвкушении добавки после нервного потрясения в связи с угоном уже подошли к стойке бара, за которой сегодня стояла сама хозяйка — симпатичная девушка с длинной русой косой.

— Катюш, — разулыбался ей Козырь, — сделай нам бутылочку водки и пару салатов.

— А это не ваша машина случайно, ребята? — указала Катя на задок «мерседеса», виднеющийся сквозь дальний витраж бара.

— Нам ли иметь такие тачки, Кать? Конечно не наша! — и Козырь ей ни капли не солгал. — Скорее всего — вон тех орлов, — показал он на вошедших следом Ивана и Михая.

Получив требуемое и заплатив, они удалились за столик.

Иван с Михаем также подошли к стойке.

— Бутылочку коньяка, лимон и пачку «Кэмела», — потребовал Иван.

— Извините, господа, к вашим услугам все, кроме спиртного, — вежливо, но решительно отрезала Катя.

— Это почему же? — изумился Михай.

— Водителям спиртного не подаем, — объяснила барменша.

— А кто вам сказал, что мы водители?

— Вон те двое, — указала Катя, — и, по-моему, они правы.

— Ну что ж, на нет и суда нет, — Михай под стойкой наступил на ногу дернувшегося Ивана, — тогда два «Пепси» и мороженое.

— И «Кэмел», — поставил точку Иван.

— Один момент, — улыбнулась Катя — ей нравились сговорчивые посетители. На стойке тотчас же появился заказ.

— Так и не заправишься с твоими выкидонами! — Иван мрачно ковырялся в вазочке с мороженым.

— Во-первых, ты уже дома «Абсолютом» заправился неплохо, — Михай с улыбкой отхлебнул тоника, — а во-вторых, надо же узнать в конце концов, чья это иномарка.

А Федя с Сашкой в это время спорили, где до завтра поставить машину, так как своего гаража у них не было. Сошлись на одном друге с окраины городка — тот, разбив свой «Москвич», срочно продал его на запчасти и теперь копил на новый, а гараж пустовал. Обсудив проблему, заметили, что кончилась водка, и засобирались уходить. Заметив это, Михай быстро вывел Ивана из бара и подскочил к одному из частников, дежуривших со своими легковушками у бара, «на подхвате». Усевшись в машину и втащив следом напарника и чемоданчик, он сунул водителю хрусткую купюру.

— За тем «мерсом». Впритирочку!

— Понял! — Ночные «водилы» нелюбопытны.

Выйдя из бара, Федя и Сашка с маху плюхнулись на мягкие кожаные сиденья.

— Красота!

— Но не для вас, мальчики! — К виску каждого прилип холодный ствол, приставленный с заднего сиденья.

— Ну, не говорил я тебе, Витек, что мне эти хмыри не понравились еще там, на перроне? А ты — дочку шефа помогут найти! Вот и нашли!

— Да! — голос Витька Змей и Козырь угадали сразу. — Прав ты был, Федор, ой как прав! Признаю твою правоту, ящик коньяка за мной. Но я этот ящик, клянусь, выдавлю из этих козлов, прежде чем пристрелить их! А вначале... Для чего вам нужна была наша машина? — тон Витька не предвещал ничего хорошего.

— Покататься! — попробовал было вильнуть в сторону Федя Змей.

Раздался сдвоенный щелчок предохранителей — «крутые» без слов понимали друг друга.

— Постойте, ребята! — Козырь понял, что здесь шутки неуместны. — Заказ это!

— Кто заказывал?

— Да нас убьют, не задумываясь!

— А мы, думаешь, долго мыслить собираемся? Да мы таких щелкаем, как семечки! Ха, двумя больше, двумя меньше! Вы еще и живы-то благодаря тому, что нам нужно кое-что узнать. А ну, колись, халява!

— Это Узбека заказ, — выдавил из себя Змей.

— Кто такой?

— Местный «кругяк».

— Что, круче вареного яйца? — Витек засмеялся. — А ну, вылазь из салона!..

— Погоди! — Михай придержал руку «водилы», собирающегося повернуть ключ зажигания. — Здесь, по-моему, состоится какой-то спектакль.

Змей с Козырем вылезли с передних сидений наружу. Сашка с тоской глянул в темноту за углом бара.

— Завернуть за угол не успеешь — пуля быстрее тебя бегает! — продолжал балагурить Витек, защелкивая на его руке наручник. Рядом такую же операцию с тезкой проделал Федя-«крутой». Приковав наручниками правую руку Змея к левой Козыря, Витек с приятелем затолкали их на заднее сиденье и свободные руки пристегнули к ножкам передних сидений. Таким образом, Федя и Сашка оказались надежно прикованными в задней части салона.

— Выбирай одно из двух, — садясь за руль, посоветовал Витек, — или вы показываете дорогу к берлоге вашего Узбека, или мы вывозим вас к первой же балке за городом и оставляем. Естественно с вентиляцией в черепе. Ну так что, куда едем?

— Конечно, к Узбеку, — решил за двоих Федя Змей. — Только... — он замялся.

— Договаривай! — подбодрил его Витек.

— Их там с десяток наберется!

— Ничего, не таких имели. — Витек надавил какую-то кнопку на панели — нижняя крышка люка, вделанного в верх салона, поехала в сторону. К верхней крышке были пристегнуты «липучкой» четыре миниатюрных автомата.

— «Беретта», иначе «короткая винтовка», калибр пять пятьдесят шесть, длина ствола шестьдесят сантиметров, — угадал Козырь.

— Ого! — удивился Витек. — Откуда такие познания?

— Да мы их перещупали... — расхвастался было Сашка, но Федя перебил его:

— Приходилось выполнять заказы.

— Я раздумал вас убивать! — расщедрился Витек. — Нашему шефу позарез нужны специалисты по оружию. А то покупаем разную дрянь. Как вам мое предложение?

— А нам лишь бы платили, — пожал плечами Федя. Сашка заерзал на сиденье, — конфликт, похоже, разрешался полюбовно. Витек посигналил — из-за угла бара вывернулись две фигуры и полезли в машину. Такие же «мальчики».

— Далеко бы ты удрал? — улыбнулся Витек Сашке, включая зажигание...

— Вперед, за ними! — подтолкнул «водилу» Михай.

Машины, попетляв по ночному городку, выехали на окраину, здесь Иван придержал водителя:

— Стоп, мы приехали!

Тот пожал плечами и выключил двигатель. Задние фонари «мерседеса» скрылись в темноте.

— Ты чего? — отпустив частника, Михай подошел к Ивану.

— Дальше нельзя — я ведь тоже детективы по «ящику» смотрю иногда. Отсюда я дорогу найду — близко уже. Давай за мной, — и Иван зашагал к чернеющей в сумерках громадине террикона.

Обогнув его, они очутились перед длинным дощатым строением.

— Склады! — прошептал Иван и указал на стоящий возле большой двустворчатой двери «мерседес». Рядом стоял КамАЗ-рефрижератор. Иван поманил Михая за собой. Они зашли с тыльной стороны сарая, прошли немного вдоль стены и в одном месте Иван, поковырявшись немного, отодвинул в сторону широкую доску обшивки. Пространство за образовавшейся щелью было загорожено ящиками рядов в пять, поверх которых пробивался свет. Просветы между ящиками были, и в них можно было кое-что разглядеть.

— Что это нас встречать никто не выходит? — поинтересовался Витек, заглушив двигатель.

— Не до нас им сейчас, гостей принимают, — отозвался Змей.

— Ну, раз принимают — нужно идти, — хищно улыбнулся Витек и отлепил с крышки люка одну из «беретт». Остальные «мальчики» последовали его примеру.

— А вы пока посидите, подумайте о бренности земного существования.

Войдя внутрь склада, они поняли, почему их никто не встретил у выхода. Два видика, установленные в противоположных углах свободного офиса, выдавали такую крутую порнуху, на которую можно водить только граждан после восьмидесяти лет — когда все уже в организме атрофировано. В воздухе витал плотный пластмассовый запах перегоревшего наркотика. Пол в сарае был устлан соломой, поверх нее — спортивными матами. И на этих матах в самых интимных позах извивались с девочками тринадцати-пятнадцати лет молодцы Узбека. Столы с бутылками и закусками стояли по краям «борцовского ковра». Узбек сидел за одним из них, наблюдая живописный спектакль, широко расставив волосатые ноги и отхлебывая виски прямо из бутылки. Светловолосая головенка одной из «артисток» находилась между ляжек, ритмично опускаясь и поднимаясь — она делала ему минет.

Витек, оставаясь незамеченным, полюбовался вместе с ним этим представлением, затем разрядил в потолок полмагазина «беретты».

Все очумело повскакивали на ноги, кроме одной пары: что-то там заклинило и они никак не могли разъединиться. Белоголовая, подавившись, с ожесточением зашлась в кашле. Узбек недоуменно щурил глаза, разглядывая невесть откуда появившуюся четверку с автоматами.

— Всяких шлюх попрошу удалиться! — объявил Витек, помахивая «береттой». — Разговор предстоит сугубо мужской.

Девчонки стали одеваться. Наступившая тишина нарушалась лишь стонами той, на полу: партнер тщетно пытался выдернуть свое «оружие» из ее «ножен».

— Склещились, — презрительно высказался Узбек. — Спецукол нужен.

— А мы как раз из «Скорой помощи»! — Витек, не целясь, разрядил остаток магазина в лежащих на полу. После этой расправы в сарае воцарилась гробовая тишина, все, застыв, уставились на изрешеченные пулями тела. Витек, выщелкнув пустой магазин, вставил новый. Скрежетнул затвором. — Повторяю — присутствие дам не обязательно!

Тех как сквозняком выдуло — повыскакивали, в чем были.

— А теперь поговорим с тобой, — он подошел к Узбеку, стволом автомата подщелкнул снизу его отвисшую челюсть, — прикрой яйца и отвечай — зачем вам понадобилось угонять наш «мерседес»?

— Какой «мерседес»? — Мысли в затуманенной башке Узбека ворочались вяло... Витек помог им двигаться быстрее, слегка треснув его по башке затыльником «беретты».

— Зелененький такой. На который ты натравил двоих своих козлов!

— Ой, понял! Не мои это ребята, я их нанял только как водителей-профессионалов. Для дела!

— Для какого дела? — Витек, как бы играя, направил ствол между ног.

— Да подожди ты! — Узбек прикрыл свое наследство ладонями. — Серьезное дело! Завтра шахтерам зарплату привозят. После трехмесячной задержки. Я даже приблизительно не знаю, какая это сумма. Но догадываюсь — огромная! Офигенная просто-таки! Если ее взять — можно оставшуюся жизнь не работать!

— А деньги куда пока определят? — поинтересовался Витек.

— В Сбербанк местный. Но там охраны — раз плюнуть. Поэтому и раззвонила местная администрация, что зарплата будет только через неделю — пока посчитают да распределят...

— И как же ты зарплату думаешь вывезти? На таком заметном авто, как «мерседес»?

— Да нам бабки только взять в него и уйти по-быстрому. В нашем рефрижераторе — двойное дно и двойные стены. Холодильное оборудование мы выбросили, пенопласт — тоже. Вместо них заложим бабки, затем завинтим панели на место, фургон загружен ящиками со сгущенкой, — Узбек показал на стоящие у стены штабеля ящиков, — и — адью! Послушай, я, кажется, догадываюсь, чей «мерседес» угнали эти ослы, — обратился он к Витьку. — Вы из столицы?

— Так точно! — откозырял тот. — И теперь наш папа очень разгневается, если узнает о такой наглости!

— А ему разве обязательно знать? — заискивающе обратился Узбек.

— А как же? Наша служба и опасна, и трудна — не скажем мы, найдутся стукачи-доброхоты, и тогда нам вместо вас лежать во сырой земле! А зачем нам эта головная боль?

— Ребята, можно ведь договориться! Сообща, например, взять завтрашние денежки. Там, я думаю, хватит на всех с лихвой!

— А вот об этом предложении стоит подумать. — Витек и вправду задумался на минуту, затем заявил: — Но машину шефа я подставлять не намерен. Ищите другую.

— Где ж за такой короткий срок другую раздобудешь?

— А мое какое дело? «Скорую», например, угоните! Ее-то уж точно никто не остановит после «дела».

— Да ты что? — ужаснулся Узбек. — Среди бела дня, из больницы — «скорую»? Да менты через час ее найдут.

— А зачем из больницы? Сделайте ложный вызов. Мало ли, сколько времени медсестра будет находиться у больного, допустим, с признаками инфаркта?

— Ух ты, дельная мысль! — Узбек впервые расплылся в улыбке.

Дальше Михай слушать не стал. Он потянул Ивана за рукав от дыры в стене. Обежав сарай, они очутились перед машинами. Щелкнув замками чемоданчика, Михай протянул Ивану один из свертков.

— Ставь все три на полчаса.

Тот понял его сразу и, зажав в зубах американский фонарик-карандаш, завозился с будильниками самодельной мины. Та же операция повторилась еще в двух вариантах.

— А теперь?

— Одну под «мерса» и две под КамАЗ. Чтобы с гарантией!

И вдруг задняя дверца «мерседеса» начала приоткрываться. Михай молниеносно выхватил из кармана кожаного пиджака плоский пистолет.

— Ребята! — послышалось из салона легковушки. — Не стреляйте, свои мы!

— Так сразу и свои? — спросил Михай, приближаясь к «мерседесу» и щелкая предохранителем.

— Прикованы мы, наручниками. Булавочку бы какую или шпилечку, а? — голос Козыря был жалобно-умоляющим.

— Что мы вам — ночной галантерейный магазин? — фыркнул Михай, заметив «браслеты» на их руках. — А ну, пойди загляни в дверь, скоро там конференция закончится? — попросил он Ивана, роясь в кармане. Щелкнула пружина ножа, оскаленная пасть тигра блеснула в лунном свете. Михай вложил кончик ножа в отверстие наручника, чуть повернул, наклонил — рука Козыря освободилась.

— Спасибо, я теперь сам, — протянул тот руку за ножом.

— Э-э-э, нет, землячок, с этим ножичком я не расстаюсь, — еще три поворота лезвием, и Козырь со Змеем вывалились по разные стороны автомобиля. От двери набегал Иван.

— Скорее, они, кажется, собираются прощаться!

Дело в сарае действительно шло к завершению. Устный договор был заключен.

— Только без шуточек, орлы! — Подняв автомат, Витек начал отходить к двери задом, под прикрытием остальных стволов. — Если вы вздумаете, не дай, конечно, Боже, обойтись без нас, то я еще не забыл телефон милиции. Это так, к сведению, на всякий случай. Засим — спокойной ночи, — он взглянул на часы и поправился, — вернее, доброго утра! Можно не провожать, дорогу мы знаем.

Дверь захлопнулась. Подойдя к машине, Федя злобно выругался.

— Витек, заложники слиняли!

— А хрен с ними — патроны сэкономим! Хотел я еще парочку трупов этому «крутому всмятку» подбросить, а трупы сбежали! Ничего, их же эти и укокошат после — много ребятки знают.

Заводи, Федя, поехали, а вы держите пока дверь под прицелом — мало ли...

Услышав шум заработавшего двигателя, Узбек вскочил и стал поспешно натягивать штаны.

— Хватай оружие, ребята! Им нельзя уйти. Они должны исчезнуть, будто бы их никогда не было в нашем городе. Иначе нам — хана!

Из стенного шкафа повыхватывали K-50M, сильно смахивающие на «шмайссеры», и рванулись к двери. А когда выскочили наружу, увидели удаляющиеся стопари «мерседеса».

— В машину, Коля! Заводи КамАЗ, счас мы их на пересеченной местности в лепешку размажем. Остальные — в фургон! — командовал Узбек.

КамАЗ, взревев дизелем, рванулся вдогонку за легковушкой. Иван с Михаем вышли из сарая. Иван поднес руку к свету в дверном проеме:

— Десять минут еще погарцуют! — И они вошли внутрь.

— Вань, ищи горючку! — попросил Михай. — Не может быть, чтобы они ворованные машины заправляли на государственной заправке. Ба, а где же трупы?

Нигде не было видно следов расстрелянных на матах.

— Забрали с собой, а по дороге выбросят где-нибудь, — предположил Иван.

Горючее нашлось в самом дальнем углу сарая. Четыре двестилитровых бочки с бензином и две — с соляркой. Открутили пробки, понюхали.

— Бензин закручивай, а соляр переворачиваем! — скомандовал Михай. Перевернули бочки, затем отошли к двери и Михай, подняв с пола забытый в спешке бюстгальтер, пропитал его дизтопливом. Чиркнул зажигалкой, бросил горящий ком в угол.

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло! — И они шагнули в ночь. Позади весело затрещали в пламени доски ящиков.

— Пошли в бар, отметим? — озорно глянул Иван на Михая.

— Теперь можно, — согласился тот. — Только... — услышав рокотнувшие вдали с некоторым промежутком два мощных взрыва, успокоился,— нет, ничего, пошли!

... Услыхав сзади рев дизеля, а затем увидев свет мощных фар, Витек заматерился:

— Так я и знал! Козлы, захотели наши шкуры прогладить! Ну-ка, ребята, опускайте боковые стекла, сейчас мы им покажем столичную «работу»!

Заговорили «беретты», высекая искры из капота приближающегося КамАЗа. В ответ оттуда стрекотал К-50М, очередь вдрызг разнесла заднее тонированное стекло легковушки.

— Витек, они догоняют! — истерично заорали с заднего сиденья.

— Жми, Федя! Дави на газ! — приказал Витек.

— Не могу! — простонал Федя. — Эти блядские дороги. У нас посадка низкая, враз срежет все под низом.

КамАЗ настигал «мерса». Где-нибудь на трассе они давно бы уже крутили фиги отставшей громадине, но здесь, на узкой проселочной гравийке, в выбоинах и трещинах, отечественный тягач явно превосходил в маневренности красивую заграничную игрушку. Команда Витька яростно отстреливалась, но капот железной махины неумолимо нависал над багажником «мерседеса»...

Вдруг он рванул вперед, как застоявшийся в загородке конь. Машина пошла плавно, без толчков.

— Ур-р-ра! — заорал Витек, наблюдая, как отдаляется свет единственной уцелевшей фары КамАЗа. — Что, суки, взяли? Мы еще попляшем на ваших могилах! — Автомобиль из тисков проселочной вырвался на пригородную трассу.

На грузовике, видимо, тоже поняли, что упустили выгодную ситуацию: КамАЗ резко сбросил скорость. И вдруг черноту ночи разорвала ярчайшая вспышка. В ее свете черными птахами порхнули в разные стороны куски облицовки «мерседеса» и человеческих теп. На месте дорогой игрушки пылал оранжевый факел.

В первый момент Узбек настолько обалдел от неожиданности, что потерял дар речи. Затем заорал:

— Ага-а! Бог все-таки есть, ребята, и он на нашей стороне!

Бог, может, и был, но в этой игре он сделал ничью: огромный грузовик силой сдвоенного взрыва подбросило над асфальтом. А по обочинам разлетелись уже его составные части. И то, что осталось от пассажиров и водителя...

Да, Иван не зря десяток лет ел свой хлеб! И не зря к слову «взрывник» добавляется уважительная приставка «мастер»!..

А за терриконом гудело, ярилось пламя. Десятилетиями просушенные доски горели легко и весело. Перед четырьмя пожарными машинами метался начальник вахты.

— Не дам тушить! Давно уже всем настохренел этот гадюшник!

Его слова перекрыли мощные взрывы — взлетели в воздух бочки с горючим. Пожарники пожали плечами и смотали шланги.

 

Глава XI

НАЧАЛО ИСПОВЕДИ «ВОЛКА»

Зайдя во второй раз за сегодняшнюю ночь в уже знакомый «Найт Катиш», Иван и Михай поразились: за угловым столиком «уговаривали» бутылку Змей и Козырь — недавно освобожденные пленники «мерседеса».

— Ваня, заказывай! — Михай пошел в угол.

— Вот теперь верю, что слухи насчет круглости земного шарика — не сказки, — сказал он, усаживаясь на соседний стул. — А если бы сейчас вошли не мы, а Витек со своими омоновцами?

— Брось, дядя! — Козырь лихо хлопнул рюмку водки. — Видеть, конечно, мы мало что видели, зато уши каждое утро моем до пояса. Раз вошли сюда вы — маловероятно появление тех, в кожанках. А вы определенно «за наших»!

— Ну ладно, допустим, ты угадал, хотя я не очень понял, кто это — «ваши», — Михай откупорил бутылку коньяка, принесенную Иваном, и плеснул каждому в рюмку. — Давайте для начала познакомимся, затем вы нам расскажете свою историю, а мы вам — свою...

Окончили изливать друг другу души где-то часа через полтора, когда бутылки — и водочная, и коньячная — опустели. Иван пошел за добавкой.

— Да-а-а! — задумчиво протянул Михай. — Может, теперь хоть немного вздохнут шахтеры!

— Держи карман шире! — пьяно захохотал Сашка Козырь. — Мне ли, переделавшему столько шпалеров для этой публики, не знать, сколько их. Ты уничтожил лишь песчинку в пустыне, каплю в океане! Преступность не победить никогда! Пока есть бедные и богатые, богатые будут стремиться стать еще богаче, а бедные — грабить, чтобы дорасти до их уровня. А это — преступления, преступления и еще раз преступления! Ты думаешь, уничтожив банду Узбека, очистил городок Николаевку от преступности? Ни фига! Хочешь свежий примерчик — мне только что барменша Катюха рассказала? Сегодня, — Козырь взглянул на часы, — нет, вру — вчера среди бела дня какой-то сексуальный извращенец зарезал в автобусе приезжую девчонку. А ты — «вздохнут люди». Свято место пусто не бывает.

— А почему Именно приезжую? Что, на ней написано? — машинально спросил Михай.

— Да потому что она с чемоданом величиной с диван-кровать, вот почему! И одежда на ней уж больно шикарная.

— Постой, постой! — подскочил на стуле Михай. — Она не в голубом свитере была? .

— А хрен его знает! Спроси Катюху, она тем же автобусом ехала.

Михай сорвался с места и метнулся к стойке бара, чуть не сбив по пути Ивана, несущего в одной руке две бутылки, а в другой — четыре шампура с шашлыком.

Поговорив о чем-то с хозяйкой бара, Михай ожесточенно принялся накручивать диск телефона. Затем бегом вернулся к столику и схватил за рукав Ивана.

— Поехали!

— Куда? — Иван квадратными глазами уставился на него.

— Олеся нашлась! В больнице. Да поехали — дорогой все расскажу!

— А кто она тебе?! — крикнул вдогонку Федя. — Родственница, что ли?

— Хуже! — обернулся Иван от порога. — Он ее любит.

Больница в городке была одна. И реанимационное отделение тоже в единственном экземпляре. Там находилась Олеся.

— Проникающее ранение в живот, — сообщила Михаю диагноз дежурная медсестра, поднятая в шесть утра. — Ей повезло еще, что не задет ни один жизненно важный орган. Но крови чужой ей влили аж полтора литра. Заштопали живот быстро и качественно, так что никаких опасений за жизнь нет. Но очень слаба и напугана. Так что вам придется подождать лечащего врача — как он решит. Ну как, подождете?

— Конечно, подождем! — Иван потащил Михая на улицу, в скверик. — Слушай, спешка спешкой, но бутылку я с собой прихватил. И лимончик один.

— Хватит хлебать! — поставил точку Михай. — Второй день на взводе!

— А за здоровье Олеси? — хитро прищурился Иван.

— Ну, если за здоровье... — заколебался Михай.

Пришлось вместо точки ставить запятую.

— Но только по пятьдесят грамм, остальное выбрось! Не хватало еще пьяным к ней заявиться.

— А зачем выбрасывать? — Иван заметил направляющегося к крыльцу больницы мужчину в импортном плаще. — Земляк! Не выпьешь с нами за здоровье молодой симпатичной женщины?

— С удовольствием! — Увидев коньяк, мужчина охотно завернул в скверик. — За женщину не грех выпить! Владислав, — представился он.

— Я — Иван, а это — Михай, — Иван наливал коньяк в одноразовый стаканчик. — Извини, Влад, мы по-простецки, — протянул ему.

Тот выпил, бросил в рот дольку лимона.

— Заболел кто из родни? — Кивнул на здание больницы.

— Да невесту его ножом пырнул какой-то ханыга, — Иван, наливая снова, кивнул на Михая.

— Не Олесей звать? — спросил Владислав.

— Она самая, — заверил его Михай. — А вы что, отсюда?

— Это я ее зашивал! — признался Владислав. — Я хирург.

— Ну как она? — рванулся к нему Михай.

— Все в порядке, — успокоил его хирург. — А вот тому, кто ее пырнул, не повезло. Со всего маху грудью в железо... Помер.

— Ему повезло, — мрачно процедил Михай.

— Теперь и я того же мнения! — оценил его фигуру Владислав. — Ну что, еще по одной и пойдем, поговорите с ней?

— Знаете что? — Михай поднялся. — Мне бы только ваше разрешение, а я бы...

— Все понял, нон проблем. Ваня, я сейчас вернусь. У меня ведь сегодня выходной, просто утром вышел прогуляться и заодно навестить пациентку, — объяснил он Михаю уже на пороге больницы. — Только вы ненадолго, она очень слаба.

... Огромные глаза Олеси смотрели на него с таким ожиданием и невысказанной нежностью, что Михай с ходу осторожно приник к ее губам. Отстранился и увидел две слезы, прокладывающие по щекам дорожки из уголков глаз.

— Ну что ты, что ты, Леська, милая?! Все хорошо, что хорошо оканчивается!

— Я так тебя ждала, Михай-Мишенька! И верила, что придешь!

— А откуда такая уверенность? — пошутил Михай.

— Ну... ведь ты же недосказал историю о друге, — схитрила Олеся. — А у меня, наверное, теперь будет достаточно времени, чтобы выслушать ее всю до конца.

— Более чем достаточно! — вмешался стоящий в двери хирург. — Недельки три я вас здесь подержу — это точно. А пока — пошли, пошли,— заторопил он Михая. — Сдал я вам ее отремонтированную, все на своих местах — убедились, надеюсь, за мое кратковременное отсутствие, а теперь — пошли, зайдете завтра — сейчас ей глюкозу будут вливать.

— А читать ей можно?

