Вот она ребенок в освещенной факелами комнате старинного замка, прижимает к себе простыню и ищет глазами Эрменгарду. Наконец она видит дверь. Страшная черная дверь. Эрменгарды за ней нет, но есть Филипп, брат… Он болен… или это только так кажется. Щеки у него красные, глаза пустые, он как-то странно движется и говорит совсем непонятно. В комнате много народу, все смотрят на нее. Это молодые придворные и растрепанные женщины. Некоторых она узнает. Филипп подходит к ней и растягивается на полу. Ее хватает какой-то мужчина. Она не видит его лица, но он издевается над ее незаконным рождением, потом хватает ее…

А потом страшная, разрывающая ей тело боль, и ужас, и кровь, много крови. Она кричит. И все.

Рейнер проснулся от крика Алуетт и вскочил. Свет от жаровни освещал маленькую свернувшуюся калачиком фигурку. Глаза она крепко зажмурила, а рот широко открыла в крике, и теперь громко стонала, словно чего-то испугалась.

— Нет! Сэр рыцарь, пожалуйста, нет! — кричала она.

— Проснись, Алуетт! Это сон. Любимая, это всего лишь сон! Проснись! — просил он, прижимая ее к себе и гладя по голове.

Она была вся в поту, когда пришла в себя и прижалась к его крепкой волосатой груди, ища у него защиты.

— Ох, Рейнер! — шептала она, дрожа как осиновый лист. — Какой страшный сон!

— Ты помнишь?.. Раздался стук в дверь.

— Что случилось, милорд? — спросил один из монахов.

— Нет, ничего. Моей жене приснился плохой сон, — ответил Рейнер и вновь повернулся к Алуетт. — Прости, Рейнер, но, пока ты говорил с монахом, я почти все забыла. Помню только, там был кто-то злой, он меня схватил… И там, во сне, я не была слепой. Значит, это было до моей болезни…

Вдруг она вскочила.

— Рейнер! Это было чудо! Я только что поняла. Всего одно мгновение, когда я проснулась, я видела.. Теперь я помню… я видела твое плечо. Ты обнимал меня, а потом постучал монах, и все опять стало черным. Господи, я видела! Как бы мне хотелось посмотреть на тебя! Будет ли это когда-нибудь?

Слезы закапали ему на грудь, и он дал ей выплакаться, не выпуская из своих объятий, пока она совсем не успокоилась.

Но сам он не мог спать. Ему было о чем подумать. Что же это за сон? Неужели она увидала то, из-за чего когда-то потеряла уважение к себе? И что это? Выдумка или несчастье, случившееся с ней взаправду? А если несчастье, то кто виноват в нем? Кто это чудовище, поселившееся у нее в душе? Неужели она действительно видела его плечо? Неужели возможно, чтобы зрение вернулось к ней? А может, между ее слепотой и страшным сном есть связь?

На рассвете они покинули монастырь. День обещал быть теплым и солнечным. Рейнер решил поторопиться с возвращением в Мессину.

Алуетт разбудил оруженосец Рейнера, помогавший ему одеться. Сначала она, краснея и боясь взглядов Томаса, скользнула было подальше под одеяло, но потом стала уговаривать себя, что надо приучаться не обращать ни на кого внимание, уж коли она решила быть любовницей Рейнера.

Ожидая, когда придет Инноценция, чтобы помочь и ей одеться, она молчала. Потом Томас ушел, и Рейнер принялся за хлеб, запивая его разбавленным вином. Ломбардка все не приходила, и Алуетт чувствовала, что теряет последние остатки смелости. Что надо сказать утром мужчине, сделавшему из девушки женщину?

— Вы… Вы хорошо спали, милорд? — спросила она наконец.

— Боже, какая учтивость! После такой-то ночи! — поддразнил он ее, поворачиваясь и гладя ее по щеке. — Лучше скажите: «Любимый». Я хорошо спал, — солгал он, — потому что вы были рядом. — У них еще будет время обсудить ее ночной кошмар. — Алуетт, как вы прелестны утром! — воскликнул он и поцеловал ее в лоб, как раз когда в комнату вошла Инноценция.

Рейнер оставил их вдвоем, а сам отправился приглядеть за приготовлениями Томаса.

— Доброе утро, миледи, — сказала бывшая послушница, внимательно оглядывая смятые простыни и раскрасневшиеся щеки своей хозяйки. — Вы здоровы?

— О да! Ах, Инноценция, я так его люблю! Он очень добр ко мне, — вздохнула она, вспомнив, как Рейнер утешал ее ночью.

— Он хороший человек. И его оруженосец, Томас, тоже очень хороший. Он заплатил монаху, чтобы тот принес кадку горячей воды, и я помылась.

Алуетт улыбнулась, подумав, что Томас сделал это скорее для себя самого, ведь теперь находиться рядом с ломбардной стало гораздо приятнее.

Хорошо бы было приодеться для Рейнера, но те несколько платьев, которые она когда-то взяла с собой в Палермо, мало годились для этой цели. Тогда она была в плохом настроении, и ей не хотелось украшать себя, да и в монастыре ей бы этого не позволили. Ничего. Они пробудут в пути еще несколько дней, и хорошо, что у нее есть с собой теплые вещи. Алуетт не забыла почистить зубы и надушить за ушами и в ямке на шее прежде, чем надеть чистейший плат. На поросшем травой холме, с которого хорошо был виден весь Палермо, Инноценция, ехавшая на муле, попросила придержать коней, чтобы она могла в последний раз поглядеть на купола собора святого Иоанна и на монастырь, где провела целых полгода.

— Не жалеешь? — спросила Алуетт. — Я уверена, что мать-настоятельница с удовольствием примет тебя обратно, если…

— Нет, я не хочу! — ответила Инноценция с такой торопливостью, что Рейнер и Алуетт рассмеялись.

Рейнер заметил, как Инноценция поглядывает на его оруженосца, и подумал, что с девушкой еще хлопот не оберешься.

Потом их настиг Фулк де Лангр. Он был в отвратительном настроении, потому что скакал всю ночь, а когда постучался в двери монастыря, аббатиса сказала ему, что он опоздал. Фулк бросился на постоялый двор, но там тоже никого не было. Тогда он решил, что они отправились в ближайший городок, хотя в этом случае он должен был встретить их по дороге, но он все же помчался туда — и напрасно. Ему пришлось вновь пришпорить коня и вернуться в Палермо. Не может быть, чтобы старуха обманула его, когда сказала, что Алуетт уехала и еще злобно прибавила:

— Желаю, чтобы упрямая девчонка доставила вам больше радости, чем мне.

Если она солгала, он по камешку разнесет ее монастырь.

Алуетт слышала конский топот позади, скрип кожи, бряцанье, но не придавала этому значения, пока Рейнер не сказал: — Это Фулк. Том, помоги леди Алуетт сойти с коня и уведи ее подальше.

Через несколько минут появился Фулк де Лангр.

— Доброе утро, кузен, — учтиво приветствовал его Рейнер.

— Приготовься к смерти, — прорычал в ответ, вытаскивая меч, Фулк.

— Это за что же? — изображая невинность, спросил Рейнер, но меч на всякий случай вытащил.

— За то, что ты увез леди Алуетт де Шеневи из монастыря и обесчестил ее, — сверкая черными глазами, ответил Фулк.

— Боюсь, вас ввели в заблуждение, — не меняя тона, проговорил Рейнер, хотя лицо у него посуровело. — В монастыре леди Алуетт держали против ее воли. Что же до второй части вашего обвинения, то оно и вовсе бессмысленно. Я беру леди Алуетт в жены. Она согласна, а я просто мечтаю об этом.

— Лжешь, грязный пес!

— Нет, Фулк! Послушайте! — крикнула Алуетт, стоявшая поодаль с Томасом и Инноценцией. — Сэр Рейнер сказал правду. Я его люблю и по своей воле покинула монастырь.