— Не возбраняется — в умеренных дозах.

— Олесь, мы по пути к Ивану заскочили... я еще там, в гостинице хотел... в общем, спрячь пока, потом почитаешь, на сон грядущий. А я завтра приду обязательно. — Михай сунул ей под подушку пухлую общую тетрадь, затем обернулся и посмотрел на Владислава. Тот понял и отступил в коридор, захлопнул дверь. Михай наклонился к Олесе и... горячие руки обвили его шею, а ее губы приникли к его. Поцелуй получился затяжным. Михай чуть не задохнулся.

— Ты что делаешь, швы разойдутся!

— Да я выздоровела, как только ты в палату вошел. Уходи сейчас же, не то я разревусь как корова!

— До завтра! — Михай весело выкатился за дверь.

Вечером Олеся достала из-под подушки тетрадь, открыла ее. Первых страниц не было, записи начинались с пронумерованной двадцать второй.

«... Причину самоубийства Насти мне объяснил знакомый официант из «Туриста». С тех пор я и начал «волчатничать»: после службы, в свободное время, прогуливался вечерами и ночами по городу. И первым, кого я отловил, был младший Гальчевский, когда он вышел подышать свежим воздухом с проституткой. Я подстерег его за рестораном... Позже я читал Костино объяснение в органы внутренних дел: «Из темноты появился неизвестный, сильно ударил меня по голове ногой. Я упал. Он сказал моей подруге: «Вали отсюда, шкорка!» — а дальше бил ногами куда попало, в основном по груди, животу и половым органам. Затем взял меня за избитые органы, поставил на колени и полил мне голову своей мочой, сказав, что я — «чмо»...

Гальчевский три месяца провалялся в больнице, излечивая переломы — открытые и закрытые, а его папашка перевернул вверх дном весь городок, затем вывернул его наизнанку. Было одно только место, которое не догадался перетрясти, — ГУВД...

Несколько раз потерпевшие от меня «крутые» пытались скооперироваться, чтобы наказать «волка» из темноты. Но делали это так нелепо, что было просто смешно наблюдать, как их «шестерки» пытались за кем-то следить или хватали в темноте одиноких бомжей-алкашей. Зато я их отслеживал! Очередной из пострадавших обратился даже к нашему с Борькой патрулю:

— Ребята, найдите! Я классно заплачу! Найдите мне эту тварь, он же где-то рядом ошивается, гад!

В помощи «заказчику» было вежливо отказано. Борька, может быть, где-то краешком ума все же подозревал о моих похождениях, но, также зная мой взрывной характер, предпочитал молчать, ожидая, когда я все расскажу сам. Я тоже молчал пока, памятуя, что одному выпутываться во много раз легче, чем группой.

Через полгода, весной 84-го, меня и Борьку вызвал к себе комбат ППС, старый служака:

— Сынки, кто это так «шутит» на вашем объекте? Показатели преступности падают — это хорошо, но резко увеличилось число нападений на граждан за территориями гостиницы и ресторана. И что это за «волк»? Не ты ли, Веснин, из ума выжил? А может, твой напарник по молодости лет дурит?

«Сынки» молчали. Все закончилось тем, что в мае меня перебросили в Октябрьский РОВД на скучную работу — сидеть в «дежурке». Видимо, от расстройства чувств я в том же году поступил в Донецкую средне-специальную школу милиции, где и проучился до 1988 года. Заочная учеба хоть как-то отвлекала от серости будней службы по охране бомжей и алкашей в «обезьяннике» — комнате, где вместо стен — решетки. Еще была у меня тогда мечта — получив лейтенантские погоны и должность оперуполномоченного, дать жару «крутым» на всю катушку.

Шли годы... Конец восьмидесятых — процветание перестройки. Мама моя потихоньку дотягивала до пенсии. Женщины в моей жизни? Да, были и женщины, немало было встреч и расставаний, но все — без клятв в любви и сожаления о происшедшем. Так, несерьезно, мимолетом, горящей спичкой, как говорят. Настоящую «свою» найти не мог. То есть она была где-то, еще в семнадцатилетнем возрасте, но... Сейчас вспоминалась как очень хороший сон, который так быстро и трагически оборвался. С тех пор я возненавидел рокеров, хоть когда-то был им сам. И неплохим.

И вот... Уже перед выпускными экзаменами в школе милиции, в один из майских вечеров 1988 года, к нам в «дежурку» с криками о помощи вбежала молодая женщина — ее на улице ограбили: два каких-то паразита ударили в живот и отобрали сумку, в которой-то денег всего ничего. Но там были очень важные документы, а пострадавшая — главный бухгалтер крупного завода. Я тоща не на смене был, так просто зашел к своим потрепаться. Дежурный у той женщины заявление принял, а розыскники пообещали найти грабителей, естественно, «порешав вопросы». Ей было примерно лет тридцать пять — и великолепная фигура при этом. Я проводил женщину, по дороге успокаивая, как умел. Ее звали Наталья Сергеевна. Дома она пригласила меня на чашку кофе, познакомила с матерью. А вечером, довольно уже поздно, я ушел, пообещав позвонить. Сходил к себе, предупредил маму, что ночевать не буду, взял из своего инженерно-саперного склада в письменном столе моток капроновой нити, трехсотграммовую гирю, служебную РП-79 и пошел «погулять» в тот район, где ограбили Наталью. Около двух часов ночи состоялась интересная встреча: два типа «чистили» чьи-то «Жигули» шестой модели. Вот уж никак они не ожидали моего появления! Я не стал предъявлять удостоверение — хватило воспоминаний о первом случае в «Туристе», а сразу включил в работу веский аргумент — РП-79. Один из них послушно принял нужное положение — рылом в землю и лежать, а вот со вторым пришлось воевать — у него монтировка в руке была. Но против гирьки на шнурке не очень-то попрешь — я ему ее слегка метнул в голову. Дальше — краткий опрос «задержанных», основной темой которого было: свобода в обмен на информацию о том, кто «гопнул» даму в парке. Минут через пять «разговоров» жертва гирьки вспомнила, кто это натворил. Отправил за сумкой, а его дружка «припарковал» к дереву спиной, связав руки в обнимку за ствол. Ну а гирьку на шнуре с петлей подвесил к его мужской гордости. Это чтобы дружок его быстрее сбегал туда-обратно. И чтобы в сумке все было чин-чинарем... Неудачникам тем, наверное, надолго запомнился чокнутый мужик из ночи, который их зачем-то научил читать «Отче наш...» и бояться темноты.

В половине восьмого я стоял у проходной завода, где работала Наталья Сергеевна. Ждал ее, пряча за спиной сумку и... букет цветов. Тоща еще подумалось: «Осторожнее, Игорек! Первый раз даришь цветы женщине, и притом малознакомой. Не втрескаться бы, дружок!»

Она подошла, поздоровались. Сразу же сделала замечание, чтобы не «выкал», а называл просто Наташей. Тут я и вручил ей свои сюрпризы. Да, стоило из-за последующей сцены всю ночь не спать, честное слово — стоило! Так мы и познакомились...

Мне с ней было хорошо и интересно, но разница в возрасте в одиннадцать лет не в мою пользу и то, что она уже тоща была обеспеченной в плане финансов женщиной, а я «тянул» на свой оклад — все это не давало развиваться чему-то большему, кроме дружбы. Да и голова у меня забита другим была — учеба, служба, «плохие»...

Каждый человек в своей жизни, сознательно или нет, стремится к чему-то лучшему, чем он есть на самом деле, к своему идеалу, так сказать. А потом оказывается, что его нет. Прозевал его на каком-то этапе...

Летом я ей не звонил, сославшись на «госы», а когда надел офицерские погоны и начал вести розыскные дела по без вести пропавшим, честно сказать, о Наташе и забывать стал. Кто работал в угро — знает, что это за вид оперативной деятельности! Ну, а тем, кто не работал, могу немного пояснить: чтобы найти пропавшего, а значит — попавшего в беду человека, нужны и упорство, и терпение, и даже фанатизм своеобразный. Плюс ко всему необходимо иметь актерские навыки (уметь поставить себя на место пропавшего, прожить какое-то время его жизнью). Только тогда появится надежда найти хоть какой-то его след. И то, если начальство не будет «мутить»: перебрасывать сыщика на другие дела или перегружать новыми — до двенадцати-пятнадцати в неделю. А то и просто «прикрыть» дело, если это надо кому-то из «крутых». И само собой разумеется, что такие дела светят молодым сотрудникам, не успевшим еще устать от «решений вопросов» с помощью зеленого змия или ожирения. Ни на то, ни на другое у меня времени не было, да и опыта.

Первое дело, говорят, запоминается. Запомнилось оно и мне. Пропала Жанна Богатырева, пятнадцатилетняя девочка, исчезнувшая прямо среди бела дня в центре города еще в марте 1988 года (прошло уже полгода). После подробного ознакомления с делом стало ясно, что его толком никто не вел. Так, разные отписки от нечего делать да запросы типа «на деревню к дедушке». Факты по исчезновению были, честно говоря, не очень: девочка-еврейка вышла из дому за хлебом и... не вернулась! Сейчас уже трудно вспомнить, сколько раз я проверял очередную тупиковую версию с самого начала. И сколько раз возникало желание бросить, закрыть безнадежное дело, когда опускались руки. И так вот каждый день, а всего розыск длился... девять. Зацепиться за ниточку удалось только после того, как была составлена в конце концов реальная характеристика, а не со слов ее папы с мамой, на вторую, мало кому знакомую жизнь девушки. Секс-бомба «тихарка» с двенадцати лет, которая, начав свои похождения с чердака (на полчасика после уроков со старшеклассниками), дошла (на 3-4 часа, для мамы — пошла в кино) до постели Кости Холошенко, соседа по квартире — «пенсионера-бригадира», вышедшего в отставку из действующих рядов донецкого рэкета, открывавшего зарю преступного мира Донбасса еще в 1984 году. Я с ним только осенью встретился на его загородной даче-ферме, где у него в оранжереях и саду трудилось много «цыпочек» и «индюшек» в возрасте от пятнадцати лет, которых по вечерам Костя развлекал... собой, в основном всех сразу. Ну и, естественно, из «пенсионного фонда» шикарно оплачивал их труд птичий и щебетание. Этакий вальяжный индюк-производитель в собственном курятнике...

Но Костя сам хотел бы знать, куда делась его самая горячая в постели «субботняя курочка».

— Если ее замочили, ты, начальник, мне только скажи — кто? А я тебе тогда отвечу, сколько он еще проживет! — просил на прощание «директор фермы».

Так что к восьмому дню поисков я, как в той старой сказке, все еще сидел у разбитого корыта и начинал заново — с детского садика. И наконец-то результат: данные о друге раннего детства пропавшей — с четырех до восьми лет. В1988 году он уже представлял из себя «крутого» рокера с двухлетним стажем наркомана, дошедшего даже до иглы. Летом того же года с ним иногда на его «Яве» в самых злачных местах появлялась оборванная и «зачуханная» девчонка, по описанию похожая на Жанну. Мой визит для любителя мотоциклов и пятерых его дружков, сами понимаете, был неожиданным и крайне нежелательным: они только-только раскурились «планом». По предъявлении удостоверения я услышал ответ, не задав еще ни одного вопроса.

— Пошел ты в задницу, мусор! — орал кто-то из одурманенных наркотой парней.

Ну, такое трудно выдержать! У меня планка и упала. Итоги боя в этой блат-хате: у меня выбитый зуб, пацаны, пятеро в синяках и ушибах, связаны алюминиевой проволокой, перепуганный Вовочка-рокер складывает в свою кепку спичечные коробки с «планом» и десяток ампул морфина, а из четырех мотоциклов только один на ходу, остальные подлежат восстановлению.

— Вова, золотце мое, кепочку с товаром положи возле братков своих! Осторожнее! Вот так... А теперь у тебя пятнадцать минут на все: привести сюда Жанну, после этого вызвать милицию и встретить сотрудников вежливо и ласково... Пошел!

— Мусор, а мусор! Мой пахан, когда узнает про этот беспредел, с головой в говно тебя засунет! — ворчал кто-то из угла гаража Вовочки-рокера. На просьбу повторить высказывание никто не отозвался...

На следующий день я стоял в кабинете начальника райотдела и выслушивал приговор:

— Так, Веснин, Богатырева дома. Молодец! Но на хренаты, скажи на милость, теперь уже офицер — за старое берешься? Зачем ты избил малолеток? А потом ломом поуродовал мотоциклы? Что за методы? Это же делается не так. Надо было вызвать их повестками в кабинет, затем порешать вопросы с ними и их родителями... А ты еще вдобавок шумихи наделал с наркотиками. Скандалы у бедных стариков на работе, в высших инстанциях. Ну чего ты этим добился? И что мне с тобой теперь делать?

Куда меня определить, начальство решило только к декабрю: в командировки, куда попало. Желательно — подальше.

 

Глава ХII

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСПОВЕДИ.

ОХРАННИК

В том же, я прямо скажу, паршивом для меня месяце я узнал страшную новость — Наталья мертва. Звонил ее матери, ходил вокруг их дома, но все безрезультатно — женщина не хотела разговаривать с офицером МВД. Пришлось за пару дней «прокрутить» всех Наташиных друзей, знакомых, коллег, дальних родственников, расспрашивая их о беде.

Выяснилось, после моего «отхода» она затосковала — женщина, оказывается, меня, идиота, любила. Одна из ее подруг призналась:

— Она от вас даже ребеночка хотела. Пусть без брака, пусть без мужа... Наташа все время плакала, даже на работе.

А ведь между нами ничего не было. Ни-че-го! Даже поцелуя! Отвлечь ее-от грустных мыслей вызвалась знакомая — городской лидер комсомольской организации, которая вытащила Наташу в конце сентября отдохнуть в ресторан. На банкет по случаю дня рождения второго секретаря обкома партии. Этот хренов именинник напоил Наташу и вечером в гостинице изнасиловал, наставив синяков по всему телу.

Когда женщина через месяц почувствовала, что беременна, она подала заявление об изнасиловании. Но в возбуждении уголовного дела ей было отказано — какой-то гад спасал моральный облик партийного лидера и примерного семьянина. А еще выяснилось, что этот партократ — папашка одного из парней наркото-рокеров, тех, из гаража Вдовченко. И еще — этот самый Пётр Иванович Шевченко уже обеспечил себе теплую старость — два совместных предприятия, оформленных на жену и его брата...

Наташа пошла на аборт, но сделали его неудачно — умерла. В начале рождества 1989 года я сидел у ее могилы, говорил с ней, как с живой, и пил из горла, не закусывая, горькую водку, подсоленную моими слезами. За спиной слышал шепот двух могильщиков:

— Во времена настали! Лейтенант милиции, в форме, а «квасит», как последний алкаш!

— Дурак ты, Митрыч! Что же, парень не человек? Видать, горе большое у него...

Еще там, на могиле, обкомовцу был вынесен приговор: виновен, накажу сам, без суда и следствия.

На службе меня не очень загружали — отдыхай, мол, перед командировкой. Я и отдыхал — за три дня узнал все: адреса домов и дач Шевченко, круг его знакомых, распорядок дня, привязанности партийного лидера... А спустя немного времени местная пресса потрясла город страшной новостью: возвращаясь из командировки, опытный ответственный партийный работник трагически погиб, не справившись с управлением собственного автомобиля. Сгорбившим по покойнику, кстати, не сообщили, что в той же машине погибла семнадцатилетняя «свежая» проститутка из Киева, которую «глубокоуважаемый, безвременно ушедший из жизни Шевченко» трахал два дня на даче своего друга, удивляясь широте познаний и возможностей путаны.

А уж сообщить о том неизвестном, который вышел из темноты, насколько было нужно подрезал тормозные трубки автомобиля обкомовца, а затем опять канул в ночь — пресса тем более не могла — никто никого не видел...

Это был первый случай, когда я взял грех на душу. Все закончилось в секунды: машина Шевченко, летя по обледенелой дороге, на въезде в город с такой силой врезалась в бетон здания поста ГАИ, что экспертам осталось лишь зафиксировать факт несчастного случая — и только. Копаться было почти не в чем...

Новый год я встречал с мамой и воспоминаниями о Наташе. Уже зная, что в начале января еду на несколько месяцев в Москву, в командировку.

По приезде в первопрестольную узнал, что работа предстоит не в столице, а в Средней Азии. Снова братья-мусульмане! Встреча через шесть лет... Задача? Не очень сложная на первый взгляд — охранять следователя Грищука из очередной следственной бригады, дожимавшей дружков Адымова.

Здесь познакомился со своим командиром и напарником в одном лице — Олегом Калининым, москвичом, офицером КГБ. Получили оружие— АПС («стечкари»), взяли под охрану свой объект — следователя возрастом под шестьдесят, и улетели в теплые края...

Первый месяц на новом месте работали без ЧП, объедаясь бухарскими дынями. Но спустя некоторое время Олег предупредил:

— Будем шевелить дружков Саид-Бека! Ну, а он, паразит, скорее всего даст приказ своим нукерам — стрелять. Ведь о нашем «следоке» идет молва неповторимо неподкупного! Смотри, Веснин, поосторожнее! Если только ще увидишь ствол, решети его хозяина сразу и надолго!

Но наступивший вскоре инцидент я все-таки проспал — Калинин первым открыл огонь сразу на поражение в «дворника», вытаскивающего автомат из мусорной урны при виде нашего Грищука. «Дворник» так и лег подыхать на мусорку, нашпигованный пятью пулями, Олег заталкивал следователя обратно в холл гостиницы, прикрывая собой, а вот мне достался тип, который из моей зоны контроля бросился на меня с ножом. Этот придурок наступал оригинально — выписывал лезвием в воздухе такие восьмерки, что на секунду я опешил. Затем, отступая к стене, предупредил его, выхватив пистолет:

— Стой, дурак! Пристрелю ведь!

Несколько секунд его замешательства хватило, чтобы я взмахнул рукой. Через полчаса мой «клиент» был уже в реанимации с проломленным черепом — металл «стечкаря» оказался крепче кости.

В тот день мы с Олегом впервые заметили, что во время нападения, да и после него, за нами внимательно наблюдали из белого «мерса», новенького, но без номеров...

Происшествие мы обсудили тем же вечером на планерке с Калининым в спокойной обстановке. И приняли решение: если, не дай, конечно, Бог, нападение повторится и этот «мерс» будет нас снова пасти — при малейшем шевелении в нем открывать по этой тачке огонь на поражение. Не очень приятно работать на Востоке с его законами кровников, когда за тобой подсматривают, запоминая твой «фейс».

На исходе марта местный кагэбэшник подлил масла в огонь, предупредив:

— Ребята, будьте осторожнее! Эти твари тоже научились перестраиваться: Саид-Бек из наркото-хлебороба что-то резко становится борцом за национальные интересы «угнетенных» русскими мусульман. Даже в Мекку хадж собирается сделать в этом году!

В апреле следствие «доехало» до дачи родного племянника героя ислама. Обыск был полной неожиданностью и для хозяина (который Чисто случайно поехал отдохнуть в Бухару и дома отсутствовал), и для его обслуги — нукеры кайфовали внутри, обкурившись гашишем. К вечеру изъятых ценностей, оружия и наркоты набралось столько, что загружать ими пришлось самосвал. А еще в маленьком подвальчике (собственная тюрьма и камера пыток) были найдены восемь трупов, залитых тонким слоем бетона на очень небольшую глубину. Но сам владелец особняка так и не появился. Дожидаться его возврата в родные пенаты оставили засаду из шести оперов.

Грищук сел в «Волгу», усталым голосом скомандовал: «В гостиницу, домой!» — и сразу же отключился — уснул.

Начинало смеркаться. Мы с Олегом осмотрелись, подогнали не проявлявших особой спешки гаишников из сопровождавшей нас «Лады» и двинулись вперед. В этот вечер за рулем был я, а Калинин сидел сзади, рядом со следователем. Минут через десять мы въехали в узкую улочку, по обе стороны которой тянулись лишь глиняные стены.

Вдруг шедшая впереди «Лада» резко тормознула, развернувшись поперек дороги, а гаишники выскочили из салона и рванулись через стену в сад. И сразу слева загремели выстрелы, но стрелок брал выше — автоматная очередь долбила стену забора. Я даванул педаль тормоза и заорал Олегу:

— Слева, суки! Уходи!

Машина, тормозя, подняла огромное облако пыли — вроде дымзавесы, и поэтому на некоторое время напавшие потеряли цель из виду. Зато когда пыль немного осела, они решетили нашу «Волгу» уже от всей души. Но в ней к тому времени никого не было, Олег, накрыв своим телом Гришука, лежал под прикрытием корпуса машины и переднего колеса. А я, вспоминая все маты мира, полз по-пластунски вдоль стены по долбаной пыли, такой знакомой еще по Афгану, и думал лишь об одном: «Только бы бензобак «Волги» не ахнул! Ну а вам, нукеры, я устрою веселые поминки!»

Их было четверо, совсем не ожидавших моего появления сзади.

— Олухи, кто ж так воюет?

Мой АПС заговорил, когда до них оставалось метров двести. Но я прозевал момент, когда один из этих козлов готовил Олегу «подарок» — гранату Ф-1. Прежде чем его «достал» мой «стечкарь», он успел выдернуть кольцо и замахнуться. Но от встречи с пулями 38-го калибра его тело подбросило вверх и... граната полетела в мою сторону. После взрывая все-таки осознал» понял — вроде бы жив и цел! Только вот в ушах звенело, как после хорошей оплеухи, а из правого сочилось липкое. Ну, ясное дело — кровь!

Перед тем как выйти к Олегу, по старой афганской привычке, я проверил, все ли «мальчики» отдали душу аллаху. Затем собрал оружие и пошел, прокричав напарнику, что я иду. Тоже на всякий случай: не было полной уверенности, что меня, такого грязного, не перепутают с теми идиотами и не отправят мою душу вослед улетевшим...

У машины Калинин что-то кричал мне в ухо, но я ничего не слышал. Зато видел прекрасно — за его спиной, метрах в семидесяти, на перекрестке остановился белый «мерседес». И уже опускалось стекло передней дверцы...

В моем «стечкаре» было еще где-то пол-обоймы. Плюс пистолет в руке, готовый к «работе». Ну я и открыл огонь первым. Через несколько секунд стрелял уже и Олег. Сидя, прицельно, прикрывая своим телом так и не успевшего встать на ноги следователя...

По «мерсу» было «отработано» около четырех обойм. Из его дверцы свешивалась чья-то рука, выронившая на землю сорокапятизарядную АКСУ. Позже мы узнали, что в той тачке на месте пассажира сидел любимец Саид-Бека — его племянник Фархад...

В тот же вечер в гостинице у Грищука забарахлило сердце — первый инфаркт. А нам с Олегом прибыла смена.

Через несколько дней мы были уже в Москве. Нас поощрили двухнедельным отпуском, после которого предписывалось выйти на место постоянной службы. Калинин предложил мне провести отпуск у него в гостях, короче — в столице. Я с радостью принял предложение — когда-то еще будет время на полном серьезе познакомиться с красавицей-Москвой, тем более — майской, весенней. Но... Так получилось, что еще с марта я в Узбекистане «зашился» — не было времени позвонить домой, маме. И на третий день московского рандеву меня потрясла страшная весть: в конце апреля она скоропостижно скончалась. Маму убил рак. Хоронили ее первого мая дальние родственники и соседи, даже ограду сделали...

Сначала хотелось выйти и разнести к хренам свою контору вместе с начальниками и замполитом. За то, что не сообщили. Потом подумал: «А толку-то из этого?!» Они ведь даже не знали — начальник розыска признался. Хотя обо мне и моих родственниках должны были знать все — по должности.

— Бог им судья, скотам! — решил я тогда, и особо не выступал. А потом, когда вышел на службу, начальник отдела вызвал к себе в кабинет и совсем не командирским голосом попросил:

— Прости, Веснин, так вышло...

Таковы были итоги моей первой командировки, почти на полгода! В это время в родном моем шахтерском городке жизнь тоже не стояла на месте. Имелись новости и в «конторе» — старый генерал, начальник УВД области, резко решил уйти в отставку, на пенсию. А на его место прибыл мало кому известный генерал Сидоренко. Он с ходу назвал методы работы своего предшественника отсталыми и объявил войну организованной преступности «по-новому». Сначала был разогнан шестой отдел по борьбе именно с этими «крутыми». Опытные, знающие свое дело офицеры были переведены кто куда: в РОВД, следствие, дознание... Их места заняли дотоле никому не известные парни, служившие в «шестерке» вместе со своим Сидоренко в середине 80-х годов в... Узбекистане, где тот генерал занимал должность министра внутренних дел республики при Рашидове. Вот это-то мне больше всего и не понравилось.

Перед поездками «бригады» Гдляна и Иванова он как-то вовремя смотал удочки, согласившись даже на должность с понижением сначала в центре России, а позже выплыл в Донбассе. И теперь осваивал новые виды борьбы с «крутизной». В начале его деятельности, в марте 1989 года, при странных обстоятельствах погиб прокурор области, почему-то оказавшийся вдрызг пьяным за рулем «тойоты», принадлежавшей директору малого предприятия, да еще с двумя «валютными кобылами». Хотя ни алкашом, ни бабником прокурор никогда не слыл, а его «Волга» с личным водителем была всегда на ходу. А здесь — на тебе! Иномарка на скорости под сотню километров в час врезалась в бензовоз и все находившиеся в ней сгорели заживо. В кругах «оперов» ходили злые слухи, что новым прокурором области был назначен старый, проверенный друг генерала, тоже когда-то работавший в Средней Азии...

В мае, когда я находился в заслуженном двухнедельном отпуске, город наш облетела еще одна новость: старого «пахана» преступного мира нашего региона, авторитета Щербака зарезал якобы из-за какой-то девчонки «черный» засранец. И... бесследно исчез — как в воду канул. А через некоторое время погиб смертью храбрых заместитель «пахана» — Горбатый, занявший после смерти своего шефа руководящее кресло. У его ходовой классной «девятки» почему-то отказали тормоза. Да, это было что-то новенькое! Знающим оперативную обстановку в регионе было понятно, что так «борзеть» и такое выкинуть мог только человек, которого кто-то очень конкретно прикрывал и оказывал помощь при отходе.