О свадьбе она еще успеет поговорить с Рейнером, а теперь ей надо во что бы то ни стало предотвратить поединок.

— Предлагаю отложить драку по крайней мере до тех пор, пока ваш конь не отдохнет. — Благоразумие Рейнера могло кого угодно свести сума. — Он совсем выдохся. Я готов встретиться с вами, где и когда пожелаете. Почему бы не в Мессине? И пусть король Ричард и король Филипп рассудят, кто из нас прав.

Фулк не смел помешать Рейнеру возвратиться ко двору. Он не дал бы за свою жизнь и су, если бы стало известно, что Филипп незаконно держал свою сестру в монастыре и к тому же что она вступила в открытую связь с рыцарем Ричарда. Но как же он страстно желал ее. По припухшим губам и теням под глазами Фулк понял, что опоздал. Она спала с проклятым англичанином! Чертова сука! Она еще пожалеет об этом. Все равно не миновать ей его постели….

— Ну нет, я убью тебя сейчас и здесь, де Уинслейд. Будем драться без коней.

И он соскочил с измученного коня.

— Как угодно. Но вы тоже выглядите не лучшим образом. Не хотите ли отдохнуть немного? А то еще скажут, будто я воспользовался какими-то преимуществами, кузен Фулк.

Он тоже спешился и отдал поводья Томасу. Как и следовало ожидать, холодное благоразумие Рейнера привело Фулка в бешенство.

— En garde, де Уинслейд!

Алуетт едва не теряла сознание, прислушиваясь к лязгу мечей, крикам и тяжелому дыханию рыцарей. Еще никогда она так не жалела о своей слепоте, как теперь, несмотря на то, что Томас старался ей все рассказать. Однако рыцари двигались так быстро, что он не поспевал за ними.

— Фулк атакует… Милорд легко парирует его удары. Он потерялся…

— Кто? — закричала Алуетт, думая, что один из рыцарей уже повержен. Однако лязг мечей успокоил ее, и она поняла, что Томас хотел ей рассказать о чьем-то ложном выпаде.

— Милорд Рейнер, леди Алуетт! Он теснит Фулка, делает вид, что хочет ударить в одно место, а бьет совсем в другое.

От беспомощности Алуетт не знала, куда деваться и что думать. Она не сомневалась, что Фулк решил убить Рейнера. А что будет с ней, если Рейнера не станет? Нет, без него она жить не будет! Неожиданно он услыхала яростный вопль.

— Он ранен, миледи! — Кто ранен? — от страха у нее закружилась голова.

— Фулк ранен! Милорд ранил его в левую руку. Но он все равно дерется…

Однако и усталость, и боль в руке не могли не сказаться. Фулк пожалел, что не поймал Рейнера на слове и не дал себе часок отдохнуть. Рейнер бы не отказался от своих слов… Теперь слишком поздно. Надо идти до конца, что бы там ни было.

— Сэр Рейнер атакует! Он жмет Фулка! Опять ранил его! Он упал! Фулк упал! — восторженно заорал Томас и побежал к своему хозяину.

Рейнер ранил Фулка в правый бок, но хотя рана сильно кровила, она не была смертельной. Фулк потерял шлем, лежал на земле и смотрел вверх ненавидящими глазами. Рейнер имел полное право добить его, и Фулк не задумался бы сделать это, будь он на его месте, он бы и «Отче наш…» не дал ему сказать. Рейнер понимал это не хуже самого Фулка.

— Убейте меня и покончим с нашим раздором, кузен, — с трудом выдавил из себя Фулк. Лицо его было искажено от боли.

— Нет, не могу. Ведь мы все-таки родственники. Могли бы быть друзьями.

— Мы желаем одну женщину и никогда не будем друзьями.

Теперь Рейнер точно знал то, о чем лишь подозревал раньше. Всего на одно мгновение он позволил гневу овладеть собой, но быстро спохватился и приказал Томасу:

— Пойди в монастырь и приведи братьев. Пусть они заберут этого негодяя. И догоняй нас. — Потом он опять повернулся к кузену. — Если ваши раны и ваша подлость не доконают вас, кузен, надеюсь, вы обратите ваш меч против сарацин.