Мне очень не нравилась вся эта возня. Особенно интересовал вопрос: кто же был тем профессионалом, который каким-то образом вычислил, на какой из восьми(!) своих тачек несговорчивый авторитет старой закалки поедет в тот день в соседнюю область с «визитом вежливости»? Очень интересный вопросик!

Но меня пока никто не дергал: даже мое домашнее, донецкое начальство не знало, чем я занимался полгода в Москве. Хотя частенько многие наезжали с расспросами. Мой ответ был однозначным: «Спецобъект в Царицыно охранял. И от скуки без вас, братцы, сдыхал среди «москалей».

Как-то раз в РОВД пошел слушок: началась «чистка» рядов нашей доблестной милиции. Операция проходит под названием «Чистые руки». Вскоре должна нагрянуть комиссия и к нам. И она грянула. Среди ее членов я углядел — кого бы вы думали? — Борьку Савелюка, моего бывшего напарника-сержанта, салагу, которого я четверку лет назад натаскивал по восточным единоборствам и рукопашному бою. Но Бог мой, если бы вы могли себе только представить, как за четыре-пять лет внешне может измениться человек! Вместо сопляка-сержанта — передо мной осанистый крупноплечий мужик со щегольскими усиками на симпатичной, раздавшейся вширь роже, с погонами...капитана. Честно скажу, я бы его не узнал, если бы он сам не бросился лобызаться:

— Гарик, сколько лет, сколько зим! Ты где запропал, хрен моржовый?

Мы отошли в сторонку — устроились в курилке. Мне нужно было узнать — не изменилось ли вместе с внешним видом его нутро. Все-таки комиссия «оттуда».

Нет, в душе он остался все тем же Борькой-сержантом — неугомонной натурой и страстным любителем оружия. Даже сейчас он постоянно таскал с собой в боковом кармане польский «радом» — красивый, мощный военный образец пистолета, особенностью которого, как похвастался Борька тут же, не сходя с места, была возможность постановки курка на предохранительный взвод с помощью специального рычажка, расположенного на кожухе — затворе слева. Я повертел в руках красивое оружие и осторожно поинтересовался, как он смог докатиться до жизни такой и где сейчас работает.

— Отвечу сразу на второй вопрос: работаю в одной из школ инструктором по рукопашному бою, а также ориентации на местности и выживанию в экстремальных условиях.

— Но ведь это — секретные сведения, а ты их вышлепываешь первому встречному! — ужаснулся я.

— Поэтому и вышлепываю, что ты мне — не первый встречный, — на полном серьезе ответил Борька и добавил не без ехидства: — В отличие от некоторых одиночек-мстителей четыре года назад!

— Так ты знал?

— Больше догадывался и старался не мешать. Все ждал, когда возьмешь напарником на ночную «охоту».

— Ну ты сам понимаешь, времена были, когда одному легче сохранить тайну. А ты тогда еще был, мягко говоря...

— Да ладно, не в обиде я! — махнул рукой Борька. — Зато теперь у меня такие широкие возможности, что ты ахнешь, если расскажу.

— Расскажешь! — заверил я его. — Дома за рюмочкой. А пока скажи, как попал туда, в эту школу?

— Ты меня здорово подучил драться, ну я пошел совершенствовать практику в Высшую школу милиции, — признался Борька. — А оттуда, видя мои способности, меня быстренько определили на спецкурсы в Среднюю Азию. Там после курсов работали на встречах в аэропортах, по охране всяких прилетающих знаменитостей, ну вроде прикрытия...

— Так мы и работать продолжали параллельно! — не удержался я.

— Вполне возможно! — не моргнув глазом, ответствовал Борька. — Как-то раз я с двумя напарниками без применения оружия уложил человек двенадцать террористов из какой-то там мусульманской группировки «Аллах акбар», пытавшихся захватить частный правительственный самолет вместе с его пассажирами. Представляешь, что там творилось? Они ведь тоже не любители какие-нибудь... один из моих напарников до сих пор на больничку работает. Мне повезло втройне: во-первых, живой и целый, во-вторых, досрочно выдали диплом и лишнюю звездочку на погоны в придачу, а в-третьих, — перевели оттуда к чертовой мамочке в Россию. За нами после той бойни в аэропорту всерьез охотиться начали.

— А третий напарник где?

— А третьему повезло там, возле самолета, но его достали после, в трикопыта мамочку, прямо на любовнице — в висок из снайперки. Организация у них вполне серьезная, так что я и здесь, дома, хожу оглядываясь.

— Ну, а арсенал наш цел? Помнишь того «картофельного» мужичка с Кубани? И его «артиллерию»?

— Винтовочка «Армалит АР-15»? Как же, как же! Я к ней прибор ночного видения достал и оптику. Смазана и спрятана у самого надежного человека на земле. А твой НЗ как поживает?

— Все на месте, — успокоил я его. — И еще кое-что в придачу.

— А теперь давай ты про свое житье-бытье, — попросил Борис.

Вкратце обрисовав ситуацию, я пожаловался ему, что вот уже считай два месяца сижу без дела: кража женского белья, которое сушилось во дворе, да разгон общества гомосеков в студенческом общежитии мединститута — какие же это «дела»?

— Не боись, подброшу по дружбе! — пообещал, отъезжая с комиссией, Борька. И в августе подбросил-таки через мое начальство дельце, по оценке моих коллег, совершенно «глухое» — о без вести пропавшем главвраче областной детской больницы докторе Агафонове, таинственно исчезнувшем из своего гаража майским вечером этого года. Он исчез бесследно, среди бела дня, и никто, естественно, ничего не видел. Ни уголовные элементы того района, где это случилось, ни придурки-рокеры не внесли ясности в странность происшествия: хозяин гаража как сквозь землю проваливается, зато авто его открыто настежь, ключи зажигания — в замке, документы, деньги, даже очки в целости и сохранности кто-то на следующий день аккуратно подсовывает под дверь квартиры доктора, затем звонит и уходит. Какая-то чертовщина!

Две недели я голову ломал, чего только не перепробовал предпринимать — ноль результатов. Начальство вошло в мое положение и мне предоставили еще пять дней, после которых дело следовало сдать в архив. Очередной «висяк», за который при проведении годовых итогов по головке не гладят. А вечером в мой кабинет, где я теперь довольно часто оставался ночевать после смерти матери, вошел прилично одетый, по виду — авторитетный мужчина лет пятидесяти пяти и отрекомендовался:

— Я родной брат Виталия Михайловича Агафонова. Приехал к вам из Москвы просто поговорить...

Смысл его «простого» разговора был прост: за три дня его краткого визита в Донецк я предоставляю ему любые сведения, проясняющие картину исчезновения его дорогого братца. А мне за это премия — пять тысяч баксов! О себе москвич рассказал немного: очень даже недавно служил на Лубянке, дошел до генеральского звания, но — устарел взглядами. Попросили «отойти в сторону», не мешать новым веяниям перестроечного периода.

Уходя от меня почти в час ночи, генерал в отставке очень просил помочь, а на прощанье оставил у меня всю имеющуюся в наличии валюту.

— Тратьте, как хотите, молодой человек, но дайте мне результаты! На вас я надеюсь — больше не на кого. Жить буду в доме Виталия, там меня и найдете в случае надобности.

За весь разговор наш он даже имени моего не спросил. Ну и мужичок!

Всю ту ночь я не спал — звонил, мотался по городу. «Ставил на уши» всех, кто хоть чем-то мог помочь: проституток, «стукачей», старых оперов-пенсионеров... А к десяти утра следующего дня, когда голова отказывалась соображать вообще и в частности, меня осенило — вспомнил о деле Богатыревой и помчался на «ферму» Холошенко.

— А-а-а, начальник! Как же, помню — это ты тогда Жанночку из гнилого болота тех молокососов вытащил. А чего же после не заходил? Загордился или компанией старика брезгуешь? Ага, вижу по глазам твоим, мусоренок, — помощь потребовалась? Угадал? Ну что ж, давай колись, ты меня с моей «птичкой» выручил, может быть, и я тебе пригожусь! А вообще предложил бы я тебе одну классную должность у себя, но... Опять же по глазам вижу — «шестерить» не любишь. Поэтому и не буду базлать. Короче, слушаю тебя внимательно, без понтов.

Любитель «птичек» выслушал мою просьбу, сходил в дом, позвонил в город и, вернувшись, почти три часа выяснял мое отношение к событиям в мире, России и нашем городе, угощая прекрасным французским коньяком... Уже во время обеда к нашему столу подлетела одна из «птичек», годящаяся по годам Холошенко если не во внучки, то в дочери — наверняка, и ангельским голосом прощебетала:

— Костенька, тебя к телефону!

А еще минут через десять Костенька сообщил мне, что в двадцать два ноль-ноль у меня и брата пропавшего Агафонова состоится встреча со «стукачом», который даст полную и правдивую информацию и возьмет за это тысячу баксов. На вопрос о компенсации за его хлопоты один из первых на Украине «полевых командиров» рэкета оскорбился:

— Слушайте, ментенок, вы мне этого не говорили, а я не слышал! И не рискуйте повторить свое предложение, ибо я прикажу своим цыпочкам зацеловать вас до смерти! Или вы согласны не до смерти?

Его встречная шутка-предложение мне понравилась. А вот вечерняя встреча с осведомителем напрочь отбила охоту веселиться. Насколько мне удалось понять, к нам подошел старый офицер СИЗО (следственного изолятора), добрейшей души человек, в свое время таскавший на свободу «телеги» авторитетов, «отдыхавших» временно в его заведении. Естественно, таскал не бесплатно. Он объяснил, что мальчики из сидоренской «шестерки» привозили в его «контору» Агафонова в мае (пропавшего он опознал по фотографии, показанной по телевидению). Регистрировать привезенного оперы почему-то не захотели — им была нужна лишь камера для «расспросов». «Расспрашивали с пристрастием» те орлы пожилого доктора до двух часов ночи. Тема «беседы»? Конечно, подслушал — откуда на имя доктора вклад в швейцарском банке на несколько сот тысяч долларов? Агафонов молчал до утра, а утром — помер. Сердце, видать, не выдержало одного из уколов в вену. Увозили его тело на той же «Ниве», что и привезли. Куда увезли и где тело? А хрен его знает! Может, и «проявится» где-нибудь после зимы из-под снега... А скорее всего — нет. Эти ребята умеют прятать концы.

— А где гарантия, что все это правда? — спросил я.

Мне ответил Агафонов-москвич:

— Молодой человек, вопросов больше не надо! Отдайте человеку деньга и отвезите меня куда-нибудь в гостиницу. Мне нужно подумать и отдохнуть!

Я отвез его в «Турист» — по старой дружбе и в память Ивана Николаевича для меня всегда держали номер в резерве.

На следующий день Агафонов-москвич дал мне свою визитку, попросив, если, не дай Бог, что случится со мной, обращаться к нему напрямую, и уже на трапе сунул в мой карман пять сотенных долларовых купюр из тех, что я вернул ему накануне вечером. И улетел. Может быть, кто-то и подумает: идиот, добыл информацию и отказался от трех тысяч баксов... Но остальные, думаю, меня поймут — по-другому я не смог...

Сроки агафоновского дела закончились. Результаты? Упаси Бог — ноль! В конце октября у меня состоялся нелицеприятный разговор с начальником РОВД:

— Веснин, а Веснин! Здесь у некоторых товарищей возникают разные нехорошие версии типа: а не твоих ли рук дело смерть Шевченко в ДТП (дорожно-транспортном происшествии) почти год назад? Сумку той бухгалтерши, с завода, вернул ты, перед этим «поставив на уши» всех ее знакомых и не очень! — Старый дотошный волк-оперативник подсовывал ловушку. Надо было отвечать.

— А я ее, может быть, любил — во всяком случае это мое личное дело! А насчет ДТП — мы с вами, товарищ полковник, давно уже не дети — нужны веские неопровержимые доказательства.

— Ты дывысь — грамотный какой стал! Так вот... Тобой тут слишком многие стали интересоваться — и КГБ, и наши — шестой отдел. Сделай доброе дело — «слиняй» в командировку от гpexa подальше! Пока тобой здесь не будет пахнуть, может, все и уляжется!

Думал я недолго — дома меня не удерживало ничего, а в Москве — может быть, снова с Олегом встречусь. Да и вообще — соскучился я по новому, засиделся... Уезжал, заплатив всю агафоновскую валюту за мраморное надгробие на могилу мамы — большое, видное издалека. А на напыленном портрете она — как живая!

В столице я с радостью узнал, что буду работать в паре снова с Калининым. Но известие, куда едем в очередную командировку, было не из разряда приятных — НКАО — Нагорно-Карабахская Автономная Область Азербайджана. Еще перед отправкой в Степанакерт мы уже знали, что там стреляют, и вовсе не учебными патронами. И стреляют с обеих сторон — и армяне, и азеры.

Охранять мы ехали своего старого знакомого — следователя Грищука. Ну и некоторых членов создаваемого комитета Вольского — нового органа управления разгорающимся конфликтом.

— Игорь, ты знаешь, мне что-то последнее время нехорошие сны начали сниться! Слушай, кажется, после той истории с Фархадом нас хотят гробануть! — делился со мной Калинин в самолете. — И старика нашего тоже! Ему-то уж по годам сам Бог велел на пенсию, а не шастать по таким вот поездкам, ища себе на задницу приключений...

Тогда я тактично промолчал...

Приехали мы в конце концов «в гости» к жителям древнего Арцаха. И началась «веселая» жизнь. Днем мы — друг, товарищ и брат и армянину, и азербайджанцу, а ночью... Не дай Бог без автомата в туалет вылазку сделать! Предсмертный хрип из-под ножа или вскрик после автоматной очереди и «не жди меня мама, хорошего сына!» А кто с ножом подкрался или резанул очередью — хрен их разберет! И у тех, и у других — своя правда! А мы — между этими правдами.

Новый 1990 год встретили в казарме солдат-десантников в Баллудже — горном, бывшем пионерском лагере под Степанакертом. А в конце января вместе со своим следователем нарвались на армянскую засаду. Нападавшим было «по фиг», кого грохнуть и за что, главное — оружие и УАЗ взять. Зажали нас на скале возле Шуши. И пришлось нам с Олегом почти три часа вести бой двумя «стечкарями», одним автоматом да десятком гранат. Вот это «Малаховка» была — похуже Афгана! Хотя хуже-лучше здесь понятие относительное. Главное, много боевиков было — человек двенадцать и все с автоматами. На хрена, спросите, АПСы им были нужны? Ну, это вопрос не для специалистов. Хороший, мобильный аппарат этот пистолетик, да еще и очередями шпарит в придачу. До чертиков, между прочим, в валюте ценится...

Братья-христиане армяне разозлились не на шутку, когда мы троих из них уложили навек «отдыхать»: кто-то притащил им гранатомет. Поздравили они нас с этим и тут же предложили жизнь в обмен на оружие. Как же, мы так сразу и поверили, бросившись в их объятия! «Следака» мы с Олегом собой прикрывали. А что делать, если увидели: метров с двухсот по нашей позиции какой-то басурман РПГ наводит. В нашем АКМС к тому времени все заряды вышли...

Прогремел взрыв, и мы с Олегом поделили несколько осколков: мне — в плечо, ему — в спину. Слава Богy, у этих паразитов это был первый и последний заряд к РПГ. Они еще потом пару раз в атаку поднимались, но у нас-то позиция получше была — захлебывались кровью братки-христиане. А затем в Вэшники на бэтээрах из Степанакерта прикатили. Долгонько же они перекрывали трехкилометровое расстояние от города, полного наших войск! Да ладно, чего уж рассуждать, выжили — и на том спасибо...

Потом был госпиталь, возвращение в Москву и снова — весна. Повторилась прошлогодняя история с отпуском. Но на этот раз ничто не омрачило его -— отдохнули с Олегом на полную катушку. Все, что я хотел увидеть, — увидел: от Оружейной палаты до кладбища на Ваганьково. Но уже в последний день перед отъездом Калинин подбросил-таки мне «пилюлю» со своей базы: Саид-Бек, «национальный лидер», отмазался подчистую — с него сняли все обвинения: и прошлые, и настоящие. И теперь он бредит и во сне, и наяву — найти убийц Фархада. А эта сволочь всегда своего добивалась...

Да еще беда с нашим подопечным «следаком». Грищук пошел как-то вечером свою псину в парк прогуливать, а домой не вернулся — в психушке оказался, с диагнозом «шизофрения». И, как говорят доктора, надолго его не хватит — стар уже...

— Игорь! Если что не так будет, сразу срывайся ко мне — вдвоем прорвемся, братан! — говорил мне перед самым отходом поезда Калинин. Кто же тогда мог знать, что это была наша последняя встреча.

 

Глава ХIII

ПАЛАЧ ПОНЕВОЛЕ

В апреле 90-го я вновь вышел на службу в свой родной районный угрозыск. Много чего интересного произошло за время моего отсутствия в городе. Во-первых, в регионе утвердился новый, интеллигентный вид рэкета: и коммерсанты, и бригады воров-домушников, короче все, кому положено было платить, просто приходили в казино и проигрывали там именно те суммы, которые им насчитывали. Заправляли всем симпатичные, «чистые» от судимостей ребятки — бывшие спортсмены-разрядники. Так что тот, кто, не дай Боже, начинал «борзеть», имел дело или с ними, или с новым «паханом» города — Орехом (фраер, сделавший свое дело на фарцовке, даже в авторитетах никогда не ходил), или сразу... с шестым отделом УВД майора Тихонова — любимца нашего нового генерала. А все заведения для игры в рулетку и прочих способов выкачивания денег из клиента были собственностью жены Сидоренко и его сыночка Тимура — вот так!

Последними идиотами, кто не «увлекался» азартными играми и не понимал, кто в городе настоящий хозяин, были продавцы наркоты, которые свой бизнес делали втихаря, в стороне от всех. Но в марте 90-го разные неприятные события начали происходить и с ними. Один из них, кстати, самый «конкретный наркот» региона — Дервиш, как раз в Международный женский день привел к себе домой «свежую» четырнадцатилетнюю девочку и только-только собрался «обработать» ее, как входная дверь с грохотом вывалилась из пазов и в его «царстве страстей плоти» сразу стало тесно и душно — в гости к Дервишу пожаловал чуть ли не весь личный состав шестого отдела УВД вместе с начальником — майором Тихоновым. Который через полчаса тщательнейшего обыска и оформления всяких бумаженций зачитал несчастному наркодельцу обвинительное заключение без суда и следствия: во-первых, изнасилованная малолетка (показал готовое написанное и подписанное заявление «свеженькой» об изнасиловании), во-вторых, в урне за унитазом — о ужас! — полкило гашиша в целлофановом пакете, а во встроенном баре двадцать ампул морфина. Все, хана, влип по самое дальше некуда! Дервиш взмолился, учуяв жареное:

— Начальник, мы же с вами не идиоты! Ну зачем со мной — такими методами? Если вам известно обо мне все, как вы говорите, то хорошо должно бы быть известно и то, что дома я никогда «товар» не держу. Это не в моих интересах, чтобы он здесь присутствовал, значит, есть что мне сказать! Итак, где мы обсудим ваше предложение?

Дервиш был родом «с Одессы».

— В СИЗО поговорим. Может, там тебя и оставлю — в зависимости от результатов разговора!

Эту историю мне «нашептал на ушко» мой надежный и верный друг Боря Савелюк из команды инструкторов спецотдела ГУВД. Мы по-прежнему не обрывали нитей, связующих нашу дружбу. А может, и судьбы тоже.

... Через двое суток город вновь имел честь видеть Дервиша на свободе. Но... командир наркотов стал другим: часто без причины оглядывался, в срок приходил в казино «Информбизнесклуба» — бывшую гостиницу МВД и проигрывал, не дергаясь, нужную сумму. Остальных, мелкую рыбешку, приучали это делать более прозаичными способами: в ход шли кулаки, нош, дубинки, кастеты и даже удавки из басовых гитарных струн (перекрыть дыхалку, дать увидеть Смерть, и снова отпустить!). Действовало без промаха. «Дно» города подчинялось единой системе.

В мае, сразу же после празднования Дня Победы, меня вызвал к себе начальник райотдела и снабдил новостями—хорошей и плохой: мне присваивали звание старшего лейтенанта — хорошая новость, но вот, что меня в гости приглашал на беседу сам Тихонов в областное УВД, обрадовать никак не могло. Тем не менее ничего не поделаешь — в тот же день я побывал в его приемной, где капитан Вольвак — заместитель Тихонова объяснил мне, что его превосходительство будет ждать меня к 21.00 в кафе «Шок» в центре города. Об этой богадельне мне было известно достаточно много: цены там действительно сумасшедше-шокирующие, девочки варьете не признают во время танцев никакой одежды, более того — «Шок» является главным штабом команды Ореха. Перспектива приглашения, конечно, не из приятных, но из двух зол выбирают меньшее — переоделся в штатское и в назначенное время был на месте. Наткнувшись у входа на вопросительный взгляд одного из «быков», его охранявших, небрежно обронил: — Меня приглашали и ждут! Больше вопросов не возникло.

В зале «Шока» было тихо и пустынно. Лишь над столиком в углу, за которым сидели Тихонов и Вольвак, горел свет. Разговор получился длинным. Для начала они вывернули наизнанку мое «грязное белье»: всю жизнь, начиная с первого класса, «подвиги» Игоря Веснина, вначале сержанта, а затем лейтенанта. Доказательств для них не требовалось — они и так знали ВСЕ. Где, когда и что мы с Калининым творили в Средней Азии и как отвоевались с ним же последний раз в Карабахе... Честно признаюсь — от этого спокойного расклада моей биографии, особенно ее мельчайших подробностей, становилось жутковато. Продолжение монолога было еще «веселее». Оказывается, Тихонов и Саид-Бек в прошлом и настоящем — очень близкие друзья. Именно поэтому я еще числился в списках живых — «герой-исламист» без разрешения донецкого начальника «шестерки» не решался пока трогать слишком резвого лейтенанта-хохла. А вот «следак» и какой-то Калинин-Малинин из Москвы свое уже получили... Вот где пригодилась мне каратистская выдержка, а здравый смысл подсказал — нужно не подать вида, придуриться.

— Ну а я в чем виноват? Каюсь, не повезло, попал в компанию двух идиотов: неподкупно-честного завихренного «следака» и вконец звезданутого москаля, вечно влазившего куда не надо. За что, наверное, и получил свое.

Тихонову понравилось мое актерство: — Неплохо излагаешь, Веснин! Я, когда докладывал о твоих выходках генералу, сердцем чуял, что поумнеешь. Что сработаемся с тобой!

В конце официальной части этого вечера я уже неофициально числился в сотрудниках «команды № 6» с маленькой отсрочкой вступления в штат — выпросил перед новой службой отпуск для отдыха, сославшись на последнее, армянское ранение. Мой предполагаемо-будущий шеф не возражал.

Закрепила наш негласный договор программа отдыха под лозунгом «Кто не пьет — тот Родину продает» — это в отношении спиртного. А в отношении девочек из варьете — в сауне после часа ночи прозвучал призыв вообще из анекдотов о небезызвестном поручике Ржевском: «Не опозорим погоны, господа офицеры!»

В разгар веселья к Тихонову подвалил зам:

— Там на входе кот облезлый стоит — Орех. Просится поучаствовать!

Ответ шефа был лаконичен:

— Много хочет, фраер сраный! Передай ему, пусть знает свое место!

«Мероприятие» длилось до пяти утра, а в семь я уже плескался в своей ванне, соскребая мочалкой с тела губную помаду и запахи секса. И грязь от общения с этим гадом — моим будущим шефом. Но из души-то грязь не вымоешь!

В течение всего последующего дня я пытался дозвониться Олегу в Москву. Может, запугать просто решил меня мент-оборотень тем разговором накануне? На понт взять? Но... трубку никто не поднимал, даже ночью. Неужели майор правду выкладывал?

... Через пару дней, закончив все дела с оформлением отпуска с последующим переводом в областное УВД, я вылетал в Адлер. Почему на юг? Потому что не хотел раскрывать истинную причину поездки — в столицу к Калинину...

Лучше бы я туда не ездил! Тихонов не трепанулся — Олег был действительно мертв и даже похоронен. В то время, когда вывешивался приказ о присвоении мне старлея, надверную ручку его квартиры какая-то паскуда навесила мину. Судя по характеру повреждений в подъезде и телу Олега, это была ОЗМ на растяжке. При открытии двери прогремел сильнейший взрыв. Взрывной волной разнесло двери всех трех квартир на лестничной площадке, вынесло межэтажное окно вместе с рамой и скрутило в бублик перила лестничного марша. А тело Калинина, по рассказам его коллег-очевидцев, складывали в гроб по частям... Тяжело ранены были соседи — муж и жена как раз собирались выходить на работу. А из окон квартир пятнадцатиэтажного подъезда, как прощальный салют умирающему капитану, повылетали стекла...

Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Перекур в исповеди. Ибо впервые в жизни я по-настоящему растерялся. Да что же это такое? Я много смертей перевидел в Афгане; но «на гражданке»? Сколько же можно пить на могилах? Иван Николаевич, мама, Наташа, Олег. Кто будет следующим?

И еще — к чертям собачьим летели мои младенческие грезы о благородном рыцаре в милицейской форме — защитнике всех униженных и оскорбленных! О какой, к хренам, взаимовыручке и братстве может идти речь, если свои офицеры помогают гробить своих же? Небрежно эдак, между двумя стопарями «Абсолюта» или «Смирнова»!