Почти теряя сознание, Фулк все же видел, как Рейнер обнял Алуетт, посадил ее на коня и ускакал вместе с ней и ее служанкой. «Я проиграл, — подумал он. — Филиппу Французскому лучше не показываться на глаза. Но Алуетт все равно будет моей. Даже если мне придется пойти на сговор с самим Саладином. Алуетт де Шеневи будет моей»

Остальная часть пути прошла спокойно, и на четвертый день они въехали в Мессину.

— Я отвезу вас прямо во дворец Ричарда, — сказал Рейнер, сворачивая на боковую дорогу, чтобы не ехать через весь город. — Лучше вам побыть там, пока Филипп не узнает о вашем возвращении.

— Рейнер, а что будет с Эрменгардой? — чувствуя за собой вину, спросила Алуетт.

Если бы не ее преданность, быть бы ей и теперь в монастыре, а она даже ни разу не вспомнила о ней, поглощенная угрозами Фулка и своей любовью. Алуетт подумала, что Эрменгарда, наверное, будет ревновать ее к Инноценции, быстро научившейся всему необходимому. Инноценция молода, у нее быстрые руки, зоркие глаза и ей не надо ничего повторять дважды. Но Алуетт не причинит боль Эрменгарде. Рейнер уже успел рассказать ей, что Эрменгарда изменила свое отношение к нему, и тем самым укрепил ее в решении отдать себя безраздельно во власть англичанина. Надо будет предупредить Инноценцию, чтобы она постаралась умилостивить старуху.

— Я пошлю за Эрменгардой, — пообещал Рейнер. — Но сначала мне надо поговорить с королем Ричардом.

Ричарда они нашли в отличном настроении. Полулежа на кушетке, он слушал, как Блондель, сидя у его ног, играет на лютне. Рейнеру показалось, что Ричард торопливо отдернул руку, ласкавшую шею трубадура, когда они вошли в комнату Коротко, не вдаваясь в излишние подробности, он рассказал королю обо всем, что случилось в Палермо, о дуэли с Фулком и о том, почему Алуетт невозможно вернуться к Филиппу.

— Понятно, — задумчиво произнес Ричард, поглаживая бородку. — Думаю, ты вел себя достойно. Наверно, все же ради безопасности надо было прикончить гадину… Прошу прощения, леди Алуетт, — торопливо извинился он. — Ну уж ладно. Я не осуждаю твою даму за то, что она не хочет возвращаться к… Филиппу. — Ричард вовремя поймал себя за язык. — Пожалуй, нам надо готовиться к обручению, и чем быстрее, тем лучше. Иначе Филипп устроит нам скандал. А как же! Честь дамы!

— К обручению? Но я не…

Алуетт запнулась на полуслове, чувствуя, как краснеют ее щеки. Сможет ли она объяснить что-нибудь Ричарду, если и сама ничего не понимает?

— Не что?

Ричард поглядел на Рейнера.

— Девичьи отговорки, — сказал Рейнер, не желая еще больше смущать Алуетт и многозначительно подмигивая своему королю.

Ричард внимательно оглядел своего красивого вассала и очаровательную слепую женщину. Его не проведешь! Он душу готов заложить, что Рейнер уже завладел ею и ей это пришлось по вкусу.

— Леди Алуетт, вы его любите? — спросил он с грубоватой прямотой.

— Я? О… да, — прошептала она и покраснела еще сильнее.

— Вы ни с кем не помолвлены? И не постриглись в монахини?

— Нет, ваша милость.

— Ваш брат Анри согласится на ваш брак, как вы думаете?

Алуетт была как в тумане.

— Думаю, да, ваша милость, если только не поддастся на угрозы короля Филиппа, своего сюзерена.

— А! Ну, Филиппа я уговорю, — хмыкнул Ричард; радуясь тому, что заставит жирного французского короля поступить по-своему.

— Ваша милость… — начала было Алуетт, еще не зная, что скажет, но все-таки желая высказать свои возражения.

Рейнер больно ткнул ее в бок локтем, что осталось не замеченным для короля, но остановило Алуетт.

— Да?

— О… Нет… Ничего. Ваша милость, я жду ваших указаний и… благодарю вас.

Она присела в изящном реверансе перед королем и позволила Рейнеру увести себя.

Рейнер привел ее в крошечную комнатушку, чудом не занятую переполнявшими дворец рыцарями, и только хотел поручить ее заботам горничной, как Алуетт ухватилась за его руку.

— Рейнер, вы должны объяснить королю. Вы знаете, что мы не можем обручиться! — сказала она упавшим голосом.

— Каким образом, Алуетт? — холодно спросил Рейнер. — Неужели вы думаете, глупенькая, что Филипп позволит вам быть тут, если мы хотя бы не обручимся? Вам придется вернуться к нему.

Он опять терялся в догадках, почему она совсем не возражает называться его любовницей, а выходить за него замуж не желает? Неужели это все от нелепой гордыни?

— Я никогда не вернусь к Филиппу, — сказала она, вздрогнув всем телом.

— Тогда придется обручиться. Но ведь обручение — еще не венчание, Алуетт. Вы можете сказать, что хотите венчаться в Иерусалиме… или, где хотите. А тем временем мы можем безопасно проводить время вдвоем. Любимая, разве ты не хочешь быть со мной? Его голос успокаивал и ласкал ее. Потом он обнял ее, его теплое дыхание пощекотало ей шею, отчего дрожь пробежала по спине. Трудно думать, когда он вот так совсем близко… разве лишь о прекрасных ночах, которые они провели вместе по дороге в Мессину, когда он успешно учил ее искусству любви…

— Ладно, — вздохнула она, и он почувствовал облегчение.

— Прекрасно. Я позову Инноценцию и пошлю за Эрменгардой. До ужина мы, наверное, не увидимся. Ричард наверняка решил, что позволил мне слишком долго играть в возлюбленного, и заготовил для меня дюжину поручений.

Рейнер был доволен своей победой, даже если она согласилась на обручение, чтобы вновь не попасть в лапы Филиппа. Обручение, конечно, не венчание, но все же нечто законное. Может, ему надо постепенно приучать Алуетт к тому, что ей придется рано или поздно стать его женой, а в том, что она ею станет, Рейнер больше не сомневайся.

Ричард не стал тянуть и на другое утро встретился с Филиппом. Измученный бездельем в ожидании весны, он воспрянул духом в ожидании стычки с Филиппом, словно ему предстоял бой с самим Саладином. Он подумал было прихватить с собой Рейнера. Пусть его за это на год отправят в ад, но не упускать же возможности посмотреть, как побледнеет Филипп при виде рыцаря, которого приказал убить. Ричард верил, что у него еще будет случай посчитаться с Фулком де Лангром. И он его не упустит. Английский король и думать забыл о своем недавнем покаянии.

Когда его провели в тронный зал, где Филипп, удобно устроившись на мягких подушках, играл в шахматы с Танкредом, он несколько мгновений помедлил в дверях, наблюдая за ними, а потом позволил объявить о своем приходе. Ричард с отвращением подумал, что Филипп за эту зиму растолстел еще больше. Рядом с ним он явно выигрывает: высокий, больше шести футов, крепкий и ловкий, хотя Сицилия располагала не к упражнениям, а к лени и удовольствиям.

Филипп и Танкред сделали вид, что рады приходу Ричарда, который добродушно улыбнулся им, ни на секунду не сомневаясь, что они опять что-то замышляют против него или просто сплетничают на его счет.

— Милорд, у меня есть для вас новости, — сказал он, сразу переходя к делу. И не церемонясь, рассказал Филиппу, как его вассал Рейнер де Уинслейд «случайно» встретился в монастыре в Палермо с леди Алуетт де Шеневи и понял, что ее держат там насильно. Теперь они вместе вернулись в Мессину.