Не спорю — большинство парней идет в милицию такими, каким в свое время рвался туда я, — полными патриотизма и всеохватывающего стремления напрочь искоренить на земле зло в любой его форме. Некоторые такими и остаются... Дорастают до полковничьих или до майорских погон из них единицы, да и то сказать — не всем же ходить в начальниках! Большой контингент сотрудников, пообтершись и внимательно осмотревшись, вскоре хватаются за головы — куда мы попали? Ибо, надев милицейскую форму, вместе с ней совершенно бесплатно получаешь как бы специальные очки — невидимые, выворачивающие наш с виду порядочный и благопристойный мир такой грязной изнанкой, что поневоле сам собой напрашивается вопрос: чему же с ранних лет учились в детских садах и школах все эти дяди и тети — развратные, ворующие, полные скрытой черной зависти друг к другу и стремления сделать свою карьеру на костях ближних? Таких много в нашем обществе, а разглядеть черное нутро, к примеру, вполне добропорядочного и обходительного бухгалтера-семьянина, по ночам насилующего и разрубающего на части малолеток, — это дано только людям в милицейских погонах, тем, кому по долгу службы положено разгребать всю эту грязь и дерьмо человеческих отношений, дабы докопаться до истины. А копаясь в грязи, сам того не замечая (или замечая), вымазываешься в ней. Иные так, слегка — почистил и отстало. Для иных же требуется хорошая стирка. Такие «стирки» во всех ГУВД, УВД, РОВД, конечно, проводятся: различные очередные «чистки» и операции типа «Чистые руки», но... В семье, как говорится, не без урода. К таким вот «уродам» и принадлежали Тихонов, Вольвак и им подобные, образуя во внутренних органах как бы свой обособленный круг, выход из которого для посвященных был один — смерть. Для врагов этого круга — то же самое. Так за кем же следующая очередь? Может, за мной? Ну уж хрен вам! Я не очень, конечно, обольщался насчет своих возможностей в противостоянии хорошо информированной и обеспеченной боевым прикрытием группы моего новоявленного «шефа», но — ведь и мы кое-что могем! И самым лучшим способом защиты в моем теперешнем положении я выбрал — нападение.

Через пару дней пребывания в столице я воспользовался визиткой Агафонова.

— Добрый день, Эдуард Михайлович! Это Веснин из Донецка. Я в Москве и мне позарез необходима ваша помощь!

Договорились встретиться у ресторана «Прага» в 20.00. А при встрече подтвердилось мое первоначальное предположение, что это — мужик из «серьезных»: его охраняли, по моим скромным подсчетам, около десятка неназойливых типов. И никаких-нибудь пацанов — конкретные «мэны» лет под сорок каждый, с гэбэшной школой организации охраны личности. Позже в беседе за столиком ресторана я изложил ему свою просьбу — загранпаспорт на любую фамилию и три тысячи баксов. Именно те три тысячи, которые я «недобрал» за сведения о его теперь уже покойном брате. Стыдно было просить больше, стыдно было вообще просить — а куда денешься? Эдуард Михайлович оставался хоть какой-то надеждой. Не помоги он мне — и я останусь «голым» перед хорошо оснащенной системой. В тот вечер я расслабился за тостами «в поминовение душ умерших и погибших», да и нервы подвели — нагрузился прилично, до отключки. Окончания беседы не помнил, а очнулся утром в номере гостиницы в Измайлово. На столе лежали конверт, несколько больших пакетов и записка.

«Молодой человек! Это все, чем я могу помочь в вашей ситуации. Желаю удачи и да хранит вас Господь!»

Подписи не было. Да и записка была написана коряво как-то, явно не интеллигентским почерком. Светиться старику было не к чему. Но по моим глазам он, видимо, понял мое теперешнее положение и сделал, может быть, немногое, но для меня сейчас очень важное. А то, что мы видимся в последний раз и обращаться больше к Агафонову ни с какими просьбами не стоит, — это я понял еще там, в ресторане, в самом начале разговора.

Ну что ж, большое мерси — хоть в малом не отказали! В конверте лежал новенький... загранпаспорт. Вот это скорость, вот это оперативность! Да, но где они взяли мою фотографию — это для меня непонятно до сих пор! Также в конверте — доллары, именно три тысячи. А в пакетах находилось несколько комплектов абсолютно новой одежды.

Я пробыл в Москве еще неделю, но вовсе не для отдыха — мотался по рынкам, толчкам, барахолкам, съездил даже по нескольким «темным» адресам в Солнцево и Люберцы — подкупал необходимую мне аппаратуру: три комплекта пластика с дистанционным управлением подрыва, пяток подслушивающих «жучков», диктофон... Оружие покупать не стал: кроме никелированного пистолета, подаренного в незапамятные времена еще Иваном Николаевичем, в тайнике вентиляционного колодца моей теперь уже квартиры хранился отлично смазанный «комбат магнум» 44-го калибра и сотня зарядов к нему. Где достал? «Экспроприировал» при «чистке» одной «малины» еще там, в Арцахе. А вот как провез оттуда — не расскажу, секрет не мой, им многие братки-спецназы пользуются...

Свой негласный приговор я вынес двоим — Тихонову и Саид-Беку — пусть «по-дружески» разделят одну смерть на двоих. Поездом со всем грузом вернулся в Адлер, где еще неделю отчаянно жарился на солнцепеке, чтобы по возвращении домой ни у кого из любопытных не возникало вопросов типа «В тени, что ли, браток загорал?», затем благополучно отъехал на родину и в середине июня вышел на службу в областное управление, к Тихонову «в команду». Шеф вызвал к себе, расспросил о ранении, отдыхе на море, затем перешел к объяснению моих новых служебных обязанностей с учетом уровня моей специальной подготовки и... преданности ему.

Дело было в следующем: у сынка генерала Сидоренко был сын Тимур — владелец двух казино, кикбоксер весом под 120 кг и... наркоман. А у этого Тимура была жена Анжела и сын Максим — двухлетний бутуз.

— Так вот, эта оборзевшая Анжела — неблагодарная тварь, в одно прекрасное утро собрала чемодан, прихватила с собой Максимку и хлопнула дверью генеральского дома. Теперь она сняла квартиру хрен знает где, в которой живет с каким-то мудаком и требует развода с Тимуром. Твоя задача: ее фраера отшить, устроиться в ту же фирму, куда влезла генеральская невестка, и выйти на уровень круглосуточного контроля за ее поведением. Прилипающих к ней придурков куда девать? Да куда хочешь, хоть кастрируй на месте! Но учти, Веснин, — мадам, поговаривают, башня любви. Так что смотри, как бы на этом деле свои яйца не потерять! — закончил «напутствие» Тихонов.

Уже через пяток дней тот мужчина, с которым крутила любовь Анжела, после двух моих ночных визитов к нему забыл, наверное, о том, что она вообще существует на свете: на первый раз я просто по-хорошему предложил ему (по телефону) сделать так, чтобы я его долго искал и не нашел. А когда это не сработало, нанес «визит вежливости» через две ночи на третью. Богатенький, конечно, Буратино был этот мужичок — из этих, которых сейчас «новыми русскими» называют: особняк на два этажа, забор кирпичный соответственно трехметровой высоты, две овчарки беспривязные по двору бегают, мордоворот в холле и всякие-разные причиндалы сигнализации в доме. Хорошо, в общем, жил — Анжела у него вроде второй запасной жены была. У нее тоже, наверное, к этому времени выветрились из головы детские идеалы типа Ассоль с алыми парусами залетного принца, и она предпочитала ездить в свободное от Тимура время в роскошном «кадиллаке», нежели испытывать романтическую любовь на продавленном матраце дешевой гостиницы. А может быть, там было совсем другое — черт их разберет, этих женщин!

Как бы там ни было, на третью ночь я к нему заявился. Для собачек специально купил на рынке импортного индюшиного фарша, добавил в него димедрола — двойную дозу на всякий случай, малого у входа хряснул по башке капроновым чулком с натрамбованным в него песком, а телефон и сигнализацию обесточил за забором, на вводе. До утра не вызовут, а мне всего-то полчаса нужно. Для жены этого чудака прихватил пузырек с эфиром, но он не понадобился — ночевали они в разных спальнях.

Да, так вот: когда я за связанные кисти рук подтянул его тушу на люстровом крюке, он что-то замычал сквозь пластырь, залепивший рот. В ответ я вежливо сообщил ему, что пластырь не сниму во имя сохранения тишины и спокойствия в его доме, и повторил просьбу оставить в покое Анжелу — то же, что говорил до этого по телефону. В ответ он отрицательно замотал башкой из стороны в сторону. Любовь, конечно, высокое чувство, но мне без положительного ответа уходить нельзя было — еще жить не надоело. Поэтому я стащил с него пижамные штаны, взял с ночного столика большую пепельницу, бросил в нее пару таблеток сухого горючего и, поджигая их, поинтересовался, какие из печеных яиц он больше всего уважает — всмятку или вкрутую? Так как мужик, естественно, не мог ничего ответить, то сделал большие глаза. Тогда я заверил его, что одно из двух недопеку, чтобы предоставить ему право выбора, и стал подсовывать пылающую пепельницу под его гениталии. Вы никогда не видели, как кивает китайский болванчик — статуэтка из фарфора? Вот так же закивал утвердительно и этот мужик, только раз в восемь чаще, так что я даже испугался за его голову — а ну отломится?

В общем, договорились мы с ним полюбовно. Как он там объяснился с Анжелой — его личное дело, но «кадиллак» больше не появлялся не то что у оплачиваемой квартиры, но даже в пределах трех кварталов от нее. А я принялся собирать информацию о мамочке генеральского внука, ну и заодно о всей семейке. А параллельно со всем этим и о своем шефе — его распорядке дня, привязанностях...

Вскоре я уже все знал о невестке генерала Сидоренко: полуузбечка-полурусская молодая женщина прошла путь от танцовщицы ночного варьете Ташкента в четырнадцать лет до матери его внука в шестнадцать, а затем и жены Тимура в семнадцать. А через год она сбежала из дома генерала, бросив даже документы — не выдержала издевательств постоянно «обдолбанного» кикбоксера. Его воспаленный наркотой ум подсовывал все новые «развлечения» для молодой жены: от «велосипеда» — вставленных между пальцев ног зажженных спичек во время сна до фантастически извращенных половых контактов. Все это уж никак не походило на поведение принца из феерии Грина. И Анжела сбежала от этого кошмара. Но если она думала, что на этом ее мучения прекратились, — глубоко ошиблась. Генеральскому сынку она вовсе не нужна была — папочка заставил его жениться на беременной девушке, спасая свой престиж. И выгони Тимур Анжелу сам — на этом бы все и закончилось — моя вещь, поигрался и выбросил. Но когда «кинули» его... Короче, покоя Анжела не получила. Постоянные, два-три раза в месяц наезды Тимура, издевательства, плевки в лицо, газетные и людские сплетни... Однажды вечером ее затащили в темный подъезд и «пропустили по кругу», в Подвале дома человек восемь парней с пустыми глазами. Закон? Он был в руках Сидоренко, а значит, — на их стороне... В августе по «нелегалке» я устроился в фирму «Интер-Вольво» начальником охраны. Там же секретарем директора работала Анжела Сидоренко. Мой предшественник — старый отставной полковник вдруг куда-то исчез. Тихонов выразился о нем так:

— Пошел похезать и не вернулся. Двинулся мозгами старпер, поэтому и «запечатали» так срочно в психушку. Что поделаешь — в жизни всякое бывает.

В городе к тому времени организованная преступность была полностью побеждена. Вернее... подчинена. А начальник УВД стал претендовать на депутатство в Верховном Совете Украины — ни больше ни меньше!

В сентябре у меня — день рождения. И подарочек я себе готовил отменный — «отработка» Тихонова. Уложился в срок...

Ночью того дня после трудов праведных Тихонов со своим холуем Вольваком на всю катушку «отдыхали» в кафе «Шок». Естественно, присутствовали дамочки из варьете. Их машины и вход в кафе «пасли» трое «быков» Ореха. Около часа ночи какой-то чокнутый минуты три обстреливал вход в «кайфовальню», загнав охрану по лестнице вниз почти до входа в зал, не давая высунуть головы наружу. Выстрелы по громкости не уступали дуплету из ружья, а пули были разрывные. Затем весь этот тарарам резко оборвался. Один из охранников, стискивая ТТ, осторожно спустя пару минут высунул голову из подвала. И никого не увидел. Минут через пять вокруг кафе уже полно было людей в форме, «брониках» и спецкасках: и ОМОН, и наша «шестерка» — все собрались «на войну». А воевать-то было не с кем!

Появился и командир Тихонов, направляясь к своей «Ладе» и на ходу застегивая рубашку.

— Сейчас мы отловим этого полудурка! Оцепить и прочесать ближайший район! — приказал он. — Чтобы таракан не просочился.

Ширинку на брюках он так и не успел застегнуть. Да и не понадобится она ему уже в том месте, куда попал. По крайней мере — я так надеюсь! Когда его тачка рванула с места, «таракан», о котором он распространялся, то бишь — я, стоял уже в толпе грузившихся по машинам «оперов» и поглаживал в кармане куртки дистанционный передатчик. Подождав, пока «шеф» чуть отъедет (чтобы людей не зацепить), я даванул кнопку «подрыв». Пластикат у бензобака, установленный на магните, — классная штука, хоть и страшно дорогая! Я уверен — Тихонов не мучился: «Ладу» и его полтела сразу разнесло на куски. Остальное догорело потом...

В день похорон останков шефа я на кладбище не пошел, объяснив Вольваку причину своего отказа: Анжела себя странно ведет. Хотя все было вроде бы нормально и ничто не предвещало предстоящей беды.

Работая на фирме, я никогда не брал с собой штатный ПМ, предпочитая удобный испанский «Лама Омни» — подарок Ивана Николаевича. Очень любопытным охранникам отвечал, что пистолет газовый. Красивая игрушка действительно мало походила на грозное оружие, коим являлась: калибр 9 мм и магазин на 13 патронов.

Проходя мимо офиса директора где-то около семи вечера, я увидел свет в приемной. И еще оттуда доносился шум борьбы, один раз даже что-то грохнулось о пол...

С ходу саданув ногой по двери приемной, я обалдел от впечатляющей картины: на секретарском столе лежала Анжела, совершенно голая — ее порванная одежда и трусики были разбросаны по всему кабинету. Навалившись всей тушей, ее насиловал Тимур Сидоренко с явно «обдолбленными» озверевшими глазами. Морда его была окровавлена — следы зубов Анжелы остались на ухе, щеке и нижней губе, а ручищи намертво сошлись на ее шее. Он орал:

— Кусаться еще будешь, мразь! Удушу, сука! Удушу, а потом еще раз трахну в кайф — дохлятину!

Женщина уже хрипела. Я попытался оторвать лапы Тимура от ее горла. Получилось — левую. А правой он, даже не поворачивая своей бычьей башки, звезданул меня в лицо — как от мухи отмахнулся. Ну я и порхнул вроде той мухи метра на три к стене, затем сполз по ней же на пол, в глазах замелькало какое-то созвездие. Пистолет выпал из-за пояса и валялся рядом на полу — я о нем даже забыл на какое-то время. Анжела уже снова хрипела. Пришлось доказывать этому буйволу, что я вовсе не какая-то там муха или комар — достав из бара бутылку с шампанским, я долбанул его по башке, уже не думая о последствиях. Обычного прохожего можно оглушить такой штукой, даже убить — смотря куда попадешь. А этому трактору с прицепом — хоть бы хны!

Но психанул он, конечно, еще больше. Взревел, как зверь, отскочил от стола, а затем схватил с тумбы в углу стоявший на ней компьютер и швырнул его в меня. Реакция после соприкосновения со стеной меня подвела-таки — экран дисплея с силой врезался мне в дыхалку. Теперь на смену звездам пришла темнота... А потом ощущение, будто по мне топчется слон или кто-то лупит трамбовкой. Это одуревший вконец генеральский сынок пытался с разгона запрыгнуть на меня обеими ногами. Слава Богу, что «мишень» мелковатой для него казалась — первый раз он промазал наполовину. Ну, а второго раза я уже ждать не стал — под руку попался мой «Лама Омни». Раздумывать, куда стрелять, тоже времени не оставалось — этот придурок разогнался по-новой... Пуля вошла с подбородка и страшно разворотила его череп...

— Тебя убьют, а меня изрежут на куски и собакам скормят! — Анжела за время наших с Тимуром «объяснений» пришла в себя и стояла у стола с безнадежно потухшим взглядом, дрожа всем телом.

Я деликатно отвернулся от голой женщины и похромал к выходу, буркнув:

— Задолбаются «они» меня искать!

Но она меня догнала, схватила за руку и... упала передо мной на колени:

— Спаси нас с Максимкой, увези отсюда куда-нибудь подальше!

И откуда она взялась на мою бедную голову?! Своих проблем через край, да и финансы, как говорят, «поют романсы» — агафоновских остатков всего-то триста баксов. А мадам без документов, да еще какой значимости «птичка»! Шуму будет на всю Россию, если не дальше. Но и бросить на съедение собакам... Короче, я человек мягкосердечный — «упаковал» Анжелу в штору из офиса, вызвал такси. А когда машина подъехала, включил сигнализацию и аккуратно замкнул офис. Пусть завтра сами разбираются что к чему!

Сначала заехали к подруге Анжелы — забрали Максимку. Потом, пока я собирался, посидели у меня. Затем заменили такси и рванули в Дебальцево. Итак, началась «гонка по кругу»!

 

Глава XIV

НАШЕ ВАМ С КИСТОЧКОЙ

В середине сентября по подаренному мне Агафоновым паспорту на имя Николая Филипенко я снял двухкомнатный номер в гостинице «Закарпатье» города Ужгорода, в котором мы и поселились втроем: я, Анжела и Максим. Мне нужно было еще несколько дней, чтобы сделать ей паспорт, а затем выехать из этого треклятого Союза куда попало, желательно, конечно, подальше. А там будет видно!

Уходя из номера, я строго-настрого предупредил «мадам», чтобы она и носа за дверь не высовывала. И не вздумала какой-нибудь своей подружке звонить на Украину. Ей нужно было всего ничего: тихо-тихо дожидаться моего прихода, а чтобы не так боялась, оставил ей свой запасной «Комбат магнум», уже очищенный от смазки. За что дергать и на что нажимать, Анжела, оказывается, знала. Еще бы, в такой семейке воспитывалась!

За паспорт ужгородские «черти» запросили двести баксов, пообещав взамен 17 сентября к 10 утра — «будэ усэ як найкраще»!

Однажды ночью в мою комнату вошла Анжела.

— Максимку я спать уложила. Скучно одной, холодно! Согрей меня, пожалуйста!

Утром я осознал, насколько прав был в отношении нее покойный Тихонов — это же не женщина, а секс-машина какая-то! Та ночная выходка «мадам» всерьез не воспринималась — воля обстоятельств, так сказать, или благодарность за спасение себя и сына — как хотите, так и понимайте. Но отдавалась она самозабвенно, нисколько не играя — от всей души!

Семнадцатого сентября в обеденное время я возвращался в гостиницу, облегченный на двести долларов, зато с паспортом на имя Лапкиной Ольги. Не забыли ужгородские «черти» вписать в него и сына Максима. В фойе гостиницы было полно гостей — тургруппа какая-то приехала. А мне среди всей этой толчеи не понравились два типа, которые явно кого-то «выпасали». На всякий случай, незамеченным, я проскочил к портье — продлить пребывание в номере, а тот огорошил меня неожиданной новостью: требовалось оплатить телеграмму «моей» женщины, которую она отстучала из номера своей маме в Ташкент, уведомляя, что ее любимая доченька в самом скором времени уезжает за границу...

Ну что здесь можно сказать?! Баба — она и есть баба! И хоть ты ей трижды интеллигентное образование дай — все равно в ее сером веществе сохранится что-то куриное...

Наш номер был на четвертом этаже. Я, не вызывая лифта, стал подниматься по лестнице. И уже со второго этажа заметил на своем пролете... одного из парней Вольвака. Ясно — лестница перекрыта! Очень веселый карнавал получался — я-то совсем «пустой», все мои шмотки и аппаратура там, в номере. А в кармане — два теперь уже никому не нужных паспорта и денежный остаток — восемьдесят баксов... Вдоль стены мне удалось незамеченным пробраться на третий этаж и спрятаться в ближайшем к лестнице дверном проеме номера. Я стоял и слушал, а что мне оставалось делать?

Через несколько минут услышал командный рык Вольвака:

— Веснин, открывай, козел! — И стук ногами в дверь номера. Изнутри не отвечали. Затем — хруст и треск выбиваемой двери, непонятный шум и вновь голос бывшего заместителя Тихонова:

— Руки, сучка! Убери ствол, падла!

И следом — пара выстрелов, по звуку — из табельного ПМ, а не из моего «Комбат матнума». Все! Окончен бал, тушите свечи!

Я спустился вновь на второй этаж, выдавил дверь одного из номеров, окна которого выходили во двор... Через пяток минут, сделав небольшой крюк по улицам, стоял метрах в ста от входа в гостиницу, курил и наблюдал. Минут десять еще в фойе ничего не происходило, затем к подъезду подскочила «скорая», в которую быстро загрузили на носилках тело, покрытое окровавленной в двух местах простыней, а плачущего Максима запихивал в «Волгу» сам Вольвак. Я смотрел вслед отъезжающим машинам так долго, что догоревшая до фильтра сигарета прижгла мне пальцы, как бы напоминая — все кончено, очнись!

Рядом я увидел полуоткрытый канализационный люк. В него и полетели наши паспорта: оба моих — засвеченные, и Анжелкин, который ей уже никогда не понадобится...

Осень 90-го года. Западная Украина. Человек без документов, без денег, да еще и в розыске. Очень невеселая перспектива, доложу я вам!

Несколько дней я бомжевал, ночуя в лифтах многоэтажек — заклинив кнопку «СТОП». Потом закончились деньга, а есть хотелось. «Экспроприировал» в вечернем подъезде у какого-то хмыря с рынка валюту, которую тот весь день «честно» зарабатывал на обмене (не без обмана). А через некоторое время нашел работу — одному директору местного ресторана очень полюбились кулачные бои и он организовал у себя в подвале под «кабаком» нечто вроде ночного тотализатора. Нанимались туда не по конкурсу дипломов, а просмотром в показательных драках. Я прошел испытание — директору понравилась моя жесткость ударов и высокая выносливость в спаррингах, и мы с ним заключили устное «джентльменское соглашение» — он меня поит, кормит и одевает, а я, когда заработаю, если, конечно, выживу к тому времени, — отдам. А в конце 92-го, если надумаю уходить, он мне «выкатывает ксиву». Паспорт мне был нужен до зарезу, ну а розыск? Директор заверил меня, что все это — пыль дорожная и Западная Украина — вовсе не Восточная. Здесь и не таких прятали! С войны, мол, остатки войска Степы Бандеры живут й живут, кстати, яко у Христа за пазухой. Костелов здесь действительно — на каждом шагу, и на каждом Боженька с распростертыми крыльями-ручками: «Приди ко мне».

Ну и пошло-поехало: в неделю пара тренировок и один-два боя по выходным. Чаще выигрывал, но бывали и проигрыши. В марте, например, попался в соперники венгр Милош. Так он, гадский папа, внешность мою подпортил — шрам мне своей «тигровой лапой» от глаза до челюсти оставил на долгую память. Но тот бой он все равно проиграл. Позже, когда мы с ним крепко подружились, он признался, что после такого повреждения на лице никак не ожидал от русского столько злобы и ярости в атаке. А что мне делать — целовать его в задницу после того, как он испортил мою фотогеничность? И еще одну новость я от него узнал: оказывается, в том бою я победил одного из знаменитых «тигров» отряда спецподразделения наемников, дислоцирующихся в Боснии. Подготовку Милош и его соотрядники проходили — закачаешься! Он сам запросто выполнял заднее сальто из положения сидя на корточках...

И все-таки русская школа выживания и рукопашного боя оказалась на пункт выше. Хоть ножи он метал все-таки во много раз лучше меня. И в виде извинения за нанесенную «царапину» Милош подарил мне выбросной нож спецнаемников команды «Тигр», с которым, как он сам признался, не расставался никогда до того. Все мои возражения и отнекивания он решительно пресек, заявив, что если венгр что-нибудь дарит, то дарит от всей души, и это возврату не подлежит. Совсем как в наших комиссионках, подумалось тогда еще мне, с их идиотскими плакатами на полках «Купленная вещь обмену не подлежит». Шутки шутками, а растрогал он меня своим радушием до слез. Пришлось отдариваться классными часиками «Ролекс», которые я попутно с баксами «экспроприировал» в вечернем подъезде. В ответ Милош, узнав о моих проблемах с документами, неожиданно преподнес мне еще один поистине царский подарок — сделал через своих друзей мадьярский паспорт на имя Михая Дьердя — совершенно бесплатно.

В конце апреля 1991 года у меня накопилось три перелома кисти, сотрясение мозга и гематома надкостницы правой ноги. Зато я выжил, был свободен и имел в кармане аж два паспорта — второй, польский, на имя Войцеха Милашевича «подогнал» мне директор ресторана, как и договаривались. Еще в память о боях у меня скопилась кругленькая сумма в три с половиной тысячи баксов, с которой я, не медля и дня, укатил прямиком в Венгрию. Вы спросите — где в Венгрии можно отдохнуть? Любой мадьяр вам ответит — на Балатоне! Целых два месяца я бездельничал, смывая водичкой и выжигая солнцем все прошедшие проблемы и... придумывая себе новые: разработал детали поездки в гости к Саид-Беку. «Сжег» на отдыхе почти половину валюты и подучил за это время довольно сложный для меня язык венгров. А в конце июля стоял уже перед столом досмотра на таможенном контроле погранпоста в Чопе. Родные русские братки усердно искали что-то в моем новехоньком «дипломате», хотя там, кроме бланков коммерческих договоров и туалетных принадлежностей, ничего не было. А вот в кармане пиджака, в пачке «Данхилла», лежал единственный комплект пластиката «Мини». Ничего, провез без проблем! Перед вылетом в Ташкент проведал могилу Олега Калинина на московском кладбище, зарядился «добрейшими» чувствами к борцу с неверными и убыл...

В августе в столице Узбекистана появился представитель одной из венгерских фирм с целью заключения договоров о крупных поставках в Будапешт знаменитых среднеазиатских дынь. Солидный был «мэн», в костюмчике, с кейсом и при валюте. Ну сами посудите, к кому я мог попасть с такими выгодными сделками? Через пять дней меня пригласил к себе домой сам Саид-Бек. Для оказания восточного гостеприимства, ну и, само собой, подписания договора. Посиделки затянулись допоздна, и в конце концов иностранца, по восточному обычаю, оставили ночевать в доме национального лидера. На следующий день меня любезно, на машине хозяина, подвезли к зданию аэропорта на московский рейс. Для них я улетел в Шереметьево. Для себя же остался в Ташкенте — перед самым вылетом спустился по трапу, нанял такси — и к вечеру вновь был у дома Саид-Бека. А попозже, ночью, кровать, на которой он развлекался с очередной молодой женой, порхнула в воздух, подброшенная взрывом. Женщина получила легкое ранение и ошалело металась по двору, а вот Сайду не повезло — взрывом ему напрочь оторвало башку. Я гордился собой — мина была заложена удачно!