— Вот так, Филипп, — не торопясь, продолжал Ричард, — я уверен, вы не знали, что ваша маленькая певица больше не хочет быть монахиней. Эта аббатиса перестаралась в погоне за богатой добычей. Но, как бы то ни было, мой рыцарь влюбился в даму и хочет жениться на ней.

С наслаждением английский король наблюдал, как меняется в лице Филипп Французский. Сначала он удивился, потом рассердился, потом вышел из себя.

— Нет! Никогда! Никогда моя… моя певица не станет женой англичанина! — брызгая слюной, прошипел он.

— На самом деле он норманн. И по-французски говорит не хуже вас, — уговаривал он Филиппа со сводящим с ума здравомыслием. — Англичане почти все рабы или чиновники.

— Знать ничего не желаю о вашем проклятом туманном острове, — скрежеща зубами, проговорил Филипп, и на шее у него вздулись жилы. — Он ее не получит.

— Это зависит от ее брата, — продолжал мучить своего сюзерена Ричард. — Для вас ведь она всего-навсего певица.

— Граф де Шеневи мой вассал.

— И сделает, как вы скажете. Конечно. От своих вассалов я жду того же самого. Но я не посылаю своих людей на убийство, милорд.

— Убийство? Какое убийство? — пролепетал Филипп, побелев под стать горностаю на воротнике.

— Вы прекрасно поняли, что я говорю о сире де Лангре, Филипп. — Ричард подошел совсем близко к сидевшему королю и был похож на карающего ангела. Он упивался своей победой. — Думаю, вам небезынтересно будет узнать, что он проиграл. Но если он все же оправится от ран, я бы на вашем месте проследил, чтоб этот предатель больше не крутился возле вас.

— Если мой рыцарь поссорился с вашим, это их дело, — заупрямился Филипп. — Я христианский король и собираюсь воевать с неверными. У меня нет никаких дел с убийцами.

Но ему не удалось обмануть проницательный взгляд Ричарда.

— Как угодно, ваше величество. Тем более я уверен, что вы дадите согласие на обручение.

— Ричард, не шантажируйте меня! — вновь обрел голос Филипп.

Ричард взглянул на Танкреда. Коротышка король с большим интересом прислушивался к спору монархов, надеясь извлечь из него кое-что полезное и для себя. Английский король знал, что он прикидывает, на кого выгоднее поставить.

— Нет, Филипп, это еще не шантаж. Шантаж еще только будет. Помните шесть кораблей, которые я подарил вам вчера, ваше величество? Не хотелось бы мне забирать их обратно, но я заберу, если вы не согласитесь на обручение.

Черные глазки Филиппа метали громы и молнии.

— Ладно, Ричард, — сказал он. — Но вы разрешите мне сначала поговорить с моей сеет… с моей певицей?

Ричард усмехнулся, не желая скрывать, что заметил оговорку французского короля.

— Ну, конечно же. Церемония состоится завтра в часовне де Мойяков. Приходите немного пораньше. Мне понятно, что вы хотите поздравить леди Алуетт… И попрощаться с ней.

— Попрощаться?

Ричард наслаждался бледностью Филиппа. Но он приготовил для него еще один удар.

— Да. Я решил, что Алуетт будет фрейлиной Беренгарии. Моя будущая невеста вместе с моей матушкой уже в Неаполе. У нее должны быть фрейлины, и Алуетт подходит, как никто. Это честь для нее, не правда ли?

Одному Богу известно, как Филиппа не хватил удар.

— Но, Ричард, вы не свободны! Вы же обручены с Алес!

Ричард уже шел к двери, но остановился и повернулся к Филиппу.

— Милорд, я не один раз говорил вам, что не возьму Алее в жены. Ваша сестра была любовницей моего отца. Беренгария будет моей невестой.

— Тогда верните Алее и ее приданое.

— Алее — пожалуйста. А Вексен ни за что. Успокойтесь, Филипп, а то кто же будет воевать с Саладином?

И он быстро вышел из зала.