Через несколько дней я довольно спокойно, без проблем, добрался до Москвы. А тут — на тебе! 19 августа, ГКЧП, страсти-мордасти! Во блин, влип! Насмотрелся я этого «кино» на улицах столицы! Ну прям тебе — натуральный боевик в лучших традициях Голливуда! Но права русская народная пословица: нет худа без добра! Во время этого невеселого кинофильма повстречался я с братками-ребятами из Союза ветеранов Афганистана. Когда окончился весь тот бардак в Москве, я им представился как бывший пленный с 1983 года, в конце всех своих мытарств осевший в Венгрии. И предложил многим членам их «конторы» организовать отличный и недорогой пансион в Мадьярщине, на Балатоне. Хоть круглосуточно!

Ну и закрутился: начал возить, обустраивать на месте, сопровождать группы отдыхающих парней, в свое время хлебнувших горюшка через край. И венгры молодцы! Когда увидели и узнали, кого я к ним вожу, — процент для меня сбросили до сорока.

В сентябре я познакомился с воронежским «афганцем» Костей Думенко — он в 1986-м командовал взводом десанта и в одном из выходов потерял ступню — на мину напоролся. Поговорив с ним, мы решили попробовать «сделать» свою коммерцию — под зимний сезон подбросить мадьярским модницам хоперские пуховые платки. Такой товар Венгрия еще не видела — получилось о-бал-ден-но!!! До рождества 1992 года чистая прибыль составила около двенадцати тысяч долларов на двоих. На праздники я решил съездить в Союз: отвезти очередную сумму «капусты» Косте в Воронеж и встретить Новый год на развалинах Родины.

В поезде по дороге в Москву я и познакомился с Юдит — симпатичной венгеркой, во времена не столь отдаленные учившейся в столице. Она ехала встречать праздник на... Красной площади в кругу своих бывших однокурсников. Оригинальная идея, не правда ли? Но моя оказалась «круче» — к Костиной родне, в глубинку Воронежской области, в русский снег, морозы, бревенчатый дом и парную баньку! Уговаривал Юдит до самой Москвы. Согласилась! И не пожалела об этом, ну а я — тем более. Боже ж ты мой, как классно мы провели это время! Прошел Новый год, затем старый... И только к 20 января мы засобирались обратно в Будапешт. Юдит пищала от счастья — бабушка Кости подарила интересной венгерке несколько пуховых платков на память. Это была как бы своеобразная плата за ту помощь, которую Юдит оказывала бабуле по дому, не брезгуя никакой работой. Той зимой Юдит исполнилось двадцать пять — к этому времени женщины уже не имеют никаких комплексов по отношению к мужчинам. Мы жили с ней без особых объяснений, как муж и жена. Да что там, главное — нам было хорошо, а время — мудрый старик — все рассудит и расставит по своим местам. В Воронеже я взял очередной груз платков, отдал Косте «зеленые», и мы с Юдит уехали, погостив еще пару дней в семье Думенко с Костей, его женой Лидой и парой близняшек-очаровашек трехлетнего возраста — девчонок.

В Будапеште все шло о'кей, и в апреле мы с Юдит решили обвенчаться, а в середине марта я собирался отвезти Косте валюту. Но выехать в Воронеж пришлось на пять дней раньше. Костю убили...

Ничего не сказав Юдит о его смерти, я пообещал ей скоро обернуться и собрал, на всякий случай, всю свободную валюту и дорожный набор бизнесмена —- «дипломат» с бланками договоров. Затем самолетом вылетел в Россию.

А в Воронеже случилось следующее: 8 Марта Костя решил «погудеть круто» с друзьями-афганцами. Ну а какой женский праздник без цветов? Обратились к поставщикам этого товара с юга, торгашам-азерам. Заплатили им и получили груз вечером 7-го, как и договорились. Все было в порядке, безо всяких там ля-ля. Международный женский день отмечали супервесело в кафе — женщины буквально купались в цветах... А утром 9-го марта Лиде, Костиной жене, показалось подозрительным слишком уж частое шатание «черных» возле их дома. Но дозвониться ему на фирму она не смогла — Костя уехал за платками в область. А поздно вечером сосед нашел тело «афганца» возле их дома: горло перерезано от уха до уха, глазницы пустые, нет ушей, а в открытом рту отрезанный половой член... В милиции завели уголовное дело. Первоначальная версия была — работа какого-то маньяка.

А после Костиных похорон «афганцы» устроили свой сход. Почерк убийцы был очень хорошо знаком всем побывавшим на той проклятой войне. Оставалось лишь принять решение — что делать? В горячке было решено идти на рынок и «мочить» всех мусульман подряд. Глупое решение с непредсказуемыми последствиями. Так я им и заявил, добавив, что «гражданка» — это далеко не Афган. Здесь свои понятия о законности и праве. В конце напомнил об их семьях. Тогда меня попросили предложить что-нибудь посущественнее. В конце концов сошлись на том, что я попытаюсь «раскрутить» сам эту бодягу — один ведь незаметнее, чем куча, но если понадобится помощь — зову их сразу всех.

Затем я целый день просидел в доме Кости за бутылкой коньяка, утешая, как мог, убитую горем Лиду (близняшек забрала на время ее мать) и попутно прокручивая в деталях план предстоящей операции, решил сыграть еще один спектакль под названием «Бизнесмен». Братки-«афганцы» помогли распустить по городу слухи о богатом венгре. Я же в свою очередь шатался по рынку и на ломаном русском интересовался поставками ранних цветов и фруктов в Будапешт, но только крупными оптовыми партиями, это, видимо, и послужило причиной — я был приглашен на мощный банкет в ресторане, посвященный будущим партнерам по бизнесу. «Партнеров» собралась уйма, в основном «черные» — грузины, азербайджанцы, армяне. Но «пойла» хватало на всех! Уже в конце вечера мне удалось подслушать интересный диалог за одним из столиков.

— С русскими свиньями дело иметь? Да брось ты! Уж лучше с этим вон венгром!

— А в случае разборки?

— Моджахедов вызовем! Слыхал, как Хайрулла своего должника достал? А менты обделаются, но не найдут, кто...

С самым разговорчивым азером я и согласился подписать контракт. А обсуждать его условия он пригласил меня в свой номер... Опрометчивый шаг... Через сутки его нашли плавающим в ванне. Утонул по какой-то причине. Следов насилия на его теле не было, поэтому следствие причину определило довольно шустро: перебрал на банкете, в ванне заснул и захлебнулся.

Но перед тем как захлебнуться окончательно он мне все же поведал кое-что интересное. Хайрулла — полевой командир «духов», оказывается, несколько раз на войне встречался с «шурави Думенко». Встречи были не из приятных — ребята из взвода разведки к чертям собачьим разнесли три каравана коренного афганца, естественно — не с глиняными горшками. Таким образом — навернулись все мечты Хайруллы о счастливом обеспеченном будущем. И именно поэтому не стала эта отпетая сволочь лидером исламской партии — как мечталось. Там, в Афгане, за куда меньшие обиды глотки перегрызают, а уж такая отпечаталась в памяти Хайруллы навечно. От одного из пленных моджахеддин узнал, что командиром группы десантников, раздолбавших его будущее, был Константин Думенко из Воронежа. Прошли годы, и Хайрулла со взводом борцов за веру попал в Карабах — помогать азерам в их «священной» войне с неверными. Ну, а благодаря «меченому», приведшему к развалу как Союза, так и его единую паспортную систему, этот фанат мести купил паспорт гражданина Азербайджана и вместе с «цветочниками» добрался в Воронеж... Остальное для шакала, привычного орудовать ножом исподтишка, было нетрудно.

— Где Хайрулла может быть сейчас, после выполнения «священного» обета?

— Отпуск у него должен был закончиться — в Карабахе, наверное, со взводом! — разговорчивый посмотрел умоляюще.

— Что ж, огромное спасибо тебе за исчерпывающую информацию! Это дело надо обмыть! — Я окунул его голову в ванну и подержал его там не пять минут, как говорится в инструкции по спасению утопающих, а на всякий случай удвоил норму. Плавай, друг, на здоровье!..

В Карабах я ехал по польскому паспорту на имя Милошевича как доброволец-наемник, желающий воевать против армян. Но — в подразделении профессионалов — чтобы веселее было жить и «работать»..

Отправили меня в тот раз в Баку киевские азеры коммерческим рейсом. Все шло нормалек. Лишь при оформлении в армию у азербайджанских командиров возник существенный вопрос. Почему именно в батальон «афганцев»? Не шпион ли? Ответ на языке долларов-баксов богатого и щедрого поляка Войцеха помог быстро замять этот неприятный вопрос. Мало ли что: засиделся в кресле дядя, хочется нервы пощекотать. Убивают? А где сейчас не убивают? У меня сосед вышел из своего подъезда, а тут как раз грузовик занесло. Раз — ив лепешку соседа! А вы — война, война...

Добрался я, короче, куда надо! Взяли механиком-водителем на БМП-2. Кантовались мы в одном из домов, а в соседнем, полуразрушенном, была казарма взвода Хайруллы. Почти месяц пришлось угробить, дожидаясь благоприятного момента. Дождался наконец! В первых числах мая на позициях Мардакертского района был праздник. Нет, не день международной солидарности трудящихся, а совсем противоположный: разведка «духов» на выходе отбила у армян целый пакет гашиша. Граммов на семьсот тянул «довесок»! К ночи почти все, да чего там — все «бойцы за веру», включая самого командира Хайруллу, дико «обдолбились» в своей казарме. Даже постовики в окопах кайфовали. А два дежуривших у костра часовых и не вякнули, когда я им в спину загнал по штык-ножу. Дальше? Завел «двойку», раскатал по камешку казарму Хайруллы, наматывая полуживых «духов» на гусеницы-траки, замуровал их останки в грунт на разворотах, да и рванул на полном ходу через нейтралку к армянам. По ходу развернул башню и из скорострельной пушки начал прощаться с «братками-азерами»! Не повезло мне в самом конце «беседы», уже перед постами армян нарвался на противотанковую мину... А может быть, повезло: «бээмпэшка» в куски, а у меня — девять осколков в обеих ногах — зато живой.

Братья-армяне в Ереване лечили почти два месяца. После четвертой операции пришлось заново учиться ходить... А в сентябре 1992-го лишь благодаря помощи братков-афганцев из Воронежа добрался на костылях в Будапешт к Юдит...

Вот уже почти три года прошло. Скоро Юдит подарит мне кого-то, дай Бог — сына! Живем хорошо, коммерция — «на ходу», есть поставщики из России — я только принимаю товар на месте и рассчитываюсь. Сделал пластическую операцию — шрамы от «тигриной лапы» Милоша и осколков заживают, рассасываются. Вместе с кошмарными воспоминаниями о моем родном... дурдоме-«совке»...»

На этом записи в общей тетради Михая обрывались.

 

Глава XV

КТО ЕСТЬ КТО?

Он появился в палате Олеси лишь на четвертый день ее пребывания под надзором хирурга Владислава — давал время пережить случившееся с ней, а заодно переварить прочитанное в дневнике — догадывалась Олеся.

Михай вошел, положил на тумбочку роскошный букет роз, перебивших своим запахом лекарственный состав воздуха, и, не поцеловав ее, осторожно присел на стул у кровати.

— Здравствуй, Леся! Ну как рана — не беспокоит?

— Оправдываться пришел? — Олеся сухими глазами насмешливо разглядывала его.

— В чем... оправдываться?

— Ну как же — жена с ребенком ждут в Будапеште, а ты здесь, на Украине, уже братика или сестренку пытаешься ему сотворить! А я вот целый день вчера лежала и думала — на кой черт ты мне это чтиво притащил? Если только для того, чтобы показать нелюбовь к бывшей Родине и любовь к Юдит, то об этом предпочитают молчать при посторонних людях, к числу которых, насколько поняла, отношусь и я. А если для того, чтобы отдалить меня от себя, то добился этого целиком и полностью — я тебя уже ненавижу. И себя тоже! Боже ты мой, и какая же я идиотка — полезла в постель к мужику, не потрудившись даже взглянуть на девятую страничку его паспорта! Но теперь все — считай, что я сполна расплатилась гостиничной ночью за все доставленные тебе беспокойства! Завтра же уеду в столицу, к проклятому папочке... — Олеся на миг запнулась, о чем-то вспомнив, затем продолжила уже без прежней горячности — ... да хоть к черту в объятия, лишь бы не лицезреть твою противную рожу! Двуличную, кстати, рожу, и в прямом, и в переносном смысле! А ты можешь катиться в свой теперь уже Будапешт, в объятия венгерочки... — Здесь она наконец заплакала — зло, беспомощно, сквозь прозрачные слезы вперив в Михая наполненные неприкрытой ненавистью зрачки.

— Некуда мне ехать! — он говорил медленно, с горечью и тоской. — Нет у меня ни ласковых объятий, ни будущего ребенка, ни венгерочки Юдит...

— Как это? — не поняла Олеся.

— Ты думаешь, для чего я дал тебе прочесть мои воспоминания: чтобы ты осознала — я полностью вверяю свою судьбу, и бывшую, и настоящую, в твои руки. За этой тетрадью охотились многие, но никто из них не прочел и листочка. Здесь, в этих листочках, все, что связывает меня с прошлой, «совковой» жизнью, — мои оставшиеся в живых друзья, мои планы и надежды, даже мои мысли... Мне нужно было все это рассказать кому-то. А более близкого человека, чем ты, Олеся, я не нашел. А Юдит убита. Вместе с неродившимся сыном. Моим сыном, которого я так никогда и не увижу! — Михай спрятал лицо в ладонях.

— Постой, постой! — затеребила его руки Олеся: — Как, когда это произошло? Ведь твой дневник оканчивается этим годом, даже почти этим месяцем! Что же могло случиться?

— Мафия вынесла мне приговор. Не та, местная мафия — те просто сопляки перед разветвленной, отлично информированной организацией, филиалы которой находятся во всех крупных регионах мира. Да, мира, ты не ослышалась! И Саид-Бек, Тихонов, Хайрулла, Шевченко — пешки в этой организации. Ее членам нет нужды конспирироваться — высочайшие посты и звания позволяют им делать деньги открыто — не боясь закона. Да они его сами и создают — этот закон. Чтобы затем беззаконно нарушать! Ну, ты догадываешься, о ком я. Видимо, крепко насолил я кому-то, неожиданно вышибив с поля их пешки! А без них и королю наступает хана — рано или поздно. Долго они вычисляли, кто мог так чисто убрать пособников! Но, видимо, все же пришло-таки кому-то в голову, что их судьбы в какой-то точке времени так или иначе соприкасались с моей...

Полмесяца назад мы собирались с Юдит в Россию — уж очень ностальгия заела меня по родным местам. Хотя, если сравнить природу Балатона и воздух Донбасса... Но Родина есть Родина, какой бы она ни была! А поехать решили в своей новой машине — совсем недавно я приобрел «форд-таурас» с кондиционером — специально для беременной Юдит. Машину она предпочла вести сама, не доверяя моему профессионализму жизнь будущего ребенка. В это утро Юдит была как никогда весела, я тоже. Поездка обещала быть классной, и она постоянно теребила меня: «Поедем! Поедем!» Вещи я вынес на крыльцо и уже трамбовал наличку в нательный пояс с кармашками — в России не очень доверяют чекам и кредитным карточкам. Юдит же, дурачась, мешала мне, и вскоре я ее шуганул из дома прогреть двигатель машины. Это занятие ей нравилось, и она мигом выскочила из дома. А через три минуты во всех окнах и дверях повылетали стекла от мощного взрыва. Когца выскочил на крыльцо — спасать было нечего: остатки «форда», чадя, догорали. От моей же Юдит не осталось ничего, даже горсточки пепла, чтобы похоронить. Они ошиблись, подключив пластикат к замку зажигания: вместо одного погибли двое — Юдит и неродившийся ребенок... Но попытались тут же исправить ошибку, выпустив по крыльцу очередь из бешено промчавшейся мимо «мазды». Я не прятался — шоковое состояние! Но кто-то, видимо, меня бережет — пули не зацепили... Могила Юдит все же есть на одном из кладбищ Будапешта — я сложил в гроб все, что осталось от «форда». Там, я надеюсь, есть и ее частица... Дом продал почти за полцены — «они» знали мое местожительство, значит, мне в нем нечего делать. Оставаться там — жгла память о несостоявшейся семье. Решил все же поехать в Россию — к Боре Савелюку, посоветоваться, как жить дальше.

— А как ты узнал, что это — мафия? — потрясенная его рассказом, Олеся едва шевелила онемевшими вдруг губами.

— Он же, Борька, и предупредил по междугородке, что они вышли на мой след. Но я не думал, что так скоро до меня доберутся, — устало ответил Михай.

— Прошло всего полмесяца со дня смерти жены, а ты успел переспать с другой! — с женской непоследовательностью воскликнула вдруг Олеся. — Каким же ты выглядишь сейчас перед ее памятью?

— Памяти Юдит я не изменил! Просто мне нужно было, очень нужно чем-то перебить тоску и постоянные мысли о ней! — признался Михай.— Да и у тебя тоже, как мне показалось тогда в гостинице, состояние было не из лучших. И потом, мы ведь с Юдит так и не расписались, собирались сделать это в России — обвенчаться в церкви и все такое прочее...

— Сколько месяцев беременности было у Юдит? — помолчав, спросила Олеся.

— Она была на седьмом месяце, а что?

— Просто я думаю — кто бы вас обвенчал с таким животом?

— За валюту сейчас делается все!

— Игорь, я тебя теперь буду называть так! — ушла от горечи разговора Олеся. — Игорь, скажи мне — откуда этот Боря откопал в Будапеште твой номер телефона? Он что — знает твою венгерскую фамилию?

— Н-н-нет, не знает! — проговорил после минутного молчания Игорь Веснин, подумав, добавил: — Действительно, откуда? Тем более почти три года в Союзе обо мне ни слуху ни духу не было... Вот это загадка!

— Никакой загадки здесь нет. Мафия вычислила тебя, но полной уверенности, что Михай Дьердь и есть тот самый Игорь Веснин, которого нужно убрать, у них не было... Кстати, Боря твой звал тебя в гости? Сам, без твоей инициативы!

— Еще как звал! Даже предателем нашей дружбы обозвал!

— И ты сразу засобирался в Россию, чтобы с ним посоветоваться о будущей жизни! Это первое доказательство, что ты есть ты. Ну, а второе — они могли прислать для твоего устранения того, кто разглядел твое бывшее лицо после пластической операции. Это должен быть человек, который очень близко соприкасался с тобой по работе в органах ГБ, но ускользнул от твоего правосудия в свое время...

— Вольвак, сволочь! — закричал Игорь, ударив себя ладонью полбу. — Только этот шакал избежал моей кары...

— И постарался покарать тебя сам! — безжалостно окончила Олеся.

— Но ведь это значит... Борька... нет, ничего не понимаю! — признался Игорь.

— И не поймешь, пока сам не расхлебаешь эту кашу до конца!

— Погоди, — перебил Олесю Игорь, пристально вглядываясь в нее, — а откуда ты этой аналитики нахваталась? У нас в шестом отделе бывало не каждый «опер» мог так все разложить по полочкам.

— Подумаешь, ваш шестой отдел! — презрительно сморщила носик Олеся. — Да меня лучшие папочкины шерлоки холмсы в интуиции и анализе событий перешибить не могли! Ты думаешь, почему он за мной по всей России и даже за ее пределы своих омоновцев разослал? Ему моя голова нужна, вернее — серое вещество в ней, а на остальное — наплевать с высокой горы! Если бы можно было — он бы одну мою голову на манер котелка профессора Доуэля из фантастики А. Беляева выставил на своем ночном столике, чтобы советоваться... А мне этот «крутой» мафиози до того осточертел, что я от него на край света сбежала бы. Боже, сколько грязи вокруг него, хоть сам он и чистеньким выскакивает из любой ситуации! В основном — благодаря мне! Да ты его хорошо знаешь! — вдруг глянула Олеся на Игоря. — Ну, конечно, не так хорошо, как я, но пару раз с ним встречался. И, кстати, благодарен был ему за эти встречи!

— Ты меня заинтриговала! И как же фамилия твоего папочки?

— Агафонов.

— Что?! — Игорь чуть не свалился со стула. — Мой бывший благодетель Эдуард Михайлович?

— И одно из главных действующих лиц трагедии твоей жизни, — уточнила Олеся.

— Но ведь он определенно знал, для чего ссужал меня долларами и поддельными документами! У меня в голове не укладывается — свои против своих! И потом — его брат, Виталий Михайлович, доктор... Его ведь пытали!

— А ты знаешь, кто его пытал? Твои «друзья», ныне покойные — Тихонов и Саид-Бек. Через руки этого доктора из Западной Украины в Восточную и дальше — в Союз прошли десятки, а может бьгть, и сотни килограммов гашиша. Так что ему было что откладывать в швейцарском банке! И пытали его не напрасно — Тихонову и Саид-Беку был нужен код доступа к его сейфу. А братку его, папашке моему, просто нужно было знать, ЧТО у него выпытывали, а уж КТО пытал — он вычислил запросто. Тоже, между прочим, не без моей помощи! — самодовольно улыбнулась Олеся.

— Но ведь в паспорте твоем — совершенно другая фамилия!

— Я говорила, а ты пропустил мимо ушей, что Агафонов — не родной мой отец. Отчим, понимаешь? Мамочку мою, валютную проститутку, он подобрал в холле московского «Интуриста». На ночь, естественно. Но ее красота и то умение, с каким она в любом импотенте могла разбудить секс-зверя, увлекли заклятого холостяка настолько, что он предложил ей провести совместно и следующую ночь, а затем просто купил все последующие в обмен на роскошную жизнь и брачный контракт. Многое он ей прощал за их брачную пятилетку. Но однажды, когда узнал, что она в его открытом «мерсе» трахалась по пьянке с очередным молокососом-любовником почти на виду в одном из скверов Москвы, рассвирепел настолько, что приказал своим омоновцам сперва «пропустить ее по кругу», а затем голой провести по всему электропоезду, следующему до Сергиева Посада, с табличкой на груди: «Заклейменная проститутка»... Представляешь, двухчасовая прогулка на виду у публики ! Откачать ее не удалось. Мне до сих пор невдомек, кто больше виноват в этой смерти — моя совсем пропащая «маман» или папа-отчим Агафонов!

— А ты?

— До ее замужества я жила у бабушки в том же Сергиевом Посаде, совсем недалеко от резиденции Патриарха всея Руси Алексия II, в пятиэтажках-«хрущобах». А после Эдуард Михайлович забрал меня в столицу, в свой пятикомнатный офис-квартиру. Не знаю, какие виды он имел на меня, скорее всего — подсунуть под какого-нибудь сынка «шишкаря». Что и попытался в конце концов сделать. Но я люблю свободу, особенно в выборе будущего супруга. По-хорошему папа Эдик бы не уступил, поэтому пришлось «сделать ноги». Ну, а остальное ты знаешь! — Олеся устало откинулась на подушки — не до конца еще поправилась после операции.

— Нет, не все! — Игорь мягко придержал ее руку. — Откуда ты так хорошо знаешь следственную практику?

— Ах, это? — Олеся небрежно махнула рукой. — У меня какието скрытые способности к аналитическому мышлению. Это один из психиатров сказал, к которым таскал меня Агафонов после одного интересного случая. И еще добавил тот псих — неисчерпаемые резервы этого самого мышления.

— А что за случай?

— Да так себе! Один из «челноков» Агафонова, кстати, тот же Хайрулла — он тогда еще «на посылках» был, отвез очень большую партию наркотиков солидному клиенту. Не помню сейчас точно, сколько килограммов было в партии — три года назад дело было, зато помню сумму, им полученную, — три с лишним миллиона. Это в те времена, когда «Жигули» шестой модели стоили около восьми тысяч «деревянных». Так вот, на обратном пути он с этой суммой заехал на свадьбу родственницы в одну из станиц Краснодарского края. На денек всего-то заехал. А на Кубани свадьбы гуляют всю ночь напролет. Хайруллане выдержал такой нагрузки и где-то среди ночи отключился. Родственники, как водится, уложили его на запасную кровать для гостей. А когда он утром проснулся и сунулся в свой кожаный портфель, деньги тютю — исчезли!

— Три миллиона теми деньгами — в портфеле? — недоверчиво переспросил Игорь.

— Тьфу ты! Забыла объяснить — в сертификатах они были. Ну знаешь, бумажки такие с водяными знаками: сдаешь определенную сумму в сберкассу...

— Да знаю, знаю, — отмахнулся Игорь, — рассказывай дальше.

— В общем — пропали эти сертификаты! Добро бы хоть деньги, а то бумажки на предъявителя, по паспорту. Однако при определенной сноровке и умении... Хотя какие там сноровка и умение в колхозе, где крупная наличность лишь у председателя да главы администрации сельсовета. Короче, прибегает ныне покойный Хайрулла к Агафонову и — бац тому в ноги! Не знаю, блажит, куда деньги делись, тамошний участковый всех урок перетряс — и местных, и залетных — нет ни у кого. Эдуард Михайлович «отвалил» ему восемь омоновцев:

— Если через три дня деньги не будут на моем письменном столе — вот этот песик любит печеные яйца! — показал на своего комнатного бультерьера и добавил: — Но исключительно человеческие!

А эта образина комнатная как будто понимает хозяина — начинает облизываться и скалить зубы. Эти омоновцы сгоряча чуть сразу не оторвали гениталии Хайруллы.

— Из-за тебя, чебурек недоделанный, и нам без наследства оставаться?!

Однако перетрясли станицу на совесть — заглянули в каждый дом и хату. А сертификатов нет. И не сдает никто ни в одну из ближайших сберкасс — номера-то Хайрулла все же догадался продублировать.

Агафонов обычно своим словам хозяин был — что сказал, то обязательно сделает! И омоновцы, и сам Хайрулла уже не сомневались, что тот комнатный гад прибавит в весе от калорий пищи, приготовленной из их наследства. Вот тогда я спросила отчима, отчего они все трясутся. Он мне с досадой выложил ту историю и результаты поисков.

— А дети маленькие есть у этих родственников? — поинтересовалась я.

Агафонов думал не больше пяти секунд. Потом вдруг сорвался с места, чмокнул меня в лоб и исчез...

Сертификаты лежали в кукольной коробке Ленки — трехлетней внучки хозяйки дома. Из них получилась красивая яркая подстилка...

После того случая я получила в подарок норковую шубку и стала главным секретарем Эдуарда Михайловича, причем — освобожденным. А Хейрулла и омоновцы остались производителями. Они так бурно выражали мне свою признательность за спасенное мужское достоинство, что я их быстренько отшила, во избежание всяческих последствий...

— Но ты была замужем! — уточнил Игорь.

— Да, так же, как и ты был женат! — зло отрезала Олеся. — Ой, прости, я не хотела... Но мне настолько неприятны воспоминания об этом трехнедельном замужестве, что я предпочитаю не вспоминать о нем совсем. Одним словом, в тех кругах, в которые я вышла замуж, после пары брачных ночей с мужем невестку почему-то должен опробовать и свекор. Ну не скотство ли?

— Ну ладно, отдыхай! — поднялся со стула Игорь. — По моим скромным подсчетам, у тебя еще две недели, как сказал наш друг-хирург Владислав, а у нас с Иваном еще кое-какие дела имеются в этом регионе.

— Один вопрос! — его Олеся. — Весь дневник у тебя написан фиолетовой пастой, а последняя глава — черной. Почему?

— Ты что, следователь на допросе? — встречным вопросом ответил смущенный Игорь. — Почему да почему! Просто паста кончилась, вот и дописал, какая под руку попалась.

— Да? — прищурилась Олеся. — А она совершенно свежая, эта черная паста, даже мажется на палец. Кстати, у тебя нет с собой авторучки, я тут хотела на полях твоего дневника кое-какие заметки сделать!

Игорь сунул было руку к боковому карману кожаного пиджака, покопался там и... развел руками.

— Нет, к сожалению, у Ивана на квартире оставил. И вообще — верни дневник! Почитала и хватит, это тебе не тетрадь по чистописанию.

— На! — Олеся швырнула ему общую тетрадь, ойкнула и схватилась за левый бок. Игорь бросился к ней, но она замахала руками, иди, мол.

— Последний вопрос можно, Михай? — догнал его уже у двери Олесин голос.

Игорь обернулся и, взглянув в широко распахнутые глаза, увидел в них ту же боль и ожидание, что и там, в гостинице ночью.

— Ты... меня... не поцелуешь?!

— Нет! — ответил он. — Теперь буду ждать положенных сорока дней. — И, уже отворив дверь, тихо добавил: — Хотя очень хотелось бы.

Дверь захлопнулась. А Олеся, уставив глаза в потолок, улыбалась чему-то своему. 

 

Глава XVI

СПИД И КОМПРОМАТ

Да, дел у Игоря и Ивана в Донбассе было навалом. Прежде всего рассказать Ивану свою биографию. Тот слушал молча, не перебивая, лишь прикуривая сигареты одну за другой. А когда Игорь окончил «исповедь», хлопнул его по плечу:

— А сразу не мог рассказать? Земляк называется! Взял себе какую-то кликуху нерусскую и в каждом уже подозреваешь мудака! Нехорошо, согласен со мной?

— Согласен, потому и рассказал! Да мне и деваться некуда. Этот паспорт, — Игорь повертел венгерскую «ксиву», — меня сейчас только угробить может — «засвеченный». А другого у меня, увы, нет.

— Зато есть баксы, — ухмыльнулся Иван. — А за баксы в Донбассе тебя Борисом Ельциным сделают. Если, конечно, пожелаешь.

— Не хочу быть президентом, — засмеялся вслед за ним Игорь, — из них мало кто своей смертью помирает. А американца могут?

— Я же тебе сказал — хоть австрийского шпиона! Пошли в моментальную фотографию!

И на следующий же день Игорь держал в руках английский паспорт на имя Джека Тэтчера. С двухмесячной визой. Взглянув на фамилию, он крякнул:

— Вы что же это из меня отпрыска знаменитой фамилии сотворили? Не могли что-нибудь поскромнее подобрать?

— Шахтеры, Игорек, народ необразованный! Что на ум первое пришло — то и вляпали! Насчет чего достать, переделать, переклеить — это запросто, а вот другое... Да ты и сам это хорошо знаешь. Скажи мне лучше другое — по-капиталистически шпрехаешь хоть немного?

— Что я, даром за границей столько околачивался? Ускоренные курсы английского с американским уклоном плюс практика... Андэстэнд?

— Чего? — возмутился Иван. — Ты мне баки не забивай, лучше говори, что дальше делать будем?

— Нужно съездить в Донецк. Погулять, приглядеться кое к чему...

— Всего-то? Поехали хоть сейчас!

— Не пыли, пехота! — осадил его Игорь. — Это же мой родной город. Меня там не только наша «шестерка», но и вся местная шушера как облупленного знает... Не поможет никакая пластическая операция!

— Тогда сделаем по-другому, — перестроился Иван. — Пошли к дяде Семену в драмтеатр. Это мой дядька, он там гримером работает.

Еще через пару часов Игоря не узнала бы и родня. Щегольские усики только украсили его лицо, а накладные бакенбарды изменили до неузнаваемости.

— Ни дать ни взять — выпитый аферист из «Двенадцати стульев»! — восхищенно заорал Иван, узрев его новую физиономию. — Как его там?

— Остап Бендер! — подсказал Игорь, разглядывая себя в зеркале.

— Во, в точку! Поехали, а то автобус прозеваем!

В Донецке они сняли номер на двоих в «Туристе», том самом, откуда начиналась «карьера» сержанта Игоря Веснина. Сняли вполне официально — американский корреспондент с гидом. Никого это не удивило — в последнее время по причине частых забастовок шахтеров из-за невыплаченной вовремя зарплаты Донбасс недостатка в любопытных не испытывал (журналистскую карточку Игорю «сделали» там же, где и паспорт).

А на следующий день они с Иваном прогуливались по скверику напротив массивного здания РОВД. После двухчасовой «прогулки» Иван забастовал:

— Послушай, Игорь, мы долго тут будем шляться, как проститутки на панели? Давай сядем хоть на лавочку и ты объяснишь мне, что нам надо от этой хаты?

Только сели на лавочку — к подъезду подкатила черная «Волга». Из нее выбрался... Вольвак собственной персоной. Это был сюрприз, но еще не полный. С другой стороны машины, опираясь на палочку, вылезал... Костя Гальчевский, сынок полковника. Господи, как эта нечисть умеет находить друг друга? По запаху, что ли? Но все-таки, как же тебе повезло, Игорек!

— Видишь эту парочку? — он сжал руку Ивана. — Мне нужно знать о них все: кем в настоящее время работают и где их настоящее местожительство, есть ли дачи и где они находятся, сколько у каждого любовниц и их адреса... И главное — все о родственниках вон того, с палочкой!

— Что, знакомых встретил? — спросил Иван, пристально вглядываясь в поднимавшихся по лестнице мужчин.

— Один из них — отъявленный убийца! Тот, с палочкой, лишь косвенно виноват в гибели по крайней мере двоих, — Игорь вспомнил Настю и Ивана Николаевича, — а может, и не косвенно — в таком вот содружестве! Ишь, как спелись, гады! Мог ли я подумать тогда, в детстве, что среди настоящих, честных мужиков в милицейской форме попадаются вот такие?! Да я бы плюнул в лицо тому, кто сказал такое!

— Да брось ты, друг! — Иван старался его успокоить. — Общество издавна делится на хороших и плохих. И хороших больше — это доказано. Потому что будь иначе — плохие давно бы сожрали хороших.

— Почему же в таком случае хорошие не поглотят плохих, если их больше?

— Потому что они действуют другими методами. Гуманными!

— Так что же получается — зло будет вечно жить на земле?

— А иначе нечего будет делать людям в милицейской форме! Они — санитары нашего общества. А санитары нужны всегда и везде.

— Ладно, Ваня, так мы ни до чего не договоримся. Кончай пудрить мне мозги и дуй добывать информацию. Деньги в портмоне не перевелись?

— Да еще есть — деревянные. Но, насколько я вижу по твоему поведению, — баксы имеют большую пробивную силу!

— Держи! — Игорь сунул ему пачку «зеленых». — Но учти — они убывают быстрее!

— Знаем, не калеки! Иди в гостиницу и жди меня к вечеру. Надо несколько знакомых навестить.

— И где их только у тебя нет? — удивился Игорь.

— Водка сокращает расстояние и сближает людей. Не знаю, кто из великих это сказал, но по-моему — я! Чао, до вечера!

А Игорь пошел на кладбище. Ему было кого навестить! Мама, Иван Николаевич, бабушка, та же Настя... Все могилки обошел, всех помянул из купленной тут же за оградой в коммерческом киоске бутылки коньяка, отдающего растворимым кофе. И здесь же, на этом кладбище, наткнулся на роскошный поясной бюст мужчины за оградой из золотистых кованых цепей. Подошел ближе — что-то уж больно знакомое мелькнуло в надменно-мраморном профиле. И прочел на эмалевой табличке постамента:

Гальчевский

Степан ИЛЬИЧ

Полковник, сотрудник органов

государственной безопасности,

трагически погиб в автомобильной

катастрофе.

1939-1995 гг.

Спи спокойно, дорогой наш человек!

От любящих жены и сына.

Вот это да! Старый волчара загнулся не по своей воле! А по чьей же тогда?

Может быть, слово «любящих» на эмалевой табличке следовало бы взять в кавычки? Любя ведь тоже можно спровадить на тот свет — одно другому не мешает. «В автомобильной катастрофе...» Г-м-м! С этим бы разобраться, старый хрен ведь тоже цеплялся за жизнь — дай Боже! Ладно, разберемся после, сейчас бы с живыми разобраться! Раз Вольвак и младший Гальчевский спелись — без крупной аферы не обойдется — эти просто так дружбу друг дружке не предложат. Посмотрим, что «выловит» Иван.

Иван выловил действительно экземпляр — пожилого человека, на которого смело можно вешать этикетку «старик». Среднего роста, худющий до такой степени, что это было видно даже под синим в серую полоску костюмом, в Очках и совершенно лысый, если не считать легкого сивого пуха в том месте на голове, которое у некоторых индейских племен принято было сдирать на скальп. Но водку потреблял с достоинством.

Когда Игорь вошел в номер — между Иваном и стариком стояла порожняя бутылка «Посольской». Но запасная была только начата.

— Игорь! — в нетрезвом умилении Иван раскрыл объятая. — Я тут уже больше часа талдычу этому...

— Стоп! — прервал родственные словоизлияния Игорь. — Ты же сказал — к вечеру!

— Мне некогда ждать! — поднялся из-за стола старик. — И водку с вашим... не знаю, кем он вам приходится, я пил чисто символически, поджидая вас. Ибо, насколько понял, заказчик вы!

— Смотря что заказывать! — ответил Игорь.

— Давайте не будем принюхиваться друг к другу. Я рискую гораздо больше вашего! Вы, насколько я понял, ищете компромат на Вольвака и Гальчевского, а он у меня есть. Полный и подробный. — Старик достал из-под стола «дипломат», щелкнул замками и вынул из него две ледериновые папки. — Здесь вся их деятельность в свободное время, если можно так выразиться. Начиная с 1991 года. Это вас устроит?

Игорь протянул руку к папкам — старик живо спрятал их за спину.

— Пять тысяч долларов! — он назвал сумму твердо, уверенно.

— Сколько? — Игоря словно током долбануло.

— Вы не ослышались — эта документы стоят того! И валюта у вас должна быть — вы знали, за чем шли.

— А если я тебе сейчас по твоему плешивому котелку вот этим? — Иван очнулся от шокового состояния и ухватился за горлышко посудины из-под «Посольской». Даже ему, в общем-то привычному к большим шахтерским заработкам, цифра выкупа показалась ошеломляющей. — Даже вякнуть, бля, не успеешь!

— Успею, — жестко усмехнулся старик и протянул папки Игорю. — Я по глазам вижу — вы накажете их. И я доверяю вам. Кроме того... Вам, надеюсь, знакомо слово пластикат?

Игорь кивнул утвердительно.

— Так я и думал. Откройте папки!

В середину каждой была вложена толстая прокладка-лист, запаянная в полиэтилен. В середине каждого «листа» — миниатюрный кружочек вдавленного в пластичную массу детонатора. Игорь протяжно засвистел.

— Это что? — Иван сунул нос в папку.

— Этого ты на своих курсах не проходил, — ответил Игорь мастеру-взрывнику. — Этих листочков хватит, чтобы пол гостиницы в космос запустить! Дистанционка, как я думаю, у вас в кармане...

— Уже в руках! — Старик вынул из кармана коробочку. — Теперь можете бегло ознакомиться.

Игорь быстро перелистал папки. Фотоснимки, ксерокопии документов, аудиокассеты, видео... На лицевых страницах — анфас и в профиль рожи Вольвака и Гальчевского Кости... Достаточно.

— Иван, сядь и налей всем, а я пока в ванную, извините, мне нужно...

— Понимаю и охотно выпью с вами на «посошок»... Не более того! — Старик улыбнулся и лицо его стало знакомым, где-то виденным.

Игорь метнулся в санузел, сбросил рубашку и стал отдирать «липучку» на широком поясе с валютой. Насчитав необходимую сумму, оделся, вернулся.

— Вот! — Выложил на стол деньги. — Не бойтесь, не поддельные.

— Я же сказал — я вам верю! А теперь пусть ваш друг отнесет деньги вниз, на улицу и передаст их вон тому парню, стоящему возле «Москвича-2141».

— А не боишься, папаша? — спросил, вернувшись спустя пять минут, Иван. — Баксов-то куча! Сквозанет твой малый сейчас в Сочи... Кстати, там в октябре еще купаются...

— Это мой внук, — передавая «дистанционку» Игорю, ответил старик, — а он не так воспитан.

— И все-таки, — решил после стопки «на посошок» поговорить Игорь, — передавая такие материалы, Вы подписываете себе, мягко говоря, «вышку». Вас вычислят вслед за нашими действиями — ведь ваша работа, конечно, напрямую связана с этими документами.

— Надеясь на вашу порядочность, я попрошу вас, ребята, об одном одолжении: начать свои действия через неделю-полторы.

— Да что вам даст несчастная неделя?

— Много чего... Сын и невестка уже в Израиле. Машина, на которой уехал внук, продана. Загранпаспорта и визы оформлены. Так что через неделю мы с внуком будем уже далеко... Если вы нам предоставите эту неделю, конечно.

— Предоставим, — заверил его Иван. — А за что вы их... так? — указал на папки.

— С нами должна была ехать еще и моя внучка, — глухо проговорил старик. — Но она покончила самоубийством. В ресторане «Турист»...

— Постойте! — рванулся Игорь к уходящему. — Внучку вашу звали...

— Настей! — Хлопнувшая дверь поставила точку в их беседе.

— Едем домой, в Николаевку! — Игорь выковырял из взрывчатки детонаторы, вынул батарейки из коробочки пульта. — Или я этих гадов прямо возле РОВД рвану!

— Вся милиция-то чем виновата? — резонно упрекнул его Иван...

Прямо с вокзала Игорь хотел ехать в больницу, к Олесе, но Иван придержал его:

— Пошли хоть помоемся, мало ли чего в тех гостиницах!

Возле подъезда дома они наткнулись на бабу Зину, «дежурившую» на лавочке:

— Вань, Инка твоя вернулась! — Любопытство так и перло из нее. — Бить будешь али как?

— На хрен она мне теперь нужна! Пусть второй женой у бухгалтера живет, — отмахнулся от бабки Иван. — Пошли, пошли, — подтолкнул от попятившегося было от входа Игоря. — Хоть глянешь на живую современную стерву!

В комнате за столом сидела красивая «наштукатуренная» под завязку женщина с пышной белокурой прической.

— Чего заявилась так рано? — с порога брякнул ей Иван. — Тебе еще полторы недели на вольном траханье предписано находиться.

— Ой, Ванечка! — Инна схватилась за голову и... бросилась к мужу в ноги. — Прости меня ради Бога, Ванечка!

— Бог простит! И твой бухгалтер облезлый. — Иван отодрал ее руки от колен. — А я развожусь с тобой! Решительно и окончательно ! И приговор обжалованию не подлежит.

— Да не за это я, Ваня! — Женщина рыдала на полу. — СПИД у меня обнаружили...

— Ха, напугала, — засмеялся Иван. — Ты вечно что-нибудь прихватыва... Что?! — Только сейчас до него дошел смысл сказанного. — Что ты сказала?!!

— Мой анализ на СПИД в санатории дал положительный результат.

— Ой, — тихо сказал шахтер и осторожно опустился на стул. — А этот твой бухгалтер?

— Он меня заразил, подлец. Еще месяц назад! Сам признался мне.

— А может — это не СПИД вовсе? Сифилис там, гонорея... — безнадежно спросил Иван.

— В санаторной лаборатории ошибки исключены! Мне предложили уехать по-хорошему и стать на учет здесь, пообещав сохранить анонимность.

— Так! — Иван полез на антресоль, достал пачку палочек аммонита, затолкал в них детонаторы и вынул из стола батарейку. Затем прямо из горлышка высадил полбутылки «Абсолюта». — Говори, где живет эта гнида плешивая?

Игорь, стоявший до этого у двери, попытался его образумить:

— Стой, Ваня, давай разберемся!

Иван поднес батарейки к тонким проводкам детонатора.

— Отойди, миротворец! А то прямо здесь тарарам устрою!

— Да нет его дома, Ваня! — запричитала вновь Инна. — Он все деньги с кассы фабрики снял и сейчас прогуливает их! Два чемодана денег и все самыми крупными купюрами!

— Это ты разглядела, — зло захохотал Иван. — А вот СПИДоносца — нет! Ну что же, — проговорил он, остывая, и бросил на стол взрывчатку, — тебя-то Бог наказал справедливо, но меня-то — за что? — не горечью добавил: — Наверное, за слишком верную любовь.

— Да не болен ты, наверное, Ваня! Ты же последние два месяца со мной постоянно ругался и пил! Один раз спьяну залез и то не до конца...

— Здесь и одного раза вполне могло хватить, до конца ли, до начала... — хмуро оборвал ее Иван. — Эх, не пойду я проверяться — не хочу крутить рулетку! — Обернулся к Игорю.—Ты где жил до появления у меня?

— В гостинице!

— Ну так пошли в гостиницу из этого... — он огляделся, — болота.

... На Инну наткнулась утром любопытная баба Зина. Обманутая тишиной квартиры шахтера с распахнутой входной дверью, она зашла внутрь, обследовала зал и, заглянув в санузел, заорала на всю пятиэтажку: тело любовницы бухгалтера плавало в кроваво-красной воде, наполнившей ванну, а через ее край свешивалась рука с широкой резаной раной у кисти. На полу валялось окровавленное лезвие «Спутник». 

 

Глава XVII

МАКСМЭНЗ

Похоронили Инну неловко, торопливо — людей почти не было. На следующий день после поминок Игорь потащил Ивана в больницу.

— Пошли хоть проветришься. Закиснешь тут в гостинице!

В квартире оставаться на ночь они почему-то не решались. По пути Игорь заскочил в гастроном и вышел оттуда... с двумя бутылками «Наполеона». У шахтера расширились глаза.

— Коньяк-то зачем?

— Да ни за чем — Владу, за то, что на ноги Олесю поставил!

В больнице они быстро нашли хирурга, и Игорь, поднеся к его носу полиэтиленовый пакет с коньяком, чуть приоткрыл. Тот оказался сообразительным.

— Пошли в мой кабинет!

Пили из стаканов. После второго круга Игорь указал Владиславу на Ивана.

— Возьми у него кровь на анализ!

Иван рванулся, вскочил и... осел под рукой Игоря.

— Сиди! Так надо! Рубить надо с маху, чтобы потом не мучиться сомнениями.

— Послушайте, ребята! — Влад не понял. — Зачем кровь?

— Проба на ВИЧ-инфекцию, — пояснил Игорь. — Только тихо. И быстро!

— Надо значит надо! — бормотал Влад, вводя толстую иглу в вену Ивана. Затем ушел в лабораторию. Не было его часа полтора.

Когда вошел в кабинет, коньяка в бутылках не было, но Иван поднялся навстречу совершенно трезвый. Только очень-очень бледный...

— Ты покойник, — свирепо рыкнул на него Влад, — если тотчас же не поставишь бедному хирургу коньяк! Это же свинство — в гостях выжрать свой же подарок! Да здоров ты, здоров, — успокоил он шахтера, — здоровее меня раза в два!

— Так-то лучше! — Игорь обнял засиявшего друга.

— А если бы...

— Тогда бы я сам посоветовал тебе застрелиться! — И не понять было, в шутку или всерьез сказал это Игорь. — А теперь пошли к Олесе!

— Нет уж, теперь сам иди к ней! — Влад взял под руку Ивана. — А у меня рабочий день закончился.

И они, поняв друг друга, потопали к выходу...

Войдя в одиночную палату, Игорь открыл рот и шумно втянул в себя воздух. Запаха лекарств не существовало — его перебил нежный аромат, наплывавший, как морские волны. Цветы были повсюду: на подоконнике огромного окна, на столике в углу, в ведрах на полу... Даже на тумбочке в изголовье кровати, на которой сидела улыбающаяся Олеся, даже на кровати лежал огромный букет.

— Здравствуй, Олеся!,

— Здравствуй, Михай-Игорек! А ведь ты врун, Игорек! Натуральное трепло, говоря русским языком, и вдобавок — зазнайка!

— С чего это ты взяла? — попробовал он защититься.

— Не было в твоей жизни никакой Юдит! И любви с ней у тебя никогда не было! В противном случае я снимаю с себя звание лучшего аналитика команды Агафонова! Или я не права?

— Права, Лесечка, еще как права — не было у меня никакой любви с Юдит! Но сама она существовала, это точно. И погибла действительно в моей машине. Она была женой соседа венгра и часто пользовалась ею, когда сын, баскетболист, уезжая на соревнования, брал их авто. Я включил ее в конец дневника, который дописал там, в гостинице, пока ты утром спала... сам не знаю почему... так, на всякий случай.

— Негодяй! — Точно брошенная охапка цветов осыпала его пахучим дождем. — Воспользовался слабостью девушки и решил уйти от ответственности? Кем же тебя называть после этого?

— Сдаюсь! — Игорь поднял вверх руки, забеспокоился. — А тебе можно уже... такие вот упражнения? — показал на рассыпанные цветы.

— Мне теперь все можно! Владислав сказал утром. Но ты мне не заговаривай зубы — кем мне тебя называть после всего, что было между нами?

— Ну, женихом называй, мужем, любовником, да кем хочешь — все равно я теперь точно знаю, что люблю тебя. И пусть кто-нибудь попробует отобрать у меня эту любовь! Плевал я на всю мафию мира! — Он присел на кровать и, осторожно прижимая Олесю к себе, поцеловал ее нежную шею, затем прошептал в ухо: — А тебе правда все-все можно?

— Кто же об этом жену спрашивает? — Олеся звонко рассмеялась, встала с кровати и, достав из кармана цветастого халата ключ, заперлась изнутри. — Ключ и цветы принес утром Владислав, — объяснила она, — вы ведь с Иваном звонили, искали его...

Тут же, у двери, она развязала тесемки халата и передернула плечами. Он волнами осел у ее ног. Игорь, потрясенный, словно приклеился к кровати, впав в шоковое состояние.

Под халатом на Олесе не было ничего. Яркие солнечные лучи обтекали точеное тело с золотистым загаром, рельефно обрисовывая упругие груди, плоский живот и изящные стройные ноги, создавая как бы дымку, ореол, ауру вокруг крутых бедер и темного треугольника жестких курчавых волос...

— Ты меня любишь сегодня! А сколько еще будешь любить?

— Вечность! — Игорь облизал пересохшие вдруг губы. — Вечность и еще тысячу лет!

Оконное стекло легонько звякнуло. Он обернулся поглядеть на глупую птицу, пытающуюся прорваться в палату, и увидел в стекле маленькую дырочку. Он бы ее не увидел вовсе, если бы не трещины, паутиной расползшиеся. Что это? Услышав сзади всхлип, он резко обернулся. Все было так же, как и пять секунд назад, с небольшим дополнением: под левой грудью Олеси краснело пятнышко, из которого вытекали капли крови — одна, вторая, третья, — образовывая на теле кровавую канавку. А ее прекрасное тело клонилось, заваливалось в ту же, левую сторону, как бы перевешиваемое кусочком свинца, застрявшим внутри.

— Что это? — тупо повторил свою мысль Игорь, подхватывая падающую Олесю и укладывая ее на кровать. Очнувшись от шока, закричал, глядя не на нее, а на дырку в окне: — Кто это?!!

— Агафонов! — отозвалось эхо. Это было не эхо — последнее «прощай» Олеси. Умерла она через две секунды, резко дернувшись молодым, так и не испытавшим настоящей замужней жизни, телом...

А большое окно палаты стеклянно ахнуло, осыпаясь теперь уже крупными осколками: вторая пуля, с визгом срикошетив от противоположной стены, разнесла на куски вазу с цветами, стоявшую на столике в ушу. Инстинкт самосохранения сработал помимо воли Игоря — упав на пол, он перекатился к ножкам изголовья кровати. Как видно, зря — выстрелов больше не последовало. Он был жив, да! Но любовь у него отобрали. Вместе с любимой...

— Слушай, Игорь, так нельзя! Девятый день лакаешь коньяк, как газировку! Ты на свою рожу глянь! — Иван совал зеркало Игорю, валявшемуся в одежде на диване. Тот затянул в него и невольно охнул. Обрюзгшее, заросшее темно-ржавой щетиной лицо как нельзя более подходило под определение «рожа». А Иван не унимался: —Ты знаешь, права поговорка: чтобы оценить свою сущность, надо поглядеть на поведение соседа и примерить его на себя. Я поглядел на тебя в запое — и бросил пить. Да, я в какой-то мере благодарен водке — может быть, она меня и спасла от СПИДа! Но не век же ее жрать! И Олесю не вернешь даже удесятеренной дозой того, что ты перекачал из соседнего коммерческого ларька, я уж не говорю про мою непутевую Инку, и...

В дверь квартиры позвонили. Иван мягко спрыгнул босыми ногами с дивана, и в его руках очутился... никелированный «Лама Омни», выхваченный из-под матраца кровати. Посмотрев в глазок, он облегченно вздохнул и откинул цепочку.

— Баба Зина прибыла! — Пистолет вновь нырнул под матрац.

Это действительно была она. Старушка влетела в квартиру и юлой завертелась на месте.

— И где они?

— В ванной, баб Зин, пошли помогу! — Они вдвоем с Иваном прошли в санузел и загремели там пустыми бутылками. Вскоре вышли, и взгляд шахтера споткнулся о картонную коробку с четырьмя полными «Наполеонами» — остатки полуторанедельных поминок. — И это забирай!

— Та как же можно, Ванюха, — питье-то дорогое больно.

— Забирай, забирай, бабуля, нам оно больше не понадобится! — успокоил Иван ее совесть.

— Неужели бросили ковтать ее, окаянную?! — ахнула бабка и от избытка чувств перекрестилась. — Слава те, Господи! Ну пошли, подмогнешь!

Через десяток минут они вернулись — баба Зина тащила кастрюлю, из которой в прокуренную комнату прорвался аппетитный запах.

— Борщика свеженького принесла вам, а то больно на мартовских котов смахивать стали! Помянуть, конечно, надо (она была в курсе обеих трагедий), но в крайности ударяться не след. А ну, марш на кухню, марахвет буду наводить!

На кухне, хлебая наваристый украинский борщ, Игорь обратился к Ивану:

— Вопрос номер один: как с памятниками — все в порядке?

Они похоронили Инну и Олесю рядом — в одной оградке на местном кладбище. И памятники заказали одинаковые. И надписи — схожие:

Почему судьба, заботясь об усопших,

Так полна несправедливости к живым ?

— Все в порядке, — успокоил Иван, — все на месте. Но с деньгами — швах! Могу с полной уверенностью заявить: мы с тобой — банкроты!

Игорь бросился к нательному поясу. В одном из кармашков сиротливо зеленела сотенная банкнота. Он поднял глаза на шахтера, тот утверждающе кивнул.

— Это все! — и вывернул пустое портмоне.

— Ладно, выкрутимся! Теперь вопрос номер два: как у тебя оказался мой пистолет?

— Да ты же из него собирался расстрелять Агафонова, Вольвака и Гальчевского. Неужели не помнишь? — изумился шахтер. — Еще и меня за компанию чуть не прихватил!

— Не помню ни фига! — признался Игорь. — Хорошо, третий вопрос — ты зачем с оружием к двери бросаешься? Насколько мне известно — Узбек с приятелями тебе больше не докучают. Значит, появился кто-то еще, новый?

— Еще как появился! Через день после смерти Олеси в больницу заявилась пара каких-то лоботрясов, якобы ее родственники — требовали вещи погибшей. Владислав отказал им, предложив зайти на следующий день. А вечером этого же дня была попытка ограбления камеры хранения вещей больных.

— И чемодан Олеси исчез?!

— Как же он мог исчезнуть, — оскорбился даже Иван, — если к тому времени лежал у меня на антресоли? А в складе ничего не пропало. Как мы с Владом и думали.

— Молодцы, ребята! Значит, пока я здесь пьянствовал...

— Мы решали кое-какие проблемы, — скромно подтвердил Иван. — Но, наверное, не до конца, потому что сегодняшней ночью кто-то осторожненько пытался без спросу войти в квартиру. Я сразу понял, что это не баба Зина: подошел к двери и спросил, кто там. На всякий случай передернул затвор пистолета. Естественно — мне не ответили...

— Им очень нужны вещи Олеси, — задумался Игорь. — Что в них загадочного?

— Узнаем, когда уйдет баба Зина!

— Кто стрелял, не нашли?

— Неизвестно. Стреляли с крыши котельной школы, расположенной в сотне метров от больницы. Тип оружия — винтовка ТОЗ — «мелкашка» — калибр 5,6.

— А ведь выстрелов было два! — Игорь помотал головой. — Ничего, узнаем правду! Пойду побреюсь.

Пока он приводил себя в порядок, баба Зина удалилась с сознанием выполненного долга — квартира была проветрена и сияла чистотой.

Иван достал с антресоли кожаного «крокодила». Вещей было раз-два и обчелся: спортивный костюм «Адидас», кое-что из нижнего белья и... норковая шубка. Гордилась, видимо, Олеся званием «высшего аналитика». Шубка была свернута в большой конверт и перевязана длинным капроновым бантом. Там же, в чемодане, была и сумка. Иван вывернул ее содержимое на стол. Косметичка, пудреница, зеркальце, помада, пачка долларовых купюр разного достоинства, загранпаспорт с визой, разрешение на обмен валюты, горстка жетонов для телефона-автомата и метро. Больше в ней ничего не было, не считая, конечно, щетки для волос.

— Как же так? — Иван в растерянности смотрел на Игоря. — Из-за этого барахла погибла такая девушка?! Да в жизнь не поверю!

Игорь между тем взвесил на руке шубку и, покачав головой, попытался развязать бант. Не вышло — завязано было намертво. Щелкнул выбросной нож, и оскаленная пасть тигра выплюнула сверкающее, остро отточенное лезвие. Капроновый узел распался, шубка была развернута, и Игорь понял, что не ошибся в предположениях, — внутри находилось кое-что, заслуживающее внимания. План двухэтажного здания, заламированный в полиэтиленовую пленку, размерами в газетный лист, большой замшевый альбом для фотоснимков и замшевый же мешочек, очень тяжелый, стянутый по горловине шелковым шнурком.

Игорь, решив поудобнее рассмотреть чертёж, развернул его. План здания был выполнен очень тщательно, в трех цветах: черный, синий и красный. Внизу пометки: синяя черточка, а напротив — сокращенно «пот. х.», ниже — красный кружок и тоже сокращенно «зам. с-ф». В левом верхнем углу плана красной тушью был красиво выписан адрес: С. П., Кленовый пр., д. № 7.

Тем временем Иван завладел альбомом и, раскрыв его, потрясенно присвистнул. Повертел его и так, и эдак, разглядывая, затем перевернул страницу, странно хмыкнул, взглянув на снимки, перевернул следующую — тихо ойкнул и заматерился, затем пошел лихорадочно листать страницы одну за другой и, внезапно отбросив его на рядом стоящую кровать, захохотал — дико, облегченно.

— Ты чего? — Игорь оторвался от плана. — Не двинулся, случаем?

— Я-то? Нисколечки! Но ты — точно двинешься, если взглянешь на эту фотоколлекцию! И малым облегчением тебе будет то, что траур можешь снять с себя досрочно. Ибо если разделить его поровну на каждого из этого альбома — у тебя уже и так перебор во времени!

Игорь подхватил альбом, раскрыл. Первую страницу целиком занимал цветной снимок Олеси: в полный рост она возлежала на тахте, совершенно обнаженная, в самой из соблазнительных поз Данаи — заложив руки за голову и подавшись чуть вперед, так, что все выступы и промежности обрисовывались рельефно, с четкостью, поражающей воображение, мужское, конечно. Да, снимок делался действительно фотохудожником, мастером своего дела. Но и заслуг Олеси умалять не следовало... Игорь перевернул страницу. На следующем снимке... Агафонов нежно обнимал одной рукой полуобнаженное плечо Олеси в вечернем платье. Надо же, какое проявление родственных чувств! А вот на следующей странице альбома «родственные» чувства сменились совсем на другие: она лежала в объятиях Эдуарда Михайловича совершенно голая. Кстати, и Агафонов был без ничего. Но до половины снизу парочку прикрывало голубое стеганое одеяло. Следующие фото пошли безо всякого прикрытия: сцены совокупления Олеси и «папочки» были ярки и поразительно впечатляющи. И поз ими было испробовано великое множество — не иначе всю «Кама-Сутру» проштудировали.

— Вот тебе и папа с дочкой! — Игорь растерялся. — Это что же, выходит она — его любовница?

— И не только его! Ты листай, листай дальше!

С половины альбома снимки пошли черно-белые. Но не менее впечатляющие. На каждом последующем Олеся занималась любовью с новым партнером. Причем здесь ее «родственниками» были очень молодые парни с накачанной мускулатурой. Можно было даже сказать — перекачанной — бугры мышц уродовали на иных снимках молодое тело. Постельные сцены в большинстве повторялись, менялись лишь партнеры. Но партнершей во всех случаях была она — Олеся.

— Вот это да-а-а! — теперь пришел черед свистеть Игорю. — Она что, весь клуб культуристов перетрахала, что ли?

— Ты вглядись в их лица! — Иван аж вздрагивал от возбуждения. — Скажи, ты где-нибудь такие рожи встречал?

Только теперь, оставив на время Олесю, Игорь внимательно вгляделся в лица ее партнеров и... невольно вздрогнул. Глаза. Взгляд их был совершенно пустым, устремленным в никуда. Такой взгляд бывает у слепых — направленный при разговоре мимо вас, в сторону. И выражение лиц — равнодушно-безразличное. Словно эти парни не наслаждались сексом с красивой девушкой, а занимались обязательной работой по чьему-то приказу.

— Ну скажи, скажи — на кого они похожи? — приплясывал рядом Иван.

— На сумасшедших! И еще на зомби — такими их описывает и показывает Запад.

— Во, в точку попал! Я тоже сразу так подумал! — торжествовал шахтер.

— Вань, здесь еще кое-что есть, — на каждом черно-белом снимке в правом нижнем углу стояли буквы и цифры: А-8, А-14, Б-43 ... и так далее.

— Серии и номера — это ясно. Но вот откуда и кого — это неясно.

— Ладно, потом будем гадать, давай посмотрим, что в тряпке!

В тяжелом замшевом мешочке лежала довольно увесистая связка ключей на большом кольце с цепочкой. Вместо брелока к цепочке был подвешен... кусок золота размером со спичечный коробок.

— Ого! — изумился Иван. — Да тут хватит, чтобы вставить зубы половине жителей Николаевки!

— Гляди, как бы свои не посеять! — прервал его восторги Игорь.

— Здесь какая-то хреновина! — Иван перевернул мешочек, потряс. Изнутри вывалилась зажигалка, отсвечивающая матово-желтым.

— «Ронсон», — дорогая штука! На ней буквы, гляди!

Действительно, одну из сторон плоской вещицы занимал искусно выгравированный рисунок: нераспустившийся бутон лилии, а под ним — две скрещенные молнии.

— Ну череп и кости — я еще понимаю, да это и козе понятно! Но что означает эта фигня — сам черт не разберет! — Иван задумчиво скреб в затылке.

— Однозначно — знак какого-то общества. Но вот какого, это ты верно подметил — надо думать. Их же сейчас — сект и общин — на каждом ушу по куче. А ну, постой!

На оборотной стороне зажигалки стояли две витиевато гравированные заглавные буквы «О» и «К».

— Дай-ка ее заграничный паспорт!

Он был выписан на Олесю Кринченко.

— Вот теперь ясно — это визитная карточка! А куда с ней ткнуться — опять неясно!

— Послушай, Игорь! — Иван ерзал на ступе. — А документы старика...

— Умница! — Игорь быстро достал из «дипломата» папки, раскрыл первую попавшуюся... Вольвак Виктор Генрихович, 1916 г. р., место рождения — «пятая колонна» в Прибалтике. Послужной список, спецподготовка... ого! — разведывательно-диверсионная школа... Ага, вот! «С сентября 1993 года занят подготовкой специального контингента отрядов особого Назначения для свободно-полевых поисков. Места дислокации отрядов — «горячие точки» ближнего зарубежья. По совместительству занят на должности заместителя начальника РОВД по отбору кадрового состава среди сотрудников милиции». Ни фига не понятно! Что же у него тогда за основная работа, если должность зам начальника милиции — совмещенная? Может, Гальчевский разъяснит? Открываем вторую папку... Гальчевский Константин Степанович, 1961 г. р., родился... крестился... так — в 1979 году призывной комиссией освобожден от действительной по причине психической неполноценности... В 1991 году принят в районное ОВД на должность агента-осведомителя. Тоже по совместительству, основная работа — заместитель директора одного из крупнейших коксохимических заводов Донбасса. Ни хрена себе, это в двадцать лет-то, да еще с расстроенной психикой! Налицо явная «волосатая рука» в верхах — протекцией так и прет отовсюду!

А через два года Гальчевский — главный спонсор организации «Перекресток молний», занимающейся, насколько понял Игорь, усовершенствованием препарата для ускоренного развития мышечной системы и быстроты реакции... Типа современных анаболиков, что ли? Нет, здесь написано «безо всяких побочных эффектов в развитии организма». Это уже что-то новое!..

Здесь же, в папках, копии документов-пропусков, по которым из «горячих точек» Афгана и Карабаха под видом металлолома в закрытых пульмановских вагонах вывозились тысячи тонн «барахла»: аудио- и видеоаппаратура, мебель ценных пород дерева, автомобили и ковры — их было особенно много. Отдельно велся реестр предметов искусства, старины, кожаных и меховых изделий. И здесь же — наркотики — их тоже вывозили огромными партиями. И конечным пунктом назначения для «дури» был... коксохимический завод, заместителем директора которого являлся Костя Гальчевский.

— Зачем заводу столько наркоты? — схватился за голову Иван.

— А кто их знает? Может, пуговицы какие особенные делают для модниц! — отозвался Игорь. — Ладно, давай кассеты!

На аудио были записи бесед, договоров, сделок, величина сумм которых порой сшибала с ног почище спирта. Фамилии Гальчевского и Вольвака присутствовали обязательно в каждой.

На видеокассете запись была недолгой — минут тридцать. То, что они там увидели, оставило вполне равнодушным Ивана — каратэ, ай-ки-до, у-шу, приемы рукопашного боя... этого он по «видаку» насмотрелся достаточно... Зато другое настолько поразило Игоря, что он буквально прилип к экрану телевизора.

— Ну чего ты там не видал? Обыкновенный мордобой, возведенный в культ спорта! — Иван щегольнул недавно вычитанным выражением.

— Ты плохо глядел, иди сюда! — Игорь вновь подтащил его к телевизору. — Посмотри-ка на бойцов внимательнее, узнаешь?

— Мать мою Марусей звали! Да это ж из альбома!

Действительно, несколько раз в парных поединках мелькнули знакомые физиономии с фотографий — равнодушные лица, пустые глаза.

— Смотри еще внимательнее!

Скорость выполнения приемов нарастала. К концу боя сражавшиеся не замедляли темпа, как предполагалось в схватке на выносливость, а наоборот — убыстряли его, ставя блоки, нанося удары и уходя от них уже с тройной скоростью.

— Ой, мамочка, смотри!

Внезапно один из бойцов стремительно пробежал по боковой стене, потолку, затем оттолкнулся от него и, сделав сальто, с маху нанес удар обеими ногами в... пустое место. Ибо противника его там уже не оказалось — он выполнял точно такой же трюк в противоположную сторону. Вообще-то Игорь с Иваном заметили еще одну особенность — несмотря на всю серьезность поединков и на то, что схватки проходили без каких-либо средств защиты, на телах и лицах соперников почти не оставалось последствий боя — синяков, ссадин, царапин, а тем более — переломов. Это говорило о том, что они сражаются на равных — уверенный контрприем против приема, будто каждый заранее знал, куда ударит противник. При такой сумасшедшей скорости это было нереально даже в учебно-показательном бою (а что здесь был настоящий, не приходилось сомневаться), однако это было так.

— Фантастика! Это монтаж, наверное, с утроенной скоростью! — Игорь в возбуждении кричал, не замечая этого.

— А это что, тоже монтаж? — Иван мрачно указал на экран.

На нем после титра «Максмэнз» (стрелки) можно было наблюдать следующее: один из «культуристов» вышел со спортивной пятизарядкой в поле, а спустя некоторое время с двух сторон экрана стали вылетать тарелочки, причем залпами по четыре-пять сразу. И за то время, пока они взлетали, этот вундеркинд успевал расстрелять всю обойму. Сбивались, правда, не все мишени, но три — обязательно.

— Однако еще одна моя теория летит к черту! — Игорь заскреб затылок.

— Это какая?

— Я думал, это ускоренные бои слепых, — признался он, — но теперь вижу — они любому зрячему сотню очков форы дадут!

Заключительные кадры пленки добили их окончательно. На них двое «культуристов» выступили в поединке с двумя десятками бойцов, одетых в черное, на манер ниндзя. И здесь быстрота реакции полуголых силачей была такова, что за ходом поединка невозможно было уследить: временами то здесь, то там из толпы на травяном кругу вылетала фигура в черном и, шлепнувшись на траву, замирала в неподвижности. Толпа таяла с быстротой снега в тазе, поставленном на плиту. Под конец в кругу осталось четверо: двое против двоих . Вот здесь и произошло то, что долго потом еще мучило Игоря во сне кошмарами: один из «культуристов», выйдя из ближнего со своим соперником, резко подпрыгнул вверх, одновременно оборачиваясь вокруг своей оси. Его вытянутая горизонтально ступня, составляющая единую прямую с ногой, шумно рассекла воздух и... голова его противника, отделившись от туловища, улетела куда-то за край экрана, а тело мешком осело на траву. Его напарник поступил еще проще: поставив блок левой руки, правою с огромной силой выбросил вперед. Экран телевизора и высококачественная пленка показали все четко и ясно — пробив грудную клетку, кулак «культуриста» до запястья погрузился в тело соперника. А когда вышел из него, давая возможность упасть поверженному, — окровавленные пальцы сжимали темно-коричневый комок...

— Сердце!!! — в ужасе закричал Иван. — Он же ему сердце вырвал!

— Не ори, я хорошо вижу! — Игорь протянул руку к телевизору, чтобы выключить его. И вдруг лужайка на экране пропала, зато высветился великолепный вид на красивый водоем, заросший по берегам осокой и камышом, окруженный со всех сторон могучими соснами. Среди этих сосен стояли два здания, сложенные из толстых сосновых бревен. На переднем плане виднелся лодочный причал, а на заднем — еще какие-то строения. На экране возникла надпись: «Озеро Беляевское, Северский Донец», затем замелькал черно-белый «снег». Все! 

 

Глава XVIII

ПЕРВЫЙ «ПРЕЗЕНТ»

— Как тебе это нравится? — Иван запыхтел сигаретой.

— Мне это не нравится совсем! — Игорь сердито сунул в рот фильтр «Данхилла» и чиркнул зажигалкой-визиткой. Пламя, к его удивлению, вспыхнуло. — Вольвак давно наступил мне на мозоль, а в этом году достал окончательно, согнав с насиженного места, да и Гальчевский — засранец еще тот! Я приехал разделаться с ним один на один, но бороться с системой — все равно что пытаться остановить на полном ходу состав — раздавит и не заметит.

— Слабо? — подначил его Иван.

— Да ты хоть представляешь себе, куда суешь меня и хочешь влезть сам? У меня шестой дан каратэ, черный пояс по рукопашному бою, я могу спокойно помахаться с тремя-пятью мужиками. Нормальными мужиками, заметь, а не такими вот летающими придурками! Он же меня на десерт сожрет и не кашлянет даже. Если бы мне кто сказал раньше, что такие существуют, я послал бы его подальше и посоветовал сходить к психиатру. Но документальные факты — вещь упрямая. И если такие вот вундеркинды действительно есть на белом свете, то бишь в России, значит, есть кому их делать такими. А в одиночку, без денег, лаборатории и прикрытия такие дела не затеваются. Раз здесь замешаны Вольвак и Гальчевский — значит, объединились власть и финансы. У них есть все: хорошее оружие, деньги, люди и закон. А что есть у нас с тобой?

— Я тебе задал всего один вопрос, а ты мне лекцию читаешь. Ты что, правда сдрейфил?

— Да не сдрейфил я! — поморщился Игорь. — Просто вслух прикидываю: если у нас с тобой ничего нет из вышеперечисленного, то есть один довольно оригинальный выход.

— Какой же?

— Достать все это! Айда на толчок! — И он решительно отцепил со связки ключа золотой брелок...

Они уже вышли из подъезда» когда Иван рванулся назад.

— Ты куда?

— Сигареты на столе забыл. Я сейчас! — Через десяток минут он действительно вернулся. Они успели на автобус в 10.40 и через час с небольшим были в Донецке. Центральный толчок города был похож на давку в автобусе в часы пик. Сразу от входа плотная масса людей подхватила их и понесла, словно морская волна, не поинтересовавшись даже, куда именно им надо. Иван пристроился сзади Игоря и, управляя им, как доской виндсерфинга, вскоре добился своего — людская волна выплюнула их в самом крайнем ряду внутреннего, так называемого «черного толчка». Игорь прошелся за Иваном сквозь двойной ряд «челноков» и презрительно скривился.

— Ты куда меня привел? Здесь же все для детей!

Действительно, перед плотными шеренгами торгашей на различных «витринах» — столиках, ящиках, а то и просто на куске клеенки или полиэтилена — были разложены самые несерьезные вещи: маленькие перочинные ножички, детские пластмассовые пугачи и автоматы, карнавальные хлопушки, разные модели автомобильчиков и другие детские игрушки. Одно только удивило Игоря — среди обросших мужиков-продавцов, преимущественно кавказской национальности, не было ни одной женщины. И еще: абсолютно на всех лотках стояли таблички «Куплю доллары» или «Куплю золото». Иван подошел к одному из продавцов, похожему на абрека, заросшему по самые глаза.

— Есть рыжье...

На заросшей роже не дрогнул ни один волосок.

— Покажи!

Иван вынул «Ронсон», и «абрек» презрительно скривился:

— Позолоченная. Гуляй дальше!

Игорь подошел и разжал кулак с брелоком. «Абрек» дернулся чуть заметно и показал зубы — улыбнулся. Стрекотнул что-то своему соседу, обернулся к друзьям.

— Пошли, взвесить надо!

Зашли в один из шлакоблочных сараев, расположенных впритык к высокому забору. В отгороженной угловой коморке на столе — микроскоп, пузырек с серной кислотой и аптекарские весы с разновесками. Окон нет, под потолком — яркая лампа на шнуре, возле дальней стены звено из четырех стульев — явно из какого-то кинотеатра или зала заседаний. «Абрек» молча указал им на стулья и протянул руку.

— Давай!

Игорь вложил в нее скользкий комочек металла.

Нацмен положил золото под микроскоп, капнул на него кислоты, затем царапнул кончиком кухонного ножа, заглянул в окуляр.

Что он там увидел — Бог его знает, но оторвался от трубки с веселой и довольной ухмылкой.

— Где брал такой товар? Еще есть?

— Давай сперва за этот сторгуемся! — Игорь протянул руку к слитку. «Абрек» накрыл его своей.

— Пятнадцать баксов за грамм!

— Ты что, за фраеров нас держишь? — Игорь решил — перейти на «феню»: — «Кинуть» хочешь?

— Ваша цена? — нацмен прищурился.

Игорь чуть замешкался. Золотой крестик 120-150 «штук» стоит. А он весит ровно грамм. А курс доллара...

— Двадцать два!

Вроде бы угадал, «абрек» поморщился.

— Слушай, мне тоже навар нужен, да?!

Игорь как-то в бытность «опером» слышал на допросе одну фразу. Решил попробовать.

— Рыжье высокой пробы, с латунью можно плавить!

«Абрек» протяжно свистнул, с уважением посмотрел на него.

— Двадцать! — И протянул руку. Игорь понял: это настоящая цена — и пожал ее.

Покупатель положил брусочек на чашечку весов. На вторую ему пришлось перебросать чуть ли не все разновески. Наконец клювики выровнялись.

— Триста двадцать восемь грамм. Веришь?

— Доверяем, конечно, но проверить не мешает! — Иван отцепил чашечку весов, перебрал разновески. — Все верно!

— Шесть тысяч пятьсот шестьдесят баксов! — подсчитал «абрек».

— Шесть с половиной тысяч! — «уточнил» Игорь.

«Абрек» кивнул с достоинством—спасибо, мол, за подачку в шестьдесят баксов, и вышел.

— Я за деньгами!

Вернулся быстро с потертым «дипломатом» в руках. Положил на стол, открыл.

— Считать будешь?

Позади Игоря раздался лязг передергиваемого затвора. Он обернулся — ствол «Лама Омни» в руке Ивана был направлен в лоб «абреку». А в дверях конторки стоял его близнец — такой же обросший, с маленьким, словно игрушечным автоматом.

— Такой товар нужен? — не дрогнув под стволом, спокойно вопросил покупатель. — Чехословацкий «скорпион», калибр 9 мм. Пистолет-пулемет, помешается за поясом. Пятьсот баксов. С магазином на двадцать патронов.

— Давайте два за девятьсот, с четырьмя магазинами.

«Абрек» согласно кивнул.

— Что нужно еще?

Игорь начал перечислять:

— Два облегченных бронежилета со стальными воротничками, четыре «жучка», две рации «Уоки-токи», три «Магнитки», полсотни патронов к «Армалит АР-15», из них двадцать — разрывных, оптический прицел ночного видения, пяток гранат Ф-1, два десантных ножа.

— Ого! Слушай, брат, не в Чечню собрались? — остро взглянул на него «абрек».

— У нас своей войны хватает через край! — успокоил его Игорь.

— Добро! — «Абрек» долго водил карандашом по листу бумага, затем объявил, придвинув к себе «дипломат»: — Больше тысячи не хватает!

Пришлось вычеркнуть из списка гранаты, ножи, два подслушивающих устройства и одну мину-магнитку. Получилось шестьсот долларов остатка.

— Прямо сейчас пойдешь воевать или домой доставить? — усмехнулся довольный сделкой «абрек».

— Домой! — Игорь назвал адрес... гостиницы.

— Осторожный! — усмехнулся вновь «абрек», из чего Игорь заключил, что адрес гостиницы ему отлично известен.

— Давай задаток — третью часть и к вечеру жди у подъезда.

— А во сколько поточней?

— Ты к вечеру выйди, а мы подойдем, — уклонился от ответа лоточник...

Вечером к стоящему у подъезда гостиницы Ивану подкатила вишневая «вольво» и из ее багажника выгрузили коробку с надписью «Горизонт» — цветной телевизор, со всех сторон, как и положено, склеенную скотчем. Получив остальную часть денег, пассажиры «вольво» уехали. А Иван с Игорем, наняв такси, перевезли «телевизор» на квартиру Ивана. Количество и наименование товара совпали со списком. А еще через пару дней они выехали с двумя тяжелыми чемоданами в поселок Красный Лиман, расположенный на правом берегу реки Северский Донец, в двенадцати километрах от озера Белявского. Ключ от квартиры оставили бабе Зине, а хирургу Владиславу сказали «до свидания». Красный Лиман с большой натяжкой можно было назвать поселком. Деревня на десяток дворов — это да. В один из дворов, к бабке Ефимовне, у которой год назад помер дед, друзья стали на постой. Она с радостью приняла на квартиру «дачников» из Луганска — пару недель будет с кем поговорить по вечерам. Устроившись, Игорь вновь засобирался в дорогу.

— Жируй тут дня три, — сказал он Ивану, — лови рыбку, собирай с бабушкой грибы и помогай ей по хозяйству. А я по делу!

И уехал в поселок Счастье — именно там жила Степанида Львовна, мать Бори Савелюка, в прошлом — напарника и друга, а сейчас... Кто знает? Меняются времена, а люди подавно. Не позвонил ему Игорь в Москву о своем визите на Родину, хотя ох как руки чесались! Насторожил все-таки Борькин звонок туда, на Балатон, даже без Олесиных рассуждений насторожил. Не позвонил и сейчас. Авось помнит его Степанида Львовна, хоть и были они с Борькой у нее дома всего пару раз по два дня — выходных.

К ее дворику недалеко от малой ТЭЦ — теплоэлектроцентрали, все же подошел с опаской — а вдруг Борька в гости нагрянул?

Возле одного из дворов сидела на бревне девчонка лет двенадцати — книжку читала. Подошел.

— Скажи, красавица, Степанида Львовна дома?

Та оторвалась от книги:

— Еще нема! Пошла по хлеб. Та он вже вертается ваша титка Степа!

Игорь хмыкнул, спросил еще:

— А дядя Боря не приехал?

— Вид его вже два мисяци ничего нэмае. Титка плаче, а куды ихать — нэзнае.

— Спасибо, девочка! — Игорь пошел навстречу женщине. — Здравствуйте, Степанида Львовна!

Та прищурилась, вгляделась, затем бросилась вдруг ему на грудь, зарыдала.

— Ой, Игорек, ты приехал, а от Бори ни ответа, ни привета!

— Ну, если он мне месяц назад аж в Венгрию дозвонился, значит, жив ваш Борька на все сто процентов! — пошутил Игорь.

Тетка Степа отступила на шаг, слезы моментально высохли.

— А не брешешь? — она испытующе смотрела на него.

— Перекреститься?

— Та не, верю так... Та що ж мы стоим, пошли, пошли во двор!

Через полчаса Игорь, вымытый в летнем душе, сидел за столом под вишней и, прихлебывая сладкую вишневую наливку, наворачивал из огромной миски вареники с картошкой.

Проглотив очередной, он открыл было рот, чтобы начать «разведку» насчет винтовки, но внимание отвлек подъехавший на велосипеде почтальон.

— Теть Степ, — заорал он из-за забора, — тебе телеграммы, распишись!

— От Бори! — Степанида Львовна метнулась к нему.

Материнское сердце очень чувствительно — обе телеграммы были от Бориса. Но предназначались разным людям, хоть адрес — один. Первая гласила: «Луганская область, Счастье, Савелюк Степаниде Львовне. Жив, здоров, целую. Боря. Накорми Игоря». А вторую, подлиннее, тетя Степа протянула Игорю!

«Гарик, привет! Мама знает. Срочно выезжай. Адрес: Краснодарский край, станица Российская. Встретим. Борька».

— Вы что, сговорились? — Тетя Степа грозно надвигалась на Игоря. — Сто лет он, видишь ли, друга не видел! А он знает даже, куда ты поехал!

— Теть Степ! — взмолился Игорь. — Да не знаю я, клянусь, откуда он проведал, где я буду сегодня! Вы же в курсе, в каких он кругах вращается, вам и карты в руки. А для меня эта телеграмма — такой же сюрприз, как и для вас!

— Разыграли старую! — не успокаивалась мать Бориса. — Вот дам сейчас по шее — сразу все сюрпризы поотпадают! Хотя, — она враз остыла, — жив и ладно. За одно это все остальное можно простить. Давай выкладывай, за чем приехал? — Похоже, до конца она Игорю так и не поверила. А он не стал тратить время на переубеждения.

— Железки мне нужны, упакованные — по Борькиным рассказам — винтовку он разобрал.

— А ведь упредил он меня в прошлый приезд, что ты однажды можешь нагрянуть, — призналась тетя Степа, — и пакет оставил для тебя. Пошли!

Она подвела Игоря к колодцу в глубине двора, откинула ляду со сруба. Изнутри шибануло прохладой, а пятнышко воды высветилось метров на пятнадцать ниже поверхности земли.

— Ищи в правом углу гвоздь забитый, а на нем нитку капроновую. Ниже, ниже! — Игорь перегнулся вовнутрь, пошарил в указанном углу, нащупал нить. — Тяни!

Вскоре из глубины колодца был извлечен мокрый скользкий целлофановый пакет.

Взвесил на руке — тяжелый...

Переночевав, Игорь уехал в Лиман. Ефимовна встретила у калитки.

— Ой, Игорек, пошли скорей в хату, с Иваном худо!

С Иваном и впрямь было худо. Он лежал на кровати, укрытый простыней. Сплошной синяк расплывался на всю левую половину его лица, нос закрывала гипсовая нашлепка, разбитые губы смахивали на две переваренные сардельки. Под простыней угадывались еще какие-то нарушения в пропорциях тела, и когда Игорь ее откинул — невольно ойкнул сам: тело шахтера было в сплошных кровоподтеках и ссадинах, а правая ключица, левая рука и левая нога — загипсованы.

— Это кто ж его так? — ужаснулся Игорь. Иван ответить не мог — только стонал и охал, беспомощно шевеля губами. Ответила бабка.

— Ходил он куда-то с вечера. За речку на пароме переехал. Мне сказал — за грибами. А утром его какая-то машина привезла к нашей амбулатории и уехала. Весь переломанный был и в кровище. Фельдшерица Галька его обмыла, подлечила и укол вкатила против боли. Сказала, что срочно в город надо в больницу. Теперь вот ждут, пока «скорую помощь» нашу наладят, чтобы отвезти.

Сейчас хоть в память пришел, сердешный, а утром вовсе как неживой был... — причитала она за спиной Игоря.

А он уже все понял и попросил Ефимовну собрать чего-нибудь поесть.

— Там был? — спросил он у Ивана, когда бабуля вышла из комнаты!

Тот, охнув, слабо кивнул головой.

— Ходил, надеюсь, без оружия?

Снова слабый утвердительный кивок.

Надо было срочно уходить. Не дожидаясь «скорой». С кем уходить-то? Игорь вышел к бабке.

— Машина своя есть у кого?..

Через полчаса они уехали из негостеприимной деревни. Сосед Ефимовны подбросил их до трассы. А там, на попутном частнике — домой, в Николаевку, докатили...

А вечером к бабке Ефимовне нагрянули «гости» в погонах с большими звездочками. Долго допытывались о «дачниках из Луганска», щупали соседа, даже доехали с ним до трассы. И уехали ни с чем, от души выматерившись на прощанье совсем не по-интеллигентному.

— Теперь ты заметил, надеюсь, как хорошо иметь друга-врача, — самодовольно разглагольствовал на следующее утро Владислав, хитро поглядывая на Игоря, сидящего в его кабинете, и два дежурных стакана, в которые хирург наплескал уже по второй дозе.

— Отремонтировал я Ваньку на... ну, может, не на все сто процентов, но жить будет определенно. И плясать будет — гипс с ноги я убрал. Перестаралась деревенская врачиха, у него там не перелом — вывих. Но ключица и рука действительно перебиты. А выглядит наш друг так, словно по нему, как по Красной площади, прошвырнулся парад боевой техники. В общем на месяц, как минимум, мы смело можем исключить его из нашей компании, — щелкнул Владислав ногтем по коньячной бутылке.

— А поговорить с ним можно?

— Хоть спеть дуэтом! — усмехнулся хирург. — С его негритянскими губами только в джазе сейчас и выступать. Но хорошего понемногу, — предупредил напоследок.

Выглядел Иван по сравнению со вчерашним лучше, по крайней мере, не стонал и не охал.

— Какого черта ты поперся на эту дачу один? — напустился на него Игорь.

— Разведка боем, — попытался скроить улыбку шахтер.

— Давай рассказывай!

— Влез я, значит, на паром, отдал три «штуки» за перевоз и потопал прекрасным сосновым лесом, помахивая ведром, которое у бабушки взял в аренду под грибы. Дорогу спрашивать не у кого, да она одна там всего, причем хорошо накатанная. Только когда до озера дошла, раздвоилась. По какой, думаешь, я пошел — левой или правой?

— По левой, конечно, — тебя вечно черти несут куда не следует!

— Насчет чертей ты, может, и угадал, а вот направление... Прямо я пошел — там такая неширокая дорожка в кусты нырнула. Ну я тоже! По пути нашел штук пять каких-то поганок — в грибах-то я вообще не волоку. Может быть, эти поганки меня и спасли...

Да, так вот, вышел я прямо на берег озера. Успел еще увидеть дом; красивый такой, из бревен клепанный, а вокруг металлическая сетка метра три высотой.

— Сетка-то вокруг чего? — перебил Игорь.

— А вокруг озера, насколько видно было, ну и, конечно, вокруг дачи. Тропинка упиралась в калитку, проделанную в сетке. А в озере купались молодые парни, совершенно голые. Но это я сперва думал, что купались, а потом, приглядевшись, понял — они дрались! Стоя по горло в воде, а иные и под воду ныряли.

— Есть такие тренировки, — согласился Игорь. — А дальше?

— Кабы это тренировки были, я бы так и сказал! — оскорбился Иван. — Дрались они, на полном серьезе вырубали друг друга. Тех, кто нырял от полученных ударов и долго не выныривал, вытаскивали мужики в аквалангах... А дальше — меня сзади похлопали по плечу. Я обернулся и увидел одного из тех, на фотографиях. Только глаза у него были сейчас живыми и злыми до чрезвычайности. Однако он вежливо поинтересовался, кто я и какого хрена околачиваюсь возле тренировочной базы сборной России по вольной борьбе. Когда я ему так же вежливо ответил, что собираю грибочки на маринад, он мне посоветовал собирать их в другом месте, объяснив, что здесь растут только несъедобные — от них зубы выпадают. Я вообще человек понятливый, но когда мне начинают угрожать!.. Короче, посоветовал ему катиться за свою сетку и не указывать, какой сорт грибов мне жрать. А что, может, я их для своей любимой тещи собираю?!

— И тебя отходили, конечно! — уточнил Игорь.

— Не сразу, не сразу. Сперва я помял о башку того советчика ведро, а уж затем... Кстати, ты с Ефимовной за него рассчитался?

— Она мне не напомнила, — сердито ответил Игорь. — А я уж, позволь, напомню тебе твои слова насчет ишака, идиота, придурка... Все эпитеты с полной уверенностью можешь отнести на свой счет, понял? Кстати, Ефимовна говорила, что тебя доставили обратно на машине. Через паром, что ли?

— Не-а, там километрах в пятидесяти ниже мост имеется, по нему меня и провезли. Они думали — я сознание потерял, а я хитрый...

— Если б ты был хитрый — ты бы один не сунулся туда! Мне вот очень интересно, почему они тебя там же, в озере, не утопили. Свидетелей ведь нет...

— Ждали, когда ты им эту идею подскажешь! — обиделся шахтер. — Тоже мне, земляк называется. Между прочим, они знали, что нас двое приехало.

— Ага, значит, твоим видом хотели напугать меня по возвращении. А они у тебя случайно не спрашивали, куда я уехал?

— Да они, наверное, и не знали, что ты укатил. Спросили один раз, где, мол, твой друг? А я им ответил, что ты в другую сторону за грибами ушел!

— А кто тебя спрашивал, не помнишь?

— Я эту рожу теперь долго помнить буду! Пока не рассчитаюсь сполна! Да ты его знаешь — Гальчевский... 

 

Глава XIX

ГЕННАДИЙ РИЩЕНКО, СПЕЦНАЗ

На следующее утро Игорь выехал поездом «Москва—Краснодар», оставляя Ивана Владиславу — долечивать. Ехал он по американскому паспорту на имя Джека Тэтчера. Все прошло, как у Маяковского:

К одним паспортам — улыбка у рта,

К другим — отношение плевое...

Американский брали с почтением.

На станции Российская поезд стоял всего две минуты. Соскочив с подножки, Игорь завертел головой, пытаясь в надвигающихся сумерках разглядеть, куда идти дальше.

— Гарик!

Из-за небольшого станционного здания вывернулся Борька Савелюк, облапил его и, дружески хлопая по спине и бокам, потащил в просвет между вокзалом и кустом густо разросшейся у перрона сирени.

— Постой, постой, — пытался отбиться Игорь, — ты куда меня волокешь?

— После, все после! — Борька затащил его за здание, втолкнул на заднее сиденье черной «Волги», упал на переднее и приказал парню за рулем:

— Славик, домой!

От станции до станицы ехали еще минут пятнадцать. Первую половину дороги Борька молчал, дымя сигаретой, а Игорь и подавно, разглядывая его плотно сбитую, неимоверно раздавшуюся в плечах фигуру. Видать по всему, времени зря не терял — кожаная куртка угрожающе потрескивала от малейшего резкого движения. Затылок — бычий, а лицо...

— Ты где морду так наел? — Игорю надоело молчать.

Борька оторвался от своего занятия — он разглядывал в зеркало заднего обзора остающуюся позади дорогу — и повеселевшим голосом вновь обратился к водителю:

— Все о'кей, Славик, позади чисто!

Тот кивнул и сбросил скорость. Теперь машина шла под восемьдесят.

— Где фотографию, спрашиваешь, отшлифовал? — обернулся Борька к Игорю. — На казенных, естественно, харчах. Спецпаек, братишка, — это не минимальная корзина!

— Как же вас теперь называть? — хлопнул его по плечу Игорь.

— Майором можешь кликать! А что, вполне заслуженное звание...

— В отличие от первого! — съязвил Игорь. — Широко шагаешь, Борюсик. «персоналкой» обзавелся...

— Обзавелся, — согласился тот. — Дали, а у меня совести не хватило отказаться. Зато водителя себе сам подбирал... Ладно, приедем — познакомишься. — Въехали в станицу, проскочили дамбу через неширокую — метров до ста — речку и, попетляв по улицам, остановились у забора, за которым виднелся дом из кирпича с мансардой.

— Приехали, — обронил водитель в первый раз. Прошли за ним во двор — сплошную беседку, сваренную из арматуры, заросшую по верху виноградной лозой и листьями так, что солнцу было трудно прорваться. Слева щелкнул выключателем, и яркий свет высветил крупные виноградные гроздья, висящие над столом, накрытым клеенкой.

— Ну что, посидим здесь? — Борис опустился на лавку, идущую вдоль стола. — Знакомьтесь.

— Славик! — протянул ладонь водитель. — Если хотите — пойдем в дом, мама все равно ночует у сестры — боится одна...

— Игорь, — пожал руку Веснин, — давайте на свежем воздухе, если можно.

— Конечно! Вы тут пока поговорите, а я сейчас! — Славик скрылся в доме.

— Не знаю, с чего начать! — признался Борька после минутного молчания.

— Давай — с момента моего убытия из России! — подсказал Игорь.

— Ну что ж! Много чего произошло за эти три года. И я мог бы сейчас быть уже не майором, а... — Борька безнадежно махнул рукой. — В общем, пришлось мне как-то в то время выехать в командировку на грузинское побережье. Склад с оружием там какие-то орлы «бомбанули» и перепрятали, чтобы после стволы сбывать в Чечню. Но не это главное. Шашлыки там из людей делали, представляешь? Обычных бомжей и бичей разделывали и пускали на полуфабрикат. А в прессе стали появляться заказные статьи о всяких НЛО — неопознанных летающих объектах, похищающих людей безвозвратно.

Для отвода глаз, конечно. Да ты это должен помнить, если газеты читал. «Фабрика по производству полуфабрикатов» находилась на окраине одного поселка, недалеко от Сухуми.

Так вот, из Москвы я и рванул в это место, бросив на время тренировочные занятия. Предписание было: на месте разобраться — где правда, а где вымысел, и при содействии местных властей прекратить это «безобразие». Ведь ТАМ думали — это очередная «утка», каких по побережью набрешут вам немало. А действительность оказалась в сто раз страшнее «утки». Мало того, что...

Стук калитки заставил всех, в том числе и подошедшего к столу с двумя графинами в руках Славку, обернуться в ту сторону.

— Гек! —Славка брякнул графины на стол и бросился обнимать вошедшего во двор парня в джинсовом костюме. Затем затормошил его. — Ну что, ну как?

— Довез в целости и сохранности, как и договаривались. Старики мои рады до неприличия. Особенно мама, она у меня медсестрой работает там же, в Боровичах, под Барнаулом. Как же — под ее опеку невестку с подругой поручили! Так что не беспокойся — и твоя Вика, и моя Алена в надежных руках.

— И что же ты, так вот сразу и смылся из родных Боровичей? — подначил Борька.

— Ребята, столько водки, пока был в селе, я за все свои молодые годы не выпил! — признался Гек, возбужденно блестя тазами от воспоминаний, и туг же сник. — Но какая же паскудная страна у нас стала, скажу я вам! Чтобы добраться до юга Западной Сибири, нужно десяток таможен пройти! Это долго надо думать, чтобы довести людей до такого унижения. Перестройщики долбанные, в гроб их трикопыта мамочку! Тьфу, дожился, уже твоими присказками заговорил, — смущенно тянул он на Борьку.

— Ладно, ближе к делу! —прервал тот его. — Устроили своих жен, и хорошо! Далеко до них кое-кому придется добираться, ежели что... — пошутил невесело.

— Знаю я этих «кое-кого», — ответил ему такой же улыбкой Гек, — руки у них длинные — дотянутся и туда. Но я тоже кое-что подготовил там, на месте — живо обрубят!

— А говоришь — водку пил! — поймал его Борис.

— Одно другому не мешает. А ты сведения раздобыл?

— Да, выяснил все подробности дела, хотя чуть не полетела моя башка. Вместе с погонами майорскими!

— Рассказывай, что же ты? — подскочил к нему Славка.

— Всему свое время, ночь длинная, — угомонил тот его. — Ты что в графинах приволок?

— Вино домашнее, высший класс!

— Ну так давайте выпьем за знакомство, а потом уж — о твоем отце.

— Да ты скажи хоть, жив он или нет? — допытывался Славка.

— Нет! — посуровел Борис. — Впрочем, как вы и предполагали.

Славка враз посмурнел и уселся за стол, разливая вино в чашки из-под чая.

— Надежда — она, конечно, нужна, — продолжил Борис, — но то, что за три года натворил твой старик, ни в какие рамки не укладывается даже там, в Москве! Но, как я и сказал — всему свое время. Первый тост, — поднял он чашку, — пусть не покажется кое-кому банальным и избитым. Но тем, кто не бросил Родину в трудное время всей этой перестроечной мути, не смылся за границу в самые гадкие девяностый и следующий год, он подойдет: за Россию, ее возрождение, за то, что она еще удивит весь мир своей выносливостью и способностью, подобно Фениксу, возрождаться из пепла!

Стук сдвинутых чашек послужил одобрением тосту.

— А теперь слушайте дальше! — зажевывая виноградом, Борис подмигнул Геку. — Эти-то двое знают, о чем речь, сами были непосредственными участниками. Но, я думаю, послушают мой рассказ с удовольствием, а неточности исправят и дополнят. Так вот, поехал я в командировку на неделю, а задержаться пришлось на месяц. С «шашлычниками» Гек и ребята разобрались, нашли и склад с оружием в горах, но здесь выплыло еще одно дело — кто-то «стучал» местным мафиози о всех готовящихся против них акциях, в то же время продолжая усердно снабжать их оружием с воздуха, по всей вероятности, чтобы не закрылся «коридор» в Чечню. В форме в Грузии, как вы понимаете, делать мне было нечего. Нужно было срочно искать «крышу». И я нашел ее — поступил в школу рукопашного боя, которую вы открыли, — обернулся он к Геку.

— И сразу стал ее лучшим учеником! — подтвердил тот.

— Еще бы! — воскликнул Борис. — А ты знаешь, кто меня перед этим натаскивал? Познакомьтесь — Игорь Веснин, старлей угpo...

— Бывший старлей угро, — поправил его Игорь, крепко пожимая руку Гека, затем Славкину.

— Геннадий Рищенко, спецназ! — представился Гек. — Кстати, тоже бывший, ныне — безработный.

— Вячеслав Гребов, тоже пока вроде домработницы, — признался Славка.

— Ну, а меня вы все знаете! — подвел черту Борис.

— Знаем-то все, да не знаем обо всем! — запротестовал Игорь. — Где ты сейчас и с кем, для меня лично темный лес!

— Да расскажу по ходу дела! — успокоил его Борис. — Ты вот глядишь на этих двух ребят и наверное думаешь, худые, мол, и небось кашляют! А не знаешь, допустим, того, что на их счету десятка два ухлопанных бандитов, взорванная дача, машина и на много, очень много «лимонов» найденного золота, наркоты, бриллиантов и оружия...

— Очень приятно! — поклонился Игорь.

— Но чтоб вы не зазнавались, орлы, скажу сразу — у Веснина тоже в активе и взрывы, и сожженная «малина»...

— В общем, один ты у нас чистенький и незапятнанный. Это хочешь сказать? — зло прервал его Гек.

— Ты меня не так понял! — смутился Борис. — Я только хотел сказать — а насолили вы кое-кому порядочно. И еще точно знаю — в покое вас не оставят, пока не загонят на два метра ниже поверхности...

— А ты? — спросил вновь Гек. — Ты ведь нам помогал тогда «чистить» город! Да и после...

— Ты не учел одного — я выполнял задание! И на службе я пока вне подозрения. Относительно связи с вами в недавних событиях. Видите, даже повышение по службе получил за те грузино-абхазские операции, что мы вместе проворачивали. Ну что, не доперли еще? Нужен я вам сейчас в этой вот роли — майор ОСЗП, то бишь отдела спецзаданий правительства.

— Ф-ф-фу ты... — передохнул Игорь. — А я уж хотел в морду сунуть...

— Так для чего мы здесь сегодня собрались? — спросил Гек.

— Чтобы помочь Славке. И Игорю. И тебе, Гек... Ну и мне, конечно! — улыбнулся Борис. — Дело в том, что я нашел «стукача» в наших органах. — Даже двоих. Одного, правда, твой отец благополучно убрал по «спецзаказу», — обратился он к Славке. — Кстати, Игорь, ты не забыл, откуда у нас появилась та классная винтовка? «Армалит АР-15», которую, я не сомневаюсь, ты уже вытащил из колодца?

— Конечно, помню — у колхозника, продавца картошки, забрали!

— А ты не помнишь, откуда он был и как его звали?

— С Кубани он был, из станицы... Постой, постой!

— Вот мы и пришли к истине! — заключил Борис. — Иван Федорович был Славкиным отцом, понял? Так что, если бы мы ему помогли тогда, как он просил, пару раз провезти груз до места, шуганули бы рэкет, может быть, и не произошло бы того, что произошло...

— Да что произошло-то? — Теперь уже все придвинулись ближе к Борису.

— Только ша, ребята, — предупредил их тот, — это дело лежит в особом сейфе с грифом «Только для особого пользования». Давайте-ка я начну с самого начала. Дело под кодовым названием «Янус» легло в сейф после того, как однажды майским утром тысяча девятьсот девяносто пятого года вышел из дома в станице Российской ее коренной житель Иван Федорович Гребов с тем, чтобы не вернуться более никогда. Исчез бесследно среди бела дня, как в воду канул. Жил себе, не тужил бывший шахтер, затем колхозный пенсионер, выращивал на своих пятидесяти огородных сотках отличную картошку, приторговывал ею, зарабатывая вовсе нелишнюю в семье для перестроечных времен деньгу, и на тебе — пропал!.. Дома — горе, супруга, несколько месяцев осаждавшая районный и краевой угрозыски, сдалась под конец и съездила в Донбасс, где Иван Федорович в свое время, по молодости, «отбабахал» в забое двенадцать с лишком лет, зарабатывая себе приличную пенсию к пятидесяти годам... И там — ничего, то есть ни слуху ни духу о бывшем шахтере. Перенеся инфаркт, супруга наконец успокоилась...

Старшая дочь и ее муж после бесполезных жалоб в прокуратору на бездействие милиции тоже поостыли. Все еще на что-то надеясь, не сообщали трагическую новость ни Славке, ни деду Федору на побережье. Не хотели добавлять горя в семью, все надеясь, авось найдется. Ох, это русское «авось»!

И только внучка Инночка, двухлетняя «розочка», как часто называл ее Иван Федорович, пыталась еще позвать иногда: «Де-да, де-да!», — вновь вызывая слезы на глазах у женщин. В очередной раз, четыре месяца после пропажи отца, поехала дочь в милицию, к «оперу», который специализировался на розыске без вести пропавших — «ну что, новостей нет?»

— Женщина, я вам сто раз уже повторял, будут новости — вызовем, сообщим! — сразу сорвался на крик усталый старлей, по лицу которого трудно было определить, от чего он больше устал — от работы или борьбы с «зеленым змием». — Вы только жалобы писать умеете, а мне работать надо! В день иногда до десятка заявлений по «без вести»...

Расстроенная женщина вновь не принесла домой обнадеживающей вести.

... В наше время один поэт сказал: «Переделать можно рожу, а вот душу — никогда!» Компетентным диаспорам с их устарелыми методами работы изменения во время перестройки давались не так-то просто. Ни через год, ни через столетие правду об исчезновении Ивана Федоровича семья, быть может, так и не узнала бы. Так же, как и о местонахождении могилы — ее попросту нет! То, что произошло с этим человеком, в прошлом — передовиком труда, воспитанном на моральном кодексе строителя коммунизма, и кто виноват в «крутом» переломе его судьбы... — об этом разговор особый...